Есаул Горобец праздновал некогда в Киеве свадьбу сына. Съехалось множество народу, и в числе прочих названый брат есаула Данило Бурульбаш с молодой женой Катериною и годовалым сыном. Отец Катерины, вернувшийся после двадцатилетней отлучки, не приехал с ними. Всё плясало, когда вынес есаул две иконы благословить молодых. Тут открылся в толпе колдун и исчез, устрашившись образов. Возвращается ночью Днепром Данило с домочадцами на хутор. Испугана Катерина, но не колдуна опасается муж её, а ляхов, что собираются отрезать путь к запорожцам, о том и думает, проплывая мимо старого колдунова замка и кладбища с костями его дедов. Однако ж на кладбище шатаются кресты и, один другого страшнее, являются мертвецы, тянущие кости свои к самому месяцу. Утешая пробудившегося сына, добирается до хаты пан Данило. Невелика его хата, не поместительна и для семейства его и для десяти отборных молодцов. Наутро меж Данилою и хмурым, вздорным тестем возникла ссора. Дошло до сабель, а там и до мушкетов. Ранен Данило, но, кабы не мольбы и упреки Катерины, кстати помянувшей малого сына, и дальше бы дрался он. Козаки примиряются. Катерина рассказывает мужу смутный сон свой, будто отец её и есть страшный колдун, а Данило бранит бусурманские привычки тестя, подозревая в нём нехристя, однако ж более волнуют его ляхи, о коих вновь предупреждал его Горобец. Во время обеда тесть брезгает и галушками, и свининой, и горилкою. К вечеру Данило уходит разведать вокруг старого замка. Забравшись на дуб, чтоб взглянуть в окошко, он видит колдовскую комнату с чудным оружием по стенам и мелькающими нетопырями. Вошедший тесть принимается ворожить, и облик его меняется: он колдун в поганом турецком облачении. Он вызывает душу Катерины, грозит ей и требует, чтоб Катерина полюбила его. Не уступает душа, и, потрясённый открывшимся, Данило возвращается домой, будит Катерину и рассказывает ей всё. Катерина отрекается от отца. В подвале Данилы, в железных цепях сидит колдун, горит бесовский его замок; не за колдовство, а за сговор с ляхами назавтра ждет его казнь. Но, обещая начать праведную жизнь, удалиться в пещеры, постом и молитвою умилостивить Бога, просит колдун Катерину отпустить его и спасти тем его душу. Страшась своего поступка, выпускает его Катерина, но скрывает правду от мужа. Чуя гибель свою, просит жену опечаленный Данило беречь сына. Как и предвиделось, несметною тучей набегают ляхи, зажигают хаты и угоняют скот. Храбро бьётся Данило, но пуля показавшегося на горе колдуна настигает его. Неутешна Катерина. Горобец скачет на помощь. Разбиты ляхи, бушует чудный Днепр. Бесстрашно правя челном, приплывает к своим развалинам колдун. В землянке творит он заклинания, но не душа Катерины является ему, а кто-то незваный; хоть не страшен он, а наводит ужас. Катерина, живя у Горобца, видит прежние сны и трепещет за сына. Пробудившись в хате, окруженной недремлющими стражами, она обнаруживает его мертвым и сходит с ума. Меж тем с Запада скачет исполинский всадник с младенцем, на вороном коне. Глаза его закрыты. Он въехал на Карпаты и здесь остановился. Безумная Катерина всюду ищет отца своего, чтоб убить его. Приезжает некий гость, спросив Данилу, оплакивает его, хочет видеть Катерину, говорит с ней долго о муже и, кажется, вводит ее в разум. Но когда заговаривает о том, что Данило в случае смерти просил его взять себе Катерину, она узнает отца и кидается к нему с ножом. Колдун убивает дочь свою. За Киевом же «показалось неслыханное чудо»: «вдруг стало видимо далеко во все концы света» - и Крым, и болотный Сиваш, и земля Галичская, и Карпатские горы с исполинским всадником на вершинах. Колдун, бывший среди народа, в страхе бежит, ибо узнал во всаднике незваное лицо, явившееся ему во время ворожбы. Ночные ужасы преследуют колдуна, и он поворачивает к Киеву, к
I Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобець празднует свадьбу своего сына. Наехало много людей к есаулу в гости. В старину любили хорошенько поесть, еще лучше любили попить, а еще лучше любили повеселиться. Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином. Приехал и названый брат есаула, Данило Бурульбаш, с другого берега Днепра, где, промеж двумя горами, был его хутор, с молодою женою Катериною и с годовым сыном. Дивилися гости белому лицу пани Катерины, черным, как немецкий бархат, бровям, нарядной сукне и исподнице из голубого полутабенеку, сапогам с серебряными подковами; но еще больше дивились тому, что не приехал вместе с нею старый отец. Всего только год жил он на Заднепровье, а двадцать один пропадал без вести и воротился к дочке своей, когда уже та вышла замуж и родила сына. Он, верно, много нарассказал бы дивного. Да как и не рассказать, бывши так долго в чужой земле! Там все не так: и люди не те, и церквей Христовых нет... Но он не приехал. Гостям поднесли варенуху с изюмом и сливами и на немалом блюде коровай. Музыканты принялись за исподку его, спеченную вместе с деньгами, и, на время притихнув, положили возле себя цимбалы, скрыпки и бубны. Между тем молодицы и дивчата, утершись шитыми платками, выступали снова из рядов своих; а парубки, схватившись в боки, гордо озираясь на стороны, готовы были понестись им навстречу, -- как старый есаул вынес две иконы благословить молодых. Те иконы достались ему от честного схимника, старца Варфоломея. Не богата на них утварь, не горит ни серебро, ни золото, но никакая нечистая сила не посмеет прикоснуться к тому, у кого они в доме. Приподняв иконы вверх, есаул готовился сказать короткую молитву... как вдруг закричали, перепугавшись, игравшие на земле дети; а вслед за ними попятился народ, и все показывали со страхом пальцами на стоявшего посреди их козака. Кто он таков -- никто не знал. Но уже он протанцевал на славу козачка и уже успел насмешить обступившую его толпу. Когда же есаул поднял иконы, вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих, запрыгали зеленые очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал козак -- старик. -- Это он! это он! -- кричали в толпе, тесно прижимаясь друг к другу. -- Колдун показался снова! -- кричали матери, хватая на руки детей своих. Величаво и сановито выступил вперед есаул и сказал громким голосом, выставив против него иконы: -- Пропади, образ сатаны, тут тебе нет места! -- И, зашипев и щелкнув, как волк, зубами, пропал чудный старик. Пошли, пошли и зашумели, как море в непогоду,толки и речи между народом. -- Что это за колдун? -- спрашивали молодые и небывалые люди. -- Беда будет! -- говорили старые, крутя головами. И везде, по всему широкому подворью есаула, стали собираться в кучки и слушать истории про чудного колдуна. Но все почти говорили разно, и наверно никто не мог рассказать про него. На двор выкатили бочку меду и не мало поставили ведер грецкого вина. Все повеселело снова. Музыканты грянули; дивчата, молодицы, лихое козачество в ярких жупанах понеслись. Девяностолетнее и столетнее старье, подгуляв, пустилось и себе приплясывать, поминая недаром пропавшие годы. Пировали до поздней ночи, и шоровали так, как теперь уже не пируют. Стали гости расходиться, но мало побрело восвояси: много осталось ночевать у есаула на широком дворе; а еще больше козачества заснуло само, непрошеное, под лавками, на полу, возле коня, близ хлева; где пошатнулась с хмеля козацкая голова, там и лежит и храпит на весь Киев. II Тихо светит по всему миру: то месяц показался из-за горы. Будто дамасскою дорого"ю и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен. Посереди Днепра плыл дуб. Сидят впереди два хлопца; черные козацкие шапки набекрень, и под веслами, как будто от огнива огонь, летят брызги во все стороны. Отчего не поют козаки? Не говорят ни о том, как уже ходят по Украйне ксендзы и перекрещивают козацкий народ в католиков; ни о том, как два дни билась при Соленом озере орда. Как им петь, как говорить про лихие дела: пан их Данило призадумался, и рукав кармазинного жупана опустился из дуба и черпает воду; пани их Катерина тихо колышет дитя и не сводит с него очей, а на незастланную полотном нарядную сукню серою пылью валится вода. Любо глянуть с середины Днепра на высокие горы, на широкие луга, на зеленые леса! Горы те -- не горы: подошвы у них нет, внизу их как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое небо. Те луга -- не луга: то зеленый пояс, перепоясавший посередине круглое небо, и в верхней половине и в нижней половине прогуливается