Сборник - Былины. Исторические песни. Баллады. История собирания и изучения русского фольклора. Становление научной фольклористики в I-ой половине XIX в. Русские писатели-собиратели фольклора

Во многих научных исследованиях встречается имя выдающегося смоленского фольклориста-этнографа и диалектолога Владимира Николаевича Добровольского. Его труды получили высокую оценку таких видных деятелей и ученых, как А. А. Шахматов, П. В. Шейн,Е. Ф. Карский, В. И. Ламанский, А. Н. Пыпин, В. Ф. Миллер,Н. А. Янчук, И. В. Ягич, Д. К. Зеленин, В. В. Богданов, В. М. Сидельников и многих других.

В. Н. Добровольский родился 30 июля (ст. ст.) 1856 года в сельце Красносвятском Прудковской волости Смоленского уезда Смоленской губернии в семье мелкопоместного дворянина Н. М. Добровольского, юриста по образованию.Отец его до 1867 года служил чиновником в разных учреждениях Смоленской губернии, с 1867 занимал должность мирового судьи в Дмитровском округе Орловской губернии. Был прекрасным рассказчиком, тонким ценителем музыки и хорошо рисовал. Мать -М. А. Добровольская (урожденная Згоржельская) была образованной женщиной, богато наделенной природными способностями, прекрасно играла на фортепиано. Отличалась отзывчивостью по отношению к больным крестьянам, которые часто приходили к ней за лекарствами и медицинскими советами. Позднее Владимир Николаевич Добровольский вспоминал о том, что общение матери с крестьянами вводило его в круг деревенской жизни, быта и понятий народа. Он с малых лет полюбил деревенскую жизнь и природу.В. Н. Добровольский, развивавшийся в благотворной домашней обстановке, с детства обладал прекрасной памятью, был сообразителен и рано проявил охоту к учению. В 1868 году он был определен родителями в Смоленскую гимназию, после успешного окончания которой в 1876 году поступил вначале в Петербургский университет,с середины первого семестра перевелся на филологический факультет Московского университета, завершив учебу в 1880 году. В Московском университете он слушал лекции известного профессора Ф. И. Буслаева, который считал народный язык богатейшей сокровищницей для изучения быта народа и его жизни, Ф. Е. Корша.

Во время учебы в университете В. Н. Добровольский принимал участие в работе этнографического кружка, организованного В. Ф. Миллером, бывшего его руководителем и душой. Кружковцы

учились самостоятельной работе, разрабатывали различные темы по вопросам этнографии и фольклора, используя материалы Румянцевского музея. Занятия В. Н. Добровольского в этнографическом кружке привили ему любовь к народной поэзии, быту и жизни крестьян. Посещение этнографических бесед, проходивших в доме В. Ф. Миллера,оказало В. Н. Добровольскому моральную поддержку, стало одним из ярких моментов студенческой жизни, где он приобрел опыт в собирании материалов, заинтересовался и полюбил этнографию. В 1880 году В. Н. Добровольский окончил университет и до 1883 года работал учителем литературы, истории и логики в Смоленской Мариинской женской гимназии. В 1883 году В. Н. Добровольский после подачи прошения об отставке был уволен из гимназии по состоянию здоровья. Вскоре он переехал из Смоленска в имение, село Даньково бывшей Прудковской волости, - на родину матери, где стал проживать в результате раздела имущества большой и дружной семьей в заново отстроенных усадебных домах. (Даньково, находящееся в 9-ти километрах к юго-востоку от Починка, на автодороге Витебск-Орел, - старинное село, с церковным храмом,окруженное лесными угодьями, - с давних времен принадлежало представителям смоленской шляхты - старинному роду Швейковских, перешедших на службу к русскому царю).В деревне, где прожил 10 лет (с 1883 по 1892 гг.), В. Н. Добровольский начинает увлеченно изучать деревенскую жизнь, собирать произведения фольклора, этнографии и материалы для местного словаря.В. Н. Добровольского сопровождала неоднократно в фольклорно-этнографических экспедициях его жена Евдокия Тимофеевна Добровольская (Вишневская), которая хорошо знала смоленские говоры и оказала ему большую помощь в собирательской деятельности.

Известный ученый П. В. Шейн говорил, что собирательство стало культом для Добровольского, поглотило его и давало духовную пищу. Хотя В. Н. Добровольский был молодым, начинающим собирателем, он за короткий срок собрал огромное количество фольклорных текстов. Не имея музыкального образования, он ищет музыканта для записи песен вместе с их мелодиями, привлекает к собирательской деятельности в 1884 году соседа по имению, внучатого племянника известного композитора М. И. Глинки, талантливого выпускника Петергбургской консерватории Николая Дмитриевича Бера, с которым был знаком ранее в кратковременный период проживания и учебы в Санкт-Петербурге. Будучи страстным энтузиастом, В. Н. Добровольский сумел увлечь и Бера собирательским делом. Н. Д. Бер, заинтересовавшись народной музыкой, ездил с Добровольским по деревням и записал 420 песенных народных мелодий.Намного позднее, узнав о появлении в России звукозаписывающих аппаратов - фонографов, - В. Н. Добровольский приобрел экземпляр для записи и использовал в собирательской деятельности.Известный издатель русского и белорусского фольклора П. В. Шейн, который для своих сборников использовал труд многих провинциальных корреспондентов, узнав о смоленских собирателях,

проявил интерес к записям В. Н. Добровольского, поскольку Смоленская губерния относилась к Северо-Западной части России, а он готовил к печати «Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края». В 1885 году П. В. Шейн заезжает в деревню Беров, чтобы встретиться с давно интересовавшим его собирателем В. Н. Добровольским.

П. В. Шейн отметил, что Добровольский, проживающий в Смоленской губернии, решил посвятить жизнь делу собирания произведений народного поэтического творчества и записал более 4000 фольклорных текстов в шести уездах и собирается побывать в остальных местностях. П. В. Шейн заключил также, что сборник В. Н. Добровольского содержит много нового и ценного для науки, а «…собиратель недюжинный, такими умелыми верноподданными науке мы должны дорожить, мы обязаны ихтпоощрять и оказывать им всяческую помощь - словом и делом»

С конца 80-х годов XIX века В. Н. Добровольский продолжает активную работу по собиранию и обработке фольклорно-этнографического материала. В 1887 году он занялся собирательской деятельностью в Дмитровском уезде Орловской губернии и вскоре представил собранные там материалы в Русское географическое общество,о которых 23 декабря 1887 года председатель Этнографического отделения В. И. Ламанский доложил на заседании и отметил их выдающиеся достоинства. За рукопись «Этнографические материалы,собранные в Дмитровском уезде Орловской губернии» В. Н. Добровольскому была присуждена серебряная медаль.

В 1886 - 1888 годы В. Н. Добровольский проводит кропотливейшую работу по обработке и классификации материала, записанного в Смоленской губернии. Не всегда имея материальную возможность для поездок с целью собирательства, он ведет кабинетную обработку материалов. Поскольку его труд отражает местные особенности, В. Н. Добровольский первую часть сборника сопровождает словарем смоленских говоров и отсылает для печати в Русское географическое общество. В. И. Ламанский дал высокую оценку собранным материалам и предложил печатать рукописный труд, названный В. Н. Добровольским «Смоленский этнографический сборник», в «Записках Русского геграфического общества» и оказать автору материальную помощь для осуществления дальнейшей работы. 11 января 1889 года годовым собранием Русского географического общества было принято решение наградить В. Н. Добровольского Малой золотой медалью за подготовку первой части «Смоленского этнографического сборника».

В этом же (1889) году В. Н. Добровольским была отослана в Общество вторая часть этнографического сборника по итогам летней экспедиции 1888 года, проведенной совместно с Н. Д. Бером. В сборнике приводились не только этнографические данные и тексты песен Смоленской губернии, но и - для сравнения - соседних губерний: Орловской, Калужской, Могилевской, - где побывал собиратель.В мае 1890 года В. Н. Добровольский отослал в Географическое общество еще три части сборника, которые впоследствии составили четвертую книгу. В этом же году, 29 ноября, на заседании Этнографического отделения прозвучал доклад о поступлении от смоленского собирателя сборника пословиц (в материалах было пять кукол с точным воспроизведением костюмов Орловской губернии), который составил третью часть его этнографических трудов. 4 января 1890 года В. Н. Добровольский был награжден серебряной медалью.

Первая часть «Смоленского этнографического сборника» вышла в свет в феврале 1891 года. Его труд заинтересовал многих ученых того периода, которые не замедлили выразить свои суждения, неоднозначные по характеристике. Первыми его рецензентами стали А. Н. Пыпин и В. В. Богданов. В целом высоко оценив труд и отметив богатство этнографических знаний автора сборника, его необыкновенное трудолюбие и добросовестность, рецензенты обратили внимание на отдельные недостатки в фонетике, расположении и классификации материалов. Сборник В. Н. Добровольского содержал большое количество фольклорных произведений, рисующих широкую картину народной жизни в Смоленской губернии, отражающих ее местные особенности, имел ярко выраженный областной характер. Записанные им фольклорные произведения В. Н. Добровольский расположил по трем основным отделам, в первый из которых вошли биографические рассказы крестьян-исполнителей, поверья, заговоры, легенды, предания и др., во второй - сказки, третий - были.

Вторая часть сборника вышла в 1894 году и включала в себя в основном произведения семейной обрядовой поэзии. Как и первый сборник, второй имеет три отдела: в первом - восемнадцать крестинных песен, во втором - описание свадебного ритуала и тексты свадебных песен, третий отдел содержит описание погребальных обрядов.Третий этнографический сборник также вышел из печати в 1894 году. В эту часть были включены пословицы, поговорки, меткие народные выражения, прозвища, заклинания, приметы. Позднее ученый В. М. Сидельников, в целом дав высокую оценку фольклорно-этнографическим трудам В. Н. Добровольского, отмечал некоторые недостатки в классификации материала данного сборника. Однако, и этот труд Добровольского, несомненно, очень ценный для изучения и характеристики смоленского фольклора, стал весомым вкладом в изучение духовной народной культуры.

Четвертая часть этнографического сборника В. Н. Добровольского была опубликована в 1903 году и вышла в Москве, в отличие от первых трех, изданных в Петербурге. В составе сборника - описание игрищ, песни и духовные стихи. Материал, классифицированный по четкой и стройной системе, располагался в трех отделах: первый состоял из описания 27 различных крестьянских игр зимнего периода, второй - из 1500 песен, а третий содержал 36 духовных стихов.

Четвертый сборник, содержавший календарно-обрядовые произведения (колядные, масленичные, благовещенские, майские, игровые и хороводные песни), песни, связанные с летними, осенними работами и праздниками, любовные, плясовые, вечериночные, детские, бытовые, солдатские, тюремные, балладные, исторические песни и другие материалы, также представлял большой интерес.

В. Н. Добровольский стремился с точностью воспроизводить строфику песни, понимая, что мелодия и размер стиха находятся в тесной связи между собой. Он с большим вниманием относился к каждому слову и во время собирательской работы с большой осторожностью обращался с текстами песен.Выход в свет четырех частей «Смоленского этнографического сборника» стал заметным явлением в области изучения регионального фольклора и этнографии. Этот сборник заслуженно считался одним из лучших изданий того периода по фольклору Западного края России, наряду с исследованиями крупнейшего белорусского собирателя Е. Р. Романова и П. В. Шейна. В. Н. Добровольский все произведения народной поэзии записывал сам, при собирании фольклорно-этнографического материла он не использовал труд корреспондентов. Кроме того, этнограф стремился записывать тексты с необыкновенной точностью, без литературной обработки и исправлений. Вниманию читателей сборников предложена целая группа талантливейших народных сказителей и певцов - Матрена Антоненкова, Фекла Бобарычиха, Аудуля Гукова, Василий Михайлов, Старик Хатуль и др.

