Кто-нибудь помнит «Повесть о настоящем человеке» Полевого? Даже не знаю, проходят ее сейчас в школе или нет. В мои годы проходили. И имя Алексея Мересьева - героя, летчика, потерявшего при ранении обе ноги, но сумевшего встать на протезы, продолжить полеты, было у всех на устах. Люди приезжали в Москву, чтобы только посмотреть на легендарную личность… У легенды, как водится, был прототип, всего одна буква в фамилии изменена - Маресьев. С ним-то я и вальсировала. Шел 1995-ый год.

- Какие еще в книге неточности? Их много?
- Хватает. Полевой рассказывает, например, что, выбираясь из леса, я нашел труп медсестры, у медсестры на боку висела сумка. В сумке - банка консервов, сухари, вата, бинты… Ничего этого не было. Представьте себе, ползешь по лесу, натыкаешься на труп, вмерзший в сугроб. Разве разберешь, кто это: немец ли, наш ли, мужчина или женщина… А уж раскапывать его тем более в голову не придет. Да, я восемнадцать дней раненый выбирался к своим. Но единственной моей пищей за это время были муравьи. Смочу ладонь, приложу к кучке муравейника, насекомые на нее налипнут, я их слизываю и ем. Еще пробовал съесть ящерицу, а не ежа, как написано в книге. Надкусил с головы, она, хоть и сонная, но ногами упирается мне в губы. Как ни был голоден, есть не смог.
- Помнится, автор так описывает ваше возвращение с боевого задания, уже после ранения: самолет остановился, открылся козырек кабины, на снег вылетела большая черного дерева палка ручной работы… Я, когда шла на интервью, ожидала увидеть эту знаменитую палку…
- И палки никакой никогда не было. Я свои костыли как оставил в госпитале в сорок третьем, так к ним не возвращался. Видимо, Полевой хотел сделать мою историю более правдоподобной…

Он попал на фронт уже через несколько дней после объявления войны. Военная дорога началась в Запорожье, потом Кривой Рог, потом Никополь, опять Запорожье, Куйбышев… оттуда на новеньком Яке отправили на Северо-Западный фронт, где и случилась описанная Борисом Полевым история.

Район «Демянского котла» в Новгородской области. Самолет подбили. Вынужденную посадку совершил на оккупированной территории. 18 суток ползком пробирался к линии фронта.
Его обнаружили жители деревни Плав в Валдайском районе. Серёжа Малин и Саша Вихров. Отец Саши отвез Алексея на подводе в свой дом. Там он провел еще неделю, потом летчика отправили в московский госпиталь.
Перелом конечностей, обморожение. Гипс нельзя наложить, потому что гангрена началась, и обморожение нельзя лечить, потому что кость раздроблена. Пришлось ампутировать.
Он вернулся в «строй» уже через год - в июле 1943-го.

- Невозможно представить ваши ощущения сразу после операции, как это, был с ногами и вдруг без…
- Операция проходила довольно сложно. Я позже узнал, что Николай Наумович, профессор, ее делавший, перерыл массу литературы, прежде чем взялся за инструмент. Спинномозговая анестезия на меня не подействовала. Сделали общий наркоз. Когда я проснулся, было такое ощущение, будто кто-то ломал ноги в том месте, где их уже не было. Я заплакал. Не от боли, а от того, что доктор, как мне сказала сестра, уже ушел: «Почему он ушел, мне же больно?!»
- Самая горькая обида в вашей жизни?
- Самая горькая случилась чуть позже. После ампутации и долгих хождений по различным инстанциям меня направили в люберецкую летную часть. Я попросил командира назначить напарника для проверочного полета. Тот собрал весь личный состав и сказал так: «К нам пришел безногий летчик, просит, чтобы кто-то поработал с ним в паре… Кто-нибудь рискнет? Лично я отказываюсь»…
- И тем не менее, вы снова поднялись в небо.
- Да. И позже, после тяжелого боя на Орловско-Курской дуге, мне довелось услышать другие слова, правда, уже и от другого летчика: «Буду летать только с тобой». Нет большей награды, чем если тебе доверяют собственную жизнь.
- Жалеете, что в вашей жизни была война?
- Конечно. Я часто размышляю, чего достиг, если бы не стал инвалидом. Летал бы до преклонных лет, испробовал бы все новейшие конструкции самолетов…
- Никогда не было мысли: «не пошел бы в летчики…»?
- Такой мысли - никогда!
- Чем летчик отличается от солдата? Ну, кроме разных плоскостей сражений… Солдат видит смерть в лицо, видит, как убил человека… Вам ведь не приходилось?
- Нет, не приходилось…
- Сколько самолетов вы сбили?
- Одиннадцать. Четыре до ранения и семь после.
- Кто подсчитывал сбитые машины?
- Сами, товарищи, которые видели. После Курской дуги придумали «кинофотопулемет». Он фиксировал на пленку моменты стрельбы.

После войны летать Маресьеву не дали. И он занялся своим образованием. Окончил ВПШ, Академию общественных наук. Защитил диссертацию по истории. С войны демобилизовался капитаном, в мирное время дошел до полковника.
- Вы женаты…
- Женат. И двое сыновей. Супругу, Галину Викторовну, встретил в УВУЗ ВВС, где работал инспектором. Влюбился сразу. А подойти не решался. Конечно, я тогда был молод, но все же без обеих ног. За мной нужен был уход. Кто на это согласится? Для начала попросил коллегу поговорить с ней. А уж потом… И, знаете, что самое ценное в нашей с ней совместной жизни? Она никогда не относилась ко мне, как к инвалиду...

"СМЕРТЬ" ВТОРАЯ. ЗАБВЕНИЕ. 90-е годы прошлого века.

- Он разве еще жив? - спросил меня редактор, когда я принесла ему это интервью. Это были годы ломки большой страны. Многочасовые очереди за десятком яиц. Людям вдруг объявили, что до сих пор они жили совсем не так, как надо. О войне старались не вспоминать.
Уже можно было говорить все. Но из-за того, что все были заняты проблемами современными и более насущными, правду о Маресьеве никто не знал.
Я нашла его случайно. Мне дали задание подобрать неординарного героя. Я позвонила в Российский комитет ветеранов ВОВ, оказалось, что именно Алексей Петрович работал там первым заместителем председателя.
Конечно, в советские годы его чтили, Маресьев не шиковал, но и не бедствовал. Получил четырехкомнатную квартиру на Пушкинской, в ней все эти годы и жил. Часть зарплаты ежемесячно откладывал на книжку, копил для младшего сына, Алексея Алексеевича, инвалида с детства, чтобы тому было на что жить, когда отца не станет. В 1991-ом эти деньги "сгорели".
Интервью пришлось прервать. Пообщаться с легендой приехали школьники. Раньше было по пять шесть таких встреч в день. Теперь - в лучшем случае, одна в месяц. Да и то, видно, детям не интересно. Подарили гвоздички. Алексей Петрович не знал, куда их деть - передарил мне…

- Не могли бы вы выделить, скажем, пять качеств, необходимых человеку для того, чтобы вырасти настоящим...
- Как вы угадали? На мой взгляд, этих качеств именно пять: сила воли, смелость, упорство, мужество, умение преодолевать трудности. Все они между собой связаны, но ни одно нельзя выделить, ни одно убрать.
- Мне кажется, современному человеку нужны сейчас не столько мужество и смелость, сколько предприимчивость...
- Это чтобы выжить, но ведь потом еще жить. Эти качества, которые я перечислил, нужны всегда. Их востребованность не изменилась со времен войны.
- Ну, хорошо, ходить научились, самолеты водили. Но чтобы, как писал Полевой, танцевать… Тоже художественный вымысел?
Маресьев не сказал ничего, встал, подал мне руку и закружил…
- Я и в волейбол играл, в пинг-понг, в большой теннис, на мотоцикле катался, на велосипеде, на лыжах, на коньках… На лыжах очень сложно. Обычный лыжник делает широкий шаг и выпрямляет стопу. Если я попытаюсь это повторить, у меня лыжа поднимется. Приходится семенить маленькими шажочками, что очень утомительно. Ну и, чтобы держать мышцы в форме, тренируюсь каждый день!

Я в мае родился. Говорят, кто в мае родился, тому весь век маяться. Вот я и маюсь. Наверное, и умру в мае…
Он хохотнул.

