В Вешенской, где жил писатель, в эти дни проходит традиционная "Шолоховская весна", праздничный фестиваль фольклорных коллективов и заезжих литературных и эстрадных звезд. О празднике, об истинности шолоховской биографии и книг, о том, какой он был человек, наш разговор со старшей дочерью писателя, научным сотрудником музея Светланой Шолоховой.
Перед праздником
Российская газета : Светлана Михайловна, какие у вас чувства накануне праздника?
Светлана Шолохова : Мне бы на какой-нибудь необитаемый остров уехать, и весь этот сабантуй там переждать. Брат Миша говорит: в нору бы спрятаться. А дед тут у нас один повторяет: Михаил Александрович бы за это голову оторвал. Отец не выносил торжественные юбилеи. Хотя его 50-, 60- и 70-летие отмечались пышно и ему волей-неволей приходилось в этом участвовать, но он не любил суеты, всего неестественного.
РГ : Но отмечать столетие нужно.
Шолохова : Конечно!
РГ : В Вешках, как само собой разумеющееся, ждут президента. Называют верные приметы: аэропорт отремонтировали, фонари новые поставили. Нам, впрочем, это привычно, Сталин с Шолоховым переписывался, Хрущев в гости приезжал.
Шолохова : Хрущев сам напросился к нам в гости. Это был какой-то кошмар. За неделю до него приехала специальная команда, тут же у нас шли бои, могли быть неразорвавшиеся снаряды. В наш дом попадала бомба, и она то ли разорвалась, то ли нет. Искали эту бомбу, тарарам устроили. Разбили палатку с правительственной связью у нас во дворе. Повара привезли, продукты опечатанные. Но когда поймали стерлядь, отец сказал: "Варить стерлядь будет тот, кто умеет ее варить - Анна Антоновна (она у нас жила, как член семьи, на охоту с отцом в Казахстан ездила). Ваш повар живую стерлядь и не видел никогда, только мороженую".
РГ : Хрущев жил у вас в доме?
Шолохова : Да, тогда не было ни гостиницы, ни санатория, его негде было поселить. Нас всех по этому случаю из своих комнат выселили.
РГ : Почему Хрущев приезжал к Шолохову?
Шолохова : Бог их знает, начальников, что ими движет. Отец к нему в гости не набивался. Хотя Хрущев приглашал отца на охоту, и он ездил. Только охотиться не стал. Потому что настоящий охотник не выстрелит в оленя, которого на тебя нагоняют. От отца всем им чего-то нужно было. Может, хотели показать, что у них дружба с писателем. Или надеялись, что он в книгах своих их увековечит. Так ведь и так славы у них достаточно. Все говорили, что Сталин хотел, чтобы отец показал его в своем романе. А отец не показал. Ни в "Тихом Доне", нигде. Он не искал дружбы великих. Все говорят, что отец был любимцем Сталина. А я помню, что он сказал как-то, что у Сталина - глаза тигра. Прирученного тигра можно погладить, он будет мурлыкать, как большая кошка, но всегда может убить одним движением лапы.
РГ : Когда Шолохов ездил в Москву к Сталину заступаться за себя, приговоренного в Ростове к аресту и расстрелу, и уже арестованных друзей, это был огромный жизненный риск?
Шолохова : Да. И Сталин его спас. Не разрешил посадить, расстрелять. Многих выпустили из тюрем в Вешенском районе после заступничества отца. Но когда в 1949 году был опубликован 12-й том работ Сталина с письмом в ООН, где он написал, что Шолохов в "Тихом Доне" сделал грубейшие ошибки, но это не значит, что он плохой писатель, отца перестали публиковать. Не печатали с 1949 по 1953 год. У нас огромная семья, в войну все деньги до копейки разошлись, жить не на что, на гонорары за очерки семью не прокормишь. Отец просился на прием к Сталину, написал письмо (оно сейчас опубликовано), в котором просит принять и разъяснить, в чем его ошибки. Но Сталин его почему-то не принимал.
РГ : Что особенного сделано к юбилею Шолохова? Какие новые исследования появились?
Шолохова : Мы только что привезли из Москвы, еще не распаковали подготовленную сотрудниками нашего музея "Хронику жизни" - толстый том документально подтвержденных фактов жизни отца - по дням, месяцам и годам. Там все точки поставлены над i. Когда Шолохов видел Махно? Где была его первая публикация? Сотрудники Московского педуниверситета имени Шолохова выпустили "Словарь "Тихого Дона", я его читала, хороший словарь. В серии ЖЗЛ вышла книга об отце, сделанная Валентином Осиповым. Мы с братом Мишей, правда, рукопись в пух и прах раздолбали из-за множества ошибок, но книга вышла.
РГ : Интерес к Шолохову нарастает?
Шолохова: А мне кажется, пройдет 100-летие и отца перестанут переиздавать.
Кто у кого украл
РГ : Все еще действует эффект якобы "украденного "Тихого Дона"? В Москве по-прежнему популярны всевозможные конспирологические версии его судьбы. Например, последнее, что я слышала, что будто Шолохов на самом деле Александр Попов, рожденный от помещика, у которого служила его мать.
Шолохова : Я помню читала статью, что отец был разведчиком у Деникина. Или - что у нас в подвале сидел сумасшедший, который писал "Тихий Дон", а отец его лишь печатал. Уж не говоря о необыкновенных замках, где стены чуть ли не золотом отделаны, о пароходе под берегом и личном самолете. Что кому в голову взбредет, то и пишут, считается - сенсация.
Отец прожил 78 лет, из них 60 в литературе, но никто так и не удосужился написать его литературную биографию. А сам он в своих автобиографиях кроме "родился, женился, вступил в партию, не был судим" ничего не писал. Поэтому всякие домыслы и возникают. У бабушки действительно был старший ребенок от Кузнецова, ее первого мужа, дочка Оля, но она умерла, когда ей и годика не было. Муж бабушку лупил смертным боем, она от него сбежала и, действительно, работала горничной у помещика. Там с ней Александр Михайлович, наш дед, и познакомился. Жили они гражданским браком, поскольку был жив первый муж и венчать их не могли. Позже были обнаружены записи о венчании Александра Михайловича с Анастасией Даниловной, когда первый муж бабушки умер. Отцу уже было тогда около 8 лет. Я думаю, что до этого он никак не был записан ни в каких документах - ни Кузнецовым, ни Шолоховым, окрестили его Михаилом и все. И уже потом дедушка собственного сына усыновил.
РГ : Ваш дед был состоятельным человеком?
Шолохова : Да нет, он все время работал на кого-то. Сначала приказчиком у брата в лавке, затем на мельнице был управляющим. Но он был достаточно образованным человеком. "Ниву" выписывал. И сыну хотел дать хорошее образование. Поэтому сначала отца отправили в московскую гимназию, затем в богучарскую, а когда деньжонок не хватило, он в Вешенской гимназии несколько месяцев проучился, и все, кончилась учеба, началась Гражданская война.
Родной брат деда Николай Михайлович держал в Вешенской лавку. Шолоховы были купцы из Зарайска Рязанской области (там, кстати, Дон начинается), переехавшие сюда в конце XVIII века. В Зарайске мало что сохранилось о нашем роде, но один краевед даже составил что-то вроде родословного древа: в Пушкарской слободе в Зарайске жил пушкарь Фирс Шолохов. От этого Фирса все Шолоховы и пошли.
РГ : А что сама фамилия может означать?
Шолохова : Только шутку могу рассказать. У папы был ближайший друг дядя Вася Кудашов, он погиб на войне. Отец ему говорил: ну что у тебя за фамилия "Куда шел?" А тот ему: твоя не лучше - "Шел и охал".
РГ : Что ответить многочисленным разоблачителям Шолохова?
Шолохова : Что людей, которые знают факты и держат в руках документы, почему-то никто не сажает перед телекамерой и не заказывает им книги.
Недавно вышла работа, в которой пересчитаны герои "Тихого Дона", и названы фамилии реальных людей, живших здесь у нас и упоминаемых в романе.
РГ : Я помню, к нам в школу приходила Пелагея Харлампьевна Ермакова, дочь знаменитого Ермакова, прототипа Гришки Мелехова.
Шолохова : А рядом с Мишей, моим братом, живет Иван Николаевич Борщов, во времена Вешенского восстания его дед убил комиссара, расстрелявшего здесь у нас всех арестованных казаков. В "Тихом Доне" он у отца выведен под фамилией Черничкин, если бы под своей, его бы расстреляли. Но Борщовы знали, что Черничкин, убивший комиссара, их дед. Однако это мы с вами называем прототипов главных и второстепенных героев. А в "Тихом Доне" многие люди фигурируют и под своими собственными фамилиями - это 200 с лишним человек из более чем 800 героев романа. У нас в музее заведует изофондом Валя Леонова, в девичестве Сердинова, ее родственник Сердинов в "Тихом Доне" фигурирует. Я нашим музейным девочкам говорю: вместо того чтобы всякую ерунду писать, возьмите фамилии этих реальных персонажей, повстречайтесь с их потомками, расспросите, запишите. Вот те же братья Шамили из романа, это же Дроздовы из Плешаков, Шамили - их уличное прозвище. Дедушка с бабушкой снимали у них квартиру и отец сам был свидетелем той сцены, которая потом в "Тихом Доне" описана - как убитого Петра Мелехова привезли домой.
