Ранней весною я возвращался с охоты. Я шел по лесу знакомой дорогой, и в ночной темноте над моей головою послышался странный негромкий звук. Этот странный звук перемещался, было похоже, что меня настойчиво преследует какая-то ночная неведомая птица. Чтобы приманить птицу, я стал подражать странному звуку. Невидимый провожатый охотно стал откликаться.
В темном лесу мне не удалось разглядеть таинственного провожатого, и, выйдя на лесную опушку, я остановился. На фоне звездного неба рисовались черные ветви деревьев. Здесь, на краю леса, я надеялся увидеть незнакомую птицу.
Я стоял под деревьями, продолжая тихо манить. Небольшая тень пролетела над самой головою, бесшумно уселась на ветке. В ночной темноте трудно точно прицелиться. Я зарядил ружье мелкой дробью и, не видя на ружье мушки, выстрелил наудачу.
После выстрела лес примолкает. Я зажег спичку, стал смотреть под деревьями. На засыпанном опавшей хвоей снегу, раскинувши крылья, лежала маленькая серая птичка с круглой совиной головкой.
В подстреленной птичке я признал сыча-воробья. В наших лесах эта птичка встречается редко, а днем ее трудно увидеть. Обычно она прячется в дуплах деревьев, а по ночам вылетает на охоту.
Дома я внимательно рассмотрел редкостную добычу. Сыч-воробей был немного больше обыкновенного воробья. Круглой головою, ушами, острым крючковатым клювом он напоминал своего собрата - обыкновенного лесного сыча.
Из шкурки сыча-воробья я решил сделать чучело для своего кабинета, в котором хранится множество добытых мною охотничьих трофеев.
Через несколько лет мне пришлось проходить тем же лесом зимою. На краю вырубки, возле только что срубленной и распиленной на дрова толстой осины, теплился огонек, грелись и отдыхали знакомые колхозники-лесорубы.
- Погляди-ка, - сказали они, прикурив от моей трубочки, - и разгадай нашу лесную загадку...
В верхней части лежавшей на снегу распиленной и расколотой осины лесорубы показали выдолбленное дятлом жилое дупло. Узкое круглое отверстие дупла, как крышей, было прикрыто большим грибом-наростом. В глубине этого покинутого дятлом дупла оказался склад продовольствия. Вытряхнув на снег содержимое, я насчитал шесть мертвых клестов и одиннадцать замороженных мышей. Я хорошо знал, что многие животные - птицы и звери - бережливо прячут свои запасы. Не раз в дуплах и под корнями деревьев мы находили наполненные отборными орехами лесные кладовые белок и бурундуков; сороки и сойки на моих глазах прятали в укромных уголках свою добычу. В подземных кладовых мышей хранятся многолетние запасы старательно высушенного сена и зерна. Обнаруженная лесорубами кладовая принадлежала какому-то запасливому хищнику, быть может имевшему в лесу много таких складов.
Редкая находка очень меня заинтересовала. Кто мог убить и спрятать в птичьем дупле этих мертвых клестов и мышей? Злейший лесной хищник - куница не могла пролезть в узкое отверстие дупла. Маленькая ласка, промышляющая на земле под корнями, вряд ли решится забраться под вершину высокой гладкой осины.
Крепко задумавшись над трудной лесной задачей, я направился через лес к дому. Недалеко от поваленной осины слышались тревожные голоса птиц. Я узнал стрекотанье сорок и хлопотливый крик соек. К поднятому этими птицами шуму примешивался тревожный свист синиц.
Чтобы узнать о причине переполоха, я свернул с дороги и осторожно приблизился к лесной маленькой полянке. На острой еловой макушке сидел сыч-воробей. Множество лесных птиц его осаждало. На дневном свете он казался беспомощным, круглая совиная головка его хохлилась и медленно вращалась. Наверное, ослепленному дневным светом маленькому ночному разбойнику пришлось бы совсем плохо, но он вдруг расправил крылья и, тихо и бесшумно планируя, нырнул под нижние сучки густой елки, почти у моих ног.
«Так вот кто жил в дупле, вот кто охотился и прятал свою добычу!» - подумал я, заглядывая под накрытую снежною нависью густую зеленую елку.
Не сходя с места, я хорошенько рассмотрел плотно прижавшегося к стволу елки сыча-воробья и, осторожно протянув руку, быстро накрыл его шапкой.