Будучи необыкновенно трудолюбивым и страстно увлекаясь делом собирательства, с 1891 года В. Н. Добровольский начинает плодотворную работу по изучению и сбору материалов о быте и языке цыган, которые проживали в деревне Киселевке недалеко от его имения, о чем он сообщает в предисловии к четвертой части этнографического сборника. Собиратель приглашает в свое имение цыган,записывая наиболее интересные рассказы, предания, песни; он обращает внимание на цыганский язык и на особенности цыганского быта в сравнении с жизнью другого населения Смоленской губернии. Интересен тот факт, что В. Н. Добровольский освоил цыганский язык,чтобы глубже проникнуть в истоки духовной культуры этого народа и точнее воспроизвести речь, передать особенности устно-поэтического творчества, составил словарь и грамматику. Собрав обильный материал о киселевских цыганах, в конце 1892 года он отправляет рукопись в

Этнографическое отделение Русского географического общества, указав места оседлости цыган, характеризуя их образ жизни и отмечая основные занятия - воровство, попрошайничество и гадание. Он также приводит сведения об одежде и пище и прилагает 11 песен, записанных на языке-оригинале, а затем переведенных им на русский язык и положенных на музыку Н. Д. Бером. Вскоре В. Н. Добровольский посылает в Общество второй очерк о киселевских цыганах, а 3 декабря 1893 года на заседании Этнографического отделения было доложено о двух рукописях смоленского собирателя - «Кисилевские цыганы. Словарь» и «Киселевские цыганы. Грамматика и проч.». Следует заметить, что и по сегодняшний день эти сведения имеют большую ценность. Первый выпуск работы Добровольского «Киселевские цыганы. Цыганские тексты» вышел из печати в 1908 году.Под влиянием П. В. Шейна - известного собирателя русских и белорусских песен, который посещал Владимира Николаевича и слушал песни крестьян, Добровольский увлекся темой звукоподражания в природе, что вылилось в интересную статью «Звукоподражания в народном языке и в народной поэзии», причем собранные им материалы были положены с его голоса Н. Д. Бером на музыку.

В «Известиях Отделения русского языка и словесности» Академии наук, в журналах «Живая старина» и «Этнографическое обозрение», начиная с 1894 года, печатаются статьи и заметки В. Н. Добровольского по фольклору, этнографии и диалектологии, основанные на материалах,собранных в Смоленской, Орловской, Рязанской губерниях.По поручению А. А. Шахматова В. Н. Добровольский собирает лингвистические материалы в Смоленской, Орловской и Калужской губерниях для Академии наук.

В 1896 году В. Н. Добровольский становится членом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, Этнографический отдел которого возглавлял В. Ф. Миллер.В. Н. Добровольский входил в число корреспондентов Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева, предоставляя собранные им ценные материалы. Изданная в 1896 году «Программа этнографических сведений о крестьянах Центральной России», составленная князем В. Н. Тенишевым, создавалась с участием В. Н. Добровольского. В этом же (1896) году выходит отдельным изданием Программа В. Н. Добровольского для собирания этнографических данных как дополнение к Программе В. Н. Тенишева, где представлен материал о верованиях, народном календаре, демонологии, наследстве, опеке и др.Немалый интерес вызвала опубликованная в 1897 году лингвистическая заметка В. Н. Добровольского «О Дорогобужских мещанах и их шубрейском или кубрацком языке», отразившая особый тайный язык мещан с учетом фонетических особенностей речи лиц,их быт и нравы, где приложен словарь тайного языка с пояснением значений. Эта работа В. Н. Добровольского стала ценным свидетельством об образе жизни, занятиях, обычаях и культурных традициях мещан малого уездного города России 19-го столетия, отразила этнографические и языковые особенности дорогобужан.

Следует заметить, что В. Н. Добровольский, посвятив свою жизнь научной деятельности, не имел возможности постоянно заниматься ведением хозяйства и нигде не служил. Поскольку поездки для собирания материалов требовали расходов, он постоянно нуждался и его труд нередко замедлялся из-за недостатка материальных средств. Также требовались средства для содержания большой семьи - у Добровольского было восемь детей, которые быстро подрастали и поступали в гимназию, - и он вынужден был заложить имение. Однако по инициативе А. А. Шахматова и Л. М. Майкова с 1896 года В. Н. Добровольский ежегодно стал получать из Академии наук 600 рублей за представленные материалы. Он также ищет работу, но лишь с 1 марта 1902 года назначается на должность инспектора народных училищ в Рязанскую губернию. С 1906 года работает инспектором 7-го участка (Ельня) Смоленской дирекции народных училищ. В ежегодных «Памятных книжках Смоленской губернии» видим также имя В. Н. Добровольского в личном составе Ельнинского уездного комитета Попечительства о народной трезвости, в составе Попечительства о детских приютах. В. В. Дмитриев в кратком биографическом очерке о В. Н. Добровольском отметил, что тот проявил себя как замечательной доброты человек, и не стал чиновником-бюрократом.

В. Н. Добровольский продолжает активную собирательскую деятельность и во время работы инспектором народных училищ, находится все время в пути. В Ельне и Смоленске он обнаружил обильные материалы по народному кукольному театру и охарактеризовал устройство вертепа, вертепное действо с описанием кукол, что завершилось в работу «Некоторые сведения об Смоленском и Ельнинском кукольном театре» (1908 г.).

Будучи увлеченным человеком, В. Н. Добровольский смог развить интерес к собирательской работе не только у Н. Д. Бера, но и позднее у Андрея Федоровича Палашенкова, учителя земской школы, который после знакомства по его совету начал, обходя многие деревни, записывать произведения устного народного творчества. Позднее А. Ф. Палашенков вспоминал с теплотой о В. Н. Добровольском, отмечал его непрекращающийся интерес к народному быту и духовной культуре - творчеству и языку, умение расположить к себе, заинтересовать взрослых и детей. Находясь постоянно в пути и поиске, В. Н. Добровольский непрестанно занимается собиранием и описанием особенностей говоров разных местностей. Этнограф исколесил всю Смоленскую губернию, собрав богатый фольклорно-этнографический и лингвистический материал. Его записи отличались сохранением всех особенностей народного языка. Интерес В. Н. Добровольского простирался также на пограничные губернии, где им был найден неиссякаемый запас народной мудрости и поэзии. Богатейший материал нашел он в Минской губернии, изучал данные говора Псковской, Архангельской и Енисейской губерний, встречаясь с представителями этих регионов. Наблюдения ученого завершились интересными публикациями,описывающими природу, культуру, быт и нравы, поверья людей других русских губерний (Рязанской, Калужской, Орловской, Тверской,Жиздринского Полесья, Дмитровского уезда Орловской губернии).Следует отметить широкий круг интересов В. Н. Добровольского: его внимание как краеведа привлекали не только этнографические явления, касающиеся быта и нравов населения местного края его говора, но и флора и фауна родной стороны, духовная жизнь народа. В естественно-этнографических работах «Насекомые и черви на родной земле», «Бобр в Смоленской земле», «Суеверия относительно волков», «Данные для народного календаря Смоленской губернии», «Кросна», «Некоторые сказания о самоубийцах» и др. постоянно присутствовал лингвистический материал, занимая весомое место. Его этнографические и естественно-географические статьи по имеющимся в них языковым данным явились своеобразным преддверием к глубоким лексическим изысканиям.

В. Н. Добровольский постоянно изучает и собирает материалы для областного словаря смоленских говоров, около 30 лет работает над ним составитель при научной и материальной поддержке академика А. А. Шахматова и других ученых. В процессе сбора им проделана огромная работа по охвату лексики активного использования, а также постепенно забытых архаизмов и вновь появившихся слов - неологизмов. «Смоленский областной словарь» был издан в 1914 году в Смоленске на средства Академии наук. Областной словарь - это наиболее значительная работа фольклориста, этнографа и лингвиста В. Н. Добровольского, в которую были включены систематизированные лексические материалы, частично опубликованные ранее в журналах и «Известиях» Академии наук, слова и выражения,записанные от крестьян и от супруги Евдокии Тимофеевны, отлично знавшей говоры Смоленского и Духовщинского уездов, а также вошедшие в «Смоленский этнографический сборник». Словарь для своего времени был выдающимся явлением в русской лексикографии и до сих пор во многом не утратил своего значения. Этот капитальный труд - результат многолетних наблюдений народного языка

Смоленщины - весомый вклад в этнографическую науку, историю,географию и филологию. В словаре параллельно с собственно русскими диалектными словами представлены лексемы, характерные и для белорусских говоров, а также бытовавших на Смоленщине польско-литовских. После выхода в свет «Смоленского областного словаря» высокую оценку дала труду императорская Академия наук,известные ученые В. Ф. Миллер, А. Н. Пыпин, Е. Ф. Карский и др.,назвав его выдающимся явлением в русской лексикографии.Занимаясь собирательской работой, В. Н. Добровольский принимал активное участие в губернской культурной жизни - стал одним из организаторов «Общества изучения Смоленской губернии», созданного в 1908 году. Добровольский был членом правления Общества и выступал с научными докладами на его заседаниях: об историке И. И. Орловском, о белке-летяге, пескаре горьком, с наблюдениями о бобре. Этот факт зафиксирован в постоянных ежегодных отчетах Общества. В эти же годы в губернском центре создается Смоленская ученая архивная комиссия, одним из действительных членов которой также становится и В. Н. Добровольский, о чем свидетельствуют отчеты Комиссии.

Весом вклад В. Н. Добровольского в этнографическую науку,фольклористику и лексикологию, не менее значительна и его общественно-педагогическая деятельность. Будучи инспектором народных училищ, В. Н. Добровольский постоянно объезжал свой участок и посещал школы; ученики, которых он умел расположить к себе, заинтересовать сказками и рассказами, всегда с нетерпением ожидали его приезда После Октябрьской революции В. Н. Добровольский проявляет также большую активность как ученый, общественный деятель и педагог. Основными источниками сведений о периоде жизни 1917 -1920 гг. явились рукописные материалы Смоленского областного музея - воспоминания людей, работавших с ним в то время.

В. Н. Добровольский также читал лекции на общеобразовательных красноармейских курсах, открытых профессором В. М. Архангельским в Смоленске в 1918 году. Он составил программы по «Психологии словесного творчества» и «Истории театра», увлекал слушателей обрядовой культурой, читал стихи на русском и французском языках.

Увлеченный делом, неутомимый энтузиаст, В. Н. Добровольский активно продолжает вести краеведческую работу. В губернии идет процесс создания широкой сети уездных музеев с целью собирания и охраны культурных ценностей. На базе созданного в Смоленске художественно-археологического подотдела позже возник Смоленский губернский музей. В. Н. Добровольский, обладавший и опытом,и желанием, оказал значительную квалифицированную помощь в краеведческой работе. Будучи прекрасным знатоком быта и языка народа, он первый поднял вопрос о необходимости открытия при музеях этнографических секций. 13 ноября 1919 года коллегия губернского музея вынесла решение «Принять предложение В. Н. Добровольского об организации при музейной секции этнографического бюро для изучения народа, его быта, искусства». В состав бюро вошли В. Н. Добровольский, И. В. Барщевский, М. И. Погодин.

В. Н. Добровольский составил докладную записку, в которой определил цели и задачи этнографической науки в Смоленской губернии,утвержденную после бурного обсуждения на специальной конференции в музее. В. Н. Добровольский стал постоянным участником организации этнографических секций и экскурсий для изучения народного творчества и постановки дела в уездных музеях. В. Н. Добровольский постоянно сотрудничает с Обществом изучения Смоленской губернии, созданном при Смоленском университете. По его инициативе в 1920 году при Обществе была образована культурно-историческая секция (которой позднее было присвоено имя В. Н. Добровольского). Ученый постоянно выступает с докладами на заседаниях этнографической и культурно-исторической секций Общества, а также в Смоленской ученой архивной комиссии, вызывая живой интерес у слушателей. Наряду с большой общественной и педагогической деятельностью В. Н. Добровольский продолжает свою любимую, привычную,ставшую насущной потребностью работу по изучению фольклора и этнографии населения Смоленщины, с ее языком, новыми и старыми песнями. Он продолжает посещать уезды, постоянно производя записи. За этой работой, к сожалению, его настигает гибель. В 1920 году, в ночь с 7 на 8 мая, неизвестные бандиты, произведя два выстрела по подводам, на которых он находился вместе с сыном по пути в Рославльский уезд, куда направлялся в фольклорную экспедицию (с целью сбора материалов о смоленском гусляре С. П. Колосове, умершем в 1919 г.), убили В. Н. Добровольского. Оборвалась жизнь и плодотворная кипучая деятельность смоленского краеведа, фольклориста, этнографа и лингвиста. Поскольку это было время гражданской войны, охватившей всю Смоленскую губернию, трагическая кончина В. Н. Добровольского не была осознана сразу как весомая утрата. Даже местные смоленские газеты отозвались лишь позднее, поместив некролог. Напечатанная в «Белорусском этнографе» (1922. № 1) заметка о его кончине была перепечатана в белорусских, украинских и литовских изданиях. Крестьяне его родного села Даньково с глубоким уважением вспоминали о В. Н. Добровольском. Их красноречивые рассказы, записанные позднее В. Ф. Шурыгиным, хранятся в Смоленском областном краеведческом музее.