Я вспомнила это интервью, потому что 20 мая Алексею Петровичу Маресьеву исполнилось бы 97 лет.
После публикации мне звонили с телевидения, узнавали контакты... Сняли несколько документальных фильмов.
18 мая 2001-го года, на 85 лет, планировался торжественный вечер в Театре Российской Армии. На сцене - настоящий истребитель "аэрокобра" с бортовым номером 85. Народ собрался, но вечер все не начинали...
Наконец появился ведущий Олег Марусев с букетом черных роз:
- Мы собрались сегодня, чтобы отметить день рождения Алексея Маресьева, но судьба распорядилась иначе - Алексей Петрович только что скоропостижно скончался",- сказал он заметно дрожащим голосом и положил цветы на крыло самолета. Цветы понесли и из зала. Через несколько минут истребитель в них буквально утонул.
Его сердце остановилось. Теперь уже навсегда. Через полгода умер сын Алексей, через год - жена Галина Викторовна…

Все ли в книге, как было в жизни? - переспрашивает Алексей Петрович Маресьев. - На девяносто девять процентов. Так как Борис Полевой писал роман, а не документальную вещь, то в нем есть места, где он добавил что-то от себя, изменил...
Восемнадцать суток я добирался к своим. Их колоритно описал Полевой, причем, как говорится, тютелька в тютельку. И страх из-за разбитых ступней ног, и жгучая боль, и страшный голод... Все это хлебнул. И убитый медведь был, жертвой которого я чуть не стал. Мне иногда говорят: как же ты голодал, если столько медвежатины подвалило. Эх, знать бы, что придется тащиться столько времени. И остальные картинки, клянусь, с натуры. Что рассказал Борису Полевому, то он и написал.
Часто также спрашивают: была ли у меня девушка Оля (как в книге), забрасывавшая меня письмами, пока я лежал в госпитале? Да, девушка у меня была, отвечаю, с ней встречался, гулял по Камышину, когда там работал до армии. Но описанный в книге роман не мой, может, даже это роман самого Бориса Полевого. Такое предположение я высказал как-то перед широкой аудиторией в присутствии самого писателя. Он заулыбался и ничего на мой выпад не ответил.
- И танцев не было в госпитале, как это описано в романе, красиво показано в фильме? Недавно в популярной телепередаче "Старая квартира" выступала бывшая медицинская сестра из госпиталя имени Бурденко и, вспоминая те годы, сказала, что не до танцев было...
- А вот танцы были и помнятся до сих пор. Но та женщина из "Старой квартиры" действительно не учила меня танцевать. Ведь она из госпиталя Бурденко, где я никогда не лежал. Мой главный госпиталь тот, что в Бабушкинском переулке. Там меня поднимали на ноги врачи, там за мной ухаживали сестры. И я хорошо помню их лица.
- Значит, танцевали, но с другими девушками?
- Не спешите, расскажу все по порядку. Когда ноги стали заживать, стал учиться ходить на протезах. Сначала - с костылями, потом двигал впереди себя стул, удерживаясь возле него, затем шаг за шагом - без всякой посторонней помощи. Стал двигаться, какая-то бодрость появилась. Потом стал ходить с палочкой. Прошло несколько дней - я к врачу: разрешите выходить на улицу?
Как сейчас помню свой выход во двор госпиталя. К паркету я привык уже, протезы чувствуешь, но мягко так, а тут всем телом - каждую неровность, каждый камешек ощущаешь. Но не пасовать же! Лежит бревнышко, небольшое такое, думаю, надо переступить через него, в жизни подобных много будет. Переступил, не упал. И так день за днем приближался к здоровым людям. Кстати, тогда стала часто приходить мысль: а не попробовать мне те движения ногами, что необходимы летчику в полете.
- Это все до танцев было?
- До танцев, до танцев. А что тут удивительного? Ведь я был летчиком. И, конечно же, хотелось хоть чуточку почувствовать, ощутить то, что приходилось выполнять сотни раз. Что я делал? Ставил впереди себя два стула, между ними заправлял протезы, и двигал их. Причем задачу ставил - передвинуть стулья с точностью до сантиметра.
Когда выписался из госпиталя, попал в реабилитационный центр. Он находился в подмосковной деревне Судаково, в бывшем имении Саввы Морозова. Свое здоровье там поправляли летчики. Возможностей для освоения протезов стало больше. Совершал прогулки в лес, а это - спуститься в ложбинку, подняться из нее, пройти по валежнику... Если в госпитале бревнышко перешагнул впервые, то здесь перелез через огромное дерево. Со временем стал чувствовать себя уверенно. Вот тут-то я и подошел к танцам. Расскажу о них, если они вас так уж заинтересовали.
В реабилитационном центре был клуб, все летчики на танцы ходили. Думаю: а чем я хуже? Кстати, когда ноги были целы, то танцевал хорошо. Словом, пошел в клуб. Подхожу к девушке - работнику культуры и напрямик ей: "Не научите меня танцевать?" Она: "Что вы меня разыгрываете?" И все же уговорил ее. Пошли мы вдвоем в зал, и я начал с ней танцевать. Но, как говорится, недолго музыка играла - наступил ей на ногу. Протезом. Девушка взвизгнула. Мне неудобно, но и бросать затею не хочется. Говорю: "Подожди немного". Бегу, если так можно сказать, в палату. Нас четверо там лежало. Говорю одному парню: "Сережа, надевай сапоги, пойдем в клуб". Он опешил: "Зачем?". "Учиться танцевать будем". Сергей надел сапоги, пошли. Попросили девушку поиграть нам, и начали танцевать. Так день, второй. И вскоре я уже ходил на танцы, как и все, с девушками танцевал. С опаской, правда, боялся на ноги наступить.
- Алексей Петрович, а комиссар, который помог вам в трудную минуту после операции выстоять, поверить в свои силы и чей образ так ярко нарисовал в своем романе Борис Полевой, был в жизни?
- Такой человек был - батальонный комиссар, который лежал рядом со мной в госпитале. У Бориса Полевого он в звании полкового комиссара. Огромной душевной силы человек. И сделал он для меня, как я позже понял, многое, может, даже больше, чем это написано в романе.
Один только пример. После ампутации ног меня на ночь кололи, давали успокоительное. А это не что иное, как наркотики. Он мне говорит: Алексей, от такой поддержки надо отвыкать, погибнешь. И тогда я сказал врачам: хватит успокаивать. Да, комиссар реально существовал в жизни. Жаль, что умер.
- Теперь о том, как вас приняли в полку.
- Жгучий вопрос был для меня. Как я тогда переживал! Почему? Боялся, что меня не примут летчики полка. Кто решится лететь со мной на задание? В полк прибыл, когда на носу была Курская битва. Борьба в воздухе шла жесточайшая. Понятно, что летчик, взявший к себе меня ведомым, сильно бы рисковал.
И командир полка оставлял меня на аэродроме. Группы истребителей уходили на боевые задания, а я оставался. Мне разрешали подниматься над аэродромом в примерное время возвращения наших самолетов - для прикрытия их посадки. Я понимал и не понимал комполка. Однажды выбрал момент и обратился к нему за разрешением идти в бой. Полк стал гвардейским, нам вручали знаки, и меня в общую шеренгу поставили. Я не участвовал ни в одном бою, а потому мне неудобно было получать гвардейский знак. Когда вручение закончилось, я вышел из строя и обратился к комполка: "Прошу отправить меня в бой, надоело летать над аэродромом". Комполка на мою резкость сказал только одно: "Встать в строй".
Хорошо, что в полку оказался сочувствовавший мне комэск капитан Александр Числов. Иначе списали бы меня со временем, не дав вновь встретиться с фашистами. Он видел, как я переживаю, а потому предложил полететь с ним. Мне сопутствовала удача. Я завалил Ме-109, причем на глазах комэска. Доверие ко мне после этого возросло.
Словом, Александр Числов - мой крестный отец. Позже узнал, что комполка перед полетом сказал ему, мол, сильно в драку не лезь, береги ведомого. Затем слетал с Числовым еще раз. И опять удачно. Так вписался в коллектив. И уже никто меня не мог упрекнуть в том, что я обуза в полку.
- Сложно было воевать с протезами?
- В бою не до чувств, не до ощущений. Все прелести своего положения ощущал после боя, а точнее, вечером, когда уже валился с ног. Не бравирую, говоря, что в бою не до ощущений. Опираюсь на реальные факты. Ведь с протезами сбил семь самолетов противника - это немало. А?
- Как вы оцениваете мастерство немецких летчиков?
- Очень высоко. Они воевали не слабее, чем мы. Но были среди них и слабые. Однажды столкнулся с желторотиком (немцы самолеты молодых пилотов красили желтой краской, чтобы в первую очередь им приходить на помощь). Это было над демьянским котлом. Встретились пара на пару. Связи с ведущим не было, но мы заранее договорились с ним о том, как будем действовать. И вот вижу: немецкий летчик передо мной сделал переворот и пошел так медленно. Я за ним. Очередь, и готов он.
- А приходилось встречаться с немецкими летчиками на земле?
- Только после войны. В Венгрии. Там проходила международная конференция. И вот кто-то из организаторов говорит: вами, мол, интересуются бывшие немецкие летчики. Мы сели за стол. "Вы летали без ног?" - слышу вопрос. "Да, летал, - отвечаю. - И сбил еще семь ваших самолетов". Немец, старший группы, скривился. Вижу, что слишком грубовато сказал, и поправился: "Нам нужно больше не воевать, не допускать войны". Дискуссии не получилось, но раскланялись мы мило.
- В 1944-м, когда война еще не завершилась, вас перевели из истребительного авиационного полка в управление вузов ВВС? Как это случилось?
- Как уже говорил, я вписался в коллектив полка, но нагрузки возрастали. И потому, когда мне последовало предложение стать инспектором-летчиком, согласился. Но сам об этом никого никогда не просил.
- А где встретили День Победы?
- На койке с крапивной лихорадкой. Бывает такое. Нам тогда выдавали американскую тушенку. Я полбанки съел, полбанки приберег и расправился с ней наутро. Холодильника не было, и, видимо, весна сделала свое дело. Через день сыпь по всему телу. Я к врачу...
- Когда последний раз садились за штурвал самолета?
- Если не ошибаюсь, то это было в начале пятидесятых, еще при Сталине, точнее, когда авиацией в Московском военном округе заправлял Василий Сталин. Обратился к нему с просьбой (мы были на "ты") разрешить мне полетать на реактивных самолетах. Он зачертыхался: зачем, мол, тебе реактивные самолеты, но в конце концов согласился помочь. Из затеи, правда, ничего не вышло. И все же с его помощью мне удалось полетать на поршневых самолетах. В Москве была спецшкола ВВС, а вот самолетов не хватало. С помощью Василия Сталина я выбил для нее По-2 и совершил в школе несколько полетов как летчик-инструктор. На этом моя небесная эпопея завершилась.
- Больше никогда не тянуло в небо?!
- Тянуло. Но ведь я уже говорил, что не так-то просто было вновь сесть за штурвал. Если ты не в строю, кто тебе доверит штурвал? Да и другие дела появились, потом я женился.
- Когда?
- Сразу после войны. Я работал инспектором-летчиком по истребительным школам в управлении вузов ВВС. И вот как-то раз прихожу в столовую и вижу... Да, ту, которую искал. Правда, показалась она мне, как принято говорить сегодня, уж слишком крутой, работала в управлении капитального ремонта. И жених, как позже выяснилось, был у нее. Но не устояла под моим напором ухаживаний. Вот почти 55 лет живем с Галиной Викторовной вместе. Благодарен судьбе за то, что она связала меня с прекрасным человеком. Вместе вырастили двоих сыновей - Виктора и Алексея.
- Алексей Петрович, а не проясните ваши отношения с Борисом Полевым. Рассказывают, что после того, как вы познакомились в землянке с писателем, проговорили всю ночь, он пообещал, что в скором времени в газете "Правда" появится очерк о вас. Но очерк не появился, так как Геббельс распространял в это время дезу, мол, дни России сочтены, на фронте воюют одни калеки, и редколлегия не решилась публиковать Полевого. При очередной встрече у вас произошла перепалка.
- Это байка, не более того. Никаких обид на Бориса Николаевича Полевого у меня не было и нет. Первая встреча у нас состоялась в сорок третьем, вторая, ее также описал Полевой в послесловии, в сорок шестом, уже после того, как роман был опубликован в журнале "Октябрь". Встреча была радостной, интересной для обоих. Я досказал ему свою биографию. Кстати, в послесловии к книжному изданию он назвал мою реальную фамилию - Маресьев, а не Мересьев, как у литературного героя. И такой факт: Полевой меня искал после войны, но не нашел. Видимо, я к тому времени уволился, и его звонки в Главное управление кадров ничего не дали. Так что первым нашел его я. Услышал, что по радио читают его роман, позвонил в "Правду" и тут же получил номер телефона.
Хорошие отношения мы сохранили до последних дней жизни писателя. Часто с ним встречались, тем более что оба были членами Комитета защиты мира. Часто сидели вместе на заседаниях, ездили вместе в командировки, даже в Соединенные Штаты. Наверное, будет неправильно утверждать, что мы были большими друзьями, но отношения, повторюсь, поддерживали самые добрые. Часто созванивались, я был у него не раз на дне рождения.
- На вашем примере, Алексей Петрович, воспитывали целые поколения советских мальчишек. А какое отношение к вам было со стороны власти? Встречались ли с высшими руководителями государства?
- А какое отношение ко мне должно быть? Самое обычное. Я ведь ничего ни у кого не просил, ни на какие почести не напрашивался. После войны все время учился, работал. В 1952-м окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС, через четыре года - аспирантуру Академии общественных наук. С 1956-го - в Советском комитете ветеранов войны.
С сильными мира сего я встречался только по работе. Например, с председателями Совета Министров СССР Алексеем Николаевичем Косыгиным, с Николаем Александровичем Тихоновым, когда они принимали ветеранские делегации. С маршалом Андреем Антоновичем Гречко общался чаще, но опять-таки по делу…
Не люблю, когда меня называют, к примеру, "легендарный". Я понимаю, что люди хотят сказать - мужественный, смелый. Получается же, что слишком меня возносят. Это как-то хорошо подчеркнула в Орле (я почетный гражданин этого города и часто там бывал) одна учительница: почему легендарный, он из нашей жизни, он один из нас. Да, я не из легенды, я реальный живой человек.
- О чем сожалеете?
- О том, что не узнал имени комиссара. Не проводил в последний путь Бориса Полевого. Когда он умер, я находился в санатории, самочувствие было не самое лучшее. Обращаюсь к жене: что же будем делать? Вместе решили: позвоним Инне Иосифовне - супруге Полевого, выразим соболезнование, а когда приедем в Москву, то возложим цветы на могилу. Так и сделали. Сейчас думаю, надо было несмотря ни на что вырваться в столицу. Сожалею, что не побывал на "тропе Маресьева", о которой мне много рассказывают, а ведь Новгородчина рядом.
- Но ведь с ребятами, что вас нашли морозным апрельским утром 1942-го и, по сути, спасли вас, вы встречались. Есть фотография, где вы запечатлены вместе.
- Первый раз с ребятами из деревни Плавни встретился в дни празднования 20-летия Победы. Я тогда их пригласил в Москву, встретил, разместил в гостинице. А на следующий день они были у меня в гостях. Галина Викторовна накрыла стол, и мы хорошо тогда посидели. С Вихровым, он парень пошустрее, мы встречались и позже, я помогал ему решить кое-какие проблемы.
И все же о многом можно сожалеть. Не сделал то, не успел это. Конечно, что-то можно списать на занятость, на необходимость в отдыхе, на здоровье, наконец. Но это уже отговорки. Жизнь - сложная штука…

Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев умер в пятницу, 18 мая 2001 года, за два дня до своего 85-летия, в одной из московских клиник, куда его доставили с острым сердечным приступом. Он не дожил всего лишь часа до начала торжественного вечера в Центральном академическом театре Российской армии, посвященного его юбилею. Так распорядились высшие силы. Даже смерть подчеркнула величие жизни этого человека, его ответственность, порядочность, мужество.

Анатолий ДОКУЧАЕВ

В июне 1943 года руководство Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР 1 запланировало поездку научных сотрудников в расположение 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии с целью взять интервью у наиболее отличившихся летчиков-истребителей. Никто не мог предвидеть, что среди опрошенных будет Алексей Петрович Маресьев (1916-2001) - безногий летчик, будущий Герой Советского Союза. Сотрудники комиссии были первыми, кто подробно записал рассказ Маресьева о пережитом.

Еще впереди встреча с писателем Борисом Полевым, чья "Повесть о настоящем человеке" выйдет осенью 1946 года в журнале "Октябрь". И сделает Маресьева героем, на которого будут равняться поколения советских людей...

Мы же предлагаем читателям "Родины" оригинальный рассказ 27-летнего летчика - в таком виде, как он был записан в июле 1943 года. Это документ потрясающей человеческой силы. Публикуем его полностью, сохранив орфографию и стиль.

До войны. "Натаскали в аэроклуб горючего..."

Стенограмма беседы с гвардии лейтенантом 63-го гвардейского истребительного авиаполка 3й гвардейской истребительной авиадивизии Маресьевым Алексеем Петровичем, 1916 года рождения. Кандидат в члены партии. Заместитель комэска. Награжден орденом Красного Знамени 2 .

Беседу на одном из боевых аэродромов проводила научный сотрудник Комиссии Е.М. Грицевская, стенографировала О.В. Крауз 3 .

"Родился в семье крестьянина в г. Камышине Сталинградской области. 8 лет пошел учиться, окончил школу 1-й ступени, во второй ступени проучился до 6го класса, а потом перешел учиться в ФЗУ 4 на лесном заводе. Там у меня работала мать и два брата. ФЗУ давало образование за семилетку. Учился я по специальности токаря по металлу. Проработал я по этой специальности на заводе до 34 года августа месяца, причем я все время работал и пытался поступить учиться дальше. Я учился без отрыва от производства на вечерних курсах рабфака при сельскохозяйственном институте, после его мог ехать учиться в этот институт. Но так как у меня не было никаких средств для того, чтобы там учиться, то я не закончил его 4 месяца 5 , так как прочел в "Правде", что начинается прием в МАИ 6 .