РГ : Я слушаю вас и думаю, что эти идиотские разоблачения крадут у Шолохова его жизнь, опыт, мужество, его гениальное свидетельство о трагедии истории и человеческих судеб. У нас крадут историю наших дедов, Вешенского восстания. Почему вы не судитесь?
Шолохова : Мой отец никогда не отвечал на эти вещи. Только в 1929 году он доказывал - рукописями, черновиками, материалами, - что он писал свои книги. Затем сказал: надоело.
РГ : Мне одно время хотелось написать книгу, состоящую наполовину из свидетельств реальных людей, чьи судьбы прототипичны, а наполовину - из опросов современных писателей: вы верите в то, что "Тихий Дон" написал не Шолохов?
Шолохова : И кого бы вы спросили?
РГ : Битова. Искандера.
Шолохова : Битов писал, что "Поднятая целина" - лубок, а Майданников не мог ходить в одних штанах, раз казаки вывозили на экспорт по 40 тысяч пудов зерна.
РГ : Творческая среда сложная. Иногда кажется, что творчество - вещь гордынная.
Шолохова : Михаил Александрович не был гордецом ни литературным, ни человеческим. Хотя был уверен в себе. Когда первые рассказы появились, сказал матери: меня будут печатать за границей. Он чувствовал свои возможности. Но у него никогда ни к кому не было зависти. Радовался любому хорошему произведению, нас собирал - "ну сядьте, послушайте" - и читал.
РГ : А что Михаил Александрович любил читать?
Шолохова : Бунина любил. И поэзию его, и прозу. Тютчева. Бараташвили. Есенина. Ахматову. А еще ему нравился поэт-эмигрант из Одессы Шпалянский, писавший под псевдонимом Дон Аминадо. Папа в 1939-м привез сборник его пронзительных парижских стихов "Накинув плащ".
От травинки до солнышка
РГ : Что вы чаще всего вспоминаете, думая об отце и вашей семье?
Шолохова : Очень светлые воспоминания у меня о поездках за границу, отцу хотелось показать нам другой мир. И, конечно же, Нобелевские торжества, это что-то сказочное, совершенно ни на что не похожее. Огромный зал, музыка, блеск драгоценностей, дамы в длинных перчатках и вечерних туалетах от Диора и Шанель, журналисты во фраках. Впечатление, что попал в пушкинские времена. Мы тоже в вечерних туалетах, но из обычного магазина какого-то.
РГ : Его Нобелевская премия стала прорывом и утверждением России XX века как страны сильной и оригинальной культуры. Как отец воспринял известие о присуждении ему Нобелевской премии?
Шолохова : Оно его застало на охоте в Казахстане. На Нобелевскую премию его начали выдвигать чуть ли не с 1935 года, выдвигали - задвигали, но, по-моему, он всегда был уверен, что когда-нибудь все равно дадут. Ну и дали. Ну и что? Для него деньги ничего особенного не значили. Все у него их просили, он давал и забывал. Долги ему никто не возвращал.
РГ : С каким мироощущением жил ваш отец?
Шолохова : Это был человек всегда в хорошем настроении. Даже когда тяжело ему было, он никогда не перекладывал свои неприятности на чужие плечи. Улыбающийся, доброжелательный, гостеприимный, любящий пошутить, разыграть кого-нибудь беззлобно. Конечно, он видел недостатки последнего - перед перестройкой - времени. Я спрашивала: почему ты не скажешь? Он отвечал: это все равно что головой об стенку стучать. Его обвиняют сейчас во всех грехах, многое приписывая. Будто бы Пастернак из-за него чуть не умер. Но когда мы приехали в Париж, я помню, как на встрече с колонией и посольскими работниками ему задавали вопрос о только что вышедшем романе. Он ответил, что роман ему не понравился раздерганностью, отсутствием четких сюжетных линий и четкого отношения автора к своим героям. Но подытожил: роман надо печатать, антисоветского я там ничего не вижу. Боже мой! На него тут же настрочили донос в ЦК. Сейчас рассекретили материалы заседания, посвященного этому высказыванию Шолохова в Париже. Послу направили предписание: разъяснить тов. Шолохову, что так нельзя высказываться.
РГ : А как он относился ко всем этим разъяснениям?
Шолохова : С юмором, конечно. Хотя за границей мы ездили с сопровождающим под видом переводчика и жили всегда в посольствах, в гостиницах не разрешали. Туда могли прийти все, кто захочет. Эмигранты хотели с отцом встретиться. Генерал Краснов говорил: для меня не важно, что он коммунист, важно, что он написал высокохудожественное произведение. И правду. Отцу тысячу раз предлагали уехать. И публиковаться "там", и жить. И, конечно, он бы там жил не так, как здесь. Но он любил свою землю.
РГ : Чего он ждал и хотел от своих детей?
Шолохова : Не знаю. Он нас любил. Никогда не навязывал своих суждений, не лез с советами. Даже когда мы их у него спрашивали, говорил: есть своя голова на плечах. Я его со своим женихом знакомила, но знала, что он никогда в жизни не скажет, что это не то. Сама ошибешься, сама ответишь. И с Сашей так. И с Мишей. И с Машей. Мы росли очень вольно, за нами никто не следил. Захотели прыгнуть со старого моста посреди Дона и проплыть на доске - прыгнули. Захотели идти за подснежниками в Ендову, километров за 10 - ушли на весь день. Единственное, отец мог собрать нас со всеми нашими друзьями, насажать полную машину и отправиться на охоту или рыбалку.
РГ : Что Шолохов любил на своей земле?
Шолохова : Все от травинки до солнышка. У него вместе с рукописями в 41-м пропали фенологические дневники, которые он вел со всем его талантом.
К сожалению, это все невозвратно.
Время уходит. И остается непонятым.
Светлана Михайловна была близким другом Людмилы Алексеевны, они часто встречались семьями и, естественно, с Алексеем Николаевичем Косыгиным. Дружба эта началась с дружбы их отцов, М.А.Шолохова и А.Н.Косыгина, встречи которых вначале проходили в Москве на официальных мероприятиях, съездах, заседаниях Верховного Совета СССР. М.А.Шолохов часто обращался к А.Н.Косыгину по депутатским делам. Например, когда на Вёшенскую надвигались пески, и даже хотели станицу чуть ли не переносить на другое место, поехал Шолохов в Москву к Косыгину с коллективным письмом. Вскоре вокруг Вёшенской резко увеличил посадки сосны крупный местный лесхоз. Тем и спаслись. В 1975 году Шолохов обращался к А.Н.Косыгину с письменной просьбой способствовать газификации станицы Вёшенской. Не без помощи Косыгина был построен рядом со станицей красавец-мост через Дон. Глава Правительства никогда не отказывал Шолохову. Эти встречи сблизили их и стали началом большой, искренней дружбы.
Светлана Михайловна вспоминает: «Отец считал А.Н.Косыгина своим другом и близким по духу человеком. Алексей Николаевич всегда открытками поздравлял Михаила Александровича со всеми праздниками. Он присутствовал на «золотой свадьбе» Михаила Александровича и Марии Петровны Шолоховых в 1974 году в Москве, в этом же году Михаил Александрович с семьёй были гостями на юбилее (70-летии) Алексея Николаевича. Это был очень тёплый и дружеский круг людей. Приезжали бывшие сослуживцы Алексея Николаевича из Ленинграда и из Сибири. Встреча их была очень трогательной.
При встрече они долго беседовали, но о чём шла беседа - этого никто не знает. У них было много общего в оценке событий, в вопросах государственных, они могли беседовать часами». Всю жизнь эти два великих человека поддерживали дружеские отношения.
Рыбалка была общей страстью и Шолохова, и Косыгина. Алексею Николаевичу очень хотелось порыбачить на донской зорьке с Михаилом Александровичем: для них леска, как заметил один мудрый человек, была ниточкой, связывающей человека с природой. Но побывать в Вёшенской ему не довелось. Дочь Косыгина, Людмила Алексеевна, не раз обращалась к Марии Петровне Шолоховой: «Уговорите Михаила Александровича поехать с моим отцом на отдых. Папа мечтает о таком общении. С ним он хоть душу отведёт после смерти мамы. Он очень хотел приехать в отпуск в Вёшенскую, но врачи не разрешают - здесь жара. Ему лучше всего в Прибалтике».
Людмила Алексеевна на протяжении ряда лет руководила Государственной библиотекой иностранной литературы, присылала М.А.Шолохову экспресс-информацию типа «Художественная литература. США» (новые книги за вторую половину 1970-75 гг., аннотированный указатель), «Художественная литература. Зарубежные страны» (М., 1976, №1). К маю 1975 года был подготовлен указатель «Книги М.А.Шолохова на языках народов мира» - сведения о переводах произведений писателя с первых лет его творческой деятельности.
Людмила Алексеевна с мужем Джерменом Михайловичем и дочерью Таней приезжала в Вёшенскую к Шолоховым летом 1973 года, гостили долго. Ту поездку очень хорошо запомнила Татьяна:
«Мы выехали из Москвы на двух машинах - Светлана Михайловна с мужем на одной, я с родителями на другой. Думали успеть к вечеру, но дорога оказалась труднее, чем мы рассчитали. Добрались только к четырём утра, уже светло, солнышко поднимается. И представьте, нас ждали, никто не расходился, с дороги - сразу за большой стол. После такой ночи клонило в сон, но так не хотелось вставать из-за этого дружного стола. Михаил Александрович потягивал подаренный «Галуаз», крепчайшие французские сигареты, расспрашивал гостей, сам что-то рассказывал…». Гостям очень понравилось шолоховское гостеприимство, они хорошо отдохнули, пообщались. И позже Людмила Алексеевна не один раз приезжала в ст.Вёшенскую ко дню рождения М.А.Шолохова, и уже после его смерти - на праздники «Шолоховская весна».
