Преподаватель православной гимназии Елена Мельникова - о подлости, великодушии и искорках света
Библию можно читать бесконечно. На уроках часто рассказываю ученикам историю о сёстрах Марфе и Марии. Когда в их дом пришёл Иисус Христос, Марфа кинулась накрывать на стол, готовить обед, хлопотала на кухне, а Мария села у Его ног и стала слушать. Марфе это не понравилось: «Господи! Или Тебе нужды нет, что сестра одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне». Но Иисус ответил: «Марфа! Ты суетишься о многом, а одно только нужно… Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё».
Ничто из материального, о чём мы порой так печёмся, не заполнит пустоту души. В вечность она уходит, взяв с собою лишь добродетели, взращенные в сердце человека.
«Житие святого Филарета Милостивого» - это история богача, который своё богатство раздавал нуждающимся. И даже когда у него остался единственный вол, он и его отдал многодетной семье. Но промыслом Божиим в селение пожаловали царские послы, они искали невесту для будущего правителя и выбрали дочь Филарета, которая превзошла соперниц добротой и скромностью. Император щедро одарил Филарета. Так к нему вернулось богатство. История подтверждает истину: «Да не оскудеет рука дающего».
Прошлым летом прочитала новый роман Захара Прилепина «Обитель». Склоняю голову перед силой духа заключённых Соловецкого лагеря, особенно репрессированных епископов Русской Православной Церкви. Видом они были неказисты, но их словам внимали даже самые матерые бандиты. Своими молитвами священнослужители спасли жизнь многим людям. А вот некоторые сильные и крепкие телом лагерники легко продавали души свои ради лишней порции щей...
То, что есть люди подлые, лживые - мы и так хорошо знаем. Но журналист и православный писатель Наталья Сухинина старается находить хоть какие-то искорки света в этом мире. В её книге «Времена года» есть рассказ «Зачем человеку тёплая поддевка». Героиня - бабушка с больными ногами, которая сидит у подъезда и всем, кто утром идёт мимо, говорит: «Спаси тебя, Господи! Дай Бог тебе хорошо поработать!» Понимаете, она могла бы, как множество других старушек, рассматривать проходящих и обсуждать, насколько у кого короткая юбка. Но она Богу служит, даже сидя на колченогом стуле.
В другом произведении Н. Сухининой «Полёт одуванчиков» - история христианского великодушия. Классический любовный треугольник: муж, жена и разлучница. Но выход из него вовсе не классический. Жена не осуждает супруга, а пытается понять его чувства, прощает и даже рада, что тот будет счастлив. Любовница не рассуждает, как сейчас многие: «Жена не стенка, подвинется», а мучается, что дети останутся без отца, что на чужом несчастье своего счастья не построишь... Супругам удалось вернуться к прежним отношениям, но только потому, что во главу угла они поставили не свою эгоистическую любовь, а чувства другого человека и интересы детей. Да, это редкий случай.
Ещё одну повесть Н. Сухининой хочу назвать - «Прощание славянки». Она про детей войны. И про то, как Господь их хранил в самых невероятных условиях. Вот один случай. Изголодавшийся мальчишка видит мёртвую лошадь. Удача! Можно оторвать кусочки мяса и накормить брата и сестру. Но обмёрзшие руки совсем не слушаются на ледяном ветру. Вдруг - перед глазами немецкий сапог. Мальчик понимает, что фашист может пристрелить его прямо здесь, на месте. Но он… протягивает ребёнку нож, чтобы тот отрезал кусок мяса. И враг может быть милосердным.
Франца Кафку современники, видимо, плохо слышали, и он пытался донести свои мысли с помощью притч. Они краткие, но очень экспрессивные. Когда я читаю их детям на уроках, они слушают, затаив дыхание.
Вот, например, притча «Коршун ».
