Де кирико художник картины с названиями. Джорджо де Кирико в Третьяковской галерее: все, что нужно знать о художнике. Русские жены Джорджио де Кирико

Итальянский художник Джорджо де Кирико - один из самых загадочных в истории искусств. Его ранняя живопись (1910–1919 гг.), которую он назвал метафизикой, - не менее радикальное открытие, чем кубизм, - предвосхитила появление сюрреализма и принесла ему известность, сравнимую со славой Пикассо. Недаром в те времена писали: «Два явления доминируют в искусстве ХХ века: Пикассо и Кирико». Однако в 1920-х гг. молодой художник неожиданно отрекается от собственного детища и обращается к классицизму - случай, единственный в своем роде.

Необъяснимый зигзаг в творчестве привел Кирико, по мнению одних критиков, к медленному сползанию в посредственный маньеризм. Другие находили, что, затеяв диалог с великими классиками, он намеренно исследовал двусмысленную территорию китча, ставшего для него синонимом постмодернизма. «Если бы я умер в 31 год, как Сёра, или в 39, как Аполлинер, меня бы сегодня считали одним из главных живописцев века. Знаете, что говорили бы эти глупые критики?! Что самый великий художник-сюрреалист это не Дали, не Магритт, не Дельво, а я, Кирико!» - с иронией заметил как-то итальянец. У него же впереди была долгая жизнь, он умер в 1978 г. в возрасте 90 лет.

В декорациях детства

Художник родился в 1888 г. в Греции, на земле богов и героев, где каждый камень овеян легендой. Античность была привычной декорацией его детства. Его отец, барон Эваристо де Кирико, флорентийский инженер, строивший железные дороги, прививал сыновьям вкус к классической культуре. Мать - из знатного генуэзкого рода, увлекалась искусством.

Родители рано угадали способности мальчика: в три года Джорджо получил первые уроки рисования, в 12 лет написал первую картину на курсах живописи в политехнической школе Афин. Начатую здесь учебу ему пришлось прервать: после смерти отца семья переехала в Мюнхен, где Джорджо стал студентом художественной Академии. Он увлекается живописью Арнольда Бёклина, музыкой Вагнера, читает Шопенгауэра и Ницше. Их сумрачный взгляд на мир - пророчество заката цивилизаций, воспевание вселенной, не нуждающейся ни в человеке, ни в гуманизме, - стал философской основой живописи Кирико, вступившего на путь творчества в канун Первой мировой войны.

Приехав в Италию, Джорджо в 1910 г. отправляется во Флоренцию, где пишет городские пейзажи с фасадами церквей, фонтанами, пустыми оболочками башен, аркад, колонн. В его фантастическом мире остановившегося времени и застывшего движения на площадях возвышаются конные статуи неизвестных вождей, к дальним горизонтам уходят бесчисленные арки галерей, их портики освещены ярким, почти электрическим светом. Здесь царит атмосфера пустоты, ожидания, отсутствия жизни - это город-фантом. Все архитектурные формы на безлюдных плоских пространствах отданы во власть противоборства света и тени, их резкий контраст создает впечатление ожившего видения, странного спектакля, развивающегося по логике сна. «Если Густав Моро, Арчимбольдо или Босх давали иллюстрации к снам, то Кирико погружает нас в свой сон», - писала критика.

Ощущение таинственности

В своих мемуарах Кирико вспоминал о первых шагах в метафизической живописи: «Я старался выразить в своих сюжетах ощущение таинственности, которую испытывал при чтении книг Ницше. Она сродни меланхолии ясных осенних дней, послеполуденной тиши освещенных солнцем итальянских городов».

Загадка одного дня (II). 1914. Музей современного искусства, Сан-Паоло

«Что еще мне любить, как не загадку?» - этот вопрос молодой художник написал на своем автопортрете в 1911 г. Слово «загадка» повторяется в названиях его ранних полотен: «Загадка приезда в полуденный час» (1912), «Загадка одного дня (1914), где он как будто пытается угадать за внешней реальностью некую невидимую сущность. «Искусство, - утверждал он, - это роковой сачок, захватывающий на лету те странные явления, которые вырываются, подобно большим таинственным бабочкам, из повседневной жизни».

Неудивительно, что Кирико был с восторгом принят в 1911 г. парижскими художниками-модернистами. Он участвует в осеннем Салоне, где его замечают Пикассо и Гийом Аполлинер. В своей студии поэт устраивает выставку тридцати работ Кирико, пишет о нем хвалебные статьи, вводит его в свой круг, знакомит с Андре Бретоном. Париж захватил молодого Кирико, как это было с Шагалом, превратив его из наивного провинциального сказочника в настоящего художника, вывел его под огни рампы. В Салоне независимых он продает свою первую работу «Красная башня» (1913). Его картину «Тревожное утро» (1913) приобретает один из самых знаменитых маршанов Парижа, а в 1920-х гг. это полотно оказывается в коллекции Поля Элюара и Андре Бретона, двух ключевых фигур нарождающегося сюрреалистического движения.