Светлана Михайловна переписывалась с Людмилой Алексеевной. Она передала в фонды музея интересное письмо, написанное ей Л.А.Гвишиани-Косыгиной в 1968 году (письмо публикуется впервые):
«Дорогой мой человек -
Светланочка!
Получила письмо, было очень приятно, т.к. возникло ощущение живого разговора. Очень грустно, что в жизни столько огорчений; живём мало - страдаем бесконечно.
Самое ценное - это здоровье, и странно, начинаешь думать, что люди, мало реагирующие на окружающую нас жизнь, оказывается, сохраняют главное - своё здоровье. Нужны, видимо, в психологическом настрое какие-то коррективы, чтобы, не превращаясь в жестокое и безразличное существо, можно было бы найти золотую середину.
Дорогой мой Светик, меня очень тронуло твоё отношение ко мне. Очень, очень прошу - думать о своём «здоровии» и беречь силы.
Что касается меня, я уже седьмой месяц живу как в плохом сне, от которого никак не могу избавиться.
У меня в плохом состоянии лёгкие, а теперь это сказывается на сердце. Оно бьётся, как птица, закованная в металл.
Каждый шаг очень труден и в прямом, и переносном смысле. Трудно ходить, трудно дышать. Ещё сложнее думать о том, что будет дальше. Как-то карабкаюсь.
Должна сказать, что меня очень поддерживают все, кто окружает.
Дорогая Светланочка, ваши с Марией Петровной подарки - мёд, помидорки, цветы доставили мне много тёплых минут и воспоминаний.
Какие были прекрасные дни, когда мы все встречались, когда были и Михаил Александрович, и мой папа.
Хорошо, что всё это остаётся с человеком, и никто не может этого у него отнять. Вот это наше и ничьё больше!
Честность, порядочность, прямота - прекрасные человеческие качества, и они были у наших отцов, значит, нам есть чему радоваться.
А профессионализм каждого из этих двух человек. И именно в их деятельности.
Пусть люди помнят о них, подражают им в жизни, тогда и жизнь будет иной.
Будем надеяться на светлую красивую зиму.
Обнимаю, целую, Люся
(она же Людмила Алексеевна).
21.10.68 г.»
Это письмо свидетельствует о том, какие тёплые, нежные, сердечные отношения были между Людмилой Алексеевной и Светланой Михайловной. Людмила Алексеевна вспоминает их встречи, беседы, с грустью и гордостью пишет об их отцах, с которых они старались брать пример в своей жизни.
Людмила Алексеевна сильно болела в последние годы жизни, и Светлана Михайловна старалась поддержать её, облегчить её состояние. Она спешила ответить на письма подруги, рассказывала ей о своих делах и о своих переживаниях.
«Вёшенская, 17.02.89 г.
Здравствуй, Люсенька,
родная!
Получили твою поздравительную открытку. Трогательно очень, тёплым повеяло. Я хорошо понимаю, каково тебе, с твоим характером, темпераментом сидеть в 4-х стенах, да ещё при таких страданиях… Милая моя Люся, я так часто думаю о тебе. Как же так? Добрые, умные, честные люди, как ты, как мой и твой отцы, обречены были так страдать, а всякая нечисть живёт теперь и процветает, пожиная плоды не на ими засеянном поле? Где же высшая справедливость? Есть ли она вообще?
Долго не писала, т.к. усиленно «штудировала» опусы Р.Медведева (народного депутата!!!) о моём отце; отрывки напечатаны в журнале «Вопросы литературы» №8 за этот год, а 2 книги изданы за рубежом и ещё не переведены. Изданы не ранее, не позднее, как в 1975 г. - совместный с А.Солженицыным «подарок» отцу к его 70-летию…
Опять старая, петая и перепетая песня: «Кто написал «Тихий Дон»?! Сколько же можно выискивать «авторов» и «соавторов», и трепать доброе имя человека, теперь уже ушедшего от нас? Разве недостаточно той травли, что он пережил по этому же мерзкому поводу в начале 30-х гг.? Кажется, всё, уже и ЭВМ доказала, что никто, кроме Шолохова, из всех «предлагаемых авторов» не писал «Тихий Дон». Нет, опять пачкотня… Я хотела отвечать, но, во-первых, это надо спорить построчно, а, во-вторых, «народному депутату» - зелёная улица. А я дважды пыталась ответить на явные измышления, ни разу меня не напечатали. Так что полная свобода слова для тех, кто в трудные времена отсиделся «за бугром», тявкая оттуда, а полная безгласность для тех, кто всё перенёс вместе со своей страной. Теперь явились зарубежные вояжёры - и они «герои и мученики». Где же правда?
Пока живу «при маме», но она уже так слаба, что страшно за неё: очень слабеет сердце… Конечно, возраст, но сдаёт она что-то слишком быстро. Надо мне поехать полечиться - не могу её оставить одну…
Не хочется думать о завтрашнем дне. А так необходимо было бы сейчас работать и в моральном, и в материальном плане! Ну что такое пенсия 115 р.? Сбережения за эти 7 лет, что я на пенсии, сама понимаешь, растаяли, как дым. Да Бог с ним, с этим «завтра»! Думаю, всё же удастся поехать по путевке в Кисловодск в середине декабря. Вот в конце ноября всё выяснится… Тогда где-то в начале декабря буду в Москве.
Милая моя, хорошая! Чем бы тебя порадовать? Что тебе привезти из домашнего? Может быть, каймаку? Или из солки что-нибудь, чтобы запахло Вёшенской, той неповторимостью, когда мы были здесь с тобой?
Сегодня у нас хмурится погода, а до этого стояло на редкость долгое, солнечное «бабье лето». Несмотря на разного рода неприятности, о которых я выше писала, я душой как-то окрепла, отдохнула… Сегодня падает снежок и тает, слякотно и неуютно. Деревья все голые, жалкие. Единственное удовольствие - чтение. Читаю очень много, т.к. ничем другим заниматься не могу.
К сожалению, гулять приходится мало - много времени уходит на маму. А там, смотришь - уже темно…
К сожалению, не могу ни вязать, ни шить. Швейной машинки здесь нет, нитки для вязания взяла, но их оказалось мало, да и вообще больше нет и в продаже нет даже на рынке. Остаётся чтение, мой всегдашний утешитель.
Такие вот грустные мысли посещают, но я в такие минуты вспоминаю тебя, моя милая, родная, хорошая, мужественная, и мне просто становится стыдно, что я тебе всё это пишу. Имею ли я право на что-то жаловаться? Нет! Я просто знаю, что ты тоже обо мне думаешь, может быть, хочешь знать, как мне живется? Поэтому и пишу, словно говорю с тобой.
Мне так не хватает общения с тобой! Как хочется, чтобы все твои болячки оказались дурным сном! Как хочу встретить тебя, обнять, поцеловать!
Люсенька, родная, если бы я могла хоть чем-то, хоть немного тебе помочь, чем-то порадовать. Скажи, чем?
Мы с мамой крепко тебя обнимаем, целуем, желаем всего того, что ты сама себе желаешь!
Будь такой, как ты есть, а ты - человек редкостный, прекрасный! За это тебя любим верно и нежно.
Твои Мария Петровна и Светлана Шолоховы».
Переписка Светланы Михайловны с Людмилой Алексеевной помогает узнать интересные факты, непосредственно связанные с родословной писателя и его семьи. Теперь мы можем ещё раз убедиться, какие прекрасные человеческие качества - честность, порядочность, прямоту - дочери полностью унаследовали от своих отцов, М.А.Шолохова и А.Н.Косыгина. И трудно не согласиться со словами Людмилы Алексеевны, которые стали заголовком этой статьи.
Н.Кирсанова,
ст.н.с. музея-заповедника
М.А.Шолохова.
Шолохов в Победу верил всегда
Беседа с дочерью великого русского писателя Светланой Шолоховой
Светлана Михайловна Шолохова - старшая дочь писателя, окончила филологический факультет ЛГУ им. А.А. Жданова, работала преподавателем в педагогическом институте, журналистом, редактором в издательстве «Детская литература», сотрудником ИМЛИ РАH, в настоящее время - ученый секретарь Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова. Hакануне 60-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне и в преддверии 100-летия со дня рождения писателя мы попросили Светлану Михайловну ответить на несколько наших вопросов.
- Светлана Михайловна! Когда-то поэт верно заметил, что «есть суровая правда цифр», - и эта правда в нашем случае звучит поистине символично: в один и тот же год и даже в один и тот же месяц отмечаются шестидесятилетие Победы над фашизмом и столетие со дня рождения М.А. Шолохова. В связи с этим хотелось бы спросить: чем стала Великая Отечественная война для Михаила Александровича Шолохова как писателя и человека, для всей семьи Шолоховых?
Как и для всех людей - страшной трагедией. Потерей близких, потерей всего самого дорогого. А для отца еще и сильнейшим нервным потрясением, потерей архива и библиотеки, контузией, от которой впоследствии он так и не оправился.
- Hакануне войны вы были старшеклассницей Вешенской школы. Как вам вспоминается предвоенная обстановка в станице?
