А грин рассказы читать. Александр Грин. Романы, повести, рассказы. Судьба, взятая за рога

ВВЕДЕНИЕ

I РОМАНЫ И ПОВЕСТИ

АЛЫЕ ПАРУСА

БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ

БЛИСТАЮЩИЙ МИР

ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ

II РАССКАЗЫ

III ТВОРЧЕСКИЙ МЕТОД А.ГРИНА

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Авантюрные по своим сюжетам, книги Грина духовно богаты и возвышенны, они заряжены мечтой обо всем высоком и прекрасном и учат читателей мужеству и радости жизни. И в этом Грин глубоко традиционен, несмотря на все своеобразие его героев и прихотливость сюжетов. Иногда кажется даже, что он намеренно густо подчеркивает эту моралистическую традиционность своих произведений, их родственность старым книгам, притчам. Так, два своих рассказа, "Позорный столб" и "Сто верст по реке", писатель, конечно же, не случайно, а вполне намеренно заключает одним и тем же торжественным аккордом старинных повестей о вечной любви: "Они жили долго и умерли в один день..."

В этом красочном смешении традиционного и новаторского, в этом причудливом сочетании книжного элемента и могучей, единственной в своем роде художественной выдумки, вероятно, и состоит одна из оригинальнейших черт гриновского дарования. Отталкиваясь от книг, прочитанных им в юности, от великого множества жизненных наблюдений, Грин создавал свой мир, свою страну воображения, какой, понятно, нет на географических картах, но какая, несомненно, есть, какая, несомненно, существует - писатель в это твердо верил - на картах юношеского воображения, в том особом мире, где мечта и действительность существуют рядом.

Писатель создавал свою страну воображения, как кто-то счастливо сказал, свою "Гринландию", создавал ее по законам искусства, он определил ее географические начертания, дал ей сияющие моря, по крутым волнам пустил белоснежные корабли с алыми парусами, тугими от настигающего норд-веста, обо значил берега, поставил гавани и наполнил их людским кипением, кипением страстей, встреч, событий...

Но так ли уж далеки его романтические вымыслы от реальности, от жизни? Герои рассказа Грина "Акварель" - безработный пароходный кочегар Классон и его жена прачка Бетси - нечаянно попадают в картинную галерею, где обнаруживают этюд, на котором, к их глубокому изумлению, они узнают свой дом, свое неказистое жилище. Дорожка, крыльцо, кирпичная стена, поросшая плющом, окна, ветки клена и дуба, между которыми Бетси протягивала веревки, - все было на картине то же самое... Художник лишь бросил на листву, на дорожку полосы света, подцветил крыльцо, окна, кирпичную стену красками раннего утра, и кочегар и прачка увидели свой дом новыми, просветленными глазами: "Они оглядывались с гордым видом, страшно жалея, что никогда не решатся заявить о принадлежности этого жилья им. "Снимаем второй год", - мелькнуло у них. Классон выпрямился. Бетси запахнула на истощенной груди платок..." Картина неведомого художника расправила их скомканные жизнью души, "выпрямила" их.

Гриновская "Акварель" вызывает в памяти знаменитый очерк Глеба Успенского "Выпрямила", в котором статуя Венеры Милосской, однажды увиденная сельским учителем Тяпушкиным, озаряет его темную и бедную жизнь, дает ему "счастье ощущать себя человеком". Это ощущение счастья от соприкосновения с искусством, с хорошей книгой испытывают многие герои произведений Грина. Вспомним, что для мальчика Грэя из "Алых парусов" картина, изображающая бушующее море, была "тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя". А небольшая акварель - безлюдная дорога среди холмов, - названная "Дорогой никуда", поражает Тиррея Давенанта. Юноша, полный радужных надежд, противится впечатлению, хотя зловещая акварель и "притягивает, как колодец"... Как искра из темного камня, высекается мысль: найти дорогу, которая вела бы не никуда, а "сюда", к счастью, что в ту минуту пригрезилось Тиррею.

И, может быть, точнее сказать так: Грин верил, что у каждого настоящего человека теплится в груди романтический огонек. И дело только в том, чтобы его раздуть. Когда гриновский рыбак ловит рыбу, он мечтает о том, что поймает большую рыбу, такую большую, "какую никто не ловил". Угольщик, наваливающий корзину, вдруг видит, что его корзина зацвела, из обожженных им сучьев "поползли почки и брызнули листьями"... Девушка из рыбацкого поселка, наслушавшись сказок, грезит о необыкновенном моряке, который приплывет за нею на корабле с алыми парусами. И так сильна, так страстна ее мечта, что все сбывается. И необыкновенный моряк и алые паруса.

