Колдунья, волшебница, фея… Как иначе назвать ту, что в начале ХХ века смогла зачар овать миллионы читателей?..
Несколько десятилетий имя Чарской было окутано ореолом если не всенародного, то вседетского обожания. Её любили, перед ней преклонялись, к ней обращались, как к оракулу и провидцу.
Кем же была эта властительница дум? Неужели и вправду волшебницей? В какой-то мере да - очень уж много странного и загадочного связано с именем писательницы и её книгами.
Они - то ли феи, то ли колдуньи - приходят к нам ниоткуда и уходят в никуда. Вот и Чарская. Казалось бы, её отделяет от нас всего столетие - срок не бог весть какой, однако факты её биографии до сих пор не установлены точно. Начать хотя бы с даты и места рождения. Есть, правда, документ, где чёрным по белому написано, что предъявительница его «родилась 19 числа января 1875 года». Однако сама Чарская утверждала, что появилась на свет «в городе бывшем Петрограде, теперь Ленинграде, в 1879 году» .
Но может быть, все эти документы существуют лишь для отвода глаз? И на самом деле некая сказочная волшебница просто решила пошалить, приняв образ девочки Лиды Вороновой, которая жила в городке Шлиссельбурге, где служил её отец, и которая так сильно отличалась от сверстниц?..
Лида очень мучилась своей непохожестью: «Почему я переживаю всё острее и болезненней, чем другие? Почему у других не бывает таких странных мечтаний, какие бывают у меня?.. Почему другие живут, не зная тех ужасных волнений, которые переживаю я?»
Волнения эти не были плодом болезненного детского воображения. Лида рано лишилась матери, отца своего любила горячо, почти фанатично, и долго не могла примириться с его вторым браком и приходом ненавистной мачехи. Несколько раз она даже убегала из дома. Кончилось тем, что Лиду отвезли в Петербург и определили в Павловский институт.
Живой, свободолюбивой девочке институт казался чуть ли не тюрьмой. Суровая дисциплина, постоянная зубрёжка, скудная еда, грубая одежда - всё поначалу отталкивало и возмущало её. Но со временем отношение изменилось. Лидия Алексеевна признавалась впоследствии, что годы учёбы многое ей дали. Она стала спокойнее, терпимее, сдержаннее, увлеклась чтением и даже сочинительством.
Через шесть лет институт благородных девиц был успешно окончен. И вскоре юная выпускница Лидия Воронова вышла замуж за офицера Бориса Чурилова.
Замужество оказалось недолговечным, почти мимолётным. Несмотря на рождение сына, супруги расстались. Возвращаться под родительский кров Лидия Алексеевна не захотела. И вовсе не из-за мачехи. К тому времени «непримиримые враги» не только примирились, но горячо полюбили друг друга. Ещё во время учёбы в Павловском институте Лида заболела оспой, и если бы не самоотверженная забота мачехи, которая оставила мужа и маленьких детей, чтобы ухаживать за падчерицей, девочка не выжила бы. После такого случая о вражде не могло быть и речи. И всё же в родной дом Лидия Алексеевна не вернулась, её влекла самостоятельная жизнь.
Несомненные артистические способности, редкое обаяние и яркий темперамент позволили молодой женщине выдержать конкурс на Драматических курсах при Императорском театральном училище. А по его окончании она безо всякой протекции поступила в Александринский театр, где и прослужила более четверти века - с 1898-го по 1924-й год.
Но второстепенные и эпизодические роли, на которых подвизалась Чарская (это её театральный псевдоним), не приносили душевного удовлетворения и материального благополучия. Тогда она попробовала себя в сочинительстве, благо всегда питала к нему склонность. И обнаружила, что пишется ей легко и свободно. Однажды она даже призналась: «Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасываю одну страницу за другой» .
«Задушевное слово» (так назывались два журнала товарищества М.О.Вольф - для младшего и старшего возраста) с удовольствием стало печатать никому не известную, но такую яркую, искреннюю и занимательную писательницу. Первая же повесть - «Записки институтки» (1901) - принесла ей известность. Затем последовали «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «За что? Моя повесть о самой себе»… И наконец, книги хлынули поистине всесокрушающим потоком. Это были рассказы и повести, стихи и пьесы, сказки для малышей и романы для взрослых. Всего за неполные двадцать лет Чарская написала около восьмидесяти книг.
Казалось, они возникали без малейшего усилия, как будто по мановению руки, и мгновенно разлетались по всей России, порой даже пересекая её границы и появляясь то в Чехии, то в Германии, то в Англии, то во Франции. И везде читатели, прежде всего - юные читательницы, с замиранием сердца и трепетом повторяли имя своего литературного кумира. Это было уже не признание, даже не успех, это было чистой воды колдовство. Право, ничем иным подобный ажиотаж объяснить невозможно - ну не художественными же достоинствами произведений Чарской!
Справедливости ради придётся признать: до уровня большой литературы Лидии Алексеевне было никак не подняться. Сентиментальность, экзальтированность, даже истеричность её книг, бесконечно повторяемые приёмы и образы, неряшливый стиль, примитивный язык - всё это и многое другое позволило молодому тогда критику К.И.Чуковскому назвать обожаемую и боготворимую писательницу «гением пошлости» и «фабрикой ужасов» . Его статья «Лидия Чарская» увидела свет в 1912 году. Буквально каждое слово в этой блестящей статье разило наповал. Но только не Чарскую. Удары словно не достигали цели и совершенно не тревожили волшебницу. Стоило ей поднести к губам свою колдовскую дудочку, как читательские души следовали за ней безропотно и зачарованно.
Конец всему этому наваждению положил 1917 год, когда в директивном порядке были отменены все маги и волшебники. Чарскую перестали печатать (четыре вещички для малышей, вышедшие под псевдонимом «Н.Иванова», не в счёт), а все прежние издания её книг были изъяты из библиотек и уничтожены.
Когда-то, ещё на вершине успеха, Лидия Алексеевна заметила: «Если бы отняли у меня возможность писать, я перестала бы жить» . Однако она прожила ещё долго, около двадцати лет - трудных и печальных лет. Одиночество и нищета выпали на долю уже немолодой женщины. Сын Юрий погиб в гражданскую, сражаясь в рядах Красной Армии. Других родственников не осталось. Читателей и почитателей разбросало по свету. И теперь некогда беспощадный К.И.Чуковский хлопотал о материальной помощи для всеми забытой писательницы.
Она ушла незаметно, как уходят все волшебницы, оставив нам последнюю грустную загадку. Могила Лидии Алексеевны находится в Санкт-Петербурге на Смоленском кладбище. Но некоторые очевидцы утверждают, что видели в посёлке Чкаловский Краснодарского края старый надгробный камень с полустёршейся надписью, в которой якобы можно угадать имя Чарской.

