Все помнят роман "Двенадцать стульев" И. Ильфа и Е. Петрова, но может быть не все знают историю его создания. Вот что об этом пишет Валентин Катаев, родной брат Евгения Петрова в своей повести "Алмазный мой венец":

"Прочитав где-то сплетню, что автор «Трех мушкетеров» писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем-то вроде Дюма-пеpa и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура.

Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давали, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времени нэпа.
Все это я изложил моему другу (Илье Ильфу) и моему брату (Евгению Петрову), которых решил превратить по примеру Дюма-пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман, в отличие от Дюма-пера выходящий под нашими тремя именами. А гонорар делится поровну.
Почему я выбрал своими неграми именно их – моего друга и моего брата? На это трудно ответить. Тут, вероятно, сыграла известную роль моя интуиция, собачий нюх на таланты, даже еще не проявившиеся в полную силу. Я представил себе их обоих – таких разных и таких ярких – и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять Друг Друга. Мое воображение нарисовало некоего двуединого гения, вполне подходящего для роли моего негра.

До этого дня они оба были, в общем, мало знакомы друг с другом. Они вращались в разных литературных сферах. Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы. Между ними проскочила, как говорится в старых романах, электрическая искра. Они приветливо улыбнулись друг другу и согласились на мое предложение. Возможно, их прельстила возможность крупно заработать; чем черт не шутит! Не знаю. Но они согласились. Я же уехал на Зеленый мыс под Батумом сочинять водевиль для Художественного театра, оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа.

Несколько раз они присылали отчаянные телеграммы, прося указаний по разным вопросам, возникающим во время сочинения романа. Сначала я отвечал им коротко:
«Думайте сами». А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь в субтропиках, среди бамбуков, бананов, мандаринов, висящих на деревьях как меленькие зелено-желтые фонарики, деля время между купаньем и писанием «Квадратуры круга».
... Брат и друг обиделись на мое молчание и перестали тревожить меня телеграммами с мольбами о помощи.

... Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо мною предстали мои соавторы. С достоинством, несколько даже суховато они сообщили мне, что уже написали более шести печатных листов.
Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух.
Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер, как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа, самой сильной его пружиной.

Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно следующее:
– Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал.
– Позвольте, Дюма-пер, мы очень надеялись, что вы пройдетесь по нашей жалкой прозе рукой мастера, – сказал мой друг с тем свойственным ему выражением странного, вогнутого лица, когда трудно понять, серьезно ли он говорит или издевается.
– Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор с нас троих на вас двоих.
Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от меня и ожидали.
– Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все-таки сюжет и план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром плоды своих усилий и размышлений…
– В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без ехидства, и оба соавтора улыбнулись одинаковой улыбкой, из чего я сделал заключение, что за время совместной работы они настолько сблизились, что уже стали как бы одним человеком, вернее одним писателем. Значит, мой выбор оказался совершенно точен.

– Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг.
– Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было.
– Ну, это пожалуйста! – с облегчением воскликнули соавторы. – Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание – русское.
– Молодые люди, – сказал я строго, подражая дидактической манере синеглазого (М. Булгаков), – напрасно вы так легко согласились на мое первое требование. Знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава?
Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они еще тогда не подозревали, что я обладаю пророческим даром.
– Ну хорошо, допустим, – сказал друг, – с пунктом «а» покончено. А пункт «б»?
– Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар.
Соавторы вздрогнули.
– Нам надо посоветоваться, – сказал рассудительный друг.
Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев, сказали:
– Мы согласны.
– Смотрите же, братцы, не надуйте.

Роман «Двенадцать стульев», надеюсь, все из вас читали, и я не буду, леди и гамильтоны, его подробно разбирать. Замечу лишь, что все без исключения его персонажи написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик» – или что-то подобное.
Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое."

12 Стульев от Михаила Булгакова

Я это сделал не в интересах истины,

а в интересах правды .

Разоблачение талантливой мистификации всегда вызывает интерес; если к тому же это мистификация вокруг достаточно известного художественного произведения – интерес оказывается общим. Что же говорить о том, какой интерес может вызвать предлагаемая здесь информация: романы «12 стульев» и «Золотой теленок» на самом деле написаны Булгаковым?! Тем не менее, я предвижу первую реакцию большинства читателей: да ладно, это хорошая шутка, но не морочьте нам голову!

Должен признаться, что, пусть не так категорично, но все же недоверчиво отреагировал и я на звонок , автора книги «12 стульев от Михаила Булгакова» (Берлин, 2013). Хотя степень моего скепсиса была достаточно высокой, я все же был более или менее подготовлен к восприятию даже столь неожиданной информации, будучи хорошо знаком с литературными мистификациями Шекспира, Стерна, Булгакова и Пушкина (особенно – последнего). Кроме того, я знаю, что Булгаков был гениальным мистификатором и что его литературные мистификации до сих пор прочтены лишь единичными читателями, а их исследования А.Н.Барковым и П.Б.Маслаком практически не освоены нашим литературоведением. Но эти два огромных романа?..

Разумеется, дело не только в объеме – хотя и в объеме тоже. Скрыть такую грандиозную мистификацию непросто. Но это только первое, что приходит на ум; стоит предположить, что и в самом деле имела место литературная мистификация, как сразу же возникает множество вопросов:

Зачем эта мистификация понадобилась Булгакову?

Кто принимал в ней участие, кроме Булгакова, Ильфа и Петрова?

Откуда взялся стиль «12 стульев» (в дальнейшем, говоря о «12 стульях» я буду подразумевать оба романа), так отличающийся от стиля самых известных вещей Ильфа и Петрова?

Откуда взялся Остап Бендер и другие главные герои?

Каким образом удалось Булгакову написать «12 стульев» и «Золотого теленка» в разные годы так, что это не было замечено женой (Л.Е.Белозерской)? Или она была посвящена в мистификацию и, наравне с Петровым и Ильфом, честно промолчала до самой смерти?

Как быть с воспоминаниями о том, что Ильф и Петров вместе писали «12 стульев» вечерами и ночи напролет?

По поводу всего написанного Ильфом и Петровым до «12 стульев» хочется спросить: откуда вдруг взялся большой талант? И куда потом делся?

И, наконец, как согласовать мировоззрение участвовавших в мистификации писателей? Булгаков был непримиримым антисоветчиком и в этом смысле никогда себе не изменял, а Ильф и Петров были вполне советскими писателями – и в этом вроде бы тоже были неизменны. Между тем, при всей сущностной антисоветскости этих двух романов, в них присутствует и некий советский элемент, для Булгакова совершенно неприемлемый.

Правда, на последний вопрос мне ответить было достаточно просто, поскольку я знаю, какими приемами пользовался Булгаков-мистификатор, чтобы посметь сказать, что думал, и не быть обвиненным в «белогвардейщине», – но и без этого вопросов, требовавших ответа, хватало. Я предложил Амлински прислать книгу.

По мере вчитывания мой скепсис стал таять с опережающей чтение быстротой. Степень проникновения в проблему, широта охвата материала и огромное количество приведенных Амлински цитат заставили меня признать: у этих романов было как минимум три автора, а не два. Но и здесь я сам же нашел контраргумент: да, это так, но ведь они работали – и как раз в то время – в одной редакции (московской газеты «Гудок»), можно сказать, сидели за одним столом, без конца перебрасываясь шутками и остротами, делились замыслами. К тому же Булгаков был человеком щедрым, он мог подарить – и, вероятно, дарил – многое.

Но многое – это не все. А из книги Амлински выходит, что эти тексты не могли быть написаны ни в подобном соавторстве, ни в каком бы то ни было еще. Она «пропахала» все произведения Булгакова (в том числе – редакции глав, не вошедших в окончательный текст «Мастера и Маргариты», «12 стульев» и «Золотого теленка»), все произведения Ильфа и Петрова и все воспоминания о них – обо всех троих. Проанализировав тексты по множеству «сечений», она показала, что в этих двух романах имеют место поразительно похожие по структуре и словарю описания сходных сцен, имеющихся и в произведениях Булгакова, написанных до описываемых романов (сцены вербовки, сцены убийства, сцены потопа в квартире, описания многоквартирного дома, одалживания одежды и т.д.); что главные образы «12 стульев» перекочевали туда из прежних произведений Булгакова; что стиль прозы романов – тот же, что и в написанных Булгаковым до и после произведениях; и что дилогия буквально пропитана фактами из его биографии и случаями из его жизни, его привычками и пристрастиями, приметами обликов и характеров его друзей и знакомых и маршрутами его передвижений. Причем все это таким образом использовано и включено в плоть прозы, что речи о совместной работе над ней идти не может. Так вместе не пишут. Так мог писать только сам Михаил Булгаков. Но не Ильф и Петров. Судите сами. Я не отбирал приводимые Амлински примеры по степени убедительности, а просто брал их подряд из ее разбора; даты произведений везде указаны по году публикации (хотя, например, роман «12 стульев», впервые публиковавшийся с 1-го номера журнала «30 дней» за 1928 год, очевидно, дописан не позже осени 1927 года).

«Ровно в полдень запел петух в кооперативе “Плуг и молот”. Никто этому не удивился». («12 стульев», 1928)

А вот откуда этот петух попал в «12 стульев»:

«…В десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух… Человека, живущего полтора года в коридоре №50 не удивишь ничем. Не факт неожиданного появления петуха испугал меня, а то обстоятельство, что петух пел в десять часов вечера. Петух – не соловей и в довоенное время пел на рассвете». (Булгаков, «Самогонное озеро», 1923)

Вот еще пара, явно связанная единым происхождением:

«Провизор Леопольд Григорьевич, которого домашние и друзья называли Липа…». («12 стульев»)

«Я успел обойти больницу и с совершеннейшей ясностью убедился в том, что инструментарий в ней богатейший…

– Как же-с, – сладко заметил Демьян Лукич, – это все стараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича. Он ведь с утра до вечера оперировал… Они его вместо Леопольд Леопольдович Липонтий Липонтьевичем звали». (Булгаков, «Полотенце с петухом», 1923)

А вот еще:

«…Ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета». (12 стульев»)

– «…Он показался мне комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом…» (Вторая жена Булгакова Л.Белозерская о первой встрече с ним в 1921 году, в книге «О, мед воспоминаний», 1989)

Еще:

«Брезина – дива из парижского театра «Фоли-Бержер!» (В афише, из главы, не вошедшей в основную редакцию «12 стульев».) Там же: «На сцену медленно вышла знаменитая мадемуазель Брезина с бритыми подмышками и небесным личиком. Дива была облачена в страусовый туалет».