Неоценим вклад В. Н. Добровольского в фольклорно-этнографическую и лингвистическую науку в целом, но особенно весом он в культурном наследии Смоленского края. Примечательно, как современник В. Н. Добровольского автор статьи под псевдонимом Провинциал откликнулся на выход «Смоленского областного словаря»:

«…Мы часто жалуемся на скуку, однообразие, пустоту провинциальной жизни. Нам не хватает культурных развлечений. Мы больно чувствуем отсутствие постоянного театра. Мало развита у нас общественная жизнь. Мелка, мало содержательна деятельность наших общественных учреждений. И вот среди такой тусклой обстановки жизни уже тридцать лет живет богатою, содержательною жизнью В. Н. Добровольский. Он нашел содержание для своей жизни в своих занятиях этнографией… Счастлива Смоленская губерния, что в ее пределах нашелся ее этнограф… Для наших потомков будут дороги памятники прошлого нашего края… Помянут они добрым словом и смоленского этнографа - В. Н. Добровольского» (Смоленский вестник. - 1914. - № 211, 10 сентября. - С. 4). Таково мнение современника с высокой оценкой деятельности ученого.

Современные исследователи отмечают научную значимость его записей и в наше время. Изучая быт и духовную культуру крестьян не только Смоленской, но и Могилевской, Витебской, Калужской,Орловской, Рязанской, Брянской губерний, ученый способствовал

проникновению в самую глубь народной жизни, пониманию ее психологии, красоты поэтического творчества. Из переписки известных советских поэтов-смолян М. В. Исаковского и Н. И. Рыленкова видно, что они предполагали создание книги о деятельности В. Н. Добровольского, но, к сожалению, осуществить замысел не успели.

В книге Е. Добровольской и Ю. В. Пашкова «Искатель живой воды» (Смоленск, 1987) последовательно, день за днем, прослежен, начиная с самых ранних детских лет, непростой жизненный путь смоленского собирателя В. Н. Добровольского и основные этапы его творческой деятельности. Необыкновенной теплотой и лиризмом пронизано все повествование документального очерка.

Значительную часть жизни провел Владимир Николаевич Добровольский в Данькове, здесь находится его захоронение и мемориальный комплекс. Дом Добровольских в Данькове просуществовал до 1998 года и был снесен по причине крайнего обветшания. Могила В. Н. Добровольского была найдена студентом Московского педагогического института Ю. С. Романовым в 1965 году, а в 1970 году был сооружен памятник в виде развернутой книги. В Даньковском школьном историко-краеведческом музее собран обширный материал о жизни и творческой деятельности известного земляка.

Интересный и богатый материал предлагают экспозиции Литературного музея Смоленского государственного университета, которым руководит увлеченный специалист в области фольклористики кандидат филологических наук Михаил Семенович Ефременков, чья диссертационная работа посвящена творчеству В. Н. Добровольского.

Научная значимость деятельности и трудов В. Н. Добровольского подтверждена рядом мероприятий в честь 150-летия со дня его рождения. Сегодняшнее поколение благодарных смолян заслуженно чтит память талантливого земляка. В Смоленской областной универсальной библиотеке имени А. Т. Твардовского в августе 2006 года прошла научная конференция под названием «Искатель живой воды», в которой приняли участие ученые-филологи, фольклористы, этнографы, искусствоведы, музыковеды из Москвы, Санкт-Петербурга и Смоленска. На различных секциях прозвучали интересные выступления по результатам глубоких исследований и анализам архивных материалов о жизни и творческой деятельности В. Н. Добровольского, а также его ученика и последователя А. Ф. Палашенкова. По материалам конференции издана книга под редакцией Н. В. Деверилиной «В. Н. Добровольский в истории русской национальной культуры» (Смоленск: Свиток, 2007. - 157 с. : ил.), которая отражает значимость собирательской и общественно-педагогической деятельности ученого, его весомый вклад в российскую науку, предлагает читателям интересные факты из родословной семьи.

На родине В. Н. Добровольского, в Починковском районе, специалистами центральной библиотеки Т. А. Масляковой и О. Н. Шлык издан дайджест «Живая старина В. Н. Добровольского», который представляет значительный интерес для краеведов, учащихся и педагогов. Починковский поисковый отряд «Факел» благоустроил территорию мемориального комплекса, а усилиями учащихся Даньковской школы создан увлекательный фильм о своем знаменитом земляке под названием «Книга длиною в жизнь».

Смоленские краеведы отыскали потомков семьи Добровольских разных поколений, которые также с глубоким уважением относятся к своему знаменитому родственнику, присутствовали на научной конференции и мероприятиях в Починковском районе и г. Смоленске,чтят память о нем, посещают родные даньковские места. Не прерывается связь поколений.

Былины. Исторические песни. Баллады

Составители А.Калугина, В.Ковпик

В книге, которую мы предлагаем читателю, публикуются лучшие образцы песенного эпоса русского народа: былины, исторические и балладные песни, а также скоморошины. В них в поэтической форме нашли отражение, с одной стороны, историческое сознание народа, идея служения Родине, любви к родной земле, к земледельческому труду, к близким людям, а с другой – обличение врагов, посягающих на Русь и разоряющих города и села, осуждение злодейств, осмеяние человеческих пороков и низменных поступков.

Былины – героический эпос русского народа, восходящий ко временам Киевской Руси, – до середины XX в. сохранялись преимущественно на Русском Севере (Архангельская область, Карелия) в устах сказителей, именовавших эти песни «старинами» или «старинками». Термин «былина» по отношению к ним был введен в употребление в 30-е гг. XIX в. собирателем и издателем фольклора И. П. Сахаровым, позаимствовавшим его из «Слова о полку Игореве» (автор которого ведет рассказ «по былинам сего времени», а не по старинным песням-«славам» в честь князей, созданным вещим певцом Бояном).

Сейчас это может показаться странным, но еще в середине XIX в. наша отечественная наука не располагала сведениями ни о бытовании былин, ни об их исполнителях – и это в то время, когда Богатырский эпос, как мы сейчас знаем, еще был широко распространен на территории России! Причину этого явления можно найти в петровских реформах, в результате проведения которых образованные слои русского общества приобщились к европейской культуре и в то же самое время отдалились от основной массы своего народа – крестьян – настолько, что о русском народном творчестве имели лишь самое приблизительное понятие (а подчас – ио самом языке: не случайно пушкинская Татьяна, «русская душою», «по-русски плохо знала» и «выражалася с трудом на языке своем родном»). Положение стало меняться лишь в эпоху романтизма, пробудившего внимание образованного русского общества к творениям «народного духа», передававшимся изустно в среде неграмотного в своей массе крестьянства. В 1830-1850-е гг. развернулась деятельность по собиранию произведений фольклора, организованная славянофилом Петром Васильевичем Киреевским (1808–1856 гг.). Корреспондентами Киреевского и им самим было записано около сотни былинных текстов в центральных, поволжских и северных губерниях России, а также на Урале и в Сибири, однако эти записи увидели свет только в 1860–1874 гг., когда собрание народных песен Киреевского издавал П. А. Бессонов.

До середины XIX в. былины были известны русскому читателю лишь по сборнику Кирши Данилова, первое (сильно сокращенное) издание которого под заглавием «Древние русские стихотворения» увидело свет в Москве в 1804 г., второе (значительно более полное) – в 1818 г. («Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым»). Считалось, однако, что представленные в этой книге песни уже перестали бытовать в народе. Сама личность составителя этого собрания произведений народного песенного эпоса, равно как и место, время и обстоятельства его возникновения оставались тайной вплоть до недавнего времени, когда трудами ученых, предпринявших обширные историко-архивные разыскания, было установлено, что Кирилл Данилов был заводским мастером в демидовском Нижнем Тагиле. Владея обширным фольклорным репертуаром, он в середине XVIII в. записал его (или продиктовал для записи) по поручению хозяина заводов – Прокофия Акинфиевича Демидова, который, в свою очередь, хотел передать эти песни в качестве важного исторического источника известному историку, академику Герарду-Фридриху («Федору Ивановичу», как его звали по-русски) Миллеру. Весьма вероятно, что Кирилл Данилов оказался за Уралом не по своей воле: в России за иную песню могли сослать «в места не столь отдаленные» и в XX, и в XVIII веке. Думать так заставляет фраза, оброненная П. А. Демидовым в письме Г.-Ф. Миллеру от 22 сентября 1768 г.: «Я достал [эту песню] от сибирских людей, понеже туды всех разумных дураков посылают, которыя прошедшую историю поют на голосу».

Настоящим потрясением для научного мира стало открытие в середине XIX в. живой традиции былинного эпоса, причем недалеко от Санкт-Петербурга – в Олонецкой губернии. Честь этого открытия принадлежит Павлу Николаевичу Рыбникову (1831–1885 гг.), народнику, высланному в Петрозаводск под надзор полиции. Служа в губернском статистическом комитете, Рыбников в 18591863 гг. совершал деловые поездки по губернии, в ходе которых обнаружил десятки знатоков эпоса – сказителей – и записал от них 165 текстов былин, которые опубликовал в 1861–1867 гг. Вот как собиратель описывает свою первую встречу с былинами (во время ночлега на Шуй-наволоке, острове в 12 верстах от Петрозаводска):

«Я улегся на мешке возле тощего костра, заварил себе чаю в кастрюле, выпил и поел из дорожного запаса, и, пригревшись у огонька, незаметно заснул; меня разбудили странные звуки: до того я много слыхал и песен и стихов духовных, а такого напева не слыхивал. Живой, причудливый и веселый, порой он становился быстрее, порой обрывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколением. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления. Сквозь дрему я рассмотрел, что в шагах трех от меня сидит несколько крестьян, а поет-то седатый старик с окладистою белою бородою, быстрыми глазами и добродушным выражением в лице. Присоседившись на корточках у потухавшего огня, он оборачивался то к одному соседу, то к другому, и пел свою песню, перерывая ее иногда усмешкою. Кончил певец, и начал петь другую песню: тут я разобрал, что поется былина о Садке купце, Богатом госте. Разумеется, я сейчас же был на ногах, уговорил крестьянина повторить пропетое и записал с его слов. Стал расспрашивать, не знает ли он чего-нибудь. Мой новый знакомый, Леонтий Богданович, из деревни Середки, Кижской волости, пообещал мне сказать много былин: и про Добрынюшку Никитича, про Илью Муромца и про Михайла Потыка сына Ивановича, про удалого Василия Буславьевича, про Хотенушку Блудовича, про сорок калик с каликою, про Святогора Богатыря…»

Ободренные находкой П. Н. Рыбникова, отечественные фольклористы во 2-й половине XIX – начале XX вв. предприняли множество экспедиций, в основном на Русский Север, где были открыты новые очаги сохранности песенного эпоса и от сотен сказителей сделаны записи тысяч былинных текстов (всего исследователь эпоса профессор Ф. М. Селиванов насчитывал к 1980 г. около 3000 текстов, представляющих 80 былинных сюжетов). К сожалению, к нашему времени былины полностью исчезли из живого бытования и являются теперь лишь величественным культурным наследием ушедшего прошлого нашей страны и народа. Условием сохранности былин была полная вера сказителей в правдивость описываемых ими событий (это неоднократно отмечалось фольклористами), в реальность Богатырей, в одиночку побивавших вражеские войска, Соловья-Разбойника, свистом валившего с ног Богатырского коня, крылатого Змея Тугарина и прочих диковин художественного мира былинного эпоса. Потрясения XX в. в мире и обществе, распространение школьного образования, изменение в мировоззрении и быте русского крестьянина разрушили эту наивную веру, и былины были обречены на вымирание.

Особого внимания заслуживает вопрос о соотношении былинного эпоса с исторической действительностью (т. н. «проблема историзма русского эпоса»), вызывавший и в XIX, и в XX веках бурные споры (особенно между историками и филологами).