Ирина Казюлькина

ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л.А.ЧАРСКОЙ

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ: [В 32 т.]. - М.: Приход храма Св. Духа Сошествия, 2006-2007.
Ещё недавно книги Лидии Чарской считались библиографической редкостью. Однако теперь многие издательства перепечатывают их с таким рвением, что дело дошло - ни много, ни мало - до «Полного собрания сочинений».
К сожалению, это издание вызывает ряд вопросов, ответы на которые найти довольно затруднительно.
Во-первых, каким образом в 32 сравнительно небольших тома удалось втиснуть 80 (по одним данным) или 160 (по другим) романов и повестей? Если же это не удалось, с какой стати собрание гордо именуется «полным»?
Во-вторых, все академические издания требуют серьёзного научного подхода: развёрнутых комментариев, обширного справочно-библиографического аппарата. Почему же ни в одном из тридцати двух томов мы не находим ничего подобного?
И, наконец, в-третьих, оправдано ли стремление издателей вернуть в круг чтения детей и подростков XXI века полузабытые архаичные книги сомнительных литературных достоинств, да к тому же в таких пугающих количествах?
Остаётся добавить, что «Полное собрание сочинений» Лидии Чарской в целом достаточно «полно» отражает её творчество. Здесь представлены знаменитые «институтские» повести, исторические произведения и сказки.

ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ: Повесть для детей. - М.: Хронографъ, 2004. - 222 с.: ил. - (Дет. православное чтение).
Гимназия, институт - любимое место действия многих произведений Чарской. И неудивительно. Она как никто другой знала, помнила и умела изобразить быт и нравы этих учебных заведений. Но будет ли близкой и понятной история героини старой «гимназической повести» современным российским школьницам?

РОМАНТИЧЕСКИЕ ИСТОРИИ ДЛЯ ДЕВОЧЕК. - М.: ЭКСМО, 2005. - 512 с.: ил. - (Дет. б-ка).
В этом сборнике есть почти всё, что было так дорого сердцу Лидии Чарской: любимые героини, сильные чувства, роковые встречи, опасные приключения. И главное, есть сама Чарская, её детские переживания, мечты и страхи, которыми она щедро поделилась с героями и читателями.

СИБИРОЧКА: Повесть / Худож. Е.Попкова. - М.: Астрель: АСТ, 2001. - 190 с.: ил. - (Любимые книги девочек).
Не слишком ли много опасных встреч для беззащитной малышки? И волки, и медведи, и разбойники. Вполне достаточно, чтобы не оторваться от книжки до самого конца.

СКАЗКИ ГОЛУБОЙ ФЕИ / Предисл. Р.Сефа; Худож. Л.Насыров. - М.: Центр общечеловеческих ценностей, 1994. - 222 с.: ил.
Как ни странно, сказки Лидии Чарской гораздо реалистичнее всех её «реалистических» книг. Их дыхание прерывисто. Красота - печальна. От них, кажется, веет холодком, как веет им от одной из сказочных героинь Чарской - Принцессы Льдинки…

> - Сага о княжне Джавахе и Люде Влассовской -

«Вижу далёкие образы, - писала Л.А.Чарская, - вижу светлые и тёмные стороны жизни. Обрисовываются два стройных образа девушек: одной - кроткий, нежный, печальный - институтской подруги, и другой - вольнолюбивый, гордый и свободный - кавказской княжны» . Так, собственно, и появились на свет две любимые героини писательницы - Люда Влассовская и Нина Джаваха. А потом и целая серия книг об их судьбах. Насколько популярными были те книги среди читательниц начала прошлого века, можно судить хотя бы по этим стихотворным строчкам:

М.Цветаева. «Памяти Нины Джавахи»

Трудно сказать, верила ли юная Марина Цветаева в реальное существование княжны Джавахи. Но тысячи её сверстниц верили безоговорочно. На могилу Нины к Новодевичьему монастырю приходили и приезжали издалека, не понимая, что такой могилы не существует, что это только плод писательского воображения…

ВТОРАЯ НИНА. - М.: Захаров, 2002. - 169 с.: ил. - (Книги маленьких принцесс).

ЗАПИСКИ ИНСТИТУТКИ / Послесл. С.Коваленко. - М.: Республика, 1993. - 383 с.: ил.

КНЯЖНА ДЖАВАХА: Повесть. - М.: Захаров, 2002. - 175 с.: ил. - (Книги маленьких принцесс).

ПОВЕСТИ / Вступ. ст. Е.Путиловой. - Л.: Дет. лит., 1991. - 319 с.: ил.

ПОД СЕНЬЮ СТАРОГО САДА; ЗАПИСКИ ИНСТИТУТКИ. - М.: Отчий дом, 2002. - 150 с.: ил. - (Православная дет. б-ка).

СОПЕРНИЦЫ / Худож. Н.Иштрикова. - М.: Астрель: АСТ, 2006. - 204 с.: ил.

- Исторические повести -

О повестях Л.Чарской, и прежде всего - исторических, язвительный К.Чуковский написал так: «Особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной» . Полстолетия спустя другой писатель (Б.Васильев) выразил противоположное мнение, сказав, что её повести «не только излагали популярно родную историю, но и учили восторгаться ею. А восторг перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней» .

ГАЗАВАТ: Тридцать лет борьбы горцев за свободу: Ист. повесть. - М.: Республика, 1994. - 301 с.: ил.

ГРОЗНАЯ ДРУЖИНА: Ист. повесть [о походе Ермака]. - М.: Современник, 1994. - 267 с.: ил. - (История России в романах для детей).