Пойманного мною живого сыча-воробья, несомненно, выгнали на дневной свет свалившие осину лесорубы, и занимавшая меня лесная загадка разрешилась сама собою. Обитавший в дупле маленький разбойник приносил и хозяйственно складывал свои продовольственные запасы. На клестов и мышей он охотился ночью, хватал спящих птичек на ветвях деревьев и убивал их. Разумеется, птицы знали его и ненавидели. Как все хищные совы, он отрывал у пойманных птичек головы и выщипывал крупные перья.
Дома я выпустил маленького разбойника в комнату и стал приручать. Он охотно брал застреленных воробьев, а ночью, вылетая из убежища, сам ловил домашних мышей. Днем он обычно сидел под кроватью, забравшись в голенище старого валенка, которое ему заменяло дупло, а вечером неизменно выбирался из своего дневного убежища. Придерживаясь клювом, он, как попугай, лазил по моим книжным полкам и бесшумно летал по комнате. Иногда он присаживался на письменный стол и при свете лампы делал самые уморительные гримасы.
Весною сыч-воробей стал издавать те самые звуки, которые я некогда услыхал в лесу. Звуки эти будили меня, но я скоро привык к ним, как мы привыкаем к обычным шумам и голосам. С наступлением весенней охоты эти звуки для меня стали необходимостью. Сыч-воробей будил меня, как верный будильник, и за всю весну я ни единого раза не проспал глухариного тока.
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ КНИГИ
Вит. Бианки. Плавунчик 3
Н. Сладков. Птенцы-хитрецы 9
Г. Скребицкий. Хромоножка 19
Г. Скребицкий. В зимнюю стужу 21
И. Соколов-Микитов. Сыч-воробей 24
И. Соколов-Микитов. Дятлы 29
Вит. Бианки
ПЛАВУНЧИК
Преудивительная водится у нас птичка. Называется - плавунчик.
Где бы вы ни жили летом - на Волге, на Кавказе или в жарких степях Казахстана, под Ленинградом, под Москвой или на Камчатке, - всюду вы можете встретить этих птичек. И всегда неожиданно. А завтра придёте туда, где их видели, - их уже нет.
Ищите их на море, в озере, в реке, в пруду. Даже если около вашего дома есть просто большая яма, и тут вам могут попасться на глаза плавунчики - была бы в яме вода.
Птички эти из куликов. Кулики - стройные такие птицы, на очень длинных ногах и с очень длинным носом. Живут больше по болотам, по берегам рек, озёр. Но они не плавают, не ныряют - только бегают у воды по берегу и кланяются, кланяются носом до земли. Носом они достают себе еду в тине, в иле, под камешками или в траве.
Хотя плавунчики и кулики, да у них, как говорит мой сынишка, всё шиворот-навыворот. Носик у них не такой уж длинный, ножки тоже. И редко увидишь их на берегу: они всё плавают.
Узнать их очень легко. Ростом плавунчики примерно со скворца. Похожи они на те нарядные, цветные поплавки, что покупают молодые удильщики в городских магазинах. Особенно похожи, когда сидят на воде: сидят и танцуют на волнах, как поплавки, - белые и серые, красноватенькие - пёстро расписаны.
И всегда их целая стайка. Народ они очень дружный. Одиночку редко встретишь.
Сынишка мой, когда в прошлом году в первый раз их увидел, очень удивился. Пришёл домой и говорит:
- Что за птиц таких я видел - просто не пойму! Идёшь - все птицы от тебя удирают, разлетаются. А эти и не думают. Плавают у самого берега. Я подхожу - они даже отплыть подальше не хотят. Кувыркаются, ни минуты не посидят спокойно: кружат жуками на воде. А то в чехарду начнут играть - прыгают друг через друга, перепархивают...
Жили мы прошлый год в деревне на Урале. Домик наш стоял на самом берегу реки Камы. И всё лето стайки плавунчиков плавали у нас перед глазами - прямо из окошек видно. Сегодня плавает стайка, а завтра исчезнет. Пройдёт два-три дня - другая стайка появится. И так всё лето.
- Вот бездельники! - удивляется мой сынишка. - Другие птицы всё на гнёздах сидят, птенцов выводят, а эти ничего не делают, только в чехарду на воде играют всё лето. Наверно, это петушки: красивенькие такие, яркие. У всех птиц самцы красивей самок. Наш Петька вон какой франт, а курочки - серенькие.
