Молодая, талантливая российская писательница Катя Пицык родом из далекого Магадана. В 1990-х годах девушка проживала в городе Санкт-Петербург — в северной столице Российской Федерации. В этот период своей жизни она и начала публиковать свои художественные произведения в журналах и литературных сборниках. Если быть точнее, то публиковаться эта прекрасная и одаренная девушка стала с одиннадцати лет. В большой прозе молодая писательница смогла дебютировать благодаря тому, что написала прекрасный роман о взрослении и жизни в художественной среде непревзойденного Санкт-Петербурга. Так что Катя Пицык — девушка очень творческая и интеллигентная. Настоятельно советуем читать ее потрясающие книги! Роман Кати Пицык, который называется “Город не принимает”, вышел в свет в 2015 году. И сразу же приобрел весомость и популярность в литературных кругах Российской Федерации. О чем же вы сможете узнать, если начнете незамедлительно читать это художественное повествование? Итак, главная героиня успешно окончила музыкальное училище на Дальнем Востоке. Сейчас она — абитуриентка, потому что собралась поступить в Петербургский гуманитарный университет. Девушка впервые очутилась настолько далеко от родного дома. Да, ей очень больно от контактов с внешним миром и его жестокой реальностью. Ее маленькое сердечко пронизывает острейшая боль. Но сейчас пришел тот важный период в жизни каждой молодой девушки, когда очень остро стоит задуматься про девяностые годы прошлого столетия.

Катя Пицык написала данный роман “Город не принимает” про голод, про искусство, про любовь, про молодость, про творчество, безусловно. А также в этой книге речь пойдет про сказочное десятилетие.

Роман Кати Пицык рекомендовали на своих страничках в социальной сети-мессенджере “Твиттер” многие авторитетные люди. Сегодня в современной литературе наблюдается невероятно огромный “голод” по качественной литературе. Вот почему книга “Город не принимает” молодой и одаренной писательницы-магаданки настолько привлекла внимание литературной среды Российской Федерации.

Очень интересно, что Катя Пицык пишет сочно, ярко, вкусно, интересно. Да, в некоторых местах ее литературный язык начинает, действительно,”грузить”. Девушка снабжает свое повествование такими мощными эпитетами, что просто диву даешься, насколько многогранна личность этого литератора. История очень живописная и актуальная. Бандитский Санкт-Петербург на страницах романа “Город не принимает” выписан очень правдоподобно. Действительно, в девяностые годы прошлого столетия все эти криминалистические моменты присутствовали на постсоветском пространстве. Прституция, голод и грязь… Да, это историческая правда. А слов из песни, как известно, не выкинуть.

На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Катя Пицык «Город не принимает» (Фрагмент) в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.

Историю рюмочной на Новокузнецкой я не знаю. Но знать и не хочется. Хочется верить в подлинный антиквариат: подвальчик, кафельный пол, стоячие места, круглые столы, буфетчица в фартуке, чай в пластиковых стаканах, на полу, под стенкой, строй металлических бочек с пивом – на них то и дело норовит кто-то прилечь.

Вот именно в таком точно месте пили Юрий Деточкин со следователем или Афанасий Борщов со штукатуром Колей.

Вобла, тарань. Бумажные тарелки. «Яйцо под майонезом» – 16 р. «Бутерброд с колбасой» – 24 р. «Огурцы соленые» – 20 р. Шпроты на черном хлебе, сосиски с зеленым горошком, водка, портвейн. Схема простая: мы с подругой берем в супермаркете бутылку вина за 700 р. (ее цена в ресторане – 2359 р.). В рюмочной покупаем два чая без сахара. Буфетчица даже дает нам штопор. Все почти так, как мечтал Довлатов: люди доброжелательны и любезны. Разве что не скромны. – Я окончил ГИТИС! – восклицает человек в кепке, наваливаясь на наш столик, – поэтому не надо меня снимать! Моя подруга поворачивает телефон экраном: смотрите, говорит она человеку, я не снимаю вас, я читаю Интернет. Человек прозревает: ага… значит, вы из ЦРУ… Играет негромкая музыка. Юрий Шатунов. «Розовые розы». За соседним столом подпевают: «…Светке Соколовой принесли в могилу розовый букет». Человек в кепке не уходит. У него огромный, тяжелый, пористый нос. Мешковатые веки. – У тебя хорошие очки, – говорит он мне. – А вот ты… – говорит он моей подруге, – будь я моложе, ты стала бы моей женой. – А вот вы… – отвечает моя подруга, – будь моим мужем, стали бы министром культуры.