Научные издания русского фольклора начали появляться с 1830ых-1840ых гг. Прежде всего это сборники профессора Мос­ковского университета
1) И. М. Снегирева "Русские простонарод­ные праздники и суеверные обряды" в четырех частях (1837- 1839), "Русские народные пословицы и притчи" (1848), "Новый сборник русских пословиц и притчей " (1857).
2) сборники ученого-самоучки И. П. Са­харова "Сказания русского народа о семейной жизни своих пред­ков" (в двух томах, 1836 и 1839 гг.), "Русские народные сказки" (1841).
Однако тогда, да и в последующие годы, в изданиях по­добного рода еще считалось допустимым "подправлять" стиль народных произведений, составлять из разных вариантов свод­ные тексты и проч.
Постепенно в работу по собиранию фольклора включились широкие общественные круги. Организованный характер этому процессу придал официальный государственный центр: создан­ное в 1845 г. в Петербурге
3) Императорское Русское географичес­кое общество (РГО). В нем было отделение этнографии, актив­но занимавшееся сбором фольклора во всех губерниях России. -> обширный архив РГО.
Впоследствии многое из этого архива было опубликовано в "Записках РГО по отделению этнографии ". А в Москве 1860-1870ые гг ценные издания фольклора выпустило в свет
4) "Общество любителей российской словесности ".

Фольклорные материалы публиковались в центральных
5) в журналах "Этнографическое обо­зрение", "Живая старина" и др., в местных периодических из­даниях ("Губернские ведомости", "Епархиальные ведомости" и проч.).

В 1830-1840ых гг П. В. Киреевский и его друг поэт Н. М. Языков широко развернули и возглавили собирание русских народных эпических и лирических песен (былин, исторических песен, пе­сен обрядовых и внеобрядовых, духовных стихов). Работа дала блестящие результаты: благодаря усилиям многих собирателей появилось грандиозное собрание произведений разных песен­ных жанров.

6) Киреевский: «Русские народные стихи», 1848 г. "Песни, собранные П.В. Киреевским" впервые были опубликованы только в 1860-1870ые гг. (былины и исторические песни, так называемая "старая серия") и в XX в. (песни обрядовые и внеобрядовые, "новая серия").
7) В те же 30-40-е гг. протекала собирательская деятельность В.И. Даля . Он записывал произведения разных жанров русско­го фольклора, однако, как исследователь "живого великорусского языка" (так он назвал свой знаменитый толковый словарь). Даль сосредоточился на подготовке сборника малых жанров, наиболее близких разговорной речи: пословиц, поговорок, пустоговорок, присловий и проч.

Из-за цензурных препон сборник Даля "Пословицы русского народа" вышел в свет с большим опозданием - в начале 60-х гг. (М.,1861-1862). Чтения в Имп. Обществе истории и древностей российских при Московском университете).

8) А. Н. Афанасьев "Народные русские сказки ", в который большой собирательский вклад также внес В. И. Даль: Афанасьев получил около тысячи записанных им сказок.

Сборник Афанасьева выходил в 8 выпусках с 1855 по 1863 г. Сказок, записанных самим Афанасьевым, немногим более десятка, в основном он использовал архив РГО, личные архивы В. И. Даля, П. И. Якушкина и других собирателей, а также ма­териалы из старинных рукописных и некоторых печатных сбор­ников
Афанасьев вынужден был отступить перед светской и духовной цензурой, которая потребовала "охранить религию и нравственность от печатного кощунства и поругания", Афанасьеву все же удалось издать в Лондоне сборник "Народные русские легенды" (1859 ) и анонимно в Женеве в 1872 г. сборник "Русские заветные сказки".

9) С 1860 по 1862г. вышел в свет сборник И. А. Худякова "Великорусские сказки". В трех выпусках сборника 122 сказочных текста были опубликованы без какой-либо системы. Свой путь фольк­лориста Худяков начал студентом, в 21 год как собиратель он был награжден медалью РГО. Худяков исходил огромные про­сторы европейской России, особенно много сказок он записал в Рязанской губернии.
10) Новые тенденции выразил сборник Д.Н. Садовникова "Сказки и предания Самарского края" (СПб., 1884). Садовников - первый, кто обратил пристальное внимание на отдельного талантливого сказочника и записал его репертуар. Из 183 сказок 72 были записаны от Абрама Новопольцева. Ранее, в 1876 г., вышел в свет другой ценный сборник Д. Н. Садовникова - "Загадки русского Народа.

11) В 1908 г. был издан сборник Н. Е. Ончукова "Северные сказки" - 303 сказки из Олонецкой и Архангельской губерний. Ончуков расположил материал не по сюжетам, а по сказочникам, приведя их биографии и характеристики. В дальнейшем этого принципа стали придерживаться и другие издатели.
12) В 1914 г. в Петрограде был опубликован сборник Д.К. Зеленина "Великорусские сказки Пермской губернии". В него вошло 110 сказок + " Великорусские сказки Вятской губернии" (1915).
13) сборник Б. М. и Ю. М. Соко­ловых "Сказки и песни Белозерского края" (М., 1915). В него вошло 163 сказочных текста. Точность записи может служить образцом и для современных собирателей.
14) В 1861-1867 гг. вышло в свет четырехтомное издание "Песни собранные П. Н. Рыбниковым ", подготовленное к печати П. А. Бессоновым (1 и 2 тт.), самим Рыбниковым (3т.) и О. ф. Миллером (4т.). В него вошли 224 записи былин, исторических песен, баллад. Материал был расположен по сюжетному прин­ципу.

15) На второй год после смерти собирателя были опубликованы "Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года. С двумя портретами онежских рапсодов и напевами былин" (СПб., 1873), Это издание вышло в одном томе. В дальнейшем собрание Гильфердинга переиздавалось в трех томах.

Гильфердинг впервые применил метод изучения репертуара отдельных сказителей. Былины он расположил по сказителям, с предпосланными биографическими справками.
16) Рубеж 19-10 века – широкая экспедиционная работа исторической школы по собиранию былин на побережье Белого моря => "Беломорские былины, "записанные С А. Марковым" (М., 1901); "Архангельские былины и исторические ни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899-1901 гг." "Печорские былины. Записал Н. Ончуков" (СПб., 1904).
В начале XX в. появились первые сборники частушек 4 .

Фольклорный материал, собранный в XIX и начале XX в., в большом количестве хранился в архивах, был разбросан по про­винциальным изданиям. Он нуждался в объединении. Вслед­ствие этого появились своды отдельных фольклорных жанров: "Былины новой и недавней записи из разных местностей Рос­сии" под ред. В.Ф. Миллера (М., 1908); "Исторические песни русского народа XVI-XVII вв ." под его же редакцией (Пг., 1915); "Великорусские народные песни. Изданы проф. А. И. Соболев­ским: В 7-ми т." (СПб, 1895-1902); "Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. Издал А. М. Смирнов. - Вып. 1-2" (Пг., 1917).

Таким образом, в XIX - начале XX в. был собран огромный материал и появились основные классические издания русского устного народного творчества.

3. Академические школы (научные направления) в фольклористике.
Школы (направления) объединяют исследователей, чьи труды основаны на общей научной концепции, близки по своей проблематике и методологии. Названия "школа" и "направление" (иногда "теория") - условные, закрепившиеся за той или иной группой исследователей.

Академические школы во многом были связаны с западноев­ропейской наукой, применяли ее методы к русскому и ко всему славянскому материалу.

1) Мифологическая школа.
Братья Гримм: источником искусства признавалась мифология.
Русская миф. школа 1840-1850ые – Буслаев.
Труды Буслаева развивали идею о том, что народное сознание проявилось в двух важнейших формах: языке и мифе. Миф - форма народной мысли и народного сознания. Буслаева как мифолога характеризует капитальный труд "Исторические очерки русской народной словесности и искусства"

Метод – сравнительное изучение этносов.
Представители русской школы млад­ших мифологов: А. Н. Афанасьев.
На протяжении истории мифы подвергались значительной переработке. Афанасьев поставил в фольклористике существенные теоре­тические проблемы: о сущности мифов, об их происхождении и историческом развитии. Он предложил стройную концепцию.

2) Фольклористика конца XIX - нач. XX веков. Историческая школа.

В 1859 году немецкий учёный Т. Бенфей высказал идею о культурных заимствованиях в фольклоре , которая сменила представление о восхождении сходных сюжетов к единым источникам. Его теория стала главенствующей в фольклористике, фактически, до конца XX века. В России миграцию сюжетов изучали Буслаев и В. Ф. Миллер, А. Н. Веселовский и многие другие. В конце XIX века, зарождаются два оригинальных направления - теория академика Веселовского, и так называемая историческая школа , основанная, в основном, на трудах отошедшего от теории заимствования академика Миллера. Историческая школа нашла много сторонников, в духе её воззрений писали свои работы учёные-фольклористы А. В. Марков, С. К. Шамбинаго, братья Б. М. и Ю. М.Соколовы . Сутью данного направления был поиск исторических основ фольклорных произведений , попытка поиска исторических событий, ставших толчком к созданию того или иного сюжета. Основными идеями школы было внимание к географической привязке произведений народного творчества, а также составление указателей сюжетов сказок и рун. Большой вклад в сказковеденье внесла книга Аарне «Указатель сказочных типов» («Verzeichnic der Marchentypen»). Школа оказала влияние и на российскую, и на европейскую фольклористику.

XX век - настоящее время. Неоисторическая школа..

Неоисторческая (Рыбаков, Азбелев)
- историко-типологическая (Проппа, Скафтымов, Путилов)
В 1930-х годах географический и исторический подходы стали сменяться типологическими , как в СССР так и в мире. В СССР это было связано, прежде всего, c разгромом исторической школы в 1936 году, и фактически запретом на использования терминологии и методов этой школы, впрочем, ещё с 1920-х годов она находилась в кризисе из-за необходимости увязываться с социологическими методами , диктуемыми идеологией государства. К 1950-м годах в советской фольклористике преобладали два направления: неоисторическая школа , ставшая возрождением принципов разгромленной исторической школы, а также школа историко-типологического подхода , сложившаяся благодаря палеонтологическим исследованиям фольклора. Основной темой, дискутировавшейся между представителями этих направлений был историзм былин, который исследователи исторической школы определяли как прямая взаимосвязь исторических событий с сюжетом эпоса, а исследователи историко-типологического направления - как выражения чаяний эпохи, без связи с конкретными сообщениями исторических источников. Возрождённую историческую школу возглавлял Б. А. Рыбаков , в духе её воззрений писал работы С. Н. Азбелев .
К историко-типологической школе , помимо самого В. Я. Проппа , относились А. П. Скафтымов, Б. Н. Путилов . В 1970-х исследования в русле этих направлений продолжились, однако кардинально новых идей и открытий они не принесли. К настоящему времени развитие эпосоведения в России продолжается в русле установившихся в середине XX века тенденций. Внимание актуальных исследований фольклористики смещается к выяснению современных творческих процессов в народе, и связанной с ними теме аутентичности, к изысканиям в области городского фольклора, проблемам персонального нарратива и устной истории, современного фольклора (в том числе интернет-фольклора), «антифольклора» и «постфольклора» (концепция Н. И. Толстого, С. Ю. Неклюдова).

4. Раннетрадиционный фольклор: жанры и их поэтика.
Основы художественной образности устного народного творчества сложились в доисторический период, когда одновременно с языком (человеческой речью) появился раннетрадиционный фольклор.

Раннетрадиционный фольклор - это совокупность древних родов и видов фольклора, архаичная система, предшествовавшая образованию собственно художественного творчества народа.

Развитие фольклора происходило как наслоение новой художественной традиции на старую систему. Отголоски древнего фольклора, более или менее выраженные, сохранились в поздние времена, дошли до наших дней. Они проявляются во многих жанрах классического фольклора: сказках, былинах, балладах, обрядовой поэзии, пословицах, загадках и проч.

В этой главе мы рассмотрим трудовые песни, гадания и заговоры - в том виде, какими они были уже в позднее время.

03.10.2018 0 522 Хаджиева Т.М.

Т.М. Хаджиева

М.П. ГАЙДАЙ КАК СОБИРАТЕЛЬ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКИХ НАРОДНЫХ ПЕСЕН

Начиная с 20-х гг. ХХ в. в России велась большая работа по сбору, публикации и изучению фольклора ее народов. В данной статье речь идет о фольклорной экспедиции в Балкарию (1924 г.) известного украинского фольклориста - музыковеда, собирателя народных песен, дирижера хоровых капелл Михаила Петровича Гайдая. Во время этой экспедиции им было записано около 100 нотных записей балкарских песен и наигрышей. Собранные им в этой экспедиции материалы легли в основу двух его статей: «О балкарской народной песне» и «Путешествие в Балкарию». Рукописи этих статей и нотные записи М.П. Гайдая («О балкарской народной песне») хранятся в архиве Института искусствоведения, фольклористики и этнологии им. М.Ф. Рыльского Национальной Академии Наук Украины. Рукопись Гайдая «Балкарские народные мелодии» составляют 108 нотных записей песен и наигрышей. Из них 96 – балкарские; 10 – кабардинские; 2 – киргизские мелодии, записанные им в Ставрополье. Непреходящая ценность и значимость нотных записей песен, сделанных Гайдаем, в том, что он дает к ним подтекстовки на языке оригинала. Гайдай от природы обладал не только абсолютным слухом и тонким чувством гармонии и ритма, но и хорошо рисовал. Об этом свидетельствуют и рисунки, сделанные им к его этнографической статье «Путешествие в Балкарию», которые, несомненно, увеличивают научно-этнографическую ценность его записей.

