В Пушкинском музее открылась выставка «Образ Мадонны», где представлены четыре картины художников Возрождения из крупнейших собраний Италии: Пьеро делла Франчески, Джованни Беллини, Карло Кривелли и Козимо Туры. Этой небольшой, но важной выставке стоит посвятить время, рассмотреть картины в деталях, позволить глазу насладиться их гармоничным колоритом, почувствовать их внутреннюю жизнь, драматизм и экспрессию - картины итальянского Ренессанса, пожалуй, из немногих вещей, на которые можно смотреть бесконечно, как на огонь и воду. Вдохновившись образами Мадонны, мы прошлись по залам основной экспозиции - неожиданным итогом неспешной прогулки стала эта «живописная история Рождества».
«Рождество (Святая ночь)». Последователь Яна Юста Калькара, ок. 1520
Ангелы, парящие над яслями, поют хвалу новорожденному Христу, от которого исходит свет, озаряющий все вокруг. Другой ангел, которого мы видим на заднем плане через двухарочное окно, приносит весть о рождении Спасителя вифлеемским пастухам. Картина, написанная последователем нидерландского художника Яна Юста Калькара, повторяет утраченную работу мастера - одно из первых в европейской живописи изображений ночи. Имя Калькара, жившего ок. 1450–1519, оставалось практически неизвестным до 1874 года, когда двое исследователей обнаружили сведения о художнике в архивах его родного, теперь уже немецкого, городка Калькара. Свои лучшие работы - алтарные сцены жизни Христа в церкви Святого Николая в Калькаре, где их можно увидеть до сих пор, - художник создал между 1505–1508 годами. Ян Калькар, которого сравнивают с крупнейшими фигурами Северного Возрождения Гансом Мемлингом и Яном ван Скорелом, был великолепным колористом: его живопись словно светится изнутри.
«Поклонение пастухов». Гвидо Рени, ок. 1640
Из всех евангелистов поклонение пастухов описывает только Лука. Узнав от ангела о рождении Мессии, они отправились в Вифлеемскую пещеру - «и, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях». Эта картина - одна из самых известных работ итальянского барочного живописца Гвидо Рени. Он принадлежит к болонской школе живописи, направление, которое связывают с именами братьев Караччи, основавшими в Болонье в 80-х годах XVI века «Академию вступивших на правильный путь». Она стала своеобразным прототипом будущих европейских Академий художеств, именно здесь формировались принципы академизма, который определит развитие живописи на два с лишним века вперед. «Поклонение пастухов», образец его поздней манеры, построена на градациях теплых золотистых и высветленных серебристых тонов. Живший в XVII веке историк искусства Чезаре Мальвазия, известный как раз биографиями художников барокко, называет эту картину в своих сочинениях «знаменитым «Поклонением» восьмиугольной формы, находящимся во Франции».
«Рождество. Поклонение волхвов». Мастер Лихтенштейнского замка, XV–XVI веков
«Рождество». Бастиано Майнарди, конец XV - начало XVI века
«Мадонна с младенцем в нише». Мастерская Тициана Вечеллио, 1488/89–1576
«Младенец Христос». Франсиско де Сурбаран, 1635–1640 годы
«Мадонна с младенцем» («Мадонна в винограднике»). Лукас Кранах Старший, ок. 1522–1523
«Отдых Святого семейства на пути в Египет». Мастерская Веронезе, середина 1580-х годов
Бегство Святого семейства в Египет описано в Евангелии от Матфея. После подношения даров волхвами Иосифу во сне пришел ангел, повелевший им покинуть Вифлеем: «Встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его». Детали этого эпизода художники искали в апокрифических текстах, где и рассказывается о пальмовом дереве, укрывшем по дороге Святое семейство от зноя своими ветвями. Этот сюжет проникает в западноевропейскую живопись в конце XIV века - первым известным изображением этой сцены является картина мастера Бертрама на Грабовском алтаре в Гамбурге, написанная около 1379 года. На картине мастерской Веронезе из собрания Пушкинского музея легенда предстает в другой вариации: ангел наклоняет ветви дерева, чтобы путники могли восстановить силы его плодами. Пальма, как и виноградная лоза на предшествующей картине, тоже не просто элемент композиции: это символ христианского мученичества.