месяц. Не глядит пан Данило по сторонам, глядит он на молодую жену свою. -- Что, моя молодая жена, моя золотая Катерина, вдалася в печаль? -- Я не в печаль вдалася, пан мой Данило! Меня устрашили чудные рассказы про колдуна. Говорят, что он родился таким страшным... и никто из детей сызмала не хотел играть с ним. Слушай, пан Данило, как страшно говорят: что будто ему все чудилось, что все смеются над ним. Встретится ли под темный вечер с каким-нибудь человеком, и ему тотчас показывалось, что он открывает рот и выскаливает зубы. И на другой день находили мертвым того человека. Мне чудно, мне страшно было, когда я слушала эти рассказы, -- говорила Катерина, вынимая платок и вытирая им лицо спавшего на руках дитяти. На платке были вышиты ею красным шелком листья и ягоды. Пан Данило ни слова и стал поглядывать на темную сторону, где далеко из-за леса чернел земляной вал, из-за вала подымался старый замок. Над бровями разом вырезались три морщины; левая рука гладила молодецкие усы. -- Не так еще страшно, что колдун, -- говорил он, -- как страшно то, что он недобрый гость. Что ему за блажь пришла притащиться сюда? Я слышал, что хотят ляхи строить какую-то крепость, чтобы перерезать нам дорогу к запорожцам. Пусть это правда... Я разметаю чертовское гнездо, если только пронесется слух, что у него какой-нибудь притон. Я сожгу старого колдуна, так что и воронам нечего будет расклевать. Однако ж, думаю, он не без золота и всякого добра. Вот где живет этот дьявол! Если у него водится золото... Мы сейчас будем плыть мимо крестов -- это кладбище! тут гниют его нечистые деды. Говорят, они все готовы были себя продать за денежку сатане с душою и ободранными жупанами. Если ж у него точно есть золото, то мешкать нечего теперь: не всегда на войне можно добыть... -- Знаю, что затеваешь ты. Ничего не предвещает доброго мне встреча с ним. Но ты так тяжело дышишь, так сурово глядишь, очи твои так угрюмо надвинулись бровями!.. -- Молчи, баба! -- с сердцем сказал Данило. -- С вами кто свяжется, сам станет бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! -- Тут оборотился он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу, стал перекладывать ее в люльку своего пана. -- Пугает меня колдуном! -- продолжал пан Данило. -- Козак, слава богу, ни чертей, ни ксендзов не боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена -- люлька да острая сабля! Катерина замолчала, потупивши очи в сонную воду; а ветер дергал воду рябью, и весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи. Дуб повернул и стал держаться лесистого берега. На берегу виднелось кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ни калина не растет меж ними, ни трава не зеленеет, только месяц греет их с небесной вышины. -- Слышите ли, хлопцы, крики? Кто-то зовет нас на помощь! -- сказал пан Данило, оборотясь к гребцам своим. -- Мы слышим крики, и кажется, с той стороны, -- разом сказали хлопцы, указывая на кладбище. Но все стихло. Лодка поворотила и стала огибать выдавшийся берег. Вдруг гребцы опустили весла и недвижно уставили очи. Остановился и пан Данило: страх и холод прорезался в козацкие жилы. Крест на могиле зашатался, и тихо поднялся из нее высохший мертвец. Борода до пояса; на пальцах когти длинные, еще длиннее самих пальцев. Тихо поднял он руки вверх. Лицо все задрожало у него и покривилось. Страшную муку, видно, терпел он. "Душно мне! душно!" -- простонал он диким, нечеловечьим голосом. Голос его, будто нож, царапал сердце, и мертвец вдруг ушел под землю. Зашатался другой крест, и опять вышел мертвец, еще страшнее, еще выше прежнего; весь зарос, борода по колена и еще длиннее костяные когти. Еще диче закричал он: "Душно мне!" -- и ушел под землю. Пошатнулся третий крест, поднялся третий мертвец. Казалось, одни только кости поднялись высоко над землею. Борода по самые пяты; пальцы с длинными когтями вонзились в землю. Страшно протянул он руки вверх, как будто хотел достать месяца, и закричал так, как будто кто-нибудь стал пилить его желтые кости... Дитя, спавшее на руках у Катерины, вскрикнуло и пробудилось. Сама пани вскрикнула. Гребцы пороняли шапки в Днепр. Сам пан вздрогнул. Все вдруг пропало, как будто не бывало; однако ж долго хлопцы не брались за весла. Заботливо поглядел Бурульбаш на молодую жену, которая в испуге качала на руках кричавшее дитя, прижал ее к сердцу и поцеловал в лоб. -- Не пугайся, Катерина! Гляди: ничего нет! -- говорил он, указывая по сторонам. -- Это колдун хочет устрашить людей, чтобы никто не добрался до нечистого гнезда его. Баб только одних он напугает этим! дай сюда на руки мне сына! -- При сем слове поднял пан Данило своего сына вверх и поднес к губам. -- Что, Иван, ты не боишься колдунов? "Нет, говори, тятя, я козак". Полно же, перестань плакать! домой приедем! Приедем домой -- мать накормит кашей, положит тебя спать в люльку, запоет: Люли, люли, люли! Люли, сынку, люли! Да вырастай, вырастай в забаву! Козачеству на славу, Вороженькам в расправу! Слушай, Катерина, мне кажется, что отец твой не хочет жить в ладу с нами. Приехал угрюмый, суровый, как будто сердится... Ну, недоволен, зачем и приезжать. Не хотел выпить за козацкую волю! не покачал на руках дитяти! Сперва было я ему хотел поверить все, что лежит на сердце, да не берет что-то, и речь заикнулась. Нет, у него не козацкое сердце! Козацкие сердца, когда встретятся где, как не выбьются из груди друг другу навстречу! Что, мои любые хлопцы, скоро берег? Ну, шапки я вам дам новые. Тебе, Стецько, дам выложенную бархатом и золотом. Я ее снял вместе с головою у татарина. Весь его снаряд достался мне; одну только его душу я выпустил на волю. Ну, причаливай! Вот, Иван, мы и приехали, а ты все плачешь! Возьми его, Катерина! Все вышли. Из-за горы показалась соломенная кровля: то дедовские хоромы пана Данила. За ними еще гора, а там уже и поле, а там хоть сто верст пройди, не сыщешь ни одного козака. III Хутор пана Данила между двумя горами, в узкой долине, сбегающей к Днепру. Невысокие у него хоромы: хата на вид как и у простых козаков, и в ней одна светлица; но есть где поместиться там и ему, и жене его, и старой прислужнице, и десяти отборным молодцам. Вокруг стен вверху идут дубовые полки. Густо на них стоят миски, горшки для трапезы. Есть меж ними и кубки серебряные, и чарки, оправленные в золото, дарственные и добытые на войне. Ниже висят дорогие мушкеты, сабли, пищали, копья. Волею и неволею перешли они от татар, турок и ляхов; немало зато и вызубрены. Глядя на них, пан Данило как будто по значкам припоминал свои схватки. Под стеною, внизу, дубовые гладкие вытесанные лавки. Возле них, перед лежанкою, висит на веревках, продетых в кольцо, привинченное к потолку, люлька. Во всей светлице пол гладко убитый и смазанный глиною. На лавках спит с женою пан Данило. На лежанке старая прислужница. В люльке тешится и убаюкивается малое дитя. На полу покотом ночуют молодцы. Но козаку лучше спать на гладкой земле при вольном небе; ему не пуховик и не перина нужна; он мостит себе под голову свежее сено и вольно протягивается на траве. Ему весело, проснувшись середи ночи, взглянуть на высокое, засеянное звездами небо и вздрогнуть от ночного холода, принесшего свежесть козацким косточкам. Потягиваясь и бормоча сквозь сон, закуривает он люльку и закутывается крепче в теплый кожух. Не рано проснулся Бурульбаш после вчерашнего веселья и, проснувшись, сел в углу на лавке и начал наточивать новую, вымененную им, турецкую саблю; а пани Катерина принялась вышивать золотом шелковый рушник. Вдруг вошел Катеринин отец, рассержен, нахмурен, с заморскою люлькою в зубах, приступил к дочке и сурово стал выспрашивать ее: что за причина тому, что так поздно воротилась она домой. -- Про эти дела, тесть, не ее, а меня спрашивать! Не жена, а муж отвечает. У нас уже так водится, не погневайся! -- говорил Данило, не оставляя своего дела. -- Может, в иных неверных землях этого не бывает -- я не знаю. Краска выступила на суровом лице тестя и очи дико блеснули. -- Кому ж, как не отцу, смотреть за своею дочкой! -- бормотал он про себя. -- Ну, я тебя спрашиваю: где таскался до поздней ночи? -- А вот это дело, дорогой тесть! На это я тебе скажу, что я давно уже вышел из тех, которых бабы пеленают. Знаю, как сидеть на коне. Умею держать в руках и саблю острую. Еще кое-что умею... Умею никому и ответа не давать в том, что делаю. -- Я вижу, Данило, я знаю, ты желаешь ссоры! Кто скрывается, у того, верно, на уме недоброе дело. -- Думай себе что хочешь, -- сказал Данило, -- думаю и я себе. Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру православную и отчизну, -- не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов даже не похожи: не заглянут в божию церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются. -- Э, козак! знаешь ли ты... я плохо стреляю: всего за сто сажен пуля моя пронизывает сердце. Я и рублюсь незавидно: от человека остаются куски мельче круп, из которых варят кашу. -- Я готов, -- сказал пан Данило, бойко перекрестивши воздух саблею, как будто знал, на что ее выточил. -- Данило! -- закричала громко Катерина, ухвативши его за руку и повиснув на ней. -- Вспомни, безумный, погляди, на кого ты подымаешь руку! Батько, твои волосы белы, как снег, а ты разгорелся, как неразумный хлопец! -- Жена! -- крикнул грозно пан Данило, -- ты знаешь, я не люблю этого. Ведай свое бабье дело! Сабли страшно звукнули; железо рубило железо, и искрами, будто пылью, обсыпали себя козаки. С плачем ушла Катерина в особую светлицу, кинулась в постель и закрыла уши, чтобы не слышать сабельных ударов. Но не так худо бились козаки, чтобы можно было заглушить их удары. Сердце ее хотело разорваться на части. По всему ее телу слыхала она, как проходили звуки: тук, тук. "Нет, не вытерплю, не вытерплю... Может, уже алая кровь бьет ключом из белого тела. Может, теперь изнемогает мой милый; а я лежу здесь!" И вся бледная, едва переводя дух, вошла в хату. Ровно и страшно бились казаки. Ни тот, ни другой не одолевает. Вот наступает Катеринин отец -- подается пан Данило. Наступает пан Данило -- подается суровый отец, и опять наравне. Кипят. Размахнулись... ух! сабли звенят... и, гремя, отлетели в сторону клинки. -- Благодарю тебя, боже! -- сказала Катерина и вскрикнула снова, когда увидела, что козаки взялись за мушкеты. Поправили кремни, взвели курки. Выстрелил пан Данило -- не попал. Нацелился отец... Он стар; он видит не так зорко, как молодой, однако ж не дрожит его рука. Выстрел загремел... Пошатнулся пан Данило. Алая кровь выкрасила левый рукав козацкого жупана. -- Нет! -- закричал он, -- я не продам так дешево себя. Не левая рука, а правая атаман. Висит у меня на стене турецкий пистолет; еще ни разу во всю жизнь не изменял он мне. Слезай с стены, старый товарищ! покажи другу услугу! -- Данило протянул руку. -- Данило! -- закричала в отчаянии, схвативши его за руки и бросившись ему в ноги, Катерина. -- Не за себя молю. Мне один конец: та недостойная жена, которая живет после своего мужа; Днепр, холодный Днепр будет мне могилою... Но погляди на сына, Данило, погляди на сына! Кто пригреет бедное дитя? Кто приголубит его? Кто выучит его летать на вороном коне, биться за волю и веру, пить и гулять по-козацки? Пропадай, сын мой, пропадай! Тебя не хочет знать отец твой! Гляди, как он отворачивает лицо свое. О! я теперь знаю тебя! ты зверь, а не человек! у тебя волчье сердце, а душа лукавой гадины. Я думала, что у тебя капля жалости есть, что в твоем каменном теле человечье чувство горит. Безумно же я обманулась. Тебе это радость принесет. Твои кости станут танцевать в гробе с веселья, когда услышат, как нечестивые звери ляхи кинут в пламя твоего сына, когда сын твой будет кричать под ножами и окропом. О, я знаю тебя! Ты рад бы из гроба встать и раздувать шапкою огонь, взвихрившийся под ним! -- Постой, Катерина! ступай, мой ненаглядный Иван, я поцелую тебя! Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатною шапочкою на голове, с острою саблею в руке. Дай, отец, руку! Забудем бывшее между нами. Что сделал перед тобою неправого -- винюсь. Что же ты не даешь руки? -- говорил Данило отцу Катерины, который стоял на одном месте, не выражая на лице своем ни гнева, ни примирения. -- Отец! -- вскричала Катерина, обняв и поцеловав его. -- Не будь неумолим, прости Данила: он не огорчит больше тебя! -- Для тебя только, моя дочь, прощаю! -- отвечал он, поцеловав ее и блеснув странно очами. Катерина немного вздрогнула: чуден показался ей и поцелуй, и странный блеск очей. Она облокотилась на стол, на котором перевязывал раненую свою руку пан Данило, передумывая, что худо и не по-козацки сделал, просивши прощения, не будучи ни в чем виноват. IV Блеснул день, но не солнечный: небо хмурилось и тонкий дождь сеялся на поля, на леса, на широкий Днепр. Проснулась пани Катерина, но не радостна: очи заплаканы, и вся она смутна и неспокойна. -- Муж мой милый, муж дорогой, чудный мне сон снился! -- Какой сон, моя любая пани Катерина? -- Снилось мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, -- снилось мне, что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу тебя, не верь сну. Таких глупостей не привидится! Будто я стояла перед ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его стонали мои жилы. Если бы ты слышал, что он говорил... -- Что же он говорил, моя золотая Катерина? -- Говорил: "Ты посмотри на меня, Катерина, я хорош! Люди напрасно говорят, что я дурен. Я буду тебе славным мужем. Посмотри, как я поглядываю очами!" Тут навел он на меня огненные очи, я вскрикнула и пробудилась. -- Да, сны много говорят правды. Однако ж знаешь ли ты, что за горою не так спокойно? Чуть ли не ляхи стали выглядывать снова. Мне Горобець прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно только он заботится; я и без того не сплю. Хлопцы мои в эту ночь срубили двенадцать засеков. Посполитство будем угощать свинцовыми сливами, а шляхтичи потанцуют и от батогов. -- А отец знает об этом? -- Сидит у меня на шее твой отец! я до сих пор разгадать его не могу. Много, верно, он грехов наделал в чужой земле. Что ж, в самом деле, за причина: живет около месяца и хоть бы раз развеселился, как добрый козак! Не захотел выпить меду! слышишь, Катерина, не захотел меду выпить, который я вытрусил у крестовских жидов. Эй, хлопец!-- крикнул пан Данило. -- Беги, малый, в погреб да принеси жидовского меду! Горелки даже не пьет! экая пропасть! Мне кажется, пани Катерина, что он и в господа Христа не верует. А? как тебе кажется? -- Бог знает что говоришь ты, пан Данило! -- Чудно, пани! -- продолжал Данило, принимая глиняную кружку от козака, -- поганые католики даже падки до водки; одни только турки не пьют. Что, Стецько, много хлебнул меду в подвале? -- Попробовал только, пан! -- Лжешь, собачий сын! вишь, как мухи напали на усы! Я по глазам вижу, что хватил с полведра. Эх, козаки! что за лихой народ! все готов товарищу, а хмельное высушит сам. Я, пани Катерина, что-то давно уже был пьян. А? -- Вот давно! а в прошедший... -- Не бойся, не бойся, больше кружки не выпью! А вот и турецкий игумен влазит в дверь! -- проговорил он сквозь зубы, увидя нагнувшегося, чтоб войти в дверь, тестя. -- А что ж это, моя дочь! -- сказал отец, снимая с головы шапку и поправив пояс, на котором висела сабля с чудными каменьями, -- солнце уже высоко, а у тебя обед не готов. -- Готов обед, пан отец, сейчас поставим! Вынимай горшок с галушками! -- сказала пани Катерина старой прислужнице, обтиравшей деревянную посуду. -- Постой, лучше я сама выну, -- продолжала Катерина, -- а ты позови хлопцев. Все сели на полу в кружок: против покута пан отец, по левую руку пан Данило, по правую руку пани Катерина и десять наивернейших молодцов в синих и желтых жупанах. -- Не люблю я этих галушек! -- сказал пан отец, немного поевши и положивши ложку, -- никакого вкуса нет! "Знаю, что тебе лучше жидовская лапша", -- подумал про себя Данило. -- Отчего же, тесть, -- продолжал он вслух, -- ты говоришь, что вкуса нет в галушках? Худо сделаны, что ли? Моя Катерина так делает галушки, что и гетьману редко достается есть такие. А брезгать ими нечего. Это христианское кушанье! Все святые люди и угодники божии едали галушки. Ни слова отец; замолчал и пан Данило. Подали жареного кабана с капустою и сливами. -- Я не люблю свинины! -- сказал Катеринин отец, выгребая ложкою капусту. -- Для чего же не любить свинины? -- сказал Данило. -- Одни турки и жиды не едят свинины. Еще суровее нахмурился отец. Только одну лемишку с молоком и ел старый отец и потянул вместо водки из фляжки, бывшей у него в пазухе, какую-то черную воду. Пообедавши, заснул Данило молодецким сном и проснулся только около вечера. Сел и стал писать листы в козацкое войско; а пани Катерина начала качать ногою люльку, сидя на лежанке. Сидит пан Данило, глядит левым