«Это был коршун, он долбил мне клювом ноги. (Читает наизусть. - Прим. авт.). Башмаки и чулки он уже изорвал, а теперь клевал голые ноги. Долбил неутомимо, потом несколько раз беспокойно облетал вокруг меня и снова продолжал свою работу. Мимо проходил какой-то господин, он минутку наблюдал, потом спросил, почему я это терплю.
- Я же беззащитен, - отозвался я. - Птица прилетела и начала клевать, я, конечно, старался её отогнать, пытался даже задушить, но ведь такая тварь очень сильна. Коршун уже хотел наброситься на моё лицо, и я предпочёл пожертвовать ногами. Сейчас они почти растерзаны.
- Зачем же вам терпеть эту муку? - сказал господин. - Достаточно одного выстрела - и коршуну конец.
- Только и всего? - спросил я. - Может быть, вы застрелите его?
- Охотно, - ответил господин. - Но мне нужно сходить домой и принести ружье. А вы в состоянии потерпеть ещё полчаса?
- Ну, не знаю, - ответил я и постоял несколько мгновений неподвижно, словно оцепенев от боли, потом сказал:
- Пожалуйста, сходите. Во всяком случае, надо попытаться...
- Хорошо, - согласился господин, - потороплюсь...
Во время этого разговора коршун спокойно слушал и смотрел то на меня, то на господина. Тут я увидел, что он всё понял; он взлетел, потом резко откинулся назад, чтобы сильнее размахнуться, и, словно метальщик копья, глубоко всадил мне в рот свой клюв. Падая навзничь, я почувствовал, что свободен и что в моей крови, залившей все глубины и затопившей все берега, коршун безвозвратно захлебнулся».
Школьники спорят о смысле притчи, рассуждаютв своих эссе: «Если ты причиняешь зло другим, то сам рано или поздно в нём захлебнёшься…», «Нельзя пассивно плыть по течению жизни. Мы всеми силами должны творить эту жизнь, уподобляясь Творцу»...
О смешном и добром детстве 70-х годов пишет современная писательница Наринэ Абгарян. В её лёгких, ироничных рассказах мир предстаёт глазами ребёнка. Читаешь, и накрывает тоска по простому человеческому общению… Нам его так не хватает в век инновационных технологий.
У французского писателя Вольтера есть фраза: «Каждый должен возделывать свой сад». Выражение, конечно, философское, в нём есть глубокий смысл. Если каждый создаст в своей душе «райский сад», то мир станет чище и добрее.
Записала Лидия Ларионова.
Фото Александра Фирсова.
Под фото:
Е. Мельникова:«Ничто из материального, о чём мы порой так печёмся, не заполнит пустоту души».
От редакции. Уважаемые читатели, этим материалом мы завершаем рубрику «Год литературы». Надеемся, она была вам интересна. И каким бы ни был следующий год (а это будет Год кино), читайте больше, читайте хорошие книги и вообще - читайте.
В процессе создания Вольтером новой концепции человека важнейшую роль сыграла его полемика с философско-религиозной антропологией Паскаля.
Блез Паскаль (1623–1662) был, с одной стороны, одним из крупнейших французских математиков и физиков XVII в., занявшим почетное место в ряду творцов нового экспериментально-математического естествознания. Но, с другой стороны, Паскаль после тяжелого душевного кризиса стал фанатичным приверженцем христианства в его особенно мрачной - янсенистской - трактовке. Ради строгого исполнения заветов этой религии он отказался даже от продолжения своих научных исследований, доставлявших ему огромную творческую радость; религиозный фанатик буквально убил в Паскале замечательного ученого. Примкнув к янсенистам, Паскаль принял активное участие в их борьбе с иезуитами, заклеймив последних в "Письмах к провинциалу" (1656–1657). Этот шедевр полемической литературы, высоко оценивавшийся Вольтером, объективно имел широкую антиклерикальную направленность, выходящую за рамки блестящего разоблачения морально-политического цинизма и беспринципности иезуитов. Однако сам Паскаль своей критикой иезуитов не только не думал подрывать доверие к христианству в целом, а всячески старался укрепить его пошатнувшийся авторитет. В сочинении, над которым Паскаль работал многие годы и которое под названием "Мысли" было опубликовано после его смерти, он предпринял попытку дать новое философское обоснование христианской вере, сокрушая атеизм и всякое свободомыслие. Хотя ряд моментов этого произведения был неприемлем для ортодоксальных теологов, в целом оно было взято на вооружение ревнителями католицизма, и Просвещение XVIII в. нашло "Мысли" уже прочно инкорпорированными в противостоящую ему идеологию. Не удивительно, что не только Вольтер, но и другие выдающиеся философы-просветители (Дидро, Д"Аламбер, Кондорсе) считали необходимым подвергнуть критике данное произведение. Хотя Вольтер критиковал непосредственно только паскалевские "Мысли", "ни для кого не оставалось скрытым, что он схватился один на один с религией" (28, 42).
