После уроков ученик свободен.Воскресенье-как раз тот день,в который можно хорошенько выспаться.В свободное время можно отдохнуть,расслабиться.Многие люди занимаются своими любимыми занятиями,своим хобби.
На выходные можно забыть лишения (заботы,напряжение) будней.При хорошей погоде выезжают многие городские на природу,они предпринимают вылазку,маленький тур,пикник на природе.Зимой уютно устраиваются дома и приглашают друзей на вечеринку,играют на компьютере или смотрят телевизор.
Моё хобби_____________________ .Иногда я хожу со своими друзьями гулять или в кино.Но свободного времени всегда мало,поэтому я часто мечтаю о том,чтобы свободного времени было побольше.
В воскресенье я просыпаюсь достаточно поздно.Воскресенье-единственный день недели,в который можно расслабиться.На послеобеденное время я с удовольствием договариваюсь со своими друзьями.До этого я делаю своё домашнее занятие и готовлюсь к следующей контрольной работе.
При хорошей погоде я встречаюсь со своими друзьями в парке для игры в футбол.Вечером я играю в компьютер,смотрю телевизор или читаю книгу.
По тексту
Никак не пойму, какя здесь проблема
Красота невидимая. (М.Лобанов)
Нужен свой уголок в чужом, особенно во всемирном, городе. Тогда и не так одиноко, тогда поистине есть куда пойти человеку. Вот и для меня такой уголок во Флоренции - дом номер двадцать два на улице Питти с мемориальной доской на стене, гласящей, что здесь в 1868 году жил и писал "Идиота" Ф. М. Достоевский. Я не раз приходил сюда по вечерам, благо гостиница была поблизости, по ту сторону недалекой отсюда реки Арно, стоял у подъезда, хотел представить себе, как выходил отсюда, из подъезда пятиэтажного дома, на улицу Федор Михайлович - почему-то, мне казалось, в дождливый день (может быть, потому, что и сам я приезжал сюда в дождливое время) - и отправлялся на прогулку. Куда он мог пойти? Мог пойти налево, сразу же за поворотом дома. Налево же вонзалась стрела узкого, с высокими стенами домов переулка: за ним другой переулок, пошире первого, но такой же оголенно прямой, напоминавший ему постоянно о таких же петербургских переулках. Впереди, казалось, загораживал путь, саму улицу на ее повороте высокий дом, и он поворачивал назад, минуя те два узких переулка, свой дом, выходил на площадь Питти. Огромная глыба трехэтажного дворца серела в дождливых сумерках. Мокрая покатая площадь была безлюдна, только впереди, в дальнем углу ее, появлялись и вскоре же исчезали редкие прохожие. Он доходил до этого места площади и сворачивал на улицу, начинающуюся отсюда. Его захватывала уличная жизнь, он любил наблюдать толпу, поведение незнакомых людей, выражение их лиц, жесты... но в этот вечер редко кто встречался на пути.
Был конец декабря 1868 года, только что закончен "Идиот". Но разве это конец? Что-то осталось, сидит в нем от невыразимой тоски князя Мышкина.
Здесь, во Флоренции, у него с женой не было совершенно никаких знакомых, не было ни одного человека, с которым мог бы поговорить, отвести за шуткой, спором душу. И выходит, что "все мы за границей одна фантазия", - как говорит в заключении романа одна из героинь.
"Красота спасет мир", - верил Мышкин. И не только его не спасла казавшаяся ему такой загадочной красота Настасьи Филипповны (как и он не спас ее), но через нее он обезумел от жестокости мира.
Во Флоренции писался, был закончен "Идиот", среди всей этой всепроникающей художественной красоты, и нисколько она не смягчила, не утишила бесконечной тоски Мышкина даже через своего творца-художника, восхищавшегося шедеврами искусства. Значит, не эта красота была спасительной для Мышкина. Какая-то иная, сверххудожественная, от которой, по его словам, бывает "пронзено навсегда сердце", и с ощущением этой пронзительности, не насыщаемой никакой видимой красотой, и ходил он в моем воображении в этот вечер по Флоренции - русский писатель Федор Достоевский, только что закончивший свой самый сокровенный роман.
После какой команды спортсмен должен подняться и зафиксировать окончательную позицию, сохраняя опору руками и контакт ног с колодками?
-Какой снаряд толкают в легкоатлетической программе?
-Сколько фальстартов могут сделать все спортсмены-бегуны в забеге до дисквалификации?
-Какие виды программы проводятся по раздельным дорожкам? Какой вид прыжка входит в легкоатлетическую программу?
-Укажите вид физической подготовки, который обеспечивает наибольший эффект нацеленный на оздоровление человеческого
организма?
-Укажите вид спорта, который обеспечивает наибольший эффект в развитии силы?
-Как называется работа, в результате которой с помощью сокращения мышц, человек переносит тяжести?
-Время скольких финишировавших спортсменов фиксируется судьями-секундометристами?