глазом на писание, а правым в окошко. А из окошка далеко блестят горы и Днепр. За Днепром синеют леса. Мелькает сверху прояснившееся ночное небо. Но не далеким небом и не синим лесом любуется пан Данило: глядит он на выдавшийся мыс, на котором чернел старый замок. Ему почудилось, будто блеснуло в замке огнем узенькое окошко. Но все тихо. Это, верно, показалось ему. Слышно только, как глухо шумит внизу Днепр и с трех сторон, один за другим, отдаются удары мгновенно пробудившихся волн. Он не бунтует. Он, как старик, ворчит и ропщет; ему все не мило; все переменилось около него; тихо враждует он с прибережными горами, лесами, лугами и несет на них жалобу в Черное море. Вот по широкому Днепру зачернела лодка, и в замке снова как будто блеснуло что-то. Потихоньку свистнул Данило, и выбежал на свист верный хлопец. -- Бери, Стецько, с собою скорее острую саблю да винтовку да ступай за мною! -- Ты идешь? -- спросила пани Катерина. -- Иду, жена. Нужно обсмотреть все места, все ли в порядке. -- Мне, однако ж, страшно оставаться одной. Меня сон так и клонит. Что, если мне приснится то же самое? я даже не уверена, точно ли то сон был, -- так это происходило живо. -- С тобою старуха остается; а в сенях и на дворе спят козаки! -- Старуха спит уже, а козакам что-то не верится. Слушай, пан Данило, замкни меня в комнате, а ключ возьми с собою. Мне тогда не так будет страшно; а козаки пусть лягут перед дверями. -- Пусть будет так! -- сказал Данило, стирая пыль с винтовки и сыпля на полку порох. Верный Стецько уже стоял одетый во всей козацкой сбруе. Данило надел смушевую шапку, закрыл окошко, задвинул засовами дверь, замкнул и вышел потихоньку из двора, промеж спавшими своими козаками, в горы. Небо почти все прочистилось. Свежий ветер чуть-чуть навевал с Днепра. Если бы не слышно было издали стенания чайки, то все бы казалось онемевшим. Но вот почудился шорох... Бурульбаш с верным слугою тихо спрятался за терновник, прикрывавший срубленный засек. Кто-то в красном жупане, с двумя пистолетами, с саблею при боку, спускался с горы. -- Это тесть! -- проговорил пан Данило, разглядывая его из-за куста. -- Зачем и куда ему идти в эту пору? Стецько! не зевай, смотри в оба глаза, куда возьмет дорогу пан отец. -- Человек в красном жупане сошел на самый берег и поворотил к выдавшемуся мысу. -- А! вот куда! -- сказал пан Данило. -- Что, Стецько, ведь он как раз потащился к колдуну в дупло. -- Да, верно, не в другое место, пан Данило! иначе мы бы видели его на другой стороне. Но он пропал около замка. -- Постой же, вылезем, а потом пойдем по следам. Тут чтонибудь да кроется. Нет, Катерина, я говорил тебе, что отец твой недобрый человек; не так он и делал все, как православный. Уже мелькнули пан Данило и его верный хлопец на выдавшемся берегу. Вот уже их и не видно. Непробудный лес, окружавший замок, спрятал их. Верхнее окошко тихо засветилось. Внизу стоят козаки и думают, как бы влезть им. Ни ворот, ни дверей не видно. Со двора, верно, есть ход; но как войти туда? Издали слышно, как гремят цепи и бегают собаки. -- Что я думаю долго! -- сказал пан Данило, увидя перед окном высокий дуб. -- Стой тут, малый! я полезу на дуб; с него прямо можно глядеть в окошко. Тут снял он с себя пояс, бросил вниз саблю, чтоб не звенела, и, ухватясь за ветви, поднялся вверх. Окошко все еще светилось. Присевши на сук, возле самого окна уцепился он рукою за дерево и глядит: в комнате и свечи нет, а светит. По стенам чудпые знаки. Висит оружие, но все странное: такого не носят ни турки, ни крымцы, ни ляхи, ни христиане, ни славный народ шведский. Под потолком взад и вперед мелькают нетопыри, и тень от них мелькает по стенам, по дверям, по помосту. Вот отворилась без скрыпа дверь. Входит кто-то в красном жупане и прямо к столу, накрытому белою скатертью. "Это он, это тесть!" Пан Данило опустился немного ниже и прижался крепче к дереву. Но ему некогда глядеть, смотрит ли кто в окошко или нет. Он пришел пасмурен, не в духе, сдернул со стола скатерть -- и вдруг по всей комнате тихо разлился прозрачно-голубой свет. Только не смешавшиеся волны прежнего бледно-золотого переливались, ныряли, словно в голубом море, и тянулись слоями, будто на мраморе. Тут поставил он на стон горшок и начал кидать в него какие-то травы. Пан Данило стал вглядываться и не заметил уже на нем красного жупана; вместо того показались на нем широкие шаровары, какие носят турки; за поясом пистолеты; на голове какая-то чудная шапка, исписанная вся не русскою и не польскою грамотшю. Глянул в лицо -- и лицо стало переменяться: нос вытянулся и повиснул над губами; рот в минуту раздался до ушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, -- и стал перед ним тот самый колдун, который показался на свадьбе у есаула. "Правдив сон твой, Катерина!" -- подумал Бурульбаш. Колдун стал прохаживаться вокруг стола, знаки стали быстрее переменяться на стене, а нетопыри залетали сильнее вниз и вверх, взад и вперед. Голубой свет становился реже, реже и совсем как будто потухнул. И светлица осветилась уже тонким розовым светом. Казалось, с тихим звоном разливался чудный свет по всем углам, и вдруг пропал, и стала тьма. Слышался только шум, будто ветер в тихий час вечера наигрывал, кружась по водному зеркалу, нагибая еще ниже в воду серебряные ивы. И чудится пану Даниле, что в светлице блестит месяц, ходят звезды, неясно мелькает темно-синее небо, и холод ночного воздуха пахнул даже ему в лицо. И чудится пану Даниле (тут он стал щупать себя за усы, не спит ли), что уже не небо в светлице, а его собственная опочивальня: висят на стене его татарские и турецкие сабли; около стен полки, на полках домашняя посуда и утварь; на столе хлеб и соль; висит люлька... но вместо образов выглядывают страшные лица; на лежанке... но сгустившийся туман покрыл все, и стало опять темно. И опять с чудным звоном осветилась вся светлица розовым светом, и опять стоит колдун неподвижно в чудной чалме своей. Звуки стали сильнее и гуще, тонкий розовый свет становился ярче, и что-то белое, как будто облако, веяло посреди хаты; и чудится пану Даниле, что облако то не облако, что то стоит женщина; только из чего она: из воздуха, что ли, выткана? Отчего же она стоит и земли не трогает, и не опершись ни на что, и сквозь нее просвечивает розовый свет, и мелькают на стене знаки? Вот она как-то пошевелила прозрачною головою своею: тихо светятся ее бледно-голубые очи; волосы вьются и падают по плечам ее, будто светло-серый туман; губы бледно алеют, будто сквозь бело-прозрачное утреннее небо льется едва приметный алый свет зари; брови слабо темнеют... Ах! это Катерина! Тут почувствовал Данило, что члены у него оковались; он силился говорить, но губы шевелились без звука. Неподвижно стоял колдун на своем месте. -- Где ты была? -- спросил он, и стоявшая перед ним затрепетала. -- О! зачем ты меня вызвал? -- тихо простонала она. -- Мне было так радостно. Я была в том самом месте, где родилась и прожила пятнадцать лет. О, как хорошо там! Как зелен и душист тот луг, где я играла в детстве: и полевые цветочки те же, и хата наша, и огород! О, как обняла меня добрая мать моя! Какая любовь у ней в очах! Она приголубливала меня, целовала в уста и щеки, расчесывала частым гребнем мою русую косу... Отец! -- тут она вперила в колдуна бледные очи, -- зачем ты зарезал мать мою? Грозно колдун погрозил пальцем. -- Разве я тебя просил говорить про это? -- И воздушная красавица задрожала. -- Где теперь пани твоя? -- Пани моя, Катерина, теперь заснула, а я и обрадовалась тому, вспорхнула и полетела. Мне давно хотелось увидеть мать. Мне вдруг сделалось пятнадцать лет. Я вся стала легка, как птица. Зачем ты меня вызвал? -- Ты помнишь все то, что я говорил тебе вчера? -- спросил колдун так тихо, что едва можно было расслушать. -- Помню, помнюо; но чего бы не дала я, чтобы только забыть это! Бедная Катерина! Она многого не знает из того, что знает душа ее. "Это Катеринина душа", -- подумал пан Данило; но все еще не смел пошевелиться. -- Покайся, отец! Не страшно ли, что после каждого убийства твоего мертвецы поднимаются из могил? -- Ты опять за старое! -- грозно прервал колдун. -- Я поставлю на своем, я заставлю тебя сделать, что мне хочется. Катерина полюбит меня!.. -- О, ты чудовище, а не отец мой! -- простонала она. -- Нет, не будет по-твоему! Правда, ты взял нечистыми чарами твоими власть вызывать душу и мучить ее; но один только бог