Человек тяжело вздыхает и уходит к окну.

На смену человеку приходит парень с белой бородкой. – Вы правозащитники? – спрашивает он. – Нет. – А кто вы? – допытывается он, глядя на лежащий на столе раскрытый блокнот, – может быть, пишете диплом? По правозащите? – Нет. – А может быть, вы объясните мне, – не унимается парень, – что заставляет людей постоянно убивать друг друга на углу бульвара Рокоссовского? Почему именно там каждый день кто-то кого-то режет, затаскивает в подъезд, стреляет в голову? Медом намазано? – Не знаю, отвечаю я.

Человек в ковбойской шляпе аккуратно убирает за собой со стола. Непонятно – то ли так принято, то ли это частная инициатива. Уходя, он бросает: девчонки, я ушел! Буфетчица кричит ему в спину: а слова хорошие сказать?! Ковбой оглядывается. – Май лав! – восклицает он, подав прощальный жест рукой.

С улицы в помещение вваливается высокий, гремящий человек – развесистая белая папаха и черная бурка поверх красной спортивной кофты. Он даже не подходит к стойке за разрешением, просто достает из пакета бутылку красного вина и ставит на стол. Затем вытаскивает из кармана стекло от очков, протирает и, поднеся к бутылке, смотрит через стекло на этикетку. Аудитория выжидает. Наконец кто-то выкрикивает с места: Чили? Аргентина? Казак вспыхивает и, вознесенный над толпой, чеканно объявляет: Крым! Заприметив на нашем столе , он признает коллег и заглядывает в гости. – Почему вы в костюме? – спрашиваю я. – Работа? С вами фотографируются? Снимаетесь в кино?

Казак возмущен:

– Да я так живу! Вот вы в детстве мечтали космонавтом стать, а я мечтал бурку купить. Вырос. Опа! И сделал, как хотел.

– Не стесняетесь жить в театральном костюме?

– Так у меня все предки такие. Мы рыцари Тевтонского ордена. Знаете своих предков? Я лично своих знаю. С 1762 года. Иван Семенович Козловский! Знаете? Был такой великий тэнор. Так он шестой после меня.

– Вы тоже тенор?

– Нет. Я Виталий Ерминович Козловский. Но я первородный. А Иван – шестой. А жена у меня узбечка. Ей было 32 года. Я с ней переспал. Оказалось, девственница. Я ей говорю: ты что, дура?! В 32 года… А она отвечает: у нас традиции такие. Господи, какие традиции, я ей говорю, это ж теперь надо жениться… Елки. А я жениться не хотел. Но! Женился. Теперь дочка. Один год, восемь месяцев, десять дней.

– Счастливы?

– Ну, сейчас, когда ребенок родился, конечно да. А так… Как меня угнетала эта ваша гребаная Москва – насмерть. Я сюда только ради денег приехал. Я всегда там, где деньги. На Чукотке. Либо на золоте, либо на уране. А тут металл катал, стадион «Локомотив» знаете? Там вся арматура мною катанная. Лично катал. Один раз за месяц прокатал 480 тонн. Чуть-чуть до 500 не хватило, но станок умер. Не выдержал станок.

– Ну видите, хорошо, что женились, значит.

– Ой! Женщины эти… Вот у меня друг был, кликуха Прокурор. Непревзойденный мастер по продаже билетов. Раньше билеты не достанешь в Большой. А Прокурор был мастер. Его хлопают, а доказать не могут: у него либо деньги есть, а билетов нет, либо билеты есть, а денег нет. А надо чтобы и то и то застукать! А потом он раз! – и с бабами связался. Повелся на баб. Расслабился. Тут его и накрыли. Четыре квартиры отмели, все отмели, шесть лет отсидел.