«Святое семейство». Джузеппе Мария Креспи. Алтарная композиция, ок. 1712
«Святое семейство с маленьким Иоанном Крестителем» (Мадонна Строганова). Аньоло Бронзино, ок. 1545
Креспи Джузеппе Мария (Crespi Giuseppe Maria) (1665–1747)
Итальянский живописец эпохи позднего барокко. Учился в Болонье. Изучал живопись Корреджо, Барроччи, Гверчино, Маццони, офорты Рембрандта. Работал в Болонье, Венеции, Модене, Флоренции и других городах Италии.
Полемизируя с академическими принципами болонской школы, Креспи стремился к
естественности, жизненной и эмоциональной выразительности образов. В
пасторальных и мифологических композициях (“Пастушка и пастух”, Государственный
Эрмитаж, Санкт-Петербург), портретах (“Автопортрет с семьей”, Уффици),
жанровых картинах (“Прачка”, Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург) он,
используя эффекты освещения, напряженность богатой оттенками землистой цветовой
гаммы, динамичный пастозный мазок, придавал бытовым мотивам драматическую
остроту и романтическую взволнованность.
В алтарных образах, исполненных до 1700 года, он следовал классической болонской традиции 17 века (“Казнь десяти тысяч мучеников”, Болонья, собор Санто Спирито). Однако во фресках плафона болонского палаццо Пеполи (1691–1692) на тему «Времена года» проявился отход от возвышенной идеализированной трактовки сюжета в манере болонцев. Персонажи традиционной барочной аллегории трактованы с жизненной достоверностью, а порой и с гротеском. Сборище богов на Олимпе выглядит приближенным к земным сценам народных празднеств. Отступлением от возвышенного толкования мифа в духе болонцев явились и ранние полотна “Кентавр Хирон учит Ахиллеса стрельбе из лука”, “Эней, Сивилла и Харон” (около 1700, оба – Вена, Художественно-исторический музей). Антиакадемичны по избираемым сюжетам и их трактовке «вакханалии» Креспи “Сон амуров” (около 1712, Лейпциг, Музей изобразительных искусств); “Нимфы, обезоруживающие амуров” (Вашингтон, Национальная галерея; Москва, ГМИИ имени А. С. Пушкина). Античные идиллии с веселящимися на лоне природы нимфами и амурами напоминают сцены народных гуляний, полные искреннего веселья.
Высшим достижением бытовой живописи 18 века стали картины Джузеппе Мария Креспи “Ярмарка в Поджо-а-Кайяно” (около 1708, Флоренция, Уффици), “Ярмарка” (около 1709, Эрмитаж) с изображением многолюдных народных сцен. В них проявился интерес к графике Калло, знание произведений фламандских мастеров 17 столетия, работавших в жанре бамбоччаты. Полотна Креспи были созданы во время его работы во Флоренции, при дворе тосканского герцога Фердинанде Медичи, в коллекции которого было много работ голландских живописцев. Сцены художника Джузеппе Мария Креспи не описательны, как у голландцев, в них нет гротеска французского гравера, живописца интересует общая колористическая звучность костюмов, конкретность в написании отдельных фигур первого плана на фоне несколько размытого фона.
Наиболее ярко творческая манера художника Джузеппе Мария Креспи проявилась в его шедевре – серии картин “Семь таинств” (1708–1712, Картинная галерея, Дрезден), где скользящие блики мертвенно холодного света, контрастирующие с густыми коричневыми тенями, сдержанная экспрессия поз и жестов создают атмосферу душевного напряжения и скорбной отрешенности.
Джузеппе Мария Креспи (итал. Giuseppe Maria Crespi; 16 марта 1665, Болонья - 16 июля 1747, там же) - итальянский живописец, рисовальщик, гравёр. Известен также под прозвищем Spagnolo («Испанец»: это прозвище он получил в молодости за пристрастие к испанскому стилю в одежде).
Учился у Д. М. Канути (итал.)русск., К. Чиньяни, А. Буррини (итал.)русск. в Болонье. Работал в Болонье, Венеции, Парме, Модене, Пистойе, Флоренции (1700-1708). Изучал живопись Корреджо , Ф. Бароччи, Гверчино , С. Маццони (итал.)русск., офорты Рембрандта .