Странен и непривычен был Грин в обычном кругу писателей-реалистов, бытовиков, как их тогда называли. Чужим он был среди символистов, акмеистов, футуристов... "Трагедия плоскогорья Суан" Грина, вещь, которую я оставил в редакции условно, предупредив, что она может пойти, а может и не пойти, вещь красивая, но слишком экзотическая..." Это строки из письма Валерия Брюсова, редактировавшего в 1910-1914 годах литературный отдел журнала "Русская мысль". Они очень показательны, эти строки, звучащие, как приговор. Если даже Брюсову, большому поэту, чуткому и отзывчивому на литературную новизну, гриновская вещь показалась хотя и красивой, но слишком экзотической, которая может пойти, а может и не пойти, то каково же было отношение к произведениям странного писателя в других российских журналах?

Между тем для Грина его повесть "Трагедия плоскогорья Суан" (1911) была вещью обычной: он так писал. Вторгая необычное, "экзотическое", в обыденное, примелькавшееся в буднях окружающей его жизни, писатель стремился резче обозначить великолепие ее чудес или чудовищность ее уродства. Это было его художественной манерой, его творческим почерком.

Моральный урод Блюм, главный персонаж повести, мечтающий о временах, "когда мать не осмелится погладить своих детей, а желающий улыбнуться предварительно напишет завещание", не являлся особенной литературной новинкой. Человеконенавистники, доморощенные ницшеанцы в ту пору, "в ночь после битвы" 1905 года, сделались модными фигурами. "Революционеру по случаю", Блюму родственны по своей внутренней сущности и террорист Алексей из "Тьмы" Леонида Андреева, возжелавший, "чтобы все огни погасли", и пресловутый циник Санин из одноименного романа М. Арцыбашева, и мракобес и садист Триродов, коего Федор Сологуб в своих "Навьих чарах" выдавал за социал-демократа.

Сюжеты Грина определялись временем. При всей экзотичности и причудливости узоров художественной ткани произведений писателя во многих из них явственно ощущается дух современности, воздух дня, в который они писались. Черты времени иной раз так приметно, так подчеркнуто выписываются Грином, что у него, признанного фантаста и романтика, они кажутся даже неожиданными. В начале рассказа "Возвращенный ад" (1915) есть, например, такой эпизод: к известному журналисту Галиену Марку, одиноко сидящему на палубе парохода, подходит с явно враждебными намерениями некий партийный лидер, "человек с тройным подбородком, черными, начесанными на низкий лоб волосами, одетый мешковато и грубо, но с претензией на щегольство, выраженное огромным пунцовым галстуком...". После такой портретной характеристики уже догадываешься, какую примерно партию представляет сей лидер. Но Грин считал нужным сказать об этой партии поточнее (рассказ ведется в форме записок Галиена Марка).

"Я видел, что этот человек хочет ссоры, - читаем мы, - и знал - почему. В последнем номере "Метеора" была напечатана моя статья, изобличающая деятельность партии Осеннего Месяца".

Литературное наследие Грина гораздо шире, многообразнее, чем это можно предположить, зная писателя лишь по его романтическим новеллам, повестям и романам. Не только в юности, но и в пору широкой известности Грин наряду с прозой писал лирические стихи, стихотворные фельетоны и даже басни. Наряду с произведениями романтическими он печатал в газетах и журналах очерки и рассказы бытового склада. Последней книгой, над которой писатель работал, была его "Автобиографическая повесть", где он изображает свою жизнь строго реалистически, во всех ее жанровых красках, со всеми ее суровыми подробностями.

Он и начинал свой литературный путь как "бытовик", как автор рассказов, темы и сюжеты которых он брал непосредственно из окружающей его действительности. Его переполняли жизненные впечатления, вдосталь накопленные в годы странствий по белу свету. Они настоятельно требовали выхода и ложились на бумагу, кажется, в их первоначальном облике, нимало не преображенные фантазией; как случилось, так и писалось. В "Автобиографической повести", на тех ее страницах, где Грин описывает дни, проведенные им на уральском чугунолитейном заводе, читатель найдет те же картины неприглядных нравов рабочей казармы, что и в рассказе "Кирпич и музыка", совпадают даже некоторые ситуации и подробности. А в напарнике юноши Гриневского, угрюмом и злом "дюжем мужике", вместе с которым он с утра до поздней ночи ("75 копеек поденно") просеивал уголь в решетах, можно без труда узнать прототип кудластого и злого, черного от копоти Евстигнея.

