С днепровских порогов, некогда кишевших разбойниками, а ныне всего лишь досадно замедлявших путь, в столицу великого архонта Ярославоса отправили гонца, так что в Киеве императорского посла уже ждали и подготовились, как подобает. Прикрыв ладонью лоб от яркого майского солнца, Агафодор разглядел церемониальный караул – большой отряд всадников в сверкающих доспехах. Подплыли ближе – рассмотрел и парадный экипаж: повозку с парчовым балдахином, запряженную восьмеркой огромных быков. Принимающая сторона знала все тонкости протокола – в знак почтения к духовному званию посланника быки были не белой масти, а черной. Искорками вспыхивали посеребренные рога.
Убедившись, что русские приготовились как должно и ущерба ромейской чести не будет, Агафодор спустился в трюм, чтобы не торчать на палубе, не ронять престижа. Хоть до нарядной повозки по причалу надо было пройти не больше тридцати шагов, достоинство не позволяло послу преодолеть это расстояние пешком. Матросы собирали на палубе лектику, золоченый паланкин, увенчанный двуглавым византийским орлом. На лиловых шторах было выткано изображение трилистника. Цвет обозначал епископский сан Агафодора, трилистник – придворный ранг протопроэдра. Поверх бархатной мантии, в знак своей двойной значительности, высокий гость повесил рядом финифтяной архиерейский крест и цепь с ярлыком императорского посланника.
Корабль с мягким хрустом стукнулся бортом о причал, покачался, встал. Тогда Агафодор, медленный и торжественный, выплыл из недр диремы по лестнице на палубу – и насупился. Проклятые бездельники всё еще возились с носилками. Пятиться назад было невместно. С берега епископа, конечно, уже заметили. Поэтому он остановился, торжественно осенил крестным знамением берег, а потом сложил ладони и слегка опустил голову, как бы молясь. Веки благочестиво приопустил, но черные глаза из-под ресниц непраздно постреливали по сторонам, приглядывались. От многого чтения Агафодор с возрастом стал вблизи видеть неважно, зато даль прозирал лучше, чем в молодости. Даже усмотрел, что запряженные в повозку быки холощеные, и на миг сдвинул брови (не насмешка ли), но тут же успокоил себя: нет, просто волы покойнее, да и откуда русам знать?
Облик у епископа-протопроэдра был величественный, а пожалуй что и прекрасный: тонкое лицо значительно, бело, неморщинисто, густые брови черны, длинная борода же, наоборот, безукоризненно седа. Чувствуя устремленные на него взгляды, Агафодор поднял очи к холму и жестом, полным сдержанного изящества, перекрестил город Киев.
Русская столица оказалась больше и пышней, чем можно было заключить из описаний. Не только возвышенность, но и вся местность вкруг нее были застроены домами, купеческими дворами, складами. В опояс холма тянулся неприступно высокий земляной вал, утыканный частоколом из таких огромных сосен, каких епископу у себя на родине видеть не доводилось. Близко друг к дружке, будто толкаясь плечами, стояли могучие башни, а одна, сдвоенная, охраняла гигантские ворота, распахнутые створки которых пылали нестерпимо ярким сиянием.
За спиной посла один вэринг из охраны сказал другому:
– Смотри, у конунга Ярицлейва ворота чистого золота. Верно говорят, что на земле нет государя богаче.
– Наши, кто служит у русов, довольны, – ответил товарищ. – Может, и нам наняться?
Агафодор знал множество языков, одарило его Провидение этим полезным даром, однако же без необходимости своих знаний не выказывал, ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле. Но тут, взволнованный и расстроенный величием русской столицы, не сдержался.
– Ворота не золотые, а медные, – сказал он, полуобернувшись, своим высоким, красивым голосом, которым, бывало, так умилительно выводил с амвона «Трисвятое песнопение» или «Песнь херувимскую». – Не всё золото, что блестит, дети мои.