Полемика просветителей с Паскалем имела своим смысловым ядром проблему человека , поскольку именно ее специфическое истолкование лежало в основе паскалевской апологии христианства, которую можно поэтому назвать антропологической и которую современные зарубежные паскалеведы предпочитают именовать "экзистенциальной" из-за ее сходства с положениями религиозной ветви экзистенциализма. Способ обоснования "истинности" христианской религии четко определен самим Паскалем в плане его сочинения: "Первая часть: ничтожество человека без бога. Вторая часть: счастье человека с богом. Другими словами, первая часть: природа испорчена (основываться на самой природе). Вторая часть: есть восстановитель (основываться на св. писании)" (31, 198).
Отталкиваясь от того факта, что человеку свойственны противоречивые влечения, чувства, мысли и поступки, Паскаль усматривал в этом доказательство правильности христианского учения о человеке как онтологически двойственном и в этом смысле "противоестественном" существе, в котором бренное тело оживотворено бессмертной душой. Вольтер, соглашаясь с тем, что один и тот же человек может временами быть то добродетельным, то порочным, то самоотверженным, то эгоистичным, то разумным, то безрассудным, не считает, однако, что это объясняется предполагаемой двойственностью природы человека, попеременным преобладанием в нем то действия души, то действия тела. Ведь подобная противоречивость, замечает Вольтер с известной долей иронии, может быть наблюдаема у всех живых существ, в том числе таких, которым ни один христианин не рискнет приписать бессмертную душу: собака то ласкается к людям, то кусает их; курица вначале заботится о своих цыплятах, а затем перестает обращать на них внимание; дерево то покрыто листьями, то голо. И даже в неживых предметах можно найти какие-то аналогии этим противоречиям: зеркало, например, отражает то один предмет, то другой. По мнению Вольтера, было бы нелепым на основании этих фактов заключать, что все перечисленные вещи образованы сочетанием естественных и сверхъестественных принципов; разумнее сделать вывод, что каждая вещь, будучи в сущности единой как природное образование, имеет много различных свойств и способов действия, некоторые из которых противоположны по отношению к другим. "С этой точки зрения, - возражает Вольтер Паскалю, - человек не загадка, как вы изображаете, чтобы иметь удовольствие обожествить его; человек представляется находящимся на своем месте в природе" (6, 22 , 30).