может заставлять ее делать то, что ему угодно. Нет, никогда Катерина, доколе я буду держаться в ее теле, не решится на богопротивное дело. Отец, близок Страшный суд! Если б ты и не отец мой был, и тогда бы не заставил меня изменить моему любому, верному мужу. Если бы муж мой и не был мне верен и мил, и тогда бы не изменила ему, потому что бог не любит клятвопреступных и неверных душ. Тут вперила она бледные очи свои в окошко, под которым сидел пан Данило, и недвижно остановилась... -- Куда ты глядишь? Кого ты там видишь? -- закричал колдун. Воздушная Катерина задрожала. Но уже пан Данило был давно на земле и пробирался с своим верным Стецьком в свои горы. "Страшно, страшно!" -- говорил он про себя, почувствовав какую-то робость в козацком сердце, и скоро прошел двор свой, на котором так же крепко спали козаки, кроме одного, сидевшего на сторо"же и курившего люльку. Небо все было засеяно звездами. V -- Как хорошо ты сделал, что разбудил меня! -- говорила Катерина, протирая очи шитым рукавом своей сорочки и разглядывая с ног до головы стоявшего перед нею мужа. -- Какой страшный сон мне виделся! Как тяжело дышала грудь моя! Ух!.. Мне казалось, что я умираю... -- Какой же сон, уж не этот ли? -- И стал Бурульбаш рассказывать жене своей все им виденное. -- Ты как это узнал, мой муж? -- спросила, изумившись, Катерина. -- Но нет, многое мне неизвестно из того, что ты рассказываешь. Нет, мне не снилось, чтобы отец убил мать мою; ни мертвецов, ничего не виделось мне. Нет, Данило, ты не так рассказываешь. Ах, как страшен отец мой! -- И не диво, что тебе многое не виделось. Ты не знаешь и десятой доли того, что знает душа. Знаешь ли, что отец твой антихрист? Еще в прошлом году, когда собирался я вместе с ляхами на крымцев (тогда еще я держал руку этого неверного народа), мне говорил игумен Братского монастыря, -- он, жена, святой человек, -- что антихрист имеет власть вызывать душу каждого человека; а душа гуляет по своей воле, когда заснет он, и летает вместе с архангелами около божией светлицы. Мне с первого раза не показалось лицо твоего отца. Если бы я знал, что у тебя такой отец, я бы не женился на тебе; я бы кинул тебя и не принял бы на душу греха, породнившись с антихристовым племенем. -- Данило! -- сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая, -- я ли виновна в чем перед тобою? Я ли изменила тебе, мой любый муж? Чем же навела на себя гнев твой? Не верно разве служила тебе? сказала ли противное слово, когда ты ворочался навеселе с молодецкой пирушки? тебе ли не родила чернобрового сына?.. -- Не плачь, Катерина, я тебя теперь знаю и не брошу ни за что. Грехи все лежат на отце твоем. -- Нет, не называй его отцом моим! Он не отец мне. Бог свидетель, я отрекаюсь от него, отрекаюсь от отца! Он антихрист, богоотступник! Пропадай он, тони он -- не подам руки спасти его. Сохни он от тайной травы -- не подам воды напиться ему. Ты у меня отец мой! VI В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит колдун, закованный в железные цепи; а подале над Днепром горит бесовский его замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен. Не за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им судия бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами православной Русской земли -- продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви. Угрюм колдун; дума черная, как ночь, у него в голове. Всего только один день остается жить ему, а завтра пора распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь. Не совсем легкая казнь его ждет; это еще милость, когда сварят его живого в котле или сдерут с него грешную кожу. Угрюм колдун, поникнул головою. Может быть, он уже и кается перед смертным часом, только не такие грехи его, чтобы бог простил ему. Вверху перед ним узкое окно, переплетенное железными палками. Гремя цепями, подвелся он к окну поглядеть, не пройдет ли его дочь. Она кротка, не памятозлобна, как голубка, не умилосердится ли над отцом... Но никого нет. Внизу бежит дорога; по ней никто не пройдет. Пониже ее гуляет Днепр; ему ни до кого нет дела: он бушует, и унывно слышать колоднику однозвучный шум его. Вот кто-то показался по дороге -- это козак! И тяжело вздохнул узник. Опять все пусто. Вот кто-то вдали спускается... Развевается зеленый кунтуш... горит на голове золотой кораблик... Это она! Еще ближе приникнул он к окну. Вот уже подходит близко... -- Катерина! дочь! умилосердись, подай милостыню!.. Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на тюрьму, и уже прошла, уже и скрылась. Пусто во всем мире. Унывно шумит Днепр. Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту грусть колдун? День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, -- верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка... кому нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина. -- Дочь, Христа ради! и свирепые волченята не станут рвать свою мать, дочь, хотя взгляни на преступного отца своего! -- Она не слушает и идет. -- Дочь, ради несчастной матери!... -- Она остановилась. -- Приди принять последнее мое слово! -- Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня дочерью! Между нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от меня ради несчастной моей матери? -- Катерина! Мне близок конец: я знаю, меня твой муж хочет привязать к кобыльему хвосту и пустить по полю, а может, еще и страшнейшую выдумает казнь... -- Да разве есть на свете казнь, равная твоим грехам? Жди ее; никто не станет просить за тебя. -- Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том свете... Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в рае около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не угаснет тот огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет... -- Этой казни я не властна умалить, -- сказала Катерина, отвернувшись. -- Катерина! постой на одно слово: ты можешь спасти мою душу. Ты не знаешь еще, как добр и милосерд бог. Слышала ли ты про апостола Павла, какой был он грешный человек, но после покаялся и стал святым. -- Что я могу сделать, чтобы спасти твою душу? -- сказала Катерина, -- мне ли, слабой женщине, об этом подумать! -- Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду. Задумалась Катерина. -- Хотя я отопру, но мне не расковать твоих цепей. -- Я не боюсь цепей, -- говорил он. -- Ты говоришь, что они заковали мои руки и ноги? Нет, я напустил им в глаза туман и вместо руки протянул сухое дерево. Вот я, гляди, на мне нет теперь ни одной цепи! -- сказал он, выходя на середину. -- Я бы и стен этих не побоялся и прошел бы сквозь них, но муж твой и не знает, какие это стены. Их строил святой схимник, и никакая нечистая сила не может отсюда вывесть колодника, не отомкнув тем самым ключом, которым замыкал святой свою келью. Такую самую келью вырою и я себе, неслыханный грешник, когда выйду на волю. -- Слушай, я выпущу тебя; но если ты меня обманываешь, -- сказала Катерина, остановившись пред дверью, -- и, вместо того чтобы покаяться, станешь опять братом черту? -- Нет, Катерина, мне не долго остается жить уже. Близок и без казни мой конец. Неужели ты думаешь, что я предам сам себя на вечную муку? Замки загремели. -- Прощай! храни тебя бог милосердый, дитя мое! -- сказал колдун, поцеловав ее. -- Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник, уходи скорее!.. -- говорила Катерина. Но его уже не было. -- Я выпустила его, -- сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. -- Что я стану теперь отвечать мужу? -- Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! -- и, зарыдав, почти упала она на пень, на котором сидел колодник. -- Но я спасла душу, -- сказала она тихо. -- Я сделала богоугодное дело. Но муж мой... Я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто-то идет! Это он! Муж! -- вскрикнула она отчаянно и без чувств упала на землю. >>
В Киеве празднует свадьбу сына есаул Горобець. Почётные гости на свадьбе – смелый казацкий атаман пан Данило Бурульбаш со своей женой Катериной. Посреди шумного веселья Горобець выносит и поднимает две старинных иконы, чтобы благословить молодых. Но из праздничной толпе доносятся крики ужаса: при виде икон один из стоящих среди народа казаков вдруг превращается в страшного горбатого старика с длинным клыком во рту. Щёлкнув зубами, старик исчезает. Пожилые люди говорят, что старик этот – давно известный проклятый колдун, чьё появление всегда предвещает несчастье.