«Костюмы нам сшили великолепные… Моя фотография в костюме из страусовых перьев… долго была выставлена на Больших бульварах». (Из книги воспоминаний Белозерской «У чужого порога», о том, как в Париже во время эмиграции она была принята в труппу мюзик-холла «Фоли-Бержер.)

И еще:

«…Ипполит Матвеевич… стал с силой отрывать толстые пальцы незнакомца от стула». («12 стульев»)

Щукин… стал палец за пальцем отгибать и отогнул их все». («Роковые яйца», 1925).

И еще:

«К обеду астролябия была продана (на базаре – В.К.) слесарю за три рубля». («12 стульев», причем Амлински показывает, что для продажи астролябии Остапу понадобился примерно час.)

«Через час я продал шинель на базаре» (Булгаков, «Записки на манжетах», 1922 – 23гг.). Е.С.Булгакова, дневник: «Жена Мандельштама вспоминала, как видела Мишу в Батуме 14 лет тому назад (то есть в 1921 году – В.К.)…, когда он бедствовал и продавал керосинку на базаре». Чарнота в пьесе «Бег» тоже торгует на базаре.

За три года до появления позеленевших усов и волос Воробьянинова в «12 стульях» в повести «Собачье сердце» (1925) у клиента профессора Преображенского волосы тоже стали зелеными.

В «12 стульях» «Отец Федор… смущенно улыбаясь… чуть было не угодил под исполкомовский автомобиль», в «Дьяволиаде» (1924) «Коротков… широко и глупо улыбаясь… чуть не попал под автомобиль»), а в «Роковых яйцах» (1925) «Персиков… чуть не попал под автомобиль на Моховой».

Куриный мор погубил 250 кур у попадьи Дроздовой («Роковые яйца», 1925), а у отца (то есть у попа) Федора в «12 стульях» мор унес 240 кроликов.

Как профессор Преображенский и его пациент в «Собачьем сердце» (1925), так и Воробьянинов в «12 стульях» любили, знали наизусть серенаду Дон Жуана «От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей» – и напевали ее.

«Гобелен зеленый» из булгаковского рассказа «Обмен веществ» (1924), «бледно-зеленые гобелены» из рассказа «Ханский огонь» (1924) и «гобелен с пастушками» из рассказа «Я убил» (1926) попали в «12 стульев» в виде гобелена «Пастушка», но ни один гобелен не попал в произведения Ильфа и Петрова.

Помещение, «разделенное фанерными перегородками на пять отделений» из рассказа «Трактат о жилище» (1926) в «12 стульях» превратилось в «большую комнату мезонина», которая «была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти».

«Брат Луначарского» из «Золотых корреспонденций Ферапонта Ферапонтовича Капорцева» (1924) превратился в «Золотом теленке» в «сына лейтенанта Шмидта» вместе с сопутствующими приметами, вплоть до совпадений в суммах, выданных жуликам.

Описание огромной лужи, вышедшей из гоголевской миргородской «удивительной лужи», Булгаковым было использовано трижды: сначала в фельетоне «Шансон Д`этэ. Дождливая интродукция» (1923), затем в «12 стульях» («Взвод красноармейцев в зимних шлемах неустрашимо пересекал лужу…»), а в третий раз – в не вошедшей в окончательную редакцию романа «Золотой теленок» части главы «О том, как Паниковский нарушил конвенцию».

Излюбленные словечки и выражения Булгакова гуляют по страницам его рассказов и «12 стульев», но никогда – у Ильфа и Петрова: наречие «мгновенно», существительное «изобилие» и формы от него, выражения «обратите внимание», «я к вам по делу», «а равно (также)», «в университетах не обучались», «шиш с маслом», «сукин сын», «неприличными словами не выражаться», «рукопожатия отменяются» и т.д. и т.п.

По рассказам и фельетонам Булгакова, повестям «Роковые яйца» и «Собачье сердце», романам «Белая гвардия», «Великий канцлер» и по роману «12 стульев» расхаживают и бегают мужчины в кальсонах («подштанниках»), чего они никогда не делают в произведениях Ильфа и Петрова.

В произведениях Булгакова (роман «Белая гвардия», рассказы «Я убил», «Налет» и «В ночь на 3-е число») описания сцен убийства поразительно похожи экспрессией с описанием убийства Остапа Бендера, более того, предметное «оснащение» сцен убийств идентичны: ночь, единственный свидетель – луна, место убийства освещает фонарь (или фонарик), убийство жестокое и кровавое. Нужно ли говорить, что ничего подобного нет у Ильфа и Петрова. Точно так же не упоминают они о финском ноже, который Булгаков неоднократно использовал в своих произведениях, в том числе и преимущественно – как символ предательского удара в спину. Именно финским ножом великий комбинатор в «Золотом теленке» собирался вскрывать подпольного миллионера.

Глагол «хлынуть» в разных вариантах фраз и словосочетаний в «12 стульях» использован четырежды; Булгаков использовал его в других произведениях более 10 раз; Ильф и Петров – ни разу. «Шиш» в виде просто «шиша» и «шиша с маслом», в виде «кукиша», «фиги» или «дули» в рассказах и романах Булгакова, в том числе и в «12 стульях», употреблен более 30 (!) раз, притом что Ильф и Петров к этому слову и жесту остались абсолютно равнодушны. Допускаю, что Амлински могла ошибиться и пропустить один-два случая, поскольку в электронном виде всех текстов пока нет, – но все равно ее исследование впечатляет.

У Булгакова имеет место множество упоминаний всевозможных романсов и цитат из них – в то время как Ильф и Петров к романсам относились насмешливо и по их поводу иронизировали: между тем только в «12 стульях» и «Золотом теленке» Амлински обнаружила более 20 (!) строк или строф различных романсов, цитируемых их знатоком Булгаковым. Но романсовая тема – лишь часть вообще музыкальной; вот перечисление только голосов, попавших в произведения Булгакова и в исследуемые романы: дисканты, тенор, лирическое сопрано, колоратурное сопрано, меццо-сопрано, баритон, баритональный бас и бас – во множестве раз и в разных вариациях. То же самое – и с упоминаниями певцов и хора, с названиями опер и ариями из них, с названиями нот и инструментов. Если учесть, что ничего подобного нет в творчестве Ильфа и Петрова, то трудно представить себе соавторство, в результате которого в плоть романов органично вписались все эти музыкальные термины и детали.

Не миновал эти романы и мистический ореол, так характерный для всех произведений Булгакова. Невозможно приводить все эти цитаты, скажу лишь, что только в «12 стульях» упоминаний демонизма, чертовщины и потусторонщины – более двух с половиной десятков, в то время как «никто из персонажей Ильфа и Петрова не взлетал на карнизы, не растворялся и не отражался в зеркалах, даже в таких зарисовках, в которых невозможно обойтись без отражения».

В «12 стульях» и в других булгаковских произведениях обнаружены глубокие следы от врезавшихся в эмоциональную память Булгакова случаев из его биографии. Похоже, причиной того, что эпизод с продажей керосинки до такой степени обременил эмоциональную память Булгакова, была его врожденная деликатность и стыдливость, которые ему пришлось преодолевать во время «базарной» торговли.

Однажды у Булгакова украли чемодан, в котором, в частности – и в основном – было его белье. Видимо, ему пришлось одалживаться, что было для него чрезвычайно болезненно; по этой причине и гуляют по произведениям писателя эти темы кражи чемодана с бельем и одалживанья чужого белья и чужой одежды: украденные чемоданы и у Бендера, и у Аметистова из «Зойкиной квартиры» (1925), кафтан в «Кабале святош», костюм в «Иване Васильевиче», жилет в «12 стульях», одалживаемые кальсоны в «Днях Турбиных», – причем это последнее, видимо, так «зацепило» его, что даже фамилию главного героя «Дьяволиады» он сделал производной от этого слова, а нижнее белье стало чуть не неотвязной темой в его творчестве (чего, разумеется, нет вообще в произведениях Ильфа и Петрова). Амлински собрала поразительную подборку цитат с «кальсонами» и «подштанниками» из произведений Булгакова, включая исследуемые романы.

В другой раз его обокрали так, что, при его впечатлительности и ранимости, это осталось шрамом на всю жизнь: у него украли всю только что полученную зарплату – 400 рублей, он остался без копейки. О том, насколько сильное впечатление это на него произвело, хорошо видно по огромной подборке цитат из произведений Булгакова с использованием цифры 400 (в том числе и из «12 стульев»).

Не менее впечатляющ анализ передвижений Остапа Бендера с Воробьяниновым и отца Федора: как оказалось, все эти путешествия повторяют маршруты тех или иных переездов Булгакова в 1920 годы, вплоть до названий гостиниц, в которых он останавливался в тех же населенных пунктах, – и вплоть до катастрофы в последнем пункте – Батуме – отразившей реальную жизненную катастрофу Булгакова, который так и не смог уплыть в Константинополь.

«После демонстрации топографического, музыкального и мистического оформления, после многочисленных перекличек с творчеством Булгакова, с освещением в романах фактов из его личной жизни, – резюмирует в этой части своего расследования Амлински, – возможен лишь один вывод: основным и координирующим автором обоих романов является писатель Михаил Афанасьевич Булгаков».