Я послал письмо, чтобы мне выслали правила приема, а на свое предприятие подал заявление, чтобы меня отпустили бы учиться. Но с производства меня не отпустили, и послали меня в ДВК 7 строить г. Комсомольск. А я с 29 года был комсомольцем.

Приехали мы туда, нам сказали, что строительству нужен лес, и мы работали на лесозаготовках в тайге. За хорошую работу меня перевели работать по специальности, и я там вскоре стал работать уже механиком-дизельщиком на водном транспорте. И там я работал до 1937 г. июля месяца. Здесь меня призвали в Красную Армию. В Комсомольске я окончил без отрыва от производства аэроклуб. Очень интересно, как мы его кончали. Город только начинал строиться. Мы только устроили места, где можно было бы жить самим строителям. Я работал на водном транспорте, там было горючее, масло, бензин, а другой товарищ работал на авиационном заводе, и мы натаскали в аэроклуб горючего и вообще кто, что мог. Так мы учились и закончили аэроклуб.

После я попал в армию, на остров Сахалин, там я служил в пограничной авиации в пограничном отряде, работал мотористом, летать мне не давали, так как одному такому летчику дали полетать, а он поломал самолет. Но я дошел до командующего войсками, и он сказал: "Попробуйте дать, если он хорошо летает, то пусть летает". Пока меня стали проверять, командующий присылает специальное направление, что, если командир отделения соответствует требованиям, имеет образование семилетки, закончил аэроклуб и комсомолец, то послать его в военную школу. Меня вызвали и спросили, куда хочешь? Я сказал, что хочу в военную летную школу. И меня послали в Читу. Потом школу перевели в Батайск, и я ее там закончил.

Учеба мне давалась легко. За отличную технику пилотирования меня оставили работать инструктором, но я не хотел там оставаться, а хотел в часть. Но все же был оставлен инструктором в школе, где я и пробыл с 40 по 41 год август месяц. Закончил возить группу, выпустил всех своих курсантов и стали меня посылать дежурить в Ростов, т.е. давали мне вроде как боевую работу. Я взял и написал докладную записку, чтобы меня взяли на фронт. Однажды я дежурю на главном аэродроме, и меня вызывает командир звена. Встречает он меня словами: "До свиданья, до свиданья". Я говорю: "Что это за до свиданья?". - "А ты улетаешь". Оказывается, по моей докладной записке меня направили на фронт.

Начало войны. "Работали исключительно по штурмовкам..."

6 августа 1941 г. несколько человек нас полетели на фронт. Попал я в 296 истребительный полк 8 и начал воевать от Кировограда. Потом по мере отступления наших войск мы шли на Никополь, Запорожье. Как только мы прибыли на фронт, мы начали вести боевую работу. Работа была очень напряженная. Нашей группе пришлось работать самим и за техников, так как техники от нас немного отстали. Приходилось делать по 7-8 боевых вылетов в день. Работали мы на "И-16" исключительно по штурмовкам. Один раз у нас только была встреча пара на пару с "Мессершмиттами", но они, как обычно, боя не приняли.

После того, как мы поехали в Куйбышев на формирование, меня там перевели в другой полк командиром звена, и мы воевали на "Яках". Летчики у нас были молодые. С этим полком мы немного постояли под Москвой, здесь мы работали как бы на ПВО и одновременно тренировался летный состав. Тогда мы были в 580 полку. А потом уже в марте месяце 42 г. мы поехали на северо-западное направление, когда под Ст. Руссой была окружена немецкая 16 армия. Мы тогда работали на демянскую группировку 9 .

Когда я пришел непосредственно на фронт, меня назначили помощником комэска. На Северо-Западном фронте мне пришлось повоевать 7 или 8 дней. Здесь в нашу задачу входило уничтожение транспортных самолетов, которые подбрасывали 16 армии боеприпасы и продовольствие. Мы их сбили за 8 суток три штуки. А потом меня самого подбили.

Бой. "И меня выбросило из самолета..."

Подбили меня 4 апреля 42 г 10 . Пробили мне мотор. А я был над их территорией. Высота была метров 800. Я немного оттянул самолет на свою территорию, километров за 12, но там были леса и болота, и сесть было негде. Я и пошел садиться на лес, а там лес редкий и высокий и на лес садиться было очень трудно. Я прикрылся рукой, чтобы не удариться, может быть, думаю, жив останусь, так, чтобы глаза не выбило. Положил голову на руки, и здесь слева я увидел площадку. И здесь я сделал большую глупость. Я выпустил шасси, так как мне показалось, что там - площадка, но, когда я стал разворачиваться, то мотор остановился, и машина пошла книзу. Я только успел выровнять ее из крена, как лыжами самолет задел за макушку дерева, и получился полный скоростной капот, т.е. самолет перевернулся кверху колесами. Я был привязан ремнями, но их оторвало и меня выбросило из самолета. Так что я упал метров с 30, хотя точно не знаю. По-видимому, получилось так, что я упал на снег, а потом я покатился по дороге и ударился виском, и минут 40 я лежал без памяти. Потом, когда я очнулся, я чувствую что-то на виске, приложил руку - кровь, и висит лоскуток кожи. Я его хотел сначала оторвать, а потом чувствую, что кожа толстая и обратно ее приложил к пораненному месту. Кровь там запеклась, и все потом заросло.

От самолета осталась только одна кабина и хвост - все разлетелось в разные стороны. Я, вероятно, сильно ударился, так как вскоре у меня начались галлюцинации. Я очень хотел испортить мотор, вынимаю пистолет и начинаю стрелять по мотору. И мне кажется, что я не попадаю, я выстрелил одну обойму в пистолете, затем другую. Потом посмотрел опять в лес, и я вижу, что там стоят самолеты, стоят люди, я кричу, чтобы мне помогли, но потом смотрю - ничего нет. Посмотришь в другую сторону, опять то же самое, и потом снова все исчезает.

Я так и блудил. Шел, ложился, потом снова шел. Спал до утра в снегу. Один раз мне показалось совершенно ясно, что стоит дом, из дома выходит старик и говорит, что у нас здесь дом отдыха. Я говорю: "Помогите мне добраться". А он все дальше и дальше уходит. Тогда я подхожу сам, но ничего не вижу. Потом пошел в другую просеку, смотрю - стоит колодец, девушка гуляет с парнем, а то кажется, что девушка с ведрами идет. "Что несете?" - "Воду". Но воды мне не дала.

Я упал 12 километров от линии фронта, но никак не мог сообразить, где я, мне все время казалось, что я у себя на аэродроме или где-то близко. Смотрю, идет техник, который меня обслуживал, начинаю говорить ему: "Помоги выйти". Но никто ничего для меня не делает. И такая история со мной продолжалась суток 10-11, когда галлюцинация у меня прошла.

Спасение. "Подходите! Свой, летчик!"

Раз я просыпаюсь утром и думаю, что мне нужно делать? Я уже был совершенно в здравом уме. Очень сильно я отощал, так как ничего все время не ел. И компаса у меня нет. Я решил идти на восток, уже по солнцу. Вижу и самолеты, которые летят к нам. Думаю, наткнусь, в конце концов, на какое-нибудь село, а потом меня доставят. Но я очень сильно отощал и идти не мог. Шел я так: выбрал себе толстую палку, поставишь ее и подтягиваешь к ней ноги, так и переставляешь их. Так я мог пройти максимум полтора километра в сутки. А потом трое суток опять лежал и спал. И сны такие снятся, что кто-то зовет: "Леша, Леша, вставай, там тебе припасена хорошая кровать, иди туда спать...".

Так я провел 18 суток без единой крошки во рту. Съел я за это время горсть муравьев и пол-ящерицы. Причем, я отморозил ноги. Я летел в кожанке и в унтах. Пока я ходил с места на место, в них попала вода, так как кругом уже таяло, а ночью было холодно, мороз и ветер, а в унтах вода, и я, таким образом, отморозил себе ноги. Но я не догадался, что ноги у меня отморожены, я думал, что не могу идти от голода.

Потом на 18-е сутки 27 апреля 11 часов в 7 вечера я лег под дерево и лежу. В это время слышу сильный треск. Я уже понимал, что в лесу здесь людей не было, и я решил, что идет какой-нибудь зверь, учуял жертву и идет. У меня осталось два патрона в пистолете. Я поднимаю пистолет, поворачиваю голову, смотрю - человек. У меня здесь мелькнула мысль, что от него зависит спасение моей жизни. Я ему стал махать пистолетом, но так как я оброс и стал очень худым, то он, наверное, подумал, что это - немец. Тогда я бросил пистолет и говорю: "Идите, свои". Он подошел ко мне: "Ты чего лежишь?". Я говорю, что я подбит, летчик: "Есть ли здесь немцы?". Он говорит, что здесь немцев нет, так как это место в 12 км от линии фронта. Он говорит: "Пойдем со мной". Я говорю, что не могу идти. - "Но я тебя не стащу с этого места. Тогда ты не уходи с этого места, я его знаю и попрошу председателя колхоза, чтобы он за тобой прислал лошадь".