ОДИН ЗА ВСЕХ: Повесть о жизни великого подвижника Земли Русской [Сергия Радонежского]. - М.: МП «Кукольный дом»: ТПО «Светоч», 1992. - 111 с.: ил. - (К 600-летию кончины преподобного Сергия Радонежского).

ПАЖ ЦЕСАРЕВНЫ: Романы. - М.: Современник, 1994. - 413 с.: ил. - (История России в романах для детей).
Содерж.: Желанный царь: [О царе Михаиле Фёдоровиче]; Паж цесаревны: [Об императрице Елизавете Петровне].

СМЕЛАЯ ЖИЗНЬ: Подвиги загадочного героя: Ист. повесть [о Надежде Дуровой]. - М.: Астрель: АСТ, 2005. - 300 с.: ил.

Ирина Казюлькина

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ Л.А.ЧАРСКОЙ

Арзамасцева И., Кузнецова Н. Чарская Лидия Алексеевна // Кузнецова Н. и др. Детские писатели. - М.: Баллас - С-Инфо, 1995. - С. 154-155.
Ерёмина Е. [Послесловие] // Чарская Л. Три слезинки королевы. - М.: Семья и школа, 1993. - С. 65.
Исмагулова Т. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской // Детский сборник: Статьи по детской литературе и антропологии детства. - М.: ОГИ, 2003. - С. 201-210.
Коваленко С. Феномен Лидии Чарской // Чарская Л. Записки институтки. - М.: Республика, 1993. - С. 372-379.
Невинская И. Чарская (псевдоним, наст. фамилия - Чурилова) Лидия Алексеевна // Русские детские писатели XX века. - М.: Флинта: Наука, 1997. - С. 481-484.
Никоненко С. Волшебные сказки Лидии Чарской // Чарская Л. Волшебная сказка. - М.: Пресса, 1994. - С. 5-10.
Пантелеев Л. Как я стал детским писателем // Пантелеев Л. Собр. соч.: В 4 т. - Л.: Дет. лит., 1983-1985. - Т. 3. - С. 316.
Приходько В. Магия Чарской // Дошкольное воспитание. - 2000. - № 12. - С. 76-83.
Приходько В. «Скачи, мой конь, во весь опор…» // Чарская Л. Смелая жизнь. - М.: Дет. лит., 1991. - С. 5-10.
Путилова Е. Лидия Чарская и её книги // Чарская Л. Повести. - Л.: Дет. лит., 1991. - С. 5-18.
Путилова Е. О забытых именах, или О феномене Л.Чарской // О литературе для детей: Вып. 32. - Л.: Дет. лит., 1982. - С. 73-88.
Стрелкова И. Тайна Лидии Чарской // Чарская Л. Сибирочка; Записки маленькой гимназистки. - М.: Дет. лит., 2006. - С. 5-10.
Чуковский К. Лидия Чарская // Чуковский К. Сочинения: В 2 т. - М.: Правда, 1990. - Т. 1. - С. 430-440.

И.К.

ЭКРАНИЗАЦИИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Л.А.ЧАРСКОЙ

Сибирочка. Телесериал. Реж. В.Грамматиков. Россия, 2005. В ролях: А.Юганова, А.Булдаков, И.Ясулович и др.

Позднее отец женился повторно; в некоторых своих произведениях писательница упоминает о том, что у нее были сводные братья и сестры.

Журнал «Русская школа» в девятом номере за тот же 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: „Нет книг Чарской“». По словам Ф. Сологуба , «…популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой напряженности и пылкости…» Повести Лидии Алексеевны переводились на иностранные языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Л. Чарской.

Однако, несмотря на невероятную популярность книг Чарской среди детей и юношества, многие относились к творчеству писательницы скептически: её критиковали за однообразиесюжетов , языковые штампы , чрезмерную сентиментальность . В самом деле, многие персонажи Чарской обрисованы схематично, одни и те же ситуации кочуют из книги в книгу:

В газете «Речь» К. Чуковским была опубликована язвительная статья о творчестве писательницы, где он иронизировал и над «безграмотным» языком ее книг, и над примитивными сюжетами, и над излишне экзальтированными персонажами, которые часто падают в обморок , ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т. д. и т. п.:

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, „от трёх до семи с половиною“. Не истерика, а скорее гимнастика. Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - ее ремесло, надрыв - ее постоянная профессия, и один и тот же „ужас“ она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз…

Л. Борисов в книге «Родители, наставники, поэты…» цитирует слова М. Ф. Андреевой, жены Горького :

Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал ее, не исправил фальшь и, порою - очень часто, - неграмотные выражения?

Там же приведена реплика известного театрального критика Кугеля:

…жантильное воспитание, полное пренебрежение к родному языку - вот вам и готов читатель мадам Чарской!

Чуковский, подводя итог, назвал ее «гением пошлости».

Всего за 20 лет творчества из под пера писательницы вышли около 80 произведений.

Слава Богу: в России опять появился великий писатель, и я тороплюсь поскорее обрадовать этой радостью Россию.

Открыла нового гения маленькая девочка Лёля. Несколько лет назад Лёля заявила в печати:

«Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л.А. Чарскую».

А девочка Ляля подхватила:

«У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская». <…>

Эти отзывы я прочитал в журнале «Задушевное слово», где издавна принято печатать переписку детей, и от души порадовался, что новый гений сразу всеми оценён и признан. Обычно мы чествуем наших великих людей лишь на кладбище, но Чарская, к счастью, добилась триумфов при жизни. Вся молодая Россия поголовно преклоняется перед нею, все Лилечки, Лялечки и Лёлечки. <…>

Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской! По отчёту одной библиотеки дети требовали в минувшем году сочинения:

Чарской - 790 раз,
Жюля Верна - 232 раза.

Не угнаться за ней старику Жюлю Верну! <…>

И не только вся Россия, от Тифлиса до Томска, но и вся Европа влюблена в Лидию Алексеевну; французы, немцы, англичане наперерыв переводят её книги, а в Чехии, например, читатели до того очарованы ею, что, по свидетельству того же «Задушевного слова», настойчиво зовут её в Прагу: осчастливьте! Но, к радости для России, великая наша соотечественница не покинула, не осиротила нас, и благодарная родина достойно наградила её: 3 октября 1910 года была открыта всероссийская подписка для учреждения (в институте или гимназии) стипендии Л.Чарской. Не говорите же, что мы не умеем чествовать наших великих людей!