Я ему объяснил, что он ошибается. У плавунчиков как раз наоборот: петушки серенькие, а курочки - франтихи, ярко одеты. Далеко на севере, в тундре, весной курочки снесут яйца - и до свиданья! Улетают. Петушки одни на гнёздах сидят, детей выводят, потом учат их, как жить. А курочки-франтихи всё лето по всей нашей стране летают, путешествуют себе с места на место.
Сынишка мой говорит:
- Это просто какие-то птички шиворот-навыворот! А всё-таки я их очень полюбил, потому что они меня не боятся. Будто знают, что я их не трону и плохого им не сделаю. Хорошие они!
- Очень хорошие, - согласился я.
И вот раз утром прибегает мой сынишка домой с Камы - он рыбу ходил удить на реку:
- Смотрите, кого я принёс!
Лезет к себе за пазуху, вынимает оттуда живого плавунчика и пускает его на пол.
- Я, - говорит, - сидел на берегу с удочкой. Вдруг две вороны летят. Кричат, каркают. А впереди них, смотрю, какая-то маленькая птичка несётся. Вороны её ловят, схватить хотят. Она из стороны в сторону бросается, кричит. Увидела меня - и прямо ко мне. Примчалась - ив ноги мне. Села и сидит. «Туйк!» - говорит. Я сразу понял: «Защити меня!» - просит. Ну, я на ворон удочкой замахал, закричал. Они покружили, покружили, видят - со мной не справиться, и отлетели. Я нагнулся, взял плавунчика в руки. Он и не думает улетать. Я удочку смотал - и домой с ним. Вон он - видите, какой!
Плавунчик ходит себе по избе, нас ни чуточки не боится.
Думали мы, думали: что с ним делать? Конечно, такая милая птичка - радость в доме. Но чем её кормить? И ведь ей плавать надо. Держать дома трудно.
Решили выпустить.
В деревне-то, конечно, нельзя выпускать: тут кошки, собаки и те две вороны. Решили плавунчика отнести подальше.
Сынишка наклонился, взял его в руки. Он - ничего, пожалуйста! Точно век с людьми в избе жил.
Пошли мы с сынишкой за околицу, через поле - в лес. В лесу среди вырубки знал я такую большую яму с водой. Тины там, корму всякого птичьего много было. Днём туда разные кулики прилетали - покормиться, а на ночь - утки.
У этой ямы мой сынишка, и выпустил плавунчика.
Плавунчик порхнул на воду, пискнул нам два раза: «Туйк, туйк!» - вроде, значит, «спасибо» сказал, «до свиданья» - и как ни в чём не бывало принялся жуком кружить по воде.
Долго мы стояли с сынишкой, любовались им.
Наконец я говорю:
- Ну, пойдём. Мама давно уж, верно, нас с обедом ждёт. А плавунчик забудет нас, улетит отсюда на Каму - к своей стайке. Птица вольная - ей и так хорошо.
Ушли мы. Но я ошибся: плавунчик не улетел и не забыл нас.
Через два дня пришли мы с сынишкой на эту яму: уток я хотел настрелять. Спрятались мы в ёлочках на берегу.
Уж солнце за лес село. Тут вдруг что-то мелькнуло у нас над головой - и видим: плавунчик наш на воду садится!
Я высунулся из ёлочек, машу на него рукой: «Кыш, кыш, улетай отсюда скорей!»
А он посмотрел на меня, пискнул «Туйк!» - вроде «здравствуй» сказал - и плывёт к нам. Подплыл и у наших ног кувыркается, тину со дна носом достаёт - питается.
Сынишка говорит:
- Пойдём-ка, папа, домой лучше. А то ещё ты моего плавунчика вместо утки подстрелишь, как стемнеет.
Так и ушли, ни разу не выстрелив.
И больше уж не пришлось мне на этой яме охотиться: плавунчик наш привычку взял каждый вечер сюда прилетать. Плавает среди уток, кружит по воде. Ну, как тут стрелять! Дробь разлетится - ненароком и его заденет.
Пришла пора. С севера, из тундры, прилетели стайки плавунчиков: петушки со своими воспитанниками - молодыми. Поплавали немножко на Каме все вместе с франтихами-самочками и исчезли.
Это они в своё осеннее путешествие отправились - на зимовки. А зимовки у них - в далёких жарких странах: в Индии, в Индо-Китае и ещё дальше. Улетел с ними и наш плавунчик.
Но весной он опять прилетит.