Давным-давно служил при дворе шаха звездочёт. Наблюдал за движением звезд и планет на небе. Вычислял их пути среди созвездий. И заодно составлял гороскопы, пытаясь предугадать будущее. Однажды так случилось, что звездочёт подал шаху неверный совет. Гадание по звездам не сбылось, и властитель впал в гнев. А шахский визирь и главный стражник только того и ждали.
Они давно завидовали мудрому звездочёту и искали повод подвести ученого под расправу. О, Великий,- молвили лукавые царедворцы, - от этого звездогляда одни беды. Накажи его и удача вернётся к тебе, Лучезарный. Визирь и начальник стражи предложили отвезти звездочета в пустыню и бросить в глубокий, давно иссохший колодец. На том и порешили.
Так оказался незадачливый звездочёт на холодном, выложенным потемневшими от времени камнями колодезном дне. Он сидел неподвижно с закрытыми глазами, ни на что, не надеясь, слушая, как наверху завывает ветер. По давней своей привычке он посмотрел вверх и вдруг увидел звезду в проёме колодца.
Это звезда моего несчастья, - подумал мудрец. А одинокое светило слегка покачивалось из стороны в сторону, как будто хотело сказать, что это вовсе не так. Но что это за звезда? Её не должно быть в зените в это время. Это новое светило, о котором я ничего не знал. Звездочёт обрадовался как ребенок неожиданному подарку. В двух шагах от погибели он открыл новую, никому не известную звезду и теперь, по праву первооткрывателя, может дать ей имя.
Потом наступила ночь и уже другие, давно известные ему звезды, заглядывали в колодец, словно хотели проведать, приободрить несчастного мудреца. Уже засыпая, звездочёт услышал какой-то странный тихий шорох. Это через щель в полуразвалившейся каменной кладке вползала огромная кобра. Звездочёт не только не испугался, а даже обрадовался нежданной гостье.
- О, досточтимая змея, будь добра ко мне, пожалуйста, избавь меня от медленной и мучительной смерти. Что тебе стоит сократить мои страдания? И с этими словами он наклонил голову, как бы приглашая кобру укусить за шею.
- Странный человек, - сказала змея. Да, мы хищницы, но не убийцы. Для чего мне кусать тебя? Ты не нападаешь на меня и даже проявил уважение. Обычно люди убивают нас или гонят. Во всяком случае, боятся. А ты совсем не испугался. Почему? Звездочет поведал змее свою печальную историю.
- Да, в скверную историю ты попал,- покачала головой она. Но это дело, - тут кобра многозначительно зашипела, расправив свой воротник, - ещё далеко не закончилось. Расскажи мне лучше про свои звезды и про то, зачем они нужны людям, чтобы их считать и изучать. Мне так наскучило ползать по темным и холодным подземельям в одиночестве! Я с удовольствием тебя послушаю.
Звездочёт уселся напротив змеи и долго объяснял ей хитросплетения своей науки. Рассказывал про созвездия и связанные с ними легенды. Про небесные туманности и Млечный путь. Про то, что звездное небо – это окно в бесконечную вечность. А человек, в отличие от других созданий, сотворен для того, чтобы постигать её глубины. Так они и беседовали, пока не задремали оба.
А наутро звездочёт проснулся и увидел, что в колодце никого нет. Он уже подумал, что случившееся ночью ему приснилось, но тут опять послышался знакомый шорох. В колодец вползла та самая кобра, а в пасти она держала большой спелый персик.
- Пока ты спал, я сходила на утреннюю охоту и нашла в оазисе вот это. Подкрепись. Сейчас мы совершим небольшое путешествие.
- Куда же отсюда можно пойти, - усмехнулся звездочёт, - кусая сочный персик. Я же ведь не змея.
- После многих землетрясений здесь в одном месте каменная кладка стала совсем трухлявой. Вот бей здесь со всей силой и получится лаз, достаточно большой для тебя. И действительно, камни поддались, и открылся вход в подземелье. Кобра поползла туда и предложила спутнику держаться за её хвост, потому что двигаться пришлось в полной темноте.
- Куда мы направляемся, - спросил звездочет?
- Сейчас сам увидишь. Здесь под барханами уже много тысяч лет покоятся развалины древнего города. А наш род из поколения в поколение стережет его сокровища. Ты рассказал мне много интересного, а я покажу тебе свои чудеса. А впереди забрезжил свет и вскоре они оказались подземном зале, освещенным удивительными светящимися кристаллами. На краю его из-под гранитной глыбы вытекал подземный ручей и опять уходил под землю.
- Что это за камни, которые светятся сами по себе, как звезды, - спросил он змею, - утолив жажду?
- Я не знаю, звездочёт. Разбирайся сам. Отсюда можно пройти в три подземелья. В одном хранится золото, жемчуга и драгоценные камни. Этого добра столько, что и у полсотни царей нет. В другом - полно всякого оружия, да такого, что ты и не представляешь себе. А вот тут проход в пещеру, где лежат древние манускрипты и глиняные таблички. Куда ты хочешь пойти?
- Конечно, в хранилище знаний и мудрости. Веди меня туда.
- Хорошо, каждый выбирает то, что ему по сердцу. Только теперь ступай осторожно, строго за мной. Ни одного шага в сторону. Здесь некоторые плиты колышутся даже под моим весом. Это ловушки. Наступишь, они перевернуться и провалишься в глубокий склеп, из которого выхода нет.