Поразмыслив, он добавляет:

– Дочку Аньку, годик-восемь месяцев-десять дней, я хотел за соседского сына замуж отдать. Она у меня девочка красивая, высокая, ножки ровненькие, как у меня. А жена говорит: зачем за сына алкашей? Давай лучше за английского принца. Я подумал: верно говорит. Надо показать этим англичанам.

За соседним столом выпивают двое: поп и его друг, человек, который тридцать лет назад назывался бы инженером. Поп громко читает молитву перед каждой стопкой водки. Обильно крестится. Инженер заметно тоскует. Услышав наш разговор про англичан, он аккуратно подлаживается к компании:

– Нда… – вздыхает инженер. – История наша написана немцами. 700 лет назад. Они нарочно это сделали.

Казак одобрительно кивает. Инженер продолжает мысль:

– Всегда, когда Россия подымается, кто-то что-то делает так, чтобы прервать ее развитие…

В эту же секунду буфетчица поступает в унисон с врагами России – она прерывает развитие нашей беседы:

– Уважаемые!!! – вопиет она монументально, как орган. – Мы закрыты! Освобождаем помещение!

Но уходить никто не хочет.

– Был я в этой , – говорит казак, по-детски делая вид, что буфетчицу никто не слышал. – Поехал на разведку посмотреть чего-как. И? Да на фига она нужна мне? Что я там? Строем с песней буду ходить? Да если я там пошлю кого-то на три буквы, меня с работы уволят и на другую работу не возьмут. А здесь я свободный человек. Посылаю кого хочу и куда хочу! – заключает он, припечатывая слово ударом ладони об стол. Но все же, робко взглянув на буфетчицу, склоняется к пакету: пора собирать вещички.

Город не принимает

Городская сенсация

* * *

Катя Пицык написала очень свежую и очень точную книгу – про город (у Кати вообще поразительное чувство города), про нас, про грусть, про любовь. Это настоящая книга (таких очень мало) и про настоящее время – эти вовсе наперечет. Потому что мало кому удается нащупать этот нерв, вот который прямо сейчас, под рукой. Кате Пицык удалось.

Марина Степнова,

Любовь – это северное сияние. Искусство – это вор из подворотни. Город – это Питер.

Инга Кузнецова,

Сам процесс чтения этой книги доставляет такое острое наслаждение, что вас начнут разрывать на части противоположные желания. Одно – чтобы она никогда не кончалась, эта плотная проза, так густо насыщенная смыслами, так часто вспыхивающая головокружительными метафорами, преподносящая в подарок целые страницы, которые вам захочется перечитать вслух. А другое желание – поскорее прочитать до конца, чтобы узнать, что все‑таки станет с героями, которых вы успели полюбить.

Ирина Богушевская,

певица, композитор, поэт...

Константину Крикунову, Аркадию Драгомощенко

Пролог

Никого красивее. Никого и никогда. Никакие Хепберн, Кински, Ламарр даже втроем не удовлетворили бы эстетической потребности человека в той мере, в которой могла она. Чтобы хоть как‑то сравняться с нею, Моне Лизе пришлось бы раздеться и показать нам грудь.

Я увидела ее в вещевых рядах. Она торговала цветными колготками. Рынок кишел. Мы с мамой пробирались промеж навесов, укрывавших от снега спортивные костюмы, песцовые шапки, мужские трусы, бумажные цветы, веера, сервизы и тапочки с собачьими глазами. Люди праздно наваливались на прилавки. Под ногами дрябла пропесоченная ледяная земля. Мы прошли теснину и свернули в параллельный ряд. А продавщица колготок осталась в прошлом.

– Мам, можно вернуться? – спросила я. – Посмотреть там, на девочку…

– С колготками?

Мама дала мне десять минут и велела нагнать ее у обувного развала. Найдя подходящую щель между прилавками, я пробралась из ряда в ряд – насквозь. И посмотрела на девочку сбоку, тайком. Она курила. В дыре шерстяной перчатки светлела кожа. Время от времени профиль девочки исчезал в завесах пуховиков. Время от времени вид на нее иссекали опадающие дождем китайские колокольчики; они, мелко растущие на шелковых лианах, каждым дыханием ветра приводились в движение и тонко звучали. Девочка улыбалась покупателям. И как только она не шалела без шапки? Парочка крупных снежинок застряла в прядях ее расслабевшей косы. Джоконда будущего. Вряд ли природа рождала нечто подобное хотя бы еще в одном экземпляре.