«Страшная месть», глава II – краткое содержание
Данило Бурульбаш со своими казаками и женой Катериной плывёт на лодке по Днепру домой из Киева, гадая, что за несчастье принесёт явившийся на свадьбе колдун. Недалеко от хутора Данилы на другой стороне Днепра стоит мрачный старый замок, а близ него – кладбище с ветхими крестами. Когда казаки проплывают мимо них, из могил вдруг поднимаются три мертвеца. Они пронзительно кричат: «Душно мне!» – и опять пропадают. Тяжкие думы гнетут Бурульбаша всё сильнее. Ему очень не нравится недавно приехавший к ним в гости из чужой земли угрюмый, суровый отец Катерины, который своими повадками совсем не похож на казака.
Гоголь. Страшная месть. Аудиокнига
«Страшная месть», глава III – краткое содержание
На следующий день на хуторе у пана Данилы мрачный, загадочный отец Катерины начинает грубо расспрашивать дочь и зятя, почему они вчера так поздно вернулись домой. Между ним и Бурульбашем закипает ссора. Данило возмущается: почему тесть никогда не ходит в церковь? Оба казака начинают биться на саблях, а потом стреляют друг в друга из мушкетов. Бой прекращается неискренним примирением лишь из-за слёзных уговоров Катерины.
«Страшная месть», глава IV – краткое содержание
Ещё день спустя Катерина рассказывает мужу, что ей приснился сон, будто тот колдун, который явился людям в Киеве – её отец, и будто он уговаривал её выйти за него замуж. Катерина и Бурульбаш садятся обедать, позвав и отца. За обедом Данила дивится: тесть его не хочет есть христианских галушек, брезгует и свининой, как мусульманин или жид.
Вечером Бурульбаш смотрит в окно и замечает, что в мрачном замке на той стороне Днепра загорелось окно. Взяв с собой казака Стецько, он идёт к реке. Пробираясь в зарослях терновника, они внезапно видят, как мимо них проходит в том же направлении отец Катерины. Он переправляется через Днепр и скрывается из виду близ замка.
Страшная месть. Мультфильм по повести Н. В. Гоголя
Стецько и Бурульбаш следуют за ним. У стены замка пан Данило залезает на высокий дуб и видит через окно колдовскую комнату, залитую таинственным светом, со непонятными знаками на стенах, где летают нетопыри. В комнате появляется отец Катерины – и превращается в того самого колдуна, который явился в Киеве.
Колдун творит заклинание и перед ним предстаёт сотканная из воздушного тумана душа его дочери. Зная явно больше, чем сама Катерина, душа начинает обвинять отца: зачем он убил её мать? зачем продолжает творить страшные злодейства? Душа замолкает, заметив смотрящего в окно Бурульбаша. а пан Данило быстро спускается с дуба и возвращается домой.
Гоголь «Страшная месть». Литография В. Маковского
«Страшная месть», глава V – краткое содержание
Бурульбаш рассказывает Катерине про свою ночную поездку, и оказывается, что всё происходившее в волшебной комнате старого замка она видела во сне. Данило убеждается: его тесть – злодей и богоотступник.
«Страшная месть», глава VI – краткое содержание
По приказу Бурульбаша казаки бросают колдуна в глубокий подвал. Назавтра его ждёт страшная казнь. В тоске сидит закованный в цепи колдун и видит: мимо идёт его дочь, Катерина. С горячей страстью он начинает уговаривать Катерину отпереть замок подвала, говоря, что его страшит не казнь, а вечные муки на том свете за совершённые злодейства. Отец убеждает дочь, что если она выпустит его, то он пойдёт в монастырь и тяжким подвижничеством отмолит хотя бы часть своих грехов. Поддавшись женской слабости, Катерина выпускает отца-колдуна – и падает в обморок у двери темницы.
«Страшная месть», глава VII – краткое содержание
Очнувшись, Катерина видит, что отец её скрылся. Никто не знает, что выпустила его она сама.
«Страшная месть», глава VIII – краткое содержание
В корчме близ хутора Бурульбаша собираются вооружённые ляхи. Посреди попойки, карточной игры и гнусных плясок они готовятся напасть на казацкую землю.
«Страшная месть», глава IX – краткое содержание
Пан Данило сидит за столом и в грустном предчувствии близкой смерти рассказывает Катерине про свои прежние казацкие подвиги. Вбежавший слуга сообщает ему о приближении множества ляхов. Во главе своих казаков Бурульбаш выезжает на коне и геройски бьётся с жестокими врагами. Посреди боя на соседнем холме появляется отец Катерины, стреляет в зятя из мушкета и убивает его. Выбежавшая из дома Катерина с рыданиями валится на тело мужа, а ляхов обращает в бегство подоспевший на помощь есаул Горобець.
«Страшная месть», глава X – краткое содержание
Гоголь даёт в X главе «Страшной мести» знаменитое поэтическое описание Днепра при тихой погоде и в бурю. Посреди бури в уединённом месте причаливает на лодке к берегу колдун. Спустившись в тайную землянку среди обгорелых пней, он начинает творить заклинания. Перед ним сгущается белое облако, а в нём ясно выказывается знакомое колдуну мужское лицо. Увидев его, злодей белеет, как полотно, и кричит диким голосом.
«Страшная месть», глава XI – краткое содержание
Катерина в Киеве рассказывает есаулу Горобцу о своих новых страшных снах. Отец снова являлся в них дочери, требовал выйти за него замуж и грозил в случае отказа убить её младенца-сына от Данилы. Горобец обещает защищать Катерину, однако той же ночью её ребенка находят в колыбели зарезанным.
«Страшная месть», глава XII – краткое содержание
Между Польшей, Венгрией и Малороссией стоят высокие Карпатские горы. Ночью по верхушкам гор едет громадного роста спящий витязь, держа в руке поводья от коня, на котором за ним – тоже во сне – скачет младенец-паж…
«Страшная месть», глава XIII – краткое содержание
Катерина, наполовину потеряв рассудок, бродит по густым дубравам, распевая жалобные песни об убитых казаках. Ранним утром к ней на хутор приезжает статный молодой гость, говоря, что он старый боевой соратник павшего пана Данилы. Их дружба якобы была такой крепкой, что Бурульбаш даже завещал ему взять в жёны Катерину, если она останется вдовой. Катерина смотрит на приезжего – и вдруг понимает, что это её отец. Она бросается на него с ножом, но тот пропадает из вида.
«Страшная месть», глава XIV – краткое содержание
За Киевом народ дивится чуду: в небе открывается широкая, величественная картина соседних с Украиной стран и земель. Среди них видны и Карпатские горы, а на них – едущий всадник с закрытыми очами. Колдун тоже видит эту картину и узнаёт лицо рыцаря: именно оно являлось ему при недавнем чародействе в землянке у Днепра. Волосы на голове колдуна встают дыбом от ужаса. Закричав, как исступлённый, он вскакивает на коня и вихрем мчится в Киев, к святым местам.
«Страшная месть», глава XV – краткое содержание
Колдун врывается в пещеру к киевскому схимнику и просит молиться о его грешной, погибшей душе. Схимник разворачивает свою книгу, но видит, что святые буквы в ней налились кровью – значит, грешнику нет и не будет прощения. Колдун убивает схимника, вновь вскакивает на коня и пробует добраться до татар в Крыму, но конь, вопреки его воле, гонит прямо к Карпатским горам. Близ них горные тучи разом очищаются, и перед колдуном в страшном величии предстаёт огромный всадник. Засмеявшись, он хватает проклятого волшебника рукой, от чего тот сразу умирает. От Киева до Карпат поднимаются из могил схожие лицом с колдуном мертвецы. Всадник, вновь засмеявшись, бросает тело отца Катерины в пропасть. Туда прыгают и мертвецы, начиная зубами грызть труп колдуна. А один самый ужасный мертвец тяжко ворочается в земле, но по своему громадному росту не может из неё подняться.
Гоголь «Страшная месть». Литография И. Крамского
«Страшная месть», глава XVI – краткое содержание
В заключительной, XVI главе «Страшной мести», Гоголь объясняет суть греха колдуна. В городе Глухове слепой бандурист рассказывает людям легенду, как в старину жили два друга-казака, Иван и Петро. Долго были они неразлучны, как братья, пока не поймал Иван по приказу короля Стефана Батория одного славного турецкого пашу. Половиной полученного за это жалования Иван поделился с Петром, но тот чёрной завистью позавидовал подвигу, совершённому его лучшим другом. Возненавидел Петро Ивана и раз на горной дороге столкнул его в пропасть вместе с младенцем-сыном. Иван успел ухватиться за сук и с сыном за плечами стал карабкаться вверх, но Петро, не сжалившись на мольбы друга, пикой столкнул их обоих назад.
Царь Небесный спросил у души Ивана, какую бы муку она сама назначила Иуде-Петро. И попросил Иван, чтобы Бог проклял весь род Петро. Пусть последний в этом роду будет таким злодеем, чтобы его деды и прадеды ворочались в своих гробах из-за его грехов, а Петро при этом терпел муку наибольшую: ел землю, не в силах подняться из неё.
