Разумеется, прежде всего Богатырь в лес ударился: видит, один дуб стоит - он его с корнем вырвал; видит, другой стоит - он его кулаком пополам перешиб; видит, третий стоит и в нем дупло - залез Богатырь в дупло и заснул.
Застонала мать зеленая дубровушка от храпов его перекатистых; побежали из лесу звери лютые, полетели птицы пернатые; сам леший так испугался, что взял в охапку лешачиху с лешачатами - и был таков.
Пошла слава про Богатыря по всей земле. И свои, и чужие, и други, и супостаты не надивятся на него: свои боятся вообще потому, что ежели не бояться, то каким же образом жить? А, сверх того, и надежда есть: беспременно Богатырь для того в дупло залег, чтоб еще больше во сне сил набраться: «Вот ужо проснется наш Богатырь и нас перед всем миром воспрославит». Чужие, в свой черед, опасаются: «Слышь, мол, какой стон по земле пошел - никак, в «оной» земле Богатырь родился! Как бы он нам звону не задал, когда проснется!»
И все ходят кругом на цыпочках и шепотом повторяют: «Спи, Богатырь, спи!»
И вот прошло сто лет, потом двести, триста и вдруг целая тысяча. Улита ехала-ехала, да наконец и приехала. Синица хвасталась-хвасталась, да и в самом деле моря не зажгла. Варили-варили мужика, покуда всю сырость из него не выварили: ау, мужик! Всё приделали, всё прикончили, друг дружку обворовали начисто - шабаш! А Богатырь все спит, все незрячими очами из дупла прямо на солнце глядит да перекатистые храпы кругом на сто верст пущает.
Долго глядели супостаты, долго думали: «Могущественна, должно быть, оная страна, в коей боятся Богатыря за то только, что он в дупле спит!»
Однако стали помаленьку умом-разумом раскидывать; начали припоминать, сколько раз насылались на оную страну беды жестокие, и ни разу Богатырь не пришел на выручку людишкам. В таком-то году людишки сами промеж себя звериным обычаем передрались и много народу зря погубили. Горько тужили в ту пору старики, горько взывали: «Приди, Богатырь, рассуди безвременье наше!» А он, вместо того, в дупле проспал. В таком-то году все поля солнцем выжгло да градом выбило: думали, придет Богатырь, мирских людей накормит, а он, вместо того, в дупле просидел. В таком-то году и города и селенья огнем попалило, не стало у людишек ни крова, ни одежи, ни ежева ; думали: «Вот придет Богатырь и мирскую нужду исправит» - а он и тут в дупле проспал.
Словом сказать, всю тысячу лет оная страна всеми болями
переболела, и ни разу Богатырь ни ухом не повел, ни оком не шевельнул, чтобы узнать, отчего земля кругом стоном стонет.
Что ж это за Богатырь такой?
Многострадальная и долготерпеливая была оная страна и имела веру великую и неослабную. Плакала - и верила; вздыхала - и верила. Верила, что когда источник слез и воздыханий иссякнет, то Богатырь улучит минуту и спасет ее. И вот минута наступила, но не та, которую ждали обыватели. Поднялись супостаты и обступили страну, в коей Богатырь в дупле спал. И прямо все пошли на Богатыря. Сперва один к дуплу осторожненько подступил - воняет; другой подошел - тоже воняет. «А ведь Богатырь-то гнилой!» - молвили супостаты и ринулись на страну.
Супостаты были жестоки и неумолимы. Они жгли и рубили все, что попадало навстречу, мстя за тот смешной вековой страх, который внушал им Богатырь. Заметались людишки, видя лихое безвременье, кинулись навстречу супостату - глядят, идти не с чем. И вспомнили тут про Богатыря, и в один голос возопили: «Поспешай, Богатырь, поспешай!»
Тогда совершилось чудо: Богатырь не шелохнулся. Как и тысячу лет тому назад, голова его неподвижно глядела незрячими глазами на солнце, но уже тех храпов могучих не испускала, от которых некогда содрогалась мать зеленая дубровушка.
