Темное царство в произведении островского гроза. «Темное царство» в драме А.Н.Островского «Гроза. "Темное царство" в "Грозе" Островского

3. ПОЛИТИКА ПРЕЗИДЕНТА ГЕРБЕРТА ГУВЕРА И ЕГО РЕСПУБЛИКАНСКОГО КАБИНЕТА

3.1 Первые мероприятия, направленные на борьбу с кризисом (октябрь – декабрь 1929 г.)

С самого начала экономического кризиса, в 1929 г. президент Гувер провел ряд встреч с лидерами делового круга. 5 декабря в Вашингтоне собираются 400 руководителей крупнейших банков и трестов США. Гувер выступает перед ними с 8-миллиардной программой капитального строительства в 1930 г. Правительство берёт на себя строительство на сумму в несколько сот миллионов долларов. Резервные банки обещают с помощью снижения учётной ставки и покупки на рынке ценных бумаг удешевить кредит. Представители промышленников обязуются в целях сохранения покупательной способности не сокращать число рабочих и не снижать заработной платы. Решение конференции, как и политика резервных банков, исходили из теории, гласящей, что промышленные кризисы наступают вследствие недостатка капитала. Гувер считал, что затраты на выполнение его плана будут несравненно меньше и будут использованы гораздо целесообразнее, чем издержки кризиса 1921 г.

С 1930 года печать и члены Конгресса заговорили о безработице как об общенациональной проблеме. Они отвергали все предложения о государственной помощи безработным и тем более введении федеральной системы страхования. Но президент и члены его кабинета, основываясь на идеологии «твёрдого индивидуализма», решительно возражали против использования государства для непосредственного регулирования экономики и социальных отношений. Они отвергали все предложения о государственной помощи безработным и тем более введении федеральной системы страхования. В лучшем случае деятели республиканской администрации соглашались с тем, что в экстраординарных условиях кризиса для помощи безработным могут быть использованы средства муниципалитетов и штатов, обычно же они возлагали эти функции исключительно на частную благотворительность. Вся практическая деятельность республиканского правительства в этой сфере свелась к организации в небольших размерах общественных работ.

В марте 1931 г. Гувер накладывает вето на создание национальной системы помощи безработным. Президент США рекомендует Красному Кресту и филантропическим обществам собрать добровольные пожертвования для помощи нуждающимся.

В аграрном секторе также были предприняты некоторые меры. В 1929 г. было создано Федеральное фермерское управление, которое начало скупку сельскохозяйственных товаров, чтобы не допустить слишком сильного падения цен. За 15 месяцев, с 15 июля 1929 г. по 15 октября 1930 г., управление израсходовало 378 млн. долл. На изъятие с рынка излишков зерна и хлопка. За это время цена бушеля пшеницы снизилась с 1,18 долл. До 61 цента, а фунта хлопка – с 16 до 7 центов. Таким образом правительство пыталось вывести из кризиса аграрный сектор. К середине 1931 г. на правительственных складах скопились огромные запасы пшеницы и хлопка. Операции этой организации принесли немалые выгоды верхушке крупного фермерства и особенно монополистическим посредническим компаниям, в распоряжении которых находились основные запасы продукции. Однако сосредоточение крупных товарных запасов без надежды на выгодный сбыт оказывало крайне неблагоприятное влияние на рынок. Когда же во второй половине 1931 г. фермерское управление прекратило закупки и начало распродажу своих собственных запасов, это привело к полной дезорганизации сельскохозяйственного рынка и к еще большему ухудшению положения основной массы фермерства.

Новый тарифный билль, установивший самые высокие в истории Америки таможенные пошлины, был внесён в Конгресс ещё весной 1929 г., через два месяца после прихода Гувера к власти. В течение года принятие тарифа наталкивалось на непреодолимые препятствия в Сенате. 8 марта 1930 г. президент Гувер обещал, что «кризис исчезнет в течение 60 дней». 1 мая того же года, ссылаясь на телеграфные донесения губернаторов и мэров, Гувер уверял, что кризис уже остался позади. Он просил об одном – одобрить тариф.