Часа через полтора слышу шум. Пришло человек восемь ребятишек 14-15 лет 12 . Слышу, шумят, а не знаю, с какой стороны. Потом они стали кричать: "Здесь кто-нибудь есть?" Я крикнул. Тогда они подошли на расстояние метров 50. Тут я их уже увидел, и они меня увидели. Остановились. "Ну, кто пойдет?" - Никто не идет, боятся все. Потом один парнишка говорит: "Я пойду, только вы смотрите, если в случае чего, вы сразу бежите за народом, в деревню".

Не доходит до меня метров 10. А я худой, оброс, вид, наверное, был страшный. Он подошел поближе. Я реглан 13 расстегнул, петлицы видно. Он подошел еще поближе и кричит: "Подходите! Свой, летчик!". Те подошли, смотрят. Спрашивают: "Почему ты такой худой?" Я говорю, что не кушал 18 суток. И тут они сразу: "Ванька, беги за хлебом! Гришка, за молоком!". И все побежали, кто куда.

Потом приехал еще старик 14 . Они положили меня на сани. Я положил старику голову на колени, и мы поехали. Оказывается, тот человек, который первый меня нашел, шел в обход, так как там было все заминировано.

Потом чувствую, что меня мальчик толкает:

Дядя, а дядя, посмотри!

Я смотрю, подъезжаем к селу, поперек улицы что-то черное. Я говорю:

Что это такое?

А это весь народ вышел вас встречать.

И действительно, целая колонна стоит, а как въехали в село, получилась целая процессия. Старик остановился у своей хаты. Тут люди меня нарасхват. Одна говорит, давай его ко мне, у меня молочко есть, другая говорит, у меня есть яички, третья говорит - у меня тоже корова есть. Слышу шум. Тут старик говорит:

Я за ним ездил и никому его не отдам. Жена, неси одеяло, отнесем его в избу.

Внесли в избу, начали тут с меня снимать одежду. Унты сняли, а брюки пришлось разрезать, так как ноги распухли.

Потом смотрю, опять народ идет: кто несет молоко, кто яички, третий еще что-то. Начались советы. Один говорит, что его нельзя много кормить, вот, один инженер из Ленинграда сразу очень много покушал и умер, другой говорит, что нужно только молоком поить. Положили меня на кровать, дают мне молока и белого хлеба. Я выпил полстакана молока, больше не хочу, чувствую, что сыт. Они говорят: "Кушай, кушай". А я не хотел больше. Но потом постепенно я стал есть.

Нашелся у них в селе какой-то лекарь, вроде фельдшера. Он посоветовал хозяевам вытопить баню и помыть меня. Все это они сделали. Вообще, очень хорошие люди оказались. Очень жалею, что не могу поддерживать с ними связь.

Встреча. "Лешка, неужели это ты?!"

Двое суток я там пробыл. Они сообщили в одну воинскую часть, и оттуда на следующий день приехал капитан. Он проверил мои документы и забрал меня к себе в часть. Мне сделали там согревающий компресс на ноги. Ноги были белые-белые, как стена. Я удивился и спросил, почему они такие белые. Мне сказали, что это отек от голода. Я спросил, не отморожены ли они? "Нет, нет, - говорят, - ничего". Но ходить я совершенно не мог.

Когда меня привезли в эту часть, а это был какой-то обозный отряд, туда пришел врач, и я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал, и нужно ли было это делать, но он мне прописал выпить стакан водки и дали мне закусить только черным сухарем. Сначала, после того, как я выпил, все было ничего, а потом часов с двух ночи меня стало разбирать, и я начал, как говорится, "шухерить". Там сидела около меня одна девушка, потом был капитан, так со мною не знаю, что делалось. Я ударил эту девушку, опрокинул стол, который стоял около меня, стал кричать: "Немцам не победить!". Потом меня уложили. Только успокоили, а через десять минут я опять начал кричать: "Заверните мне правую ногу, а то ее немцы возьмут!". Этот капитан рассказывал, что я кричал: "Умираю, дышать нечем!". Он испугался и пошел за врачом. Тот пришел и сделал мне укол в полость живота. Потом он спрашивает меня: "Ну, как, хуже или лучше стало?". Я отвечаю: "Не хуже и не лучше". - "Ну, хорошо, что не хуже, а лучшего ждать нечего".

Потом меня сразу же отвезли в передвижной госпиталь и там меня стали лечить нормально. Сделали мне там переливание крови, и я стал чувствовать себя немножко лучше. Стали мне делать согревающие марганцевые ванны. В первый день, когда меня привезли, мне говорят: "Садись на табуретку". Я, как только сел, чувствую, что не хватает мне воздуха. Они говорят опять: "Садись". Я говорю, что не могу. Они меня все же посадили на табуретку, а я с нее упал. Потом пришел врач, меня положили на стол и влили мне 400 грамм крови. Потом я говорю: "Я теперь сам могу вставать". Но меня переложили опять на кровать.

Пролечился я там дней 7-8, до 30 апреля. Мне говорят, что мы тебя отправим в глубокий тыл, в Свердловск. Но для этого нужно было попасть на Валдай, а оттуда ходили санитарные поезда. 30 апреля меня отправили на машине в Валдай. Туда я приехал часиков в шесть вечера. Только меня положили, минут 15 я пролежал, дали мне покушать рисовой каши. Начал я кушать, вдруг дверь открывается, входит человек и начинает кого-то искать глазами, смотрит по всем кроватям. Потом мы с ним встретились взглядом. Смотрю - командир эскадрильи, с которым я летал, сейчас Герой Советского Союза, Дегтяренко 15 .

Лешка, неужели это ты?!..

Оказывается, он меня искал, так как из передвижного госпиталя сообщили в часть, что я там нахожусь, и он на другой день бросился меня искать... А я прямо заплакал, просто зарыдал, такая была встреча!

Он меня спрашивает: "Чего ты лежишь? Ты, может быть, есть хочешь, я тебе две плитки шоколада привез". Я ему говорю: "Я не могу, Андрей, я 18 дней ничего не кушал, я очень слаб". А он, оказывается, приехал за мной и хочет меня забрать. И мы, действительно, были с ним очень хорошие приятели, один без другого жить не могли. Но врач меня не отпускает, говорит, что меня отправят в глубокий тыл. Дегтяренко стал нервничать, ругаться: "Это мой летчик, я его заберу. Мы сами знаем, куда его направить для лечения!".

А он искал меня долго и все время - на самолете. Сначала он полетел туда, откуда им сообщили обо мне. А там меня уже не было. А ведь это не просто - прилетел и сел, как на аэродром, а площадка бывает километра за 3-4. Потом опять пришлось сюда лететь. А вылетел он в 7 часов утра, а дело было уже к вечеру. И он, в конце концов, меня забрал с горем пополам, посадил на самолет. Хотя мне и сделали вливание крови, но чувствовал я себя плохо. И только меня сажают в самолет, я теряю сознание. Здесь он говорит: "Я тебя везу, а ты, наверное, умрешь". Я говорю: "Давай, жми! Живого или мертвого, уж взялся, так вези!". Он посадил меня в кабину, привязал кое-как, и полетели мы в ту часть, где я воевал. Здесь все уже собрались, все было подготовлено для посадки. Правда, я не могу всего рассказать, так как я был в очень тяжелом состоянии, и на следующий день меня на санитарном самолете отправили в Москву.

Операция. "На моих глазах отрезал ноги этими ножницами"

После уже врач мне рассказывала, что лечащий врач приходит и говорит, что он, т.е. я, наверное, жить не будет. Она пошла в кабинет и еще подумала, составлять ли историю болезни или не нужно. Решила подождать до прихода профессора Теребинского 16 . Когда он пришел, он тоже не питал надежд на то, что я буду жить. Меня положили в отдельную палату, стали наблюдать, как я себя чувствую. Палата была проходной, я жаловался на шум. Тогда меня положили одного в палату, стали делать мне уколы для поддержания сердечной деятельности. Я не спал долго, мне стали делать уколы морфия. Я стал часика по четыре тогда спать. Все время спрашивали меня, как себя чувствую? Я говорю, что лучше. И здесь меня стали лечить основательно.

Необходимо было мне отрезать ноги. Они стали уже сами отходить: лежишь в кровати, потащишь, а суставы сами и расходятся.

Однажды пришел профессор, принесли меня в операционную, он взял стерильные ножницы и просто на моих глазах отрезал ноги этими ножницами. В некоторых местах, где были еще немного живые ткани, было больно, но вообще больно не было. Я спрашиваю: "Товарищ профессор, это вся операция?".