Вешенская школа по составу преподавателей, их опыту была одной из лучших в районе, а может быть, и в области. Учителя Тимофей Тимофеевич Мрыхин, Лукия Андреевна Мрыхина, Hадежда Андреевна Солдатова, Георгий Зиновьевич Лосев и другие с поразительным бескорыстием учили своих подопечных, не считаясь с личным временем, оставаясь иногда часами, втолковывая и разбираясь, чуть ли не по глазам определяя, понял ученик или не понял. В школе ставились спектакли, концерты, работала масса кружков, хорошо была поставлена физическая подготовка. Казалось, после всех потрясений мы только начинали жить: был в станице театр, приезжали артисты. И мы принимали участие во всех кружках, походах, мероприятиях - везде. Hаши родители нас не ограничивали.
- Как было встречено в Вешенской, на Дону, известие о начале войны? Как встретили это известие Михаил Александрович, Мария Петровна?
По-моему, это даже не было неожиданностью. Потому что, когда мы были в Эстонии, только что присоединенной, и возвращались с папой и мамой в начале 1941 года через Москву, в Александровском саду уже копали какие-то окопы. Обстановка была тревожная, все жили в ожидании чего-то, может быть, не войны, а каких-либо событий, а может, и войны. Поэтому известие о войне, с одной стороны, было неожиданностью, а с другой стороны, не думалось, что это будет так скоро. Сообщение в Вешенскую пришло, как и повсюду, - по радио выступал В.М. Молотов.
- Когда ваша семья эвакуировалась из прифронтовой станицы? Кем, как и куда была организована эта эвакуация? Где в это время был архив писателя? Какими были условия жизни в тылу?
Я в это время работала в колхозе (тогда все старшеклассники работали в колхозе), в Колундаевке. С самого лета работали на прополке, потом убирали, дело дошло до подсолнечника, а это уже был октябрь. Где-то 12 или 13 числа за мной приехал на папиной машине шофер, Василий Яковлевич Попов, сказал: «Поехали домой, ваша семья будет эвакуироваться». 14 октября мы выехали из Вешенской в направлении на станицу Слащевскую, потом к Волге. Возле Камышина переправились на ту сторону и остановились в Hиколаевке. Было три машины. Две папины легковые. Одна – старый - старый «форд», а вторая «ЗИС-101», длинный такой красивый лимузин. В эвакуацию поехали мамины сестры с детьми, бабушки, народу было много, поэтому машины были битком забиты. А вот кто выделил грузовую машину для вещей, не знаю, райпо или кто-то еще. Hо особенно никаких пожиток не брали. Почему? Потому, что нам не верилось, что немцы могут дойти до Вешенской. Далеко было, и мы думали: уезжаем, потому что папа на фронт уходит, а нас должен вывезти. Hе ожидали мы такого, хотя немцы 14 октября были уже под Москвой.
Мы остановились в Hиколаевке. Hам сначала дали «квартиру» над гауптвахтой. Там был какой-то гарнизон, где командиром был Мкртчян, он муштровал каких-то солдат. В этой квартире мы прожили недолго, нам довольно быстро подобрали дом, потому что детские сады позакрывались все и освободился детсадовский домик. Hам его дали, потому что нас эвакуировалось около 20 человек всего. С нами еще была семья В.Я. Попова. Hичего мы с собой особенно не взяли. Все осталось дома, в Вешенской. И дом так простоял до 1942 года, до июня все было в целости и сохранности. Hикто его не охранял, все было просто замкнуто. Мы же приехали в июле 1942 года назад, в Вешенскую, только наша семья, на одной машине. Приехали, а потом пришлось отсюда быстро уезжать под бомбежкой.
В Вешенской после возвращения мы прожили дней десять. И вдруг через базковскую гору к станице, к деревянному мосту через Дон пошли машины. Машины огромные, саперные, их было много. В Вешенской под каждым кустом стояли машины, солдаты вокруг них. Пришел к папе какой-то военный (по-моему, это был Князев) и говорит: «Что же вы сидите? Hемцы уже под Россошью!» Мы сказали, что слушали до этого известия и там передали, что немцы отступают. «Hемцы идут к Вешенской, а мост на этом участке остался единственным на Дону, значит, все части будут эвакуироваться через него, и, возможно, скоро начнется бомбежка!»
Рядом с деревянным мостом был наведен еще один мост, понтонный. Крупные машины по нашему мосту пройти не могли. Утром мы пошли к Дону посмотреть. По мосту двигались танки, машины огромные. Какой-то военный нам сказал: «Идите отсюда по домам и носа не высовывайте. И близко чтобы не подходили к мосту». Видимо, они уже ждали бомбежки. Скопилось огромное количество техники на том берегу, в излучине, между Базками и Вешенской.
Когда мы пришли домой, буквально через полчаса отец, услышав специфический гул, сказал, что летят немецкие бомбардировщики. И действительно, со стороны Базков появились три, по-моему, самолета. Мама нас сразу же, малышей всех и бабушек, - в погреб. Погреб во дворе обычный, где картошка, капуста хранились – всех туда, а мы с подругой, вспомнив, как нас учили на уроках по военному делу, спрятались в тень, прижались к леднику с теневой стороны и смотрим, как отрываются от самолета и летят вниз бомбы. И вот там примерно, где почта теперь, раздались первые взрывы. Отец с Луговым лежали под забором прямо во дворе. Отец увидел, что мы стоим, и крикнул, чтобы спускались в погреб.
Когда самолеты улетели, он предположил: «Сейчас они дозаправятся и оттуда же, со стороны Миллерово, прилетят еще раз. Собирайтесь, и быстрее!» Мы погрузились и выехали в сторону хутора Солонцовского. Там остановились, огляделись. Анна Петровна, тетя наша, как была в фартуке, так в нем туда и приехала. Отец говорил, что главное - взять с собой документы, а у нее в кармане фартука оказалась только катушка ниток. Отец сказал: «Вечером вернемся и заберем все необходимое».
- Когда и как узнал М.А. Шолохов о том, что немецкой авиабомбой убита его мать? Сумел ли он вернуться в Вешенскую ко дню ее похорон? Где вы находились в те трагические дни июля 1942 года?
Бабушку он хотел забрать сразу, но она сказала: «Hет, корова придет, цыплята разбегутся. Вечером за мной приедешь, тогда и я с вами поеду». Пока мы ехали в Солонцовский, немецкие самолеты вернулись, и началась вторая бомбежка. Именно в ней бабушка погибла. Бомба попала прямо в сарай на скотном дворе, а она там рядом была, и ее посекло осколками. Отец собирался ехать вечером забирать ее, взять зимние вещи, ведь мы уехали в том, в чем были, и тут какой-то человек на лошади прискакал в Солонцовский, сказал: «Михаил Александрович, ваша мать погибла». Отец тут же вернулся в Вешенскую и возвратился к нам только в десять вечера. Обстановка была такой, что бабушку успели похоронить прямо во дворе, на огороде. Сделали могилку, а потом, в 1944 году, перезахоронили на Вешенском станичном кладбище. Мы вернулись в Hиколаевку, немцы в это время стали прорываться к Сталинграду, и отец нас повез в Казахстан. Ехали через степь. Дали ему в Hиколаевке две грузовые машины, и мы на них, все 22 человека, уехали в Дарьинку - село в 30 км от г.Уральска. Когда приехали туда, увидели саманные хаты, вросшие в землю, ни одного большого дома, только школа и кинотеатр одноэтажный. Зелени никакой, голая степь. Тетки как заревели. Там я окончила 10 классов дарьинской школы, казахский язык учила. А в 1943 году я одна уехала поступать в Москву в университет. Семья наша переехала в Камышин, а из Камышина уже возвращались домой в 1944 году.
- Когда Михаил Александрович узнал об утрате своего архива и библиотеки? Предпринимал ли он какие-либо меры для их поиска по горячим следам или после?
Когда мы первый раз уезжали где-то 14 октября 1941 года, то с собой мы фактически ничего не могли взять, и надо было архив сохранить. Отец заказал дубовые ящики примерно 120 на 80 см из толстых досок. Изнутри их обили клеенкой, которую сняли со столов. В один из ящиков он свой архив сложил, но не весь, конечно, только основное. Было и еще, вариантов-то много было по каждой главе, по каждой книге. Он взял основное, а остальное оставил в письменном столе, как и было. Библиотеку взять с собой, конечно, тоже не могли.
Когда мы приехали в июле 1942 года, все было целое, потому что в Вешенской оставались Владимир Александрович Шолохов и Иван Петрович Громославский. Их оставляли здесь, в станице, на тот случай, если надо будет организовывать партизанскую войну. Они ведь местные, все знают. Потом дядю Володю мобилизовали в 42-м. Ящики были зарыты в сеновале, возле которого была убита бабушка. А когда приехали, сначала ящик с утварью раскопали. В нем (в другом был архив) были сковородки, кастрюли - надо же детям на чем-то готовить. Hа следующий день после нашего приезда пришел к отцу начальник Вешенского HКВД и сказал: «У здания райкома стоит машина, грузится райкомовский архив. Они погрузят свой и ваш архив заберут, чтобы отправить в безопасное место». Поскольку ящик нам в машине невозможно было везти из-за ограниченности места, отец его и отдал. Hу и, как обычно, по своей доверчивости ни расписки не взял, ничего. И все. Куда его увезли? Или его разбомбили? Или его выбросили?.. Вот так и пропал архив, а библиотеку растащили на самокрутки, на курево. Хотя кто-то из военных позднее в письме сообщал, что якобы в Вешенскую приезжал какой-то офицер со Сталинградского фронта. Командующий специально выделил ему грузовик, чтобы перевезти библиотеку Шолохова. Hи подтвердить, ни опровергнуть это теперь невозможно. Отец писал П.К.Луговому насчет архива своего, что, мол, цел ли архив, цела ли библиотека и что осталось в доме? Что Луговой ему отвечал, я не знаю. Так что попытки искать были, но безрезультатны.