Красная башня. 1913. Собрание Пегги Гуггенхэйм, Венеция

Журналы и газеты наперебой хвалят его живопись. Сам Кирико впоследствии утверждал, что не попался на удочку неумеренных восторгов парижских друзей: «Когда они увидели мои картины, то решили обратить меня в свою веру, как Таможенника Руссо, художника-примитивиста, которого Бретон взял под свое крыло. Несколько месяцев я к ним ходил. Мы собирались у Аполлинера по субботам с пяти до восьми. Там бывали Бранкузи, Дерен, никогда не открывавший рта, и Макс Жакоб, говоривший без умолку. На стенах были развешаны картины Пикассо, других кубистов. Позднее Аполлинер добавил к ним и мои две-три работы, включая его портрет».

Знаменитый «Портрет Аполлинера» (1914) стал пророческим. На холсте изображен гипсовый бюст античного поэта в черных очках, что подчеркивает - именно слепой поэт способен видеть невидимое. Над ним на зеленом фоне черный профиль Аполлинера с начерченной на голове мишенью - Кирико обозначил именно то место, куда во время войны поэт будет ранен осколком снаряда.

Радость возвращения

Разразившаяся мировая война заставила Кирико вернуться в Италию, где его призвали в армию. Не слишком крепкое сложение избавило его от тягот строевой службы, он был определен в госпиталь в Ферраре и мог заниматься живописью. Здесь Кирико встретил художника-футуриста Карло Карра, вместе с которым впоследствии основал журнал «Метафизическая живопись», разработал новую эстетику – метафизику. Он писал: «Нация, находящаяся у своих истоков, любит мифы и легенды - все, что изумляет, кажется чудовищным и необъяснимым... По мере развития она усложняет примитивные образы - так из изначальных мифов рождается История. Нынешняя европейская эпоха несет в себе бесчисленные следы предшествующих цивилизаций и их духовных отпечатков и неотвратимо рождает искусство, отражающее древние мифы».

Станция Монпарнас, или меланхолическое отправление. 1914.
Музей современного искусства, Нью-Йорк

Большая башня. 1913. Художественное собрание земли
Северный Рейн-Вестфалия, Дюссельдорф

В написанной в 1916 г. картине «Радость возвращения» неизвестный город на фоне серых фасадов пересекает паровоз, над ним поднимаются клубы дыма, а может быть, это только облако на горизонте. Тень здания, прочерченная с геометрической точностью, подчеркивает пустынность площади, где нет и следа присутствия человека. Это пейзаж местности словно в самом начале истории, еще до его появления. Кирико соединяет ближние и дальние планы, искажает пространство, избегая рельефов и оттенков цвета. Его навязчивый сон состоит из одних и тех же элементов, переходящих из картины в картину: аркады, башни, площади, резкие черные тени, поезда, карты несуществующих миров, остановившиеся часы. Его полотна воспринимаются как иллюстрация к «бездыханному миру» Мандельштама:

Когда городская выходит на стогны луна,
И медленно ей озаряется город дремучий,
И ночь нарастает, унынья и меди полна,
И грубому времени воск уступает певучий:
И плачет кукушка на каменной башне своей,
И бледная жница, сходящая в мир бездыханный,
Тихонько шевелит огромные спицы теней
И желтой соломой бросает на пол деревянный.

Многие из его фантастических символов существовали в реальности: греческий город Волос, где он вырос, с поездами, мелькавшими между домами; Турин, где он недолго жил в юности, и Феррара, место армейской службы. Часто присутствуют на его полотнах туринские башни, особенно построенная в ХIX веке башня Антонелли. Те, кто любит Кирико, скажут, что по полуденному Турину и сегодня нельзя прогуливаться, не вспоминая о его первых работах.

Метаморфоза

Считают, что в течение десятилетий город-фантом, изображенный Кирико, оставался эталоном модернистского воображения. В 1920-е гг. Гросс и другие немецкие художники использовали его символы для выражения собственного видения отчужденного городского мира. Невозможно представить себе без влияния Кирико и большинство сюрреалистов: Дали, Эрнст, Танги, Магритт, Дэльво - все вышли из раннего Кирико и считали его своим мэтром.

Гектор и Андромаха. 1942. Частная коллекция, Болонья

В знаменитой картине «Гектор и Андромаха» (1916) Кирико вводит новый образ: странных манекенов, заменяющих человека, без рук, без лиц, с ортопедическими протезами вместо ног. Эти пугающие роботы, населяющие его холсты 1914–1916 гг. «Тревожные музы» и «Большая метафизика», предвосхищают леденящую атмосферу «Замка» Кафки или лабиринта Борхеса. Его живопись отражает бессмысленность жизни и непостижимую тайну человеческого существования. Самому художнику в то время еще не исполнилось и тридцати лет.

Тревожные музы. 1924–1961. Частная коллекция, Нью-Йорк

В те же годы пустынные городские пейзажи, - либо вовсе безлюдные, либо те, где человек, сведенный к малой точке, обезличен, – писал и Морис Утрилло, топивший свое одиночество в алкоголе. У Кирико была своя драма: в 16 лет он потерял отца, воспитавшего его в традициях Возрождения, и с тех пор его призрак витал над живописью художника. Раннее чувство утраты соединилось в его восприятии с тоской по другой невозвратимой потере: постепенному исчезновению под напором модернизма великой классической культуры, которая стояла у его колыбели. Возможно, это и вызвало в конце концов неожиданную для многих метаморфозу Кирико.