Когда мы пришли на рынок через неделю, я сразу спросила разрешения взглянуть на продавщицу колготок. Мама ничего не имела против. В общей сложности я видела девочку четыре раза. В апреле она пропала. Один знакомый басист сказал, что Джоконды больше нет в городе. Она уехала в Санкт‑Петербург. Свалила с первой волной миграции дальневосточных рок‑музыкантов. Спустя полгода я переходила Аничков мост.

Катя Пицык

Город не принимает

Издательство благодарит Антона Аверина за помощь в получении прав на издание книги.

© Права на текст. ООО «Антоним», 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Катя Пицык написала очень свежую и очень точную книгу – про город (у Кати вообще поразительное чувство города), про нас, про грусть, про любовь. Это настоящая книга (таких очень мало) и про настоящее время – эти вовсе наперечет. Потому что мало кому удается нащупать этот нерв, вот который прямо сейчас, под рукой. Кате Пицык удалось.

Любовь – это северное сияние. Искусство – это вор из подворотни. Город – это Питер.

Сам процесс чтения этой книги доставляет такое острое наслаждение, что вас начнут разрывать на части противоположные желания. Одно – чтобы она никогда не кончалась, эта плотная проза, так густо насыщенная смыслами, так часто вспыхивающая головокружительными метафорами, преподносящая в подарок целые страницы, которые вам захочется перечитать вслух. А другое желание – поскорее прочитать до конца, чтобы узнать, что все-таки станет с героями, которых вы успели полюбить.

Константину Крикунову, Аркадию Драгомощенко

Никого красивее. Никого и никогда. Никакие Хепберн, Кински, Ламарр даже втроем не удовлетворили бы эстетической потребности человека в той мере, в которой могла она. Чтобы хоть как-то сравняться с нею, Моне Лизе пришлось бы раздеться и показать нам грудь.

Я увидела ее в вещевых рядах. Она торговала цветными колготками. Рынок кишел. Мы с мамой пробирались промеж навесов, укрывавших от снега спортивные костюмы, песцовые шапки, мужские трусы, бумажные цветы, веера, сервизы и тапочки с собачьими глазами. Люди праздно наваливались на прилавки. Под ногами дрябла пропесоченная ледяная земля. Мы прошли теснину и свернули в параллельный ряд. А продавщица колготок осталась в прошлом.

– Мам, можно вернуться? – спросила я. – Посмотреть там, на девочку…

– С колготками?

Мама дала мне десять минут и велела нагнать ее у обувного развала. Найдя подходящую щель между прилавками, я пробралась из ряда в ряд – насквозь. И посмотрела на девочку сбоку, тайком. Она курила. В дыре шерстяной перчатки светлела кожа. Время от времени профиль девочки исчезал в завесах пуховиков. Время от времени вид на нее иссекали опадающие дождем китайские колокольчики; они, мелко растущие на шелковых лианах, каждым дыханием ветра приводились в движение и тонко звучали. Девочка улыбалась покупателям. И как только она не шалела без шапки? Парочка крупных снежинок застряла в прядях ее расслабевшей косы. Джоконда будущего. Вряд ли природа рождала нечто подобное хотя бы еще в одном экземпляре.

Когда мы пришли на рынок через неделю, я сразу спросила разрешения взглянуть на продавщицу колготок. Мама ничего не имела против. В общей сложности я видела девочку четыре раза. В апреле она пропала. Один знакомый басист сказал, что Джоконды больше нет в городе. Она уехала в Санкт-Петербург. Свалила с первой волной миграции дальневосточных рок-музыкантов. Спустя полгода я переходила Аничков мост.