- Hельзя не вспомнить телеграмму М.А. Шолохова наркому обороны страны в июне 1941 года, пребывание писателя на фронтах, в действующей армии. С какими впечатлениями и как часто он наведывал семью? О чем рассказывал? Hаходил ли время писать?
Как часто приезжал Михаил Александрович с фронта, сказать трудно. Приезжал, чтобы вывезти семью из эвакуации. Потом прилетал в Hиколаевку уже после контузии. Сталин лично дал ему три месяца отпуска на лечение. Приглашал тогда его в Грузию, но отец сказал, что поедет к своим. И со страшной контузией был в Hиколаевке, в это время не мог ни есть, ни пить. А так он возвращался домой короткими «набегами», потому что он был спецкором «Правды», «Красной Звезды» и «Совинформбюро». Его часто вызывали в Москву то одни, то другие, то третьи на совещания.
В частности, в 1941 году почему он не попал в окружение под Москвой? Его, Фадеева и Петрова вызвал на какое-то совещание в Москву Щербаков. Он курировал тогда творческие организации, в том числе и Союз писателей. И только они уехали в Москву, как котел замкнулся, и из него уже невозможно было выбраться. Поэтому напрасной была обида Матильды Емельяновны Кудашевой на то, что отец не вызвал Василия Михайловича с фронта, чтобы забрать у него рукопись «Тихого Дона». Он не мог вызвать его, потому что сам был на этом фронте, где-то очень близко. И так получилось, что Василий Михайлович попал в окружение. В.М.Кудашев был страшно близорук, кроме того, очки у него разбились, и он был практически слепой, не знал, куда бежать. Попал в плен и умер где-то в 1944 году в концлагере. Долго искал его отец, искала его Матильда Емельяновна, а потом нашелся человек, который был вместе с ним в плену. Он и рассказал об этом Матильде Емельяновне.
Вообще на отца военные действия производили страшное впечатление. Даже после войны еще долгое время он ночью вскрикивал, вскакивал. Видимо, ему снилось все то, что он видел на фронте.
- Шолохов, несомненно, был в курсе положения дел на фронтах. Давал ли писатель оценку положения дел на различных участках фронта? Отмечал ли в ту или иную сторону усилия литработников, писателей в то время?
Он человек штатский, оценки давать не мог, но видел, как зачастую напрасно гибли тысячи наших солдат, и, конечно, не мог не реагировать, у творческих людей нервы более обнажены, что ли.
Работу писателей на фронтах ценил высоко, считал очень необходимой.
- Дороги М.А. Шолохова на фронтах, какими были они? Сделали ли они его другим, и если да, то какими были эти изменения?
Он побывал и на Северном, и на Западном, и на Юго-Западном фронтах. Был под Дебальцево, на Сталинградском фронте, в Кенигсберге. Он не находился постоянно, как Симонов, на фронте, а выезжал на какой-то участок, какое-то время был там, а потом его отпускали «отписываться». Кроме того, он работал уже тогда, с 1943 года, над главами «Они сражались за Родину», и они тогда сразу печатались.
Конечно, он изменился сильно, война была для него страшным потрясением. Ведь он свято верил, что мы «малой кровью, могучим ударом на чужой территории» разобьем любого врага, и вдруг вот такое отступление и огромные жертвы.
- Hе секрет, что М.А. Шолохов во время войны обращался к И.В.Сталину с просьбой о встрече. Что он хотел сказать Верховному главнокомандующему?
Вот на этот вопрос, кроме него, уже никто не может ответить. Встреча не состоялась. Видимо, отцу хотелось рассказать Сталину, как все на самом деле было, когда началась война, какие потери мы несли, о том, что видел на Западном фронте под Москвой. Может быть, так, не знаю.
- Можно ли назвать что-то такое, что писатель вынес как главное из этой войны? Всегда ли он верил в Победу?
В Победу он верил всегда. И главное, что он вынес из этой войны - еще больше усилилась его любовь к народу, к людям, которые все могли перенести, преодолеть, жертвовали жизнью ради своей страны.
- Творческие люди обычно мыслят образами. Что было для него символом войны и символом Победы?
Hаверное, об этом можно судить по «Судьбе человека»: символ победы и есть наш народ, наш солдат, который все вынесет. Он всегда был победителем.
- Каким вам вспоминается отец тех лет чисто внешне: шла ли ему военная форма, имел ли он оружие и какое, надевал ли он форму полковника Красной Армии после войны?
Отец носил форму так же, как и военные. Она ему очень шла. Он всегда был подтянутым и внутренне очень дисциплинированным, и оружие тогда у него, конечно, было. Ему и Конев, и другие маршалы дарили оружие на фронтах, когда он бывал у них. У него были маузер, вальтер, наган. Hу и автомат ППШ был, который всегда лежал в машине. Отец ведь на Юго-Западе ездил на своей машине по фронтам со своим водителем Василием Яковлевичем Поповым. И форму он носил до самого приказа о демобилизации в 1946 году.
- Светлана Михайловна! Как сложилась ваша личная судьба в послевоенные годы?
Я ведь вышла замуж за военного моряка, да еще за пограничника. Поэтому судьба нас мотала по всем морским границам Советского Союза, начиная с Прибалтики, кончая Севером. Были в Заполярье, на Камчатке, в Грузии.
В Прибалтике и тогда было трудно устроиться работать, потому что я не знала местного языка. Hо в Таллине я работала. Это было первое мое место работы. Таллинский педагогический институт, кафедра русского языка и литературы. Я приехала, тогда еще комсомолкой была, только что окончив Ленинградский университет, филфак. Пришла становиться на комсомольский учет, в республиканский ЦК комсомола. У них не было райкомов, там был один ЦК. Посмотрели, что я филфак окончила, а у них не хватало преподавателей на кафедре русского языка и литературы, и меня просто туда направили. Я получила такую «нагрузку». Это было весной, а мне приступать к работе надо было с 1 сентября. Hе было ведь учебников, мне дали курсы: теория литературы, детская литература и литература XVIII века. И я уехала в Ленинград, в «публичку», сидела там полгода, создавала свои разработки по всем курсам. В общем, я читала все эти курсы и у заочников, и у очников.
Потом мужа переводили, мы уехали. И так без конца. Hа Камчатке я работала сначала в школе, затем в филиале Хабаровского пединститута. А потом, когда второй раз попали на Камчатку, я уже работала в «Камчатской правде» корреспондентом. Ездила по Камчатке в командировки.
Вообще-то сначала поступала я в Московский университет на химический факультет, окончила 3 курса, но затем на занятиях отравилась бромом, дыхательные пути обожгла, и мне врачи запретили работать в химической лаборатории. Мне пришлось выбирать другой факультет. В это время я вышла замуж за А.М.Туркова, мы переехали в Ленинград. Там я поступила на филологический факультет Ленинградского университета, на первый курс, где училась с 1946 по 1952 год. После меня сразу и направили в Эстонию. И у меня, недавней студентки, учились, в том числе и учителя-заочники с 20-летним стажем.
Вот так и сложилась моя судьба после войны. Потом нас в Москву переводили, в Грузии мы были 2,5 года, а все последние годы, вплоть до смерти мужа, жили в Ленинграде. После этого я уехала в Москву, работала в ИМЛИ некоторое время, а потом решила переехать домой, в Вешенскую. Теперь живу здесь, работаю в музее.
- Вспоминал ли и как часто М.А. Шолохов войну? Выделял ли он из общей массы людей фронтовиков? Ведь он сам был офицером-фронтовиком.
Он всегда очень трогательно, с огромной любовью и уважением относился к солдатам. Если письмо было от солдата, то ясно было, что просьба его будет по возможности выполнена. Сколько мог, он помогал им. А денег после войны фактически не было, потому что переиздавали тогда мало. Hо я знаю, что двоим отец высылал каждый месяц стипендии. Одному он посылал в Красноярск, а другому - не помню. Оба они призывались на фронт из вузов, а после войны хотели закончить обучение, обратились к Шолохову как к последней надежде. Hе помню их фамилии, но факт такой был. Многие считали, что ему это легко дается, что он «миллионер», а он и нам порой не мог помочь, когда мы учились.
Он до конца себя считал военнообязанным. Какая-то военная жилка где-то в нем жила. До войны еще он носил полувоенную форму. Так что привычными для него были и гимнастерка, и брюки-галифе, и сапоги.
- Фронтовики-станичники провели в феврале 2005 года встречу, посвященную двум юбилеям, и назвали ее «М.А. Шолохов - земляк, однополчанин, фронтовик». Что бы вы хотели сказать тем, кто помнит и чтит память о М.А.Шолохове, особенно в дни 60-летия Победы и его предстоящего юбилея.
Я хочу сказать огромное спасибо всем, кто помогал нам в эвакуации выжить, кто вместе с нами верил в Победу, всем, кто теперь чтит память отца, а не пытается очернить его самого и его творчество, его веру в светлое будущее своего народа.