«Античные боги выглядят бездомными на его безнадежно пустынных итальянских площадях, а сорванные фрукты на переднем плане холстов напоминают о потерянном рае. Тени удлиняются по мере того, как сгущаются тяжелые сумерки, люди исчезают, их заменяют символические силуэты, уменьшающиеся до размеров муравья, в то время как разрастаются, занимая все пространство до горизонта, силуэты завода или фабрики с трубами печей - так выглядит Молох соременной эпохи», - писали о его картинах.

В лоне классики

Столь же неожиданно, как начался, период метафизики внезапно оборвался: Кирико в 1920-е гг. переходит в иную веру, укрывшись в лоне классики. Пикассо и Дерен в то же время испытали подобный соблазн «возврата к порядку», но Кирико оказался единственным из этого поколения, кто, как писала добропорядочная критика, «обратился к свету традиции, оставив других в примитивной темноте модернизма». Война закончилась, и итальянец отправляется в музеи Парижа, Рима, Флоренции с их несметными богатствами. По его словам, однажды летом 1919 года, проходя перед полотном Тициана на вилле Боргезе, он был потрясен живописью мастера.

Поставив крест на своих ранних работах, Кирико начал проповедовать возврат к технике Кватроченто. Он, писавший мечты и сновидения, теперь присягал только традиции. «Pictor classicus sum » («Я классический художник»), - с энтузиазмом писал о себе по-латыни этот новообращенный. В разгар художественной революции, когда, решительно отказавшись от классической традиции, его собратья искали иные формы и способы выражения, Кирико, признанный мэтр этого движения, вдруг обратился к истокам. Он считал себя свободным от условностей и модных течений.

Кирико копирует великих предшественников: Рубенса, Фрагонара, Ватто, Тинторетто, Курбе. Теперь он - автор классических сюжетов: мифологических сцен, обнаженной натуры, натюрмортов; копиист, рисующий центурионов, лошадей, средневековые сражения, бой гладиаторов; он - экзотический ориенталист в стиле Делакруа. Его многочисленные автопортреты ошеломляют: то он в костюме тореадора или испанского гранда, вырядившегося для маскарада, а то и вовсе обнажен, с отвислыми щеками и животом. Кирико одержимо живописует утраченную античность, исчезнувшую роскошь. Он редко дотягивает до уровня классиков, но упорствует в этом заведомо проигранном пари.

В последние двадцать лет жизни Кирико копирует также самого себя - метафизика. Он буквально пародирует собственные картины, выдавая только что написанные работы за прославившие его подлинники прошлой эпохи. На недоуменные вопросы художник отвечал, что предпочитает сам переписывать свои полотна, не предоставляя это менее талантливым имитаторам.

Шаг к разгадке

Кирико не трогали обвинения, которые адресовали ему возмущенные его «изменой» друзья-сюрреалисты, с восторгом принимавшие ранее его метафизику. Вслед за Бретоном, который предал художника анафеме, они объявили его творчество упадническим, а самого Кирико - «заблудшим гением». Бретон язвительно говорил: «Его можно было бы еще понять, если бы он стремился вспомнить озарения своего утраченного огня. Однако, старательно изготовляя копии своих старых картин, он всего лишь хочет дважды их продать». Кирико не оставался в долгу и сам яростно нападал на сюрреалистов, что не мешало ему, несмотря на войну с ними, создать 66 литографий к «Каллиграммам» Аполлинера в 1930 г., а годом раньше - декорации для балета Дягилева «Бал». В свою очередь, Жан Кокто посвятил Кирико эссе, а Арагон расхваливал его «Автобиографию» как «бесконечно прекрасную вещь». В эти годы Кирико пишет статьи и даже романы, занимается оформлением спектаклей.

В 1930 г. Кирико познакомился в Париже с русской эмигранткой Изабеллой Паксвер, которая впоследствии стала его музой и второй женой. Первая - танцовщица Раиса Гуревич-Кроль тоже была родом из России. В 1944 г. Кирико окончательно поселяется в Риме. На Венецианской биеннале 1948 г. он выставляет исключительно свои метафизические работы, а спустя два года организует антибиеннале, где собирает художников-реалистов. Его избирают в Королевское общества британских живописцев в Лондоне, во Французскую академию художеств.

Защитники Кирико считают: «Даже в его так называемый «период упадка» ему удалось создать несколько шедевров, тогда как во времена его блистательного дебюта у него случались неудачи, ибо независимо от того, был ли он первооткрывателем метафизики или копиистом самого себя, он оставался великим художником».

Самым верным кажется утверждение: «По-своему он был бунтарем, потому что писать в манере маньериста в 1947 г. - такой же вызов, как в 1910 г. открыть миру метафизику».

Единственная за последние четверть века выставка Джорджо де Кирико в Музее современного искусства в Париже весной 2009 года под названием «Фабрика грез» впервые показала полную панораму его творчества с 1909 до 1975 года. Эта ретроспектива - шаг к разгадке феномена Кирико. Быть может, окажутся пророческими слова Марселя Дюшана: «К 1926 г. Кирико отказался от своей «метафизической» концепции и обратился к более свободной живописи. Его поклонники не готовы следовать за ним и утверждают, что Кирико «второй волны» утратил творческий пыл. Однако будущее еще вынесет о нем свое суждение».