В конгрессе появились новые аргументы: «Если высокий тариф хорош в годы «просперити», - почему более высокий тариф не должен быть ещё лучше во время кризиса». Новый тариф, утверждали его сторонники в Конгрессе, забронирует большой внутренний рынок целиком для американских фабрик и заводов. Как только тариф будет применён, колеса промышленности завертятся полным ходом. Почти все европейские государства отправили протесты в Вашингтон. В самой Америке свыше тысячи экономистов подписали коллективный протест. Но протесты не имели эффекта. 17 июня 1930 г. новый тариф, названный тарифом Смута, стал законом. Вслед за США другие страны одна за другой воздвигали запретительные таможенные барьеры. Сократившийся и без того экспорт США начал катастрофически падать. Таможенная стена Смута, окружившая Америку, не вернула «просперити», а, наоборот еще более углубила кризис.

Таким образом, экономическая политика президентства Гувера в первые же месяцы кризиса была далека от принципов политики laissez-faire (невмешательства государства в экономические дела).

В начале 1930 г. наблюдалось некоторое улучшение в производстве и на бирже. Но попытка искусственно оживить экономику с помощью вливания миллиардов долларов в производство мола, однако, в лучшем случае лишь временно смягчить, но отнюдь не ликвидировать кризис. В мае 1930 г. происходит новый крах на бирже. Гувер признаёт свою беспомощность, он кается, что временно отступил от принципа невмешательства правительства в экономику, от философии «американского индивидуализма». Исходя из того, что «экономические болезни нельзя лечить законами», Гувер рекомендует Конгрессу полагаться на великодушие времени.

В течение года, с середины 1930 до середины 1931 г., президент США воздерживается от лечения экономики. Он старается не нарушать естественного хода событий искусственными мероприятиями. Не нужно, по его мнению, мешать организму капиталистической экономики самому бороться с болезнью. Но «болезнь» затягивается, кризис усугубляется, а конца не видно.

3.4 Политика в сфере финансов

На теории недостатка капитала основывалась политика резервных банков, политика удешевления и расширения кредита с помощью снижения учётных ставок. Так поступали резервные банки во время хозяйственных депрессий 1924 и 1927 гг. Так они действовали во время кризиса 1929-1933 гг. В августе 1929 г. учётная ставка Нью-Йоркского резервного банка дошла до 6; в ноябре того же года она понизилась до 4,5, в мае 1930 г. - до 3, в декабре- до 2, а в мае 1931г.- до 1,5. В 1930-1931 гг. политика снижения дисконтного процента ещё больше углубляла кризис. Дисконтный процент достиг небывало низкого в истории резервных банков уровня, а товарные цены не переставали падать

Сам президент Гувер до середины 1931 г. старался выдержать курс, взятый им после первых неудач борьбы с кризисом, курс на невмешательство в естественный ход событий. Он даже не реагировал на крах Банка Соединённых Штатов в конце 1930 г. К началу третьего года кризиса США стали перед угрозой массового банковского краха. В сентябре 1931 г. лопнули 305 банков, а в октябре – 520. Гувер опять приглашает крупнейших банкиров на совещание в Вашингтон. В результате этого совещания в октябре 1931 г. организовалась Национальная кредитная корпорация с капиталом в 500 млн. долл. для спасения от краха промышленных, финансовых, торговых и железнодорожных компаний. В начале 1932 г. национальная кредитная корпорация была заменена Реконструктивной финансовой корпорацией (РФК). Капитал РФК постоянно увеличивался и вскоре дошёл до 3800 млн. долл. РФК было поручено и оказание помощи сельскому хозяйству. Но Гувер направил государственные миллиарды на выручку крупнейших финансовых, страховых и железнодорожных компаний. Наметившееся повальное банкротство банков удалось несколько затормозить.

Стихия кризиса, наконец, разразилась со всей силой в банковской системе.

Спасательная затея РФК завершилась эпидемией банкротств весной 1933 г. В США потерпели крах в 1933 г. – 2700 банков с депозитами в 2875 млн. долл. Как попытка искусственно оживить производство и кредит, сделанная в конце 1929 г. и в начале 1930 г., имела своим последствием обострение кризиса в 1931 г., точно так же искусственное поддержание РФК пошатнувшихся банков в 1932 г. неизбежно должно было закончиться банковской катастрофой в 1933 г.