Перелистываю книги Чарской и тоже упоён до безъязычия. В них такая грозовая атмосфера, что всякий очутившийся там тотчас же падает в обморок. Это мне нравится больше всего. У Чарской даже четырёхлетние дети никак не могут без обморока. Словно смерч, она налетает на них и бросает их на землю без чувств. <…>

Три обморока на каждую книгу - такова обычная норма.

К этому так привыкаешь, что как-то даже обидно, когда в повести «Люда Влассовская» героиня теряет сознание всего лишь однажды. Её и душат и режут, а она хоть бы что. Право, это даже невежливо. Такая толстая книга, и только один обморок! То ли дело другая великолепная повесть о девочке Нине Воронской: повесть ещё не закончена, а уж Нина впадала в бесчувствие ровно одиннадцать раз! Да и как же героям Чарской хоть неделю пробыть без обморока! Она только о том и заботится, чтобы довести этих детей до бесчувствия. Ураганы, пожары, разбойники, выстрелы, дикие звери, наводнения так и сыплются на них без конца, - и какую-то девочку похитили цыгане и мучают, пытают её; а другую - схватили татары и сию минуту убьют; а эта - у беглых каторжников, и они её непременно зарежут, а вот - кораблекрушение, а вот - столкновение поездов… <…>

Какая-то фабрика ужасов эти чудесные детские книжки, и вот до какого обалдения доходит в одной из них маленькая девочка Лизочка:

«Иглы страха мурашками бегали по моему телу (иглы мурашками! - К.Ч.)… Липкий пот выступил на лбу… Волосы отделились от кожи, и зубы застучали дробным стуком во рту… Мои глаза сомкнулись от ужаса» («Белые пелеринки», гл. 19).

И через несколько строчек, конечно: «Я громко вскрикнула и лишилась сознания».

Нечего и говорить о том, что эти малые дети то и дело убегают из дому - в дебри, в тундры, в моря, в океаны, ежеминутно висят над бездонными пропастями и по всякому малейшему поводу покушаются на самоубийство.

Пробегаю воспалёнными глазами по этим огнедышащим книгам и натыкаюсь на такую страницу: маленькая девочка, калека, упала пред подругой на колени, целует ей руки, ноги и шепчет, истерически дрожа: «Я злодейка пред тобою, а ты… ты - святая. Я поклоняюсь тебе!»

Это из повести Чарской «Записки маленькой гимназистки». Девочка целует чьи-то ноги! О, как, должно быть, болело, кричало, разрывалось её маленькое сердце, прежде чем в покаянной истерике она упала пред подругой на землю.

Ты понимаешь ли, милая Лялечка, что такое, когда крохотный ребёнок вдруг до бешенства возненавидит себя, и захочет себя оплевать, и, в жажде самоунижения, всосётся в твои ноги губами: «Бей меня, топчи, унижай: я - злодейка, а ты - святая!»

Чтобы успокоиться, беру другую книгу под безмятежным заглавием «Счастливчик». Но и в ней я с ужасом читаю, как этот самый Счастливчик падает пред кем-то на колени и лепечет, истерически дрожа: «О, прогоните же меня, прогоните! Я не стою вашей ласки!» <…>

Я волнуюсь, я мучаюсь, но в новой книжке - «Щелчок» - маленький мальчик опять целует у кого-то сапоги, умоляя: «Исхлещи меня кнутом до полусмерти!» <…>

И мне становится легче: я с отрадой начинаю замечать, что мазохическое лобызание рук и ног - самое обычное занятие у этих малолетник истериков. <…>

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Так о чём же мне, скажите, беспокоиться! Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - её ремесло, надрыв - её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто - в редакции «Задушевного слова» , где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: «Ужас», «Обморок», «Болезнь», «Истерика», «Злодейство», «Геройство», «Подвиг», - и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдёт к аппаратику, защёлкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, - и, рыдая над её страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а всё винтики, пружинки, колесики!..

Конечно, я рад приветствовать эту новую победу механики. Ведь сколько чувств, сколько вдохновений затрачивал человек, чтоб создать «произведение искусства»! Теперь наконец-то он свободен от ненужных творческих мук!

Но всё же что-то тусклое, бездушно-машинное чудится в этих страницах. Как и всякие фабричные изделия, как и всякий гуртовой товар, книги, созданные этим аппаратом, чрезвычайно меж собою схожи, и только по цвету переплёта мы можем их различить. <…>

Что же это такое, обожаемая Лидия Алексеевна? Как это случилось, что вы превратились в машину? Долго ли вам ещё придётся фабриковать по готовым моделям всё те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки? Кто проклял вас таким страшным проклятием? Как, должно быть, вам самой опостылели эти истёртые слова, истрёпанные образы, застарелые, привычные эффекты, и с каким, должно быть, скрежетом зубовным, мучительно себя презирая, вы в тысячный раз выводите всё то же, всё то же, всё то же…

Но, к счастью, вы и до сих пор не догадались о вашем позоре, и, когда простодушные младенцы воспевают вас, как счастливую соперницу Пушкина, вы приемлете эти гимны как должное. Я тоже почитаю вас гением, гением пошлости. Превратить свою душу в машину, чувствовать и думать по инерции! Если какой-нибудь Дюркгейм захочет написать философский трактат «О пошлости», рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти. Здесь так полно и богато представлены все оттенки и переливы этого малоисследованного социального явления: банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусица, фарисейство, ханжество, филистерство, косность (огромная коллекция! великолепный музей!), что наука должна быть благодарна трудолюбивой писательнице.

Особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной: «Мощный Двуглавый Орёл», «Обожаемый Россией монарх» - это у неё на каждом шагу, и не мудрено, что унтеры Пришибеевы приветствуют её радостным ржанием, а какой-то Ревунов-Караулов отдал даже такой приказ: «Книга г-жи Чарской должна быть приобретена в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение… с кавалерией». <…>

Недаром Главное управление военно-учебных заведений так настойчиво рекомендует её в ротные библиотеки кадетских корпусов: её книги - лучшая прививка детским душам казарменных чувств. Но неужто начальство не заметило, что даже своё ураизготовляет она по-машинному: «Русские бежали по пятам, кроша, как месиво, бегущих», - пишет она в «Грозной дружине».