Вэринги – косматые, увешанные оружием, каждый вдвое шире худощавого епископа – захлопали поросячьими ресницами. Агафодор мысленно обругал себя: разболтают остальным, и теперь охрана будет таиться. Не узнаешь, что у дикарей на уме. Еще вправду перейдут на службу к русским – сраму не оберешься.
Лектика наконец была готова. Слуги, почтительно придерживая посла под локти, усадили его на мягкие подушки. Паланкин, слегка качнувшись, вознесся вверх. Поплыл по трапу на пристань.
Раздвинув занавески, Агафодор благословил собравшихся на берегу зевак. Их, увы, было не столь много. Скверный знак. Прибытие имперского посольства для киевлян не бог весть какое событие?
Зато все собравшиеся закрестились в ответ, а многие и поклонились. Согласно донесениям русского клира, в славянских лесах еще полным-полно язычников, однако же столичные жители, кажется, сплошь христиане. Отрадно.
Возле экипажа, позади которого стройной шеренгой выстроился почетный караул кольчужных конников (молодец к молодцу – не хуже кесаревых схолариев), стояли двое: один седой, клинобородый, в рясе, с посохом, другой средних лет, одетый по константинопольскому придворному этикету, но с бритым подбородком – значит, рус. Первый, должно быть, хорепископос Еразм, временный блюститель киевской кафедры. Второй – чиновник, ведающий приемом послов. На него-то Агафодор и воззрился со всем возможным вниманием. Тут очень важно, какого ранга служитель встречает и как себя поведет. По этому можно определить, насколько расположен архонт Ярославос к гостю, а стало быть, успешной ли будет непростая миссия.
Официальной причиной посольства было извещение о смерти императрицы Зои и объявление, что отныне базилевс Константин Мономах становится автократором, то есть будет править империей единолично. На самом же деле опытного дипломата отправили в Киев с трудным заданием отговорить великого архонта от притязаний на автокефальность. Главу своей церкви, митрополита киевского, русы всегда получали из Константинополя, по воле патриарха. Однако после того, как в прошлом году умер киевский предстоятель Феопемпт, Ярославос заявил, что русские епископы отныне желают выбирать митрополита сами. Попросту отказать было нельзя. Обойдутся без позволения, и ничего с этим не поделаешь. Однако и согласиться в нынешних обстоятельствах невозможно. Это станет тяжким ударом по авторитету патриархии, которая ныне и без того переживает ужасные времена. Вот-вот оформится окончательный разрыв с папским престолом, Христова церковь расколется на восточную и западную. Выход богатой и сильной русской державы из константинопольского управления вызовет в стане римских раскольников ликование. Поди, немедля пришлют посольство звать русов под эгиду Святейшего Престола. Посулят и автономию, и прочие привилегии. Ярославосу что? Земные потентаты в тонкости церковных споров не вникают. На чем творить евхаристию – на облатках или опресноках, да как именно чтить Деву Марию, да из чаши ли причащаться, это киевскому князю, пожалуй, все равно. Ради того, чтобы заполучить такой куш, римские схизматики разрешат служить в здешних церквах не на латыни, а на славянском. И глава здешней церкви может счесть, что зваться кардиналом не хуже, чем митрополитом…
В прежние времена базилевс мог бы пригрозить Киеву прекращением торговли, а то и военными карами. Но те времена, увы, миновали. Русы теперь возят товары на Запад и на Восток не только через Константинополь, но и напрямую. А лишаться русского импорта – себе дороже. Всякий мало-мальски зажиточный европеец непременно носит меха, иначе зазорно. Все соболя и куницы, основная часть бобров идут из владений Ярославоса. Отказаться от барышей, которые дает перепродажа пушного товара венецианцам, – разорение для константинопольского рынка. Еще важнее русский воск. Без свечей померкнет свет в богатых домах, угаснет божественное сияние церквей, погрузятся во мрак монастыри.