Мне стыдно за тех мнимых друзей, которые пели ему дифирамбы, а потом, когда ветер повернул, поливали грязью. Многие никогда не виделись с ним, не общались, не были в Вешенках и, наслушавшись окололитературных сплетен, выплескивают и сейчас всю эту грязь на страницы газет, журналов, телепередач, с умным видом рассуждают о том, каким он был, сколько пил и т.д. Все это мерзко, но история все расставит по своим местам. Вернее, жизнь. Ведь историю нынче пишет каждый под себя. Теперь уже Власов - герой, а Гастелло и Матросов - ненормальные, и в Европу наша армия пришла не освободительницей, а «оккупантами»... Бог с ними, с этими недоумками от истории. Отец очень переживал приближение перестройки, и слава Богу, что не дожил до развала великой державы, до ее унижения.
Спасибо еще раз друзьям (их теперь почти не осталось, да и было не так уж много) за то, что помнят и издают его книги, что так торжественно готовятся отметить его 100-летие. Только кому это больше нужно: ему, после смерти, или нам, на чьи плечи легла нелегкая ноша перестройки и реформ? И что еще предстоит пережить нам с нашей многострадальной страной?
Видимо, нам чаще надо вспоминать тех, кто создавал славу нашей державы, кто ее поднимал на такую высоту, чтобы не потерять себя и страну где-то на задворках истории.
Вел беседу А. Кочетов
ст. Вешенская, Ростовская область.
Шолоховы были русским купеческим родом, который довольно давно перебрался на Дон. Да, мой прадед Михаил Александрович написал эпопею о жизни донских казаков в начале ХХ века, но получается, что сам он казаком не был. И только по женской линии у нас казачьи корни - моя прабабушка Мария Петровна была дочерью атамана. Она работала вместе с совсем еще молодым тогда Михаилом Александровичем в станичном исполкоме и, когда тот сильно заболел, пришла его навестить. По семейному преданию, выздоровев, будущий писатель подарил ей чайную розу и сделал предложение. Они счастливо прожили вместе шестьдесят лет в станице Вёшенской Ростовской области. В Вёшенскую прадед поселил и героев своего «Тихого Дона», за который в 1965 году получил Нобелевскую премию по литературе. Благодаря огромной популярности романа, переведенного почти на все языки мира и изданного десятками миллионов экземпляров, в Вёшенскую началось паломничество еще при жизни Михаила Александровича. Сразу после его смерти, в 1984 году в этих местах был создан музей-заповедник Шолохова, с которым так или иначе связаны многие члены нашей семьи: мой отец Александр Михайлович является его директором, дедушка Михаил Михайлович до последних дней своей жизни служил в нем главным консультантом, а его вдова, моя бабушка Валентина Исмаиловна, и сегодня остается заведующей домом-усадьбой.
До восемнадцати лет я тоже жил в Вёшенской,
а затем поступил в Ростове-на-Дону на актерское отделение в филиал СПбГУКИ. Когда я учился на втором курсе, его закрыли и предложили нам всем перевестись в Петербург, так три года назад я оказался здесь. После переезда в Петербург я очень радовался: грело душу то, что меня здесь никто не знает и не смотрит на меня исключительно как на правнука нобелевского лауреата. Ведь станица наша не очень большая, вместе с близлежащими хуторами в ней живет около девяти тысяч человек, и слухи по всей Вёшенской разлетаются стремительно. В детстве было не особенно приятно, когда ты постоянно слышал за спиной шепот: «Это ж Шолохов…» и когда о твоих неудачах в школе моментально узнавали все Вёшки - так принято сокращать название у местных жителей. Мне кажется, каждого носителя известной фамилии не радует клеймо «наследника» - ты не воспринимаешься людьми как человек самостоятельный.
Прадед никогда не занимался накопительством: в 1941 году он получил Сталинскую премию за «Тихий Дон» и купил на нее четыре ракетные установки для фронта, а в 1960-м передал Ленинскую премию, присужденную ему за роман «Поднятая целина», в фонд строительства новой школы в станице Каргинской. Но байки о несусветном богатстве Михаила Александровича ходят до сих пор, и я их даже коллекционирую. Так, кто-то рассказывает, что у Шолохова единственного в Советском Союзе был личный самолет, который он якобы купил после получения Нобелевской премии - а ее размер в те годы был равен всего двадцати шести тысячам долларов, какой уже тут авиалайнер. Больше всего меня веселит сплетня, что у Михаила Александровича был собственный велопрокат в Вёшенской. А самая абсурдная история гласит, что не было у меня, оказывается, прадедушки: моим московским знакомым на филфаке преподаватель внушал, что Шолохов - это «распиаренный круг писателей во главе с Александром Серафимовичем».
Обстановка в усадьбе, которая теперь превращена в музей, довольно скромная, никакого шика в доме не было. В витрине выставлены фрак, вечернее платье и норковая пелерина, в которых прадедушка с прабабушкой присутствовали в Стокгольме в 1965 году на приеме у шведского короля Густава VI Адольфа после вручения Нобелевской премии. Но в повседневной жизни Михаил Александрович одевался очень скромно: будучи дважды Героем Социалистического Труда, кавалером множества орденов, он никогда их не носил, отшучивался фразой: «Не хочу пиджак портить». И дома, и на охоту, и на рыбалку надевал полувоенный френч. Кстати, страсть к охоте на утку или гуся передалась и мне, хожу на нее с отцом со школьных лет, но это право еще нужно было заслужить.
Вернувшись в Вёшенскую, я собираюсь начать с должности экскурсовода - хочу познать музейную жизнь во всех ее проявлениях. Большинство знакомых в Петербурге, узнав о моих планах, восклицают: «Обратно в деревню, да еще и в музей? Ты что?!» У молодых ребят есть стереотип, что музей - это скучная работа для пожилых людей. Но у нас не просто литературный или мемориальный музей, а именно музей-заповедник - его задачей в числе прочего является сохранение природы, которая была описана в произведениях Шолохова. Это 38 тысяч гектаров на территории трех районов Ростовской области! Помимо довоенного дома и послевоенной усадьбы Михаила Александровича в Вёшенской в него входят родительский дом моего прадеда и типичное казачье подворье на хуторе Кружилинский. Дом, в котором вырос писатель, приходское училище и работающая мельница в станице Каргинской, а еще конюшня со скакунами и экипажами разных времен - все это тоже части заповедника. Целый отдел в музее занимается нематериальным культурным наследием: сотрудники записывают местный говор и песни, изучают этнографические особенности казачества. Кроме того, каждый год в мае мы устраиваем фольклорный фестиваль «Шолоховская весна» - это ярмарки, выступления народных коллективов, мастер-классы для детей по различным ремеслам. А прошлым летом в Ростове-на-Дону в отреставрированном купеческом доме открылся «Шолохов-центр» - наш выставочный центр в областной столице. В планах - большая выставка в петербургском Музее Державина в 2017 году. Заняться в музее точно есть чем, скучать не придется.
Шолохов в Победу верил всегдаБеседа с дочерью великого русского писателя Светланой Шолоховой
Светлана Михайловна Шолохова - старшая дочь писателя, окончила филологический факультет ЛГУ им. А.А. Жданова, работала преподавателем в педагогическом институте, журналистом, редактором в издательстве «Детская литература», сотрудником ИМЛИ РАН, в настоящее время - ученый секретарь Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова.
Накануне 60-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне и в преддверии 100-летия со дня рождения писателя мы попросили Светлану Михайловну ответить на несколько наших вопросов.Светлана Михайловна! Когда-то поэт верно заметил, что «есть суровая правда цифр», - и эта правда в нашем случае звучит поистине символично: в один и тот же год и даже в один и тот же месяц отмечаются шестидесятилетие Победы над фашизмом и столетие со дня рождения М.А. Шолохова. В связи с этим хотелось бы спросить: чем стала Великая Отечественная война для Михаила Александровича Шолохова как писателя и человека, для всей семьи Шолоховых?
- Как и для всех людей - страшной трагедией. Потерей близких, потерей всего самого дорогого. А для отца еще и сильнейшим нервным потрясением, потерей архива и библиотеки, контузией, от которой впоследствии он так и не оправился.
- Накануне войны вы были старшеклассницей Вёшенской школы. Как вам вспоминается предвоенная обстановка в станице?
- Вёшенская школа по составу преподавателей, их опыту была одной из лучших в районе, а может быть, и в области. Учителя Тимофей Тимофеевич Мрыхин, Лукия Андреевна Мрыхина, Надежда Андреевна Солдатова, Георгий Зиновьевич Лосев и другие с поразительным бескорыстием учили своих подопечных, не считаясь с личным временем, оставаясь иногда часами, втолковывая и разбираясь, чуть ли не по глазам определяя, понял ученик или не понял. В школе ставились спектакли, концерты, работала масса кружков, хорошо была поставлена физическая подготовка. Казалось, после всех потрясений мы только начинали жить: был в станице театр, приезжали артисты. И мы принимали участие во всех кружках, походах, мероприятиях - везде. Наши родители нас не ограничивали.
- Как было встречено в Вёшенской, на Дону, известие о начале войны? Как встретили это известие Михаил Александрович, Мария Петровна?
- По-моему, это даже не было неожиданностью. Потому что, когда мы были в Эстонии, только что присоединенной, и возвращались с папой и мамой в начале 1941 года через Москву, в Александровском саду уже копали какие-то окопы. Обстановка была тревожная, все жили в ожидании чего-то, может быть, не войны, а каких-либо событий, а может, и войны. Поэтому известие о войне, с одной стороны, было неожиданностью, а с другой стороны, не думалось, что это будет так скоро. Сообщение в Вёшенскую пришло, как и повсюду, - по радио выступал В.М. Молотов.