Этим и закончилась тщетная попытка Гувера воздвигнуть плотину против стихии кризиса.

Деятельность РФК свидетельствовала о том, что в период кризиса 1929 – 1933 гг. в США вновь началось усиление государственно-монополистических тенденций. Однако пока у власти находилась республиканская администрация, эти тенденции обнаруживались лишь эпизодически, а главное, они проявлялись в форме государственного субсидирования, а не в форме непосредственного государственного регулирования. Они не распространялись на сферу социальных отношений.

С самого начала экономического кризиса, в 1929 г. президент Гувер провел ряд деловых встреч с лидерами делового круга. Он убеждал представителей крупного бизнеса не прибегать к узкоэгоистическим мерам, не свертывать производство, не увольнять рабочих и сохранять прежний уровень зарплат. Со своей стороны он добился от лидеров АФТ официального отказа от стачек на период кризиса во имя достижения «национального единства».

Президент и члены его кабинета, основываясь на идеологии «твердого индивидуализма», решительно возражали против использования государства для непосредственного регулирования экономики и социальных отношений. Они отвергали все предложения о государственной помощи безработным и тем более введении федеральной системы страхования. В лучшем случае деятели республиканской администрации соглашались с тем, что в экстраординарных условиях кризиса для помощи безработным могут быть использованы средства муниципалитетов и штатов, обычно же они возлагали эти функции исключительно на частную благотворительность. Вся практическая деятельность республиканского правительства в этой сфере свелась к организации в небольших размерах общественных работ.

Мне кажется, что нельзя так прямолинейно осуждать президента Гувера и его администрацию. Во-первых, мировой экономический кризис был беспрецедентным в истории капиталистического мира. А следствием этого стали два явления: 1) республиканцы сразу не осознали того, что происходило на их глазах, они думали, что это просто временная «заминка» в развитии американского капитализма. Поэтому бороться с этим они пытались старыми методами, методами старых экономических школ (либеральная школа Адама Смита и т.д.). Также сыграли неблаговидную роль стереотипы мышления: с самого детства людям внушали мысль о том, что американская система капитализма будет всегда процветать, что «твердый индивидуализм» - это все для страны. На основе этого республиканцы и говорили: индивидуализм спасет бизнесс и государство. 2) Говорят, что большое видится на расстоянии. И я думаю, что именно на расстоянии, т.е. через какой-то минимальный промежуток времени, можно было в полной мере понять, что же произошло, каковы причины и следствия произошедшего. Поэтому-то Ф. Рузвельту и удалось хотя бы отчасти вывести страну из кризиса, т.к. он мог оценивать ситуацию, чего нельзя было сделать во время самого кризиса. А что у него получилось, это уже зависело от него самого и его личных качеств.

Гувер являлся сторонником индивидуалистического рыночного хозяйства. И республиканское правительство какое-то время не прибегало к государственному регулированию. Однако уже в 1929 г. были приняты срочные меры к активизации ФРС (Федеральная резервная система) и существенному удешевлению кредита, в декабре того же года президент провел через конгресс очередное снижение налогов на доходы корпораций. В июне 1930 г. вступил в силу новый тарифный закон Хоули - Смита, еще раз увеличивший размеры импортных пошлин и ставший поистине апогеем протекционизма. Таким образом, экономическая политика президентства Гувера в первые же месяцы кризиса была далека от принципов политики laissez-faire (невмешательства государства в экономические дела).

Осенью 1931 г. в связи с резким ухудшением хозяйственной конъюнктуры и участившимися крахами крупных банков правительство было вынуждено еще более отступить от канонов «твердого индивидуализма». Г. Гувер выступил с предложением создать Национальную кредитную корпорацию с капиталом в 500 млн. долл., который предполагалось собрать путем добровольных взносов банковских групп. Когда же оказалось, что владельцы крупнейших банков не намерены расходовать средства на помощь своим коллегам, попавшим в беду, на спасение монополий, оказавшихся перед угрозой краха, были брошены крупные государственные средства. В январе 1932 г. конгресс принял закон об основании Реконструктивной финансовой корпорации (РФК). Всего за один год РФК распределила субсидий и займов на 2 млрд. долл.