«Красавец атаман ни на минуту на переставал крошить своей саблей врага».

«Началось крошево…» <…>

Только и знает, бедняга, что «крошили», «кроша», «крошить», - зарядила одно, как граммофон. Так что хоть и читаешь: «ура», а чувствуешь: «трижды наплевать». Мёртвая, опустошённая душа! И когда дошло до того, что христолюбивое воинство ночью «искрошило» беззащитных спящих, она пролепетала с институтской ужимкою: «Сладкое чувство удовлетворённой мести!»

И, умиляясь, рассказала детям, как один христолюбивый воин поджаривал «иноверцам» пятки, собственно, поджаривал не сам, а только приказал, чтобы поджарили; сам же отошёл и отвернулся, и оттого, что он отвернулся, Чарская растроганно (но не совсем грамотно!) воскликнула: «Великодушная, добрая душа!»

Теперь, когда русская казённая школа потерпела полное банкротство даже в глазах Передонова , только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек. <…>

Вся эта система как будто нарочно к тому и направлена, чтобы из талантливых, впечатлительных девочек выходили пустые жеманницы с куриным мировоззрением и опустошённой душой. Не будем же слишком строги к обожаемой Лидии Алексеевне!

Она была очень плодовитым автором , сочиняла по три-четыре повести или романа в год, а еще стихи, сказки, песни, рассказы «для малюток» и «для юношества». Печаталась и во взрослом «Новом мире» и в детском «Задушевном слове». Ученый комитет Министерства народного просвещения почти неизменно рекомендовал ее книги в библиотеки учебных заведений, а Главное управление военно-учебных заведений — в ротные библиотеки кадетских корпусов.

«Л. А. Чарская — талантливая пересказчица исторических событий для детей среднего возраста», — писал «Голос Москвы» . «Имя Л. А. Чарской, как писательницы для детей, пользуется заслуженною популярностью. Рассказы ее живы, увлекательны и с удовольствием читаются не только детьми, но и взрослыми» , — говорилось в другой рецензии, на ее повесть «Паж цесаревны». А рецензент «Московских ведомостей» считал вполне убедительным одно лишь слово — достаточно, когда утверждал, что «имя Л. А. Чарской, как талантливой писательницы книг для юношества, достаточно известно, чтобы само могло служить достаточной рекомендацией для этой книги» .

И, наконец — едва ли не первое по авторитетности — мнение педагога и историка русской детской литературы Н. В. Чехова: «Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем числе экземпляров, то самым популярным детским писателем должна быть признана в настоящее время г-жа Л. Чарская. Актриса по профессии, г-жа Чарская обладает живою фантазиею и вполне литературным слогом. Сочинения ее всецело принадлежат к романтическому направлению в детской литературе: главный интерес их в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах героев и героинь» . И т. д., и т. п.

Слава ее росла год от года. «Известия книжных магазинов Товарищества М. О. Вольф» (а большая часть романов и повестей Чарской выходила в роскошных изданиях Вольфа) рекламировали в каждом номере от трех до десяти ее книжек . В рубрике «Rossica» тех же «Известий» читателю сообщалось о переводах произведений Чарской на французский, чешский и немецкий языки и о восторженных отзывах на эти книги западноевропейской прессы . Составная часть «Известий», ежемесячный «Вестник литературы», помещал подробные рецензии на книжки г-жи Чарской. Одна из них начиналась так:

«Взрослый человек обладает правом иметь любимые книги, почему же не предоставить этого права маленькому человеку — ребенку, если в этом любимом чтении нет ничего ни опасного, ни вредного? К чему, пользуясь преимуществами сильного, посягать на его вкусы и симпатии и стараться переделывать их по-своему?

Эти слова, — продолжал рецензент, — взятые мною из известного критического указателя «Что читать народу?», приходят мне всегда на память, когда я слышу, с каким увлечением и восторгом читают и дети, и подростки произведения Л. А. Чарской.

Действительно успех автора «Княжны Джаваха» среди читателей представляет собой явление почти небывалое, можно даже сказать, стихийное. Но г-жу Чарскую не только читают: ее любят. Между тем за последнее время раздаются правда немногие и единичные голоса против г-жи Чарской. Впрочем, безуспешно: дети и юношество за Чарскую» .

А поток восторгов бушевал все сильней и сильней.

Двум пространным статьям, появившимся позже в педагогической печати и содержавшим упреки Чарской в том, что ее произведения из институтской жизни — «пасквиль на педагогов» и что девушки находят в них «отзвук проснувшимся половым чувствам» , сдержать этот поток было явно не под силу. Наоборот, своей сбивчивостью и нелитературностью претензий они лишь подогревали ажиотаж вокруг популярного имени.

И вдруг — среди нарастающих гимнов, среди упоенных голосов «во славу» — раздался голос Корнея Чуковского. 9 сентября 1912 года в воскресном номере газеты «Речь» была напечатана его статья «Чарская».

«Слава Богу: в России опять появился великий писатель, и я тороплюсь поскорее обрадовать этой радостью Россию.

Открыла нового гения маленькая девочка Леля. Несколько лет назад Леля заявила в печати:

— Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л. А. Чарскую.

А девочка Ляля подхватила:

— У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская.

А девочка Лиля прибавила:

— Своими любимыми писателями я считаю Лермонтова, Гоголя и Чарскую.

Эти отзывы я прочитал в детском журнале «Задушевное слово», где издавна принято печатать переписку детей, и от души порадовался, что новый гений сразу всеми оценен и признан. Обычно мы чествуем наших великих людей лишь на кладбище, но Чарская, к счастью, добилась триумфов при жизни. Вся молодая Россия поголовно преклоняется пред нею, все Лилечки, и Лялечки, и Лелечки» .

Статья была полна критического сарказма. «Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской!»