В Третьяковской галерее открылась очередная грандиозная выставка — ретроспектива Джорджо де Кирико, пионера метафизической живописи и предтечи сюрреализма. Прежде чем прогуляться по выставке «Метафизические прозрения», мы решили собрать все самое любопытное о творчестве де Кирико и взглянуть на его творчество глазами экспертов.

Метафизика де Кирико

«Метафизика Джорджо де Кирико родилась во Флоренции в 1910 году, когда он написал полотно «Загадка осеннего полдня», в котором переработал в таинственном ключе образ памятника Данте на площади Санта-Кроче. Картина стала первым шагом в живописных поисках, занявших главное место в итальянском искусстве первой половины прошлого столетия. Де Кирико обратился к метафизике, так как ощутил потребность вернуть живописи «сюжет», который она полностью утратила во время революции фовистов и кубистов — революции, сосредоточившейся на форме и открывшей дорогу абстрактному искусству. Де Кирико совершает подлинную революцию: открыто заявленному повествовательному сюжету, который живопись призвана иллюстрировать, он противопоставляет неуловимый, таинственный сюжет. Сюжетом становится загадка». Маурицио Кальвези, историк искусства.

Археология де Кирико

«В метафизических картинах де Кирико возникает волшебная по своей атмосфере архитектура, подобная той, что можно увидеть на картинах итальянского Кватроченто. У де Кирико, выросшего в Греции, с детства сформировалось «чувство археологии», которое помогало ему видеть многослойность нашего сознания, наполняющих его обломков, — эти обломки долго остаются незаметными, а затем внезапно, непонятно почему, всплывают на поверхность. Этот отчасти потерянный мир возникает в полупустых пространствах, ограниченных лоджиями и арками, в длинных тенях, что падают в полуденный час, в молчании. На «Площадях Италии» появляются одни и те же фигуры, например печальная Ариадна из Музеев Ватикана, манекены, чертежные инструменты. В 1917 году повторяющиеся элементы позволят де Кирико выработать теорию, опирающуюся на идею вечного возвращения: яснее всего ее выражает невозможное объятие, отсылающее к истории «Гектора и Андромахи» (1917)».

Де Кирико и прошлое

«Начиная с 1968 года де Кирико изучал формальные элементы из багажа других художников, возрождая их и сочетая в своих работах. За этим стоял открыто аналитический подход. Де Кирико использовал многочисленные элементы художественной традиции, которая идет от «примитивов» к мастерам Возрождения и барокко, заканчивая великими пейзажистами, работавшими на рубеже XVII и XVIII веков. По окончании этого путешествия в прошлое он не мог не пересмотреть собственную деятельность живописца, которую он начал свыше полувека назад, создав знаменитую метафизику». Джанни Меркурио, историк искусства.

Де Кирико и Сергей Дягилев

«В 1929-м художник принял предложение Дягилева стать сценографом балета «Бал» и поехал в Монте-Карло, где планировалась постановка. В воспоминаниях он писал: «Дягилев, балетоман, приглашал художников наиболее заметных рисовать декорации и костюмы. Был приглашен и я — для балета под названием Le Bal на музыку композитора Рьетти; этот балет был дан в Монте-Карло весной 1929-го и летом был дан в Париже в театре Сары Бернар. Был большой успех; под конец аплодирующая публика начала кричать: «Sciricò! Sciricò!». Был вынужден выйти на сцену раскланиваться вместе с Рьетти и главными танцорами». Дягилев был не единственным русским антрепренером, обратившимся к де Кирико: в 1930-х годах директором постановочной части Миланской оперы стал Николай Бенуа, приглашавший де Кирико в числе других известных итальянских художников для оформления спектаклей».

Де Кирико и Казимир Малевич

Первым проявил интерес к де Кирико и откликнулся на его искусство Казимир Малевич. В конце 1920-х он был погружен в постсупрематические эксперименты, интегрируя в фигуративное творчество художественные и философские принципы супрематизма. Малевича интересовали аналогичные поиски в этой области, и де Кирико оказался одним из таких мастеров — его фигуративность хотя и не эволюционировала из авангардных направлений 1900-х годов, но учитывала их достижения. Из всего арсенала искусства де Кирико (в 1920-х он обратился к неоклассике, вызвав негодование сюрреалистов) на тот момент наиболее созвучной устремлениям Малевича становится метафизическая живопись, решающая пластические и образные проблемы предметности в рамках и в духе современного понимания задач искусства. Татьяна Горячева, куратор выставки Джорджо де Кирико в Третьяковской галерее.

Чем похожи де Кирико и Синди Шерман

«В конце 1980-х годов Синди Шерман работала над «Историческими портретами». На этих цветных фотографиях, используя протезы, маски и грим (все это не скрывается, а подчеркивается), Шерман воссоздает длинный ряд портретов и картин, написанных в прошлом, — одни из них существуют на самом деле (например, художница опирается на работы Караваджо, Фуке и проч.), другие выдуманы. Шерман фотографирует саму себя, создавая постановочные композиции, действуя как режиссер, тщательно выстраивая сцену, — все правдоподобно и одновременно поддельно. С самого начала для художницы была важна тема переодевания. Это явно перекликается с тем, как де Кирико не только перерабатывал элементы, заимствованные из портретов прошлого, но и как он подчеркивал заимствование, на самом деле примеряя исторические костюмы. Джанни Меркурио, историк искусства.