И так как я боялся операции, то он сказал, что немного еще подзаделаем и все. Но стали меня готовить ко второй операции. У меня получилось нагноение и нужно было, чтобы оно прошло. 22 июля мне сделали вторую операцию. Хотели мне сделать только спинномозговой укол, но этот наркоз на меня не подействовал. Укол местного обмораживания тоже не берет. Профессор даже удивляется, и тогда решили делать операцию под общим наркозом. Накрыли меня маской и стали поливать на нее эфир, я должен был дышать эфиром. Сестра мне посоветовала глубоко-глубоко дышать. Как только я глубоко вздохнул, мне сразу же ударило в голову, я махнул рукой, маску сбил, капля эфира попала мне в рот, меня стало тошнить. Профессор ругается на сестру: "Что же вы не можете удержать маску!". Опять наложили маску. Мне стало так нехорошо, я кричу: "Снимите, дайте мне хоть немножко пожить!". Сестры здесь плачут, профессор ругается. Ну, а потом мне немножко приподняли маску, я глотнул свежего воздуха, и все пошло, как следует.

После операции я проснулся со слезами. Ноги у меня очень болели.

Выписка. "В клубе я буду танцевать"

Вылечили меня, сняли мерку на протезы. 23 августа 42 г. мне принесли протезы, я начал ходить. Учился, дня 3 походил с костылями, потом только с одной палочкой дней пять походил.

Нужно сказать, что однажды мне сестра приносит журнал и говорит: "Леша, смотри, здесь есть статья об одном английском летчике, который, не имея обеих ног, продолжает летать" 17 .

Меня эта статья очень заинтересовала, и я попросил сестру вырвать для меня эти два листочка из журнала. Здесь у меня появилась какая-то уверенность, что и я могу летать.

После госпиталя я поехал в дом отдыха летного состава на месяц. Там я отдохнул, и началась у меня опять битва за летную жизнь.

В доме отдыха я разговаривал на эту тему с врачом, но он мне ничего не сказал, вроде мол, человек шутит и все. Потом туда приехала выездная экспертная комиссия ВВСК А 18 под председательством бригврача Миролюбова. Я решил туда обратиться к нему, так как это была комиссия, которую я должен был проходить. И наш врач мне тоже посоветовал поговорить с ними. Прихожу туда, а хожу уже без палочки. Причем я уже научился танцевать. Я носил брюки на выпуск, тогда был в пижаме. Прихожу и говорю: "Доктор, я у вас, наверно, комиссию не буду проходить, но я бы хотел поговорить с вами. Я хочу летать".

Он на меня смотрит:

Если вы летчик, то будете летать.

Мне придется прямо вернуться в госпиталь, и я хочу заранее с вами поговорить.

А что у вас такое?

Я на обеих искусственных ногах.

Да что вы говорите?!

Я прошелся. Он говорит:

Нет, вы шутите. В самом деле?

Здесь мой врач стал уже улыбаться и говорит, что это действительно так.

И летать хотите?

А ну, еще раз пройдите.

Я опять прошел. Потом я говорю:

Если вы интересуетесь, как я владею протезами, то приходите сегодня в клуб, я там буду танцевать.

Иду вечером в клуб, смотрю, в клуб приходит вся комиссия. Я приглашаю девушку, иду танцевать. После танцев подхожу к своему доктору. Он говорит, что навряд ли комиссия заметила. Тогда я опять танцую. Они здесь уже меня увидели. Говорят: "Считайте, все наши голоса за вами. Приедете в госпиталь, хирург посмотрит, скажет свое веское слово, если все будет ничего, то пройдете".

Кабинеты. "Вы пришли сюда очки втирать!"

Я приезжаю в госпиталь в Сокольники. Председатель комиссии там доктор Собейников. Они меня крутили, проверяли нервную систему, зрение. Особое внимание обратили на ноги.

Хочешь все-таки летать? На каких же самолетах?

Я говорю:

Если попросишься на истребителях, то вы все равно не разрешите, тогда уже на "У-2".

Один доктор засмеялся:

Добросовестно, - говорит.

Собрался у них консилиум. Один что-то говорит, другой говорит. Потом подзывают меня.

Решили допустить к проверочным полетам на самолете "У-2".

Ну, а если я покажу хорошие результаты, то буду считаться годным к летной работе на "У-2"?

Ну, думаю, не совсем хорошо, но все-таки нужно согласиться.

Я пошел с этим решением в управление кадров ВВСК[А]. Прихожу туда, направляют меня к полковнику Вальчугину. Тот читает бумажку. А там написали и так, что не годен, ампутированы обе ноги. И в самом конце написали, что допущен к тренировочным полетам на "У-2". Полковник прочел, что не годен, и больше не читает.

Вы что пришли?

Хочу на летную работу.

Вы же не годны.

Я говорю, что комиссия мне разрешила. Он тут: "Что мне комиссия, мы сами можем здесь разобраться, да и здесь написано, что не годен и всё!".

А он здесь схватился и пошел:

У вас ног нет, а пришли сюда очки втирать.

Меня это страшно задело. Я говорю:

Ноги у меня, товарищ полковник, есть, но ноги деревянные.

Но вы летать не будете, как это можно!

Что мне врачебная комиссия, мы все равно вас не допустим.

Тогда я стал с ним по-другому говорить.

Товарищ полковник, я буду летать, только прошу вас не давать сразу заключения.

А он уже спрашивает, кем я работал, и собирается искать вакантную должность для меня.

Я прошу вас еще раз - заключения не давать. Я дойду до маршала авиации.

Он все равно вас не примет.

Нет, примет.

Ну, он здесь еще сильнее раскричался.

Кто вам разрешит?

Я говорю:

Приду по всем правилам и попрошу разрешения. И летать я все-таки буду.

Нет, вы летать не будете.

Нет, буду.

Вы ходить не умеете.

Я тогда набрался нахальства и говорю:

Это дело не ваше, как я хожу. Раз врачи дали мне заключение, что я хорошо владею протезами, я имею право просить, чтобы меня назначили на проверку, как это здесь указано.

Он начал еще что-то кричать, но я тут уже вышел.

Там стоял какой-то майор. Он спрашивает:

Это ты там так разговаривал? А что такое?

Я ему все рассказал.

Ну, куда ты хочешь теперь идти?

Я говорю:

Пойду к командующему, генерал-лейтенанту Новикову 19 .

А у начальника отдела кадров ты был?

Нет, не был.

Сходи к нему, а то неудобно шагать через его голову.

И я решил пойти к начальнику отдела кадров. Прихожу к секретарю, тот докладывает, и начальник меня принимает. Как раз это был генерал-майор Орехов.

В чем дело?

Меня не устраивают на летную работу.

Я говорю, вот так и так, полковник Вальчугин отказывает. Приходит к нему Вальчугин. Он читает документы и говорит:

Так вы без ног?

Я говорю:

С искусственными ногами, товарищ генерал-майор.

Нет, летать вы не будете, что вы, что вы!!!

Почему, товарищ генерал?

Так вы не сможете.

Тогда я вынимаю журнал и говорю:

Вот, летают же люди, только англичане, почему же я не смогу?

Он прочел, отложил в сторону журнал:

Нет, - все-таки вы летать не будете.

Товарищ генерал-майор, разрешите сказать.

Говорите.

Я летать буду.

Вы - средний командир и должны слушать то, что вам говорит генерал.

Я слушаю, но все-таки я летать буду.

Зачем это надо?

Во-первых, я многим еще могу помочь авиации, а во-вторых, это очень интересная вещь в авиации вообще.

Ты подумал, как ты с этим справишься?

Все обдумал.

Он попросил меня выйти, потом снова меня позвал.

Ладно, - говорит, - попробуем.

Ну, думаю, если попробуем, то - всё. И, вот, единственный человек - этот генерал, который мне помог.

Надежда. "Ну, ладно, полетаем..."

Посылают меня в одну школу попробовать. Это в АССР, в Чувашию, в школу первоначального обучения 20 . Приезжаю туда. Принимает меня там начальник школы:

Ну, ладно, - говорит, - полетаем.

А он ничего еще не знает и не догадывается. Назначают в такой-то день летать. А потом уже кто-то сказал, что я на искусственных ногах. Начальник меня вызывает и говорит:

Вы, что, без обеих ног?!

Как же вы будете летать?

Я говорю:

Поэтому меня и прислали к вам.

А я даже и не разобрался. Ну, ладно, попробуем.

Дают мне летчика, Наумова, он меня проверяет на "У-2". На этом самолете нужна хорошая координация, нужно уметь чувствовать ногами. Проверил. Потом он говорит:

У меня ноги замерзли, может быть, сам полетишь?

Дали мне 4 провозных полета. Приходит потом командир эскадрильи, тоже проверил и сказал, что не могу даже сказать, что у тебя искусственные ноги. Потом начальник школы полетел на "У-2". Проверил. Дают заключение, что годен во все виды авиации.