К. Чуковский высмеивал «чудесные детские книжки «обожаемой Лидии Алексеевны», окрестив их «фабрикой ужасов», потому что, по его наблюдению, ни одна повесть Чарской не обходилась без серии ужасов, обмороков, истерик. «Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает!): судорога — ее ремесло, надрыв — ее постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто — в редакции «Задушевного слова», где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик, с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: Ужас. — Обморок. — Болезнь. — Истерика. — Злодейство. — Геройство. — Подвиг, — и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдет к аппаратику, защелкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, — и, рыдая над ее страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а все винтики, пружинки, колесики!.. Конечно, я рад приветствовать эту новую победу механики. Ведь сколько чувств, сколько вдохновений затрачивал прежде человек, чтоб создать «произведение искусства»! Теперь, наконец-то, он свободен от ненужных творческих мук!»

Точной и едкой демонстрацией сквозных фраз и слов Чуковский вскрывал нехитрую поэтику Чарской.

«Что же это такое, обожаемая Лидия Алексеевна? — вопрошал критик. — Как это случилось, что вы превратились в машину? Долго ли вам еще придется фабриковать по готовым моделям все те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки? Кто проклял вас таким страшным проклятием? Как должно быть вам самой опостылели эти истертые слова, истрепанные образы, застарелые, привычные эффекты, и с каким должно быть скрежетом зубовным, мучительно себя презирая, вы в тысячный раз выводите все то же, все то же, все то же…

Но, к счастью, вы и до сих пор не догадались о вашем позоре, и, когда простодушные младенцы воспевают вас как счастливую соперницу Пушкина, как недосягаемо-великого гения, вы приемлете эти гимны как должное… Я тоже почитаю вас гением, но, воистину, гением пошлости. Превратить свою душу в машину — и значит стать пошляком: чувствовать и думать по инерции. Если какой-нибудь Дюркгейм захочет написать философский трактат «О пошлости», рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти. Здесь так полно и богато представлены все оттенки и переливы этого мало исследованного социального явления: банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусица, фарисейство, ханжество, филистерство, косность (огромная коллекция! великолепный музей!), что наука должна быть благодарна трудолюбивой писательнице».

«Особенно недосягаема, по словам критика, Чарская в пошлости патриото- казарменной…», «ее книги — лучшая прививка детским душам казарменных чувств». А воспеваемый ею институт («Люда Влассовская», «Белые пелеринки», «Большой Джон» и другие) «есть гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души».

Чуковский не оставлял камня на камне от литературной репутации «обожаемой Лидии Алексеевны», от пустых заверений рецензентов, будто «»чуткое» сердце есть прежде всего у самой писательницы» и родители и педагоги могут-де сами «убедиться в благотворном влиянии литературной деятельности» Чарской .

Статья К. Чуковского имела оглушительный резонанс, и несомненно в противовес ей, чтобы как-то нейтрализовать ее, Вольф издал в следующем, 1913 году, брошюру Виктора Русакова «За что дети любят Чарскую?» Чуковский в ней не один раз именуется «злейшим врагом и хулителем» Чарской , а тон его статьи охарактеризован как «не литературный и лишенный элементарной порядочности» .

Десятилетия спустя, в наши дни, читательский успех Чарской, однако, оценивался по-разному, порой совершенно противоположно. «… Клавдия Лукашевич и Лидия Чарская были, в сущности, скромными поставщиками Вольфа и Девриена. Они не виноваты в своем успехе…» — писал в 1933 году С. Маршак . «…Чарская имела головокружительным успех, и теперь, поняв, как это трудно — добиться успеха, я вовсе не нахожу, что ее успех был незаслуженным», — писала много позднее Вера Панова .

Леонид Борисов вспоминает, как в начале 1920 года на склад Вольфа, продукция которого подлежала реквизиции, заглянула актриса Большого драматического театра и в то время заместительница комиссара просвещения по художественным делам в Петрограде М. Ф. Андреева. Она поинтересовалась: «Нет ли Чарской?» и взяла несколько ее книжек. Недели через три М. Ф. Андреева вернула их со словами: «Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему, по крайней мере, никто не редактировал ее, не убирал фальшь и порою, очень часто, неграмотные выражения? Кто-то, забыла, кто именно, хорошо отделал эту писательницу…»

Этим «кто-то» и был Корней Чуковский. Его статья о Чарской запомнилась современникам.

Итак, все ясно: насмешливый, беспощадный критик, ненавидящий в литературе ремесленничество и фальшь, расправился с «детским кумиром», а вернее сказать, с литературным кумиром мещанской России.

Здесь, пожалуй, и кончается известное об этом весьма заметном литературном эпизоде 900-х годов. Но в недавнее время открылись новые документы, рассказавшие об отношениях Чуковского и Чарской через десять лет после опубликованья его статьи. Эти отношения складывались как бы вне литературы, они лежат за ее пределами, но может быть поэтому сильнее всего говорят об отношениях людей в литературе, в деле, кровном для них .

«Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая. Дала мне две рукописи — тоже убогие. Интересно, что пишет она малограмотно. Напр<имер>: перед что всюду ставит запятую, хотя бы это была фраза: «Не смотря ни на, что». Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка. Это безобразие. Харитон получает, а она, автор 160 романов, не удостоилась. Но бормочет она чепуху, и видно совсем не понимает, откуда у нее такая слава».

Корней Чуковский участвовал в судьбе многих литераторов. Но что он хлопотал о Лидии Чарской, против которой была направлена одна из самых гневных и острых его критических статей , предположить было трудно.

В ту пору Чуковский часто встречался с молодым американским филологом Кини, представителем Ара (Ассоциации помощи голодающим) в России.

«Замечательно эгоцентрична X. <…> Кини попросил меня составить совместно с нею и Замятиным список нуждающихся русских писателей. Я был у нее третьего дня: она в постели. Думала, думала, и не могла назвать ни одного человека! Замятин тоже — обещал подумать. Это качество я замечал также в другом талантливом человеке — Добужинском. Он добр, готов хлопотать о других, но в 1921 г<оду>, сталкиваясь ежедневно с сотнями голодных людей, когда доходило дело до того, чтобы составить их списки, всячески напрягал ум и ничего не мог сделать.