И, пожалуйста, ребята: если где встретите его или других плавунчиков, не трогайте их, не пугайте! Они
ведь совсем беззащитные и, главное, очень уж верят людям. А ведь так приятно, так хорошо становится, когда в тебя крепко верят и ждут от тебя только хорошего! Особенно, когда так в тебя верит беззащитное, маленькое существо.
Пусть хоть птичка.
Н. Сладкое
ПТЕНЦЫ- ХИТРЕЦЫ
Жил я в лесу. Совсем один.
Скучно одному. «Вот бы, - думаю, - щеночка себе завести. Весёлого, ласкового. Учил бы его уму-разуму - скуки бы и не было».
Но в лесу щенков нет. Собрался я в деревню. А дорога туда была не близкая.
Вышел я из лесу, пошёл полем. Шёл, шёл - устал. Присел отдохнуть.
Хорошо летом в поле! Кругом рожь шелестит.
Вдруг слышу: будто пищит кто-то тихонько во ржи...
Раздвинул колосья, а там - целое лукошко яиц!
Лукошка-то, правду сказать, никакого нет: прямо на земле яйца лежат, в ямке. И.много их: двадцать штук я насчитал.
Лежат и - вот чудеса! - переговариваются.
- Пик! - скажет одно яичко.
- Пик-пик-пик! - отвечают другие.
Осторожно взял я одно яйцо и приложил к уху.
- Пи-ик! - испугалось яичко.
Потом что-то ворохнулось в нём, тюкнуло изнутри в скорлупку - и притихло.
Ясно: в яйце цыплёночек! Вот-вот выклюнется. Я знал, что это гнездо красивой полевой курочки - серой куропатки. Куропатка-мама куда-то пропала. Может быть, ушла надолго. А может быть, и совсем не вернётся: ястреб её скогтил или хорёк поймал. Птенчики и волнуются. Пищат. Чувствуют, наверно, что пропадут без мамы-то.
Положил я обратно яйцо. Задумался. Верно ведь: выклюнутся - непременно пропадут одни, без матери. Сколько кругом врагов-то!
Надумал: никакого мне щеночка не надо. Сбегаю в лес, домой, и принесу корзиночку, сложу в неё яйца. Будет у меня двадцать цыплят - жёлтеньких, хорошеньких. Кормить их буду, уму-разуму учить. Какая уж скука с ними!
- Пик! - пискнуло в одном яйце.
- Пик-пик-пик-пик! - тревожно отозвалось в других.
Боятся одни-то! Надо спешить.
- Не пищите! - крикнул я им. - Живо вернусь, заберу вас к себе домой.
И побежал домой за корзиночкой.
Прибегаю назад - нет в ямке яиц, одни пустые скорлупки лежат! А изо ржи с треском и шумом вырвалась вдруг красивая курочка: серенькая, а на груди шоколадная подковка; взлетела, пала на тропинку и побежала по ней, волоча по земле крылья.
- Знаю я вас! - крикнул я ей. - Не обманешь!
Это была куропатка-мама: куропатки всегда так притворяются, чтобы отвести человека подальше от своих птенчиков.
- Очень рад, что тебя никто не съел. А одного твоего сынка я всё-таки возьму. У тебя вон их сколько, а я в лесу один.
Посмотрел себе под ноги. Птенцов я не увидел, а увидел одно яичко, ещё целое.
Я нагнулся, чтобы взять его. Но яичко вдруг вскочило на ножки и побежало. Я руку отдёрнул от неожиданности.
Потом кинулся его ловить. Схватил - в руке у меня хрустнула скорлупка. А из-под скорлупки выскочил птенец, шмыгнул в рожь и пропал.
Оказывается, что половина скорлупки прилипла к влажному пуху птенчика. Куропатка-мама ещё не успела склюнуть её с сынка - он так и бегал со скорлупкой на спине. И хоть прямо из яйца, а ловко бегал: в руки не дался.
«Ну, этим птенчикам я не нужен! - решил я. - Боевые ребята. Пойду-ка к себе в лес: там, наверно, найдутся беспризорные птенчики, которые могут пропасть без моей помощи. Пойду помогу им».
В сухом ельничке с муравьиной кучи свечой взлетел рябчик, и во все стороны с кучи, как шарики, покатились крошечные рябчата. Они были в пуху и летать ещё не могли.
У меня глаза разбежались: кого ловить? Кинулся за одним, кинулся за другим, в третьего шапкой бросил - и всех упустил!
