Слепой художник. Слепой художник удививший мир

В мире,на самом деле, можно многому удивляться бесконечно, даже не будучи впечатлительной личностью. Эсфер Армаган - один из множества феноменов, который вызвал реакцию впечатления у многоколичественной публики. И его конек, как бы иронично это не звучало, в его слепоте. Армаган создает мир в своих картинах, не видя мира реального. Слепой турецкий художник , который не перестает и по сегодняшний день повествовать о своих "внутренних империях" внешнему миру.

Талант живописца – это удел далеко не всех людей, обладающих острым зрением, что уж говорить о незрячих! Разве можно ожидать, что лишенный зрения человек сможет нанести на холст точные линии, добиться правильного сочетания цветов, света и тени? Вопреки всему, слепые художники рисуют, и рисуют так, что в их особенность верится с большим трудом.

Для художника потеря зрения может стать финалом карьеры. Есть множество известных примеров: Левицкий , Врубель , Коровин . Все эти великие живописцы вынуждены были попрощаться со своим призванием из-за слепоты. Но всегда ли это приговор? Современные художники, которые столкнулись с аналогичной проблемой, не всегда готовы отказаться от любимого дела и продолжают рисовать, несмотря на отсутствие зрения. А иногда слепота, напротив, только помогает таланту, дремавшему долгие годы, раскрыться в полной мере. Как показывает опыт, главное – не опускать руки, и мечты о новых творческих свершениях станут реальностью.

«Горжусь папой»

На развлекательном портале Pikaby пользовательница из Челябинска поделилась историей своего 79-летнего отца, полностью лишившегося зрения, разместив пост под трогательным названием «Горжусь папой». Проблемы у мужчины начались семь лет назад, не помогло ни лечение, ни операции. На протяжении всего этого периода он рисовал. Как признается автор поста, скорее, эту технику можно было бы охарактеризовать как «аппликацию», но картины выполнены настолько ювелирно, что поверить в тот факт, что их автор – незрячий, практически невозможно. Слепой художник создал более ста картин, и 4 марта в Челябинске открылась выставка его работ.

В комментариях работы мастера оценили очень высоко, заметив, что они вполне соответствуют понятию «современного арта», и восхитились его силой духа. Этот вдохновляющий пример – далеко не единичный.

Для рисования слепые художники используют не только традиционные краски, кисти, холст и мольберт, но и множество других вспомогательных приспособлений: фольгу, пластилин, шелк, цветные мелки, восковые карандаши, пенопласт, целлофан, тонкую резину. Все это помогает придать картине рельеф, обозначить опорные линии и дает возможность «прочитать» рисунок пальцами, чтобы понять, что нужно сделать, чтобы придать ему завершенный вид.

Лиза Фиттипальди

Зрители, которые с удовольствием рассматривают красочные и позитивные произведения Лизы Фиттипальди , обычно бывают шокированы, узнав о слепоте художницы. Женщина лишилась зрения в 1993 году, а еще через два года в первый раз в жизни взяла в руки кисти. До этого она, бухгалтер и финансовый аналитик, никогда не занималась искусством, но именно рисование помогло Фиттипальди выйти из затяжной депрессии. На пути ее ждало множество сложностей, ведь женщина не имела возможности изучать различные техники рисования визуально, а для того, чтобы обозначить границы, ей первое время приходилось пользоваться сеткой из веревок, натянутой на холст. Фиттипальди не раз говорили, что она никогда не сможет шагнуть дальше цветов и абстракций, но ей это удалось. Сейчас художница постоянно рисует уличные сцены и людей, причем каким образом она это делает, не видя красок, Фиттипальди, по ее утверждению, не понимает и сама.

Дмитрий Дидоренко

Молодой художник из Харькова от рождения не был незрячим и подавал большие надежды как живописец, но с ним произошел несчастный случай. 24-летний Дмитрий Дидоренко подорвался на старой мине, оставшейся со времен Второй мировой войны, во время поисковой экспедиции и после этого потерял зрение, а вместе с ним – и надежды на дальнейшую творческую самореализацию. Художник впал в депрессию, и один из друзей, чтобы вывести его из этого состояния, предложил устроить выставку старых работ Дидоренко. Этот эпизод стал своеобразной точкой отсчета: Дидоренко вновь стал рисовать, чтобы доказать, что все еще является художником. Изначально его работы можно было назвать картинами лишь с натяжкой, но прогресс не заставил себя ждать. Картины Дидоренко выставлялись в США, Японии и других странах.