Фундаментальный тезис паскалевской антропологии - "ничтожество" человека. Оно выражается, во-первых, в том, что, согласно Паскалю, человек из-за фатальной ограниченности своих познавательных способностей не в состоянии постичь ни Вселенную как определенную целостность, ни каждую отдельную вещь в ней. Вторым проявлением ничтожества человека Паскаль объявлял его подверженность страданиям и его смертность, уподобляя жизнь людей на земле плачевной судьбе узников, осужденных на казнь. Наконец, выражением ничтожества человека являются, по Паскалю, всевозможные пороки (он объясняет их "первородным грехом"), из-за которых людям следует с отвращением смотреть на себя. Единственным светлым пятном человеческого существования Паскаль считал разум, возвышающий его обладателей над всяким иным бытием. Но величие "мыслящего тростника" сводилось Паскалем… к осознанию человеком себя жалким и ничтожным существом. После этого Паскалю казался совершенно неизбежным вывод: только вера в бога как создателя и промыслителя мира, служение богу и надежда на его бесконечное милосердие могут избавить человека от отчаяния. Этот вывод вместе с тем рассматривался Паскалем как главное основание для веры в бога. "Мне кажется, - полемизировал Вольтер, - что общий замысел Паскаля, когда он писал свои "Мысли", состоял в том, чтобы представить человека в одиозном свете; он выступал против человеческой природы примерно так же, как против иезуитов. Он ставит в вину сущности нашей природы то, что свойственно только некоторым людям; он красноречиво оскорбляет человеческий род. Я осмеливаюсь принять сторону человечества против этого возвышенного мизантропа; я осмеливаюсь утверждать, что мы не являемся ни столь дурными, ни столь несчастными, как считал он" (6, 22 , 28).
Соглашаясь с тем, что человеческое знание о бесконечности Вселенной никогда не может быть исчерпывающе полным, Вольтер в полемике с Паскалем делает упор на то, что, несмотря на известную ограниченность познавательных способностей человека, он в настоящее время все же очень многое знает и границы его знаний постоянно расширяются, а это не дает оснований говорить о его "ничтожестве". "Мы, - подчеркивает Вольтер, - знаем многие истины; мы сделали множество полезных изобретений; утешимся, что мы не знаем отношений, которые могут существовать между пауком и кольцом Сатурна, и продолжим изучение того, что в наших силах" (там же, 54). Паскалевскому ужасу перед бесконечностью Вселенной Вольтер противополагает горделиворадостное осознание могущества человека перед лицом его впечатляющих творений на земле, где он в силу этого не имеет оснований чувствовать себя чужаком. "Что касается меня, - заявлял Вольтер, - то когда я вижу Париж или Лондон, у меня нет никаких поводов впадать в то отчаяние, о котором говорит Паскаль. Я вижу город, который ничем не походит на пустынный остров, но является процветающим и цивилизованным поселением, где люди счастливы настолько, насколько это позволяет человеческая природа" (там же, 34).
Одно из доказательств радикальной испорченности человеческой природы самой по себе Паскаль усматривал в том, что она побуждает каждого человека заботиться о себе и превращает его в эгоиста. Для Вольтера же любовь человека к себе, если она - как это должно быть - освещена уразумением фактической взаимозависимости благополучия всех живущих в обществе индивидов, не противопоставляет отдельную личность другим людям, а соединяет ее с ними в благожелательном сотрудничестве. "Невозможно, - считал Вольтер, - чтобы общество могло образоваться и существовать без любви человека к самому себе, подобно тому как невозможно производить детей без вожделения и думать о пропитании без аппетита. Любовь к нам самим - это основа любви к другим; мы полезны человеческому роду через наши взаимные потребности, - это основание всякого общения, это вечная связь люден. Без любви человека к себе не было бы изобретено ни одного ремесла и не образовалось бы общество даже из десяти человек. Любовь к себе, которую каждое животное получило от природы, учит нас уважать любовь, которую испытывают к себе другие. Закон направляет эту любовь, а религия (в той деистической форме, как ее понимал Вольтер. - В. К. ) ее совершенствует" (там же, 36).
Да и, признаться, никогда не знал имен никаких визирей и муфтиев. И о происшествии, о котором вы мне говорите, не имею понятия. Я полагаю, что вообще люди, которые вмешиваются в общественные дела, погибают иной раз самым жалким образом и что они этого заслуживают. Но я-то нисколько не интересуюсь тем, что делается в Константинополе; хватит с меня и того, что я посылаю туда на продажу плоды из сада, который возделываю.
