Сочинение по литературе (Герцен А.И.). Александр Герцен - Кто виноват

Кто виноват.

Александр Иванович Герцен

(1812-1870)

Даты жизни и смерти Герцена символичны. Они обозначают эпоху, начавшуюся войной 1812 г. и завершившуюся кануном Парижской коммуны. «Рассказы о пожаре Москвы, - вспоминал Герцен, - о Бородиниском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моей колыбельной песнью».

Родился Герцен в семье знатного московского барина ИА. Яковлева. Его родители не состояли в официальном браке, поэтому отец дал сыну фамилию - Герцен (от нем. Herz - сердце, так как мать его была немкой по происхождению) и воспитывал в своем доме. Александр был единственным ребенком, поэтому его детство в барской городской усадьбе протекало одиноко и уныло. Замечательным спасением от скуки стала богатая библиотека отца, которой он пользовался безраздельно. Когда Герцену исполнилось тринадцать, гром пушек на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. разбудил «ребяческий сон души», а еще через три года на Воробьевых горах вместе с Н. Огаревым он произносит знаменитую клятву - посвятить свою жизнь борьбе с угнетением и рабством.

В 1828 г. Герцен поступает в Московский университет. Это важный период в становлении мировоззрения молодого Герцена. В июле 1834 г. по приказу военного генерал-губернатора Москвы Герцен был арестован и сослан в Пермь, затем в Вятку и Владимир. В материалах следственной комиссии о нем говорилось как о «молодом человеке пылкого ума, смелом вольнодумце, весьма опасном для общества». В 1840 г. Герцен возвращается в Москву, но вскоре его снова высылают, на сей раз в Новгород - за письмо, в котором он с возмущением рассказывает отцу о том, как в Петербурге будочник убил прохожего.

Ссыльные годы для Герцена - период усиленных занятий историей, философией, литературой, время накопления и систематизации знаний, полученных в университете, а затем в годы службы в провинции. В 1843-1846 гг. Герцен пишет и публикует в журнале «Отечественные записки» свои философские работы «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы». Они занимают важное место в истории русской классической философии. Одной из важных проблем, которая занимала Герцена, был вопрос об отношении бытия к мышлению. Он подвергает резкой критике мысль Гегеля о возникновении сознания из самого себя, об идее, существующей независимо от материи. Герцен пишет о первенстве чувственного познания природы человеком, которое предшествует возникновению рационального знания.

В 40-е годы Герцен создает свои беллетристические произведения: «Записки одного молодого человека» (1841), роман «Кто виноват?» (1842-1846), повести «Сорока-воровка» (1846), «Доктор Крупов» (1847), «Долг прежде всего» (1847) (не окончена).

В начале 1847 г. Герцен уезжает за границу, где остается в политической эмиграции свыше двух десятилетий, вплоть до своей смерти в Париже 9 (21) января 1870 г. В Европе он оказался свидетелем революционных событий во Франции в 1848 г., пережил трагедию смерти жены, гибель матери и сына во время кораблекрушения в Средиземном море. Но всегда за границей, где бы он ни был - во Франции, Италии, Англии, - Герцен думает о России. Личная драма еще больше укрепляет его стремление быть полезным обществу: для Герцена личное всегда было частью общественного, а факты общественной жизни становились фактами его личной биографии.

В 1853 г. в Лондоне Герцен основывает «Вольную Русскую типографию», а с 1855 г. начинает издавать альманах «Полярная Звезда» с символическим девизом на обложке - силуэты повешенных Николаем I декабристов. 1 июля 1857 г. начала выходить знаменитая газета «Колокол», ставшая трибуной обличения произвола и насилия царской власти в России. В предисловии к первому номеру газеты, определяя ее задачи, Герцен писал: «Везде, во всем, всегда быть со стороны воли - против насилия, со стороны разума - против предрассудков, со стороны науки - против изуверства, со стороны развивающихся народов - против отстающих правительств. Таковы общие догматы наши».

Проза 40-х годов.

«Кто виноват?»

Произведения Герцена 40-х годов - роман «Кто виноват?», повести «Сорока-воровка», «Доктор Крупов», «Мимоездом», «Долг прежде всего» по праву стали литературными документами нового, реалистического направления русской литературы. Они были созданы в русле так называемой «натуральной школы». Центральной их темой была проблема «лишнего человека», которая в художественной форме выражала мысль писателя о важнейшей роли общественных условий 8 формировании человека. Наиболее полно эта мысль разработана Герценом в романе «Кто виноват?»

В этом произведении запечатлена попытка Герцена воплотить очерк современных характеров. Сам автор в предисловии к «Кто виноват?» называет свое произведение повестью , тем самым подчеркивая ее жанровое отличие от «Записок» и отмечая наличие в нем двух вполне самостоятельных частей. Одна из них посвящена истории Любоньки и Круциферского, другая - образу Владимира Бельтова. Предпосланный роману эпиграф («А случай сей за не открытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив решенным, сдать в архив») относится к объединяющему обе части любовному треугольнику, в котором каждая из сторон - лицо страдающее. Используя форму протокольной записи, Герцен указывает на жизненную основу конфликта романа, реальность характеров изображаемых героев.

В предисловии автор предупреждает о важности той линии произведения, которая восходит к очеркам нравов «Малинова» (так Герцен называет «Записки»). Это сатирическое развенчание пошлости провинциального существования, введенное упоминанием имени Фонвизина и его комедий «Бригадир» и «Недоросль». Фонвизинская тема возникает уже в первой сцене произведения, являющейся парафразой сцены экзамена Митрофанушки, только в роли Правдина здесь выступает Круциферский - его бледное и бессильное во всех отношениях подобие.

Общая структура романа представляет собой серию характеров- биографий действующих лиц. В каждом из них Герцен обнаруживает сходство с тем или иным литературным героем, что является конструктивной особенностью созданных в романе образов. В первой части романа важную роль играет «онегинская» тема, соотнесенная в первую очередь с образами Круциферского и Любоньки. Рассказывая биографию молодого Круциферского, Герцен развивает тему «милого германского существования», запечатленного Пушкиным в образе Ленского. Однако, если Пушкин начертал несколько возможных вариантов судьбы этого типа на русской почве, то Герцен сразу заявляет о невозможности «существований тихих, благородных, счастливых в немножко ограниченной, но чрезвычайно трудолюбивой учено-педагогической деятельности, в немножко ограниченном семейном кругу...».

Отзвуки образа Татьяны Лариной слышатся в образе Любоньки. Своеобразным вариантом письма Татьяны к Онегину, объяснившему внутренний мир героини, стал в романе Герцена дневник Любы, психологически подготовивший завязку их отношений, а в дальнейшем постоянно нарушающий последовательное изложение событий из жизни Круциферских. При всем различии ситуаций объяснения героев нельзя не заметить принципиальной важности данной сцены для обоих произведений: она сразу определяет нравственное превосходство женщины, которое останется неизменным до конца обоих романов.

Этот мотив проверяется Герценом и на образе Владимира Бельтова - «лишнего человека» 40-х годов. Умный, образованный, стремящийся к полезной общественной деятельности, Бельтов не находит применения своим силам, становясь жертвой среды, его воспитавшей. Любонька оказывается сильнее и этого человека, несмотря на то что именно он открывает героине мир любви, дотоле неизвестный ей.