Рябчата затаились - будто шапки-невидимки надели.
«Ладно, - думаю, - ваше счастье, что вы так хорошо умеете прятаться!» - и пошёл поднимать свою шапку.
Глядь, а под ней два рябчика лежат рядышком!
К земле прижались, глазёнки зажмурили, будто они и в самом деле под шапкой-невидимкой.
Я их - цап!
Держу в руках и думаю: «А остальных как найду? Дай-ка я этих двух к тем подпущу: они побегут прятаться к своим - и покажут мне, где они».
Выпустил одного. Он ножками чик-чик-чик! - отбежал, к земле припал и листиком сухим накрылся, будто его тут и не было! Рукой случайно не тронешь - ни за что не найдёшь! И других рябчиков рядом не видно...
Выпустил и второго. Думаю: «Может, этот покажет?»
А он даже и не побежал: тут же припал к земле и пропал - не то земли комок, не то коры кусок.
Я понял: значит, и остальные так спрятались. Такой пушок у них - защитного цвета. Выходит, не шапка у них, а вся одёжка невидимка!
Что тут делать? Комочков да листочков вокруг меня не счесть сколько. Всех их руками не перещупаешь! Хотел я уже домой уйти, да испугался. Эдак-то, не видя, я всех рябчат сапогами подавлю... Как тут быть?
Присел я на пенёк. Разулся. Потом осторожно опустился на колени, ладонью впереди себя пощупал, каждый листочек перевернул пальцами...-
Немножко вперёд-передвинулся - опять пощупал. Да так из ельничка и шёл - на четвереньках. Дополз до поляны, там стал на ноги.
«Ну, - думаю, - ни полевым, ни лесным птенчикам я не нужен. Эти и без меня проживут. Пойду у озера гнёзд поищу - вон под горой вода виднеется».
Спустился с горки, пошёл по берегу, смотрю - в воде на кочке чомгино гнездо. В гнезде - пустые скорлупки и один птенчик.
Птенчик совсем маленький, не может ни стоять, ни сидеть: лежит себе на пузечке, вытянув вперёд тонкую шейку и беспомощно растопырив лапки. «Уж живой ли он?» - подумал я и перевернул его пальцем на спину. Малыш засучил ножками, силясь перевернуться на живот.
- Какой же ты беспомощный! - сказал я ему. - Такой мне и нужен - возьму тебя на обучение.
Но тут птенчик перевернулся, скатился на край гнезда - и бульк в воду! Как камешек, только круги пошли!
Я живо раздвинул траву и, прикрыв глаза рукой от яркого блеска воды, заглянул в глубину. Там я увидел птенца.
Он держался под водой носом за камышину и не двигался.
Я сунул руку на дно, чтобы скорей подхватить и спасти его. Но птенец вдруг оттолкнулся от камышины и быстро поплыл под водой, работая лапками, как пароход винтом. Птичонок как ни в чём не бывало-мчал под водой! Удирал от меня!
Проплыл до того места, где стеной стоял камыш, и выскочил, как пузырёк, из воды. А навстречу ему из камыша- чомга-мама. За ней чомчата - мал мала меньше.
«Вот это, - думаю себе, - малыш так малыш! Настоящий нырец-подводник. Ещё ходить не умеет, стоять не умеет, ползать не может, а нырять и плавать - пожалуйста!»
Семейство чомг скрылось у меня из глаз в густых камышах. А я пошёл дальше по берегу озера.
Шагаю да шагаю. Вдруг вижу - далеко впереди поднялся с кочки большой журавль и, как-то смешно пригнувшись, убежал в кусты.
Я сразу сообразил, что это журавлиха и что на той кочке у неё гнездо.
Подошёл к кочке - верно: в кочке углубление, и в нём на подстилочке из травы лежат два большущих пятнистых яйца, каждое с мою ладонь. Одно целое, а другое с дыркой (наверху. И рядом лежит толстая скорлупка: птенец, видно, сию минуту только сделал себе в яйце окошко.
Я так и замер на месте.
Вдруг из окошка высунулась взъерошенная головёнка на длинной шее. Журавлёнок!
Я наклонился к нему. Моя тень накрыла гнездо. И вдруг - нырк! - журавлёнок исчез в яйце. В гнезде попрежнему лежали два очень крупных яйца: одно целое, другое - с дыркой в скорлупе.
- Вот это здорово! - удивился я. - Не успел ещё на свет родиться, а уж в прятки играет! Чур-чура! Я дома!