Борис Акунин
Князь Клюква. Плевок дьявола (сборник)
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *Плевок дьявола
Повесть
Агафодор
С днепровских порогов, некогда кишевших разбойниками, а ныне всего лишь досадно замедлявших путь, в столицу великого архонта Ярославоса отправили гонца, так что в Киеве императорского посла уже ждали и подготовились, как подобает. Прикрыв ладонью лоб от яркого майского солнца, Агафодор разглядел церемониальный караул – большой отряд всадников в сверкающих доспехах. Подплыли ближе – рассмотрел и парадный экипаж: повозку с парчовым балдахином, запряженную восьмеркой огромных быков. Принимающая сторона знала все тонкости протокола – в знак почтения к духовному званию посланника быки были не белой масти, а черной. Искорками вспыхивали посеребренные рога.
Убедившись, что русские приготовились как должно и ущерба ромейской чести не будет, Агафодор спустился в трюм, чтобы не торчать на палубе, не ронять престижа. Хоть до нарядной повозки по причалу надо было пройти не больше тридцати шагов, достоинство не позволяло послу преодолеть это расстояние пешком. Матросы собирали на палубе лектику, золоченый паланкин, увенчанный двуглавым византийским орлом. На лиловых шторах было выткано изображение трилистника. Цвет обозначал епископский сан Агафодора, трилистник – придворный ранг протопроэдра. Поверх бархатной мантии, в знак своей двойной значительности, высокий гость повесил рядом финифтяной архиерейский крест и цепь с ярлыком императорского посланника.
Корабль с мягким хрустом стукнулся бортом о причал, покачался, встал. Тогда Агафодор, медленный и торжественный, выплыл из недр диремы по лестнице на палубу – и насупился. Проклятые бездельники всё еще возились с носилками. Пятиться назад было невместно. С берега епископа, конечно, уже заметили. Поэтому он остановился, торжественно осенил крестным знамением берег, а потом сложил ладони и слегка опустил голову, как бы молясь. Веки благочестиво приопустил, но черные глаза из-под ресниц непраздно постреливали по сторонам, приглядывались. От многого чтения Агафодор с возрастом стал вблизи видеть неважно, зато даль прозирал лучше, чем в молодости. Даже усмотрел, что запряженные в повозку быки холощеные, и на миг сдвинул брови (не насмешка ли), но тут же успокоил себя: нет, просто волы покойнее, да и откуда русам знать?
Облик у епископа-протопроэдра был величественный, а пожалуй что и прекрасный: тонкое лицо значительно, бело, неморщинисто, густые брови черны, длинная борода же, наоборот, безукоризненно седа. Чувствуя устремленные на него взгляды, Агафодор поднял очи к холму и жестом, полным сдержанного изящества, перекрестил город Киев.
Русская столица оказалась больше и пышней, чем можно было заключить из описаний. Не только возвышенность, но и вся местность вкруг нее были застроены домами, купеческими дворами, складами. В опояс холма тянулся неприступно высокий земляной вал, утыканный частоколом из таких огромных сосен, каких епископу у себя на родине видеть не доводилось. Близко друг к дружке, будто толкаясь плечами, стояли могучие башни, а одна, сдвоенная, охраняла гигантские ворота, распахнутые створки которых пылали нестерпимо ярким сиянием.
За спиной посла один вэринг из охраны сказал другому:
– Смотри, у конунга Ярицлейва ворота чистого золота. Верно говорят, что на земле нет государя богаче.
– Наши, кто служит у русов, довольны, – ответил товарищ. – Может, и нам наняться?
Агафодор знал множество языков, одарило его Провидение этим полезным даром, однако же без необходимости своих знаний не выказывал, ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле. Но тут, взволнованный и расстроенный величием русской столицы, не сдержался.
– Ворота не золотые, а медные, – сказал он, полуобернувшись, своим высоким, красивым голосом, которым, бывало, так умилительно выводил с амвона «Трисвятое песнопение» или «Песнь херувимскую». – Не всё золото, что блестит, дети мои.
Вэринги – косматые, увешанные оружием, каждый вдвое шире худощавого епископа – захлопали поросячьими ресницами. Агафодор мысленно обругал себя: разболтают остальным, и теперь охрана будет таиться. Не узнаешь, что у дикарей на уме. Еще вправду перейдут на службу к русским – сраму не оберешься.