В романе «Кто виноват?» Герцен показывает еще одну жизненную философию, которая представлена образом доктора Крупова. Образ доктора в романе выполняет роль резонера и Кассандры, предвещающей несчастье, его парадоксы и медицинский материализм противопоставлены романтически настроенному Круциферскому и рефлектирующему Бельтову. В отличие от Бельтова, готового на исповедь, Крупов не склонен анатомировать собственную душу, но как истинный материалист приходит на выручку практически. «Я не знаю, - отвечает Крупов на упрек Круциферского в том, что он пропагандирует «какой-то сухой материальный взгляд на жизнь», ни грубой материи, ни учтивой, я знаю живую». Крупов наряду с автором повествователем продолжает пропаганду реальных взглядов Герцена-публициста и философа, чем и объясняется и оправдывается его функция резонера и учителя жизни. Поэтому почти цитатой из дневника Герцена тех лет звучит суждение Крупова о типичной болезни века: «Неуменье жить в настоящем, ценить будущее, отдаваться ему - это одна из моральных эпидемий, наиболее развитых в наше время».

Образ доктора Крупова из одноименной повести надолго вошел в сознание современников 1ерцена именно потому, что автор развивает в повести суждение героя о типичной болезни века и разъясняет происхождение знаменитой теории Крупова о безумии человечества. По сравнению с образом доктора из романа «Кто виноват?» герой повести наделен биографией, которая и приводит его к созданию теории безумия общества. Не случайно точное название повести звучит следующим образом: «О душевных болезнях вообще и об эпидемическом развитии оных в особенности. Сочинение доктора Крупова». Наблюдение за разными сферами современного общества привело Крупова к мысли о том, что мальчик Левка, прослывший «поврежденным», обитатели сумасшедшего дома в сущности нисколько не «глупее» всех остальных, считающих себя нормальными, дееспособными людьми. Крупов приводит целый ряд примеров из жизни и быта разных сословий (здесь и пономарь - отец Левки, который, желая «излечить» полоумного сына, «не кормил его по два дня и сек так, что недели две рубцы были видны», главный доктор из больницы для умалишенных, предпочитавший, чтобы к нему обращались Ваше Превосходительство, чиновники, для которых характерно «особое специфическое поражение мозга», семья, основанная на лицемерии и ханжестве, события европейской жизни, в частности ирландский вопрос, и т.д.) и доказывает факт «родового повального безумия человечества». Вся история цивилизации представляется Крупову «связным рассказом родового хронического безумия и его медленного излечения». В «объяснительном прибавлении» к повести, написанном от лица героя, Герцен вскрывает полемическую окраску теории Крупова, прямо указывая на объекты полемики: романтизм, аристократизм, национализм. Как бы подводя итог теории доктора, Герцен обращает внимание читателя на то, что отсутствие «рецепта» излечения болезни мотивировано далеко не полным перечнем симптомов «заболевания».

К этой «круповской теории» Герцен потом возвратится в своем творчестве 50-60-х годов, обнаруживая в западноевропейской действительности новые и новые подтверждения ее справедливости. В частности, в восьмой книге «Полярной звезды» за 1869 г. за подписью «Искандер» было напечатано как бы добавление к повести «Доктор Крупов» - « Aphorismata . По поводу психиатрической теории д-ра Крупова». Автором этого «добавления» Герцен делает некоего «адъюнкт- профессора» Тита Левиафанского, который утверждает, что от безумия общество лечить не надо, поскольку в нем - его сила.

Герценовский памфлет о «родовом безумии человечества» отозвался в произведениях многих русских писателей, сделавших этот образ формой сатирического развенчания пошлости современной им действительности. Мотив безумия положен в основу рассказа Салтыкова- Щедрина «В больнице для умалишенных», звучит в повести Л. Толстого «Дьявол», определяет идею знаменитой «Палаты № 6» А. Чехова, рассказа М. Горького «Ошибка».

Другой, не менее значительной формой осмысления жизненных впечатлений Герцена, становится его мемуаристика - книга «Былое и думы», начатая в 1852 г. «Былое и думы» вобрали в себя весь предшествующий опыт Герцена - художника, мыслителя, публициста.

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна. Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия - “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова”.

Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть - рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо - послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”.

При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен. “Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав и эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист портит все”,- пишет Герцен.

Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”.

Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.

Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность. Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои -дети века, не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой.

Герцен называл историю “лестницей восхождения”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.

Главным объектом критики в романе становится романтическое мироощущение , понятое широко – как умозрительное знание, скрывающее от человека грубую реальность жизни и неспособное дать ему силы для противостояния ей.

Типичным романтиком сентиментального, «чувствительного» типа выведен Дмитрий Круциферский – разночинец по происхождению, культурный, начитанный, обучавшийся в университете молодой человек, пытающийся строить свою жизнь по идеальным образцам, почерпнутым в поэзии Жуковского, творчество которого сыграло едва ли не определяющую роль в его воспитании. Высмеивая сентиментальный настрой Круциферского, Герцен заставляет его беспрерывно, почти по любому поводу лить слезы и прямо указывает на литературных предшественников изображаемого им типа – Вертера из романа «Страдания юного Вертера» Гете и Владимира Ленского из пушкинского «Евгения Онегина».

Немаловажно и указание на то, что Круциферский наполовину, по матери, немец, чем лишний раз подчеркивается романтическая природа героя; для западников 1840-х годов и писателей «натуральной школы» все немецкое однозначно ассоциировалось с романтическим – мистическим и туманным – началом. Женившись на Любоньке, незаконнорожденной дочери помещика Негрова, Круциферский полагает, что обрел счастье, которое теперь – поскольку божественное Провидение заботливо опекает всех тех, кто, как он, чистосердечно верит в него, – будет продолжаться вечно. Но вся его наивная философия, а с нею и вера в доброе Провидение разрушаются в один миг, когда он узнает, что Любонька, по‑прежнему тепло и нежно относящаяся к нему, по‑настоящему любит другого человека – Владимира Бельтова. Столкнувшись с реальной жизнью, с ее сложными и непредсказуемыми проявлениями, Круциферский совершенно теряется, не знает, как себя вести и что предпринять, и наконец находит выход, который подсказывает ему его слабая натура: он начинает пить, чтобы уйти от мучительных жизненных противоречий.

Другой жертвой романтического в широком смысле, т. е. оторванного от жизни воспитания представлен в романе его главный герой Владимир Бельтов. Сын богатого помещика Бельтова, женившегося на гувернантке, когда-то бывшей крепостной крестьянкой, Владимир воспитывался матерью и специально нанятым ею учителем-гувернером, швейцарцем Жозефом, в полной изоляции от действительности. Мать, еще в юности столкнувшаяся, по выражению Герцена, со «злотворной материей» жизни, всеми силами старалась уберечь сына от подобного столкновения. Жозеф, развивший сильный от природы ум юноши и познакомивший его с начатками различных наук, сам был по духу чувствительным романтиком («в сорок лет без слез не умел читать» Шиллера) и, воспитывая своего питомца по системам Руссо и Песталоцци, не учитывал особых «климатологических» условий русской жизни, в которых его воспитаннику предстояло жить впоследствии. По выходе из университета Бельтов определяется на службу в министерство и, столкнувшись с рутинной, пошлой жизнью чиновничьего аппарата, довольно быстро понимает, насколько она далека от тех идеалов добра и справедливости, которые он поначалу, исполненный юношеских надежд, собирался привнести в нее. Не совладав с «чиновничьим Голиафом», Бельтов прекращает служить, пробует заняться медициной, потом ваянием, но ничем не может увлечься всерьез, разочаровывается во всякой деятельности и превращается – Герцен прямо намекает на это – в некое подобие «лишнего человека», продолжая ряд, начатый пушкинским Онегиным и лермонтовским Печориным.

В соответствии с теориями философов‑позитивистов, разделяемых так или иначе всеми писателями «натурального» направления, бездеятельность своего героя Герцен стремится объяснить не столько идейными влияниями, духом эпохи и проч., сколько материальными, социологическими причинами, или, как принято было говорить в то время, «средой», предопределяющей, как считалось, и все идейные влияния, накладывая на них свой неизгладимый отпечаток. Отсюда принципиальная важность указания на тот факт, что Бельтов, унаследовавший после смерти отца имение Белое Поле, достаточно богат, чтобы позволить себе не служить и вести праздный образ жизни.