— Должно быть, у вас обширное и великолепное поместье? — спросил Кандид у турка.
— У меня всего только двадцать арпанов, — отвечал турок. — Я их возделываю сам с моими детьми; работа отгоняет от нас три великих зла: скуку, порок и нужду.
Кандид, возвращаясь на ферму, глубокомысленно рассуждал по поводу речей этого турка. Он сказал Панглосу и Мартену:
— Судьба доброго старика, на мой взгляд, завиднее судьбы шести королей, с которыми мы имели честь ужинать.
— Будем работать без рассуждений, — сказал Мартен, — это единственное средство сделать жизнь сносною.
* * *
Так как герои «Кандида», лишенные внутреннего мира, не могут выработать собственных идей естественным путем, в процессе внутренней эволюции, автору приходится позаботиться о том, чтобы снабдить их этими идеями извне. Такой окончательной идеей для Кандида становится пример турецкого старца, заявляющего, что не знает и никогда не знал имен муфтиев и визирей: «Я полагаю, что вообще люди, которые вмешиваются в общественные дела, погибают иной раз самым жалким образом и что они этого заслуживают. Но я-то нисколько не интересуюсь тем, что делается в Константинополе; хватит с меня того, что я посылаю туда на продажу плоды из сада, который возделываю».
В уста того же восточного мудреца Вольтер вкладывает прославление труда (после «Робинзона» очень частый мотив в литературе Просвещения, в «Кандиде» выраженный в самой емкой, философской форме): «Работа отгоняет от нас три великих зла: скуку, порок и нужду».
Пример счастливого старца подсказывает Кандиду окончательную формулировку его собственной жизненной позиции: «Надо возделывать наш сад». В этих знаменитых словах Вольтер выражает итог развития просветительской мысли: каждый человек должен четко ограничить свое поле деятельности, свой «сад», и работать на нем неуклонно, постоянно, бодро, не ставя под вопрос полезность и смысл своих занятий, так же, как садовник изо дня в день возделывает сад. Тогда труд садовника окупается плодами. В «Кандиде» говорится, что жизнь человека тяжела, но переносима, нельзя предаваться отчаянию — на смену созерцанию должно прийти действие.
Надо возделывать наш сад
В октябре этого года галерее Anna Nova, одной из самых больших галерей Петербурга и России, исполнилось 10 лет. Для современного искусства в России, где такой бизнес вряд ли можно связать с быстрыми деньгами, это большой срок. За годы у галереи сложился свой круг художников, которые росли, в том числе и непосредственно благодаря ее работе.
27 ноября в галерее открывается юбилейная выставка, озаглавленная фразой Вольтера — «Надо возделывать наш сад», взятой из наиболее читаемого и публикуемого произведения Вольтера “Кандид, или оптимизм”.
"Вынесенная в заглавие фраза - последняя в сочинении, нечто вроде программы или вывода, выстраданного героями "Кандида, или оптимизма". В финале повести Вольтер собрал горемычных и вечно спорящих персонажей на маленькой ферме, где они находят примирение своих противоречий в совместной аграрной работе. Повестка дня сдула пыль с этого хрестоматийного произведения. Условия, в которые инспирировали его создание - стихийные бедствия, войны, повсеместное религиозное воспаление, крах утопических просвещенческих проектов, "закручивание гаек", сегодня вызывают сильную эмпатию.
Однако, "возделывание" - отнюдь не проповедь аполитичности и эскапизма, как этот пассаж иногда воспринимается. Это призыв заниматься своим делом, идти по выбранной дороге, как бы ни бурлил мир вокруг, трудиться и конституировать себя через труд, какие бы грозные тучи не стояли на горизонте.
Подводя итог первым десяти годам работы, галерея Anna Nova представляет выставку "Надо возделывать наш сад". Планируя экспозицию, мы изначально отказались от идеи делать тематический проект, предоставляя возможность художественной разноголосице самой очертить круг проблем и сюжетов, занимающих авторов. Каждому участнику достались свои "6 соток" галерейного пространства и свобода использовать их по своему усмотрению.