История Российского государства необычайно интересна, но, к сожалению, не у каждого человека хватает сил прочитать обо всем, что происходило с самых древних времен. Информация, представляемая в учебниках, часто бывает написана довольно скучно для большинства читателей. В связи с этим Борис Акунин создал цикл книг, в которых он рассказывает об истории более доступно. К этому циклу он также пишет небольшие художественные произведения, чтобы погрузить читателей в атмосферу прошлого. В этой книге представлены две повести – «Плевок дьявола» и «Князь Клюква». Благодаря легкому стилю повествования и увлекательному сюжету они запоминаются надолго и мотивируют читателя узнать как можно больше об истории.
В первой повести «Плевок дьявола» писатель переносит читателей в 11 век, рассказывая о периоде правления Ярослава Мудрого. Несмотря на то, что произведение имеет небольшой объем, автор хорошо рисует образ окрепшей Руси, в то время как в Византии был период упадка. Киевское княжество, пользуясь своим могуществом, желает самостоятельно выбирать митрополита. Но это очень тонкий политический вопрос, который не так просто решить, здесь могут потребоваться разного рода уловки и хитрости. Очень ярко описан быт народа, отношения между верхушкой общества и бедными слоями населения.
Повесть «Князь Клюква» рассказывает уже о событиях начала 13 века, и здесь представлена иная обстановка. Перед читателем предстает правитель небольшого княжества Ингварь. Его служение народу кажется ему тяжкой ношей. Он делает шаг за шагом, и люди понемногу начинают жить лучше. Но у Ингваря есть брат, который по-своему видит этот мир, он имеет другие цели, ему больше по душе западный образ жизни. Святослав приносит немало хлопот, но, когда с ним случается беда, Ингварь старается поступить по совести.
Произведение было опубликовано в 2017 году издательством АСТ. Книга входит в серию "История Российского государства в романах и повестях". На нашем сайте можно скачать книгу "Князь Клюква. Плевок дьявола" в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Рейтинг книги составляет 4.2 из 5. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение. В интернет-магазине нашего партнера вы можете купить и прочитать книгу в бумажном варианте.
Все три повести сборника «Огненный перст» Бориса Акунина это самое настоящее летнее чтение: весьма развлекательное, вмеру познавательное, чуть-чуть заставляющее задуматься. Про первую повесть я подробно писал в статье «Летнее чтение. Повесть "Огненный перст" Бориса Акунина: захватывающая древнерусская бондиана», http://pomyslivden.blogspot.ca/2015/06/blog-post.html . Она, что называется, бойко написана (то есть очень развлекательна, событийна), но в ней мало как исторической информации, так и пищи для размышлений. Девятый век нашей эры – времена в российской истории отдаленные и туманные. Общепризнано почти полное отсутствие по ним надежных первоисточников. В первой повести Акунин дал себе полную свободу завязать закрученнейший «византийский» узел приключений, который подводит читателя к известными «историческим» событиям: призванию Рюрика на царствие в Новогород и т.д. Эти события никак исторически пока не подтверждены, в них нет какой-либо детерминирующей (определяющей) связи с современностью. Они больше привлекут любителей экзотики и приключений. Человеку, желающему понять что происходит с Россией сегодняшней, эта повесть будет неинтересна.