М.П. Гайдай (1) в своей статье «Путешествие в Балкарию», отметив, что «мысль о путешествии в Балкарию для записи народных мелодий возникла» у руководителя Кабинета музыкальной этнографии Украинской Академии наук, члена Фольклорной комиссии АН СССР К.К. Квитки, пишет: «Летом прошлого 1924 года, на протяжении почти двух месяцев, мне, по поручению Всеукраинской Академии Наук, пришлось, временами с большими трудностями, путешествовать по Балкарии. По материалам этой экспедиции, помимо общих этнографических бытовых наблюдений балкарской жизни, о которых мною составлен отчет в Академию, было записано 123 народных мелодии (2), преимущественно балкарских, из которых 10, записаны мною и на фонограф» (3). Рукописи М.П. Гайдая «Балкарские народные мелодии» (нотные записи), «О балкарской народной песне» (музыковедческая статья) и «Путешествие в Балкарию» (статья этнографического характера) хранятся в архиве Института искусствоведения, фольклористики и этнологии им. М.Ф. Рыльского Национальной Академии Наук Украины .

Гайдай от природы обладал не только абсолютным слухом и тонким чувством гармонии и ритма, но и хорошо рисовал. Об этом свидетельствуют и рисунки, сделанные им к его этнографической статье «Путешествие в Балкарию», которые, несомненно, увеличивают научно-этнографическую ценность его записей.

Рукопись М.П. Гайдая «Балкарские народные мелодии», как мы отметили выше, составляют 108 нотных записей песен и наигрышей. Из них 96 – балкарские (№№ 1-96); 10 – кабардинские (№№ 97-107); 2 – киргизские мелодии, записанные им в Ставрополье (№№ 108, 109).

Песни и наигрыши расположены на нотных листах подряд, следующая песня начинается на том же листе, на котором закончилась предыдущая. Судя по почерку и состоянию листов, записи, вероятно, были сделаны в полевых условиях. Листы хорошо сохранились, за исключением некоторых страниц, в которых последние строки плохо читаются. В каждой песне нотированы две-три строфы, иногда больше (№№16, 19, 52, 91 и др.).

Примечательно и то, что ко всем песням и наигрышам, помимо паспортных данных (имя исполнителя, его возраст, место записи, условия записи), ученым даны краткие комментарии и примечания, которые, несомненно, представляют ценность для музыковедов и фольклористов. А в паспортных данных песен, которые поются в сопровождение эжиу (припева), он указывает и фамилии исполнителей эжиу (№№ 11, 48).

Большая значимость нотных записей песен М.П. Гайдая в том, что он дает к ним подтекстовки на языке оригинала. После публикации песен карачаевцев и балкарцев австро-венгерским ученым В. Преле материалы М.П. Гайдая являются первыми записями песен на языке этих народов. Подтекстовки сделаны на кириллице, некоторые из них переведены на украинский язык.

Во многих песнях в начале подтекстовки в скобках даются жанровые определения и сведения о назначении песни, о месте и времени ее исполнения (№№1,4, 10,1 3, 14, 16, 28, 39, 47 и др.).

Из инструментальной музыки Гайдаем записаны пастушьи наигрыши и танцевальные мелодии. Помимо нот 5 танцевальных мелодий (№№11, 22-24, 36) ученый подробно описывает балкарский национальный танец тюз тепсеу : «Никогда в жизни я еще не видел такого танца. Молодежь становится в круг, а в середине – он и она, под музыку, ритмично идут навстречу друг другу. Они своими движениями создают впечатление, что вот-вот будут вместе, но это длится достаточно долго, и поражает то, что девушка не делает каких-то сложных па, а с большим достоинством, грациозно делает два спокойных шага вперед, а потом неожиданно отступает назад, будто топчется на одном месте, и все это происходит в спокойном ритме. Партнер же, прямая ее противоположность, он – весь порыв и отвага, его движения более смелы, он все время то лихо выбивает каблуками, то приближается, пытаясь, как бы обнять свою холодную партнершу. Сначала я думал, что такая сдержанность в движениях девушки – следствие ее темперамента, но у других пар это тоже наблюдалось во время танца» .

И в своем музыковедческом исследовании «О балкарской народной песне», и в статье этнографического характера «Путешествие в Балкарию» М.П. Гайдай дает небольшие, но ценные, информативные характеристики исполнителям народных песен. Ученый отмечает, что песни записаны им «преимущественно от простых, пожилых людей». Среди них он особо выделяет Токмака Анахаева (72 года) из Яникоя, Муссу Османова (60 лет) из села Мухол, Хаджи-Мурзу Акаева (46 лет) из Верхнего Чегема. Говоря о своей работе в Яникое, он пишет: «…присутствие в нем выходцев из далеких балкарских ущелий Чегема, Безинги, Хулама и др. дало мне возможность услышать мелодии этих горных местностей в исполнении старых певцов Анахаева, Мусукаева и Османа Кудаева (трудовые и исторические песни).

Лучший певец Анахаев, к сожалению, болел малярией, к тому же он был стар – 72 года – и потому не мог спеть мне много песен, но и то, что он пропел, имеет значение не только с точки зрения мелодии, но и текста, поскольку пел он песни времен языческих и исторических, когда балкарцы не были магометанами, а чтили бога Чоппа» . Он подробно описывает и свою работу с певцом из Мухола: «В этом селе я познакомился с лучшим из певцов Балкарии – Мусой Османовым. Ему сейчас 60 лет, но свой хороший голос (тенор) он сохранил до сего времени и поет старые песни с любовью и вдохновением…

В пении Османова слышались украинские думы с их неравномерным речитативным ритмом… Поcреди пения, перед каденцией (гармоническое завершение музыкальной мысли), Мусса вставлял рецитационные выкрики, словами, совсем так, как это делали наши кобзари и как сейчас делают старые лирники. Такие выкрики замечаю лишь у тех певцов балкарских, о которых сами балкарцы говорят, что это «мастер играть» (певцы Этезов, Анахаев, Темукуев)» .

Относительно музыкальных инструментов Гайдай пишет, что ему «довелось услышать в с. Яникой старые пастушеские мелодии на национальном балкарском инструменте «сыбызгъы» . Сыбызгъы – это свирель, сделанная из бузины, тростника или железа, длиной вершков 16-17, с тремя голосниками, а случается – и с шестью.

Другого национального инструмента – «къыл-кóбуз» (тип скрипки с 2-я или 3-я струнами и лучком из конского волоса) я нигде в Балкарии не видел и думаю, что этот инструмент исчезает (его заменила гармошка), если совсем не исчез из употребления. Играли на сыбызгъы Юсуп Султанов и Биберт Акаев, первый – мелодию «Лезгор тарында», а второй – «Сонаны жыры», «Чеченча» (лезгинка) и «Шидак». На дворе все время шел дождь, была влажность, и свирель Султанова, только что сделанная, от влажности, действительно сопела и играла нечисто. Зато, когда принесли старую, сделанную из тростника сыбызгъы, Акаев прекрасно передал на ней грустные мелодии с разными мелизматическими украшениями, чего я не слышал еще так ярко в балкарских песнях» .

Къыл къобуз.

Из книги Г. Мерцбахера «Aus den Hochregionen des Kaukasus»

В другой своей статье «Путешествие в Балкарию» Гайдай отмечает: «В Нальчике при записи мелодий мне помогал переводчик, знаток балкарского языка и местных древних обычаев таубий (князь) Ибрагим Урусбиев (4). Но его, как и других образованных балкарцев, вскоре арестовали, и все бумаги вместе с записями, сделанными нами одновременно с заметками, которые он должен был для меня перевести на русский язык, оказались в Нальчикском ГПУ. Теплым словом, с большим уважением вспоминаю этого человека, который вместе с другим, известным всей Балкарии деятелем Измаилом Абаевым (5), оказал мне большую помощь в моем нелегком, если принять во внимание местные события, деле» .

Из книги "Нарты. Героический эпос балкарцев и карачаевцев"

(М., Наука. - 1994.)

И.Х. Урусбиев помогал Гайдаю не только в работе со сказителями, он, по словам Михаила Петровича, был его переводчиком, принимал участие в переводе подтекстовок песен, помимо этого, согласно комментариям к песням и наигрышам №№ 1, 22, 23 – они записаны от него.

Гайдай зафиксированные им в Балкарии 96 песен и мелодий делит на следующие разделы:

«А. Трудовые песни: 1) при обработке земли; 2) сбивании масла; 3) когда ткут сукно; 4) косарские; 5) пастушьи; 6) охотничьи песни.

Б. Обрядовые : свадебные и веснянки.

В. Нартские песни про нартов-богатырей .

Г. Колыбельные .

Д. Танцевальные .

Е. Исторические .

Ж. Любовные.

З. Современные революционные песни » .

Как видим, Гайдай свою классификацию начинает с трудовых песен, которые, как и у других народов, относятся к наиболее раннему музыкальному искусству балкарцев и карачаевцев. По характеру исполнения и приуроченности, эти песни можно разделить на следующие жанрово-тематические разделы:

1) песни, непосредственно связанные с трудом;

2) мифологические песни, связанные с трудом опосредованно: а) охотничьи песни; б) песни-заклинания плодородия и изобилия;

3) песни-обращения к мифологическим божествам и покровителям.

Песни, непосредственно связанные с трудом, имели не только утилитарное, «организующее» значение – им приписывали и магические функции.

Так, например, сбивая масло, пели песню «Долай»», посвященную покровителю домашних животных Долаю. Считалось, что благодаря пению «Долай» будет обилие масла и, что пение скажется и на его качестве и вкусе. М.П. Гайдаем записано 4 варианта этой песни (№№ 1, 2, 65,82). Чтобы задобрить Долая, не только величают его самого, но и поэтически описывают его животных, воспевают его дары. В более поздних вариантах песен «Долай», когда вера в божество была утрачена, а, следовательно, и вера в его силу, в них появляется мотив угрозы в адрес Долая (№ 82). В этих вариантах песен усиливаются социальные мотивы.

Песни «Эрирей» (№64) и «Песня пахаря» (№№ 3, 51, 89), записанные Гайдаем, относятся к земледельческим песням. Все земледельческие работы (пахота, уборка и т.д.) у древних балкарцев и карачаевцев сопровождались обязательными магическими обрядами. Как и многие народы, они считали, что будущий урожай зависит от хорошего начала («магия первого дня»). Поэтому выход на пахоту сопровождался целым рядом обрядовых действий. Утром рано, перед выходом на поле, всей общиной устраивался праздник пахоты (сабан той ). После с песнями и плясками все отправлялись в поле, где первую борозду прокладывал мужчина, считавшийся в селе счастливым. «Песня пахаря» исполнялась как до начала пахоты (во время сабан тоя и на пути в поле), так и во время пахоты и сева. В песне, которую Гайдай записал в с. Мухол от Мусы Османова просят у божества Ашкерги, ведавшего урожаем хлебных злаков, много зерна. При этом, чтобы задобрить его и добиться тем самым желаемого результата, восхваляют его: «Эй, бий Ашкерги – бий Тейри» – «Эй, подобный Тейри, великий Ашкерги!» (№ 89).

Песня «Эрирей» (№ 64) относится к земледельческим песням осеннего цикла. В то время, когда волы молотили зерно, погонщики исполняли песню в честь мифологического покровителя урожая Эрирея. Верой в магическую силу слова можно объяснить то, что в песне «Эрирей» один из ведущих – мотив изобилия и сытости. Обращаясь к Эрирею, просят не только о ниспослании в будущем обильного урожая, но и молят дать силу и выносливость волам, т.к. успешная, быстрая молотьба зависела, в первую очередь, от них. Обращаются ласково и к самим животным, подбадривают и сулят сытную жизнь после обмолота. В поздних вариантах «Эрирея» поэтизируется труд и осуждается лень. В них мотивы, связанные с трудом, носят дидактический характер.