Рассказ о Евстигнее входил в первую книгу писателя "Шапка-невидимка" (1908). В ней напечатаны десять рассказов, и почти о каждом из них мы вправе предположить, что он в той или иной степени списан с натуры. На своем непосредственном опыте познал Грин безрадостное житье-бытье рабочей казармы, сидел в тюрьмах, по месяцам не получая весточки с воли ("На досуге"), ему были знакомы перипетии "таинственной романтической жизни" подполья, как это изображено в рассказах "Марат", "Подземное", "В Италию", "Карантин"... Такого произведения, которое бы называлось "Шапкой-невидимкой", в сборнике нет. Но заглавие это выбрано, разумеется, не случайно. В большей части рассказов изображены "нелегалы", живущие, на взгляд автора, как бы под шапкой-невидимкой. Отсюда название сборника. Сказочное заглавие на обложке книжки, где жизнь показана совсем не в сказочных поворотах... Это очень показательный для раннего Грина штрих.

Александр Степанович Грин

Собрание сочинений в шести томах

Том 1. Рассказы 1906-1910

В. Вихров. Рыцарь мечты

Мечта разыскивает путь, –

Закрыты все пути;

Мечта разыскивает путь, –

Намечены пути;

Мечта разыскивает путь, –

Открыты ВСЕ пути.

А. С. Грин «Движение». 1919.

С первых шагов Грина в литературе вокруг его имени стали складываться легенды. Были среди них безобидные. Уверяли, например, что Грин – отличнейший стрелок из лука, в молодости он добывал себе пищу охотой и жил в лесу на манер куперовского следопыта… Но ходили легенды и злостные.

Свою последнюю книгу, «Автобиографическую повесть» (1931), законченную в Старом Крыму, Грин намеревался предварить коротким предисловием, которое он так и озаглавил: «Легенда о Грине». Предисловие было написано, но не вошло в книгу, и сохранился от него лишь отрывок.

«С 1906 по 1930 год, – писал Грин, – я услышал от собратьев по перу столько удивительных сообщений о себе самом, что начал сомневаться – действительно ли я жил так, как у меня здесь (в „Автобиографической повести“. – В.В. ) написано. Судите сами, есть ли основание назвать этот рассказ „Легендой о Грине“.

Я буду перечислять слышанное так, как если бы говорил от себя.

Плавая матросом где-то около Зурбагана, Лисса и Сан-Риоля, Грин убил английского капитана, захватив ящик рукописей, написанных этим англичанином…

„Человек с планом“, по удачному выражению Петра Пильского, Грин притворяется, что не знает языков, он хорошо знает их…»

Собратья по перу и досужие газетчики, вроде желтого журналиста Петра Пильского, изощрялись, как могли, в самых нелепых выдумках о «загадочном» писателе.

Грина раздражали эти небылицы, они мешали ему жить, и он не раз пытался от них отбиться. Еще в десятых годах во вступлении к одной из своих повестей писатель иронически пересказывал версию об английском капитане и его рукописях, которую по секрету распространял в литературных кругах некий беллетрист. «Никто не мог бы поверить этому, – писал Грин. – Он сам не верил себе, но в один несчастный для меня день ему пришла в голову мысль придать этой истории некоторое правдоподобие, убедив слушателей, что между Галичем и Костромой я зарезал почтенного старика, воспользовавшись только двугривенным, а в заключение бежал с каторги…»

Горька ирония этих строк!

Правда, что жизнь писателя была полна странствий и приключений, но ничего загадочного, ничего легендарного в ней нет. Можно даже сказать так: путь Грина был обычным, протоптанным, во многих своих приметах типичным жизненным путем писателя «из народа». Совсем не случайно некоторые эпизоды его «Автобиографической повести» так живо напоминают горьковские страницы из «Моих университетов» и «В людях».