Так звездочёт оказался в зале полном древних книг. Он пробыл в нём день или два, забыв обо всем на свете, читая при свете волшебных кристаллов. А змея навещала его, и каждый раз приносила фрукты и даже медовые лепешки, которые ей удавалось утащить из караван-сарая. Потом ему захотелось вернуться в колодец, чтобы хотя бы краешком глаза опять увидеть звезды. В древних книгах он узнал много нового о небесном мире, и звездочёту не терпелось поверить сокровенные знания наблюдением светил.
- Досточтимая змея, - спросил он, - могу ли я взять с собой несколько манускриптов и пару чудесных кристаллов, чтобы и в колодце можно было их изучать?
- Возьми, друг. В конце концов, их положили сюда для того, чтобы однажды они попали в руки человека, который оценит их мудрость. А ты сам столь щедро наградил меня своими познаниями. Теперь по ночам я тоже смогу любоваться хороводами созвездий и искать среди светил Сердце Змеи, про которое ты мне рассказывал.
Потом прошла ещё одна ночь, и наутро звездочёта разбудил крик, раздававшийся сверху.
- Эй, почтенный мудрец, ты жив там? Наверху были воины шаха. Они сбросили в колодец веревочную лестницу. Оказывается, без звездочёта дела у властителя так и не пошли на лад и его сановники предложили вернуть опального во дворец, чтобы он опять погадал по звездам. Так звездочёт вновь оказался на своей службе. Но визирь и главный стражник так и не угомонились. Воины рассказали им, что вытащенный из колодца мудрец имел при себе какие-то необыкновенные алмазы, светящиеся даже ночью.
- Наверное, сказал визирь,- этот нечестивец нашел на дне колодца клад? - Следует доложить о том шаху, - отрезал начальник стражи. Вот тогда звездочёт будет казнён за утаивание сокровищ.
- Лучше никому об этом не говорить, - промолвил, оглядываясь, визирь. Шах заберет сокровища себе, а нам только позволит в знак благодарности лишний раз поцеловать ковер у своего трона. Давай ночью посетим этот колодец и поделим золото между собой.
Сказано – сделано. Визирь и главный стражник забрались в колодец, прихватив с собой факелы, и двинулись по подземному ходу. Зайдя в освещенный зал, они увидели огромную кобру, которая грозно шипела, подняв голову.
- Прочь с дороги, мерзкая тварь, - воскликнул начальник стражи и обнажил саблю. Не то я тебе снесу голову. Змея как будто испугалась булатного клинка и стала медленно уползать. За ней двинулись охотники за сокровищами. Они сделали десятка два шагов, как вдруг каменная плита под ними опрокинулась вниз и визирь со стражником соскользнули в склеп. Плита вернулась в свое прежнее положение, поднявшаяся пыль улеглась, но еще долго в подземелье были слышны приглушенные камнем мольбы алчных кладоискателей.
А в тот день, вечером, звездочет пригласил к себе в гости своего старого друга алхимика. После ужина, он погасил светильник и достал из шкатулки два кристалла, которые ему подарила змея. Комната осветилась ровным слегка голубоватым светом. Друг звездочета развел руками, будучи не в силах вымолвить от удивления слово. Они просидели вместе до рассвета. Обсуждали, спорили, пытаясь понять это чудо – необыкновенные камни, которые светились сами по себе, словно звезды в небесах.
Вычитала у Эткинда, что "Сказка о золотом петушке" Пушкина является "самым глубоким из литературных высказываний о скопцах". Страшно поразилась - дескать, я ее читала в детстве, и ничего там такого не было.
Побежала перечитывать.
И действительно, Дадон, боясь соседей, "с просьбой о помоге / Обратился к мудрецу, / Звездочету и скопцу. " Скопец, соответственно, дает ему золотого петушка, наказывает посадить на спицу и объясняет, что как только в земли царя вступит угроза, петушок закричит и укажет в нужную сторону. Предупредит. В благодарность, царь обещает ему исполнение любого желания.
Дальше нам уже прямо указывают на опасность и губительность сексуального желания: петушок кукарекает, сыновья Дадона по очереди ведут рать на восток, где и убивают друг друга из-за шемаханской царицы ["Без шеломов и без лат
/ Оба мертвые лежат,
/ Меч вонзивши друг во друга.
[...] Царь завыл: "Ох дети, дети!
/ Горе мне! попались в сети
/ Оба наши сокола!
"].
Но тут из шатра выходит, собственно, шемаханская царица; Дадон сражен в самое сердце, проводит с ней неделю и везет ее обратно в столицу.
Но, уже при въезде в город, им встречается тот самый скопец, который просит исполнить его желание и отдать ему девицу. Царь возмущен - и заметьте, что он предлагает взамен:
«Что ты? — старцу молвил он, —
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся?
Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?
Полно, знаешь ли кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярской,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть пол-царства моего».
В общем, опять сексуальное влечение разрушает национальную целостность; обуянный желанием, царь готов разорить казну и раздробить государство. Когда скопец стоит на своем, Дадон бьет его жезлом по голове и убивает.