Вот список для Кини, который составил я: Виктор Муйжель, Ольга Форш, Федор Сологуб, Ю. Верховский, В. Зоргенфрей, Ник. С. Тихонов, М. В. Ватсон, Иванов-Разумник, Лидия Чарская, Горнфельд, Рима Николаевна Андреева (сестра Леонида Андреева) и Ахматова» .

Включая Лидию Чарскую — наряду с Ахматовой и Сологубом — в свой список, Чуковский, конечно же, меньше всего думал о ее месте в литературе. Но он не забывал, что она труженица и что сейчас она бедствует. Поэтому в том, что она попала в его список, нет ничего удивительного. Неожиданней узнать, что Чарская писала Корнею Чуковскому письмо, полное неподдельной благодарности, ибо одно лишь сочетанье имен — Чарская и Чуковский, казалось, навсегда исключает самую возможность подобного послания. Но в архиве Чуковского обнаружено ее письмо с пометкой рукою владельца: «Получено от Лидии Чарской 3 февраля».

Напомню, что после 1918 года произведения Чарской уже не издавались , но она продолжала играть на сцене бывшего Александринского театра, в котором служила беспрерывно, начиная с 1898 года.

А К. Чуковский в эти годы — если иметь в виду его деятельность только на ниве детской литературы — немало сил отдает новой литературе для детей, строящейся во многом на отрицании принципов прежней, предреволюционной. Он фактически ее основоположник: выступает с рецензиями и статьями о детских книгах, подсказывает владельцу возникшего издательства «Радуга» Льву Клячко идею выпускать книжки для маленьких (и в «Радуге» впервые выйдут ныне знаменитые книжки для детей), дружески поддерживает начинающих в детской литературе С. Маршака и Б. Житкова, пишет лучшие свои сказки («Тараканище», 1921, «Мойдодыр», 1921, «Муха-Цокотуха», 1923 , и другие).

Однако вернемся к письму Л. Чарской. Вот оно:

Глубокоуважаемый Корней Иванович.

Нет достаточно слов, которыми я могла бы выразить Вам мою искреннюю сердечную благодарность за то, что Вы сделали для меня в этот ужасный год несправедливого моего сокращения в театре и в дни болезни.

Два дня т<ому> н<азад> я узнала лишь о том, что получкой дров из А<мериканс>кой Секции и получением помощи (ежемесячной) в КУБУ я обязана Вам.

Спасибо Вам, дорогой, за все. Слов нет. Спасибо Вам, что пришли мне на помощь в такую исключительно тяжелую для меня минуту жизни. И так деликатно, так чутко! Я получила 2 саж<ени> и червонец деньгами. (На выбор: или 3 саж<ени>. Взяла первое.) Думаю, что Вам это можно сказать. В Кубу в этом месяце получила 110 миллиардов. (За январь.)

У Вас есть дети, и за то доброе, что Вы делаете другим, они должны быть счастливы и будут, если существует справедливость на земле.

Верите ли, за весь этот год со дня моего сокращения Ю<рьевы>м из труппы и перевода в «сезонные» до мая, я впервые почувствовала, узнав о Ваших хлопотах, что свет не так уж плох, раз на земле живут такие светлые люди, как Вы и Вам подобные.

Еще раз огромное Вам спасибо за все.

Искренне преданная Вам
Лидия Чарская» .

«Думаю, что Вам это можно сказать», «… я впервые почувствовала, узнав о Ваших хлопотах, что свет не так уж плох…» — это безусловно не просто вежливые фразы, и они приобретают особый смысл, когда вспоминаешь об отношениях в литературе Чуковского и Чарской.

В этом, кажущемся на первый взгляд частным и бытовым, эпизоде проглядывает многое. Он живое свидетельство того, что представляла собой подлинная литературная критика, что такое истинный критик и каковы были реальные отношения, даже глубоко не согласных между собой в понимании искусства, литераторов.

В. И. Глоцер

Примечания

Масловская З. Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской. — Русская школа, 1911, № 9, с. 123.

Фриденберг В. За что дети любят и обожают Чарскую? — Новости детской литературы, 1912, № 6, 15 февр., с. 5.

Речь, 1912, № 247 (2201), 9 (22) сент. Цитирую по изданию: Корней Чуковский. От двух до пяти (6-е изд. Л., 1936), в котором статья «Лидия Чарская» воспроизводится с небольшой стилистической правкой автора.

См. уже цитированную статью Мариана Гловского.

Статья о Чарской была одной из выношенных, продуманных работ критика. Уже в 60-е годы, на закате жизни, размышляя о принципах своей критической деятельности, Корней Чуковский писал: «Второе мое правило (первое состояло в том, что он «лишь тогда… считал себя вправе писать о какой-нибудь книге», когда у него «создавалось собственное свежее мнение о ней, не совпадающее с общепринятым мнением». — В. Г.) никогда не писать скандачка. Критик обязан изучить свой материал досконально. Чтобы написать небольшую статейку о плодовитой беллетристке Лидии Чарской, я прочитал все 64 ее книги» (Архив К. Чуковского).

Русаков Виктор [С. Ф. Либрович]. За что дети любят Чарскую? СПб.; М., Издание Т-ва М. О. Вольф, 1913, с. 38, а также с. 6, 32.

Там же, с. 32-33.

Маршак С. О наследстве и наследственности в детской литературе. — В кн.: Маршак С. Воспитание словом. М., 1961, с. 290.

Панова Вера. Заметки литератора. Л., 1972, с. 150.

Борисов Леонид. Родители, наставники, поэты… Книга в моей жизни. 2-е изд. М., 1969, с. 82.

Уже после того как статья «Письмо Чарской Чуковскому» была написана и предложена редакциям, вышли воспоминания невестки К. Чуковского, Марины Чуковской, в которых есть такая фраза: «Известны хлопоты Корнея Ивановича за писательницу Лидию Чарскую» («В жизни и в труде». — В кн.: Воспоминания о Корнее Чуковском / Сост. К. И. Лозовская, З. С. Паперный, Е. Ц. Чуковская. М., 1977, с. 150). Может быть, про это широко рассказывала сама Чарская? Или Корней Чуковский? Или кто-то уже писал об этом до меня? Ни то, ни другое, ни третье. Очевидно, слово «известны» следует понимать так: мемуаристка в свое время слышала, знала о хлопотах Корнея Ивановича из семейных источников или же знакомилась с Дневником К. Чуковского после его смерти.