Вспомнились мне тут говорящие яички серой куропатки, и я подумал:
«А может, они тогда не со страху пищали, а между собой сговаривались, как от меня ловчее удрать? Видно, птичата, ещё не родясь на свет, мастера в прятки играть. А я их уму-разуму учить собрался!»
Бросил я корзиночку и пошёл в деревню - щеночка доставать.
Щенок ни прятаться не умеет, ни плавать. Вот и буду его учить.
Г. Скребицкий
ХРОМОНОЖКА
Прежде Хромоножка была такой же проворной, как и другие куропатки, её братья и сёстры. Но как-то в конце лета охотник прострелил ей лапу. С тех пор она бегала приседая, прихрамывая и стала плохо есть. Она заметно похудела. А её братья и сёстры за осень отъелись, выросли и превратились из птенцов во взрослых куропаток. Они.были здоровы и отлично себя чувствовали. Пёстрые летние пёрышки у них к зиме сменились белыми, более густыми и тёплыми, как будто они сбросили с себя пёстрые летние платьица и оделись в белые зимние шубки. Одна только Хромоножка не сменила свою летнюю одежду. Она была нездорова, слаба, и у неё плохо росли новые пёрышки.
Пришла зима. Кормиться стало труднее, приходилось лапками разгребать снег - отыскивать еду. И вот однажды, когда куропатки кормились в поле, вдруг одна из них, заметив опасность, тревожно закричала и припала к земле. А за ней и остальные прилегли и замерли. Никто не учил их так прятаться, они это делали с самого дня рождения, так же как со дня рождения, не учась, умели бегать и клевать зёрнышки.
На белом снегу притаившиеся белые птицы были совсем незаметны - все, кроме Хромоножки. Она одна выделялась пёстрым комочком. Но Хромоножка этого не понимала, ведь она поступала так же, не раздумывая, как и другие. Только её пёстренькая одежда теперь уже не могла скрыть её, как летом среди травы.
Над полем, часто махая крыльями, летел ястреб-тетеревятник. Его-то и заметила та куропатка, которая первая закричала и припала к земле.
Крылатый разбойник сразу увидел на снегу пёстренькую Хромоножку. Сложив крылья, упал он вниз и вновь поднялся, унося в когтях свою добычу.
Наступил вечер. В косых лучах солнца искрилось снежное поле. Только на бугорке темнела и шевелилась от ветра кучка пёстреньких перьев - всё, что осталось от Хромоножки.
А её братья и сёстры попрежнему разгуливали по белому полю, укрытые от глаз врага в свои шубки-невидимки.
Г. Скребицкий
В ЗИМНЮЮ СТУЖУ
Январь, февраль - месяцы лютого холода. Лёд и снег покрыли землю. Большинство птиц улетели от нас в южные страны, а те, что остались зимовать в наших краях, стараются кто как может пережить это трудное время.
Но есть и такие птицы, которым не страшна стужа.
Вот, например, клесты. Весело перекликаясь, летают они по хмурому зимнему лесу. Рассядутся по верхушкам старых елей, там, где спелые румяные шишки, как груши, висят; рассядутся и примутся из шишек семена вышелушивать.
Клесты очень ловко по веткам лазают. Они лапками и клювом цепляются, совсем как попугайчики. И расцветка у клестов, как у попугайчиков, яркая:
самцы красноватые, а самочки зеленовато-оливковые.
Но самое интересное у клестов - это клюв; он у них крест-накрест изогнут: верхняя половина вниз загнута, а нижняя - вверх. Таким клювом клесту очень удобно у шишек из-под чешуек семена доставать.
Замечательные птички - клесты: красивые, весёлые, настоящее украшение наших зимних лесов. Не страшны им ни метели, ни бураны. Даже самый лютый мороз нипочём. В этом я однажды и сам убедился.
Охотились мы как-то с приятелем за белками. Идём по лесу. Мороз, тишина, ни одна ветка не шелохнётся, только деревья поскрипывают. Вдруг слышим - наша собака белку облаивает. Подходим ближе, смотрим - собака вокруг высокой ели прыгает, лает, а белки не видно. Уж мы и кричали и палкой по дереву стучали, а она притаилась в ветвях, не шевельнётся.
Нечего делать, пришлось на дерево лезть, чтобы белку спугнуть. Полез я, а товарищ внизу стоит, караулит. Лезу я. Вдруг прямо надо мною птичка выпорхнула, закружилась вокруг меня, запищала и прочь не летит.