Когда я сел в самолет, я даже сам удивился, никогда не знал, что можно так летать без ног.

С таким заключением я приезжаю в Москву, в штаб МВО. Командующий генерал-майор Сбытов 21 был занят, меня не принял. Ему докладывал обо мне заместитель его Белоконь. Белоконь приходит и говорит мне, что он сказал, что меня нельзя направить в истребительную авиацию, и чтобы я отдохнул. Я говорю:

Мне все же хотелось бы летать на истребителях. Но если вы обещаете меня послать на истребитель, то я соглашусь пока полетать на "У-2". Я буду в Москве и буду вам надоедать.

Ладно, - говорит, - устроим, устроим.

Победа. "Я не поломаю себе ноги!"

Послали меня в эскадрилью связи в Москву 22 . Там, правда, была хорошая работа, я отдохнул. Пробыл я там месяца три всего. Потом написал в МВО письмо, что чувствую себя хорошо, отдохнул, собрался с силами. Потом как раз та эскадрилья, в которой я был, принимала самолет от колхозников, и здесь был полковник Лякишев. Я своего командира эскадрильи попросил разрешения обратиться к нему. Он спрашивает меня:

Вы писали командующему войсками?

Какая-то резолюция там есть. Вас должны вызвать.

Я ждал-ждал, не дождался. Потом меня вызывает майор Ширяев и говорит, что командующий направляет вас в ЗАП в Иваново 23 . Я спрашиваю:

В истребительный?

Я бросил все и стал готовиться. Поехал в Иваново. Там начали:

Как это так, ты на "У-2" не умеешь летать.

На "У-2" я летаю, - говорю, - у меня есть и заключение.

Но командир полка не решился сразу меня тренировать на истребителе. А получилось так, что у меня было вначале заключение относительно "У-2", а на истребитель меня уже послал сам генерал-майор Сбытов, но заключения врачей в отношении истребителей не было. Тогда командир полка говорит:

Вам нужно пройти комиссию, и тогда я вас буду тренировать.

Я думаю, надо ехать в Москву на эту комиссию. Поехал в Москву. Приезжаю к тем же врачам. Собейников меня сразу узнал. Правда, когда я приехал из школы, я дал ему почитать заключение, и он очень удивился, что годен я во все виды авиации. И здесь он говорит:

Нет, ничего не выйдет, на истребителе нельзя.

Почему же, доктор?

Там большие предпосылки к тому, что летчикам приходится садиться с парашютом. И ты поломаешь себе ноги.

Как раз в этом журнале описывался случай, как тот летчик прыгал с парашютом и поломал себе протезы. Потом он сделал себе протезы и летал дальше. Я говорю:

Я не поломаю себе ноги, а поломаю протезы.

Говорили мы с ним, говорили, потом он говорит:

Приходи завтра.

Прихожу на другой день, там сидит доктор Миролюбов. Он мне говорит:

Давай поговорим по душам, что может с тобой получиться.

Я говорю:

Если буду летать на истребителе, управлять я им сумею вполне, а, если с парашютом буду прыгать, то поломаю себе протезы.

Я думаю, - говорит Миролюбов, - что ты поломаешь протезы и ушибешься, но управлять самолетом ты не сможешь.

А доктор Собейников сказал:

Да, он поломает себе ноги, но управлять самолетом сможет.

И здесь у них получились разногласия. Я влез на стол, прыгнул и сказал: "Вот, так и получится!".

Наконец, Миролюбов склонился к тому, чтобы разрешить. Написал бумажку: разрешаем попробовать на самолете "УТИ-4", "ЯК-7".

Полет. "Годен на все истребители"

Я думаю: ехать в тот полк, опять ничего не выйдет, так как там требовали, чтобы написали черным по белому, что разрешаем. Тогда я прихожу к майору Ширяеву и прошу, чтобы меня опробовали здесь. И я стал летать в Люберцах с майором Абзианидзе. Сделали мы с ним полет на "УТИ-4". Он говорит:

Как себя чувствуешь?

Я говорю:

Сижу, как в своей машине.

Он говорит:

Я тоже ничего не могу против сказать.

В конце концов, написали заключение: годен на все истребители. Я с этим заключением - к врачам. Те читают и не верят. Я говорю: "Ну, что же теперь мне делать?". Они говорят: "Давайте начальника штаба этой части и летчика, с которым вы летали. Мы все соберемся и дадим окончательное заключение".

Я тогда пошел в отдел кадров просить, чтобы их затребовали в Москву. Они приехали на комиссию, и комиссия дала совместное заключение: разрешаем тренировочные полеты по специальному курсу обучения и, если покажет хорошие результаты, то считать годным в истребительную авиацию. И с этим заключением я поехал в ЗАП и там начал тренироваться. Окончил там курс нормально и попросил, чтобы меня отправили на фронт. Летал я там на "ЛА-5", "ЯК-7" и "УТ-2". До сих пор все идет нормально.

Все это получилось потому, что мне была сделана очень хорошо операция. Я помню еще в госпитале, я как-то в шутку спросил профессора: "Профессор, я летать буду?". Он сказал: "Это дело не мое, мое дело так тебя отремонтировать, чтобы ты через протезы все чувствовал бы". И действительно, где я ни прохожу комиссию, все удивляются, как хорошо сделана мне операция" 24 .

Июль 1943 года.

Примечания
1. Подробнее об истории создания Комиссии и ее деятельности см.: Вклад историков в сохранение исторической памяти о Великой Отечественной войне (На материалах Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР, 1941-1945 гг.). М.; СПб. 2015.
2. 9 апреля 1942 г. за три сбитых немецких транспортных самолета (в воздушных боях 1 и 5 апреля) командование 580го ИАП представило Маресьева к ордену Красного Знамени; несмотря на то, что с 5 апреля 1942 г. он числился без вести пропавшим. Приказ о награждении вышел 23 июня 1942 г.
3. Точная дата, когда проводилась запись интервью, не указана. Вероятнее всего, это произошло в один из дней между 11 июля (первый день работы сотрудников комиссии в авиадивизии) и 20 июля 1943 г., когда Маресьев совершил свой первый боевой вылет в составе 63го гв. иап.
4. ФЗУ - школа фабрично-заводского ученичества
5. Так в документе.
6. МАИ - Московский авиационный институт.
7. ДВК - Дальневосточный край.
8. 296-й иап Юго-Западного фронта.
9. С 31 марта по 19 июня 1942 г. 580й истребительный авиаполк находился в составе 6й ударной авиационной группы, которая принимала участие в Демянской операции - уничтожении окруженной в районе Старой Руссы - Демянска ("Демянский котел") группировки немецко-фашистских войск.
10. В боевых донесениях речь идет о 5 апреля 1942 г.
11. Правильно - 22 апреля.
12. Среди тех ребят, кто первыми обнаружил Маресьева, были Александр Вихров и Сергей Малин.
13. Реглан - мужская куртка особого покроя, в которой рукав составляет одно целое с плечом.
14. Речь идет о Михаиле Васильевиче Вихрове.
15. Правильно - Дехтяренко Андрей Николаевич (1909-1942), старший лейтенант, с марта по июнь 1942 г. комэск 580-го иап. Совершил 39 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 10 и уничтожил на земле 2 самолета противника. 11 июля 1942 г. не вернулся с очередного боевого здания. 21 июля 1942 г. посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
16. Теребинский Николай Наумович (1880-1959) - профессор хирургии, пионер экспериментальной хирургии открытого сердца. В годы войны работал в московских городских больницах, консультант-хирург нескольких эвакогоспиталей.
17. Скорее всего, в журнальной статье речь шла о Дугласе Бадере (1910-1982), английском летчике-асе. Бадер потерял обе ноги в авиационной аварии (1931 г.). Пройдя реабилитацию после ампутации ног, возобновил летные тренировки. В 1939 г. был вновь принят на службу в ВВС Великобритании. В воздушных боях одержал 20 личных побед. В августе 1941 г. был сбит над оккупированной территорией Франции. Спасаясь из сбитого самолета, выпрыгнул с парашютом, при этом потерял один из протезов. Попал в немецкий плен. Освобожден американцами в апреле 1945 г.
18. ВВС Красной Армии.
19. Новиков Александр Александрович (1900-1976), с апреля 1942 г. по апрель 1946 г. командующий ВВС Красной армии, Главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза.
20. Речь идет о 3й школе первоначального обучения пилотов в п. Ибреси Чувашской АССР, где Маресьев впервые после ампутации ног поднялся в небо.
21. Сбытов Николай Александрович(1905-1997), генерал-лейтенант авиации (1943), с мая 1941 г. по январь 1948 г. командующий ВВС Московского военного округа.
22. Речь идет о 65й отдельной авиаэскадрилье связи московского военного округа (г. Люберцы).
23. Скорее всего, речь идет о 22м запасном истребительном авиаполку ВВС МВО в г. Иваново.
24. Научный архив ИРИ РАН. Ф. 2. Раздел I. Оп. 79. Д. 7. Л. 29-33 об.