И согласился Бог, когда исполнится высшая мера злодейств последнего из рода Петро, совершить страшную месть : поднять Ивана с убитым сыном из гроба на высокую гору, привести к нему колдуна, чтобы мог невинно убиенный бросить злодея в глубокую пропасть. А деды и прадеды, выйдя из могил, будут терзать его в этой пропасти зубами – кроме самого Петро, который в земле сможет лишь грызть самого себя…
В рамках проекта "Гоголь. 200 лет" РИА Новости представляет краткое содержание произведения "Страшная месть" Николая Васильевича Гоголя - второй повести из второй части цикла "Вечера на хуторе близ Диканьки".
Праздновал некогда в Киеве есаул Горобец свадьбу сына, на кою съехалось множество народу, и в числе прочих названый брат есаула Данило Бурульбаш с молодой женой, красавицей Катериною, и годовалым сыном. Только старый Катеринин отец, недавно вернувшийся после двадцатилетней отлучки, не приехал с ними. УЖ все плясало, когда вынес есаул две чудных иконы благословить молодых. Тут открылся в толпе колдун и исчез, устрашившись образов.
Возвращается ночью Днепром Данило с домочадцами на хутор. Испугана Катерина, но не колдуна опасается муж ее, а ляхов, что собираются отрезать путь к запорожцам, о том и думает, проплывая мимо старого колдунова замка и кладбища с костями его дедов. Однако ж на кладбище шатаются кресты и, один другого страшнее, являются мертвецы, тянущие кости свои к самому месяцу.
Утешая пробудившегося сына, добирается до хаты пан Данило. Невелика его хата, не поместительна и для семейства его и для десяти отборных молодцов. Наутро затеялась ссора меж Данилою и хмурым, вздорным тестем его. Дошло до сабель, а там и до мушкетов. Ранен Данило, но, кабы не мольбы и упреки Катерины, кстати помянувшей малого сына, и дальше бы дрался он. Примирились козаки. Рассказывает вскоре Катерина мужу смутный сон свой, будто отец ее и есть страшный колдун, а Данило бранит бусурманские привычки тестя, подозревая в нем нехристя, однако ж более волнуют его ляхи, о коих вновь предупреждал его Горобец.
После обеда, во время которого тесть брезгает и галушками, и свининой, и горелкою, к вечеру уходит Данило разведать вокруг старого колдунова замка. Забравшись на дуб, чтоб взглянуть в окошко, он видит колдовскую комнату, невесть чем освещенную, с чудным оружием по стенам и мелькающими нетопырями. Вошедший тесть принимается ворожить, и весь облик его меняется: уж он колдун в поганом турецком облачении. Он вызывает душу Катерины, грозит ей и требует, чтоб Катерина полюбила его. Не уступает душа, и, потрясенный открывшимся, Данило возвращается домой, будит Катерину и рассказывает ей все. Катерина отрекается от отца-богоотступника.
В подвале Данилы, в железных цепях сидит колдун, горит бесовский его замок; не за колдовство, а за сговор с ляхами назавтра ждет его казнь. Но, обещая начать праведную жизнь, удалиться в пещеры, постом и молитвою умилостивить Бога, просит колдун Катерину отпустить его и спасти тем его душу. Страшась своего поступка, выпускает его Катерина, но скрывает правду от мужа. Чуя гибель свою, просит жену опечаленный Данило беречь сына.
Как и предвиделось, несметною тучей набегают ляхи, зажигают хаты и угоняют скот. Храбро бьется пан Данило, но пуля показавшегося на горе колдуна настигает его. И хоть скачет Горобец на помощь, неутешна Катерина. Разбиты ляхи, бушует чудный Днепр, и, бесстрашно правя челном, приплывает к своим развалинам колдун. В землянке творит он заклинания, но не душа Катерины является ему, а кто-то незваный; хоть не страшен он, а наводит ужас. Катерина, живя у Горобца, видит прежние сны и трепещет за сына. Пробудившись в хате, окруженной недремлющими стражами, она обнаруживает его мертвым и сходит с ума. Меж тем с Запада скачет исполинский всадник с младенцем, на вороном коне. Глаза его закрыты. Он въехал на Карпаты и здесь остановился.
Безумная Катерина всюду ищет отца своего, чтоб убить его. Приезжает некий гость, спросив Данилу, оплакивает его, хочет видеть Катерину, говорит с ней долго о муже и, кажется, вводит ее в разум. Но когда заговаривает о том, что Данило в случае смерти просил его взять себе Катерину, она узнает отца и кидается к нему с ножом. Колдун сам убивает дочь свою.
За Киевом же «показалось неслыханное чудо»: «вдруг стало видимо далеко во все концы света» — и Крым, и болотный Сиваш, и земля Галичская, и Карпатские горы с исполинским всадником на вершинах. Колдун, бывший среди народа, в страхе бежит, ибо узнал во всаднике незваное лицо, явившееся ему во время ворожбы. Ночные ужасы преследуют колдуна, и он поворачивает к Киеву, к святым местам. Там он убивает святого схимника, не взявшегося молиться о столь неслыханном грешнике. Теперь же, куда бы ни правил он коня, движется он к Карпатским горам. Тут открыл недвижный всадник свои очи и засмеялся. И умер колдун, и, мертвый, увидел поднявшихся мертвецов от Киева, от Карпат, от земли Галичской, и брошен был всадником в пропасть, и мертвецы вонзили в него зубы. Еще один, всех выше и страшнее, хотел подняться из земли и тряс ее нещадно, но не мог встать.
Кончается быль сия старинной и чудной песней старца бандуриста в городе Глухове. Поется в ней о войне короля Степана с турчином и братьях, козаках Иване и Петре. Иван поймал турецкого пашу и царскую награду поделил с братом. Но завистливый Петр столкнул Ивана с младенцем-сыном в пропасть и забрал все добро себе. После смерти Петра Бог позволил Ивану самому выбрать казнь для брата. И тот проклял все его потомство и предрек, что последним в роде его будет небывалый злодей, и, как придет ему конец, явится Иван из провала на коне и низвергнет его самого в пропасть, и все его деды потянутся из разных концов земли грызть его, а Петро не сможет подняться и будет грызть самого себя, желая отомстить и не умея отомстить. Подивился Бог жестокости казни, но решил, что быть по тому.
Материал предоставлен интернет-порталом briefly.ru, составитель Е. В. Харитонова
Страшная месть
Шумит и гремит конец Киева - это есаул Горобець празднует свадьбу своего сына. Приехал и названный брат есаула, Данило Бурульбаш, с женой Катериной и годовалым сыном. Но все удивились, что приехал с нею старый отец. Он бросил жену и дочь, и только вернулся через двадцать один год. Жены уже не было в живых, дочь была замужем. Отец поселился с Бурульбашами. Ничего он не рассказал, где был эти годы.
Веселились гости на свадьбе, пили много, но когда есаул поднял иконы, чтобы благословить молодых, у отца Катерины всё лицо переменилось: "нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих, запрыгали зелёные глаза, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копьё, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал казак - старик..
Это он! Это он - кричали в толпе, тесно прижимаясь друг к другу.
Колдун показался снова! - кричали матери, хватая на руки детей своих.
Величаво и сановито выступил вперёд есаул и сказал громким голосом, выставив против него иконы:
Пропади,образ сатаны, тут тебе нет места! -и, зашипев и щёлкнув, как волк, зубами, пропал чудный старик."
Молодые спрашивали "Что за колдун?", а старые говорили "Беда будет!"
Свадьба пировала до поздней ночи. А ночью на дубе (долблёный чёлн) Бу-рульбаши отправились через Днепр домой. Хмурой была Катерина, её расстроили рассказы о колдуне. А Данило говорил ей:
Не так ещё страшно, что колдун, как страшно то, что он недобрый гость. Что ему за блажь пришла тащиться сюда?
Данило пообещал Катерине сжечь старого колдуна, а потом показал ей кладбище, мимо которого они плыли, и сказал, что там лежат и гниют колдуна нечистые деды. Когда дуб повернул и стал держаться лесистого берега, послышался зов какой-то и крики. Гребцы в ужасе указали на кладбище:
"Крест на могиле зашатался и тихо поднялся из неё высохший мертвец. Борода до пояса; на пальцах когти длинные, ещё длинее самих пальцев. Тихо поднял он руки вверх. Лицо всё задрожало у него и покривилось. Страшные муки, видно, терпел он. "Душно мне! Душно!" - простонал он диким, нечеловеческим голосом. Голос его, будто нож, царапал сердце, и мертвец вдруг ушёл под землю. Зашатался другой крест и вышел мертвец... Пошатнулся третий крест... Страшно протянул он руки вверх, как будто хотел достать месяца, и закричал так, как будто кто-нибудь стал пилить его жёлтые кости...