Подобный «материалистический» взгляд на вещи защищает в романе постоянный оппонент романтика Круциферского доктор Крупов, убежденный в том, что все идейные мотивы, которыми руководствуются люди, включая веру в судьбу и Провидение, в конечном счете могут быть сведены к простейшим столкновениям физических, природных элементов, познаваемых самой трезвой из существующих наук – медициной. Позиция Крупова во многом напоминает последовательно «материалистическую» позицию брата Герцена А. А. Яковлева. Позиция же самого Герцена в романе много сложнее. Круповский «материализм» для него, при всех очевидных достоинствах этого направления мысли, все‑таки крайность. Он важен и ценен как сила, разоблачающая крайности романтического направления. Материалистическую концепцию Герцен дополняет почерпнутой у западников и отчасти у Фейербаха теорией «лица», или личности, способной не подчиниться сформировавшей ее «среде», не быть только пассивным ее отпечатком, а сопротивляться ее воздействию, если таковое представляется зрелой личности стесняющим ее стремление к дальнейшему развитию и ограничивающим ее потребность в свободе. В результате человеческий мир, изображаемый в романе, и в первую очередь все персонажи второго ряда: чета помещиков Негровых, чиновники, обыватели города NN (где разворачивается основное действие романа) – дается как бы в двойном освещении. С одной стороны, человеческие характеры представлены как неизбежные и закономерные порождения определенной «среды», и авторское отношение к этому вполне нейтрально, лишено, как и должно быть при научном подходе, какой‑либо этической оценки: какова «среда», таковы и ее порождения, и тут никого нельзя ни осуждать, ни винить. С другой стороны, сама «среда» со всеми ее порождениями описывается как какое‑то чудовищное отклонение от нормы: она безобразна, уродлива, почти гротескно нелепа, – сказываются приемы письма автора «Мертвых душ»: мрачный колорит, фиксация авторского внимания на «негативных» сторонах действительности, постоянный язвительно-иронический тон. Присутствуют и намеки на то, что «среда» эта – безумна, и, следовательно, печать безумия лежит на всех человеческих существах, произведенных ею. С этой точки зрения «среда», безусловно, подлежит суду и должна быть отрицаема во имя идеала, которого не знает бесстрастная наука, но которого требует новое человеческое сознание, неудовлетворенное несовершенством окружающей жизни.

Носительницей такого нового человеческого сознания Герцен делает главную женскую героиню романа – Любоньку Круциферскую. Дочь крестьянки и помещика Негрова, взятая из милости на воспитание в дом отца, она, в отличие от Круциферского и Бельтова, с детства знала, какой грубой и жестокой может быть жизнь. Но именно это знание закалило ее волю, научило, по крайней мере внутренне, сопротивляться «злотворной материи» жизни и сформировало ее сильный характер. Образ Любоньки строится Герценом с явной оглядкой на героинь романов Жорж Санд, стремящихся воплотить на практике сен‑симонистские принципы по‑новому свободного поведения женщины в обществе. Главный принцип, отстаиваемый героинями Жорж Санд, – принцип несвязанности женщины узами традиционного брака, который она, если законный супруг не может дать ей того счастья, которого она желает, имеет право разрушить вопреки господствующим в обществе законам, стоящим на охране «святости» семейного очага. Нечто подобное происходит и в романе Герцена. Полюбив Бельтова, Любонька понимает, что не должна стыдиться общественного мнения, которое в силу предрассудков, опутавших сознание жителей города NN, а по Герцену – вообще все «безумное» сознание прошлого и современного мира, должно считать ее преступницей и грешницей. Сама Любонька отнюдь не считает себя таковой. Сознание ее настолько развито и свободно, что даже страх религиозного возмездия она, в духе Фейербаха, почитает пустым предрассудком и усилием ума и воли пытается избавиться от него. Духовному уровню Любоньки под стать духовный уровень ее избранника Бельтова, авторское отношение к которому к концу романа становится все более и более сочувственным. Оба они рисуются как почти идеальные фигуры, сумевшие вырваться из мира всеобщего «безумия». Не на высоте их понимания оказывается не только Круциферский, бессильный избавиться от своей по-детски болезненной привязанности к жене и мучающий себя и ее приступами ревности, но и умный доктор Крупов, полагающий, что виновником разыгравшейся драмы является Бельтов, от скуки и праздности соблазнивший доверчивую Любоньку и разрушивший семью, жившую в согласии и счастье. В авторском же понимании, если кто и виноват в случившемся, то никак не «соблазнитель» Бельтов и не «поддавшаяся соблазну» Любонька. Так, по Герцену, могли бы рассуждать сторонники традиционного брака, для которых стабильность и крепость консервативного государства важнее требований индивидуальной личности (точка зрения Гегеля и русских гегельянцев), и, разумеется, славянофилы, сакрализующие рабски зависимое и приниженное положение женщины в «домостроевской» семье. С точки зрения Герцена, если уж искать виноватого, то им будет не кто иной, как Круциферский, слабый человек, изуродованный романтическим воспитанием, закрепившим в нем эту слабость и навсегда оставившим его в плену отвлеченных представлений о жизни.

Меняется к концу романа и мотивировка бездеятельности Бельтова. Истинную, не сводимую к «материалистическим» объяснениям ее причину видит одна только Любонька, пораженная той «ширью понимания», которой обладает избранник ее сердца. И вновь ошибочную в этом отношении позицию занимает доктор Крупов, полагающий (как и бывший учитель Бельтова Жозеф), что Бельтов, несмотря ни на что, должен трудиться, что «хороший работник без работы не останется», и т. п. Сам Герцен придерживается иной точки зрения: он рисует своего героя праздным, но праздным в силу необходимости. Вину бездеятельности он за ним признает, но и тут же снимает ее: «есть вины лучше всякой правоты». Показательна характеристика состояния Бельтова как «многостороннего бездействия» и «деятельной лени». Здесь, вне всяких сомнений, речь идет о том, что развернуться в полную силу своей личности Бельтову мешают внешние условия русской жизни – государственный авторитаризм николаевской империи, пресекающий всякие попытки свободного самопроявления человеческого «я». Герцен был убежден, что если человек при николаевском режиме служит в государственном учреждении, он неизбежно оказывается одновременно жертвой и (хотя субъективно это может противоречить его убеждениям) пособником авторитаризма. Отсюда глубокая симпатия писателя к неслужащей дворянской интеллигенции в лице ее лучших представителей: известный достаток, избавляющий их от необходимости тянуть чиновничью лямку, в его глазах позволял им сохранить свое человеческое достоинство и свой, независимый от самодержавного николаевского официоза, богатый внутренний мир – мир подлинной культуры, высокого нравственного благородства и стоической этики скрытого противостояния деспотическому социуму. Таков общий взгляд Герцена на русских «лишних людей», к которым, помимо Онегина и Печорина, он причислял также Чаадаева и во многом самого себя, – автобиографическая подоплека образа Бельтова достаточно очевидна.

Роман завершается на драматической, если не трагической ноте. Все три главных героя – участники «любовного треугольника» – несчастны: спивается Круциферский; Любонька, истерзанная внутренней борьбой, угасает в чахотке; Бельтов под давлением обстоятельств вынужден уехать из города. Такой финал есть своего рода ответ на вопрос «кто виноват?», вынесенный в название романа. Ответ ясно не сформулирован и потому заведомо неоднозначен. Но в любом случае он направлен против мнения, что основная вина лежит на героях, нарушивших традиционные правила семейного общежития и религиозного долга. Исходя из общей концепции произведения, можно сказать, что такое мнение опровергается как минимум двумя положениями, в равной мере выводимыми из текста романа. Первое: в том, что случилось, не виноват никто, потому что происшедшее было неизбежным следствием цепляющихся друг за друга «материальных» причин, действующих как в природе, так и в человеческом обществе, и поэтому искать виновных среди людей, тем более конкретных людей, было бы по отношению к ним несправедливо и немилосердно (на такое толкование частично намекает и эпиграф к роману: «А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией…»). Второе: виноваты не отдельные люди, а само «безумное» общество, с древних времен живущее ложными понятиями о природе и назначении человека и на корню губящее все попытки отдельных индивидуумов противостоять этому всеобщему «безумию». Первое положение ближе воззрениям доктора Крупова (и А. А. Яковлева), второе – сен-симонизму, Фейербаху и «критическому субъективизму» Белинского и других западников либеральной ориентации.