Но туууууут...
"Вот — въезжает в город он...
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился... и в то же время
С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и умер он.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок."
Вот тут я застряла. С одной стороны, вроде бы все ясно: поддавшись соблазну, Дадон сам становится угрозой государству и, соответственно, петушок с ним борется при въезде в город, а царица - демоническое наваждение, как в истории Св. Антония.
Но при чем тут скопцы? При том еще, что по интерпретации Эткинда, скопец и царица происходят из одного места: " В пушкинских черновиках и скопец назывался шемаханским скопцом. Шемаха - область Закав казья, куда ссылали скопцов из разных мест России, и под Шемахой образовались известные их поселения. В песнях скопцов их герой-искупитель Селиванов часто символизируется птицей, которая трубит в золотую трубу" (А. Эткинд, "Секс, секты и тексты: руские сектанты..." в Non-fiction по-русски правда: книга отзывов, 2007, С. 89-90). Значит ли это, что она из той же секты? А зачем тогда она вступает на земли Дадона?
Есть у кого-нибудь теории?
Жил в одной деревне звездочёт. Он был очень учёный н высчитал по звёздам, что богач Кутуб-хан - дурак, а судья Ахмед-ага - взяточник. Все это и без него знали. Однако люди не догадывались, что Кутуб-хан потому глуп, что в день его рождения звезда Сириус почему-то позабыла выйти на небо. А в тот день, когда Ахмед-агу назначали на должность судьи, коварная планета Сатурн всем назло очутилась под знаком Козерога. Оказывается, от этого, хочешь не хочешь, будешь брать взятки...
Ничего удивительного, что слава о нашем звездочёте вскоре достигла ушей самого падишаха. И падишах пригласил звездочёта ко двору. Мудрец отправился в путь. Он шёл весь день, а вечером увидел его какой-то крестьянин и подумал: «Вот путник, на бороде которого осела пыль дальних дорог. Сделаю доброе дело - приглашу его в дом».
Звездочёт поужинал и сказал хозяину:
- Знаешь ли ты все двенадцать имён звезды Альдебаран?
- Не знаю,- сознался хозяин.
- Тогда ты глупец и невежда! Считай, что половина жизни для тебя потеряна.
Это вместо благодарности-то!...
Хозяин, в свою очередь, задаёт гостю вопрос:
- А ты знаешь ли, что не всё то мягко, что кругло, и не всё то жёстко, что торчит углами?
- Нам, звездочётам, это знать не к чему.
- Тогда считай, что ночь для тебя потеряна!
И крестьянин вместо подушки, что торчит углами, подсунул астрологу круглый камень. Наш мудрец всю ночь проворочался без сна. Не отдохнув, вышел он утром из дома и поплёлся дальше. В дороге какой-то добрый человек взял его было в повозку, но звездочёт и ему объявил, что он болван и половина его жизни потеряна, раз он чего-то такого не знает про рога месяца и хвост кометы. Попутчик в ответ выкинул его из повозки, сказав при этом:
- Если б ты знал, что такое вежливость и благодарность, то сегодня же был бы в столице, А так плетись пешком и считай, что день для тебя потерян.
Добрёл звездочёт до большой реки. Долго топтался на берегу, но вот какой-то добрый рыбак взял его в лодку и повёз на другой берег.
- Знаешь ли ты, что будет, если Солнце упадёт на Землю?- заговорил мудрец.
- Не знаю и, надеюсь, никогда не узнаю.
Тогда половина твоей жизни потеряна!--сказал звездочёт и объяснил рыбаку, что он, мудрец, о нём, дураке, думает.
- А твоя вся жизнь потеряна! - обиделся рыбак и выкинул звездочёта из лодки.
...Очень это жалобное зрелище, когда человек пускает пузыри! Рыбаку бы не глядеть, отвернуться, но он не догадался, и сердце у него дрогнуло. Выволок он неблагодарного мудреца на берег и сказал ему:
- Когда ты в доме, уважай хозяина, в дороге-попутчика, в лодке - гребца. А когда будешь на небе, может, и твоя наука пригодится!
Думаете, звездочёт поумнел от этих уроков? Напрасно вы так думаете. Прочтите следующую историю и убедитесь сами. (ПРОСЧЁТ ЗВЕЗДОЧЕТА)
или переложение некоторых известий о делах и днях хорезмийсного астронома и математика, географа, химика, минералога, а также отчасти палеонтолога и ботаника, историка, лингвиста, филолога, автора ста пятидесяти больших и малых сочинений, написанных на благозвучном арабском языке и почитаемых образцом средневековой научной прозы, искусного механика и поэта, неутомимого путешественника Абу-р-Райхана Мухаммеда ибн-Ахмеда ал-Бируни, который родился ровно 1000 лет назад и был так занят и увлечен своими науками, что дате в последний, семьдесят пятый, год жизни не счел нужным потратить час или два на составление хотя бы краткой автобиографии, чем существенно мог дополнить наше представление о нем, почерпнутое из наиболее достоверных преданий и анекдотов, записанных некогда со слов его друзей и современников, и тех крайне сдержанных сообщений о себе, которые он иногда приводил в качестве примера или ссылки на личный опыт в своих книгах.