Поэтому для себя я выделяю из этого сборника небольшую повесть «Князь Клюква», как наиболее связанную с современностью. Приключения в ней тоже имеются, как имеется и любовь, дружба, предательство, а также добротная баталия – фактура любого хорошего приключенческого произведения. Но есть в ней и нечто большее: попытка объяснить что происходит с Россией сегодняшней, ответить на вопрос, почему многострадальная Россия никак не может сойти с порочного круга ложных очарований и горьких падений, которых было достаточно почти в каждом веке российской истории. 21 век нам дал путинизм, 20 – коммунизм и сталинизм, 19 – имперское сознание и террористов-народовольцев, 18 – пугачевщину, 17 – разинщину и интриги бояр, 16 – опричнину и т.д. и т.п. Каждое из этих явлений начиналось как массово прельстительная идея, а на деле оказывалось полным провалом для страны, приводило к массовому и ничем неоправданному насилию. Если сравнить историю России и других стран, то становится ясно, что жертвы можно было либо значительно облегчить, либо полностью их избежать – в них не было никакой «высшей» необходимости, если таковая вообще имеет право существовать. Изучая турбулентную историю России для своего проекта «История Российского государства» Акунин не мог не увидеть этих «грабель», которые лежат на самом виду, но в то же время так притягивают русского человека. В повести «Князь Клюква» он пытается объяснить, почему эти провалы происходят раз за разом, и почему это русских ничему не учит.
Вкратце ответ Акунина на самый главный вопрос российской истории таков: россияне слишком доверчивы и безответственны, позволяя власть придержащим морочить им голову пустыми, но яркими обещаниями. Используя слова классика, нас обмануть не только не сложно, но по какому-то внутреннему неистощимому порыву мы и сами рады быть обманутыми, находя в этом унизительном состоянии особое «русское» удовольствие. Ведь через великодержавную болтовню в России постоянно уродливо выпирает чья-то мелкая личная выгода, нежели то, что выгодно большинству людей в долгосрочной перспективе. Причем часто подобное положение дел находится совершенно у всех на виду, о нем все прекрасно осведомлены, знают ему истинную цену и то, что оно ничем хорошим не кончится. Тем не менее с упорством, достойным лучшего применения, мы продолжаем слушать дурных или нечистых на руку баламутов, преследовать очевидно никчемные фантазии, тешить свои зряшние иллюзии, надеяться на уже набивший оскомину русский «Авось!». Русскому человеку милее все эти ухищрения, нежели изобретение способов заставить власть взвешенно и ответственно подходить к принятию стратегических решений, думать не о своем мелком благополучии, а об этой самой долгосрочной перспективе. Да и изобретать ничего не надо, все уже давным давно придумано, опробовано в деле и имеет очевидные результаты. Но никак русские не могут удовольствоваться «воробьем в руке», все им подавай «журавля в небе»!
Главный герой повести «Князь Клюква» князь Ингварь, презрительно прозванный Клюквой за родимое пятно на лбу, предлагает своим людям этого самого воробья в руке. Собой неказист, говорить красиво не умеет, ничего впечатляющего не обещает, не «врет», а только требует от своих людей «скучно» работать в поте лица, честно зарабатывая свою копейку на небогатых и маленьких угодьях княжества, которое граничит с Диким Полем. Ингварь не унывает, а опережая время, успешно пользуется дарами прогресса — переписывает население, ведет трёхпольное хозяйство, когда надо занимает деньги "у евреев". Не имея выбора в своих пристрастиях его люди выполняют его требования – но только до тех пор, пока в княжестве не появляется его брат красавец Борислав, освобожденный из половецкого плена и побывавший в разных странах. Его освобождение вместе с рыцарскими латами на последние деньги Ингваря является завязкой истории. Далее Борислав как будто по плану ведет все княжество Ингваря к полному денежному разорению, рушит его хрупкий мир с половцами, пытается отобрать невесту. Разрушительные последствия «Борискиных» действий падают на честного Ингваря одно за другим, и только благодаря какому-то чуду в конце книги в битве с половцами Ингварь и горстка его людей выживает. Перспективы у них не лучшие. Борислав незаслуженно присваивает себе все лавры победителя, «обольщает» лучших воинов будущей великой славой, забирает почти все деньги и уходит от Ингваря на "вольные хлеба". Перспектив у тех, кто следует за ним, нет совершенно никаких. Так почти полным крахом заканчиваются история Ингваря – порядочного человека и настоящего патриота своего княжества, который реально приносил ему какую-то пользу.