Авторская позиция оригинально сочетает в себе оба положения: социальный критицизм помогает писателю преодолеть пессимистический взгляд на возможность реформирования человеческой природы, и в то же время трезвая научная объективность позволяет усомниться в обоснованности оптимистических социальных прогнозов. В итоге более сложный и глобальный философский вопрос, стоящий за вопросом «кто виноват?»: возможно ли вообще преодолеть косные структуры традиционного общества, коль скоро они часть природы, перед которой следует смиряться как перед неизбежностью, – остается открытым.

А случай сей за неоткрытием виновных предать воле божией, дело же, почислив решенным, сдать в архив.

Протокол

Наталье Александровне Герцен в знак глубокой симпатии от писавшего.

Москва. 1846

«Кто виноват?» была первая повесть, которую я напечатал. Я начал ее во время моей новгородской ссылки (в 1841 г.) и окончил гораздо позже в Москве.

Правда, еще прежде я делал опыты писать что-то вроде повестей; но одна из них не написана , а другая – не повесть. В первое время моего переезда из Вятки во Владимир мне хотелось повестью смягчить укоряющее воспоминание, примириться с собою и забросать цветами один женский образ, чтоб на нем не было видно слез .

Разумеется, что я не сладил со своей задачей, и в моей неоконченной повести было бездна натянутого и, может, две-три порядочные страницы. Один из друзей моих впоследствии стращал меня, говоря: «Если ты не напишешь новой статьи, – я напечатаю твою повесть, она у меня!» По счастью, он не исполнил своей угрозы.

В конце 1840 г. были напечатаны в «Отечественных записках» отрывки из «Записок одного молодого человека», – «Город Малинов и малиновцы» нравились многим; что касается до остального, в них заметно сильное влияние гейневских «Reisebilder» .

Зато «Малинов» чуть не навлек мне бед.

Один вятский советник хотел жаловаться министру внутренних дел и просить начальственной защиты, говоря, что лица чиновников в г. Малинове до того похожи на почтенных сослуживцев его, что от этого может пострадать уважение к ним от подчиненных. Один из моих вятских знакомых спрашивал, какие у него доказательства на то, что малиновцы – пашквиль на вятичей. Советник отвечал ему: «Тысячи»; например, автор прямо говорит, что у жены директора гимназии бальное платье брусничного цвета, – ну разве не так?» Это дошло до директорши, та взбесилась, да не на меня, а на советника. «Что он, слеп или из ума шутит? – говорила она. – Где он видел у меня платье брусничного цвета? У меня, действительно, было темное платье, но цвету пансэ ». Этот оттенок в колорите сделал мне истинную услугу. Раздосадованный советник бросил дело, а будь у директорши в самом деле платье брусничного цвета да напиши советник, так в те прекрасные времена брусничный цвет наделал бы мне, наверное, больше вреда, чем брусничный сок Лариных мог повредить Онегину.

Успех «Малинова» заставил меня приняться за «Кто виноват?»

Первую часть повести я привез из Новгорода в Москву. Она не понравилась московским друзьям, и я бросил ее. Несколько лет спустя мнение об ней изменилось, но я и не думал ни печатать, ни продолжать ее. Белинский взял у меня как-то потом рукопись, и со своей способностью увлекаться он, совсем напротив, переценил повесть в сто раз больше ее достоинства и писал ко мне: «Если бы я не ценил в тебе человека, так же много или еще и больше, нежели писателя, я, как Потемкин Фонвизину после представления «Бригадира», сказал бы тебе: «Умри, Герцен!» Но Потемкин ошибся, Фонвизин не умер и потому написал «Недоросля». Я не хочу ошибаться и верю, что после «Кто виноват?» ты напишешь такую вещь, которая заставит всех сказать: «Он прав, давно бы ему приняться за повесть!» Вот тебе и комплимент, и посильный каламбур».

Ценсура сделала разные урезывания и вырезывания, жаль, что у меня нет ее обрезков. Несколько выражений я вспомнил (они напечатаны курсивом) и даже целую страницу (и то, когда лист был отпечатан, и прибавил его к стр. 38). Это место мне особенно памятно потому, что Белинский выходил из себя за то, что его не пропустили.

Park-House, Fulham. И-p

Дело шло к вечеру. Алексей Абрамович стоял на балконе; он еще не мог прийти в себя после двухчасового послеобеденного сна; глаза его лениво раскрывались, и он время от времени зевал. Вошел слуга с каким-то докладом; но Алексей Абрамович не считал нужным его заметить, а слуга не смел потревожить барина. Так прошло минуты две-три, по окончании которых Алексей Абрамович спросил:

– Что ты?

– Покаместь ваше превосходительство изволили почивать, учителя привезли из Москвы, которого доктор нанял.

– А? (что, собственно, тут следует: вопросительный знак (?) или восклицательный (!) – обстоятельства не решили).

– Я его провел в комнатку, где жил немец, что изволили отпустить.

– Он просил сказать, когда изволите проснуться.

– Позови его.

И лицо Алексея Абрамовича сделалось доблестнее и величественнее. Через несколько минут явился казачок и доложил:

– Учитель вошел-с.

Алексей Абрамович помолчал, потом, грозно взглянув на казачка, заметил:

– Что у тебя, у дурака, мука во рту, что ли? Мямлит, ничего не поймешь. – Впрочем, прибавил, не дожидаясь повторения: – Позови учителя, – и тотчас сел.

Молодой человек лет двадцати трех-четырех, жиденький, бледный, с белокурыми волосами и в довольно узком черном фраке, робко и смешавшись, явился на сцену.

– Здравствуйте, почтеннейший! – сказал генерал, благосклонно улыбаясь и не вставая с места. – Мой доктор очень хорошо отзывался об вас; я надеюсь, мы будем друг другом довольны. Эй, Васька! (При этом он свистнул.) Что ж ты стула не подаешь? Думаешь, учитель, так и не надо. У-у! Когда вас оболванишь и сделаешь похожими на людей! Прошу покорно. У меня, почтеннейший, сын-с; мальчик добрый, со способностями, хочу его в военную школу приготовить. По-французски он у меня говорит, по-немецки не то чтоб говорил, а понимает. Немчура попался пьяный, не занимался им, да и, признаться, я больше его употреблял по хозяйству, – вот он жил в той комнате, что вам отвели; я прогнал его. Скажу вам откровенно, мне не нужно, чтоб из моего сына вышел магистер или философ; однако, почтеннейший, я хоть и слава богу, но две тысячи пятьсот рублей платить даром не стану. В наше время, сами знаете, и для военной службы требуют все эти грамматики, арифметики… Эй, Васька, позови Михайла Алексеича!

Молодой человек все это время молчал, краснел, перебирал носовой платок и собирался что-то сказать; у него шумело в ушах от прилива крови; он даже не вовсе отчетливо понимал слова генерала, но чувствовал, что вся его речь вместе делает ощущение, похожее на то, когда рукою ведешь по моржовой коже против шерсти. По окончании воззвания он сказал:

– Принимая на себя обязанность быть учителем вашего сына, я поступлю, как совесть и честь… разумеется, насколько силы мои… впрочем, я употреблю все старания, чтоб оправдать доверие ваше… вашего превосходительства…

Алексей Абрамович перебил его:

– Мое превосходительство, любезнейший, лишнего не потребует. Главное – уменье заохотить ученика, этак, шутя, понимаете? Ведь вы кончили ученье?