Русская актриса, писательница.

Родилась 19 января 1875 года в Царском селе. Семь лет (1886-1893) провела в Павловском женском институте в Петербурге; впечатления институтской жизни стали материалом для ее будущих книг. Вышла замуж за офицера Б. Чурилова, но брак был недолгим. Чурилов уехал в Сибирь на место службы, оставив в Петербурге жену с маленьким ребенком. После окончания театральных курсов Л. Чурилова поступила в петербургский Александринский театр и играла там до 1924 года.

К литературной деятельности писательницу подтолкнуло стеснение в средствах - Чарская в одиночку растила сына Юрия. В 1901 году в журнале «Задушевное слово» была напечатана первая повесть «Записки институтки», принесшая писательнице необычайный успех. С тех пор повести Чарской появлялись в этом журнале ежегодно. Всего за 20 лет творчества из под пера писательницы вышли около 80 произведений.

После революции Чарскую перестали печатать. Её произведения были изъяты из библиотек и уничтожены. С 1925 по 1929 год с большим трудом удалось опубликовать 4 маленькие книжки для детей под псевдонимом Н. Иванова.

В Гражданской войне погиб сын писательницы, это стало большим горем для неё. Чарская уходит из театра и существует только лишь на пенсию, которую выхлопотал ей Корней Чуковский .

18 марта 1937 года Лидия Чарская умерла и была похоронена на Смоленском кладбище Ленинграда.

Повести

Записки институтки (1901)

Княжна Джаваха (1903)

Люда Влассовская (1904)

Проданный талант (1908)

Вторая Нина (1909)

Грозная дружина (1909)

Джаваховское гнездо (1912)

Желанный царь (1913)

Белые пелеринки

Волшебная сказка

Евфимия Старицкая

За что? Моя повесть о самой себе

Записки маленькой гимназистки

Записки сиротки

Заслуженное счастье

Лесовичка

Паж цесаревны

Сергий Радонежский

Появилась на свет, предположительно, 19 января 1875 года в Царском селе; в некоторых источниках как место рождения указывается Кавказ, также есть упоминания о том, что на самом деле писательница родилась в 1876 году. Сведений о ее семье мало; отцом Чарской был военный инженер, полковник Алексей Александрович Воронов, мать, о которой практически ничего не известно, скончалась в родах (если верить автобиографической повести Чарской «За что?», воспитывалась она в основном сестрами покойной матери). Позднее отец женился повторно; в некоторых своих произведениях писательница упоминает о том, что у нее были сводные братья и сестры. Семь лет (1886-1893) Лидия провела в Павловском женском институте в Петербурге; впечатления институтской жизни стали материалом для её будущих книг. Уже в десять лет она сочиняла стихи, а с 15-летнего возраста вела дневник, записи в котором частично сохранились. В 18 лет, с отличием окончив институт, она обвенчалась с офицером Б.

Чуриловым, но брак был недолгим: вскоре он уехал в Сибирь на место службы, покинув жену с новорожденным сыном. Лидия Алексеевна поступила на Драматические курсы при Императорском театральном училище в Петербурге; в 1898 г., после окончания учебы, она поступила в Петербургский Александринский Императорский театр, в котором прослужила до 1924 г. В основном она исполняла незначительные, эпизодические роли; платили за них не слишком много, и молодой актрисе, самостоятельно воспитывавшей сына Юрия, денег на жизнь катастрофически не хватало. Собственно, стеснение в средствах и подтолкнуло Лидию Алексеевну к писательскому делу: в 1901 г. она пишет повесть «Записки институтки», основанную на ее школьных дневниках. Книга была опубликована в журнале для детей «Задушевное слово» под сценическим псевдонимом начинающей писательницы - Л. Чарская (от «чары», «очарование»). «Записки…» принесли Чарской необычайный успех: она стала поистине «властительницей дум» российских детей, особенно - школьниц. Так, в 1911 году комиссия при Московском обществе распространения знаний докладывала на съезде по библиотечному делу, что, согласно проведенным опросам, дети среднего возраста читают в основном Гоголя (34 %), Пушкина (23 %), Чарскую (21 %), Твена (18 %), Тургенева (12 %). Журнал «Русская школа» в девятом номере за тот же 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: „Нет книг Чарской“». По словам Ф. Сологуба, «…популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой напряженности и пылкости…» Повести Лидии Алексеевны переводились на иностранные языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Л. Чарской.

В 1917 г. грянула революция, и Чарскую практически перестали печатать. Дворянское происхождение, «буржуазно-мещанские взгляды» - все говорило не в пользу писательницы. В 1918-м закрылся журнал «Задушевное слово», и последняя повесть Лидии Алексеевны, «Мотылек», так и осталась неоконченной; позднее она с огромным трудом опубликовала 4 маленькие книжки для детей под псевдонимом «Н. Иванова». (Возможно что это не совсем псевдоним."Иванова" ее фамилия по третьему мужу, "Н" - возможно сокращение от Нина - имени ее любимой героини") Повести Чарской изымались из библиотек как «не соответствующие идейным и педагогическим требованиям», учителя не рекомендовали (а то и запрещали) школьникам читать ее книги.

В 1924 г. она ушла из театра, жила на актерскую пенсию, выхлопотанную, как ни странно, беспощадным к творчеству писательницы Чуковским. Дети по-прежнему с удовольствием читали ее книги, несмотря на то, что достать их было совсем не просто: очевидцы вспоминали, что соседские ребята приносили Лидии Алексеевне продукты и даже деньги, та взамен давала им почитать свои рукописи. Неизвестно, что стало с сыном писательницы, Юрием: считается, что он погиб во время Гражданской войны, однако по некоторым данным он остался жив, в тридцатые годы служил на Дальнем Востоке.

Умерла Лидия Чарская в 1937 г. в Ленинграде и была похоронена на Смоленском кладбище.

Всего за 20 лет творчества из под пера писательницы вышли около 80 произведений.