Но в таком случае нам пора отвлечься от этих хотя и множественных, но частностей и попытаться ответить на главные вопросы, заданные в начале статьи. И начинать следует, конечно же, со стиля. Амлински, например, приводит две фразы – из «12 стульев» и «Мастера и Маргариты»:

«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми». («12 стульев»)

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»).

Да, действительно, музыка, «околдовывающий ритм» (выражение Л.Яновской) этих двух фраз практически совпадает – но по одной фразе судить нельзя, даже понимая, что такое совпадение не может быть случайным. А вот если продолжить этот начатый Амлински анализ ритма прозы «12 стульев» и «Мастера», то нетрудно убедиться, что и вокруг этих фраз в тех же местах обоих романов ритм – с небольшими вариациями – тот же. Под это сравнение хорошо подходит и еще одна фраза, которой, как и в двух предыдущих случаях, повествователь впервые знакомит читателя с новым героем:

«Человек без шляпы, в серых парусиновых брюках, кожаных сандалиях, надетых по-монашески на босу ногу, и белой сорочке без воротничка, пригнув голову, вышел из низенькой калитки дома №16». («Золотой теленок»)

Более того в прозе и «Мастера», и «12 стульев» постоянно имеют место аналогичные по звучанию, «длинные» периоды, перемежающиеся короткими фразами, и ритмическая основа ее в обоих случаях идентична. (Разумеется, речь идет о прозе повествования, а не о диалогах.) Но ритм прозы индивидуален, если не заимствован. Мне могут возразить: «Мастер и Маргарита» написан после «12 стульев». Тем более! Если мы признаем это поразительное ритмическое сходство, но не согласимся с тем, что «12 стульев» написаны Булгаковым, нам придется признать Булгакова эпигоном Ильфа и Петрова! И, наконец, Ильф и Петров во всех своих произведениях, кроме «12 стульев» и «Золотого теленка», писали совершенно другой прозой, другим, «рубленым» стилем, характерным даже не столько именно для них, сколько вообще для советской прозы 1920-х. Загляните в любое место «Одноэтажной Америки» – как правило, предложения у них короткие, а изредка становятся подлиннее только за счет его однородных членов. Мне могут возразить, что это очерковая проза, – но и в рассказах Ильф и Петров так и остались фельетонистами с тем же стилем. Что же касается словаря писателей, то он отдельного разговора и не требует: все изложение расследования Амлински пестрит словарными совпадениями из прозы Булгакова и из исследуемых романов.

Перейдем к Остапу Бендеру – и начнем с поразительно совпадающих привычек и черт характеров Аметистова из «Зойкиной квартиры» (1925) и Остапа Бендера.

1) Оба главных героя намекают на свое благородное, хотя и незаконнорожденное происхождение и при этом самозабвенно врут – это и вообще их общая черта. (Из воспоминаний о Булгакове известно, что во время репетиций «Зойкиной квартиры» Михаил Афанасьевич и первый исполнитель роли Аметистова, Рубен Николаевич Симонов, соревновались, придумывая разнообразные биографии Аметистову, пока не сошлись на том, что он незаконный сын Великого князя и кафешантанной певички).

2) Оба, и Бендер, и Аметистов, выступают в роли чьих-то двоюродных братьев.

Бендер: «Тепло теперь в Париже? Хороший город. У меня там двоюродная сестра замужем…»

Аметистов: Хамишь, Зойка… Гонишь двоюродного брата…

3) А вот какими они видятся будущим партнерам (обоим, Обольянинову и Воробьянинову, – дворянского происхождения, с весьма похожими чертами характера):

«В конце концов, без помощника трудно, – подумал Ипполит Матвеевич, – а жулик он, кажется, большой. Такой может быть полезен». («12 стульев»)

«Обольянинов (за сценой, глухо). Для этого я совершенно не гожусь. На такую должность нужен опытный прохвост». («Зойкина квартира»)

4) И Бендер, и Аметистов, оба не брезгуют одеждой с чужого плеча.

5) Оба, и Аметистов, и Бендер пересыпают свою речь французскими словами, и выражениями, …немного говорят по-немецки, оба (как и Булгаков – В.К.) не владеют английским.

6) Оба – картежники, играют в «девятку».

7) Обоим присущи пошлость и фамильярность.

8) Оба шутят, обыгрывая одни и те же выражения. Например, Аметистов заявляет, что рукопожатия отменяются, – и в конторе Бендера висели плакаты о часах приёма и вредности рукопожатий.

9) Оба мечтают о загранице в самом что ни на есть примитивном виде: море, пляж и они в белых штанах.

Интересно, что, независимо от Амлински, А.Б.Левин выявил и изложил в Интернете в статье «12 стульев из “Зойкиной квартиры”» практически те же черты сходства. Я не сомневаюсь в том, что исследовательница и сама обнаружила то, что заметил и описал Левин (она знакома с этой публикацией и ссылается на нее), но дело здесь не в том, «кто первый кукарекнул». Важно, что, в случае состоявшейся литературной мистификации и сложившейся в связи с этим непростой литературоведческой ситуации, Амлински приобрела неожиданного и наблюдательного союзника. Вот, например, черты сходства этих героев, которые отмечены Левиным и которыми список Амлински можно было бы продолжить (полностью текст его статьи можно найти по адресу

10) Как опытные мошенники, Бендер и Аметистов готовы к любым неожиданностям и поворотам судьбы: на этот случай у них всегда есть с собой все самое необходимое. Свой «джентльменский набор» (милицейская фуражка, афиша мага, четыре колоды карт с одинаковой рубашкой, пачка документов с круглыми сиреневыми печатями, благотворительные открытки иэмалевые нагрудные знаки) Остап хранит в «акушерском саквояже», а Аметистов – в замызганном чемодане (шесть колод карт, портреты вождей…, «документов полный карман»).

11) Оба с нежностью относятся к этим изделиям кожгалантереи:

«Моя правая рука, – сказал великий комбинатор, похлопывая саквояж по толстенькому колбасному боку. – Здесь всё, что может понадобиться элегантному гражданину моих лет и моего размаха». («12 стульев»)

Аметистов. Верный мой товарищ, чемодан. Опять с тобою вдвоём, но куда? («Зойкина квартира»)

12) Элементы их биографий тоже до странности похожи. Аметистов служилактёром, в милиции, в Одессе«изживал бюрократизм», оказался в тюрьме и в романе появляется после отсидки. Остап сидел в Таганскойтюрьме, не прочь выступить на сцене, пусть и виде мага, является обладателем милицейскойфуражки и, направляясь на Антилопе в Черноморск (подразумевается – вОдессу), призывает «ударитьпо разгильдяйству».

13) Оба обыгрывают одни и те же выражения.

Аметистов . Ему! Прямо в глаза. Я старый боевик, мненечеготерять, кроме цепей.

Бендер, обращаясь к Козлевичу, говорит:

«А в Арбатове вамтерятьнечего,кромезапасныхцепей».

14) Как выясняется, и у Остапа, и у Аметистова имеются «запасные» документы, причем имена и фамилии в этих фальшивых документах странным образом «перекликаются»:

«КонрадКарлович Михельсон, сорока восьми лет,член союзас тысяча девятьсот двадцать первого года, в высшей степени нравственная личность,мой хороший знакомый, кажется друг детей...». («12 стульев»)

«И скончался у меня в комнатеприятель мойЧемодановКарлПетрович,светлая личность, партийный». («Зойкина квартира»)

15) Очень похожи манеры речи Остапа и Аметистова. «Оба говорят на странной смеси макаронического русского, характерного для людей «света» дореволюционной России и советского канцеляриста, а из советского новояза выбирают одинаковые штампы».

16) Оба героя на голубом глазу декларируют свою законопослушность:

Аметистов Закон-с. Азакондля меня свят. Ничего не могу.

И великий комбинатор говорит о себе в третьем лице так же: «Заметьте себе, Остап Бендер никого не убивал. Его убивали – это было. Но сам ончист передзаконом. Я, конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс».

Вероятно, можно найти и другие совпадения; ну, например: оба, и Бендер, и Аметистов, любят театральное обращение «в воздух», к неким гражданам-товарищам и «господам присяжным заседателям», оба блестяще владеют приемами демагогии, оба – абсолютные циники.

«Последовательно, из произведения в произведение (Булгакова – В.К.), мы встречаем образ Остапа Бендера, – пишет Амлински. – Это ловкий, авантюрный, неглупый, обаятельный и симпатичный жулик, …не лишенный актерских способностей, достаточно эрудированный, способный к месту сказать пару французских, реже – немецких слов, быстро принимающий решения в затруднительных ситуациях, карточный игрок, балагур, находящий со всеми общий язык, старающийся взять от жизни по максимуму и владеющий способностью подчинять своему влиянию разных людей, …который приживается в любой среде и меняет от произведения к произведению лишь фамилию и имя, оставаясь верным своему создателю Булгакову, – тогда как образа героя, схожего с Остапом нет ни в одном произведении Ильфа и Петрова. Близнецы-братья Остапа – Аметистов (пьеса “Зойкина квартира”), рожденный до Бендера, и Жорж Милославский (пьеса “Иван Васильевич”), созданный после Остапа». И, как она показывает в дальнейшем, в большой степени – Чарнота из пьесы «Бег», а В.Лосев, кроме Аметистова и Милославского, включает в эту галерею еще и Коровьева из «Мастера и Маргариты».

Всего вышеизложенного более чем достаточно, чтобы солидаризироваться с выводом Левина:

«Приведенные… многочисленные совпадения исключают, как мне кажется, их случайность, – пишет Левин. – Если принять, что каждое из отмеченных совпадений независимо от остальных, а вероятность каждого (заведомо завышенная) составляет одну вторую, то вероятность их одновременного появления в дилогии лежит между одной миллионной и одной десятимиллионной. Всех русских романов во много тысяч раз меньше, чем нужно для случайного появления такой последовательности совпадений».