Жизнь Грина была тяжела и драматична; она вся в тычках, вся в столкновениях со свинцовыми мерзостями царской России, и, когда читаешь «Автобиографическую повесть», эту исповедь настрадавшейся души, с трудом, лишь под давлением фактов, веришь, что та же рука писала заражающие своим жизнелюбием рассказы о моряках и путешественниках, «Алые паруса», «Блистающий мир»… Ведь жизнь, кажется, сделала все, чтобы очерствить, ожесточить сердце, смять и развеять романтические идеалы, убить веру во все лучшее и светлое.

Александр Степанович Гриневский (Грин – его литературный псевдоним) родился 23 августа 1880 года в Слободском, уездном городке Вятской губернии, в семье «вечного поселенца», конторщика пивоваренного завода. Вскоре после рождения сына семья Гриневских переехала в Вятку. Там и прошли годы детства и юности будущего писателя. Город дремучего невежества и классического лихоимства, так красочно описанный в «Былом и думах», Вятка к девяностым годам мало в чем изменилась с той поры, как отбывал в ней ссылку Герцен.

«Удушливая пустота и немота», о которых писал он, царили в Вятке и в те времена, когда по ее окраинным пустырям бродил смуглый мальчуган в серой заплатанной блузе, в уединении изображавший капитана Гаттераса и Благородное Сердце. Мальчик слыл странным. В школе его звали «колдуном». Он пытался открыть «философский камень» и производил всякие алхимические опыты, а начитавшись книги «Тайны руки», принялся предсказывать всем будущее по линиям ладони. Домашние попрекали его книгами, бранили за своевольство, взывали к здравому смыслу. Грин говорил, что разговоры о «здравом смысле» приводили его в трепет сызмальства и что из Некрасова он тверже всего помнил «Песню Еремушке» с ее гневными строчками:

– В пошлой лени усыпляющий
Пошлых жизни мудрецов,
Будь он проклят, растлевающий
Пошлый опыт – ум глупцов!

«Пошлый опыт», который некрасовская нянечка вдалбливает в голову Еремушке («Ниже тоненькой былиночки надо голову клонить»…), вдалбливали и Грину. Очень похожую песню певала ему мать.

«Я не знал нормального детства, – писал Грин в своей „Автобиографической повести“. – Меня в минуты раздражения, за своевольство и неудачное учение, звали „свинопасом“, „золоторотцем“, прочили мне жизнь, полную пресмыкания у людей удачливых, преуспевающих. Уже больная, измученная домашней работой мать со странным удовольствием дразнила меня песенкой:

Ветерком пальто подбито,
И в кармане ни гроша,
И в неволе –
Поневоле –
Затанцуешь антраша!
. . . . . . . . . . . . . . .
Философствуй тут как знаешь
Иль как хочешь рассуждай,
А в неволе –
Поневоле –
Как собака, прозябай!

Я мучился, слыша это, потому что песня относилась ко мне, предрекая мое будущее…»

Грина потрясала чеховская «Моя жизнь» со все решительно объясняющим ему подзаголовком «Рассказ провинциала». Грин считал, что этот рассказ лучше всего передает атмосферу провинциального быта 90-х годов, быта глухого города. «Когда я читал этот рассказ, я как бы полностью читал о Вятке», – говорил писатель. Многое из биографии провинциала Мисаила Полознева, вознамерившегося жить «не так, как все», было уже ведомо, было выстрадано Грином. И в этом нет ничего удивительного. Чехов запечатлел приметы эпохи, а юноша Гриневский был ее сыном. Интересно в этом отношении признание писателя о своих ранних литературных опытах.

«Иногда я писал стихи и посылал их в „Ниву“, „Родину“, никогда не получая ответа от редакций, – рассказывал Грин. – Стихи были о безнадежности, беспросветности, разбитых мечтах и одиночестве, – точь-в-точь такие стихи, которыми тогда были полны еженедельники. Со стороны можно было подумать, что пишет сорокалетний чеховский герой, а не мальчик…»

Конечно же, впечатления бытия ложились у Грина на бумагу не натуралистически, конечно же, они преображались его художественной фантазией. Уже в первых его сугубо "прозаических", бытовых вещах прорастают зерна романтики, появляются люди с огоньком мечты. В том же кудластом, ожесточившемся Евстигнее разглядел писатель этот романтический огонек. Его зажигает в душе галаха музыка. Образ романтического героя рассказа "Марат", открывающего "Шапку-невидимку", был, несомненно, подсказан писателю обстоятельствами известного "каляевского дела". Слова Ивана Каляева, объяснявшего судьям, почему он в первый раз не бросил бомбу в карету московского губернатора (там сидели женщина и дети), почти дословно повторяет герой гриновского рассказа. Произведений, написанных в романтико-реалистическом ключе, в которых действие происходит в российских столицах или в каком-нибудь окуровском уезде, у Грина немало, не на один том. И, пойди Грин по этому, уже изведанному пути, из него, безусловно, выработался бы отличный бытописатель. Только тогда Грин не был бы Грином, писателем оригинальнейшего склада, каким мы знаем его теперь.