Песни «Инай» / «Онай» (№№ 31-35,72), записанные Гайдаем, пелись во время тканья и изготовления кийизов (войлоков), бурок, при валянии домотканого сукна. Инай (Онай) – это имя покровительницы шерсти и ткачества, функции которой со временем забылись, а имя стало восприниматься как песенный рефрен. Тяжелая и однообразная работа требовала больших усилий, песня же «Онай»(«Инай»), задавая рабочий ритм, по-своему облегчала нелегкий труд женщин. Запевала импровизировала слова песни, текст которой варьировался. Чаще всего это были речитативные алгыши-заклинания и алгыши-пожелания в адрес того, кому изделие предназначалось. Поэтому песня «Инай» («Онай»), помимо утилитарно-организаторской, несла в себе и магические функции.

Одним из существенных элементов жизнеобеспечения у карачаевцев и балкарцев в прошлом была и охота. Гайдай в своей статье тоже подчеркивает это: «Охотничьи песни отношу к трудовым, потому что в балкарском охотничьем промысле вижу способ существования, а не развлечения» . Вот почему в верованиях, обрядах, фольклоре этих народов Богу охоты и покровителю гор, лесов и благородных животных (оленей, туров) Апсаты отводится значительное место. Архаичным версиям «Песни Апсаты» свойственна древняя форма песни императивного типа. Основная же часть песен данного цикла – просительные или благодарственные (гимнического типа).

Почти у всех кавказских народов бытовало мнение, что удача на охоте зависит от благословения божества охоты, поэтому «абхазцы и осетины, карачаевцы и балкарцы , – писал кавказовед Г.Ф. Чурсин, – умилостивляют Бога охоты особыми песнями в его честь» . Образцы подобных песен, записанные М.П. Гайдаем (№№ 4, 25, 80), несомненно, представят большой интерес для тех, кто занимается охотничьей поэзией.

Вплоть до ХIХ в. балкарцы и карачаевцы новый год отмечали весной (22 марта, в день весеннего равноденствия). Встреча нового года совпадала с началом земледельческих работ, поэтому встреча нового хозяйственного года была большим народным праздником. Устраивали пляски, скачки, игрища с ряжеными, которые со смехом обходили дворы, требуя вознаграждения за песни-веснянки «Озай», «Гюппе», «Шертмен». Пожелание и просьба о вознаграждении всегда сопровождались угрозами в адрес тех, кто не одаривал участников обряда. Иногда эти угрозы переходили в проклятия.

На древность этих песен указывает и то, что основной их частью являются традиционные формулы заклинаний и пожеланий, свойственные культовым алгышам-благопожеланиям. Рефрены «Озай»и «Гюппе», «Шертмен», являющиеся органической частью этих песен, – имена уже забытых божеств. Песня «Шертмен», записанная Гайдаем в Хуламе (№ 28) – интересный образец традиционной песни-веснянки.

Со временем эти песни, утратив свою обрядовую сущность, перешли в детскую игру и стали исполняться в разные календарные периоды.

В Балкарии долгое время бытовал аграрный праздник, посвященный хтоническому божеству производительных сил земли, покровителю урожая Голлу. Весной, к этому дню пекли ритуальные ватрушки (калач ), пироги (хычины ), варили бузу и пиво (сырá ), которые с жертвенным мясом поедались участниками обряда. «После явки всех участников, ритуальный церемониал начинался тем, что руководитель обряда – тёречи – исполнял на сыбызгъы (свирели) мелодию, которая извещала о начале обряда. По первому звуку свирели участники, взявшись за руки, становились в большой круг, начинали движение по кругу пляской и пением» . Песня-пляска была одним из главных компонентов в комплексе обрядовых действий балкарцев и карачаевцев. И Гайдай в своих примечаниях к записи «Голлу» (№ 10, с. Верхний Чегем) отмечает, что этот языческий танец исполняется «в первый день весны. В хороводе участвуют все: малые дети, девчата, хлопцы и старые люди». А в примечании к другому варианту песни-пляски «Голлу тутхан» [№39] пишет, что ее «танцуют вокруг костра» .

При общественных молениях обращались не только к Верховному божеству языческого пантеона Тейри (Тенгри), Голлу и божествам, связанным с культом плодородия, но и к душам умерших предков. Видимо, поэтому ритуал, связанный с культом предков, совпадал у балкарцев с праздником «Голлу», который завершался поминками по предкам: «Годовые поминки , – пишет М. Ковалевский, – совпадают с праздником «Голлу» и устраиваются отдельными сельскими обществами в середине марта. Праздник этот длится подряд несколько дней и ночей. В одну из последних ночей совершаются общие поминки по предкам, пекутся пироги, зажариваются бараны и из всего этого предлагаются лучшие куски покойникам. Народ думает, что в эту ночь предки выходят из могил и что, если их умилостивить пищей, народу можно спокойно ждать ближайшим летом хорошей жатвы» .

Обряд «Голлу» (но уже в измененном виде) существовал до недавнего времени. Так, весной, после сева, а также во время засухи в В. Балкарии (КБР) вся община собиралась на могилах предков, где в их честь резали баранов и устраивали богатые поминки (чек ) с плясками и песнопениями. Кружась вокруг костра, где варилось мясо жертвенного животного, участники обряда пели песни в честь Тейри и божеств плодородия, грозы, молнии и грома Чоппы и Элии. Поющие от имени родов, посеявших зерно, обращались к ним с мольбой о дожде и богатом урожае. Тексты более поздних записей песен говорят о том, что в «Голлу» со временем увеличились развлекательные мотивы (№ 62, 63, 76). Утратив свою обрядовую сущность, они трансформировались в шуточные хороводные песни, исполнявшиеся на празднествах.

Варианты же песен «Чоппа», зафиксированные Гайдаем (№№ 57,58), носят действенный, целенаправленный характер– в них просят о дожде. Говоря об одном из исполнителей этих песен Анахаеве, Гайдай пишет: «Он пел песни времен языческих и исторических, когда балкарцы небыли магометанами, а чтили бога Чоппу… Интересно, что и у осетин это божество до сих пор почитается – они называют его Цопáй» . По В. И. Абаеву, у осетин «Цоппай» это «обрядовая пляска и пение вокруг пораженного громом»; «припев, повторяемый при совершении этого обряда», а также «обрядовое хождение по аулам во время засухи» . Относительно этого божества, культ которого среди народов Северного Кавказа отмечал еще в XVIII в. грузинский царевич Вахушти, Г.Ф. Чурсин писал: «Чоппа», по объяснению карачаевцев, был каким-то Богом, к которому обращались во всех важных случаях жизни» . С.И. Танеев же в своей статье о музыке балкарцев отмечает, что у них, как у осетин и кабардинцев сохранился танец «Чоппа», что «этот танец исполнялся с целью умилостивить Бога грома, в тех случаях, когда гром убивал человека или животное» . А в нартском сказании «Рачикау», опубликованном в 1881 г. С.-А. Урусбиевым говорится, что раненный нартом Рачикау трусливый Злоязычный Гиляхсыртан бежит от него и скрывается в своем замке. При этом, чтобы скрыть, что его ранил Рачикау, он кричит, «что его ударила молния и, что надо скорее петь «Чоппа». В своих комментариях к сказанию Урусбиев отмечает: «По преданию, нарты, когда кого-нибудь поражала молния, пели всегда какую-то песню «Чоппа» .

В контексте вышеприведенных примеров очень ценным предстает и запись В.П. Гайдая кабардинской песни-заклинания «Еллер» (в подтекстовке имя дается как «Элляри Чоппа»). В статье «Путешествие в Балкарию» он пишет»: «Я записал от старика Керефова Безруко мелодию заклинания «Эллер», которую поют в Кабарде, когда случается пожар. В древности, во времена язычества, когда от удара молнии загоралось какое-то жилище, как это ни странно, огонь гасили единственным способом – пением. Увидевшие пожар, мгновенно становились перед пылающим домом и пели это заклинание» (№ 105).

Балкарцы и карачаевцы выход на сенокос отмечали большим общинным праздником. В аулах старики не только определяли день выхода на косовицу, но и выбирали тамаду косарей, а также ритуального хана (гепчи, теке – ряженый). «Работы на уборке сена крайне тяжелы. Поэтому народный актер вносил в трудовой процесс вместе с весельем бодрость и здоровое настроение» . Как и при прокладывании первой борозды, сенокос начинал мужчина, считавшийся человеком добрым, везучим. В песнях косарей, зафиксированных Гайдаем, превалируют сатирические (№60) и шуточные мотивы(№№ 79, 87).

Древняя карачаево-балкарская свадьба представляла собой сложный ритуал. Почти все ее обряды сопровождались песнями. К сожалению, большинство старинных свадебных песен не сохранилось6. В связи с этим значение записей свадебных песен Гайдая еще больше возрастает. Так, в примечании к песням №8 и №42 он отмечает, что их «пели девушки в доме невесты». Им записан и вариант песни, которую пели в доме жениха (№ 43). А свадебную песню «Орайда, везущих невесту» солист исполняет вместе с группой юношей (№ 47).

Свадебными песнями под общим названием «Орайда» (слово «орайда» в карачаево-балкарском языке синонимично понятию «свадебная песня») сопровождались все основные моменты свадебного ритуала: «Орайда», поющиеся в пути за невестой»; «Орайда» во дворе невесты; «Орайда» во время увоза невесты из родительского дома состояла: из «Орайда» – требования невесты, величальной «Орайда» дружками жениха (восхваление жениха, его родственников, дома и т.д.), ответной величальной «Орайда» родственниками невесты, «Орайда» – прощания с родственниками невесты; «Орайда», везущих невесту;«Орайда» – ввоз невесты во двор жениха; «Орайда» свадебного обряда «показ невесты родителям и родственникам жениха»; «Орайда» при возвращении жениха в родительский дом; «Орайда» обряда «показ жениха родителям и родственникам невесты»). Поскольку эти «Орайда» ситуативные и обслуживают различные моменты свадьбы, они имеют свои ритмические, мелодические особенности, отличаются друг от друга и в композиционном отношении.

На свадьбе обязательной была и круговая песня-пляска «Тепена». Как и «Голлу», она, вероятно, восходит к древнейшим культовым действиям. Семантика большинства вариантов «Тепены» – это как бы синтез двух основных жанров свадебной поэзии – «Орайды» и ритуальных благопожеланий (алгышей ).

На приуроченность «Тепены» к тому или иному свадебному обряду указывают тексты песен. Например, песня-пляска «Тепена» в доме жениха носила заклинательно-магический характер. Хозяева обязаны были одарить ее исполнителей бараном («жертва для Тепены» – «Тепенаны «согъуму»). С дарением барана связывалась реальная сила алгыша. Солист «Тепены», стоя у очага (костра), регламентировал поведение пляшущих: «Направо, налево пляшите! / Левую ногу поднимайте…». Организующий мотив – общее место песен-плясок «Тепена». Как и в последних редакциях «Голлу», он, видимо, является реминисценцией какого-то уже забытого культового обряда. Песня «Тепена» из записей Гайдая (№75) – один из вышеуказанных вариантов данной песни-пляски.

Если в танцевальной песне-алгыше «Тепена» доминантной является обрядово-магическая функция, то в сатирической смеховой песне-пляске «Сандыракъ» основная функция – развлекательная. В ней, как и в корильных свадебных песнях многих народов, высмеивались чьи-либо пороки, слабости: скупость, обжорство, трусость, бахвальство и т.п.

«Сандыракъ» можно назвать песней с «подтекстом», понять который можно только при знании того ситуативного фона и обстоятельств, из которых она возникла (сандыракъ « 1) бредить; 2) дурачиться » ; древнетюркское sandiri « говорить бессвязно, сбиваться в речи, болтать вздор » .

В древности песни-пляски «Тепена», «Сандыракъ», «Голлу» были культовыми песнями. Со временем, вследствие их деритуализации и десакрализации, они превратились в круговые песни-пляски с открытой композицией. В них, как и в некоторых других жанрах карачаево-балкарского фольклора («Орайда», колыбельных, причитаниях, ийнарах), доминирующую роль стала играть импровизация. Изменение генетической основы культового обряда повлекло за собой изменение и семантики текста и, конечно же, мелодического контура, ритмики и стиха этих песен. Это способствовало тому, что из строго приуроченных культовых песен они перешли не только в другой обряд, но и в другую жанровую систему – смеховые песни. «Голлу» и «Сандыракъ» стали популярными плясками пастухов, «Тепену» исполняли при строительстве новой сакли (дома) и т.д.