Дитя, спавшее на руках Катерины, вскрикнуло и пробудилось. Сама пани вскрикнула. Гребцы пороняли шапки в Днепр. Сам пан вздрогнул.
Не пугайся, Катерина! Гляди: ничего нет! - говорил он, указывая по сторонам. - Это колдун хочет устрашить людей, чтобы никто не добрался до нечистого гнезда его... Слушай, Катерина, мне кажется, что отец твой не хочет жить в ладу с нами."
Так они добрались до дедовских хоромов пана Данила. А хутор то стоит между двумя горами, в узкой долине, спускающейся к самому Днепру.
На следующее утро появился в доме отец Катерины и с Бурульбашем началась у них ссора, а потом и поединок. Бились они вначале на ножах, а потом на мушкетах. Колдун-отец ранил Данилу.
Отец! - вскричала Катерина, обняв и поцеловав его. - Не будь неумолим, прости Данила: он не огорчит больше тебя!
Для тебя только, моя дочь, прощаю! - отвечал он, поцеловал её и блеснул странно очами. Катерина немного вздрогнула: чуден показался ей и поцелуй и странный блеск очей. Она облокотилась на стол, на котором перевязывал раненую руку свою пан Данило, передумывая, что худо и не по-казацки сделал, просивши прощения, не будучи ни в чём виноват.
На другой день проснулась Катерина и рассказала Данилу, что ей снился сон: будто её отец есть тот самый урод, которого они видели на свадьбе у есаула, а говорил он ей, что будет для неё славным мужем. Заподозрил и Данило, что отец Катерины и в бога не верует. Отец на ужин явился и ушёл.
Вечером сидит Данило и пишет, а сам в окно поглядывает. На мысе Днепра стоял старый замок, и почудилось Данилу, что мелькнул в его окнах огонь, а потом зачернела лодка, плывущая через Днепр, и опять сверкнул огонёк в замке. Решил Данила сплавать к замку со своим верным казаком Стецьком, а Катерина попросила закрыть её с ребёнком в спальне на ключ.
Добрались они до замка, спрятали в терновнике, а потом Данило залез на высокий дуб под окном и вот что узнал.
То был в замке отец Катерины, потом он стал похож на колдуна со свадьбы, потом колдун стал похож по одежде на турка. А рядом с ним появилась Катерина, но какая-то совсем прозрачная, и ноги её не стояли на земле, а как бы повисли в воздухе. Из разговора отца с Катериной узнал Данило, что колдун зарезал мать Катерины. Потом женщина спросила колдуна, где его Катерина. И понял Данило, что это душа Катерины, которая знает много, чего не знает она сама. А отец Катерины хочет взять её в жёны себе, потому он сюда и вернулся. Он уверен, что Катерина его полюбит. Но душа Катерины так отвечала колдуну:
О, ты чудовище, а не отец мой! - простонала она. - Нет, не будет по-твоему! Правда, ты взял нечистыми чарами твоими власть вызывать душу и мучить её; но один только бог может заставить её делать то, что ему угодно. Нет, никогда Катерина, доколе я буду держаться в её теле, не решится на богопротивное дело. Отец, близок Страшный суд! Если б ты и не отец мой был, и тогда бы не заставил меня изменить моему любимому, верному мужу.
Понял всё Данило. Когда он вернулся и разбудил в комнате Катерину, та начала рассказывать ему свой сон. Но Данило всё пересказал ей, что видел, и оказался это сон Катерины, только она не всё в нём запомнила.
Антихрист имеет власть вызывать душу каждого человека... Если бы я знал, что у тебя такой отец, я бы не женился на тебе, я бы кинул тебя и не принял бы на душу грех, породнившись с антихристовым племенем.
Данило! - сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая, - я ли виновата в чём перед тобою?..
Не плачь, Катерина, я тебя теперь знаю и не брошу ни за что. Грехи все лежат на твоём отце.
Нет, не называй его отцом моим! Он не отец мне. Бог свидетель, я отрекаюсь от него, отрекаюсь от отца.
Засадил Данило колдуна в глубокий подвал и заковал в цепи, но не за колдовство сидит он, а за тайное предательство, за сговоры с врагами православной русской земли. Он хотел продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви везде. Всего один день осталось жить ему. Уговорил он Катерину, упросил, поклялся, что станет на покаяние. Открыла замок подвала Катерина, чтобы спасти будущую христианскую душу, и выпустила отца.
На пограничной дороге, в корчме пируют ляхи. Не на доброе дело собрались они. Слышно, что говорят они про заднепровский хутор пана Данила, про красавицу жену его...
Чует близкую смерть пан Данило и просит Катерину не оставлять сына. Скоро пошла по горам потеха. Долго бились ляхи и казаки. И заметил среди ляхов Данило отца Катерины. Погнал коня он прямо к нему... Убили Данилу, убивается Катерина над его телом. А есаул Горобець уже пробивается на помощь.
"Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнёт, ни прогремит. Глядишь и не знаешь, идёт или не идёт его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьётся по зелёному миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибрежным лесам ярко осветиться в водах. Зеленокудрые! Они толпятся вместе с полевыми цветами к водам и, наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своим знаком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями.
В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! Ему нет равной реки в мире.
Чуден Днепр и при тёплой летней ночи, когда всё засыпает - и человек, и зверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звёзды. Звёзды горят и светят над миром и все разом отдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в тёмном лоне своём. Ни одна не убежит от него; разве погаснет на небе. Чёрный лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его хотя длинною тенью своею - напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр.
Синий, синий, ходит он плавным разливом и средь ночи, как средь дня; виден за столько вдаль, за сколько видеть может человечье око. Нежась и прижимаясь к берегам от ночного холода, даёт он по себе серебряную струю; и она вспыхивает, будто полоса дамасской сабли; а он, синий, снова заснул.
Чуден и тогда Днепр, и нет реки, равной ему в мире! Когда же пойдут горами по небу синие тучи, чёрный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир - страшен тогда Днепр!
Гоголь, Николай Васильевич 69 Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и с блеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали."
Вернулся колдун в землянку после похорон Данила и стал со злом варить какие-то травы. И тут стал он неподвижен, с разинутым ртом, не смея пошевелиться, и волосы щетиною поднялись у него на голове. А перед ним в облаке светилось чьё-то чудное лицо, непрошенное, незванное. Никогда во всю жизнь свою он его не видывал. И непреодолимый страх напал на него. Облако пропало, а колдун весь побелел, как полотно, диким голосом вскрикнул и опрокинул горшок.
Катерина переехала с ребёнком к есаулу в Киев. Приснился ей сон, что колдун обещал зарубить её дитя. Винит себя Катерина нещадно, что выпустила тогда колдуна и такую беду на всех накликала. Пошли все спать, стало тихо. Вдруг Катерина вскрикнула и вскочила посреди сна. За ней проснулись остальные. Она бросилась к колыбели и окаменела от страха: в колыбели лежало неживое дитя. Всех охватил ужас от неслыханного злодейства.
Катерина помешалась умом, вернулась в свою хату, слышать не хочет о Киеве и с утра до позднего вечера бродит по тёмным дубравам, бегает с ножом своим и ищет отца.
С утра приехал какой-то статный гость, назвался сослуживцем Бурульбаша, нарассказывал, как рубился вместе с ним, и стал спрашивать Катерину. Пришла Катерина и как будто не понимала его речей, а напоследок как бы пришла в себя и стала вслушиваться, как разумная. Когда гость заговорил о Даниле, как чуть ли не родном брате и передал всем завет Данилы: "Гляди, брат Коп-рян: когда волею божией не будет меня на свете, возьми к себе жену, и пусть будет она твоею женою..."
Страшно вонзила в него очи Катерина. "А! - вскрикнула она, - это он! Это отец!" - и кинулась на него с ножом.
"Долго боролся Копрян с ней, стараясь вырвать у неё нож. Наконец вырвал, замахнулся - и совершилось страшное дело: отец убил безумную дочь свою." Казаки было кинулись на него, но тот вскочил на коня и пропал из виду.
А потом на Карпатских горах, на самой вершине стал появляться в рыцарской сбруе человек на коне, с закрытыми глазами, а виден всем он был так, как будто вблизи стоял. Среди людей был колдун, как увидел он того рыцаря, вскочил на коня и поскакал прямо к Киеву к святым местам... Прискакал он к одному очень старому схимнику и стал просить его помолиться о погибшей душе. Но схимник назвал его "неслыханным грешником" и отказался молиться. Тогда всадник убил схимника, а сам помчался в Канев, оттуда через Черкасы думая попасть к татарам в Крым. Но как ни старался выбирать дорогу, почему-то всё время ехал не туда. А привела его дорога опять к Карпатским горам. Спустился прямо с тучи Всадник, ухватил он одной рукой колдуна и поднял прямо в воздух. Вмиг умер колдун. Ещё раз засмеялся рыцарь и бросил тело колдуна в пропасть.