ГРИН (наст. фам. Гриневский) Александр Степанович (1880-1932), русский писатель.
В романтико-фантастических повестях «Алые паруса» (1923), «Бегущая по волнам» (1928), романах «Блистающий мир» (1924), «Дорога никуда» (1930) и рассказах выразил гуманистическую веру в высокие нравственные качества человека.
* * *
ГРИН Александр Степанович (наст. фам. Гриневский) , русский писатель.
Дом-музей А. Грина
Детство и юность провел в Вятке. Отец, поляк, был сослан в Сибирь после участия в Польском восстании 1863-1864, где стал помощником управляющего пивным заводом, затем работал бухгалтером в земской больнице; мать была из мещан, умерла, когда Грину исполнилось 13 лет. Воспитанием мальчика было некому заниматься, однако его начальное образование было домашнее. Учился в Александровском реальном училище (лучше давались гуманитарные предметы), из которого был исключен за стихотворную сатиру на преподавателя, затем - в Вятском городском училище (окончил в 1896). Рано увлекся чтением. Особенно любил читать про путешествия, связанные с морем. Его любимыми авторами стали Фенимор Купер, Эдгар По, Александр Дюма, Даниэль Дефо, Майн Рид, Роберт Стивенсон. К этому периоду относятся первые юношеские стихотворные опыты Грина. Будучи по натуре мечтателем и страстным любителем приключений, будущий писатель в 16 лет уехал из Вятки в Одессу, где, желая стать моряком, устроился матросом, плавал в Египет. Затем перепробовал немало других профессий, был писцом, банщиком, сплавщиком, работал старателем на Уральских золотых приисках, в рыбацкой артели, но пришлось и бродяжничать. В 1901, отчасти по желанию отца, записался солдатом в 213-й Оровайский резервный батальон (Пенза), откуда в 1902, сблизившись с эсерами, дезертировал. В качестве члена подпольной эсеровской организации занимался пропагандистской работой в Нижнем Новгороде, Саратове, Тамбове, Киеве, Одессе, Севастополе. В программе эсеров Грина привлекали отсутствие жесткой партийной дисциплины, обещание всеобщего счастья после революции. В ноябре 1903 за эту деятельность был первый раз арестован, дважды в 1907 и 1910 его ссылали.
В 1906 появились его первый рассказ «Заслуга рядового Пантелеева» и книга «Слон и Моська», носящие агитационный характер (тиражи были изъяты цензурой и уничтожены). Цикл опубликованных произведений о революционной России открыл рассказ «В Италию» (1906). Подпись А. Грин впервые была поставлена под рассказом «Случай» (1907). В 1908 вышел сборник «Шапка-невидимка», в котором отразилось уже переосмысленное отношение писателя к эсерам, явное неприятие некоторых их идейных позиций. Во время ссылки 1910 в Архангельскую губернию Грин написал ряд «северных» рассказов («Ксения Турпанова», «Зимняя сказка»), герои которых, мучимые скукой, стремятся изменить свою жизнь, наполнить ее смыслом. Ранние рассказы Грина написаны в духе реалистической литературы 1900-х гг., писатель только пытался нащупать свой путь в литературе. «Скудная» на тепло и любовь жизнь Грина, тяга к приключениям, усилили его стремление к неизведанному, идеальному. Грина все больше привлекали герой, выламывающийся из устоявшегося образа жизни большинства обывателей («Она», 1908), идея создания сильного романтического героя («Воздушный корабль», 1909).
В 1909 увидела свет новелла «Остров Рено» - первое подлинно романтическое произведение Грина. Матрос Тарт, оказавшись на экзотическом острове и проникнувшись его природой, не пожелал вернуться на корабль к своей команде, поскольку решил сохранить обретенную на острове свободу. Но одиночество привело Тарта к гибели. Тематически близки «Острову Рено» произведения, герои которых - яркие, но одинокие личности: «Колония Ланфиер» (1910), «Трагедия плоскогорья Суан» (1912), «Синий каскад Теллури» (1912), «Зурбаганский стрелок» (1913), «Капитан Дюк» (1915), «Битт-Бой, приносящий счастье» (1918). Постепенно персонажи Грина менялись, не замыкаясь на собственном мире.