На основе издания «Де Кирико. Ностальгия по бесконечности». Государственная Третьяковская галерея.

Джорджио де Кирико, выдающийся итальянский художник-сюрреалист, основатель метафизической живописи, родился и вырос в Греции, и, возможно, именно этот факт делает его таким отличным от своих коллег по цеху.
Де Кирико, скорее, даже не сюрреалист - он ирреалист, его действительность не сюрреальна, она ирреальна, как во сне. Он - повелитель снов, в не создатель иной действительности. Действие на его полотнах происходит в другом измерении - в измерении снов.

Де Кирико «Меланхолия и мистерия улицы», 1914 г. - blog.i.ua

Почему-то первое, что приходит на ум при знакомстве с картинами Джорджио де Кирико - это их сходство с романами Владимира Набокова. То же раздвинутое, бесонечное пространство, то же отсутствие звука: картина есть, а звука нет. Сколько раз вам доводилось беззвучно кричать во сне? Оказываться в помещении - без стен, потолка и пола?

Когда смотришь на картины де Кирико ни на минуты не возникает ни недоумения, ни тяжелого чувства: они светлы, как светла строгая, скупая на краски греческая Античность, на которой де Кирико был воспитан, появившись на свет в греческом городе Волосе на берегу Пагасейского залива.

Де Кирико «Ностальгия по бесконечному» - http:/blog.i.ua

Мы сделали Джорджио де Кирико «Лицом недели» сразу по нескольким причинам: во-первых, потому что он связан с Грецией пуповиной, как сын с матерью, и эта связь красной нитью проходит в его искусстве, во-вторых, потому что в этом году отмечаются сразу два юбилея де Кирико - 130 лет со дня его рождения и 35 лет со дня его смерти, ну а в-третьих - потому, что личная жизнь де Кирико имела и отношение к России... через двух его русских жен!

Ну а, если уж быть совсем откровенными, то образ Джорджио де Кирико всплыл в нашей памяти в связи с недавним ночным путешествием легендарного поезда «Мудзуриса» («Коптелки») по исторической железнодорожной ветке, связывающей в начале XX века деревни горы (и полуострова) Пилион, где в мифологические времена жили кентавры.

Какая связь между мэтром живописи, итальянцем де Кирико и провинциальной «Коптелкой», мы расскажем чуть ниже.

Живая мифология

Это Эваристо, имя которого и по сей день поминают добрым словом в греческой Фессалии, построил ветку в Пилионе, среди густых сосновых, дубовых, кедровых лесов, где, как уверяют старожилы, и по сей день особо чуткие уши слышат цоканье копыт кентавров. Это благодаря Эваристо де Кирико от деревеньки к деревеньке Пилиона побежал «Мудзурис», «Коптелка», облегчая передвижение жителям Пилиона.

Автопортрет. Фото с сайта - uploads4.wikipaintings.org

Из двух сыновей семьи де Кирико ни старший Джорджио, ни младший Андреа инженером не стал, как того желал строгий отец. Строгий, но не тиранический: увлечению искусством своих детей он не только не препятствовал, но, напротив, поощрял занятия живописью, музыкой, литературой. И, если бы прожил чуть дольше - а Эваристо умер в 1905 году - то, наверняка, гордился бы своим педагогическим талантами и родительской терпимостью. Джорджио стал выдающимся живописцем, Андреа, принявший псевдоним Альберто Савиньо, сделался известным писателем, теоретиком метафизического искусства, музыкантом и художником. Правда, Андреа, бывший всего лишь на 3 года младше Джорджио, прожил на белом свете на 26 лет меньше: он умер в 1952 году, в возрасте 61 года. Именно краткостью своей жизни он и был похож на отца...

И все-таки Эваристо был художником. Пусть художником в металле, художником живых картин, которые двигались на фоне живого, изумительно красивого пейзажа. Он был творцом, укротителем природы.

«Свои первые годы я провел на земле Классицизма, играя на берегах, помнящих еще отправляющийся в путешествие корабль «АРГО», у подножия горы, бывшей свидетельницей рождения быстроногого Ахиллеса и мудрых наставлений его учителя, кентавра», - писал в своей автобиографии Дорджио де Кирико, как и Ахиллес воспитанный на древнегреческой мудрости.

Оба великих брата де Кирико глубоко в душе задержались в своем детстве, которое закончилось даже не с переездом в Афины в 1899 году, а со смертью отца и отъездом в Мюнхен. Греция для обоих останется символом невинности, безоблачного счастья, тем самым периодом, в котором, как и в произведении искусства «не должно быть логики», как утверждал Джорджио де Кирико. О «трагедии детства», точнее - утерянного детства, точно утерянного рая - рассказал своим читателям и Андреа де Кирико, точнее - Альберто Савиньо в 1919 году в своем одноименном стихотворении:

«Молчи и отдыхай. Здесь затихает
Сам голос жизни. Древнего рыданья
Вернётся позже гаснущее эхо,
В тот миг, когда умрёт очарованье.
Склонись перед покоем неизменным,
В котором тает, магию теряя,
Напев Сирены.
Быстрее, чем к зовущим побережьям
Причалишь ты, отправятся в изгнанье,
Укрытые туманом, Состраданья
Любимейшие дочери - надежды

Перевод Катерины Канаки

Мы не знаем, как сложилась бы творческая судьба Джорджио де Кирико, если бы он остался в Греции и доучился бы в Политехникуме, у выдающихся греческих педагогов-живописцев Йоргоса Яковидиса и Константина Волонакиса, в мастерских которых он провел два года, с 1903 по 1905 гг. Во всяком случае, переезд в Мюнхен и Мюнхенская академия художеств реалистического художника из Джорджио де Кирико не сделала. Его завоевал Париж, куда он переехал к брату, и где он познакомился с Андре Бретоном, Гийомом Аполлинером, Пабло Пикассо.