В 1689 Креспи поступил в Школу рисунка в Болонье, из которой был исключён за карикатуру на попечителя болонской Академии (итал.)русск. графа Мальвазиа. В алтарных образах, исполненных до 1700 года, он следовал классической болонской традиции XVII века («Казнь десяти тысяч мучеников», Болонья, ц. Санто Спирито). Однако во фресках плафона болонского палаццо Пеполи (итал.)русск. (1691-92) на тему «Времена года» проявился отход от возвышенной идеализированной трактовки сюжета в манере болонцев. Персонажи традиционной барочной аллегории трактованы с жизненной достоверностью, а порой и с гротеском. Сборище богов на Олимпе выглядит приближенным к земным сценам народных празднеств. Отступлением от возвышенного толкования мифа в духе болонцев явились и ранние полотна «Кентавр Хирон учит Ахиллеса стрельбе из лука», «Эней, Сивилла и Харон» (ок. 1700, оба - Вена, Художественно-исторический музей). Антиакадемичны по избираемым сюжетам и их трактовке «вакханалии» Креспи «Сон амуров» (ок. 1712, Лейпциг, Музей изобразительных искусств); «Нимфы, обезоруживающие амуров» (Вашингтон, Национальная галерея; Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина). Античные идиллии с веселящимися на лоне природы нимфами и амурами напоминают сцены народных гуляний, полные искреннего веселья.
В начале 1700-х гг. Креспи переходит от мифологических сцен к изображению сюжетов из крестьянской жизни, трактуя их сначала в духе пасторали («Бытовая сцена», Санкт-Петербург, Эрмитаж), а затем придавая им все более убедительный характер бытовой живописи («Мать и ребёнок», Берлин, Государственный Музей; «Прачка», «Женщина, ищущая блох», обе - Эрмитаж). Новый для художника караваджистский приём резкого освещения тёмного пространства интерьера изнутри придает фигурам пластическую чёткость, усиливает чувство искренности в повествовании о наблюдаемой реальности («Сцена в погребе». Гос. Эрмитаж; «Крестьянская семья», Будапешт, Музей изобразительных искусств).
Высшим достижением бытовой живописи XVIII века стали работы Креспи «Ярмарка в Поджо-а-Кайяно» (около 1708, Флоренция, Уффици), «Ярмарка» (около 1709, Эрмитаж) с изображением многолюдных народных сцен. В них проявился интерес к графике Ж. Калло, знание произведений мастеров Голландии XVII в., работавших в жанре «бамбоччаты» (итал.)русск.. Полотна Креспи были созданы во время его работы во Флоренции, при дворе тосканского герцога Фердинандо Медичи, в коллекции которого было много работ голландских живописцев. Сцены Креспи не описательны, как у голландцев, в них нет гротеска французского гравера, художника интересует общая колористическая звучность костюмов, конкретность в написании отдельных фигур первого плана на фоне несколько размытого фона. Его внимание сконцентрировано на передаче света и тени, как и в работах А. Маньяско, творчество которого Креспи знал и высоко ценил. В этих полотнах Креспи тоже стремится к обстоятельному наблюдению событий, но меньше, чем Маньяско, позволяя себе привносить в реальные события элементы фантазии.
В период 1700-1720-х годов художник писал картины на религиозные сюжеты, портреты, натюрморты , бытовые сцены. В картине «Избиение младенцев» (1706, Флоренция, Уффици) он обращается к живописной традиции Гверчино, использует его световые эффекты и как бы противопоставляет свою индивидуальную манеру модной в первой половине 18-го столетия академической трактовке исторических и религиозных сцен в сентиментальном духе. Бурные движения персонажей переданы с несколько утрированной барочной экспрессией. Окутанные тенью мятущиеся фигуры освещены загадочным зеленоватым светом, словно вспыхивающим в глубине фона и разливающимся серебристыми отсветами по всему пространству холста. Позднее в произведениях на религиозные и мифологические сюжеты вместо барочной эксцентрики появляется большая строгость и убедительность в желании приблизить происходящее к действительности («Св. семейство», Москва, Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина; «Смерть Иосифа», Эрмитаж; «Св. Иоанн Непомук исповедует королеву Богемии», Турин, Галерея Сабауда).
Это часть статьи Википедии, используемая под лицензией CC-BY-SA. Полный текст статьи здесь →
Холст крупнозернистый полотняного плетения, дублирован. Живопись под слоем сильно потемневшего загрязненного лака.
На лицевой стороне справа внизу красным номер по Каталогу Эрмитажа 1797 года: 373. На обороте холста трафаретом номер по Описи Эрмитажа 1859 года: 2156. На подрамнике: Г.Э. 14.