– Как же, я кандидат.

– Это какой-то новый чин?

– Ученая степень.

– А, позвольте, здравствуют ваши родители?

– Живы-с.

– Духовного звания?

– Отец мой уездный лекарь.

– А вы по медицинской части шли?

– По физико-математическому отделению.

– По-латынски знаете?

– Знаю-с.

– Это совершенно ненужный язык; для докторов, конечно, нельзя же при больном говорить, что завтра ноги протянет; а нам зачем? помилуйте…

Не знаем, долго ли бы продолжалась ученая беседа, если б ее не прервал Михайло Алексеевич, то есть Миша, тринадцатилетний мальчик, здоровый, краснощекий, упитанный и загоревший; он был в куртке, из которой умел в несколько месяцев вырасти, и имел вид общий всем дюжинным детям богатых помещиков, живущих в деревне.

Алекса́ндр Ива́нович Ге́рцен (25 марта (6 апреля) 1812, Москва - 9 (21) января 1870, Париж) - русский публицист, писатель, философ, педагог, принадлежащий к числу наиболее видных критиков крепостнической Российской империи.

(Натуральная школа - условное название начального этапа развития критического реализма в русской литературе 1840-х годов, возникшего под влиянием творчества Николая Васильевича Гоголя.К «натуральной школе» причисляли Тургенева и Достоевского, Григоровича, Герцена, Гончарова, Некрасова, Панаева, Даля, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина и других)

Проблематика

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна . Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия - “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье ” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова ”. Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть - рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо - послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”. При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен .

Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”. Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности ”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.

Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность . Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои - дети века , не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой. Герцен называл историю “лестницей восхождения ”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды . Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды ; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.

“Кто виноват?” - интеллектуальный роман. Его герои - люди мыслящие, но у них есть свое “горе от ума”. И состоит оно в том, что со всеми своими блестящими идеалами они принуждены были жить в сером свете, оттого и мысли их кипели “в действии пустом”. Даже гениальность не спасает Бельтова от этого “мильона терзаний”, от сознания того, что серый свет сильнее его блестящих идеалов, если его одинокий голос теряется среди безмолвия степи. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: “Степь - иди, куда хочешь, во все стороны - воля вольная, только никуда не дойдешь...”

“Кто виноват?” - вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиск ответа на герценовский вопрос занимал самых выдающихся русских мыслителей - от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского. Роман “Кто виноват?” предсказывал будущее . Это была пророческая книга. Бельтов, так же как и Герцен, не только в губернском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии - всюду находил “всесовершеннейшую тоску”, “умирал от скуки”. “На родном берегу” он не мог найти для себя достойного дела. Но и “на том берегу” водворилось рабство. На развалинах революции 1848 года торжествующий буржуа создал империю собственников, отбросив добрые мечтания о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась “всесовершеннейшая пустота”, где мысль умирала от скуки. И Герцен, как предсказал его роман “Кто виноват?”, подобно Бельтову, стал “скитальцем по Европе, чужой дома, чужой на чужбине ”. Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели усталость и разочарование. Как Бельтов, Герцен “нажил и прожил бездну”. Но все пережитое им принадлежало истории. Вот почему так значительны его мысли и воспоминания. То, что Бельтова томило как загадка, стало у Герцена современным опытом и проницательным познанием. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: “Кто виноват?”

Образ Бельтова

Изображение Бельтова заключает в себе много неясного, на вид противоречивого, иногда данного только намеками. В этом сказалась и творческая субъективность Герцена, создававшего характер героя по свежим следам собственного идейного развития, и еще больше - цензурные условия, не позволявшие ему о многом говорить прямо. Это определило и неверное понимание характера Бельтова со стороны Белинского. В «предыстории» героя критик обратил внимание лишь на то, что у Бельтова «много ума», что его «натура» испорчена «ложным воспитанием», «богатством», и поэтому у него нет «особенного призвания к какой бы то ни было деятельности», что он «осужден был томиться… тоскою бездействия». В основной же части романа характер героя, по мнению критика, «произвольно изменен автором», и Бельтов «вдруг является перед нами, какою-то высшею, гениальною натурою, для деятельности которой действительность не представляет достойного поприща…». «Это уже не Бельтов, а что-то вроде Печорина». Последнее мнение справедливо: у возмужавшего Бельтова есть нечто общее с Печориным. Но это не их «гениальность», а их трагические отношения с обществом . Однако Белинский ошибся в оценке характера молодого Бельтова. Уже в юности Бельтов не был просто избалованным баричем. И тогда в нем было больше романтических порывов, нежели «тоски бездействия». Что же касается его перехода к скептицизму зрелого понимания жизни, то переход этот,выглядит внезапным потому, что автор не мог о нем подробно рассказать . Совершается этот перелом не по произволу автора, а в результате «власти обстоятельств ». На этот раз герой Герцена - русский дворянин и даже сын крепостной крестьянки. В отличие от Чацкого, Онегина и Печорина, получивших столичное, светско-ари-стократическое воспитание, Бельтов, подобно героям Тургенева (Лежневу, Лаврецкому и др.), воспитывался в усадьбе , а оттуда попал в кружок студентов Московского университета. Характерная черта идейного развития Бельтова его рано возникшее стремление к романтическим идеалам . Опираясь на свой собственный опыт, Герцен связывает эти стремления с чтением Плутарха и Шиллера, с сильными впечатлениями от революционных движений на Западе.

… развитие Бельтова происходило в обстановке русской общественной жизни начала 1830-х годов . Коротко и нарочито неопределенно говорит Герцен о «дружеском кружке из пяти-шести юношей», но подчеркивает при этом, что идеи этого кружка были «чужды среде» и что «молодые люди чертили себе колоссальные планы», далекие от осуществления. В этом Бельтов резко*отличается от Печорина . Печорин, созданный по темпераменту для активной общественной борьбы, жаждет «бурь и битв», но разменивает свои силы в случайных бытовых столкновениях. Бельтов, воспитанный более отвлеченно, чертит себе «колоссальные планы», но разменивается в выполнении частных практических задач, которые он всегда берется разрешить в одиночку, «отчаянной храбростью мысли». Такова прежде всего служба Бельтова в департамент е, на которую аристократ Печорин никогда бы не пошел. Бельтов, несомненно, поставил себе при этом «колоссальную» и наивно-романтическую задачу: одному бороться с несправедливостью и побороть ее. Недаром чиновники возмущались тем, что он «со всякой дрянью носится, горячится, точно отца родного… режут, а он спасает»… Недаром сам министр тщетно делал ему «нежные» внушения, а затем просто выбросил со службы за строптивость . Таково же увлечение Бельтова медициной . И здесь он хотел бы приносить пользу людям, пытаясь разрешить трудные научные проблемы «отчаянной храбростью мысли», и потерпел поражение. Даже в занятиях живописью сказались гражданско-ро-мантические интересы юноши. Подводя итоги неудачам своего героя в первой части романа, задавая «премудреный вопрос» об их причинах, Герцен правильно считает, что ответ надо искать не в «психическом устройстве человека», а, как он нарочито неясно говорит, «в атмосфере, в окружающем, в влияниях и соприкосновениях… ». Сам Бельтов хорошо возразил позднее Крупову, объяснявшему его безделке богатством, что есть «довольно сильные побуждения на труд» и «кроме голода», хотя бы «желание высказаться». Так не сказал бы Печорин. Это самооценка «человека 1840-х годов ». И в этом отношении Бельтова можно сравнивать не с Печориным, а с Рудиным. Причину своих неудач Бельтов осознал только во время скитаний на Западе. Автор много раз подчеркивает, что до отъезда за границу его герой, вследствие своего романтического воспитания, «не понимал действительности». Теперь он нечто понял в ней. По его собственным словам, он «потерял юношеские верования» и «приобрел взгляд трезвый, может, безотрадный и грустный, но зато истинный». Называя новые взгляды Бельтова «безотрадными», но «истинными», Герцен, несомненно, имеет при этом в виду тот идейный кризис, который переживался в начале 40-х годов самыми передовыми людьми России при переходе от философского идеализма к материализму . ….. Именно это Герцен подчеркивает и в Бельтове, говоря, что Бельтов «много жил мыслью», что у него есть теперь «смелое резкое мышление» и даже «страшная ширь понимания», что он внутренне раскрыт «всем современным вопросам». Интересно, однако, что Герцен, не довольствуясь этим, разбросал в романе намеки на какую-то деятельность Бельтова за границей, видимо, и приведшую его к новым взглядам и настроениям. Можно попытаться свести эти намеки в одно целое, хотя бы гипотетически.