Колыбельные песни, как и у других народов – один из древних видов песенного жанра балкарцев и карачаевцев. Они различаются в зависимости от содержания (песни-пожелания, повествовательные песни), адресата (песни, предназначенные для мальчика; песни, адресованные девочке; общие) и исполнителя (колыбельные, поющиеся матерью; колыбельные, поющиеся бабушкой и т.д.).

Основная функция колыбельных песен – убаюкать, усыпить ребенка. Поэтому один из постоянных мотивов таких песен – пожелание ребенку крепкого сна, приятных сновидений. Анализ колыбельных песен карачаевцев и балкарцев показал, что большинство из них – это цепь алгышей-заклинаний и алгышей-пожеланий.

О заклинательной функции колыбельных песен в прошлом свидетельствует то, что мать (бабушка), глубоко веря в магическую силу слова, многократно повторяет (иногда с некоторыми модификациями) различные устойчивые формулы пожеланий ребенку здоровья, богатства, долгой жизни, счастья, удачливой судьбы, послушания. Практически нет ни одной колыбельное песни, в которой не было бы кратких пожеланий: «пусть будет», «да увижу тебя» (счастливым, взрослым и т.д.). Это относится и к колыбельным песням, записанным Гайдаем в Балкарии (№№ 7, 30).

Песенное бытование нартского эпоса – одна из ярких, самобытных особенностей эпической традиции карачаевцев и балкарцев. На широкое распространение нартских песен у карачаевцев и балкарцев указывали не только исполнители нартских песен, но и многие собиратели и исследователи нартского эпоса. Именно благодаря стихотворно-песенной форме существования в их эпосе произошла консервация многих архаических элементов, которую подчеркивали и исследователи «Нартиады» .

Нотные записи четырех нартских песен балкарцев и карачаевцев (№№ 20,52, 61, 91), дошедшие до нас, благодаря М.П. Гайдаю, дают возможность не только услышать эти песни так, как они интонировались в начале ХХ века, но и сравнить их музыкально-поэтические особенности с ранее зафиксированными С.И. Танеевым нартскими мелодиями, публикациями С. Урусбиева, Н.П. Тульчинского и др., а также с записями нартских песен на аудио и видео кассеты в 60-90-х гг. ХХ в. Так, например, «Песня про нарта Ёрюзмека, записанная Гайдаем в исполнении Хаджи-Мурзы Акаева (№20) по содержанию, а в некоторых строках даже текстуально совпадает с песней «Орюзмек», опубликованной в 1903 году Н.П. Тульчинским . Разница в том, что текст Гайдая фрагментарен. Вероятно, причина редукции данного текста – частичное забвение песни сказителем, или в том, что в подтекстовке Гайдая дается только часть песни.

Балкарская песня. Л.Нурмагомедова

Историко-героические песни – тарых эм джигитлик джырла – один из ведущих жанров устной поэзии карачаевцев и балкарцев. «С детства помню , – пишет Кайсын Кулиев, – что даже на свадьбах пелись не только свадебные, застольные, любовные, шуточные, но и песни о героях и подвигах. Они там не были лишними, считались необходимыми. Это было традицией, воспитывающей в молодых людях любовь к Родине и подвигам, прививающей мужество и чувство собственного достоинства. Песни о героях и подвигах исполнялись каждый раз, по какому бы поводу не собирались жители аула» .

Гайдаем записано по одной песне из крымского цикла (№ 16), о Кавказской войне (№ 83) и песня о русско-японской войне (№27). Среди песен о феодальных отношениях и родоплеменных распрях, помимо известных песен (№№ 14, 21, 49, 50, 85,88), им зафиксированы и песни, которые неизвестны или забыты в карачаево-балкарской среде. Ученым записан целый ряд интересных набеговых песен (№№13, 15,17, 29, 48, 81, 84, 90), песен борьбы против социальной несправедливости (№ 19), о Гражданской войне и о героях революции (№№ 53-55, 66, 67, 74).

Гайдаем были записаны и лирические внеобрядовые песни балкарцев и карачаевцев: сюймеклик жырла – любовные песни (№№6,12,68,73,77,94); ийнарла – соответствуют русской частушке. Как правило, это четверостишья, в которых передаются различные эмоции лирического героя (№№ 5,6,37, 38, 40,71); масхара джырла – сатирические песни (№№ 44,56,60,69,79,87); кюйле – песни-плачи (№№ 59,70,74).

Как мы указали выше, в рассматриваемой рукописи М.П. Гайдая с 1 по 96 номер – это нотные записи песен и различных музыкальных наигрышей балкарцев, далее следует кабардинский материал: 8 песен и 2 танцевальных наигрыша. Нотации к песням приведены на языке оригинала. В конце своей статьи «Путешествие в Балкарию» относительно этих записей Гайдай пишет: «Наконец, следует вспомнить, что по пути в кабардинском селении Догужоково (Аушигере), я записал от старика Керефова Безруко мелодию заклинания «Эллер» (см. выше) … Также я узнал от Безруко, что во время засухи в Кабарде женщины, девушки и дети и сегодня наряжают большую куклу, ходят с ней по берегу реки, и поют заклинание (мелодию я записал), после чего погружают куклу в воду, а затем раскладывают огонь и из загодя заготовленной сообща живности готовят еду для всех, кто участвовал в обряде» .

Широко известный всем кавказским народам обряд вызывания дождя «Ханцегуаше» – у адыгов, «Дзиуоу» – у абхазцев, «Лазароба» («Гонджаоба») – у грузин и т.д. под названием «Кюрек бийче» (кюрек « лопата » , бийче – « госпожа, хозяйка » ) бытовал и у карачаево-балкарцев. Во время засухи женщины и дети, нарядив лопату в женское платье, ходили с ней по селу. В каждом дворе, воткнув лопату в землю, они пели:

Мы горим, умираем (от жары),

Молим, чтобы пошел дождь.

У Кюрек бийче дождя просим! .

После обхода дворов (где им давали мясо, яйца, хлеб и пр.) участники обряда веселой толпой шли к реке. Бросали Кюрек бийче в воду, обливались водой (сууалышмакъ ) и купали осла, облаченного в женскую одежду, которого потом заставляли смотреть в зеркало. Этот веселый, карнавальный обряд всегда завершался общей ритуальной трапезой.

Обряд вызывания дождя у балкарцев и карачаевцев был тесно связан с божествами грозы, молнии и грома – Чоппой, Элией и Шиблей. В Балкарии существовал обряд «Хождение (шествие) к Чоппе» («Чоппагъа барыу»). Он во многом напоминал обряд «Голлу» (испрашивание дождя). Центром обрядового локуса служил камень, посвященный Чоппе (Чоппаны ташы). Ритуальная пляска вокруг этого камня сопровождалась песней. В ней, воспевая Чоппу, испрашивали дождя:

Ойра, Чоппа, ойра, Чоппа! После Тейри – ты Тейри,

Ойра, Чоппа, ойра, Чоппа, прогони жару прочь.

Ойра, Чоппа, ойра, Чоппа! Ниспошли же ты дождь!

В основе этой песни, как и в других заклинательных песнях, лежит симильная магия:

Ойра, Чоппа, ойра, Чоппа! Дождь идет стеной!

Ойра, Чоппа, ойра, Чоппа! Урожай идет горой!

Г.Ф. Чурсин отмечал, что с приходом христианства произошла контаминация языческого Чоппы с Элией (Илья-пророк): Эллери-Чоппа . Это прослеживается и в записях Гайдая. Так, в песне-заклинании № 105 в припеве повторяется: «Ой, Елля, Еллери Чоппа! Еллери Чоппа», а в «Песне пахаря», записанном Гайдаем в Яникое от Т. Анахаева (№57), поющие просят Эллери-Чоппу (Гайдай в своем комментарии к песне имя Илья расшифровывает (под вопросом) как «пророк»). Весьма возможно, что со временем стали употреблять только первую часть имени, вследствие чего имя и функции Чоппы постепенно стали забываться. Говоря о почитании в среде балкарцев грозового божества Элии, Клапрот писал, что те утверждают, что Элия «часто является на вершине самой высокой горы; они приносят ему с пением и танцами в жертву ягнят, молоко, масло, сыр и пиво» .

Ценность записей Гайдая нартской песни «Нарт Сосруко» (№ 97) и историко-героических песен о популярных героях кабардинского фольклора Андемиркане, Куалове Созерыхе (№ 98-99) увеличивается тем, что на сегодняшний день это одни из самых ранних нотных фиксаций данных песен. Что касается песни «Андемиркан», то профессор А.Н. Соколова в 2000 г. в Британской звукозаписывающей компании EMI (преемницы фирмы «Gramophon») выявила около 50 адыгских архивных звукозаписей 1911-1913 гг., в том числе граммофонную запись и этой песни. На данном этапе А.Н. Соколова и известный фольклорист Р.Б. Унарокова работают над расшифровкой музыкальной и вербальной части этих песен.

Цикл песен и сказаний об Андемиркане «представленный в дореволюционных публикациях большим числом записей, как на языке оригинала, так и в русских переводах» широко используется во многих филологических исследованиях. Нотация же Гайдая к этой песне и ее фонозапись 1911 г., конечно же, явятся для этно-музыковедов ценным материалом в деле изучения и сравнения их с вариантами, записанными в более позднее время.

Как видим, песни, напетые около100 лет назад жителями Кабардино-Балкарии, «были зафиксированы и сохранены благодаря научному подвигу украинского ученого, фольклориста Михаила Петровича Гайдая. В тяжелых и непростых условиях 1924 г., преодолевая недоверие, не владея местными языками, он пешком, с фонографом обошел ущелья Балкарии, где проживали балкарцы. Такое подвижничество, кропотливый труд и устремления, не скованные узко национальными интересами, всегда отличали по-настоящему больших ученых. Пример тому – научная деятельность М.П. Гайдая, записавшего огромное количество песен и мелодий разных народов бывшего Советского Союза и оставившего эти бесценные материалы для их истории и культуры» (7).

На данный момент имеется довольно большое количество изданий, в которых опубликованы нотные записи и тексты песен, собранные в Балкарии, Карачае и Турции (в карачаево-балкарской диаспоре), а также ряд научных монографий по музыкальной культуре балкарцев. Публикация же бесценных записей М.П. Гайдая (от архаических песен до песен, созданных в начале ХХ века), позволит фольклористам, этнографам, языковедам и музыковедам, опираясь на все вышеуказанные материалы, провести комплексное исследование карачаево-балкарской народной песни во времени и пространстве.

3. Валики этих 10 записей М.П. Гайдая в архивах Киева и Москвы нами не обнаружены.

4. Ибрагим Урусбиев (? – 1928) – сын князя Хамзата Мирзакуловича (младшего брата Исмаила Мирзакуловича Урусбиева). После окончания Нальчикской горской школы он поступил во Владикавказское реальное училище (1885). В 1892 г. Ибрагим стал студентом Московского технологического института. «Хамзат Мирзакулович не имел возможности обучать сына за свой счет, и Ибрагиму пришлось покинуть институт и поступить на военную службу. 12 августа 1893 г. Ибрагим был зачислен в 88-й Кабардинский полк князя Барятинского. До февраля 1917 г. он служил в царской армии, дослужился до капитана. В период установления Советской власти в Кабарде и Балкарии Ибрагим входил в различные демократические организации Нальчика, работал в Дагестане. В 1927 г. был арестован вместе с Назиром Катхановым, Паго Тамбиевым и другими по обвинению в буржуазном национализме. В августе 1928 г. расстрелян. Решением Верховного суда РСФСР от 9 января 1960 г. реабилитирован «за недоказанностью предъявленного обвинения» .

5. Измаил Абаев (1888-1930), сын балкарского просветителя Мисоста Абаева. Один из первых врачей Северного Кавказа. Учился в Киевском медицинском институте, участник Первой мировой войны. После установления Советской власти возглавил здравоохранение в Кабардино-Балкарии, работал заместителем Н. Катханова в представительстве Кабардино-Балкарии в Москве.

6. В 1928 г. это отмечает и композитор Дм. Рогаль-Левицкий: «Что же касается свадебных песен, как далекого отголоска забытых религиозных культов, в пении которых принимают участие только одни юноши, то таковые пока сохранились еще в отдаленных аулах, не очень ретиво усваивающих обычаи нового времени. Следует думать, что те немногие песни, которые сохранились еще от свадебного обряда, будут забыты так же, как уже безвозвратно утрачены религиозно-мифологические песни .