Замечательно, что Левин применяет в рассуждении вероятностный подход: в самом деле, с учетом и множества других стилевых сходств, которые обнаружены Амлински и лишь малая часть которых нами здесь приводится, случайность такого количества совпадений столь ничтожно мала, что просто не может быть принята во внимание. Вместе с тем вызывает возражение последнее предложение процитированного здесь абзаца из его статьи, совершенно не следующее из предыдущего: «В то же время установить причины возникновения каждого из этих совпадений через полвека после смерти всех трех авторов вряд ли возможно». Именно очевидная неслучайность этих совпадений и должна была рано или поздно заставить кого-нибудь заняться расследованием их причины, невзирая на «срок давности». Таким исследователем и оказалась Ирина Амлински.

А теперь зададимся вопросом: возможно ли при таких «совпадениях» исчисляющихся сотнями, что Ильф и Петров могли быть авторами «12 стульев»? Ведь в этом случае применить к ним слово «эпигоны» было бы чересчур деликатно. В то же время возникает и другой вопрос: если Булгаков принимал какое бы то ни было участие в написании обоих романов (пусть хотя бы как соавтор!), то как они могли не упомянуть об этом участии? Ну, хоть словом, хоть полусловом? А ведь нигде никогда никто из них об этом даже не заикнулся. Не правда ли, странно?

Я не обвиняю ни Ильфа, ни Петрова в нечистоплотности или неблагодарности и предпочитаю считать, что они рисковали своей писательской репутацией, когда, при такой стилевой схожести прозы Булгакова и «12 стульев», ставили свои имена на обложку романа, мистифицируя современников и потомков. Одна из главных задач литературной мистификации – скрыть ее причину. Положение обязывало всех ее участников хранить тайну. Врать приходилось всем, направо и налево. Легко представить, как Булгаков охотно соглашался с теми, кто говорил ему, что Ильф и Петров написали замечательную книгу. Еще легче – как Ильф и Петров принимали поздравления с успехом «12 стульев». Им нельзя было даже заикнуться о каком бы то ни было участии Булгакова в создании романа – в противном случае мистификация не продержалась бы и недели. При том, что из-за лютой ненависти советской критики к Булгакову с 1926 года его публиковать перестали совсем (как потом выяснилось – до смерти), таких игр им бы не простили.

Меня могут упрекнуть в том, что я вместе с Амлински «подставляю» Ильфа, Петрова и Булгакова, что такое поведение мистификаторов противоречило бы элементарной человеческой этике. Да, это так, но следует помнить, что мистификация всегда обращена в будущее, а потому и не наносит никакого ущерба современникам мистификаторов: по этой причине литературная мистификация и допускает нарушения этики.

Итак, похоже, действительно имела место литературная мистификация, и автором «12 стульев» и «Золотого теленка» был Михаил Булгаков. В связи с этим нам предстоит ответить на главный вопрос: кому и зачем понадобилась эта мистификация. Но прежде чем отвечать на него, следует задать другой: а не оставил ли нам Булгаков какого-нибудь намека, какого-нибудь «ключика», который помог бы нам на этот вопрос ответить? Ведь зная Булгакова, мы понимаем, что он просто не мог не оставить для нас такой «зарубки», если он и в самом деле осуществил эту мистификацию. Похоже, Амлински этот ключик нашла:

«Самое интересное послание будущим читателям, – пишет она, – автор оставил в начале повествования романа “12 стульев”, в котором он называет причину “передачи” своего таланта и авторства Ильфу и Петрову»:

«С одной стороны – лазурная вывеска “Одесская бубличная артель – Московские баранки”. На вывеске был изображен молодой человек в галстуке и коротких французских брюках. Он держал в одной, вывернутой наизнанку руке сказочный рог изобилия, из которого лавиной валили охряные московские баранки, выдававшиеся по нужде и за одесские бублики. При этом молодой человек сладострастно улыбался».

Расшифруем булгаковское послание. «Одесская бубличная артель» – фельетонисты-одесситы Катаев, Ильф и Петров; «молодой» человек – Булгаков, который любил стильно одеваться. «Сказочный рог изобилия» характеризует булгаковскую скоропись: он легко и быстро писал фельетоны – а «12 стульев» и является, по существу, большим фельетоном, или, точнее, романом в фельетонах. «Вывернутая наизнанку рука» (как необычно, странно сказано, привлекая к сказанному внимание!) – булгаковский мистификационный прием скрытнописи, когда роль повествователя передается антагонисту. «Московские баранки, выдававшиеся по нужде и за одесские бублики» – булгаковские произведения, в случае необходимости («по нужде») выдававшиеся и за произведения одесситов. Другими словами, Булгаков пошел на вынужденную мистификацию, согласившись выдать свой роман за написанный Ильфом и Петровым. «М олодой человек сладострастно улыбался» – ну, что ж, опубликовав этот роман-фельетон, весь наперченный антисоветскими высказываниями – пусть и из уст «отрицательных» персонажей, – Булгаков вполне мог улыбнуться и сладострастно. В поддержку последнего предположения привлекаем запись из дневника Е.С. Булгаковой от 15 сентября 1936 года:

«Сегодня утром М.А. подал письмо Аркадьеву, в котором отказывается от службы в Театре и от работы над «Виндзорскими». Кроме того – заявление в дирекцию. Поехали в Театр, оставили письмо курьерше.[...] М.А. говорил мне, что это письмо в МХАТ он написал “с каким-то даже сладострастием”».

Теперь мы можем попытаться реконструировать эту мистификацию, заодно ответив и на те вопросы, которые пока остались неотвеченными. Из того, что общеизвестно о «возникновении замысла» и его осуществлении, кроме Ильфа и Петрова не вызывает сомнения участие в этой мистификации Валентина Катаева. Но его роль может быть оценена только с пониманием того, зачем вообще эта мистификация была затеяна и осуществлена. Ведь Булгаков в тот момент жил безбедно: начиная с 1926 года, его прозу перестали печатать, но его пьесы шли во множестве театров, за один 1927 год он заработал более 28.000 рублей. Он обставил квартиру и впервые в жизни добился комфорта, который ему был так необходим для спокойного писательского труда. Стало быть, роман был написан не для денег.

В то же время увидеть свое имя на опубликованной прозе Булгаков уже не рассчитывал. С одной стороны, лютая ненависть к нему советской критики, а с другой – постоянные вызовы в ГПУ, обыск и изъятие дневника и рукописи «Собачьего сердца» – все свидетельствовало, что надежды на публикацию прозы нет. Так зачем же он взялся за этот роман-фельетон – притом что жаловался на необходимость писать фельетоны, которые отнимали у него силы и время, и, как мы теперь понимаем, заведомо (с первых строк) зная, что он может быть опубликован только под чужим именем?

Логика подводит нас к единственно возможному ответу. Булгаков написал этот роман под заказ той организации, в руках которой находилась в тот момент его судьба, – заказ ГПУ. Это было соглашение, в котором условием с его стороны было обещание оставить его в покое. А со стороны противника? – Его согласие написать советскую прозу. Булгаков знал, что ему по плечу написать честную прозу так, что придраться к нему будет невозможно и что все поймут ее, как хотелось бы им ее понять.

Как мистификатор Булгаков, искусству мистификации учившийся у Пушкина, о своих тайных ходах никогда никому не рассказывал. Поистине свято относившийся к любимым женщинам, он, тем не менее, в их способность хранить тайну не верил. Писал он легко и быстро, главным образом по ночам, а потому и ни одна из жен Булгакова ни сном ни духом не ведали о его литературных мистификациях.

Свидетельство этому – «Белая гвардия» (1925), где он сделал повествователем своего антагониста (в жизни – В.Б.Шкловского; см. об этом работу П.Б.Маслака «Образ рассказчика в «Белой гвардии»), – что переворачивало идеологические знаки в романе и защищало автора от обвинений в белогвардейщине. В «12 стульях» и «Золотом теленке» Булгаков сделал повествователем некого советского фельетониста, который принимает советскую власть и свое отношение к ней подтверждает произнесением хотя бы одной верноподданнической фразы.

Такое место есть в «12 стульях»:

«Сокровище осталось. Оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям».

Такое место есть и в «Золотом теленке»:

«Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями».

В «переговорах» с ГПУ обе стороны пришли к согласию в том, что книга в этой ситуации не может выйти под именем Булгакова, которое у советских критиков вызывало беспримерную злобу. Для реализации проекта было предложено приемлемое для обеих сторон имя Катаева, который и осуществил дальнейшую «сцепку». И если принять эту версию, становится понятным поведение Катаева: он был посредником в этих переговорах и, в конечном счете, участником мистификации. Он же убедил Ильфа и Петрова, что мистификация, с одной стороны (со стороны ГПУ) ничем им не грозит, а с другой – может сделать им имя; при этом они, будучи по мировоззрению вполне советскими людьми, с чистой совестью поставили свое имя на обложку романа. Полагаю, фраза Булгакова о «московских баранках, по нужде выдаваемых и за одесские бублики», о вынужденности этой мистификации была оставлена в романе с их ведома.

Амлински считает, что «12 стульев» Булгаков написал в июле-сентябре 1927 года, что хорошо согласуется с выкладками М.П.Одесского и Д.М.Фельдмана о том, что уже в октябре началась редподготовка публикации в журнале. Что же касается воспоминаний Ильфа и Петрова о том, как они вместе писали «12 стульев», то иными их воспоминания быть и не могли: все участники мистификации, как могли и умели, вводили в заблуждение окружающих и прочих современников. Разумеется, само участие в мистификации поставило их в сложное положение, особенно Ильфа, который еще долгое время чувствовал себя не в своей тарелке. Дочь Ильфа, А.И.Ильф вспоминала: «Петрову запомнилось поразительное признание соавтора: “Меня всегда преследовала мысль, что я делаю что-то не то, что я самозванец. В глубине души у меня всегда гнездилась боязнь, что мне вдруг скажут: «Послушайте, какой вы к черту писатель: занимались бы каким-нибудь другим делом!»”