Начало
Он был приемыш и получил имя Мухаммед ибн-Ахмед. Так звали хорезмшаха, последнего из династии Иракидов. «Семья Ираков вскормила меня своим молоком, а их Мансур взялся вырастить меня...»
Это дословный перевод строки стихотворения, которое он написал, когда уже не было в живых ни шаха, ни его двоюродного брата Абу Насра Мансура.
Его положение во дворце было неопределенным и двусмысленным. Может быть, поэтому он всю жизнь яростно добивался точности — в словах, в поступках, научных опытах, своих и чужих. Мухаммед, сын Ахмеда... С раздражением, которое не исчезло даже в тройном переводе — с хорезмийского на арабский и теперь на русский, — он писал: «...Как знать мне деда, раз я не знаю отца!» Две оборванные цитаты — это все, что известно о происхождении и начале жизни великого хорезмийца, знатока многих наук, бездомного странника — шейха ал-Бируни.
Впрочем, не все. Есть еще несколько строк в книге, написанной им в преклонных летах, еще одно воспоминание детства: «...В нашей земле поселился тогда один румиец, и я приносил ему зерна, семена, плоды и растения и прочее, расспрашивал, как они называются на его языке, и записывал это».
Запах полыни
Руми — так называли на Востоке византииских греков. То ли миссионер, то ли бродячий лекарь, то ли купец из Никеи или Трапезунда —грек терпеливо улыбался в бороду, перебирая травы, принесенные мальчиком.
— Взгляни-ка сюда! Это душистый базилик. Его аромат унимает головную боль, а настой из листьев полезен при кашле. Как называют базилик у вас?
— Райхан, почтенный наставник, — отвечал мальчик, разглядывая без особенного любопытства знакомый розовый цветок, зажатый в пальцах почтенного грека. Откуда ему было знать, что через тысячу лет востоковеды-филологи будут спорить, но так и не решат, почему одно из его имен (вернее, его прозвище) включало название этого цветка. «Человек с цветком базилика»? А может, «покорный слуга» или «признательный друг» кого-то, кто носил имя Райхан, обычное и теперь во многих странах Азии?
— Вот полынь, — говорил наставник-румиец, — трава языческой Артемиды... Но эта полынь мало похожа на нашу греческую артемизию. Слишком жестка, слишком у нее горький, тревожный запах.
— Она совсем неплохо пахнет!
— Увы, мой мальчик. Говорят, что тот, кому приятен запах полыни, обречен на вечные скитания и никогда не найдет себе пристанища.
Верный рыцарь Абу-р-Райхан
Ученейший кузен хорезмшаха, математик Абу Наср Мансур ибн-Али ибн-Ирак, мог быть доволен воспитанником — его Мухаммед днями и ночами пропадал на обсервационной площадке в Мансуровом загородном имении.
Ему не исполнилось и двадцати лет, но он отлично управлялся с астрономическими инструментами, будь то плоский круг с вертикальным стержнем-гномоном в центре, по тени которого можно узнать высоту и азимут солнца, или же астролябия, достаточно сложная система из трех бронзовых концентрических дисков и крутящейся на оси линейки-алидады с двумя диоптрами.
Он измерял высоту солнца в полдень и перед закатом и умел вычислить по этим величинам географическую широту своей обсерватории.
Он сочинял стихи на арабском языке, универсальном языке восточной науки, и подписывал их именем: Абу-р-Райхан.
Сестру хорезмшаха звали Райхан. Возможно, Бируни выбрал этот своего рода псевдоним в честь принцессы. Он был верным рыцарем и много лет спустя посвятил одну из своих книг все той же высокородной даме. Книга называлась «Вразумление начаткам искусства звездочета».
Абу-р-Райхан строит глобус
Говоря точно, он построил половину глобуса. Северную половину. «Я не жалел ни сил, ни денег, — писал он впоследствии, — и изготовил для мест и городов полушарие диаметром в десять локтей, чтобы определять на нем долготы и широты...»
Полушарие выглядело внушительно — более пяти метров по основанию и почти три в высоту. Нужно было встать на скамейку, чтобы дотянуться до мест, где солнце все лето «оставалось постоянно видимым, так что ночи не было».
Абу-р-Райхан чертил на глобусе сферические треугольники и дуги, определял координаты городов, в которых не был и даже не собирался побывать. А в его городе происходили тем временем важные события.
Кят, столица хорезмшахов, был захвачен эмиром Ургенча ал-Мамуном. Эмир возжелал власти над всем Хорезмом, и теперь, в 995 году новой эры или в 386 году по мусульманскому летосчислению, его желания исполнились. Шах Мухаммед ибн-Ахмед ибн-Ирак был взят в плен и торжественно казнен в Ургенче.
Математику и астроному Мансуру ибн-Ираку смерть не угрожала — знаменитые ученые всегда считались чем-то вроде ценного трофея. Зато пока еще безвестному его ученику следовало исчезнуть из Кята немедля. Победителей не интересовало происхождение Абу-р-Райхана, для них он был одним из приближенных покойного шаха и отвечал головой за все его грехи.