Центральное произведение Герцена в 40-х гг. – роман «Кто виноват?». Работа над ним началась ещё в новгородской ссылке, в 1841 году. Роман писался долго и трудно. Лишь в 1846 году роман был закончен. Его первая часть появилась в «Отечественных записках», а в 1847 году весь текст романа был опубликован отдельной книгой в качестве приложения к журналу «Современник».

Роман посвящен жене Н.А. Герцен (Захариной). Он соответствует поэтике Натуральной школы (принципы Н.Ш. см. в лекциях). Постепенно замысел романа перерастает рамки «Н.Ш.», не ограничиваясь, простой констатации фактов.

Протокольный эпиграф «А случай сей за неоткрытием виновных предать воле божией, дело те, почислив решенным, сдать в архив» открывает замысел Герцена обозначить вопрос. Ответ многозначный, единого ответа на него мы в романе не найдем.

Новаторство языка в романе , Герцен вводит народные выражения, неологизмы, литературные цитаты, библейские образы со сниженными значениями, научную терминологию, иноязычные слова.

Композиция романа: состоит из двух частей:

1. Экспозиция – завязка конфликта приезд Бельтова В.П. Характеризуются герои, рисуются обстоятельства их жизни. В основном эта часть состоит из биографий.

2. Кульминация – сюжетное повествование, действие стягивается к главным героям, нарастает динамика. Кульминационные моменты – объяснение в любви; сцена прощания в парке.

В роман включены: дневник Любоньки, письма, публицистические вставки (оказывает воздействие на читателя, с помощью авторских комментарий).

Композиционная структура романа необычайна. Повествование не сцементировано сквозным сюжетным стержнем. «Собственно не роман, а ряд биографий, мастерски написанных…» - заметил Белинский. В центре повествования – три человеческих жизни, три разных биографии, судьбы. Любовь Александровна и Дмитрий Яковлевич Круциферские, а ещё – Владимир Петрович Бельтов. Каждый из них представляет собой сложный характер.

Образ Любоньки Круциферской – он несет на себе наибольшую смысловую, философскую нагрузку. Он существенно влияет на судьбы двух других персонажей. Незаконное чадо отставного генерала Негрова, Любонька с детских лет ощутила жестокую несправедливость человеческих отношений. Трагические условия детства и юности, очень непродолжительное счастье в замужестве за Круциферским, история её неудачной любви к Бельтову – вся жизнь Любоньки выражает её отрешенность от мира, её духовное одиночество и неспособность найти себе место в обществе, с волчьими законами которого не могла примириться е гордая и независимая душа. Глубокая, сильная натура, Любонька возвышается над людьми, её окружающими, над мужем и даже Бельтовым. И она скрепя сердце мужественно несёт свой крест. Любонька, впрочем, пытается отстаивать своё право на счастье, но обречена на гибель в неравной борьбе. Слишком жестоки и неумолимы условия жизни. Любонька Круциферская – один из самых ярких женских характеров, созданных русской литературой. Она занимает свое место в ряду таких образов, как Софья, Татьяна, Ольга Ильинская, Катерина, Елена Стахова, Вера Павловна.

Рядом с Любонькой – Дмитрий Круциферский. Разночинец, сын лекаря, он прошел нелегкий жизненный путь. Тихий, кроткий человек, трезво оценивающий свои скромные духовные возможности, Круциферский смиренно переносит повседневные неурядицы, довольствуясь тем маленьким счастьем, которое дает ему семейный очаг. Дмитрий Яковлевич очень любит свою жену, и нет для него большей радости, чем ненасытно глядеть в её голубые глаза. Но тесен его мир, далек он от каких бы то ни было общественных интересов. Слишком зауряден Круциферский, и рано он смирился с жизнью провинциального обывателя.

Пристально вглядывается Герцен в историю загубленной жизни и несостоявшихся возможностей этого человека. На примере Круциферского писатель ставит вопрос о крушении личности, лишенной живых контактов с действительностью. Круциферский пытается изолироваться от мира. «Кроткий от природы, он не думал вступать в борьбу с действительностью, он отступал от её напора, он просил только оставить его в покое..» И Герцен замечает далее, что «Круциферский далеко не принадлежал к тем сильным и настойчивым людям, которые создают около себя то, чего нет; отсутствие всякого человеческого интереса около него действовало на него более отрицательно, нежели положительно…» Т.о., крушение Дмитрия как личности свершилось бы и в том случае, если бы и не было семейной трагедии. И снова логика романа возвращает читателя к изначально поставленному вопросу – кто виноват?

Чересчур они разные люди – чета Круциферских. Нет у них не общности духовных интересов, но даже взаимной сердечной привязанности. Некогда Круциферский спас Любоньку, вызволив её из дома Негрова. И она была ему бесконечно благодарна. Но шли годы, Дмитрий не только сам застыл в своем духовном развитии, но и стал невольным тормозом для Любоньки. Мудрено ли, что их семейное счастье не выдерживает первого серьезного испытания и рушится. Приезд в губернский город Бельтова и явился таким испытанием.

Владимир Бельтов играет особую роль в этом треугольнике. Можно сказать, главную. Это человек, наделенный умом и талантом. Проводя жизнь в раздумьях об общих вопросах, он чужд домашних интересов, которые считает пошлыми. Он, как отзывался Белинский, - натура чрезвычайно богатая, многосторонняя. Однако с существенным изъяном – его ум созерцательный, не способный углубляться в предметы и потому – всегда скользящий по их поверхности. «Такие люди, - продолжает Белинский, - вечно порываются к деятельности, пытаясь найти свою дорогу и, разумеется, не находят её».

Бельтова нередко ассоциируют с Онегиным, Печориным и более поздним – Рудиным. Верно, все они – варианты того общественно-психологического типа, который известен в русской литературе под именем «лишнего человека». Но у каждого из них свои отличительные особенности. У Бельтова сильнее, чем у всех других, выражено стремление к общественной деятельности. Впрочем, это стремление постоянно наталкивается на препятствия. Как пишет сам Герцен: «Бельтов оттого бросался из угла в угол, что его социальная деятельность, к которой он стремился, находила внешнее препятствие. Это пчела, которой не позволяют ни делать ячейки, ни отлагать мёд…»

Но не только во внешних препятствиях затруднения Бельтова. Они и в нем самом, в свойствах его противоречивой натуры, ищущей практического дела и постоянно пугающейся его. Бельтов ничего не может делать в тех условиях, в каких находится. Борьба и сама жизнь ему не по силам. Ему недостает воли и энергии для преодоления жизненных тягот, и он готов капитулировать перед первой из них. В Бельтове отразился духовный разлом той части дворянской интеллигенции, которая, пережив крах декабризма, не могла найти своего места в новых обстоятельствах общественного бытия России. Бельтов ищет свою дорогу в жизни и не находит. И самоустраняется. Разрушив семейное счастье Круциферских, он не может стать опорой для Любоньки и отказывается от неё. Растеряв свои «юношеские верования» и проникнувшись «трезвым» отношением к действительности, Бельтов приходит к осознанию полного своего крушения: «Моя жизнь не удалась, по боку ее. Я точно герой наших народных сказок, ходил по всем распутьям и кричал: «Есть ли в поле жив человек?» Но жив человек не откликался… Мое несчастье!.. А один в поле не ратник… Я ушел с поля…»

Перед нами прошли три человеческих жизни, три различных судьбы, по-разному не состоявшихся, и каждая из которых по-своему несчастна. Кто же виноват в этом? Вопрос, поставленный Герценом в самом названии романа, не имеет однозначного ответа.