Что за диво? Заглянул я под ветки, откуда она выпорхнула: там будто голубая снежная пещерка, а в пещерке на суку гнёздышко свито. Смотрю я - и глазам не верю. Копошатся в гнезде четыре крохотных птенчика; копошатся, ротики раскрывают...
Глядя на них, мне даже в шубе холодно стало. Кругом снег, стужа, а они голые - как не замёрзнут?! Я и про белку забыл, скорей вниз полез, чтобы птичку-мать не тревожить - пусть своих птенцов греет. Только стал спускаться, она сразу в голубую пещерку юркнула.
Слез я с дерева и приятелю всё рассказал. А он говорит:
- Это ты гнездо клестов нашёл. В сытый год, когда хороший урожай шишек, они и зимой детей выводят.
Удивился я:
- Да чем же они их кормят? Ведь зимой червяков нет.
- Им червяки и не нужны, - отвечает приятель. - Они птенцов отрыжкой хвойных семян кормят, а чтобы птенцы не замёрзли, мать с гнезда почти и не слезает, пока они не оперятся. Вот им, значит, и зимой тепло и сытно живётся.
И. Соколов-Микитов
СЫЧ-ВОРОБЕЙ
Ранней весной я возвращался с охоты. Я шёл по лесу знакомой дорогой, и в ночной темноте над моей головой послышался странный негромкий звук. Этот странный звук перемещался - было похоже, что меня настойчиво преследует какая-то ночная неведомая птица. Чтобы приманить птицу, я стал подражать странному звуку. Невидимый провожатый откликался.
В тёмном лесу мне не удалось разглядеть таинственного провожатого, и, выйдя на лесную опушку, я остановился. На фоне звёздного неба рисовались чёрные ветви деревьев. Здесь, на краю леса, я надеялся увидеть незнакомую птицу.
Я стоял под деревьями, продолжая тихо манить. Небольшая тёмная тень пролетела над самой головой, бесшумно уселась на ветке. В ночной темноте трудно точно прицелиться. Я зарядил ружьё мелкой дробью и выстрелил наугад.
После выстрела лес примолк. Я зажёг спичку, стал смотреть под деревьями. На засыпанном опавшей хвоей.снегу, раскинув крылья, лежала маленькая серая птичка с круглой совиной головкой.
В подстреленной птичке я признал сыча-воробья. В наших лесах эта птичка встречается редко, а днём её трудно увидеть. Обычно она прячется в дуплах деревьев, а по ночам вылетает на охоту.
Дома я внимательно рассмотрел редкостную добычу. Сыч-воробей был немного больше обыкновенного воробья. Круглой головкой, ушами, острым и крючковатым клювом он напоминал своего большего собрата - обыкновенного лесного сыча.
Из шкурки сыча-воробья я решил сделать чучело для своего кабинета, в котором хранится множество добытых мною охотничьих трофеев.
Через несколько лет, зимой, мне пришлось проходить тем же лесом. На краю вырубки, возле только что срубленной и распиленной на дрова толстой осины, теплился огонёк: грелись и отдыхали знакомые мне колхозники-лесорубы.
- Погляди-ка, - сказали они, прикурив от моей трубочки, - и разгадай загадку...
В верхней части лежавшей на снегу распиленной и расколотой осины лесорубы показали выдолбленное дятлом дупло. Узкое круглое отверстие дупла, как крышей, было прикрыто большим грибом-наростом. В глубине этого покинутого дятлом дупла оказался склад продовольствия. Вытряхнув на снег содержимое, я насчитал шесть мёртвых клестов и одиннадцать замороженных мышей. Я хорошо знал, что многие животные, птицы и звери бережливо прячут свои запасы. Не раз в дуплах и под корнями деревьев мы находили наполненные отборными орехами лесные кладовые бурундуков; сороки и сойки на моих глазах прятали в укромных уголках свою добычу. В подземных кладовых мышей хранятся многолетние запасы старательно высушенного сена и зерна. Обнаруженная лесорубами кладовая принадлежала какому-то хищнику - быть может, имевшему в лесу много таких складов.
Редкая находка очень меня заинтересовала. Кто мог убить и спрятать в птичьем дупле этих клестов и мышей?
Злейший лесной хищник - куница - не могла пролезть в узкое отверстие дупла. Маленькая ласка, промышляющая на земле под корнями, вряд ли решится забраться под крону высокой гладкой осины.