7. Цитируемая нами статья журналиста М. Ботаева была опубликована в газетах КБР в конце 80-х гг. прошлого столетия. Вот, что он пишет в ней о фольклорных материалах В. П. Гайдая: «В конце 1980-х годов Союз композиторов КБ АССР передал в КБНИИ письмо, пришедшее с Украины, из Института искусствоведения, фольклора и этнографии имени М.Ф. Рыльского Академии наук УССР. Оно содержало просьбу украинских коллег разобраться в странных мелодиях и текстах, записанных «в Балкарии в 1924 году», а также три нотных образца мелодий. Дирекция института передала письмо и материалы для анализа старшему научному сотруднику, ныне ректору СКГИ Анатолию Рахаеву и доктору филологических наук Хамиду Малкондуеву. Ознакомившись с ними, ученые ахнули. Еще бы! Перед ними лежали нотные записи трех древнейших песен домусульманской эпохи! И эти мелодии были подтекстованы (!) на балкарском языке латинским и украинским алфавитом… Учение расшифровали записи и тексты, снабдили их переводами и комментариями, отправили в Киев и обратились туда с просьбой рассказать об истории их появления на Украине. Ответ был ошеломляющим: по некоторым сведениям М. Гайдай записал в свое время в Балкарии свыше 100 песен! Анатолия Рахаева и Хамида Малкондуева командировали в Киев, в Институт искусствоведения, фольклора и этнографии им. М. Рыльского Академии наук СССР.

Ценные материалы М.П. Гайдая, столь счастливо обнаруженные в Киеве и полностью скопированные, стали объектом всестороннего научного анализа и, возможно, будут изданы отдельной книгой как памятник народного певческого искусства и научного свершения славного сына украинского народа». После 1990-х гг., когда появилась возможность опубликовать материалы Гайдая, к сожалению, в архиве КБИГИ их не оказалось. Предполагают, что они могли затеряться среди других архивных материалов, когда Архив Института переносили в другое помещение.

В 2012 году Отдел фольклора ИМЛИ РАН, по инициативе зав. отделом В.М. Гацака заключил договор с Отделом фольклора Института искусствоведения, фольклористики и этнологии имени М. Рыльского НАН Украины о совместном издании сборника «Балкарские народные песни в записях М.П. Гайдая. 1924 г.». В настоящее время сборник готовится к печати.

9. Иванюков И., Ковалевский М.М. У подошвы Эльборуса // Вестник Европы. СПб.1886. Т. 1. Кн. 1. С. 83-112; Кн. 2.

10. Урусбиев С.-А. Сказания о нартских богатырях у татар-горцев Пятигорского округа Терской области // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1881. Вып.1. Отд. 2. С. 1-42.

11. Щукин И. Материалы для изучения карачаевцев // Русский антропологический журнал. М., 1913. № 1-2.

12. Рогаль-Левицкий Дм. Карачаевская народная песня // Музыкальное обозрение. М., 1928. № 2.

13. Древнетюркский словарь. Л., 1969.

14. Хаджиева Т.М. Нартский эпос балкарцев и карачаевцев // Нарты. Героический эпос балкарцев и карачаевцев / Сост. Р.А.-К. Ортабаева, Т.М. Хаджиева, А.З. Холаев. Вст. ст., коммент. и глоссарий Т.М. Хаджиевой. Ред. национ. текстов А.А. Жаппуев. Отв. ред. А.И. Алиева. М., 1994.

15. Тульчинский Н.П. Поэмы, легенды, песни, сказки и пословицы горских татар Нальчикского округа Терской области // Терский сборник. Владикавказ, 1904. Вып. 6. С. 249-334.

16. Кулиев К. Так растет и дерево. М., 1975.

17. Карачаево-балкарский фольклор. Хрестоматия. Сост., автор вступ. cт. Т.М. Хаджиева. Нальчик, 1996.

18. Клапрот Ю. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 годах. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов ХIII – ХIХ вв. Нальчик,1974.

19. Алиева А.И. Адыгский фольклор в записях XIX – начала XX вв. // Фольклор адыгов. Нальчик, 1988. Кн. 2.

Собиранием фольклора на профессиональном уровне занимается специальная наука - фольклористика, наука о фольклоре, включающая собрание, публикацию и изучение произведений народного творчества.

Возникновению фольклористики предшествовал многовековой опыт собирания (записи) произведений фольклора и обработки их в творчестве писателей, драматургов, композиторов разных стран.

Собирательской деятельностью занимаются различные организации - научные, учебные, творческие. Собирательством занимаются любительские фольклорные объединения с целью формирования репертуара. Фольклорная экспедиция - поход группы лиц с целью собирания фольклора. Фольклорная экспедиция может протекать в виде учебных занятий, выступлений, праздничных гуляний. Фольклорная экспедиция - лучшее условие для самореализации любителя, интересующегося фольклором.

Типы фольклорно-экспедиционной деятельности:

1 - экспедиция-собирание, сбор эмпирического материала с научным изучением: нотирование, анализ, систематизация, публикация результатов. Вопросы обучения и пропаганды носят второстепенный характер.

Экспедиция-обучение, тесно связана с «жизнью» фольклора, с использованием разных форм его пропаганды в различных ситуациях.;

- «устная» экспедиция. Тренировка индивидуальной памяти, сравнение с памятью коллективной, поиск «личной» песни, совершенствование творческих способностей.

Методика собирания фольклора.

Опыт собирательской деятельности показывает, что существуют определенные правила собирания фольклора. Их соблюдение значительно облегчает работу собирателя, делает ее более успешной. Однако знание методики собирания фольклора не исключает личной инициативы собирателя, его выдумки, умения приноровиться к исполнителю и к конкретным условиям записи фольклорного произведения.

Одно из основных правил собирателя- фольклориста- заранее узнавать о том, какие талантливые исполнители живут в деревне. Слава о хороших певцах и сказителях обыкновенно выходит за пределы деревни. В практике полевой фольклористики существует хорошее правило: обращаться за сведениями о талантливых исполнителях к местной интеллигенции: к учителям, к клубным работникам, к руководителям художественной самодеятельности.

Чем талантливее певец или сказитель, тем охотнее он делится своим искусством с собирателями.

Одним из правил работы собирателя является требование не злоупотреблять временем и физическими возможностями исполнителей. Так как среди знающих традиционный фольклор многие исполнители - люди преклонного возраста.

Лучше всего для установления хороших контактов не начинать беседу с прямых вопросов о фольклоре. Исполнители-мужчины, как правило, любят поговорить о международных событиях, о производственных делах, исполнительницы-женщины охотнее вступают в разговор, когда речь заходит о семье, о каких-нибудь бытовых проблемах. Почти все любят вспоминать о наиболее примечательных событиях в своей жизни. Такие беседы полезны не только для установления контактов, но и сбора сведений для биографии исполнителя, его творческого портрета.

Существует при этом и одно общее правило: непосредственную запись фольклора необходимо начинать с просьбы к исполнителям рассказать или спеть их самые любимые произведения. Когда же исполнитель, как ему кажется, исчерпает репертуар, собиратель должен продолжить с ним работу, помня, что хороший информатор знает много больше того, что он вспомнил в первую беседу.

Очень существенно в работе с исполнителем и то. Как собиратель формулирует вопросы. Вопросы должны быть заданы в такой форме, чтобы исполнитель, с одной стороны, их понял, с другой,- чтобы они подсказывали ему детали содержания или сферу бытования фольклорного произведения. Следующее требование методики записи фольклорных произведений -записывать фольклор только в момент его исполнения.

Существует еще одно важное методическое указание: нельзя прерывать информанта во время исполнения произведений устного народного творчества, нельзя вмешиваться собирателю в этот творческий акт. Все вопросы по тексту задаются после его исполнения. Если же собиратель не успевает записывать, оставляет в записи свободные места, куда после исполнения вписывает пропущенные слова. Эту проблему помогут решить технические средства: магнитофон, видеокамера, диктофон.

При записи фольклорного произведения необходимо также добиваться естественности окружающей исполнителя обстановки и самого акта исполнения фольклорного произведения. Хорошо, если собирателю удается записать фольклор в реальном его бытовании: в праздник, на свадьбе, во время проводов в армию и т.д. Но таких счастливых ситуаций бывает не так уж много. Поэтому чаще всего приходится воспроизводить естественные формы исполнения фольклора. В связи с этим можно обратить внимание на значение слушателей. Появляется желание исполнить как можно лучше. И возгласы поощрения или порицания важны сами по себе. Они самые яркие показатели того, в каком положении, как бытует здесь данное произведение, как относится к нему народ, верит или не верит.

Но не всегда слушатели необходимы. При собирании заговоров рекомендуется работать наедине с исполнителем.

Для собирания разных видов фольклора также выработаны определенные методические приемы. Чаще всего предстоит записывать песни, частушки, малые жанры фольклора (пословицы, поговорки, загадки), детский фольклор.

П е с н и записываются с пометками об их естественном исполнении. Если песня хоровая, то ее необходимо зафиксировать от хора, если сольная - то от одного певца; если песня хороводная или плясовая, следует описать, как водился хоровод, какие были пляски.

Определенная трудность записи песен объясняется их жанровой сущностью. Песни частые (плясовые, шуточные, сатирические) записывать трудно из-за быстрого ритма. Поэтому лучше всего производить магнитофонную запись.

Песня - один из самых продуктивных жанров современной народной культуры, поэтому необходимо тщательно фиксировать все факты ее живого бытования. Собиратель не должен брать на себя задачу критика и судьи: его дело взять от народа то, что создано народом.

Методика записи частушек не отличается сложностью. Частушки - один из активно бытующих жанров современного фольклора. Студентам не следует забывать о том, что существуют различные типы частушек: есть четырехстрочные, двухстрочные - «страдания», типа «Семеновна» и др. Можно использовать прием организации «соревнования» между частушечниками.

Пословицы и поговорки не обязательно собирать методом активного опроса. Рекомендуется в процессе общения внимательно прислушиваться к речи, выделяя и записывая пословицы и поговорки.

При собирании загадок продуктивен метод активного опроса. Собиратель и здесь может выступить в качестве «соревнователя».

Собирая детский фольклор, необходимо помнить, прежде всего, о том, что его знают не только дети, но и взрослые. Записывать фольклор от детей и трудно, и легко. Во многом успех работы по собиранию детского фольклора зависит от личности самого собирателя, который должен быть сам артистом, обладать способностью перевоплощения, уметь перейти незаметно для детского коллектива возрастной барьер, отделяющий взрослых от детей, войти равным в детскую среду, ничем не выделяться, вместе с детьми спорить, огорчаться, радоваться. При собирании детского фольклора следует учитывать его внетекстовые связи. Особенно это касается игрового и обрядового детского фольклора.

Таковы общие, главные методические приемы записи фольклора, они представляют собой, прежде всего основу для первоначальной деятельности собирателя. Вполне возможно, что после накопления определенного опыта у собирателя сформируются и индивидуальные методические приемы записи.

Основные требования к записи фольклора.

Фиксация фольклорного произведения должна максимально отражать услышанный собирателем текст.

Произведение необходимо записывать без каких-либо изменений, поправок, дополнений, редактирования.

Фиксируя народное произведение, собиратель должен постараться сохранить все восклицания исполнителя, повторения, обращения, вставные слова, объяснения, комментарии в тексте и к тексту, и даже диалектические особенности речи.

Во время записи произведения необходимо обращать внимание на манеру, особенности исполнения: реплики, паузы, жесты, мимику. Все это удобно зафиксировать видеозаписью.

Если произведение фиксируется с помощью магнитофона, необходимо начать запись с указания его названия и ФИО исполнителя.

Зафиксировав фольклорное произведение, собиратель должен также записать сведения об информаторе, т.е. заполнить своеобразный паспорт, подтверждающий достоверность бытования записанного образца.Только при наличии паспорта запись считается полноценной.

При составлении паспорта необходимо указать следующее:

Лицо, от которого осуществляется запись данного произведения (информатор): ФИО, год рождения, национальность, образование, профессию, место работы, место проживания. Если информатор переехал с др. населенного пункта, то указать конкретно когда и откуда;

Дату записи (год, месяц, число);

Место записи (область, район, село, город);

При каких условиях производилась запись (во время праздника, свадьбы и др.);

Сведения о собирателе (ФИО, год рождения, национальность, образование).