В 1910 Грин вышел из эсеровской организации, в 1912 был принят литературной средой, сблизившись с А. И. Куприным, А. И. Свирским. Начал сотрудничать в периодических изданиях, до 1917 опубликовал более 350 рассказов, стихотворений, повестей. В годы Первой мировой войны в творчестве писателя наступил длительный кризис, вызванный внутренними колебаниями автора. Грин воспринимал современную ему эпоху как антиэстетическую («Повесть, оконченная благодаря пуле», 1914). В рассказах 1914-1916 чувствовалось вызванное воздействием эстетики Эдгара По, тяготение писателя к «загадочному» («Возвращенный ад», 1915). В 1916 писатель попытался дать оценку собственному творчеству и на основе этой оценки выразить свое отношение к искусству. Искусство для Грина стало основой личного существования, уходом в иную, более совершенную реальность, себя он считал символистом. В конце 1916 за дерзкий отзыв о царе Грин был вынужден уехать из России и поселиться в Финляндии. Узнав о Февральской революции, по шпалам вернулся в Петроград (очерк «Пешком на революцию», 1917). Революцию воспринял восторженно, однако эти настроения оказались скоротечными. Уже в рассказах «Восстание» (1917), «Рождение грома» (1917), «Маятник души» (1917) ощущается чувство отторжения писателем новой реальности. Размышлениям о социализме посвящен памфлет «Волдырь, или Добрый Папа» - в нем Грин с раздражением пишет, что революция происходит не так «красиво», как ожидалось. В 1919 печатался только в журнале «Пламя» под редакцией А. В. Луначарского. Здесь был опубликован его стихотворный рассказ «Фабрика Дрозда и Жаворонка», наполненный верой в прекрасное, с которой Грин начинал свой жизненный и творческий путь. Осенью 1919 писатель был мобилизован в качестве рядового в Красную Армию. В этот период зародился замысел и появился первый «набросок» повести-феерии «Алые паруса» (1921), ставшей одним из самых известных произведений Грина. Герои повести - Ассоль и Грей - обладают редким даром «иного» видения мира, их исключительность в том, что они умеют делать чудеса собственными силами. После тяжелейших испытаний Гражданской войны Грин, несмотря на нужду, продолжал работать. В 1923 появился роман «Блистающий мир» (1923), в котором трагическая гибель главного героя Друды - результат внутренних сомнений автора в возможности достижения идеала.
В 1925 писатель выпустил роман «Золотая цепь», в 1928 - «Бегущая по волнам» - один из самых сложных и знаковых. В «Бегущей по волнам» вновь прозвучал мотив иллюзорности любой мечты. Только творческому человеку, по мнению автора, можно в полной мере прочувствовать тонкую природу этой иллюзии.
С середины 1920-х Грина печатали все реже, главным образом в малоизвестных изданиях. С 1924 жил в Феодосии, в 1930 переехал в Старый Крым. Материальное неблагополучие, тяжелая болезнь сломили писателя. Трагическим чувством безысходности наполнен его последний роман с символическим названием «Дорога никуда» (1930). Через два месяца после выхода романа в свет Грин скончался. В конце 1930-х гг. появилось несколько критических статей (К. Зелинского, М. Шагинян, К. Паустовского), в которых наконец был признаны талант писателя, его уникальное видение мира. Но всеобщее признание творчество Грина получило только в 1960-е гг.
Некоторые произведения Грина («Алые паруса», «Бегущая по волнам» и др.) были удачно экранизированы.
Реальная окружающая жизнь отторгала мир Грина вместе с его создателем. Все чаще появлялись критические замечания о ненужности писателя, создавался миф об "иностранце в русской литературе", Грина все меньше печатали. Больной туберкулезом писатель уехал в 1924 в Феодосию, где испытывал крайнюю нужду, а в 1930 перебрался в поселок Старый Крым, где и скончался 8 июля 1932 года.