Тем не менее Ильф и Петров не проронили ни звука и тайну сохранили. Более того, им пришлось теперь оправдывать взятые на себя обязательства. По этой причине после публикации «12 стульев» с ведома Булгакова они и стали использовать в своих рассказах и фельетонах булгаковские мотивы, детали и образы, как из опубликованной редакции романа, так и из оставшихся неопубликованными глав (а впоследствии – и из «Золотого теленка»), тем самым вводя в заблуждение и будущих исследователей их творчества. Именно с 1927 года в записной книжке Ильфа появляются записи, в дальнейшем укрепившие его авторитет как бесспорно талантливого соавтора романов.

Результат оказался удачным для всех. Вот почему Булгакову после выхода «12 стульев» вернули рукопись и дневник, который он сразу уничтожил, и действительно оставили в покое. Но прозе его уже не суждено было появиться на страницах советской печати. Советская критика и без ГПУ сделала для этого все возможное.

Остался последний вопрос: почему эту мистификацию проглядело наше литературоведение? На этот вопрос сегодня ответ уже очевиден. Литературоведами недооценен гений и Пушкина, и Булгакова, как писателей-мистификаторов. Проблема повествователя в их романах у нас практически не рассматривалась – в противном случае мы бы уже давно догадались, как именно и Пушкин, и Булгаков использовали возможность передачи этой роли своему антагонисту. Эту задачу впервые решил А.Н.Барков в его двух основных трудах «Роман Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”. Альтернативное прочтение»; М., 1994) и «Прогулки с Евгением Онегиным» (1998), но обе книги академическим литературоведением замалчиваются.

В статье о теории литературной мистификации я писал: Мистификация считается состоявшейся, когда она разгадана. Сегодня, с выходом книги Амлински, можно считать мистификацию с «12 стульями» и «Золотым теленком» состоявшейся. В связи с ней нам еще предстоит ответить на ряд вопросов, намеченных Амлински, – в частности и об авторстве некоторых произведений Ильфа и Петрова, вышедших уже после публикации этих романов. Это она обещает сделать в следующей книге.

Я не держусь иллюзий по поводу признания этой мистификации литературоведами. Однако даже в случае их вынужденного согласия с изложенным в книге Амлински нам предстоит упорядочить уже имеющиеся знания о процессе создания и публикации «12 стульев» и «Золотого теленка» и попытаться найти дополнительные сведения, проливающие свет на причину, по которой мистификаторы выдавали «московские баранки» за «одесские бублики», – или предложить какую-то иную версию событий того времени, которая смогла бы объяснить все эти необъяснимые в рамках существующей теории авторства этих романов «совпадения». В любом случае проблема потребует обсуждения.

одно из изданий «12 стульев»

Автор фабулы

Советский писатель Валентин Петрович Катаев (1897-1986)

Катаев, увлеченный «движущимся героем», который, путешествуя, создает сюжет и портретную галерею,…преподнес готовую фабулу плутовского романа: «Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране» (С. Шаргунов «Катаев», серия ЖЗЛ)

И Катаев, используя свой литературный авторитет, договорился с журналом об издании ещё не написанной книги

Авторы романа

Далеко не всегда есть время на неспешное прочтение книги, какой бы интересной она ни была. В этом случае можно просто узнать краткое содержание. «12 стульев» - детище Ильфа и Петрова, заслужившее звание одного из самых увлекательных сатирических произведений прошлого века. В этой статье предлагается краткое содержание книги, а также рассказывается о ее главных действующих лицах.

«Старгородский лев»

«12 стульев» - роман, разделенный волею создателей на три части. «Старгородский лев» - название, которое получила первая часть произведения. История начинается с того, что бывший уездный предводитель дворянства Воробьянинов узнает о кладе. Теща Ипполита на смертном одре признается зятю в том, что спрятала фамильные бриллианты в одном из стульев гостиного гарнитура.

Ипполит Матвеевич, которого революция лишила положения в обществе и превратила в скромного сотрудника ЗАГСа, остро нуждается в деньгах. Похоронив тещу, он незамедлительно отправляется в Старгород, надеясь отыскать когда-то принадлежащий его семье гарнитур и завладеть бриллиантами. Там он сталкивается с загадочным Остапом Бендером, который убеждает Воробьянинова сделать его своим компаньоном в таком сложном деле, как поиск сокровищ.

Есть и еще один персонаж книги, которого нельзя не упомянуть, пересказывая ее краткое содержание. «12 стульев» - роман, третьим главным героем которого является отец Федор. Священнослужитель, исповедовавший умирающую тещу Ипполита Матвеевича, также узнает о кладе и отправляется на его поиски, становясь конкурентом для Бендера и Воробьянинова.

«В Москве»

«В Москве» - так решили назвать вторую часть Ильф и Петров. «12 стульев» - произведение, в котором действие происходит в различных городах России. Во второй части компаньоны ведут розыскную деятельность в основном в столице, параллельно пытаясь избавиться от отца Федора, идущего за ними по пятам. В процессе поисков Остап успевает провернуть несколько мошеннических операций и даже жениться.

Бендеру и Воробьянинову удается установить, что фамильный гарнитур, ранее принадлежавший семье Ипполита Матвеевича, будет продан с аукциона, который пройдет в Музее мебели. Друзья успевают к началу торгов, у них почти получается завладеть вожделенными стульями. Однако выясняется, что накануне Киса (прозвище бывшего предводителя дворянства) спустил в ресторане все деньги, которые они намеревались потратить на покупку гарнитура.

В конце второй части романа «Двенадцать стульев» у мебели появляются новые владельцы. Стулья, являющиеся частью гарнитура, по результатам аукциона были распределены между театром Колумба, газетой «Станок», остроумцем Изнуренковым и инженером Щукиным. Конечно же, это не заставляет компаньонов сдаться, отказавшись от охоты за кладом.

«Сокровище мадам Петуховой»

Итак, что же происходит в третьей части произведения «12 стульев»? Герои вынуждены отправиться в круиз по Волге, так как на борту парохода оказываются стулья, принадлежащие театру Колумба. В пути Остап и Киса сталкиваются с разнообразными проблемами. Их ссаживают с судна, им приходится скрываться от обманутых Бендером шахматистов из городка Васюки и даже просить подаяние.

Священнослужитель Федор также продолжает охотиться за сокровищем, выбрав другой маршрут. В результате претенденты на клад встречаются в где несчастный Федор сходит с ума, так и не увидев бриллиантов.

Центральные персонажи произведения «Двенадцать стульев», проверив почти все предметы гарнитура и не обнаружив клад, вынуждены вернуться в столицу. Именно там находится последний стул, затерявшийся в товарном дворе Приложив неимоверные усилия, Бендер узнает, что искомый объект был отдан Клубу железнодорожников.

Грустный финал

К сожалению, печальный финал решили подарить своему знаменитому роману Ильф и Петров. «12 стульев» - произведение, концовка которого разочарует читателей, надеявшихся, что Киса и Остап все же сумеют завладеть кладом. Воробьянинов, решая избавиться от конкурента и забрать бриллианты себе, перерезает бритвой горло спящему Бендеру.

Обезумевшему Ипполиту Матвеевичу также не удается завладеть сокровищем мадам Петуховой (его тещи). Посетив Клуб железнодорожников, несчастный сотрудник ЗАГСа выясняет, что клад найден еще несколько месяцев назад. Деньги, полученные от продажи тещиных бриллиантов, потрачены на благоустройство Клуба.

Остап Бендер

Разумеется, разобраться в мотивах поступков центральных персонажей едва ли поможет краткое содержание. «12 стульев» - произведение, самым ярким героем которого является Остап Бендер. Немногие из тех, кто прочитал роман, знают, что изначально «потомку янычар», как он сам себя называет, было уготовано лишь мимолетное появление в одной из глав. Однако писателям настолько понравился придуманный персонаж, что они отвели ему одну из ключевых ролей.

Прошлое Остапа, которого авторы описывают как «молодого человека лет 28», остается загадкой. Содержание первой же главы, в которой появляется этот герой, дает читателям понять, что перед ними ловкий мошенник. Бендер обладает привлекательной внешностью, сообразителен, умеет найти подход к любому человеку. Также он наделен великолепным чувством юмора и богатым воображением, склонен к сарказму, циничен. Остап способен находить выход из самых безнадежных ситуаций, что делает его незаменимым помощником для Воробьянинова.

Существует ли прототип у такого яркого персонажа как Остап Бендер? «12 стульев» - роман, впервые опубликованный в 1928 году. Почти столетняя история существования не мешает книге оставаться предметом жарких дебатов поклонников, причем наибольшего внимания удостаивается личность «великого комбинатора». Наиболее популярная теория гласит, что прототипом для этого образа стал Осип Шор - авантюрист из Одессы, завоевавший репутацию денди.

Киса Воробьянинов

«12 стульев» - книга, одним из главных героев которой Ильф и Петров изначально планировали сделать Ипполита Матвеевича. Герой появляется в первой же главе произведения, представая перед читателями в роли сотрудника ЗАГСа. Далее раскрывается, что в прошлом Киса являлся уездным предводителем дворянства, пока в его жизнь грубо не вмешалась революция.

В первых главах романа Воробьянинов практически никак себя не проявляет, выступая в роли марионетки легко подчинившего его себе Бендера. У Ипполита Матвеевича полностью отсутствуют такие достоинства, как энергичность, доходчивость, практичность. Однако постепенно образ бывшего претерпевает изменения. В Воробьянинове появляются такие черты, как жадность, жестокость. Развязка становится вполне предсказуемой.

Известно, что прототипом для Кисы послужил родной дядя Евгения Петрова. Евгений Ганько был известен как общественный деятель, жуир и гурман. При жизни он отказывался расставаться с золотым пенсне и носил бакенбарды.