Деятельность этой организации свидетельствовала о том, что в период кризиса 1929 - 1933 гг. в США вновь началось усиление государственно-монополистических тенденций. Однако пока у власти находилась республиканская администрация, эти тенденции обнаруживались лишь эпизодически, а главное, они проявлялись в форме государственного субсидирования, а не в форме непосредственного государственного регулирования. Они не распространялись на сферу социальных отношений.

В аграрном секторе также были предприняты некоторые меры. В 1929 г. было создано Федеральное фермерское управление, которое начало скупку сельскохозяйственных товаров, чтобы не допустить слишком сильного падения цен. Таким образом правительство пыталось вывести из кризиса аграрный сектор. К середине 1931 г. на правительственных складах скопились огромные запасы пшеницы и хлопка. Операции этой организации принесли немалые выгоды верхушке крупного фермерства и особенно монополистическим посредническим компаниям, в распоряжении которых находились основные запасы продукции. Однако сосредоточение крупных товарных запасов без надежды на выгодный сбыт оказывало крайне неблагоприятное влияние на рынок. Когда же во второй половине 1931 г. фермерское управление прекратило закупки и начало распродажу своих собственных запасов, это привело к полной дезорганизации сельскохозяйственного рынка и к еще большему ухудшению положения основной массы фермерства.

В период кризиса наблюдалось резкое обострение социальной активности людей. Рабочие, фермеры, студенты, женщины, просто неработающая молодежь, афроамериканцы - вот далеко не полный список участников этих движений. Рабочие заявляли о себе путем стачек. Всего за 1930 - 1932 гг. в стране бастовало около 850 тыс. рабочих. После некоторого спада стачечное движение возобновило свою деятельность со второй половины 1933 г.

Еще более интенсивно развивалось в этот период движение безработных. Что интересно, что именно Коммунистическая партия взяла в свои руки организацию масс, хотя в то время она насчитывала не более десятков тыс. членов. За время «великой депрессии» усилились социалистические воззрения людей на волне безработицы, нищеты. Рядовые американцы разочаровывались в капиталистической идеологии, которая пока не смогла помочь им. В июле 1930 г. прошел первый общеамериканский съезд безработных. Съезд создал Национальный совет безработных, который объединил деятельность советов безработных на местах. Летом же 1930 г. Коммунистическая партия предложила законопроект о социальном страховании, получивший название «рабочего билля». Он предусматривал выплату пособий по безработице, старости или болезни в размере средней заработной платы промышленного рабочего. Эти требования нашли отклик у людей, т.к. выражали желания большого количества людей.

Другим важным событием социальных движений стал поход ветеранов первой мировой войны летом 1932 г. Бывшие солдаты потребовали выплаты бонуса, т.е. компенсации за их службу в армии во время военных действий. В июне 1932 г. в Вашингтоне собралось по разным оценкам около 25 тыс. ветеранов и членов их семей. Палата представителей решила удовлетворить их требования. По настоянию президента сенат отверг билль о выплате бонуса. Это всколыхнуло движение ветеранов - они стали требовать еще и введения системы социального страхования. Тогда по приказу Гувера войска разогнали ветеранов. Участников похода разогнали, а их лагерь сожгли.

Наряду с коммунистами в движении безработных приняли участие Социалистическая партия и левая оппозиционная группа в рядах АФТ, оформившаяся в 1929 г. в Конференцию за прогрессивное рабочее действие.

К социальному движению нужно еще добавить активную деятельность фермерства, которое боролось против принудительной распродажи ферм за неуплату долгов и налогов. Это имело место особенно в конце 1932 - начале 1933 г. Активную роль в этой борьбе играла Лига объединенных фермеров, руководимая коммунистами. На Юге с 1931 г. действовал Союз кропперов-издольщиков (арендаторов земли в США, главным образом в южных штатах, в то время среди них было много бывших рабов).