Парная к полотну Успение Иосифа в собрании Эрмитажа (инв. ГЭ 25).
По левую руку от Мадонны, сидящей в центре с Младенцем Христом на коленях, изображен Иоанн Креститель, рядом с ним Святая Елизавета и Захарий (в кат. Эрмитажа - Иосиф), дальше - Иоаким; по правую руку от Мадонны Святая Анна готовит колыбель; позади - Святой Иосиф с зацветшей ветвью (в кат. Эрмитажа - Симеон). На ленте, снятой с креста Иоанна Предтечи, Младенец Христос читает пророчество своей жертвенной миссии: ессе agnus dei.
Вместе с картиной Успение Иосифа композиция из ГМИИ была исполнена около 1712 года по заказу папского легата и видного римского коллекционера кардинала Пьетро Оттобони (1667-1740). Об этом свидетельствует Дзанотти: «Написал в то время еще превосходное Успение Св. Иосифа для упомянутого кардинала Оттобони и Святое Семейство» (Fece in quel tempo ancora un bellissimo transito di San Giuseppe per il nominato cardinale Ottoboni, e la famiglia sacra. - Zanotti 1739, II, p. 55). Столь престижный заказ одного из видных римских коллекционеров своего времени Креспи удалось получить во многом благодаря большому успеху серии полотен Семь дел Милосердия (Дрезденская картинная галерея), написанных для того же Оттобони. Луиджи Креспи, сын и биограф художника, по этому случаю писал: «Все эти семь картин вызвали восторг и доставили удовольствие не только Кардиналу, но и всему Риму, а художнику принесли заслуженные авации; по прошествии некоторого времени тем же Порфироносным [кардиналом] были заказаны две большие картины, на одной все Святое Семейство, на другой - Успение Святого Иосифа, и в дополнение к ней небольшую картину на меди, изображающую то же Успение, выполненное в небольшом формате, так что Его Преосвященство держало его в головах над кроватью. Эти картины также были встречены восторженно и хорошо вознаграждены» (Furono tutti i sette questi quadri la delizia, ed il piacere non solo del Cardinale, ma anche di tutta Roma, che gli rende il meritato applauso; ond"e, che di la a non molto gli furono ordinati dal medesimo Porporato due quadri grandi, in uno Fintiera sacra Famiglia, nell"altrol Transito di San Giuseppe, che compiti, gli accompagno con un rametto entrovi lo stesso Transito fatto in piccolo, acciocche l"Eminenza Sua il tenesse a capo al letto. Furono anche questi quadri applauditi, e ben rimunerati... - Crespi 1769, p. 213). Он же сообщал, что после смерти кардинала обе картины были приобретены графом Брюлем.
В 1769 году вместе с парной картина из ГМИИ фигурирует в списке произведений из собрания графа фон Брюля, располагавшихся в галерее, устроенной Екатериной II в Зимнем дворце: «Креспи, detto lo Spagnolo. Две сильные и смело написанные картины, а именно: Умирающий св. Иосиф и другая - Святое семейство... № 292, 293» (Штелин 1990).
Московское полотно представляет одно из значительных произведений художника; мистическая напряженность лишь усиливает царящую здесь атмосферу непосредственности чувства. Картина пользовалась большой известностью и неоднократно повторялась самим художником и его мастерской. Одним из лучших Мерриман (Merriman 1980) считал повторение из собрания Дзуккини Рагаццони в Болонье (х., м. 95,5 х 74; 1720-1725; Merriman 1980, № 70). В их числе небольшая, исполненная на высоком профессиональном уровне, реплика на меди из Музея Каподимонте в Неаполе (х., м. 39,5 х 35; инв. Q347; ок. 1720-1725; ibid., № 71); другая, исполненная в мастерской Креспи и также на меди, находится в собрании Фонда Лонги во Флоренции (х., м. 15 х 20; 1730-1740; ibid, № 73); еще одна, также из мастерской художника - в собрании Молинари Праделли в Марано ди Кастеназо (х., м. 68 х 84; предположительно 1735; ibid., № 75). В литературе в разное время встречаются упоминания и других повторений, среди которых - находившееся ранее в собрании Степанова в Париже (ibid., № 72).
Подготовительный рисунок к картине, достаточно хорошо проработанный и почти совпадающий в деталях с живописным вариантом, находится в частном собрании (Spike in Crespi 1990, p. CLXII; Wolk-Simon 1991, p. 92-94). Благодаря рисунку можно яснее представить решение фона, который в живописной композиции значительно потемнел и практически не читается.