Жаль было глобуса. И еще жалел Абу-р-Райхан, что не догадался запомнить наизусть координаты городов, которые успел вычислить: «...Беда застигла меня врасплох, она погубила все упомянутое... Все кануло, как будто и не было богатым вчера».
Слава горы Табарак
На юго-восточной окраине современного Тегерана среди жилых кварталов сохранилась древняя башня и несколько вконец обветшалых руин. Они уцелели от города Рея, который процветал здесь десять веков назад. Рей был преимущественно торговый город — с базарами и бесчисленными лавками, складами, караван-сараями, где купцы совершали оптовые сделки, расплачиваясь не деньгами, но чеками. Чек — слово персидское. С любой улицы города можно было увидеть гору Табарак. Подъехав ближе, путник разглядел бы на ее вершине две белых остроугольных стены, поставленные рядом и соединенные невысокой аркой. Если смотреть сбоку, это дьявольское капище походило на скошенный плоский рог или гребень, венчающий гору.
Абу-р-Райхан придержал коня на каком-то перекрестке и долго смотрел снизу вверх на сияющий под солнцем храм, на эту великолепную мастерскую, о которой ему пока не стоило и мечтать.
Он знал, что там, на горе, между параллельными стенами установлена точно по меридиану массивная дуга (восемьдесят локтей в поперечнике!), обшитая медью, разделенная на 60 градусов, а те, в свою очередь, делятся на триста шестьдесят долей, и каждая равна десяти секундам.
Все это ему было известно еще в Хорезме, где много толковали об огромном секстанте, который построил рейский астроном ал-Ходженди. Но придворному астроному неприлично принимать у себя беглеца — никому не известного, нищего... Абу-р-Райхан подобрал повод и, повернув коня, отправился искать некоего исфаганского купца, для которого у него было письмо.
Персидские прихоти
Купец сказал: «Госту. — посланец аллаха. Дом у меня большой, живи и ни о чем не беспокойся».
В этом доме Абу-р-Райхан прожил год, а по другим сведениям — около трех лет. Дом был богатый, устланный персидскими коврами и узорными египетскими циновками.
«И видел я, что вся посуда у него — миски, уксусницы, солонки, тарелки, кувшины, чаши и даже сосуды для нагревания... — была из китайского фарфора. И дивился я проявленной им в этом деле заботе в целях украшения...»
Он вспомнил, что в глиняном деревенском замке дядюшки Мансура драгоценным и поистине богатым было собрание рукописных книг. А чашки и плошки поставлял местный гончар.
Нет, Абу-р-Райхан не мог понять своего друга, этого прихотливого исфаганского купца.
Братья из Рея
Одного звали ал-Хасан, другого ал-Хусейн. Братья вели крупную торговлю драгоценными камнями. У них были дела в Бадахшане (рубины, лазурит), и в Нишапуре (бирюза), и на жемчужных ловлях по берегам Персидского залива, и еще во множестве мест и городов, расположенных между Хотаном и Каиром.
Абу-р-Райхан записывал все, что они считали возможным рассказать. Самое интересное заучивал наизусть. Он уже видел однажды, как горят рукописи.
По этому поводу братья сказали, что их товар куда прочнее бумаги, однако огонь всемогущ. У благородного синего яхонта он отнимает синеву, делает его бесцветным, наподобие хрусталя. А простой желтый сердолик становится в огне темно-красным, и цена его возрастает.
Тут разговор пошел очень живо, потому что Хасан и Хусейн знали все о цене камней. А также о том, где они родятся и как их определяют по твердости, цвету, весу или подержав на языке, ибо известно, что янтарь, например, отличается вязким вкусом, а «белые яхонты имеют во рту вкус тягучий и холодный».
Полвека накапливал Абу-р-Райхан знания о бесчисленных видах и превращениях камней и в семьдесят без малого лет составил весьма обстоятельную «Минералогию». Там он описал свои эксперименты с минералами, вполне научные, по мнению нынешних специалистов, привел таблицы удельного веса различных камней, по большей части совпадающие с современными данными. И там же пересказал многое из того, что слышал от ал-Хасана и ал-Хусейна, — тринадцать великолепных историй о ювелирах и купцах, о царях, алхимиках, жуликах и прославленных на весь азиатский мир драгоценностях.
Затмение в Кяте
Он покинул Рей именно в то время, когда перед ним открылась наконец обсерватория на горе Табарак. Сам ал-Ходженди объяснял ему устройство секстанта, Доверительно сообщил, что стены, удерживающие сорокаметровую дугу, проседают и надо всякий раз проверять результаты измерений.
Может быть, Абу-р-Рдйхан, увидев вблизи инструмент и его создателя, разочаровался в обоих? Нет. Он написал трактат об этом грандиозном приборе, который, как он считал, «...превзошел все, что было построено до и после него, величиной и точностью». О главном астрономе города Рея он отозвался с восхищением, что вообще-то ему было несвойственно.