Де Кирико «Археологи». Фото с сайта - smallbay.ru/chirico.html

Античное искусство, мечта о Греции, воспоминания и острое чувство одиночества, стертые границы между явью и снами стали тем материалом, из которого Джорджио де Кирико делал свои картины. В середине жизненного пути - вместе со своей русской женой Раисой Гуревич, а последние 45 лет жизни - с женой русского происхождения Изабеллой Паксзвер.

Русские жены Джорджио де Кирико

С первой женой, балериной Раисой Гуревич Джорджио де Кирико познакомился в 1923 году в Италии, в театре Пиранделло, во время постановки спектакля Игоря Стравинского «История солдата»: художник делал декорации, балерина танцевала. На следующий год они поженились, переехали в Париж, и Раиса оставила балет, чтобы посвятить себя более талантливому мужу. Но роль домохозяйки не вполне подходила ей: увлекшись археологией, она окончила отделение классической археологии в Сорбонне. Творческая женщина не могла довольствоваться только лишь ролью жены гения: у нее хватало сил, чтобы внести свой вклад, пусть не в искусство, но в науку, и она его внесла.

Расставшись с де Кирико в начале 30-ых годов, бывшая балерина и состоявшаяся археолог переехала в Италию. Последний брак Раисы Гуревич с директором археологической экспедиции, выдающимся итальянским археологом Гвидо Кальца, был более плодотворным: Раиса Гуревич Кальца стала и сама выдающимся ученым-историком, чей вклад в науку был высоко оценен итальянским правительством, удостоившим ее золотой медали за вклад в итальянскую культуру.

Примечательно, что Раиса Гуревич-Кальца, овдовевшая через неполных 10 лет после замужества, в 1946 году, пережила Джорджио де Кирико всего на год, и была, как и художник, похоронена на римском кладбище.

Расставшись с Раисой Гуревич, Джорджио де Кирико женился во второй раз в 1933 году на Изабелле Паксзвер, женщине с русскими корнями, с которой он прожил до конца жизни.

О ней нам практически ничего не удалось найти. Разве что только в небольшой статье Константина Корелова «Парадоксы живописи». В ней не указывается имя «супруги де Кирико», но речь идет именно об Изабелле Паксзвер:

«Борис Мессерер, сейчас - народный художник России, а в 60-х годах прошлого века начинающий театральный декоратор, побывал в свое время в гостях у Джорджо де Кирико в Риме. Воспоминания Мессерера ярко характеризуют последние годы итальянского художника.

«Войдя в квартиру, мы были потрясены роскошью обстановки. На стенах - огромные картины в золотых рамах, где изображены какие-то кони и обнаженные женщины на этих конях, куда-то несущиеся. Сюжеты барочного содержания, никакого отношения к метафизической живописи не имеющие. Совершенно другой Кирико - салонный, роскошный, но абсолютно никаких авангардных идей».

Переводчицей при встрече служила супруга Кирико, но разговора как такового не получилось. Гости просили показать им «те самые» картины, сделавшие живописцу имя, но супруга упорно тыкала пальцем в висящую на стенах академическую мазню, утверждая, что это и есть истинный Кирико.

Де Кирико «Школа гладиаторов» - http://blog.i.ua

«Вдруг синьор де Кирико куда-то удаляется и неожиданно выносит сначала одну картину - маленькую метафизическую композицию, потом вторую, третью, четвертую и ставит их просто так, на пол в передней. Он понял, о чем речь! Мы потрясены, это те картины, которые мы хотели видеть! Супруга его была очень недовольна всей этой ситуацией. А потом уже выяснилось, что она дружила с Фурцевой, нашим министром культуры того времени, и они говорили на одном языке, языке соцреализма. У них была дружба идеологического рода, и мадам не хотела знать никакого авангардизма...»

Вот так история! Изабелле Паксзвер была подругой Екатерины Фурцевой!

Воистину пути господни неисповедимы!

Как и пути искусства!

Фильм «Парадокс» о Джорджио де Кирико. Источник - www.youtube.com / paradoxirina

Пустынные площади больших городов, разморённые под полуденным солнцем или уставшие после заката… Античные колонны и арки, гордо и одиноко возвышающиеся над землей… Статуи, безмолвно взирающие на эту меланхолию… Картины Джорджо де Кирико (Giorgio de Chirico) пропитаны не только краской, но и тайной, тревогой, тишиной.

Художник говорил: «Не надо забывать, что картина должна быть отражением внутреннего ощущения, а внутреннее означает странное, странное же означает неизведанное или не совсем известное» .

Многие считают, что действие в картинах де Кирико происходит в измерении снов. На этих полотнах всё так же правдоподобно и ирреально одновременно, как в «ночных видеороликах подсознания». Странные сочетания предметов, странная атмосфера, фантастическая реальность. На самом деле, всё это не просто так. Всё это − черты изобретенного де Кирико направления в искусстве − метафизической живописи.