Дождь только что кончился. Фонтанка блестела, как лаковая резина. В воде отражалось высокое барокко цвета розы с примесью грубого мусковадо. Держа курс на Лавру, я спустилась к восточному берегу канала. Горел красный. Пешеходы в состоянии глубокого транса не сводили глаз со светофора. Выше неистовствовал шеститонный конь. Туристы заглядывались на скульптуру. В ногах скакуна пульсировала мощь. По бронзе вздувались вены. А вот грудь укротителя казалась упитанной слишком гладко. Интересно, кого-нибудь из одиноких манило взобраться на пьедестал и лобзать железное мясо? На бронзовом торсе обсыхали потеки смешавшихся с пылью струй. Но блеск сытых мышц не унимался. Я отвела глаза. И увидела девочку – ту самую, с нашего рынка. Она стояла на противоположной стороне дороги, забивая своей красотой звучание целой горы Растрелли. Не верилось! Но это была Джоконда. Расстегнутое пальто смотрелось огромным. Грубые, тяжелые, по-церковному черные полы, расходясь, открывали сборки старческой юбки. Загорелся зеленый. Что было делать? Остановить? Под каким предлогом? В голову ничего не пришло. Мы разошлись, едва не коснувшись друг друга. Но она посмотрела. И не то чтобы бегло. А внятно и адресно. Узнала? Невероятно. Перед ее прилавком за день проходили сотни одинаковых мешковатых людей в тяжелых шубах. Может ли быть, что она замечала, как я наблюдаю за ней из засады? Ступив на тротуар, я не вытерпела и оглянулась. Зеленый погас. Пешеходы давно накрывали волною мост. А Джоконда, совсем одна, торчала по центру проезжей части, уставившись на меня. Машины сигналили, явно на взводе. В три широких шага я выскочила на середину дороги и толкнула Джоконду к парапету. Под рясой оказалась коричневая рубашечка, окропленная мелкими зайчиками. Через ткань прощупались ребра, слишком уж тонкие.

– Ты что?! – крикнула я. – Тебя бы сейчас задавили, кошмар какой-то…

Она не ответила.

– Прости, я тебя знаю, ты на нашем рынке работала, я тебя видела там несколько раз, у тебя очень запоминающаяся внешность. Я потом… короче говоря, потом случайно выяснилось, что у нас есть общие знакомые.

Она так и молчала. Становилось неловко.

– Ты… извини, я просто подумала, может, ты узнала меня тоже?

– Какие-то части будущего проходят перед нами даже сейчас, – она обвела жестом панораму и с радостью прильнула ко мне, дав возможность вновь ощутить ее странные воробьиные ребра.

– Время – это не линия, это наполнение. Каждая точка будущего влияет на какую-то точку прошлого уже сейчас. Мы – в прошлом, – сказала она.

Я совершенно потерялась. И за неимением прочих идей представилась:

– Меня Таня зовут. А тебя?

– Валечка.

Ну и ну. Валечка? Зачем же так о себе? Меня бросило в краску. Кроме того, еще не успев обдумать, я почувствовала: нет, она меня не узнала. Вернее, она не видела меня на рынке и не запоминала моего лица. Валечка выделила меня из толпы только что и по каким-то совершенно иным причинам.

Она пригласила в гости. На троллейбусе мы промчали Невский, потом перешли Дворцовую и свернули в переулок – Мошков. За пространными коваными воротами открывался убористый дворик. В дальнем пределе его чернела низкая прямоугольная арка. Мы нырнули туда. Я пригнула голову, рефлекторно. Прокислую шахту освещала единственная дрожащая лампочка. По верхним углам тянулись разного сорта толстые провода. Беспорядочно перекрученные между собой, они, хоть убей, производили впечатление органической массы. Просохшие за годик-другой неочищенные кишки. Или мертвые змеи. Могли ли они укусить человека? На всякий случай я держалась центральной оси, опустив руки по швам. Выйдя из туннеля, мы чуть ли не носами уперлись в высоченный брандмауэр и тут же резко ушли направо, снова под арку, на этот раз – сводчатую, но донельзя тесную – в такой узине не разошлись бы и двое! Карликовый грот изгибался дугой. По внутренним стенкам черепа побежали мурашки. В моих представлениях так выглядели желудки средневековых узилищ. Петербург неожиданно сбросил свой редингот и запустил нас внутрь полного крыс бельевого кармана.

– Тебе не страшно тут жить? – спросила я.