Особенно любопытна в этой повести, на мой взгляд, личность Борислава. Он очень харизматичен в своих внешних проявлениях, дела же все его свидетельствуют об огромном внутреннем самолюбовании, безрассудстве, крайнем пренебрежении к окружающим. Он – волк в овечьей шкуре, или бес, успешно подселившийся в чужое крепчающее тело и стремящийся его уничтожить. Он владеет многими «бесовскими» хитростями: может красиво «врать», льстить, успешно играть на чужих слабостях, никакой выгодный компромисс с ним невозможен – он обманет и предаст любого, даже своего брата, спасшего ему жизнь. Такие вот бесы-Бориславы мучают Россию уже много столетий, и нет на них никакой управы. Те, кто находят в себе смелость это делать, остаются в одиночестве, потому что подавляющее большинство попадает под тлетворное влияние харизмы бесов-Бориславов. Современный российский писатель Алексей Иванов называет процесс подселения беса в здоровую русскую душу истяжельчеством и придает ему довольно широкий масштаб в своем отличном романе «Золото бунта». Иванов неточен в одном: «истяжельчество» не просто широко распространено в России, оно характеризует большую часть ее многовековой истории и объясняет сегодняшнее болезненное состояние страны.
Возникает вопрос, как же таким бесам все сходит с рук, они что, уникальны для России? Неужели в других странах такого не бывало и никто не смущал другие народы лживыми обещаниями? Конечно же такие бесы есть везде, и они весьма эффективны, как недавно нам продемонстрировал так называемый «Брекзит». Ведь никакой достаточно уважительной причины для него у британцев не было (что и подтверждает раскол британского общества почти пополам на референдуме). Но было много разговоров о растоптанной национальной гордости, о подлинной воле народа, об остановке миграционных процессов – как будто на миграцию нельзя было повлиять оставаясь внутри Европейского Союза. Все это лишь брехня демагогов Бориса Джонсона и Марин ле Пэн, упрочивших свою личную значимость за счет «Брекзита». Пока в результате этого события упал в цене только британский фунт, что тоже не слишком хорошо для британской экономики. Долгосрочные разрушительные результаты еще впереди, хотя их контуры уже видны, как например, во вновь усилившемся желании Шотландии отделиться от Великобритании. Именно к этому ведут бесы-Бориславы: к раздроблению, ослаблению и – в конечном итоге – к уничтожению. Национальная гордость и народная воля для них – самые лучшие козыри, которые очень сложно чем-то побить. Глядя на их успех со стороны с горечью вспоминается как когда-то другой народ, полный национальной гордости и подзуживаемый своими бесами-Бориславами, выражал свою волю криками «Распни Его!» Ничего хорошего из подобного волеизъявления не вышло!
Повесть «Князь Клюква» достойная и интересная, написана прекрасным русским языком. Ее нужно читать и задумываться о том, почему вообще жизнеспособен этот парадокс: хотя хороший Клюква так правилен, однако плохой Борислав так притягателен; и что нужно делать, чтобы выгнать этого мелкого, но сильного беса из своей головы.
Борис Акунин
Князь Клюква. Плевок дьявола (сборник)
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *Плевок дьявола
Повесть
Агафодор
С днепровских порогов, некогда кишевших разбойниками, а ныне всего лишь досадно замедлявших путь, в столицу великого архонта Ярославоса отправили гонца, так что в Киеве императорского посла уже ждали и подготовились, как подобает. Прикрыв ладонью лоб от яркого майского солнца, Агафодор разглядел церемониальный караул – большой отряд всадников в сверкающих доспехах. Подплыли ближе – рассмотрел и парадный экипаж: повозку с парчовым балдахином, запряженную восьмеркой огромных быков. Принимающая сторона знала все тонкости протокола – в знак почтения к духовному званию посланника быки были не белой масти, а черной. Искорками вспыхивали посеребренные рога.