Эти подробности стали ясны после того, как участники поискового отряда «Находка» нашли точное место падения истребителя

В 1942 году четыре истребителя Як вступили в схватку с 12 фашистскими «мессерами». Младший лейтенант Алексей Маресьев, только что сбивший два «юнкерса», был зажат в клещи, его самолет получил повреждения и рухнул в лесу.

Дальше всем известная история: с перебитыми ногами летчик полз к своим, лишился обеих ступней, но смог на протезах вернуться в строй. Маресьева подбили над вражеской территорией, но он тянул самолет, сколько мог, через линию фронта.

Об этом он рассказывал еще в 1943-м членам Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР. А в середине 90-х поведал то же самое корреспондентам EG.RU.

Тогда, в поганые ельцинские времена, о ветеранах и их подвигах забыли напрочь, про Маресьева вообще думали, что он умер. Но наши сотрудники разыскали легендарного летчика.

Он вспоминал: от удара контузило, куда посадил самолет, определить потом не мог, да и не очень хотел переживать это заново. Пополз на восток, где солнце всходило, там уж точно свои должны были быть.

Самолет героя был сбит 4 марта 1942 г. в Новгородской области.

Нынче выясняется: направься Алексей Петрович в любую другую сторону, получил бы помощь куда быстрее.

В четырех километрах на юг от места падения, в деревне Рабежа, находились вспомогательный пункт управления 34-й армии и штаб 245-й стрелковой дивизии. К северу , возле деревни Русские Новики, располагались заградительный батальон по охране тыла и основной КП 34-й армии. Западнее были проложены охраняемые линии связи, и их круглосуточно патрулировали.

4 апреля 1942 года в воздушном бою был подбит самолёт Алексея Маресьева. Восемнадцать суток лётчик боролся за свою жизнь: через леса и болота он ползком пробирался к советским войскам и несмотря на все трудности — добрался до своих. После тяжелого ранения Алексей Петрович лишился обеих ног, но продолжил боевые полеты и бил вражеские самолёты. Об этом удивительном человеке и пойдёт речь.

На краю гибели. Подвиг лётчика Маресьева

С самого детства Алексей мечтал стать лётчиком, но по состоянию здоровья его не приняли в лётное училище. В 21 год был призван в армию и в 1938 году сбылась мечта — Маресьева направляют в 30-ю Читинскую школу военных пилотов. Позже началась война.

Первый боевой вылет Маресьева состоялся 23 августа 1941 года в районе города Кривой Рог. А 5 апреля произошёл роковой случай — во время боевой операции его самолёт подбили. Маресьев сумел дотянуть самолет до своей территории через линию фронта, и в 4 км севернее деревни Рабежа при попытке совершить вынужденную посадку в лесу упал с высоты 30 метров. Когда Алексей попытался встать — то почувствовал дикую боль, понял, что обе ноги сломаны. Тогда собрав силы и волю он пополз в сторону своих.

Экипирован Маресьев был неплохо: меховой комбинезон, унты и шлем давали шанс продержаться в зимнем лесу. Но он не предполагал, насколько долгим окажется его путешествие. Уже на следующий день ноги опухли так, что идти стало невозможно. Пришлось ползти. Вместо воды он ел снег, питался корой, шишками и мхом. Всего в заснеженном лесу летчик провел 18 суток. Ближе к концу скитаний появились проталины, и Алексей поймал ящерицу. Она ему оставила свой хвост, и бедняга попытался его есть, однако чувство отвращения оказалось сильнее голода… Ночевал Маресьев в оврагах, дно которых выстилал ельником, им же и укрывался.

«Смочу ладонь, приложу к кучке муравейника, насекомые на нее налипнут, я их слизываю и ем» А.П. Маресьев

Восемнадцать суток лётчик через леса и болота ползком пробирался к людям на восток, ориентируясь по солнцу. Его обнаружили жители деревни Плав в Валдайском районе. Серёжа Малин и Саша Вихров. Отец Саши отвез Алексея на подводе в свой дом. Там он провел еще неделю, потом летчика отправили в московский госпиталь.
Перелом конечностей, обморожение. Гипс нельзя наложить, потому что гангрена началась, и обморожение нельзя лечить, потому что кость раздроблена. Пришлось ампутировать. Он вернулся в «строй» уже через год – в июле 1943-го.

Алексей Маресьев после госпиталя

Ещё в госпитале Алексей Маресьев начал тренироваться, готовясь к тому, чтобы летать с протезами. Тренировки продолжались в санатории, куда он был направлен в сентябре 1942 года. В начале 1943 года прошёл медкомиссию и был направлен в Ибресинскую лётную школу (Чувашская АССР).

В феврале 1943 года совершил первый после ранения пробный вылет. Добился отправки на фронт. В июне 1943 года прибыл в 63-й Гвардейский истребительный авиационный полк. Командир полка не отпускал Алексея на боевые задания, так как обстановка в небе накануне Курской битвы была крайне напряжённой. Алексей переживал. Ему посочувствовал командир эскадрильи А. М. Числов и взял с собой в пару на боевой вылет. После нескольких удачных вылетов в паре с Числовым доверие к Маресьеву возросло.

20 июля 1943 года Алексей Маресьев во время воздушного боя с превосходящими силами противника спас жизни двух советских лётчиков и сбил сразу два вражеских истребителя Fw.190, прикрывавших бомбардировщики Ju.87. Боевая слава о Маресьеве разнеслась по всей 15-й воздушной армии и по всему фронту. В полк зачастили корреспонденты, среди них был будущий автор книги «Повесть о настоящем человеке» Борис Полевой.

24 августа 1943 года за спасение жизни двух лётчиков и сбитие двух немецких истребителей старший лейтенант А. П. Маресьев, заместитель командира эскадрильи 63-го гвардейского истребительного авиационного полка 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии 1-го гвардейского истребительного авиационного корпуса 15-й Воздушной армии, удостоен звания Герой Советского Союза.

В 1944 году А. Маресьев согласился стать инспектором-лётчиком и перейти из боевого полка в управление вузов ВВС. Всего за время войны совершил 86 боевых вылетов, сбил 10 самолётов врага: три (по другим данным - четыре) до ранения и семь после.

«Жизнь меня, конечно, потерла. Но, если все начинать сначала, я бы снова стал летчиком. До сих пор не могу вспоминать о небе без особых, благородных чувств. У меня самые счастливые минуты жизни связаны с самолетами. Когда после госпиталя в моей карточке написали: «Годен во все рода авиации», я чувствовал себя на вершине счастья» А.П. Маресьев

После войны летать Маресьеву не дали. И он занялся своим образованием. Окончил ВПШ, Академию общественных наук. Защитил диссертацию по истории. С войны демобилизовался капитаном, в мирное время дошел до полковника

Правила жизни от героя Маресьева

«Пять качеств, необходимых человеку для того, чтобы вырасти настоящим: сила воли, смелость, упорство, мужество, умение преодолевать трудности. Все они между собой связаны, но ни одно нельзя выделить, ни одно убрать» А.П. Маресьев

Фото Алексея Петровича Маресьева: военное и послевоенное фото, фото с семьёй

1 of 13

Документальный фильм телеканала «История» «Алексей Маресьев. Судьба настоящего человека»

Книга Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке»

Книгу Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» разрешили опубликовать только после войны. Говорят, наши пропагандисты боялись, что немцы подумают, будто в Советской Армии плохи дела. Вот, мол, уже и инвалидов воевать посылают.
Сам Алексей Петрович о появлении книги узнал, услышав отрывки по радио. Он позвонил в «Правду», попросил номер телефона Полевого и наконец смог встретиться с автором.
— Полевой действительно не показывал мне книгу до того, как она появилась в магазинах. Когда повесть напечатали, мне подарили экземпляр. Но я ее так и не прочитал. Несколько раз пытался. Но все как-то… В принципе Полевой все написал правильно. Придумал, правда, роман, который якобы был у меня с девушкой Ольгой. Хотя созданный им образ советской девушки мне нравится.

Интересные факты о лётчике Маресьеве

• После крушения самолёта, к обессиленному лётчику подошёл медведь. Любопытствуя над лесным гостем, зверь ударил лапой Маресьева, распоров комбинезон. Кое-как нащупав пистолет, Алексей выпустил в косолапого всю обойму. К счастью, патрон хватило: медведь заревел и рухнул замертво.Чтобы убить косолапого, летчику пришлось израсходовать все патроны, стрелял он практически в упор.
• В госпитале, едва взглянув на пациента с гангреной, дежурный медик отрезал: «Не жилец». Всю ночь умирающий летчик лежал на каталке возле морга. Спасло только то, что мимо проходил главврач. Он осмотрел ноги больного и скомандовал: «Срочно в операционную!»