Это движение художник основал вместе со своим другом Карло Карра в начале XX века. Популярная «Википедия» даёт следующее объяснение метафизической живописи: «В метафизической живописи метафора и мечта становятся основой для выхода мысли за рамки обычной логики, а контраст между реалистически точно изображенным предметом и странной атмосферой, в которую он помещен, усиливал ирреальный эффект» .

К сожалению, уже в начале 20-х годов метафизическая живопись прекратила своё существование. В 1921 и в 1924 годах в Германии прошли две последние выставки этого направления искусства. Впрочем, детище де Кирико не умерло, а лишь переросло в нечто большее – в великий Сюрреализм. Отец этого направления, Анри Бретон, говорил, что только произведения де Кирико дали возможность выразить программу сюрреалистов средствами живописи. А ещё он называл художника «творцом современной мифологии».

Зной, тишина, тревога… Душная тяжелая атмосфера и вымерший город. Маленькая девочка с обручем стремительно бежит по безлюдной площади прямо навстречу зловещей тени, выглядывающей из-за угла. Белое здание с характерными для художника арками, нарисованное будто по линейке, уходит вдаль. Пустой фургон на переднем плане зловеще ухмыляется открытой крышкой. Интересно, что изображение девочки совершенно нетипично для живописи де Кирико. Многие искусствоведы считают, что ребенок на этой картине появился из-за выставки , проходившей в то время во Франции. Говорят, что де Кирико впечатлился работой «Воскресный день на острове Гранд-Жатт» и перенёс маленькую девочку к себе на полотно – персонажи действительно очень похожи. Также интересно, что объекты в картине «Тайна и меланхолия улицы» изображены в разных проекциях: фургон в геометрической, а дома в перспективной. У них разный коэффициент искажения, за счет чего усиливается эффект странности.

Но вернемся к сюжету. Что же происходит? Куда делись все взрослые? Почему этот ребенок невозмутимо катит обруч навстречу опасности? Что хотел сказать этой картиной автор? Ответы на эти вопросы вы должны найти самостоятельно. В собственном подсознании.

Джорджо де Кирико считал, что реальный мир – это всего лишь тонкая оболочка, под которой скрывается тёмный и загадочный мир подсознания. Он хотел раскрыть тайный смысл вещей через привычные глазу предметные и материальные формы. Задача живописца, по мнению художника, − быть проводником и посредником между зрителем и его скрытыми от сознания символами.

Великий кубист величал художника «певцом вокзалов». Всё из-за того, что на его картинах слишком часто встречаются поезда и вокзалы. Вот, например, полотно «Пьяцца д’Италия: меланхолия». Мы видим пустынную площадь, статуя Ариадны, арки. Многие искусствоведы считают, что в этом сюжете есть интерпретация мифа об Ариадне и её нити. Кстати, эту же героиню мы видим на другом произведении – «Ариадна, молчаливая статуя». Вновь всё те же составляющие мозаики: арки, тени, статуя, башня, заострённые углы и схематичность изображения. Кто-то может разглядеть в этом подражание Пикассо, с которым художник был дружен. Еще существует и другая картина – «Пьяцца д’Италия с конной статуей». На ней изображено всё то же самое, отличается лишь . Вообще, многие работы художника на метафизические темы очень похожи друг на друга. Между собой перекликаются «Счастье возвращения», «Меланхолия», «Загадка дня» и «Красная башня», а также вышеописанные картины итальянской площади.

Что же касается поездов, интересно, что отец Джорждо де Кирико руководил строительством железной дороги по линии «Афины-Солоники». Возможно, все эти паровозы – какой-то своеобразный привет собственному детству или самоанализ душевных травм. Не зря живописец зачитывался трудами Ницше.

«Я начал писать картины, в которых мог выразить то мощное и мистическое чувство, открывшееся мне при чтении Ницше: итальянские города в ясный осенний день, меланхолию полудня… Я не представляю себе искусство по-другому. Мысль должна оторваться от того, что мы называем логикой и смыслом, освободиться от всех человеческих привязанностей, чтобы увидеть предметы под новым углом, высветить их неведомые ранее черты» , − говорил художник.

February 2nd, 2012 , 10:40 pm

Захотелось собрать в одном месте некоторые “метафизические” пейзажи Джорджо де Кирико, написанные в 10-х и 20-х годах прошлого века, и сюрреалистические пейзажи Сальвадора Дали, созданные на пятнадцать-двадцать лет позже. Интересно проследить, как идеи де Кирико отразились в творчестве Дали. Тем более, что Дали в России знают все, а де Кирико – относительно немногие.

Итальянский художник Джорджо де Кирико (Giorgio de Chirico, 1888 – 1978) прославился своими работами в стиле так называемой «метафизической живописи». Основным методом метафизизма стал контраст между реалистически точно изображенным предметом и странной атмосферой, в которую он помещен, что создавало ирреальный эффект. Родоначальником этого направления был сам де Кирико, позднее образовалась небольшая группа художников-единомышленников. В начале 20-х годов ХХ века метафизическое движение, по сути, сошло со сцены.