Отец Федор

«12 стульев» - книга, в которой фигурирует также такой интересный персонаж, как священник Федор. Отец Федор, как и появляется в самой первой главе. Ипполит Матвеевич сталкивается с ним, заходя навестить умирающую тещу. Узнав о кладе во время исповеди мадам Петуховой, священник делится полученной информацией с супругой, которая убеждает его отправиться на поиски бриллиантов.

Судьба Федора Вострикова оказывается комичной и трагичной одновременно. Гоняясь за сокровищами, постоянно уплывающими из его рук, конкурент Остапа и Кисы постепенно сходит с ума. Писатели Ильф и Петров наделили этого героя такими качествами, как добродушие и наивность, заставив читателей сочувствовать ему.

Эллочка-людоедка

Конечно же, выше перечислены еще далеко не все достойные внимания персонажи произведения «12 стульев». Эллочка-людоедка появляется на страницах романа лишь мимолетно, однако ее образ производит неизгладимое впечатление на читателей. Известно, что в лексиконе героини присутствует всего тридцать слов, ограничиваясь которыми, она умудряется успешно общаться с окружающими.

Писатели не скрывали, что словарь Эллочки разрабатывался ими очень долго. К примеру, выражение «толстый и красивый», любимое героиней, позаимствовано у приятельницы одного из авторов - поэтессы Аделины Адалис. Слово «мрак» обожал произносить художник Алексей Радаков, выражавший с его помощью недовольство.

Мадам Грицацуева

Мадам Грицацуева - эффектная женщина, которую невозможно обойти вниманием, пересказывая краткое содержание. «12 стульев» - произведение, второстепенные герои которого не уступают в плане яркости центральным персонажам. Мадам Грицацуева - чрезвычайно пухлая дама, мечтающая о замужестве, легко поддавшаяся чарам Остапа. Она - владелица одного из стульев, за которыми на протяжении всей истории гоняются главные герои. Именно ради приобретения этого предмета мебели Бендер женится на Грицацуевой.

Благодаря введению в повествование этой интересной героини появилась знаменитая фраза: «Знойная женщина - мечта поэта».

Другие персонажи

Архивариус Коробейников - один из второстепенных персонажей произведения «12 стульев». Появившись всего в одной главе, этот герой сумел оказать значительное влияние на ход событий. Именно он направил отца Федора, разыскивающего стулья из гарнитура мадам Петуховой, по ложному следу ради того, чтобы взять с него деньги за предоставление информации.

Еще один второстепенный герой - завхоз Альхен (как называет его супруга) - застенчивый воришка. Ему стыдно обкрадывать вверенных его попечению пенсионерок, однако он не может удержаться от соблазна. Поэтому щеки «голубого воришки» неизменно украшает стыдливый румянец.

Роман «12 стульев»: цитаты

Сатирическое произведение Ильфа и Петрова интересно не только яркими образами героев и увлекательным сюжетом. Чуть ли не главное достоинство романа «12 стульев» - цитаты, подаренные им миру. Конечно же, большинство из них произнесено Остапом Бендером. «Почем опиум для народа?», «Скоро только кошки родятся», «Лед тронулся, господа присяжные заседатели» - многие выражения, произнесенные ловким мошенником, удостоились статуса народных сразу же после публикации сатирической книги.

Разумеется, радуют читателей меткими высказываниями и другие персонажи произведения «12 стульев». Цитаты Кисы Воробьянинова также завоевали известность. «Поедемте в нумера!», «Торг здесь неуместен», «Же не манж па сис жур» - фразы, которые хотя бы однажды слышал каждый житель РФ.

Владимир Малышев: “Ещё одна тайна Михаила Булгакова”

[На снимке: Михаил Булгаков]

Недавно исполнилось 120 лет со дня рождения знаменитого в советские времена писателя Валентина Катаева, автора популярной повести «Белеет парус одинокий». В СССР он был одним из самых признанных литераторов – Герой Социалистического Труда, кавалер множества орденов, увенчанный многочисленными премиями и наградами. Только незадолго до смерти он раскрыл тайну, которую тщательно скрывал всю свою жизнь – что был белым офицером, воевал в армии Деникина.

Есть тайна, но до сих пор до конца нераскрытая, и в биографии его родного брата – Евгения Катаева, больше известного под литературным псевдонимом Петров, который вместе с Ильей Ильфом прославился как автор легендарных «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». В 2013 году в журнале «Звезда» была опубликована статья «Шаги командора» Игоря Сухих, доктора филологических наук, профессора кафедры истории русской литературы Санкт-Петербургского университета, посвящённая романам Ильфа и Петрова. В ней, между прочим, есть следующий пассаж: «Евгений Петров (Евгений Петрович Катаев, 1903-1942) отличался отменным здоровьем и общественным темпераментом. Он служил в ЧК и редактировал журнал, жил сам и давал жить другим. В литературе он поначалу видел не призвание, как Ильф, а источник заработка в послереволюционной Москве». Распространена версия, что именно Валентин Катаев подсказал своему брату и его будущему соавтору идею двух, ставших знаменитыми, сатирических романов. Что и подтверждается в посвящении. Однако обратите внимание на следующую фразу: «Евгений Петров (Катаев)… служил в ЧК». Но ведь в официальных биографиях писателя нет никакого упоминания о том, что он был чекистом! Везде говорится, что Евгений Петров до того, как стать журналистом и писателем, работал в Одессе в уголовном розыске, ни о каком ЧК нет и речи. Однако если внимательно присмотреться к биографии «крестного отца» двух легендарных сатирических романов, то намеки на нечто, связанное с его причастностью к этой грозной организации, можно действительно обнаружить.

Неясные пятна в биографии. Литературный критик Юрий Басин в статье «Кто настоящий автор», исследовавший творчество Ильфа и Петрова, писал, рассуждая на тему, кто же из них двух на самом деле писал роман: «Тема скользкая, и сразу упирается в неясные пятна биографии Евгения Петровича Катаева (настоящие имя и фамилия Евгения Петрова) и его старшего брата Валентина Петровича Катаева, автора знакомого нам всем с детства романа “Белеет парус одинокий” и других заметных произведений.

Начнём со старшего. Если не знать, что это знаменитый советский писатель, один из идеологических “столпов” советской власти, будущий Герой Социалистического Труда, награждённый двумя орденами Ленина и другими орденами, то в молодости он – самый натуральный контрреволюционер и белогвардеец. Из одесской интеллигентной учительской семьи. В 1915 году, не окончив гимназию, пошёл добровольцем в действующую армию. Быстро дослужился до офицерского звания, после ранения попал в госпиталь в Одессе, а по выздоровлении подался в “сичевики” гетмана Скоропадского. Не к большевикам, заметьте, хотя имел такую возможность, и даже, по некоторым источникам, призывался в Красную армию. Наоборот, перед самым вступлением красных в Одессу в марте 1919 года махнул в Добровольческую армию Деникина. Заболел там тифом, и снова попал в одесский госпиталь (город переходил из рук в руки). По выздоровлении в феврале 1920 года, когда Одесса снова была в руках большевиков, сразу активно подключился к офицерскому подпольному заговору. Этот заговор, получивший в одесской ЧК название “заговор на маяке”, должен был способствовать высадке в Одессе врангелевского десанта». Дальше, продолжает недоумевать Басин, сплошная неясность… Валентина Катаева вместе с братом Евгением, гимназистом, не имеющим к заговору никакого отношения, ЧК неожиданно сажает в тюрьму, а вскоре жестоко расправляется с участниками заговора. Все они были расстреляны. И через полгода после этого братья как ни в чём не бывало выходят из тюрьмы живыми и здоровыми. Судя по некоторым отрывочным сведениям, им в тюрьме неплохо жилось, их там даже ни разу не допрашивали. Сразу возникает предположение: а не для того ли их туда посадили, чтобы обеспечить им надёжную охрану от мести за предательство? Валентин вскоре уезжает в Харьков, где работает в местной прессе, а затем переезжает в Москву, где работает в газете «Гудок». Евгений заканчивает единственную ещё действующую в Одессе гимназию, и поступает на работу инспектором в Одесский уголовный розыск. То есть нет никаких отрицательных последствий участия старшего брата в контрреволюционном заговоре, хотя тогдашние чекисты расстреливали людей, тем более бывших офицеров, и за гораздо меньшую провинность.

Кто же всё-таки сдал чекистам всех участников заговора? В автобиографическом романе «Трава забвения» Валентин Катаев пишет, что это якобы сделала «девушка из совпартшколы», которую он назвал Клавдия Заремба. По заданию ЧК она внедрилась в сеть заговора, её арестовали вместе с остальными участниками заговора, а потом выпустили. Очень похоже на историю с самим Валентином Катаевым. Но из того, что он рассказывал через много лет своему сыну, получается, что его вообще не сажали. Какой-то приехавший из Москвы крупный чекист якобы не дал его арестовать по старой памяти. Всё на свете могло быть, сейчас уже трудно сказать что-то определённое… «Так или иначе, в Москве Валентин Катаев вскоре приобрёл значительный вес в журналистских кругах, близких к центральной власти. Поневоле приходит в голову мысль, что кроме талантливых и политически безупречных выступлений в печати, в этом сыграли роль и его недавние заслуги перед ЧК», – считает Басин.