Маститый ал-Ходженди... Но Абу-р-Райхан спешил, У него было множество научных идей, были обширные планы и очень мало времени — всего-навсего жизнь минус двадцать четыре года.
Он условился с багдадским астрономом ал-Буз-джани наблюдать лунное затмение одновременно из Багдада и Хорезма и выехал в Кят. Он упомянул об этом в своей «Геодезии», таким образом его биографы получили точную дату поездки в Кят — 997 год.
В конце следующего года он был уже на пути в Гурган, область и город на юго-восточном побережье Каспийского моря. Там ждал его гурганский правитель, эмир Кабус, поэт и тонкий знаток арабской словесности.
Башня Кабуса
Кабусу ибн-Вашмгиру он посвятил первый большой труд «Памятники минувших поколений» — историю древних династий — с хронологией, которую Абу-р-Райхан выверил на основе астрономических исследований и расчетов, и множеством глубоких замечаний о религии, философии, обычаях и науке почти всех известных тогда народов.
Тем временем эмир Кабус тоже строил памятник — десятигранную кирпичную башню, свою будущую усыпальницу.
Она сохранилась до сих пор, эта башня высотою в пятьдесят метров, увенчанная куполом, который покрыт конической кирпичной кровлей. Вверху кровли круглое отверстие.
Купол и конус. Это напоминает один геодезический инструмент Абу-р-Райхана — полушар и конус с круглым диоптрическим отверстием в вершине. Сквозь диоптр на поверхность полушария падал солнечный луч, здесь наблюдатель делал отметку... Возможно, башенный купол с конусовидным шатром, пробуравленным в вершине, тоже предназначался для измерения высоты небесных светил. В таком случае эмир и звездочет, наверное, с одинаковым нетерпением поглядывали на строившийся мавзолей. Башня была выведена лишь на две трети высоты и украшена рельефной надписью: «Это высокий замок, принадлежащий эмиру Солнцу Доблестей...»
Впрочем, «Памятники минувших поколений» украсились тем же именем. Эмир был доволен. Теперь ему хотелось, чтобы его астроном занялся, некоторыми практическими проблемами гурганской внутренней политики. Говоря о политике, Кабус имел в виду усекновение голов своих подданных.
Абу-р-Райхан потребовал полгода на размышления. Потом выяснилось, что в течение следующих двух лет созвездия расположатся крайне неблагоприятно для эмира. И это время истекло.
Однажды на рассвете он вышел в пригородную рощу, где его ожидал слуга, державший в поводу двух верховых лошадей. Третья, под вьюками, стояла поодаль.
Он даже не обернулся в седле, упрямый звездочет, не пожелал взглянуть на город и на черную в предутреннем небе, почти уже готовую башню Кабуса.
Он возвращался в Хорезм.
Бируни
Говорит арабский путешественник и географ Якут: «Я спросил некоторых ученых... и мне утвердительно сказали, что он жил в Хорезме непродолжительное время, а хорезмийцы называют словом бируни каждого, покинувшего родину... Я же не думаю, чтобы это было так, а был Бируни из сельских жителей, то есть из местности, лежащей за городом».
Дели справка хорезмийских ученых верна, прозвище «Бируни» он мог получить именно в этот, второй, приезд на родину. Он вернулся, но не в Кят, а в новую столицу — Ургенч. Здесь лишь немногие знавали прежнего Абу-р-Райхана, и те, вероятно, находили, что он очень переменился.
Он вернулся автором четырнадцати трактатов и книги, которую читали всюду, от Андалуса до Ферганы. Он без тени улыбки повторял, что Земля — шар, летящий в шарообразной вселенной, словно это не старая, всем известная басня, а достоверный научный факт. Словом, он был Бируни, чужестранец. И к нему почтительно обращался за советами хорезмшах, сын того самого ал-Мамуна, от палачей которого Абу-р-Райхан бежал десять лет назад.
Дорога в Газну
Будто бы султан Махмуд Газнийский услышал, что в стране его вассала, хорезмшаха, живут великие мудрецы — Ибн-Сина и Бируни. И будто бы он послал визиря с приказом доставить в Газну этих, а равно других мудрецов, если таковые окажутся. Проведав, зачем едет визирь, шах призвал ученых и сказал: «Слово султана для меня закон. Посланец будет здесь завтра. Стало быть, у вас еще есть время уехать отсюда. Хотя, аллах свидетель, мне жаль расстаться с вами». И тогда великий Ибн-Сина удалился в перевдекие земли, а с ним еще четверо. Прочие же остались в Хорезме вместе с великим Бируни и вскоре были отправлены в Газну. Это сказка. Но Хорезм действительно взят войсками Махмуда Газнийского в 1017 году. И Абу-Али ибн-Сина действительно эмигрировал из Ургенча в персидский город Хамадан. Потом он жил в Исфагане.
А что же Бируни?
Способы путешествовать
С полками Махмуда он прошел из Хорезма вверх по Амударье в Гузганан, оттуда в Балх, потом в Гур и Забулистан, в котором главный город — Газна.