– Я люблю быть ночью на море, люблю лес – человеку нужно быть в контакте с землей. Здесь очень спокойно.

В общей сложности мы прошли через три туннеля. Валечка проживала в четвертом дворе – тупиковом. Компактном. Квадратов на сто. Без единой травинки. Имевшем одною стеной глухой крепостной брандмауэр, в подножии которого вкрадчиво мерцали сливки непросыхающих сточных вод. Ни скамейки, ни кошки, ни детской коляски. Само собой возникало чувство, что это желтое каменное влагалище работает только на вход. Место побезысходнее одиночки. Литой котел. Как люди жили здесь? Как входили сюда поздним вечером? Что чувствовали, когда ежедневно покидали поверхность земли, чтобы вернуться домой – в камерность недр? В ту минуту, пребывая в пылу эстетического шока, я даже не представляла себе, что Петербург напичкан такими дырами, как самый наипористый сыр.

Валя распахнула дверь в парадную. На второй этаж вела винтовая лестница. Деревянная! Окрашенная на манер советских полов – в откровенно коричневый цвет. От половины высоких тощих фигурных балясин остались занозчатые огрызки. То есть довольно большие участки перил не имели под собой никакой опоры и провисали в воздухе, как провода. Ступени изрядно косили, особенно на повороте, заваливаясь с внешней стороны лестницы. Голова закружилась.

– Здесь можно ходить? – спросила я. – Здесь точно живет кто-то? Валя? Это не опасно?

Город не принимает Катя Пицык

(Пока оценок нет)

Название: Город не принимает

О книге «Город не принимает» Катя Пицык

Писательница Катя Пицык родилась в солнечном Магадане. В 90-х годах она проживала в Санкт-Петербурге. Еще будучи подростком, она печаталась в литературных сборниках и журналах. Книга «Город не принимает» стала ее дебютным романом в большой прозе. Произведения автора можно читать на одном дыхании, ее литературный язык остр и свеж. С одной стороны читателю очень хочется, чтобы истории ее произведений никогда не заканчивались, хочется подольше оставаться в этом мире головокружительных метафор и плотной прозы, но с другой стороны есть огромное желание узнать быстрее, что ждет полюбившихся героев в финале произведения. Ее язык яркий, сочный и точный, иногда грузный, требующий усилий, чтобы воспринять в мозгу все ее мощные эпитеты.

Роман «Город не принимает» — это книга о жизни питерской молодежи 90-х годов, о судьбах, о жизни, об искусстве и закате непростого десятилетия. Катя Пицык передает всю атмосферу того времени, отображает ее основные проблемы, переживания и разочарования.

Главная героиня романа приезжает из Дальнего Востока и поступает в Петербургский гуманитарный институт. Оказавшись вдали от дома, она впервые ощущает всю остроту и сложность реальной жизни. Отдельным главным героем здесь выступает город Петербург, который стар, сварлив, хмур, грязен, и жесток, но он на самом деле такой настоящий и живой. Это очень свежее и точное произведение про город, писательница нащупала его нерв и представляет читателю во всей его красе с суровостью пейзажа и неприязнью к окружающим.

Катя Пицык, пытаясь сделать свою дебютную книгу неповторимой и особенной, лишила ее мягкости и нежности. Произведение получилось довольно жесткое и жестокое, но правдивое. Девяностые годы двадцатого столетия – довольно непростой период, когда привычные понятия размываются, а новые только формируются.

Герои романа в своих странных историях всегда опаздывают. Автор знакомит читателя с абсолютно разными людьми: это и юная «Джоконда» аутистка, и аферист-скульптор, валютная проститутка, увлеченная великим искусством, вегетарианка, обожающая фарфор и любвеобильный парень, который знакомится с девушками прямо в библиотеке. Все эти персонажи дальше разговаривают языком прошлого, чем делают препятствия себе на пути к будущему. И только ничем не примечательная главная героиня в своих старомодных очках начинает говорить языком настоящего времени. Она пишет свой «петербургский текст», в котором перед нами предстает настоящий Питер во всей своей красе без прикрытия. Читать роман очень интересно, невольно начинаешь задумываться о своей жизни, о различных непростых ситуациях. Книга заставляет читателя размышлять и философствовать.