Подошел в ту пору к Богатырю дурак Иванушка, перешиб дупло кулаком - смотрит, ан у Богатыря гадюки туловище вплоть до самой шеи отъели.
Спи, Богатырь, спи!
Богатырь
Варяг – 8
* * *
– Дичины набили, девок тож…
– Девок набили? – ухмыльнулся Вальгар Барсучонок, сотник из природных варягов. – Это вы зря. Хошь, научу тебя, Крутояр, как с девками обходиться следует?
Глаза сотника Крутояра недобро сузились:
Артём положил руку ему на плечо, останавливая ссору, показал кивком головы на топчущегося с той стороны стола отрока.
– Чего хотел, Узень? – недовольно проворчал Крутояр, уставившись на своего подначального. – Говори, не мнись, как дев… тьфу, как теля!
Узень, здоровенный хмурый дружинник лет двадцати, пробасил мрачно:
– Не к тебе дело, сотник, князя хочу спросить.
– Спрашивай, – разрешил Артём.
Ему стало любопытно. Узень – дружинник из местных. «Достался» князю вместе с уличским уделом и напрямую обращался к нему впервые.
– О брате твоем спросить хочу, – буркнул Узень. – Почему он, княже, мое место за столом занял? Обидно это!
– Думаю, он не знал, что это место – твое, – заметил Артём. – Попроси его – и он подвинется.
– А если он не захочет?
Артём бросил взгляд на ту часть, где разместились отроки. Илья устроился на самом «верхнем» краю стола младшей дружины. Ведал он иль нет, что занял чужое место, но если и ведал, то это его точно не беспокоило. Уплетал за обе щеки и ничуть не смущался, что раза в полтора мельче своих соседей по столу....
– Не захочет, говоришь? – Артём перевел взгляд на Узня. – Ну так попробуй принудить.
– Но он – твой брат, княже!
– И что? Если это место твое, значит – твое. Ты отрок или девка теремная? Я должен утирать тебе сопли каждый раз, когда тебя обидят? Тогда тебе не за моим столом место, а вон там, – уличский князь кивнул в сторону «женского» стола.
– Значит, можно? – Выражение незаслуженной обиды, только что преобладавшее на квадратном, обрамленном короткой русой бородкой лице Узня сменилось предвкушающе‑агрессивным. – Благодарю, княже!
И отрок вразвалочку двинул к скамье, на которой, среди прочих уличских отроков достоинством повыше, угощался от княжьих щедрот Илья, Серегеев сын.
– Не зашибет? – поинтересовался княжий сотник Крутояр, провожая взглядом широкую спину отрока Узня.
– Он – мой брат. – Артём усмехнулся. – А моему брату негоже за чужой спиной прятаться. Это его должны уважать, а не меня.
– А он сумеет? – усомнился Крутояр. – Узень‑то осерчал. А в гневе он – несдержан, уж я‑то знаю.
– Знаешь, – согласился Артём. – Он ведь из твоей сотни. Но Илья – мой брат, – еще раз повторил уличский князь. – Я не стану утирать ему сопли. Да он и не позволит. А Узень осерчал потому, что думает, будто в своем праве.
– А разве – нет? – спросил Крутояр. – Это ведь его место.
– С чего ты взял? – осведомился Лузгай, командир лучшей сотни Артёма, сидевший по правую руку от князя. – Это княжий стол. И места за ним – все как есть княжьи. И мы с тобой тоже княжьи. Станешь спорить?
– Нет, не стану. Но если мой отрок обидит…
– Довольно! – оборвал его Артём. – Да, согласен, Илья против Узня маловат, так и я, Крутояр, росточком не вышел. А кто в этой трапезной против меня устоит?
– Я бы попробовал! – тут же заявил сидевший рядом с Лузгаем хузарин Борх. – Только – конно.