Было время, ходил он с купеческими караванами по Иранскому нагорью и равнинам Средней Азии. Странствие совершалось неспешно, стоянки были долгими. Как заметил один советский географ, для Бируни каждая такая поездка была, по существу, научной экспедицией.
Теперь он сопутствовал воинам и побывал всюду, где они вели битвы, — от Мекрана до предгорий Кашмира и на обоих берегах Инда. Возможно, он предпочел бы другие способы расширять свои знания о мире. Но других не было. И он воспользовался войной для сбора точной информации о землях и странах.
В книге об Индии он рассказал о течении рек и вечном снеге на вершинах гор, о законах индийцев, о мифологии, грамматике, йогах, о Северном полюсе и Южном, а также о том, что долина Инда была некогда морем, впоследствии занесенным отложениями потоков. Но среди сотен страниц мы найдем здесь лишь два-три скупых упоминания об индийских походах, которых он был участником.
Двенадцать дверей
Газна султана Махмуда — это нынешний афганский городок Газни в 130 километрах от Кабула. Отсюда султан водил своих гвардейцев-гулямов за Инд и Амударью, сюда возвращался с несметной добычей. Однажды привез огромную статую из какого-то индийского храма и бросил на землю у дворцовых ворот. Люди собирались толпами, смотрели на идола, который валялся в пыли и был смешон и жалок именно потому, что огромен.
Вот о чем-то в таком же забавном и поучительном роде подумывал Махмуд, когда видел своего придворного астролога, этого хорезмийского колдуна Бируни.
Они были в круглом павильоне с двенадцатью дверями, и Махмуд сказал:
— Я задумал в своем сердце нечто сокровенное... Ну-ка, в которую дверь я сейчас выйду?
Пряча усмешку, Бируни таинственно манипулировал астролябией, оборачивался на север, на восток. Наконец написал на бумажном листке ответ и, сложив, подал султану. Махмуд хлопнул в ладоши. Тотчас по стене снаружи ударили ломы и кетмени. Стена обрушилась прямо против суфы, на которой он восседал.
— Великий султан, прочти ответ!
Махмуд развернул бумагу. Там было число 13 и слова: против солнца.
— Кто солнце? — спросил он, багровея.
— Ты, великий султан.
— Хорошо, проклятый звездочет! Только не все сокровенное моего сердца ты угадал. Эй, стража!
Он остановился на краю дворцовой кровли, и кто-то толкнул его в спину. Ему не сказали, что внизу навалены кипы хлопка и растянута сеть. Он упал мягко, но сломал мизинец, потому что руки были связаны.
И тогда он рассердился — решил уехать в Балх или еще куда-нибудь.
— Эй, Бируни! Говорят, ты научная знаменитость времени Махмуда. Но я султан, и я не нуждаюсь в твоей науке!
Ехать было некуда. В Кяте он помер бы со скуки. Гурган — провинциальная дыра. Багдад и Каир погрязли в пороках.
— Эй, Бируни! Говорят, десять лет мне осталось... Ведь они врут, а, Бируни? Погадай мне, звездочет, ты один знаешь правду.
И он, не веривший ни во что, кроме опыта и числа, становился гадалкой, держал трясущиеся руки султана и бормотал утешительно о судьбе, удаче и необходимости воздержания.
Высота
Султан умер в 1030 году, а Бируни по-прежнему оставался в Газне.
В самом деле, куда и зачем ехать? Он сидел в саду на обрывке истертого войлока и, прикрыв воспаленные глаза, видел мир — моря, широко растекающиеся от обоих полюсов, и великие равнины. Горы простирались вдоль средних широт от Тибета до Испании. Они были связаны между собой наподобие позвонков спинного хребта. Это его слова.
Рассказывают, что султан Масуд, сын грозного Махмуда, послал Бируни слоновый вьюк серебряных дирхемов. Но Бируни вернул серебро, сказав: «Столько денег! Откуда взял бы я время истратить их?»
Он превращал свое время в тысячи рукописных страниц. К шестидесяти годам закончил книгу об Индии и принялся за одиннадцатитомный астрономический «Канон Масуда». Вслед за тем — исторические сочинения, и множество малых трактатов, и переводы Эвклида, Птолемея, древних индийских сказаний. Потом несравненная «Книга собрания сведений для познания драгоценностей» — у нас она называется «Минералогией», так же условно, как следующая за ней «Фармакогнозия», книга о растениях. Та самая, где Бируни мимолетно вспомнил о своих детских ботанических занятиях и наставнике-румийце,
Его рукописи разыскивали в библиотеках Европы и Азии, изучали, переводили на десятки языков. Теперь мы говорим о «времени Бируни», о веке блистательного взлета средневековой науки — там пристанище и почетное место ученому и мыслителю с громким литературным именем: Абу-р-Рай-хан Мухаммед ибн-Ахмед ал-Бируни.
А за книгами, за арабской вязью неумирающих строк остается человеческая судьба, целая жизнь, о которой с уверенностью можно сказать только одно — что началась она в 973 году и окончилась в 1048-м. Наверное, эта его жизнь будет вечно уходить от нас по караванным дорогам и по звездным азимутам. Термин «азимут» произведен от арабского слова, которое значит «дороги».