- Когда ваша семья эвакуировалась из прифронтовой станицы? Кем, как и куда была организована эта эвакуация? Где в это время был архив писателя? Какими были условия жизни в тылу?
- Я в это время работала в колхозе (тогда все старшеклассники работали в колхозе), в Колундаевке. С самого лета работали на прополке, потом убирали, дело дошло до подсолнечника, а это уже был октябрь. Где-то 12 или 13 числа за мной приехал на папиной машине шофер, Василий Яковлевич Попов, сказал: «Поехали домой, ваша семья будет эвакуироваться». 14 октября мы выехали из Вёшенской в направлении на станицу Слащевскую, потом к Волге. Возле Камышина переправились на ту сторону и остановились в Николаевке. Было три машины. Две папины легковые. Одна - старый-старый «форд», а вторая «ЗИС-101», длинный такой красивый лимузин. В эвакуацию поехали мамины сестры с детьми, бабушки, народу было много, поэтому машины были битком забиты. А вот кто выделил грузовую машину для вещей, не знаю, райпо или кто-то еще. Но особенно никаких пожиток не брали. Почему? Потому, что нам не верилось, что немцы могут дойти до Вёшенской. Далеко было, и мы думали: уезжаем, потому что папа на фронт уходит, а нас должен вывезти. Не ожидали мы такого, хотя немцы 14 октября были уже под Москвой.
Мы остановились в Николаевке. Нам сначала дали «квартиру» над гауптвахтой. Там был какой-то гарнизон, где командиром был Мкртчян, он муштровал каких-то солдат. В этой квартире мы прожили недолго, нам довольно быстро подобрали дом, потому что детские сады позакрывались все и освободился детсадовский домик. Нам его дали, потому что нас эвакуировалось около 20 человек всего. С нами еще была семья В.Я. Попова. Ничего мы с собой особенно не взяли. Все осталось дома, в Вёшенской. И дом так простоял до 1942 года, до июня все было в целости и сохранности. Никто его не охранял, все было просто замкнуто. Мы же приехали в июле 1942 года назад, в Вёшенскую, только наша семья, на одной машине. Приехали, а потом пришлось отсюда быстро уезжать под бомбежкой…
В Вёшенской после возвращения мы прожили дней десять. И вдруг через базковскую гору к станице, к деревянному мосту через Дон пошли машины. Машины огромные, саперные, их было много. В Вёшенской под каждым кустом стояли машины, солдаты вокруг них. Пришел к папе какой-то военный (по-моему, это был Князев) и говорит: «Что же вы сидите? Немцы уже под Россошью!» Мы сказали, что слушали до этого известия и там передали, что немцы отступают. «Немцы идут к Вёшенской, а мост на этом участке остался единственным на Дону, значит, все части будут эвакуироваться через него, и, возможно, скоро начнется бомбежка!».
Рядом с деревянным мостом был наведен еще один мост, понтонный. Крупные машины по нашему мосту пройти не могли. Утром мы пошли к Дону посмотреть. По мосту двигались танки, машины огромные. Какой-то военный нам сказал: «Идите отсюда по домам и носа не высовывайте. И близко чтобы не подходили к мосту». Видимо, они уже ждали бомбежки. Скопилось огромное количество техники на том берегу, в излучине, между Базками и Вёшенской.
Когда мы пришли домой, буквально через полчаса отец, услышав специфический гул, сказал, что летят немецкие бомбардировщики. И действительно, со стороны Базков появились три, по-моему, самолета. Мама нас сразу же, малышей всех и бабушек, - в погреб. Погреб во дворе обычный, где картошка, капуста хранились - всех туда, а мы с подругой, вспомнив, как нас учили на уроках по военному делу, спрятались в тень, прижались к леднику с теневой стороны и смотрим, как отрываются от самолета и летят вниз бомбы. И вот там примерно, где почта теперь, раздались первые взрывы. Отец с Луговым лежали под забором прямо во дворе. Отец увидел, что мы стоим, и крикнул, чтобы спускались в погреб. Когда самолеты улетели, он предположил: «Сейчас они дозаправятся и оттуда же, со стороны Миллерово, прилетят еще раз. Собирайтесь, и быстрее!». Мы погрузились и выехали в сторону хутора Солонцовского. Там остановились, огляделись. Анна Петровна, тетя наша, как была в фартуке, так в нем туда и приехала. Отец говорил, что главное - взять с собой документы, а у нее в кармане фартука оказалась только катушка ниток. Отец сказал: «Вечером вернемся и заберем все необходимое».
- Когда и как узнал М.А. Шолохов о том, что немецкой авиабомбой убита его мать? Сумел ли он вернуться в Вёшенскую ко дню ее похорон? Где вы находились в те трагические дни июля 1942 года?
- Бабушку он хотел забрать сразу, но она сказала: «Нет, корова придет, цыплята разбегутся… Вечером за мной приедешь, тогда и я с вами поеду». Пока мы ехали в Солонцовский, немецкие самолеты вернулись, и началась вторая бомбежка. Именно в ней бабушка погибла. Бомба попала прямо в сарай на скотном дворе, а она там рядом была, и ее посекло осколками. Отец собирался ехать вечером забирать ее, взять зимние вещи, ведь мы уехали в том, в чем были, и тут какой-то человек на лошади прискакал в Солонцовский, сказал: «Михаил Александрович, ваша мать погибла». Отец тут же вернулся в Вёшенскую и возвратился к нам только в десять вечера. Обстановка была такой, что бабушку успели похоронить прямо во дворе, на огороде. Сделали могилку, а потом, в 1944 году, перезахоронили на Вёшенском станичном кладбище.
Мы вернулись в Николаевку, немцы в это время стали прорываться к Сталинграду, и отец нас повез в Казахстан. Ехали через степь. Дали ему в Николаевке две грузовые машины, и мы на них, все 22 человека, уехали в Дарьинку - село в 30 км от г. Уральска. Когда приехали туда, увидели саманные хаты, вросшие в землю, ни одного большого дома, только школа и кинотеатр одноэтажный. Зелени никакой, голая степь. Тетки как заревели… Там я окончила 10 классов дарьинской школы, казахский язык учила. А в 1943 году я одна уехала поступать в Москву в университет. Семья наша переехала в Камышин, а из Камышина уже возвращались домой в 1944 году.
- Когда Михаил Александрович узнал об утрате своего архива и библиотеки? Предпринимал ли он какие-либо меры для их поиска по горячим следам или после?
- Когда мы первый раз уезжали где-то 14 октября 1941 года, то с собой мы фактически ничего не могли взять, и надо было архив сохранить. Отец заказал дубовые ящики примерно 120 на 80 см из толстых досок. Изнутри их обили клеенкой, которую сняли со столов. В один из ящиков он свой архив сложил, но не весь, конечно, только основное. Было и еще, вариантов-то много было по каждой главе, по каждой книге. Он взял основное, а остальное оставил в письменном столе, как и было. Библиотеку взять с собой, конечно, тоже не могли.
Когда мы приехали в июле 1942 года, все было целое, потому что в Вёшенской оставались Владимир Александрович Шолохов и Иван Петрович Громославский. Их оставляли здесь, в станице, на тот случай, если надо будет организовывать партизанскую войну. Они ведь местные, все знают. Потом дядю Володю мобилизовали в 42-м.
Ящики были зарыты в сеновале, возле которого была убита бабушка. А когда приехали, сначала ящик с утварью раскопали. В нем (в другом был архив) были сковородки, кастрюли - надо же детям на чем-то готовить. На следующий день после нашего приезда пришел к отцу начальник Вёшенского НКВД и сказал: «У здания райкома стоит машина, грузится райкомовский архив. Они погрузят свой и ваш архив заберут, чтобы отправить в безопасное место». Поскольку ящик нам в машине невозможно было везти из-за ограниченности места, отец его и отдал. Ну и, как обычно, по своей доверчивости ни расписки не взял, ничего. И все. Куда его увезли? Или его разбомбили? Или его выбросили?.. Вот так и пропал архив, а библиотеку растащили на самокрутки, на курево. Хотя кто-то из военных позднее в письме сообщал, что якобы в Вёшенскую приезжал какой-то офицер со Сталинградского фронта. Командующий специально выделил ему грузовик, чтобы перевезти библиотеку Шолохова. Ни подтвердить, ни опровергнуть это теперь невозможно. Отец писал П.К. Луговому насчет архива своего, что, мол, цел ли архив, цела ли библиотека и что осталось в доме? Что Луговой ему отвечал, я не знаю. Так что попытки искать были, но безрезультатны.
- Нельзя не вспомнить телеграмму М.А. Шолохова наркому обороны страны в июне 1941 года, пребывание писателя на фронтах, в действующей армии. С какими впечатлениями и как часто он наведывал семью? О чем рассказывал? Находил ли время писать?
- Как часто приезжал Михаил Александрович с фронта, сказать трудно. Приезжал, чтобы вывезти семью из эвакуации. Потом прилетал в Николаевку уже после контузии. Сталин лично дал ему три месяца отпуска на лечение. Приглашал тогда его в Грузию, но отец сказал, что поедет к своим. И со страшной контузией был в Николаевке, в это время не мог ни есть, ни пить. А так он возвращался домой короткими «набегами», потому что он был спецкором «Правды», «Красной Звезды» и «Совинформбюро». Его часто вызывали в Москву то одни, то другие, то третьи на совещания.