Композиция гравирована Ф.А. Килианом в 1754 году.
Происхождение: 1768 из собр. графа Г. фон Брюля (Дрезден) приобр. для Эрмитажа; с 1930 в ГМИИ.
Архивные материалы: Кат. Эрмитажа 1797, № 373; Опись Эрмитажа 1859, № 215б; Липгарт 1928, л. 167, 191, № 313.
Выставки: 1961 Москва. Кат., с. 40-41; 1990 Болонья. Кат., № 50.
Литература: Zanotti 1739, И, р. 55; Recueil Bruhl 1754 (б.п.); Crespi 1769, p. 213; Livret 1838, p. 280; Кат. Эрмитажа 1863,с. 77, № 313 (номер сохр. в кат. Эрмитажа по 1916 включит.; Богоматерь, учащая читать Младенца Иисуса); Cat. Ermitage 1863, p. 65-66; Waagen S. 97; Кат. Эрмитажа 1869, с. 109; Penther 1883, S. 50, № 313; Кат. Эрмитажа 1885, с. 109; Кат. Эрмитажа 1888, с. 109; Кат. Эрмитажа 1889, с. 84; Кат. Эрмитажа 1892, с. 64; Кат. Эрмитажа 1895, с. 64; Неустроев 1898, с. 80; Кат. Эрмитажа 1899, с. 64; Кат. Эрмитажа 1901, с. 67; Кат. Эрмитажа 1907, с. 29; Кат. Эрмитажа 1908, с. 29; Кат. Эрмитажа 1912, с. 110, № 313; Альбом Эрмитажа, 1912, с. 119 ил.; Кат. Эрмитажа 1914, с. 28; Voss in Thieme-Becker VIII, 1913, S. 95; Кат. Эрмитажа 1916, с. 28; Marangoni 1920, p. 585, 668; Voss 1921, p. 20; Lasareff 1928/29, p. 18, fig. 6; Zucchini 1935, p. 15; Путеводитель ГМИИ 1938, с. 112; Кат. ГМИИ 1948, с. 41; Кат. ГМИИ 1957, с. 74; Кат. Эрмитажа 1958, с. 9, 114; Кат. ГМИИ 1961, с. 102; Всеобщая история искусств 1963, с. 67; Итальянская живопись 1964, с. 209; Путеводитель ГМИИ 1964, с. 115; Виппер 1966, с. 143; Либман 1967, с. 31-32, 46, ил. 38-40; Кат. Эрмитажа 1976, с. 103; Liebmann 1976, р. 47-48; Roli 1977, р. 106-107; Путеводитель ГМИИ 1980, с. 85-86 ил.; Merriman 1980, р. 255-256, № 69 ill.; Vsevolozhskaya 1984, p. 249; Кат. ГМИИ 1986, с. 99; Штелин 1990, II, с. 113, 149 примеч. 42; Crespi 1990, р. 100-101, № 50 ill.; Emiliani 1990, p. 118-119, № 60 ill.; Wolk-Simon 1991, p. 94, fig. 23a; Маркова 1992, с. 308-309 ил.; Путеводитель ГМИИ 1994, с. 133, 135 ил.; Кат. ГМИИ 1995, с. 171 ил.; Guidebook 1995, р. 130-131 ill.; Путеводитель ГМИИ 1998, с. 230; Guidebook 2000, р. 232.
, Маньяско
Высшим достижением бытовой живописи XVIII века стали работы Креспи «Ярмарка в Поджо-а-Кайяно» (около , Флоренция, Уффици), «Ярмарка» (около , Эрмитаж) с изображением многолюдных народных сцен. В них проявился интерес к графике Ж. Калло , знание произведений мастеров Голландии XVII в., работавших в жанре «бамбоччаты» (итал.) русск. . Полотна Креспи были созданы во время его работы во Флоренции, при дворе тосканского герцога Фердинандо Медичи , в коллекции которого было много работ голландских живописцев . Сцены Креспи не описательны, как у голландцев, в них нет гротеска французского гравера , художника интересует общая колористическая звучность костюмов, конкретность в написании отдельных фигур первого плана на фоне несколько размытого фона. Его внимание сконцентрировано на передаче света и тени, как и в работах А. Маньяско , творчество которого Креспи знал и высоко ценил. В этих полотнах Креспи тоже стремится к обстоятельному наблюдению событий, но меньше, чем Маньяско, позволяя себе привносить в реальные события элементы фантазии.