Молодежь проявила также исключительную активность. В основном ее борьба сосредоточилась вокруг закона о молодежи, который был внесен в конгресс, но так и не был принят. Центром молодежного движения стал Конгресс американской молодежи, в котором руководящую роль играл Коммунистический союз молодежи.

В этой обстановке развернулась избирательная кампания 1932 г. Каждая партия хотела притянуть на свою сторону людей. Но республиканцы не предложили что-нибудь существенно новое. В отличие от них, платформа демократической партии содержала в себе программу так называемого «нового курса» и, что немаловажно, обещание отменить «сухой закон», действовавший тогда в США. Поэтому некоторые политические аналитики того времени просто делили республиканцев и демократов на «сухих» и «мокрых». К тому же у демократов было большое поле для критики, что помогло им одержать победу на выборах 1932 г. За Рузвельта проголосовали 22,8 млн. человек, что дало ему 472 выборщика, тогда как Гуверу удалось получить только 15,8 млн. голосов и всего лишь 59 выборщиков. Демократы получили также большинство в обеих палатах конгресса. После 12-летнего перерыва власть снова оказалась в их руках.

(с 1899)

Биография

В 1891 году Гувер поступил в только что основанный Стэнфордский университет , где изучал геологию . Окончил университет в 1895 году.

Горный инженер

После окончания университета Гувер работал в Геологической службе США (USGS). С 1897 года Гувер работал на золотых шахтах в Австралии . В 1899 году женился на Лу Генри, с которой познакомился во время учёбы в университете. В начале 1900-х работал в Китае . В 1901 году Гувер стал одним из совладельцев горнопромышленной компании Bewick, Moreing & Co и руководил её операциями в Австралии.

Вместе с несколькими партнёрами Гувер основал компанию Zinc Corporation (после нескольких слияний вошла в состав Rio Tinto). С 1908 года работал на Кыштымском медеплавильном заводе горным инженером. Создал акционерное общество Кыштымских горных заводов, скупив предприятия у наследников местного южноуральского купца-олигарха Расторгуева . В кыштымском музее до сих пор хранится книга «отчетов», где существует запись о том, что Гуверу принадлежала часть акций предприятия. После Октябрьской революции вся российская промышленность была национализирована, и Гуверу пришлось расстаться с любимыми кыштымскими заводами.

Первая мировая война

В 1919 году Гувер пожертвовал крупную сумму Стэнфордскому университету, на создание библиотеки и архива материалов, посвящённых первой мировой войне, которые стали основой учреждённого впоследствии . Архив стал одним из крупнейших хранилищ исторических материалов по революции 1917 года и русской эмиграции .

В 1918-1923 годах Гувер возглавлял Американскую администрацию помощи (ARA), оказывавшую продовольственную помощь европейским странам, в том числе Белой и Советской России.

В 1919 году АРА поставляла продовольствие антибольшевистской Северо-Западной армии . 16 июля 1919 г. Гувер подписал с представителем СЗА генералом Э. Гермониусом договор о снабжении Северо-Западной армии, по которому американская сторона обязалась поставить 18147 тонн пшеничной муки, 58 тонн зерновой муки, 985 тонн бобов и гороха, 1548 тонн сгущеного и стерилизованного молока, 1501 тонну свиного сала, 834 тонн суррогата свиного сала. В оплату этих поставок представители Русского политического совещания подписали обязательства на сумму 8,75 млн долларов, ещё 5 млн финских марок (308 242 долл.) заплатил Юденич .

Министр торговли

В 1921 году Гувер был назначен министром торговли США президентом Гардингом . На этом посту Гувер многое сделал для развития сотрудничества между правительством США и компаниями, увеличения международной торговли, развития новых технологий. В 1927 году отвечал за ликвидацию последствий катастрофического наводнения на Миссисипи .

В честь Герберта Гувера назван астероид (932) Гуверия , открытый в 1920 году австрийским астрономом Иоганном Пализой . Название было предложено учёным советом Венского университета в связи с помощью и поддержкой, которую оказал Гувер Австрии после Первой мировой войны.

Награды

См. также

Напишите отзыв о статье "Гувер, Герберт"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гувер, Герберт

Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!