Лев Славин, близко их знавший и любивший, рассказал много лет спустя, что уже будучи известным писателем, соавтор Петрова Илья Ильф подарил свою книгу «одному полюбившемуся ему офицеру войск МГБ и сде​лал при этом надпись: «Майору государственной безопасности от сержанта изящной словесности». Правда, у Славина есть описка, МГБ тогда не было, а был НКВД, однако это – прямое свидетельство связей и соавтора Петрова с этой организацией. А сам Евгений Петров потом о своей прежней работе вспоминал так: «Я переступал через трупы умерших от голода людей и проводил дознание по поводу семи убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела сразу шли в трибунал. Кодексов не было, и судили просто - “Именем революции”…». Получается, что совсем еще моло​дой человек, которому не исполнилось и двадцати лет, не имевший никакого понятия о юриспруденции, вел следствия по сложнейшим делам, а так как и законов не имелось да и судов не было («сразу в трибунал»), то ясно, каковы были полномочия у будущего юмориста. Напомним, что слова, закавыченные в цитате, произносились, как свидетельствуют источники, при расстре​лах. Знаменитый писатель вспоминал об этом ужасе спокойно, даже с оттенком гордости…

Итак, один из соавторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» и в самом деле мог служить в ЧК, однако свою службу в этой организации предпочел скрыть. Но если действительно так, то почему? Ведь, наоборот, в отличие от своего старшего брата, который свое белогвардейское прошлое был вынужден скрывать, работа в ЧК могла бы в СССР только помочь в его карьере. Объяснить это можно только одним способом: после службы в одесской ЧК, приехав в Москву, он стал негласным сотрудником этой организации (ведь бывших чекистов не бывает!) и выполнял ее особые задания. И одним из этих заданий могло быть… участие в операции ГПУ по созданию упомянутых сатирических романов. Которые, как сегодня считают некоторые литературоведы и исследователи, никак не могли быть написаны Ильфом и Петровым, а настоящий их автор… создатель гениального романа «Мастер и Маргарита» Михаил Афанасьевич Булгаков!

«12 стульев Михаила Булгакова». В 2013 году в Германии литературовед Ирина Амлински выпустила книгу под названием «12 стульев Михаила Булгакова». В ней автор не только выдвинула сенсационную версию, но и убедительно, с приведением множества фактов доказывала, что знаменитые романы Ильи Ильфа и Евгения Петрова на самом деле написаны Михаилом Булгаковым. «Всем читателям, читающим запоем, – пишет И. Амлински в предисловии, – известно чувство досады от того, что книга прочитана и все удовольствие “жизни в произведении” осталось позади. Возвращаться в реальность не хочется, и поневоле тянешься за следующим томом полюбившегося автора. Вот так, на протяжении многих лет, перечитывая роман “12 стульев”, я плавно перетекала в “Золотого теленка” и затем… натыкалась на то, что дальше продлить удовольствие мне было нечем. Ни рассказы, ни фельетоны Ильфа и Петрова не шли ни в какое сравнение с прочитанными ранее романами. Более того, меня не оставляла в покое мысль о какой-то подмене. Что это, - думалось мне, - может, они, как Дюма-отец, подписываются под произведениями начинающих авторов? Быть может, они разругались и перестали генерировать юмор? А, может, они просто исписались? Куда, скажите на милость, подевалась живость повествования, калейдоскопическая смена картин, невозможность прервать чтение и отложить книгу до завтра? На сегодняшний день литературное наследие Ильфа и Петрова составляет пять томов, а если спросить у среднестатистического человека, читающего книги, что ему знакомо из их прозы, - 99 процентов назовут “12 стульев” и “Золотого телёнка”. Может, вспомнят “Одноэтажную Америку”. И всё. Исследователи, критики и просто читатели сыплют цитатами из обоих романов, любимые герои – тоже из этих произведений, и уже стали именами нарицательными. А почему осталась в стороне повесть “Тоня”? Почему забыты многочисленные герои из их рассказов и фельетонов? Почему объединяются только в общества любителей Остапа Бендера? Так продолжалось до 1999 года. В тот раз вместо Фейхтвангера, который обычно перечитывался мною после Булгакова, был взят в руки роман “12 стульев”. И вдруг, с первых его строк, я услышала тот же знакомый ироничный, местами язвительный смех, узнала ту же музыкальность, четкость и ясность фраз. Я наслаждалась чистотой языка и легкостью повествования, легко и просто вживаясь в произведение, куда меня “пригласил” тот же автор. В этом надо было разобраться. Вот, дорогой читатель, две фразы:

“Лизанька, в этом фокстроте звучит что-то инфернальное. В нем нарастающее мученье без конца”.

“В этом флотском борще плавают обломки кораблекрушения”.

Замечательные фразы, не правда ли? Первая взята из пьесы Михаила Булгакова “Зойкина квартира”, а вторая - из романа “Золотой телёнок”. Это первые, найденные мною фразы, из-за которых на 12 лет растянулся поиск истины. С этого момента мне и пришлось из простого читателя-любителя надолго переквалифицироваться в читателя-“копателя”»…

…Внимательно разбирая текст книг, которые изданы под именами Ильи Ильфа и Евгения Петрова, автор литературной сенсации утверждает, что многочисленные найденные ею совпадения и тождественность стиля не случайны. Они доказывают, что подлинным автором двух знаменитых сатирических романов, на самом деле, был Михаил Булгаков. Амлински, например, приводит две фразы – из «12 стульев» и «Мастера и Маргариты»:

«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми» («12 стульев»).

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»).

Как считают литературоведы, музыка, ритм этих двух фраз практически совпадает. И не только этих фраз, но и множества других. Если продолжить этот, начатый Амлински анализ ритма прозы «12 стульев» и «Мастера», то нетрудно убедиться, что ритм – с небольшими вариациями повсюду – тот же. В прозе и «Мастера», и «12 стульев» постоянно имеют место аналогичные по звучанию, «длинные» периоды, перемежающиеся короткими фразами, и ритмическая основа её в обоих случаях идентична. Но ритм прозы у каждого автора индивидуален, если не заимствован. А Ильф и Петров во всех своих произведениях до «12 стульев» и «Золотого телёнка» писали, как отмечают литературоведы, совершенно другим, «рубленым» стилем, характерным даже не столько именно для них, сколько вообще для советской прозы 1920-х – короткими предложениями.

Нет, не Ильф и Петров! Прочитав книгу И. Амлински, которая работала над ней 12 лет, целый ряд других исследователей подтверждают сделанные ею выводы. «Автор, – пишет, например, кандидат технических наук, ставший литературоведом Лазарь Фрейдгейм, – “пропахала” все произведения Булгакова, все произведения Ильфа и Петрова и все воспоминания о них. Проанализировав тексты по множеству “сечений”, она обнаружила, что в этих двух романах многократно встречаются поразительно похожие по структуре и словарю описания сходных сцен, имеющихся и в произведениях Булгакова, написанных до описываемых романов (сцены вербовки, сцены убийства, сцены потопа в квартире, описания многоквартирного дома, одалживания одежды и т.д. и т.п.). Главные образы “12 стульев” перекочевали туда из прежних произведений Булгакова; стиль прозы романов – тот же, что и в написанных Булгаковым до и после произведениях. Дилогия буквально пропитана фактами из его биографии и случаями из его жизни, его привычками и пристрастиями, приметами обликов и характеров его друзей и знакомых и маршрутами его передвижений. Причем все это таким образом использовано и включено в плоть прозы, что речи о совместной работе над ней идти не может. Так вместе не пишут. Так мог писать только сам Михаил Булгаков. Но не Ильф и Петров», – делает вывод Л. Фрейдгейм.

Сомнения в авторстве Ильфа и Петрова высказывали даже их самые ярые поклонники. Так известный литературовед, автор комментариев к «12 стульям», Л. Яновская недоумением пишет: «Ильф и Петров не просто дополняли друг друга. Все написанное ими сообща, как правило, оказывалось значительнее, художественно совершеннее, глубже и острей по мысли, чем написанное писателями порознь».

Вдумаемся в эту фразу! Порознь (т.е. когда они писали действительно сами) они создавали откровенно слабые вещи, полные неглубокого, но размашистого ёрничества (впрочем, такой стиль тогда царил – «для простого народа»), но, сев за роман совместно, за один месяц (по другим данным – за три), без подготовки, без справочного материала, без черновиков (их нет!) вдруг написали шедевр, ставший культовым для нескольких поколений? Итак, вот, если суммировать сказанное выше, аргументы в пользу того, что легендарные книги не были написаны Ильфом и Петровым:

1. «12 стульев» и «Золотой телёнок» - действительно гениальные произведения, а журналисты Ильф и Петров кроме этих двух книг ничего подобного, даже близко, больше не написали.

2. Романы были созданы буквально за считанные недели – немыслимая скорость для любителей, которые будто бы писали их вместе, что почти всегда замедляет любой процесс.

3. Отсутствие рукописей, есть только намёки на какие-то шутки в записных книжках Ильфа.

4. У Булгакова после публикации «12 стульев» внезапно появилась трёхкомнатная квартира.

5. В «12 стульях» и «Золотом телёнке» – единый стиль с булгаковскими произведениями, есть множество заимствований из Булгакова, что убедительно показали литературоведы. Он, как правило, очень нервно реагировал на подобное, а тут молчал.

Ильф и Петров тоже не проронили ни звука, и до конца своей жизни тайну сохранили. Более того, им пришлось теперь оправдывать взятые на себя обязательства. По этой причине после публикации «12 стульев» с ведома Булгакова они и стали использовать в своих рассказах и фельетонах булгаковские мотивы, детали и образы, как из опубликованной редакции романа, так и из оставшихся неопубликованными глав (а впоследствии – и из «Золотого телёнка») – вплоть до специально для них написанных Булгаковым рассказов, тем самым вводя в заблуждение и будущих исследователей их творчества. Именно с 1927 года в записной книжке Ильфа появляются записи, в дальнейшем укрепившие его авторитет как бесспорно талантливого соавтора романов. И вот ещё что странно: как такие произведения – острейшая сатира на советские нравы и порядки – вообще могли быть напечатаны в СССР с его свирепой цензурой? Позднее спохватились, и на основании постановления секретариата ЦК ВКП(б) в 1949 году к печати они были запрещены. Ответ может быть только один: у авторов был могущественный покровитель.