В период 1700-1720-х годов художник писал картины на религиозные сюжеты , портреты , натюрморты , бытовые сцены . В картине «Избиение младенцев» (1706, Флоренция, Уффици) он обращается к живописной традиции Гверчино, использует его световые эффекты и как бы противопоставляет свою индивидуальную манеру модной в первой половине 18-го столетия академической трактовке исторических и религиозных сцен в сентиментальном духе. Бурные движения персонажей переданы с несколько утрированной барочной экспрессией. Окутанные тенью мятущиеся фигуры освещены загадочным зеленоватым светом, словно вспыхивающим в глубине фона и разливающимся серебристыми отсветами по всему пространству холста. Позднее в произведениях на религиозные и мифологические сюжеты вместо барочной эксцентрики появляется большая строгость и убедительность в желании приблизить происходящее к действительности («Св. семейство», Москва, Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина ; «Смерть Иосифа », Эрмитаж; «Св. Иоанн Непомук исповедует королеву Богемии », Турин , Галерея Сабауда).
Самым значительным произведением зрелого художника явилась серия «Семь таинств » (Дрезден , Картинная галерея). Лишь одно из семи полотен цикла («Исповедь») датировано 1712 годом , что позволяет считать, что все они были исполнены приблизительно в этот период. Цикл Креспи - одно из высших достижений барочной живописи 18-го века. И в то же время это совершенно новое искусство, знаменующее конец барочной традиции, нарушающее созданные его приемы отвлеченной трактовки религиозных сцен. Все семь полотен («Исповедь », «Крещение », «Бракосочетание », «Причащение », «Священство », «Миропомазание », «Соборование ») написаны в тёплой красновато-коричневой тональности Рембрандта . Приём резкого освещения привносит в повествование о каждом таинстве определенную эмоциональную ноту. Это придает всем сценам оттенок таинственной сокровенности происходящего и, одновременно, подчёркивает главное в замысле художника, пытающегося рассказать о реальности жизни, заключённой в этих сценах основных этапов краткого земного человеческого бытия .
Влияние живописной манеры Рембрандта, его интереса к глубокой психологической трактовке образа человека проявилось в портретах Креспи. Подобно голландскому мастеру, он тоже часто создавал автопортреты (1708, Флоренция, Уффици; около 1710, Болонья, Национальная Пинакотека ; около , Эрмитаж; 1710, Милан , Брера), изучая распределение света и тени на лице, подчеркивающее его пластическую выразительность и акцентирующее изменчивую внутреннюю духовную жизнь. Тонкая эмоциональность и элементы бытового жанра всегда находятся в гармонии в его «портретах-типах» («Охотник», Болонья, Национальная пинакотека; «Лютнистка» , 1720-е гг., Париж , частное собрание). Гротескные интонации, как вызов парадному барочному портрету, звучат в картинах «Генерал Пальди» (Дрезден, Картинная галерея), «Семья ювелира Заноби» (Болонья, Национальная пинакотека).
Высокое живописное мастерство художника болонской школы проявилось в натюрмортах Креспи. В натюрморте «Две библиотеки» (1720-е, Болонья, Городской музей библиографии), с известным ещё в XVII веке приёмом trompe l’oeil («обманки»), тома трактата по теории музыки и партитуры, освещенные холодным ровным светом, рождают образы неподдельной достоверности и вещественности.
Традиции полного смелого творческого поиска, искреннего искусства Креспи получили развитие в искусстве Италии XVIII-XIX веков на его пути продвижения к веризму . Многие аспекты его антиакадемической манеры были восприняты Дж. Пьяцеттой , П. Лонги , Марко Бенефиалом (итал.) русск. , П. Л. Гецци и др. мастерами Италии. Как яркий и самобытный мастер Креспи был открыт лишь в XX в. До этого он считался одним из подражателей братьев Агостино и Аннибале Карраччи .
Напишите отзыв о статье "Креспи, Джузеппе Мария"
Примечания
Литература
- Jane Turner, The Dictionary of Art . 8, pp. 140-146. New York, Grove, 1996. ISBN 1-884446-00-0
Ссылки
Отрывок, характеризующий Креспи, Джузеппе Мария
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.