Надеемся, что плодами нашего садоводства в дальнейшем станут новые ролевые модели, поведенческие типы и художественные языки, способные описывать надвигающийся мир. Хочется верить, что рекомендация из "Кандида" и фигура его автора будут вдохновлять на поиск форм полнокровного существования искусства в новых условиях. Впереди у нас много совместной работы, которая, по словам Вольтера, "отгоняет от нас три великих зла: скуку, порок и нужду".
Художники:
Александр Дашевский, Юрий Александров, Денис Патракеев, Иван Плющ, Ирина Дрозд, Ростан Тавасиев, Стас Багс, Сергей Шеховцов, Игорь Шуклин, Юлдус Бахтиозина, Хаим Сокол, Илья Гришаев, Петр Швецов, Влад Кульков, Марья Дмитриева, Анатолий Белкин, Глюкля, арт-группа МЫЛО.
Специально к этому событию, интерьер ресторана будет полностью преобразован галереей Anna Nova с помощью арт-инсталляций и картин.
Кроме того, барное меню ресторана пополнится коктейлями, созданными при участии художников галереи, и посвященными мировым звездам contemporary art.
Таким образом, гости ресторана смогут погрузиться в симбиоз искусства гастрономического и искусства визуального.
Характерная для эпохи Просвещения тенденция освобождения разума и свободы воли из душной темницы религиозной узколобости получила свое начало в разуме юного француза, родившегося 21 ноября 1694 года в Париже. Родовое древо Франсуа-Мари Аруэ уходило корнями в слои ремесленников юго-западной провинции Пуату, однако, начиная с деда великого философа, каждое следующее поколение семьи стало подниматься на ступеньку выше по социальной лестнице, и он продолжил эту семейную традицию не только в рамках своей семьи, но и в духовном развитии для всего человечества. Таким образом, будущему «Прометею», как окрестили мыслителя его противники за попытки сделать искусство доступным более широкому кругу лиц, случилось появиться на свет в дворянской семье государственного служащего.
На склад ума и просвещенные взгляды Вольтера огромное влияние оказал его первый наставник аббат Франсуа Кастанье де Шатонеф, благодаря которому поэт уже в четырехлетнем возрасте знал наизусть одно из самых либертерианских и сатирических произведений того времени - поэму «Моизада», популярное в среде аристократии высшего порядка, выражавшей недовольство полномочиями монарха. В результате такого воспитания, учеба в иезуитском монастыре хоть и помогла юному дарованию приобрести знания, необходимые для полноценной светской жизни, но абсолютно не нашла отклика в душе творца, хотя и воспитала в нем умение придерживаться своей точки зрения, несмотря на отсутствие возможности ее озвучить.
Закончив обучение в монастыре, Вольтер, вопреки многочисленным попыткам отца определить его на государственную службу, решает посвятить свою жизнь творчеству. В возрасте шестнадцати лет он принимает участие в поэтическом конкурсе Академии и пишет «Оду на обет Людовика XIII». Однако судьи отдают предпочтение работе другого конкурсанта, протеже одного из членов Академии. Не в силах вытерпеть несправедливость такого решения, поэт высмеивает Академию в острой форме в своем произведении «Трясина». После такого поступка ему пришлось скрываться от возможных угроз в замке друга семьи, но поэма нашла большой отклик в широком круге публики и даже была подпольно напечатана в Голландии, что и продемонстрировало поэту силу слова и важность выражения своего мнения, независимо от последствий.