– Попробуешь, – пообещал Артём. – Но не сегодня. И не со мной, а с Ильей. А я погляжу, чему братишку твои и мои родичи прошлым летом обучили. А теперь помолчим. И посмотрим.
Эта сатирическая сказка, написанная в 1886 году, не была издана при жизни Салтыкова-Щедрина - ни легально, ни подпольно. Только в 1922 году «Богатырь» был впервые опубликован в научно-историческом журнале «Красный архив».
В первоначальной версии сказки в образе спящего в дупле Богатыря Салтыков-Щедрин намеревался изобразить народ в состоянии пассивности. Однако в окончательной редакции народно-эпическое значение слова «богатырь» изменено на противоположное - теперь «богатырь» не народ, а самодержавие. Едкий иронический смысл нового образа Богатыря призван был разоблачить слепую веру и древние предрассудки тонущего в бедах и нищете люда о могущественной силе и доблести монарха, защитника слабых и обиженных.
В некотором царстве Богатырь родился. Баба-яга его родила, вспоила, вскормила, выхолила, и когда он с коломенскую версту вырос, сама на покой в пустыню ушла, а его пустила на все четыре стороны: иди, Богатырь, совершай подвиги!
Разумеется, прежде всего Богатырь в лес ударился; видит, один дуб стоит - он его с корнем вырвал; видит, другой стоит - он его кулаком пополам перешиб; видит, третий стоит и в нем дупло - залез Богатырь в дупло и заснул.
Застонала мать зеленая дубравушка от храпов его перекатистых; побежали из лесу звери лютые, полетели птицы пернатые; сам леший так испугался, что взял в охапку лешачиху с лешачатами - и был таков.
Прошла слава про Богатыря по всей земле. И свои, и чужие, и други, и супостаты не надивятся на него: свои боятся вообще потому, что ежели не бояться, то каким же образом жить? А сверх того, и надежда есть: беспременно Богатырь для того в дупло залег, чтоб еще больше во сне сил набраться: «Вот ужо проснется наш Богатырь, и нас перед всем миром воспрославит». Чужие в свой черед опасаются: слышь, мол, какой стон по земле пошел - никак, в «оной» земле Богатырь родился! Как бы он нам звону не задал, когда проснется!
И все ходят кругом на цыпочках и шепотом повторяют: «Спи, Богатырь, спи!»
И вот прошло сто лет, потом двести, триста и вдруг целая тысяча. Улита ехала-ехала да, наконец, и приехала. Синица хвасталась-хвасталась да и в самом деле моря не зажгла. Варили-варили мужика, покуда всю сырость из него не выварили: ау, мужик!
Всё приделали, всё прикончили, друг дружку обворовали начисто - шабаш! А Богатырь все спит, все незрячими очами из дупла прямо на солнце глядит да перекатистые храпы кругом на сто верст пущает.
Долго глядели супостаты, долго думали: могущественна, должно быть, оная страна, в коей боятся Богатыря за то только, что он в дупле спит!
Однако стали помаленьку умом-разумом раскидывать; начали припоминать, сколько раз насылались на оную страну беды жестокие, и ни разу Богатырь не пришел на выручку людишкам.
В таком-то году людишки сами промеж себя звериным обычаем передрались и много народу зря погубили. Горько тужили в ту пору старики, горько взывали: «Приди, Богатырь, рассуди безвременье наше!» А он вместо того в дупле проспал. В таком-то году все поля солнцем выжгло да градом выбило: думали, придет Богатырь, мирских людей накормит, а он вместо того в дупле просидел. В таком-то году и города, и селенья огнем попалило, не стало у людишек ни крова, ни одежи, ни ежева; думали: вот придет Богатырь и мирскую нужду исправит - а он и тут в дупле проспал.
Словом сказать, всю тысячу лет оная страна всеми болями переболела, и ни разу Богатырь ни ухом не повел, ни оком не шевельнул, чтобы узнать, отчего земля кругом стоном стонет.