Сразу оговорюсь, что мои комментарии – это вовсе не претензия на искусствоведческий анализ, а лишь попытка изложить свои впечатления, не более того.

Вот одна из первых известных работ де Кирико:

Джорджо де Кирико. Загадка прибытия и после полудня, 1912

Пейзаж подчеркнуто геометричен, небо аккуратно закрашено ровными горизонтальными мазками, утрированно прямые линии теней и шахматная клетка гротескно подчеркивают следование законам перспективы – все это придает пейзажу завораживающую безжизненность и отдаляет, отгораживает его от живой реальности. Фигуры двух погруженных в себя людей создают эффект сновидения.

Джорджо де Кирико. Меланхолия прекрасного дня, 1913

Утрированная перспектива, закрашенное ровными штрихами небо. Здесь мы видим два элемента, присутствующих на множестве пейзажей де Кирико: колоннаду и статую. Отметим еще, что элементы пейзажа (здание, человек, статуя) размещены на практически идеальной геометрической плоскости. Из-за этого создается впечатление, будто пейзаж распадается на отдельные артефакты – возникает ассоциация не с реальностью, а с экспозицией скульптур в выставочном зале.

Джорджо де Кирико. Piazza d’Italia, 1914, и Piazza d’Italia (Осенняя меланхолия), 1914

И снова – утрированная перспектива, ровное небо, колоннады, статуи, идеальная плоскость ландшафта. Отметим еще два повторяющихся в картинах де Кирико элемента – ротонду и развевающиеся флажки (и то, и другое присутствует, например, на картине 1912 года, приведенной выше).

Чтобы еще больше подчеркнуть плоскую поверхность, де Кирико часто размещает объекты на чем-то вроде дощатого помоста, либо просто расчерчивает саму плоскость:

Джорджо де Кирико. Беспокойные музы, 1916, и Великий метафизик, 1917

Сальвадор Дали впервые появился в Париже в 1926 году и, видимо, примерно в то же время увидел работы де Кирико. Вскоре Дали меняет свой художественный стиль: он прекращает упражнения в духе кубизма и начинает рисовать пейзажи, композиционно напоминающие картины де Кирико:

Сальвадор Дали. Фантасмагория, 1929

Бесконечная разлинованная плоскость, на которой размещены колонны, статуи и странные объекты – все это мы видели у де Кирико.

Сальвадор Дали. Фонтан, 1930

Сальвадор Дали. Параноидальная женщина-лошадь, 1930

На последней картине, кстати, мы видим прямые отсылки к де Кирико: красную башню на дальнем плане слева вверху и основание гигантской красной колонны. Вот как это выглядит у де Кирико:

Джорджо де Кирико. Красная башня, 1913, и Завоевание философа, 1914

Объединив столь любимый де Кирико образ красной башни/трубы и хулиганскую пушку с двумя ядрами из картины «Завоевание философа», Дали рисует вот такую композицию:

Сальвадор Дали. Красная антропоморфная башня, 1930

Не забыт и типичный для де Кирико флажок на верхушке… гм-гм… строения. В общем, Дали любил пошутить – это общеизвестно.

Приведем еще один пример переклички тем у де Кирико и Дали (тема – археология, образ – гибрид человеческих фигур и строений):

Де Кирико, Археологи, 1927, и Дали, Археологический отголосок «Анжелюса» Милле, 1935

Еще пример переклички художественных образов де Кирико и Дали:

Джорджо де Кирико. Вознаграждение предсказателя, 1913, и Загадка и меланхолия улицы, 1913

Сальвадор Дали. Морфологическое эхо, ок.1936

Арка в правой части картины вызывает ассоциации с аркой из «Вознаграждения предсказателя», а девочка с обручем превратилась в девочку со скакалкой – образ, присутствующий у Дали на нескольких полотнах (вослед де Кирико, Дали приобрел привычку повторять полюбившийся ему образ на разных картинах). В «Морфологическом эхе» Дали использовал один из своих излюбленных приемов: один и тот же объект представлен в разных ипостасях (силуэт колокола в проеме арки почти точно повторяет силуэт девочки со скакалкой). Этот же прием мы видим на одной из самых знаменитых картин Дали:

Сальвадор Дали. Метаморфоза нарцисса, 1937

Обратим внимание на площадку с шахматной клеткой в правой части картины – возникает прямая ассоциация с картиной де Кирико 1912 года, приведенной в самом начале этой статьи.

А вот просто пейзаж в духе де Кирико, который Дали начал рисовать в 1935 году – но не закончил:

* * *
Начиная с 1920 года, Джорджо де Кирико постепенно отходит от «метафизического» пейзажа в чистом виде, композиции его картин усложняются, стиль становится более классическим:

Джорджо де Кирико. Романская площадь (Меркурий и метафизики), 1920

Джорджо де Кирико. Отплытие аргонавтов, 1921

Джорджо де Кирико. Странные путешественники (романский пейзаж), 1922

Джорджо де Кирико. Берег Фессалии, 1926

На картинах «Романская площадь», «Романский пейзаж» и «Берег Фессалии» мы видим новые (по сравнению с картинами 10-х годов) повторяющиеся элементы: статуи и люди на крышах.

Начиная с конца 20-х годов, де Кирико рисует в основном пейзажи в стиле необарокко. Впрочем, он до глубокой старости любил время от времени создавать копии работ своего раннего периода.