Кто был заказчиком? Литературный критик, специалист в области исследования литературных мистификаций Владимир Козаровецкий пишет: «Логика подводит нас к единственно возможному ответу. Булгаков написал этот роман под заказ той организации, в руках которой находилась в тот момент его судьба, – заказ ГПУ. Это было соглашение, в котором условием с его стороны было обещание оставить его в покое. А со стороны противника? – его согласие написать советскую прозу. Его остросатирическое перо намеревались использовать в развернувшейся в это время борьбе с троцкизмом. Булгаков знал, что ему по плечу написать эту прозу так, что придраться к нему будет невозможно и что все поймут её, как хотелось бы им её понять. Как мистификатор Булгаков, искусству мистификации учившийся у Пушкина, о своих тайных ходах никогда никому не рассказывал».

Несмотря на тайное покровительство Сталина, который смотрел его «Дни Турбиных» во МХАТе 14 раз, Булгаков был под колпаком ГПУ и подвергался в советской печати остервенелой критике. Чекисты его вызывали, проводили с ним беседы по поводу запрещенных к печати «Роковых яиц» и «Дьяволиады», у него был обыск и изъятие дневника и рукописи «Собачьего сердца» – всё свидетельствовало, что никакой надежды на публикацию его прозы в СССР нет. Как следует предположить, как раз в это время в ГПУ и возникла идея в рамках кампании по дискредитации троцкистской оппозиции создать сатирический роман, который показал бы противников Сталина, персонажей отжившего режима в самом смешном и неприглядном виде. В этой связи и было решено обратиться к Булгакову как мастеру сатиры, а во-вторых, как к человеку, который висел на волоске и от такого «сотрудничества» никак не мог бы отказаться. Как считает В. Козаровецкий, в «переговорах» и с ГПУ, и с Булгаковым посредником стал Валентин Катаев. Он же убедил Ильфа и Петрова, что, с одной стороны (со стороны ГПУ), мистификация ничем им не грозит, а с другой – может сделать имя; при этом они делали доброе дело, выручая Булгакова. Но как Валентин Катаев, сам талантливый писатель, вообще мог стать участником этого литературного подлога? Но, во-первых, как бывшему деникинскому офицеру ему всякий час грозило смертельное для тех времен разоблачение, и портить отношения с ГПУ он никак не мог. А во-вторых, в дневнике Бунина есть запись от 25.04.19 года, в которой он так пишет о Валентине Катаеве: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: “За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки”». По сравнению с этим, литературный подлог – пустяки…

Но как Булгаков мог написать эти романы, чтобы никто из его близких этого не заметил? Козаровецкий объясняет это тем, что писал Михаил Афанасьевич легко и быстро, главным образом по ночам, а потому и ни одна из жён Булгакова ни сном ни духом не ведали о его литературных мистификациях. А как могли согласиться принять участие в такой невероятной операции Ильф и Петров? Но если их об этом попросило ГПУ, как они могли отказаться? К тому же если Петров-Катаев и в самом деле служил в ЧК. Но все равно они чувствовали себя не в своей тарелке. Дочь Ильфа – А.И. Ильф – вспоминала: «Петрову запомнилось поразительное признание соавтора: «Меня всегда преследовала мысль, что я делаю что-то не то, что я самозванец. В глубине души у меня всегда гнездилась боязнь, что мне вдруг скажут: “Послушайте, какой вы к чёрту писатель: занимались бы каким-нибудь другим делом!”».

Другая версия. Уверен в том, что «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» написал Булгаков и известный философ и литературовед Дмитрий Галковский, но версию о «заказе ГПУ» он начисто отвергает. «Когда Булгаков принес рукопись Катаеву, – предполагает он, – тот понял две вещи. Во-первых, это деньги. Большие деньги. В своих зашифрованных мемуарах Катаев описывает свое обращение к Ильфу и Петрову: « Молодые люди, - сказал я строго, подражая дидактической манере Булгакова - знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава?».
«Полагаю, – считает Галковский, – что это сказал Катаеву и компании сам Булгаков. Когда вручал рукопись. Но Катаев понял и второе: ставить под такой вещью свою подпись нельзя. Прямо там ничего нет, но он лицо в Москве заметное, так что будут копать. Будут копать – докопаются. А с сосунков взятки гладки. И действительно, Ильф и Петров были настолько наивны, что так до конца и не поняли, на что подписались. Поэтому понятна настойчивость Катаева с посвящением. С Булгаковым был уговор, что будут стоять три фамилии и его фамилия из всех трёх самая важная. Сохраняя посвящение, он обозначал свое присутствие в проекте: из дела не уходит, прикрытие книги будет осуществлять, с изданием поможет. А поэтому и обговоренную часть гонорара возьмет себе. Думаю, Булгакову и Катаеву полагалось по 50%, но Катаев из своей части 10% выделил “неграм”».

«Идея созрела среди писательского окружения Булгакова и конечно, могла осуществиться только при его доброй воле, – убеждён Галковский. – К 1927 году Булгаков догадался, что критике его подвергают не за какие-то конкретные произведения, а просто потому, что его имя подвёрстано в список врагов советской власти. Поэтому что бы он ни писал, всё будет плохо. Открыто советской вещи он категорически писать не хотел, это выглядело бы как двурушничество… Писать же Булгакову хотелось очень. Писал он быстро и метко… У Катаева было понимание этого настроя Булгакова, но конечно, помогать из идейных или дружеских соображений он бы не стал. Им двигала жажда наживы. Он прекрасно понимал, что Булгакову ничего не стоит написать бестселлер. Понимал это и Булгаков, и это его угнетало ещё больше. Деньги ему были нужны не меньше, чем Катаеву, в отличие от Катаева, он мог их легко заработать, но заработать не давали… Ну, вот так и созрело. Булгаков пишет, Катаев публикует, а деньги поровну. Чтобы убрать стилистические подозрения, Катаев привлек двух соавторов, чтобы было на кого кивать. Булгаков, естественно, постарался убрать прямое самоцитирование и характерные обороты – для стилиста его класса это было нетрудно. Кроме того, Булгаков мог попросить влиятельного Катаева похлопотать о возвращении конфискованных рукописей из ГПУ. Действительно, их скоро вернули. С деньгами тоже всё вышло – в 1927 году Булгаков переехал в отдельную трехкомнатную квартиру».

Советский Достоевский. «Вероятно, – продолжает Галковский, – сначала Булгаков отнесся к затее как к халтуре, но по настоящему талантливый человек халтурить не способен, идея его увлекла и он написал первоклассный роман. Было ли ему жалко его отдавать? Думаю, не очень – в силу изложенных выше соображений. В дальнейшем он, конечно, надеялся раскрыть мистификацию, но это было бы возможно только после ослаблении власти ГПУ и кардинальной перестройки политической жизни СССР».

Но этого при жизни Булгакова не произошло, и тайна осталась тайной. Быть может, она раскроется, если будут найдены рукописи двух сатирических романов. Ведь обнаружили же недавно рукопись романа Шолохова «Тихий Дон». А потому в заключение еще одна фраза из эссе Галковского о Булгакове: «Сейчас ясно, что Булгаков был единственным великим писателем на территории России после 1917 года. Причем он не только сформировался после революции, а и начал формироваться после революции. По временным рамкам это человек советской эпохи. Советская власть носилась с Булгаковым, как кот с дохлым гусём – вещь была не по чину, и зверушка заметалась, не зная, что делать. В конце концов, дело дошло до того, что часть произведений отняли и присвоили себе – причём от Булгакова не убыло. В какой степени сам Булгаков понимал сложившееся положение? Разумеется, не до конца, но понимал. Издерганный бытом, Булгаков однажды в семье пожаловался, что в таких условиях, как он, не работал даже Достоевский. На что Белозерская – его жена (любившая болтать по телефону рядом с его письменным столом) возразила: «Но ты же не Достоевский». Проблема была в том, что Булгаков себя считал именно Достоевским. И ещё большая проблема заключалась в том, что он Достоевским и являлся».

«Это – не могу…» Но вот, что странно. Казалось, что публикация И. Амлински должна была вызвать сенсацию в академических литературных кругах, инициировать семинары, научные дискуссии, тщательное обсуждение предъявленных исследователем фактов, причем более чем убедительных. Но вместо этого – тишина! Маститые академики и профессора, за исключением немногих, в основном литературоведов-любителей, брезгливо промолчали. Мол, какой-то любитель написал, а издал где-то в Германии… По крайней мере, на просторах интернета никаких сведений на этот счет нет. Только несколько голосов раздалось в поддержку Амлински, которые мы уже здесь перечислили. Ситуация в какой-то мере напоминает ту, которая в свое время сложилась вокруг археолога-самоучки Генриха Шлимана, раскопавшего легендарную Трою. Профессиональные археологи, маститые профессора и академики всего мира тоже никак не могли поверить, что это мог сделать какой-то никому неизвестный энтузиаст-любитель, разбогатевший в России купец. Шлимана обвиняли даже в том, что найденное им античное золото на холме Гиссарлык в Турции он будто бы изготовил сам, а потом подбросил в раскопки. А он потом взял еще и раскопал царские могилы в античных Микенах… Может быть и так, в этом и есть причина. Однако в подробной биографии «Жизнь Булгакова» В. Петелина, изданной в 2000 году, мы находим следующий эпизод. Автор пишет, что 3 мая 1938 года Елена Сергеевна (жена Булгакова) записала: «Ангарский (Клестов-Ангарский – известный издатель) пришел вчера и с места заявил – “не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, хотите, сейчас чек дам – аванс?”. Миша отказался, сказал – это не могу».

Итак, «не могу…». Однако, добавим, пьесу «Батум» о молодом Сталине он все-таки потом написал! Так что литература – не археология, – там можно предъявить что-то извлеченное из земли, то, что можно пощупать руками. А когда речь идет о произведении нематериального характера, такого сделать, увы, нельзя. Так что вопрос насчет авторства двух гениальных произведений остается открытым. Хотя… Проведем эксперимент сами. Попробуйте открыть сразу после прочтения «Двенадцати стульев» тоже, но уже бесспорно, написанную Ильфом и Петровым «Одноэтажную Америку». И вам тут же станет ясно: нет, эти две книги писали совершенно разные авторы…