После прихода к власти регента Филиппа Орлеанского, Вольтер попадает в Бастилию за сочиненную над ним сатиру. Однако он уже осознавал всю эфемерность физических страданий, по сравнению с моральными пытками неиспользования своих дарований или их эксплуатации исключительно в корыстном русле и сокрытия их результатов от общественности. Поэтому, находясь в самой известной тюрьме для государственных преступников, он продолжает работу над поэмой «Эдип», начатой несколькими годами ранее. Благодаря хлопотам влиятельных товарищей, Вольтера выпускают на свободу. Его поэма на длительное время занимает сцену Парижского театра, принося поэту признание, прощение регента и финансовое благополучие, которое он укрепляет успешными и ловкими операциями с деньгами.
Спустя несколько лет Вольтер снова попадает в Бастилию, став жертвой интриги придворного де Рогана, чье самолюбие творец уязвил в состязании остроумием при высшем свете. Однако через две недели поэта выпускают из заточения, с условием выезда из страны. Так начинается путешествие поэта по Англии, изучение английского языка и знакомство с работами выдающихся британских мыслителей-деистов, а также проба пера в роли историографа. Итогом такой ссылки становится обогащение Вольтера новыми идеями и творческими планами, множество новых и полезных знакомств, а также выход одного из опорных произведений его творчества – «Философские письма». В этой книге писатель идеализировал и превозносил учения английских философов касательно приоритета материалистично-эмпирического восприятия жизни в противовес устаревшей набожной Франции. Разумеется, книга произвела во Франции эффект взорвавшейся бомбы, и поэту пришлось бежать в Голландию.
Когда шум утих, Вольтер вернулся на родину, однако более десяти лет не искушал судьбу своим появлением в Париже. Его новым пристанищем стал замок Сирей-сюр Блэз, владелицей которого была мадам дю Шатле. Этот период жизни автора был чрезвычайно плодотворным, в хозяйке замка он нашел не только партнера для любовных игр, но и напарника для научной деятельности, многочисленные результаты которой они регулярно отправляли в столицу. В то же время завязывается долгосрочная переписка Вольтера с наследным принцем Пруссии, впоследствии коронованным как Фридрих II. Такая дружба вызывает интерес Французского правительства, и, выполнив деликатное поручение родного двора, он находит снисхождение и обретает вес и на Родине. Ему удается попасть в Версаль и занять пост камергера и придворного историографа, однако оказать существенное влияния на роль жизни страны не в его силах, и он на несколько недель сбегает из Парижа в замок своей давней подруги графини Мэнской.
В 1750 году, по приглашению короля Фридриха II, он отправляется в Пруссию. Первоначальная эйфория от свободы выражения мыслей и просвещенного круга общения сменяется апатией ввиду «связанных рук» и более чем сдержанных полномочий. Вольтер дает зарок никогда не приближаться к монаршим особам и не жить при дворе, какие бы блага ему не сулили. Он приобретает три поместья, одно в Швейцарии и два во Франции, и начинает вести независимый образ жизни. Количество источников дохода Вольтера неуклонно растет – ссуды аристократам, мастерские, гонорары за издание многочисленных сочинений, операции с финансами. Таким образом, Вольтер становится одним из богатейших людей Франции.
Даже на склоне лет Вольтер не утратил ни капли своей плодовитости, имея сотни корреспондентов (среди которых были и августейшие особы) и выпуская огромное количество сочинений. Используя каждый удобной момент, чтобы навести прицел своего сарказма на мишень религии, выпускает множество недорогих брошюр для нелегального распространения, подписываясь самыми разнообразными именами, чтобы избежать наказания.
Спустя почти 30 лет отсутствия в столице, Вольтер решает посетить ее. Его ожидает теплый прием народа, плен внимания всего светского общества и обилие идей для дальнейшей работы. Однако болезнь не дает писателю воплотить все свои мечты, и, спустя несколько месяцев, он умирает.
Через 13 лет после смерти его прах помещают в Пантеон, где хранятся останки большинства французских деятелей. В саду наследия автора насчитывается свыше 100 прекрасных цветов его работ, намного опередивших свое время и по сей день ассоциирующихся с революцией, просвещением и гуманизмом.
Матвей Кострыгин