Драма каждого из трех персонажей носит общественный характер и отражает неурядицу, в условиях которой протекает жизнь четы Круциферских и Бельтова. Личность подвергается непрерывному воздействию среды . Общество, которое само по себе нездорово и раздираемо социальными и нравственными противоречиями, неминуемо порождает человеческие драмы.

Как всякое художественное произведение, роман «Кто виноват?» многозначен. Герцен, не предлагает односложного ответа на главный вопрос, поставленный в этом произведении. Слишком сложен вопрос. Тут есть материал для размышления. Пусть подумает и читатель. Именно так и полагает автор: «Повесть наша, собственно, кончена; мы можем остановиться, предоставляя читателю разрешить: «кто виноват? »

Роман имел широкий резонанс. Он наделал, по словам А.Григорьева, «чрезвычайно много шуму». Роман вызвал горячие споры, он поразил современников необычным строением и способом раскрытия характера героев через подробности их биографии, а еще – манерой письма, в которой столь большое место занимают философское раздумье и социологическое обобщение.

Проблемы , поднимаемые в романе: крепостного права, бюрократизма, проблемы «лишнего человека» (Бельтов), семьи и брака, женской эмансипации, разночинной интеллигенции, проблем «маленького человека» (Круциферский).

Система образов в романе:

1. Дворяне – Негровы (грубые, не тактичные, ограниченные люди), родственники, гости, обитатели города

2. Разночинная интеллигенция – Круциферские, Софья Немчинова, Любонька, доктор Крупов, швейцарец Жозеф, Владимир Бельтов (по духовным качествам)

3. Образ русского народа – с любовью, противопоставлены дворянам.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Белорусский государственный университет

Филологический факультет

Кафедра русской литературы

«Проблематика романа Герцена «Кто виноват?» (проблемы любви, брака, воспитания, вины и невинности). Сюжетно-композиционная структура и система образов. Типы героев времени»

Выполнила:

Студентка 2 курса, 5 группы

Специальности «Русская филология»

Говорунова Валентина Васильевна

Минск, 2013

Роман «Кто виноват?» начат Герценом в 1841 году в Новгороде. Его первая часть завершена в Москве и появилась в 1845 и в 1846 годах в журнале «Отечественные записки». Полностью он вышел отдельным изданием в 1847 году в виде приложения к журналу «Современник».

По словам Белинского, особенность романа «Кто виноват?» - могущество мысли. «У Искандера, -- пишет Белинский, -- мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет».

В первой части романа характеризуются главные герои и многосторонне обрисовываются обстоятельства их жизни. Эта часть по преимуществу эпическая, представляющая цепь биографий основных персонажей. роман персонаж композиционный крепостнический

Завязка романа -- сложный узел семейно-бытовых, социально-философских и политических противоречий. Именно с приезда Бельтова в город развертывается острая борьба идей, моральных принципов консервативно-дворянского и демократически-разночинского лагерей. Дворяне, почувствовав в Бельтове «протест, какое-то обличение их жизни, какое-то возражение на весь порядок ее», никуда его не выбрали, «прокатили». Не удовлетворившись этим, они сплели гнусную паутину грязной сплетни о Бельтове и Любови Александровне.

Начиная с завязки, развитие сюжета романа принимает все большую эмоционально-психологическую напряженность. Отношения сторонников демократического лагеря осложняются. Центром изображения становятся переживания Бельтова и Круциферской. Кульминация их взаимоотношений, будучи и кульминацией романа в целом, -- объяснение в любви, а потом прощальное свидание в парке.

Композиционное искусство романа выразилось и в том, что отдельные биографии, которыми он начат, постепенно сливаются в неразложимый жизненный поток.

При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен. “Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав и эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист портит все”,-- пишет Герцен.

Основным организующим началом романа служит не интрига, не сюжетная ситуация, а ведущая идея -- зависимость людей от губящих их обстоятельств. Этой идее подчиняются все эпизоды романа, она придает им внутреннюю смысловую и внешнюю целостность.

Своих героев Герцен показывает в развитии. Для этого он использует их биографии. По его убеждению, именно в биографии, в истории жизни человека, в эволюции его поведения, определяемого конкретными обстоятельствами, раскрывается его социальная сущность и оригинальная индивидуальность. Руководствуясь своим убеждением, Герцен строит роман в виде цепи типических биографий, связанных между собой жизненными судьбами. В ряде случаев его главы и называются «Биографии их превосходительств», «Биография Дмитрия Яковлевича».

Композиционное своеобразие романа «Кто виноват?» заключается и в последовательном расположении его характеров, в социальном контрасте и градации. Вызывая заинтересованность читателя, Герцен расширяет социальное звучание романа и усиливает психологический драматизм. Начавшись в усадьбе, действие переносится в губернский город, а в эпизодах из жизни основных действующих лиц -- в Москву, Петербург и за границу.

Герцен назвал историю "лестницей восхождения". В первую очередь - это духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. В романе личность только тогда заявляет о себе, когда отделяется от своей среды.

На первую ступень этой "лестницы" вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он помогает дочери Негрова подняться, но она поднимается ступенькой выше и теперь видит больше, чем он; Круциферский, робкий и несмелый, больше не может сделать ни шагу вперед. Она поднимает голову и, увидев там Бельтова, подает ему руку.

Но в том-то и дело, что эта встреча ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, обострила чувство одиночества. Жизнь их была неизменна. Первой это почувствовала Люба, ей показалось, что она вместе с Круциферским потерялась среди безмолвных просторов.

В романе отчетливо выражена авторская симпатия к русскому народу. Социальным кругам, властвующим в поместьях или в бюрократических учреждениях, Герцен противопоставил явно сочувственно изображаемых крестьян, демократическую интеллигенцию. Писатель придает большое значение каждому образу из крестьян, даже второстепенному. Так, он ни в коем случае не хотел печатать свой роман, если цензура исказит или выбросит образ Софи. Герцен сумел в своем романе показать непримиримую враждебность крестьян по отношению к помещикам, а также и моральное их превосходство над своими владельцами. Любоньку особенно восхищают крестьянские дети, в которых она, выражая взгляды автора, видит богатые внутренние задатки: «Какие славные лица у них, открытые и благородные!»

Образом Круциферского Герцен ставит проблему «маленького» человека. Круциферский, сын губернского лекаря, по случайной милости мецената, кончил Московский университет, хотел заниматься наукой, но нужда, невозможность существовать даже частными уроками заставили его поехать на кондицию к Негрову, а затем стать учителем провинциальной гимназии. Это скромный, добрый, благоразумный человек, восторженный поклонник всего прекрасного, пассивный романтик, идеалист. Дмитрий Яковлевич свято верил в идеалы, витающие над землей, а все явления жизни объяснял духовным, божественным началом. В практической жизни это беспомощный, всего боящийся ребенок. Смыслом жизни стала его все поглощающая любовь к Любоньке, семейное счастье, которым он упивался. А когда это счастье стало колебаться и рушиться, то он оказался морально раздавленным, способным лишь молиться, плакать, ревновать и спиваться. Фигура Круциферского приобретает трагический характер, определяемый его разладом с жизнью, его идейной отсталостью, инфантильностью.