Что ж это за Богатырь такой?
Многострадальная и долготерпеливая была оная сторона и имела веру великую и неослабную. Плакала - и верила, вздыхала - и верила. Верила, что когда источник слез и воздыханий иссякнет, то Богатырь улучит минуту и спасет ее. И вот минута наступила, но не та, которую ждали обыватели. Поднялись супостаты и обступили страну, в коей Богатырь в дупле спал. И прямо все пошли на Богатыря. Сперва один к дуплу осторожненько подступил - воняет; другой подошел - тоже воняет. «А ведь Богатырь-то гнилой!» - молвили супостаты и ринулись на страну.
Супостаты были жестоки и неумолимы. Они жгли и рубили все, что попадало навстречу, мстя за тот смешной вековой страх, который внушал им Богатырь. Заметались людишки, видя лихое безвременье, кинулись навстречу супостату - глядят, идти не с чем.
Тогда совершилось чудо: Богатырь не шелохнулся. Как и тысячу лет тому назад, голова его неподвижно глядела незрячими глазами на солнце, но уже тех храпов могучих не испускала, от которых некогда содрогалась мать зеленая дубравушка.
Подошел в ту пору к Богатырю дурак Иванушка, перешиб дупло кулаком - смотрит, ан у Богатыря гадюки туловище вплоть до самой шеи отъели.
Спи, Богатырь, спи!
В некоторой стране родился Богатырь. Родила его и вырастила Баба-яга. Он вырос высокий и грозный. Родительница его отдыхать уехала, и получил он свободу невиданную.
Не зная на что силы потратить, отправился в лес. Начал там силу пытать, деревья с корнем рвать, а когда утомился, залез в огромное дупло и заснул. От его раскатистого храпа долго земля содрогалась. Боялись его сонного люди и звери.
Слава о нем дошла до чужих краев, где удивлялись его могуществу и опасались, полагая, что неспроста он спать лег, видно, сил набирается. На родине им гордились и возлагали большие надежды, шепотом разговаривали, на цыпочках вокруг ходили.
Он проспал сто, двести и всю тысячу лет. Сначала враги думали, что сильна та страна, в которой боятся богатыря лишь за то, что он в дупле спит, да постепенно стали вспоминать, что не раз беда приходила, а силач не проснулся и помощи не оказал. Были засухи и голод, драки, болезни и стихийные бедствия, обнищание, а соне все нипочем, глаз не открыл и ухом не повел.
Терпелива и многострадальна была судьба его отчизны, народ верил в своего защитника и ждал, надеясь, что в последний момент он пробудится.
Тем временем враги начали страх терять, и пошли войной на Богатыря. Осторожно подступали, но почувствовав смердящий запах, устроили расправу жестокую. Все уничтожили на своем пути. Последний раз народ воззвал к храбрецу. Не услышав его храпов, Иван дурак кулаком расколол дупло, и стало ясно, что гадюки все тело Богатыря до шеи съели.
В образе страны терпеливой и многострадальной просматривается Россия, где для народа характерно полагаться на Сильную Личность, царя или героя, который придет и наведет порядок. Каждый раз в своем тщетном ожидании народ обманывался. Салтыков-Щедрин высмеивает неоправданный страх и самого героя, который, обладая силой непобедимой, растратил ее на сон и глупости, оставаясь глух и слеп к нуждам своих соотечественников. Автор поднимает тему гражданского долга и ответственности каждого человека за свою родину, судьбу и благополучие.
Картинка или рисунок Богатырь
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Жизнь Арсеньева Бунин
Роман И. Бунина Жизнь Арсеньева - одно из самых значительных творений этого автора. Многие эпизоды жизни Арсеньева являются автобиографическими, взятыми Буниным из своей жизни.
- Краткое содержание Три пальмы Лермонтова
В известном стихотворении Михаила Лермонтова «Три пальмы» зеленые красавицы безуспешно ждут на отдых в тени своих ветвей путников. Журчит студеная струя родниковой воды среди пустыни у пальм.