В частности, в 1941 году почему он не попал в окружение под Москвой? Его, Фадеева и Петрова вызвал на какое-то совещание в Москву Щербаков. Он курировал тогда творческие организации, в том числе и Союз писателей. И только они уехали в Москву, как котел замкнулся, и из него уже невозможно было выбраться. Поэтому напрасной была обида Матильды Емельяновны Кудашевой на то, что отец не вызвал Василия Михайловича с фронта, чтобы забрать у него рукопись «Тихого Дона». Он не мог вызвать его, потому что сам был на этом фронте, где-то очень близко. И так получилось, что Василий Михайлович попал в окружение. В.М. Кудашев был страшно близорук, кроме того, очки у него разбились, и он был практически слепой, не знал, куда бежать. Попал в плен и умер где-то в 1944 году в концлагере. Долго искал его отец, искала его Матильда Емельяновна, а потом нашелся человек, который был вместе с ним в плену. Он и рассказал об этом Матильде Емельяновне.
Вообще на отца военные действия производили страшное впечатление. Даже после войны еще долгое время он ночью вскрикивал, вскакивал. Видимо, ему снилось все то, что он видел на фронте.
- Шолохов, несомненно, был в курсе положения дел на фронтах. Давал ли писатель оценку положения дел на различных участках фронта? Отмечал ли в ту или иную сторону усилия литработников, писателей в то время?
- Он человек штатский, оценки давать не мог, но видел, как зачастую напрасно гибли тысячи наших солдат, и, конечно, не мог не реагировать, у творческих людей нервы более обнажены, что ли…
Работу писателей на фронтах ценил высоко, считал очень необходимой.
- Дороги М.А. Шолохова на фронтах, какими были они? Сделали ли они его другим, и если да, то какими были эти изменения?
- Он побывал и на Северном, и на Западном, и на Юго-Западном фронтах. Был под Дебальцево, на Сталинградском фронте, в Кенигсберге. Он не находился постоянно, как Симонов, на фронте, а выезжал на какой-то участок, какое-то время был там, а потом его отпускали «отписываться». Кроме того, он работал уже тогда, с 1943 года, над главами «Они сражались за Родину», и они тогда сразу печатались.
Конечно, он изменился сильно, война была для него страшным потрясением. Ведь он свято верил, что мы «малой кровью, могучим ударом на чужой территории» разобьем любого врага, и вдруг вот такое отступление и огромные жертвы…
- Не секрет, что М.А. Шолохов во время войны обращался к И.В. Сталину с просьбой о встрече. Что он хотел сказать Верховному главнокомандующему?
- Вот на этот вопрос, кроме него, уже никто не может ответить… Встреча не состоялась. Видимо, отцу хотелось рассказать Сталину, как все на самом деле было, когда началась война, какие потери мы несли, о том, что видел на Западном фронте под Москвой. Может быть, так, не знаю…
- Можно ли назвать что-то такое, что писатель вынес как главное из этой войны? Всегда ли он верил в Победу?
- В Победу он верил всегда. И главное, что он вынес из этой войны - еще больше усилилась его любовь к народу, к людям, которые все могли перенести, преодолеть, жертвовали жизнью ради своей страны.
- Творческие люди обычно мыслят образами. Что было для него символом войны и символом Победы?
- Наверное, об этом можно судить по «Судьбе человека»: символ победы и есть наш народ, наш солдат, который все вынесет. Он всегда был победителем.
- Каким вам вспоминается отец тех лет чисто внешне: шла ли ему военная форма, имел ли он оружие и какое, надевал ли он форму полковника Красной Армии после войны?
- Отец носил форму так же, как и военные. Она ему очень шла. Он всегда был подтянутым и внутренне очень дисциплинированным, и оружие тогда у него, конечно, было. Ему и Конев, и другие маршалы дарили оружие на фронтах, когда он бывал у них. У него были маузер, вальтер, наган. Ну и автомат ППШ был, который всегда лежал в машине. Отец ведь на Юго-Западе ездил на своей машине по фронтам со своим водителем Василием Яковлевичем Поповым. И форму он носил до самого приказа о демобилизации в 1946 году.
- Светлана Михайловна! Как сложилась ваша личная судьба в послевоенные годы?
- Я ведь вышла замуж за военного моряка, да еще за пограничника. Поэтому судьба нас мотала по всем морским границам Советского Союза, начиная с Прибалтики, кончая Севером. Были в Заполярье, на Камчатке, в Грузии…
В Прибалтике и тогда было трудно устроиться работать, потому что я не знала местного языка. Но в Таллине я работала. Это было первое мое место работы. Таллинский педагогический институт, кафедра русского языка и литературы. Я приехала, тогда еще комсомолкой была, только что окончив Ленинградский университет, филфак. Пришла становиться на комсомольский учет, в республиканский ЦК комсомола. У них не было райкомов, там был один ЦК. Посмотрели, что я филфак окончила, а у них не хватало преподавателей на кафедре русского языка и литературы, и меня просто туда направили. Я получила такую «нагрузку». Это было весной, а мне приступать к работе надо было с 1 сентября. Не было ведь учебников, мне дали курсы: теория литературы, детская литература и литература XVIII века. И я уехала в Ленинград, в «публичку», сидела там полгода, создавала свои разработки по всем курсам. В общем, я читала все эти курсы и у заочников, и у очников.
Потом мужа переводили, мы уехали. И так без конца. На Камчатке я работала сначала в школе, затем в филиале Хабаровского пединститута. А потом, когда второй раз попали на Камчатку, я уже работала в «Камчатской правде» корреспондентом. Ездила по Камчатке в командировки.
Вообще-то сначала поступала я в Московский университет на химический факультет, окончила 3 курса, но затем на занятиях отравилась бромом, дыхательные пути обожгла, и мне врачи запретили работать в химической лаборатории. Мне пришлось выбирать другой факультет. В это время я вышла замуж за А.М. Туркова, мы переехали в Ленинград. Там я поступила на филологический факультет Ленинградского университета, на первый курс, где училась с 1946 по 1952 год. После меня сразу и направили в Эстонию. И у меня, недавней студентки, учились, в том числе и учителя-заочники с 20-летним стажем.
Вот так и сложилась моя судьба после войны. Потом нас в Москву переводили, в Грузии мы были 2,5 года, а все последние годы, вплоть до смерти мужа, жили в Ленинграде. После этого я уехала в Москву, работала в ИМЛИ некоторое время, а потом решила переехать домой, в Вёшенскую. Теперь живу здесь, работаю в музее.
- Вспоминал ли и как часто М.А. Шолохов войну? Выделял ли он из общей массы людей фронтовиков? Ведь он сам был офицером-фронтовиком.
- Он всегда очень трогательно, с огромной любовью и уважением относился к солдатам. Если письмо было от солдата, то ясно было, что просьба его будет по возможности выполнена. Сколько мог, он помогал им. А денег после войны фактически не было, потому что переиздавали тогда мало. Но я знаю, что двоим отец высылал каждый месяц стипендии. Одному он посылал в Красноярск, а другому - не помню. Оба они призывались на фронт из вузов, а после войны хотели закончить обучение, обратились к Шолохову как к последней надежде. Не помню их фамилии, но факт такой был. Многие считали, что ему это легко дается, что он «миллионер», а он и нам порой не мог помочь, когда мы учились.
Он до конца себя считал военнообязанным. Какая-то военная жилка где-то в нем жила. До войны еще он носил полувоенную форму. Так что привычными для него были и гимнастерка, и брюки-галифе, и сапоги.
- Фронтовики-станичники провели в феврале 2005 года встречу, посвященную двум юбилеям, и назвали ее «М.А. Шолохов - земляк, однополчанин, фронтовик». Что бы вы хотели сказать тем, кто помнит и чтит память о М.А. Шолохове, особенно в дни 60-летия Победы и его предстоящего юбилея.
- Я хочу сказать огромное спасибо всем, кто помогал нам в эвакуации выжить, кто вместе с нами верил в Победу, всем, кто теперь чтит память отца, а не пытается очернить его самого и его творчество, его веру в светлое будущее своего народа.
Мне стыдно за тех мнимых друзей, которые пели ему дифирамбы, а потом, когда ветер повернул, поливали грязью. Многие никогда не виделись с ним, не общались, не были в Вешенках и, наслушавшись окололитературных сплетен, выплескивают и сейчас всю эту грязь на страницы газет, журналов, телепередач, с умным видом рассуждают о том, каким он был, сколько пил и т.д. Все это мерзко, но история все расставит по своим местам. Вернее, жизнь. Ведь историю нынче пишет каждый под себя. Теперь уже Власов - герой, а Гастелло и Матросов - ненормальные, и в Европу наша армия пришла не освободительницей, а «оккупантами»... Бог с ними, с этими недоумками от истории.
Отец очень переживал приближение перестройки, и слава Богу, что не дожил до развала великой державы, до ее унижения.
Спасибо еще раз друзьям (их теперь почти не осталось, да и было не так уж много) за то, что помнят и издают его книги, что так торжественно готовятся отметить его 100-летие. Только кому это больше нужно: ему, после смерти, или нам, на чьи плечи легла нелегкая ноша перестройки и реформ? И что еще предстоит пережить нам с нашей многострадальной страной?
Видимо, нам чаще надо вспоминать тех, кто создавал славу нашей державы, кто ее поднимал на такую высоту, чтобы не потерять себя и страну где-то на задворках истории.