Доктор Крупов и Любонька представляют новую ступень в раскрытии типа разночинца. Крупов -- материалист. Несмотря на косный, глушащий все лучшие порывы провинциальный быт -- Семен Иванович сохранил в себе человеческие начала, трогательную любовь к людям, к детям, чувство собственного достоинства. Отстаивая свою независимость, он пытается по мере сил приносить людям добро, не разбирая их чинов, званий и состояний. Навлекая на себя гнев власть имущих, пренебрегая их сословными предрассудками, Крупов идет в первую очередь не к знатному, а к наиболее нуждающемуся в лечении. Через Крупова автор иногда высказывает собственные взгляды о типичности семьи Негровых, об узости человеческой жизни, отданной лишь семейному счастью.

Психологически более сложным предстает образ Любоньки. Внебрачная дочь Негрова от крепостной крестьянки, она с раннего детства оказалась в условиях незаслуженных обид, грубых оскорблений. Все и всё в доме напоминали Любови Александровне, что она барышня «по благодеянию», «по милости». Притесняемая и даже презираемая за свое «холопское» происхождение, она чувствует себя одинокой, чужой. Каждодневно ощущая оскорбительную несправедливость по отношению к себе, она возненавидела неправду и все то, что теснит, давит свободу человека. Сострадания к крестьянам, родным ей по крови, и испытываемому гнету, вызвали в ней горячее к ним сочувствие. Находясь все время под ветром нравственных невзгод, Любонька выработала в себе твердость в отстаивании своих человеческих прав и непримиримость к злу в любых его видах. И вот явился Бельтов, указавший, кроме семейного, возможности и другого счастья. Любовь Александровна признается, что после встречи с ним она изменилась, возмужала: «Сколько новых вопросов возникло в душе моей!.. Он открыл мне новый мир внутри меня». На редкость богатая, деятельная натура Бельтова увлекла Любовь Александровну, разбудила ее дремавшие возможности. Бельтов был изумлен ее необыкновенной даровитостью: «Те результаты, за которые я пожертвовал полжизнью, -- говорит он Крупову, -- были для нее простыми, само собой понятными истинами». Образом Любоньки Герцен показывает права женщины на равенство с мужчиной. Любовь Александровна нашла в Бельтове человека во всем ей созвучного, ее истинное счастье с ним. А на пути к этому счастью кроме морально-правовых норм, общественного, мнения, стоит Круциферский, умоляющий не покидать его, и их сын. Любовь Александровна знает, что счастья с Дмитрием Яковлевичем у нее уже не будет. Но, подчиняясь обстоятельствам, жалея слабого, гибнущего Дмитрия Яковлевича, вырвавшего ее из негровского гнета, сохраняя для своего ребенка семью, она по чувству долга остается с Круциферским. О ней очень верно сказал Горький: «Эта женщина остается с мужем своим -- человеком слабым, чтобы не убить его изменой».

Драма Бельтова, «лишнего» человека, ставится автором в непосредственную зависимость от социальной системы, господствовавшей тогда в России. Исследователи очень часто видели причину трагедии Бельтова в его абстрактно-гуманитарном воспитании. Но было бы ошибочно понять образ Бельтова лишь как нравоучительную иллюстрацию того, что воспитание должно быть практическим. Ведущий пафос этого образа в другом -- в осуждении социальных условий, погубивших Бельтова. Но что же мешает развернуться этой «огненной, деятельной натуре» на благо обществу? Несомненно, наличие крупного родового поместья, отсутствие практических навыков, трудового упорства, недостаточность трезвого взгляда на окружающие условия, но главное, социальные обстоятельства! Страшны, античеловечны те обстоятельства, в которых лишни, не нужны благородные, светлые люди, готовые на любые подвиги ради общего счастья. Безысходно мучительно состояние подобных людей. Их правый, негодующий протест оказывается бессильным.

Но этим не ограничивается общественный смысл, прогрессивно-воспитательная роль образа Бельтова. Его взаимоотношения с Любовью Александровной -- энергичный протест против собственнических норм брачно-семейных отношений. Во взаимоотношениях Бельтова и Круциферской писатель наметил идеал такой любви, которая духовно поднимает и растит людей, раскрывая все заложенные в них способности.

Таким образом, основная цель Герцена и заключалась в том, чтобы воочию показать, что изображаемые им социальные условия душат лучших людей, глушат их стремления, судя их несправедливым, но непререкаемым судом затхлого, консервативного общественного мнения, опутывая их сетями предрассудков. И это определило их трагедию. Благоприятное решение судеб всех положительных героев романа может обеспечить лишь коренное преобразование действительности -- такова основополагающая мысль Герцена.

Роман «Кто виноват?», отличаясь сложностью проблематики, многозначен в своей жанрово-видовой сущности. Это роман социально-бытовой, философско-публицистический и психологический.

Свою задачу Герцен видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Раскрытие психологизма романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание". Художественное своеобразие романа, мир героев, психологический облик Петербурга, "духовный путь" героев романа. Психическое состояние Раскольникова с момента зарождения теории.

реферат , добавлен 18.07.2008


Изучение факторов, повлиявших на написание исторического романа "Унесенные ветром" американской писательницей Маргарет Митчелл. Характеристика героев романа. Прототипы и имена персонажей произведения. Исследование идейно-художественного содержания романа.

реферат , добавлен 03.12.2014


История написания романа, его проблематика и мотивная структура. Развитие сюжетных линий и их соотношение с основной идеей романа, система образов и роль снов. Концептуальная триада дом-город-космос, особенности ее применения в литературном произведении.

курсовая работа , добавлен 10.04.2016


Личность М. Булгакова и его роман "Мастер и Маргарита". Сюжетно-композиционное своеобразие романа, система образов героев. Историческая и художественная характеристика Воланда и его свиты. Сон Понтия Пилата как олицетворение победы человека над собой.

анализ книги , добавлен 09.06.2010


Создание романа Ф.М. Достоевского "Идиот". Образ князя Мышкина. Речевое поведение главного героя романа. Гендерно-маркированные особенности речевого поведения персонажей. Языковые способы выражения маскулинности и феминности в художественном тексте.

дипломная работа , добавлен 25.10.2013


Нравственно-поэтическая характеристика романа Ф.М. Достоевского "Идиот". История написания романа, его нарвственная проблематика. Характеристика образа Настасьи Филипповны в романе Ф.М. Достоевского, ее нравственный облик, последний период жизни.

дипломная работа , добавлен 25.01.2010


Художественное своеобразие романа "Анна Каренина". Сюжет и композиция романа. Стилевые особенности романа. Крупнейший социальный роман в истории классической русской и мировой литературы. Роман широкий и свободный.

курсовая работа , добавлен 21.11.2006


Рассмотрение особенностей документальной прозы. Жанровое своеобразие романа Чака Паланика "Дневник". Признаки романа-исповеди в произведении. Аспекты изучения творчества Чака Паланика. Специфика жанрового и интермедиального взаимодействия в романе.

дипломная работа , добавлен 02.06.2017


Краткая характеристика русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Значение романа В.И. Пикуля "Баязет" в изучении данного исторического события. Определение жанра романа, его особенности и идейно-тематическое своеобразие. Анализ историзма романа "Баязет".

дипломная работа , добавлен 02.06.2017


Определение жанровой категории произведения современного крымского писателя В. Килесы "Юлька в стране Витасофии". Изучение жанровых особенностей волшебной сказки, притчи и детективно-приключенческого романа. Анализ биографии и интервью с автором романа.