Убедившись, что русские приготовились как должно и ущерба ромейской чести не будет, Агафодор спустился в трюм, чтобы не торчать на палубе, не ронять престижа. Хоть до нарядной повозки по причалу надо было пройти не больше тридцати шагов, достоинство не позволяло послу преодолеть это расстояние пешком. Матросы собирали на палубе лектику, золоченый паланкин, увенчанный двуглавым византийским орлом. На лиловых шторах было выткано изображение трилистника. Цвет обозначал епископский сан Агафодора, трилистник – придворный ранг протопроэдра. Поверх бархатной мантии, в знак своей двойной значительности, высокий гость повесил рядом финифтяной архиерейский крест и цепь с ярлыком императорского посланника.
Корабль с мягким хрустом стукнулся бортом о причал, покачался, встал. Тогда Агафодор, медленный и торжественный, выплыл из недр диремы по лестнице на палубу – и насупился. Проклятые бездельники всё еще возились с носилками. Пятиться назад было невместно. С берега епископа, конечно, уже заметили. Поэтому он остановился, торжественно осенил крестным знамением берег, а потом сложил ладони и слегка опустил голову, как бы молясь. Веки благочестиво приопустил, но черные глаза из-под ресниц непраздно постреливали по сторонам, приглядывались. От многого чтения Агафодор с возрастом стал вблизи видеть неважно, зато даль прозирал лучше, чем в молодости. Даже усмотрел, что запряженные в повозку быки холощеные, и на миг сдвинул брови (не насмешка ли), но тут же успокоил себя: нет, просто волы покойнее, да и откуда русам знать?
Облик у епископа-протопроэдра был величественный, а пожалуй что и прекрасный: тонкое лицо значительно, бело, неморщинисто, густые брови черны, длинная борода же, наоборот, безукоризненно седа. Чувствуя устремленные на него взгляды, Агафодор поднял очи к холму и жестом, полным сдержанного изящества, перекрестил город Киев.
Русская столица оказалась больше и пышней, чем можно было заключить из описаний. Не только возвышенность, но и вся местность вкруг нее были застроены домами, купеческими дворами, складами. В опояс холма тянулся неприступно высокий земляной вал, утыканный частоколом из таких огромных сосен, каких епископу у себя на родине видеть не доводилось. Близко друг к дружке, будто толкаясь плечами, стояли могучие башни, а одна, сдвоенная, охраняла гигантские ворота, распахнутые створки которых пылали нестерпимо ярким сиянием.
За спиной посла один вэринг из охраны сказал другому:
– Смотри, у конунга Ярицлейва ворота чистого золота. Верно говорят, что на земле нет государя богаче.
– Наши, кто служит у русов, довольны, – ответил товарищ. – Может, и нам наняться?
Агафодор знал множество языков, одарило его Провидение этим полезным даром, однако же без необходимости своих знаний не выказывал, ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле. Но тут, взволнованный и расстроенный величием русской столицы, не сдержался.
– Ворота не золотые, а медные, – сказал он, полуобернувшись, своим высоким, красивым голосом, которым, бывало, так умилительно выводил с амвона «Трисвятое песнопение» или «Песнь херувимскую». – Не всё золото, что блестит, дети мои.
Вэринги – косматые, увешанные оружием, каждый вдвое шире худощавого епископа – захлопали поросячьими ресницами. Агафодор мысленно обругал себя: разболтают остальным, и теперь охрана будет таиться. Не узнаешь, что у дикарей на уме. Еще вправду перейдут на службу к русским – сраму не оберешься.
Лектика наконец была готова. Слуги, почтительно придерживая посла под локти, усадили его на мягкие подушки. Паланкин, слегка качнувшись, вознесся вверх. Поплыл по трапу на пристань.
Раздвинув занавески, Агафодор благословил собравшихся на берегу зевак. Их, увы, было не столь много. Скверный знак. Прибытие имперского посольства для киевлян не бог весть какое событие?
Зато все собравшиеся закрестились в ответ, а многие и поклонились. Согласно донесениям русского клира, в славянских лесах еще полным-полно язычников, однако же столичные жители, кажется, сплошь христиане. Отрадно.