Крепко задумавшись над трудной лесной задачей, я направился через лес к дому. Недалеко от поваленной осины слышались тревожные голоса птиц. Я узнал стрекотанье сорок и хлопотливый крик соек.
Чтобы узнать о причине переполоха, я свернул с дороги и осторожно приблизился к лесной маленькой полянке. На острой еловой макушке сидел сыч-воро-бей. Множество лесных птиц его осаждало. При дневном свете он казался беспомощным, круглая совиная головка его хохлилась и медленно вращалась. Наверно, ослеплённому дневным светом маленькому ночному разбойнику пришлось бы совсем плохо, но он вдруг расправил крылья и, тихо, бесшумно планируя, нырнул под нижние сучки густой ёлки, почти у моих ног.
«Так вот кто жил в осиновом дупле, охотился и прятав свою добычу!» - подумал я, заглядывая под густую зелёную ёлку.
Не сходя с места, я хорошенько рассмотрел плотно прижавшегося к стволу ёлки сыча-воробья и, осторожно протянув руку, быстро накрыл его шапкой.
Оказывается, сыча-воробья выгнали на дневной-свет лесорубы, свалившие осину, и лесная загадка, которая так занимала меня, сама собой разгадалась. Маленький разбойник приносил и хозяйственно складывал свои продовольственные запасы в дупло осины. На клестов он охотился ночью, хватая спящих птичек на ветвях деревьев и убивая их. Как все хищные совы, он отрывал у пойманных птичек головы и выщипывал крупные перья. Птицы знали его и ненавидели.
Дома я выпустил маленького разбойника в комнату и стал приручать. Он охотно брал застреленных Воробьёв, а ночью сам ловил домашних мышей. Придерживаясь клювом, он, как попугай, лазил по моим книжным полкам, бесшумно летал по комнате. Иногда он присаживался на письменный стол и при свете лампы делал самые уморительные гримасы. Днём он обычно сидел под кроватью, забравшись в голенище старого валенка.
Весной сыч-воробей стал издавать те самые звуки, которые я некогда услыхал в лесу. Звуки эти будили меня но я скоро привык к ним, как мы привыкаем к обычным шумам и голосам. С наступлением весенней охоты эти звуки для меня стали необходимостью. Сыч-воробей будил меня, как верный будильник, и за всю весну я ни одного разу не проспал глухариного тока.
И. Соколов-Микитов
ДЯТЛЫ
Это было в ясный зимний день. Мы шли на лыжах по украшенному снежной нависью лесу. Над нашими головами в сучках деревьев возились и попискивали пухлые на морозе синички; на вершинах елей, осыпанных шишками, пересвистывались клесты. Долбил глухо дятел.
На засыпанной снегом тропинке мой внучонок Саша остановился:
- Посмотри-ка, дедушка, кто насыпал здесь столько шишек?
Мы подошли к высокому пню. В развалине пня крепко торчала одна еловая шишка. Множество расклёванных шишек лежало внизу, на сугробе.
- Все это наделал пёстрый дятел, - сказал я внуку. - Здесь у него «мастерская». Чтобы удобнее долбить шишки и доставать из них семена, он устроил «верстак». Хочешь, посмотрим, как трудится дятел?
Сняв лыжи, мы спрятались в ельнике, густо засыпанном снегом. Скоро прилетел дятел - хозяин «лесной мастерской». В лапках он принёс тяжёлую смолистую шишку, быстро вправил в свой «верстак» и стал долбить. Во все стороны полетели на снег отбитые ше-лушинки.
Долго смотрели мы, как трудится дятел в своей «лесной мастерской».
Дома я показал картинки и рассказал Саше о дятлах. Я рассказал, что дятлы - очень полезные птицы. Зиму и лето они живут в лесу, истребляя вредных насекомых, от которых болеют и умирают деревья. Поэтому дятлов иногда называют лесными докторами.
Однажды - уже весною - мы нашли гнездо дятлов с птенцами. Дятлы жили в глубоком дупле, в осине. Когда старые птицы подлетали к гнезду, птенцы поднимали громкий крик и высовывали из дупла свои длинноносые головы.
Но вот пришло время, и молодые дятлы вылетели из гнезда. Мы услыхали их отчаянный крик и стали осторожно подходить. Молодые оперившиеся птенцы сидели вокруг родного дупла на деревьях и изо всех сил кричали. Наверно, им было страшно покидать тёплое родное дупло.