- Краткое содержание Айтматов Джамиля
В начале рассказа герой смотрит на небольшую картину в простенькой рамке и вспоминает свою юность. Дальше повествование переносится в годы Великой Отечественной войны.
- Краткое содержание Лебедянь Тургенева
- Краткое содержание Казакевич Звезда
Из-за весенней распутицы наступление советских войск было приостановлено. Среди бескрайних лесов Западной Украины застряли в грязи санитарные автобусы и машины с продовольствием, артиллерийский полк и обоз с боеприпасами.
Александр Мазин
Богатырь
© Мазин А., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *– Дичины набили, девок тож…
– Девок набили? – ухмыльнулся Вальгар Барсучонок, сотник из природных варягов. – Это вы зря. Хошь, научу тебя, Крутояр, как с девками обходиться следует?
Глаза сотника Крутояра недобро сузились:
Артём положил руку ему на плечо, останавливая ссору, показал кивком головы на топчущегося с той стороны стола отрока.
– Чего хотел, Узень? – недовольно проворчал Крутояр, уставившись на своего подначального. – Говори, не мнись, как дев… тьфу, как теля!
Узень, здоровенный хмурый дружинник лет двадцати, пробасил мрачно:
– Не к тебе дело, сотник, князя хочу спросить.
– Спрашивай, – разрешил Артём.
Ему стало любопытно. Узень – дружинник из местных. «Достался» князю вместе с уличским уделом и напрямую обращался к нему впервые.
– О брате твоем спросить хочу, – буркнул Узень. – Почему он, княже, мое место за столом занял? Обидно это!
– Думаю, он не знал, что это место – твое, – заметил Артём. – Попроси его – и он подвинется.
– А если он не захочет?
Артём бросил взгляд на ту часть, где разместились отроки. Илья устроился на самом «верхнем» краю стола младшей дружины. Ведал он иль нет, что занял чужое место, но если и ведал, то это его точно не беспокоило. Уплетал за обе щеки и ничуть не смущался, что раза в полтора мельче своих соседей по столу.
– Не захочет, говоришь? – Артём перевел взгляд на Узня. – Ну так попробуй принудить.
– Но он – твой брат, княже!
– И что? Если это место твое, значит – твое. Ты отрок или девка теремная? Я должен утирать тебе сопли каждый раз, когда тебя обидят? Тогда тебе не за моим столом место, а вон там, – уличский князь кивнул в сторону «женского» стола.
– Значит, можно? – Выражение незаслуженной обиды, только что преобладавшее на квадратном, обрамленном короткой русой бородкой лице Узня сменилось предвкушающе-агрессивным. – Благодарю, княже!
И отрок вразвалочку двинул к скамье, на которой, среди прочих уличских отроков достоинством повыше, угощался от княжьих щедрот Илья, Серегеев сын.
– Не зашибет? – поинтересовался княжий сотник Крутояр, провожая взглядом широкую спину отрока Узня.
– Он – мой брат. – Артём усмехнулся. – А моему брату негоже за чужой спиной прятаться. Это его должны уважать, а не меня.
– А он сумеет? – усомнился Крутояр. – Узень-то осерчал. А в гневе он – несдержан, уж я-то знаю.
– Знаешь, – согласился Артём. – Он ведь из твоей сотни. Но Илья – мой брат, – еще раз повторил уличский князь. – Я не стану утирать ему сопли. Да он и не позволит. А Узень осерчал потому, что думает, будто в своем праве.
– А разве – нет? – спросил Крутояр. – Это ведь его место.
– С чего ты взял? – осведомился Лузгай, командир лучшей сотни Артёма, сидевший по правую руку от князя. – Это княжий стол. И места за ним – все как есть княжьи. И мы с тобой тоже княжьи. Станешь спорить?
– Нет, не стану. Но если мой отрок обидит…