Возле экипажа, позади которого стройной шеренгой выстроился почетный караул кольчужных конников (молодец к молодцу – не хуже кесаревых схолариев), стояли двое: один седой, клинобородый, в рясе, с посохом, другой средних лет, одетый по константинопольскому придворному этикету, но с бритым подбородком – значит, рус. Первый, должно быть, хорепископос Еразм, временный блюститель киевской кафедры. Второй – чиновник, ведающий приемом послов. На него-то Агафодор и воззрился со всем возможным вниманием. Тут очень важно, какого ранга служитель встречает и как себя поведет. По этому можно определить, насколько расположен архонт Ярославос к гостю, а стало быть, успешной ли будет непростая миссия.
Официальной причиной посольства было извещение о смерти императрицы Зои и объявление, что отныне базилевс Константин Мономах становится автократором, то есть будет править империей единолично. На самом же деле опытного дипломата отправили в Киев с трудным заданием отговорить великого архонта от притязаний на автокефальность. Главу своей церкви, митрополита киевского, русы всегда получали из Константинополя, по воле патриарха. Однако после того, как в прошлом году умер киевский предстоятель Феопемпт, Ярославос заявил, что русские епископы отныне желают выбирать митрополита сами. Попросту отказать было нельзя. Обойдутся без позволения, и ничего с этим не поделаешь. Однако и согласиться в нынешних обстоятельствах невозможно. Это станет тяжким ударом по авторитету патриархии, которая ныне и без того переживает ужасные времена. Вот-вот оформится окончательный разрыв с папским престолом, Христова церковь расколется на восточную и западную. Выход богатой и сильной русской державы из константинопольского управления вызовет в стане римских раскольников ликование. Поди, немедля пришлют посольство звать русов под эгиду Святейшего Престола. Посулят и автономию, и прочие привилегии. Ярославосу что? Земные потентаты в тонкости церковных споров не вникают. На чем творить евхаристию – на облатках или опресноках, да как именно чтить Деву Марию, да из чаши ли причащаться, это киевскому князю, пожалуй, все равно. Ради того, чтобы заполучить такой куш, римские схизматики разрешат служить в здешних церквах не на латыни, а на славянском. И глава здешней церкви может счесть, что зваться кардиналом не хуже, чем митрополитом…
В прежние времена базилевс мог бы пригрозить Киеву прекращением торговли, а то и военными карами. Но те времена, увы, миновали. Русы теперь возят товары на Запад и на Восток не только через Константинополь, но и напрямую. А лишаться русского импорта – себе дороже. Всякий мало-мальски зажиточный европеец непременно носит меха, иначе зазорно. Все соболя и куницы, основная часть бобров идут из владений Ярославоса. Отказаться от барышей, которые дает перепродажа пушного товара венецианцам, – разорение для константинопольского рынка. Еще важнее русский воск. Без свечей померкнет свет в богатых домах, угаснет божественное сияние церквей, погрузятся во мрак монастыри.
И военной силы, чтобы приструнить непокорных, тоже нет. За четверть века, миновавшие после смерти Василия Великого, империя пришла в упадок. Бунты, позорные скандалы, казнокрадство, неурожаи истощили былую мощь Византии. Попробуй-ка, потолкуй с Киевом на языке ультиматумов. Пожалуй, заявятся под самые стены Константинополя, как семь лет назад. Тогда, благодарение Всевышнему, морская буря выручила, и флот еще не весь сгнил. А ныне? Боевые корабли вышли из годности, солдаты от безденежья разбрелись… Эх, великая империя, куда катишься?
Нет больше свирепых пачинакитов-печенегов, которых всегда можно было натравить на русов. Ярославос нанес им такое сокрушительное поражение, что степные орды разбежались кто на закат, кто на восход. Целый век, или даже больше, черной тучей нависали кочевники над киевскими рубежами – и сгинули. Днепровские пороги свободны, пограничные крепости русов стоят пустые, войску занять себя нечем. Очень нехорошо это, когда у соседа большое войско, которому нечем себя занять. Нет, пугать великого архонта применением силы было никак нельзя.