Джон Брамблитт

Еще одно знаковое имя в плеяде незрячих художников – Джон Брамблитт . У него с детства были проблемы со здоровьем, на фоне которых он уже в 11 лет стал терять зрение. В 30 лет Брамблитт полностью ослеп на фоне осложнений, вызванных эпилепсией и болезнью Лайма. Как и другие его товарищи по несчастью, художник впал в депрессию, но спустя год нашел выход из нее в искусстве. Как рассказывает сам живописец, он различает плотность краски на ощупь и чувствует картину, даже не видя ее. Полотна Брамблита отличаются высокой реалистичностью, он рисует очень похожие портреты людей, лиц которых художник никогда не видел, а его произведения выставляются во многих странах и пользуются широкой известностью даже среди тех, кто далек от мира искусства и не знает, что картины написаны слепым художником.

Сергей Поползин

Когда Сергей Поползин был здоровым человеком с хорошим зрением, получить признание, как художнику, ему мешали обстоятельства. Сначала он предпринял несколько попыток поступить в Иркутское художественное училище, затем преуспел, но был вынужден бросить учебу через некоторое время, но отдавал рисованию большую часть своего досуга. Широкие массы не признали своеобразный талант художника, и он решился на суицид, выстрелив себе в голову. Попытка самоубийства оказалась неудачной, но Поползин полностью потерял зрение. Он в отчаянии сжег все прежние работы, но в скором времени вновь начал рисовать. Как признается художник, эскиз каждой работы рождается у него в голове, оттачивается до мельчайших деталей, а затем переносится на холст. В пространстве мастер ориентируется, втыкая в полотно иголки, а изображение делает рельефным.

Кит Салмон

Главный сюжет произведений Кита Салмона – горы, и не случайно: именно прогулки по горам являются любимым занятием художника. До того, как потерять зрение, он учился в колледже, где изучал изобразительное искусство, затем работал скульптором, проводил выставки своих работ и пользовался заслуженной популярностью. Однако, став незрячим, Салмон не бросил творчество и продолжил рисовать. Он работает в двух направлениях: пастельные рисунки и живопись мазками масла или акрила. По мнению Салмона, соединение этих техник могло бы передать мир более четко.

Эсреф Армаган

В отличие от большинства своих незрячих коллег по творчеству, Эсреф Армаган родился слепым, а не потерял зрение в результате болезни или несчастного случая. Он родился в небогатой семье, которая не смогла обучить его ни грамоте, ни, тем более, азам изобразительного искусства, но это не помешало художнику стать гордостью Турции. Первые шаги в рисовании Армаган сделал в 25-летнем возрасте, попробовав изобразить рисунок при помощи масляных красок. Интересно, что рисовал он не кистью, а собственными пальцами. Эсреф использует специальный стилос для письма Брайля для того, чтобы сделать эскиз, затем наносит пальцем цвет и ждет, пока краска высохнет полностью. Этот процесс занимает много времени – около трех дней, но это необходимо для того, чтобы не размазывались краски.

Солнечные лучи с трудом прорывались сквозь плотную пелену тумана и медленно, вяло опускались на ржавую зелень, местами покрывающую землю. Все вокруг казалось спящим и отвергнутым реальным миром. Здешняя природа была иной, нежели везде. Она являла собой пример запустения, отстраненности и какой-то своей истинной таинственности.

Ему было незачем делать шаг. Он просто стоял и смотрел. Впереди было то же, что и сзади, как и справа и слева. Иссохшая жухлая трава шелестела на холодном ветру. Вчера, еще вчера ведь все было иначе. Все было реальностью или сном? Почему он стоит здесь? Как он здесь оказался? Почему он здесь? Ведь еще накануне он, кажется, сидел в теплой комнате с ярким освещением…

Он что-то начинает вспоминать. Память толчками, мелкими порциям возвращается в его разум, и вместе с ней приходит ужас. Жуткий страх от осознания положения.

Он узник.

В голову вспышками вторгается память. Все сильнее и сильнее, она уже заполняет все его существо. Он падает на колени и зажимает уши руками. «Узник. Признан виновным. Ссыльный. Смерть». Эти слова как лезвия режут его, как иглы пронзают плоть. Они заставляют кипеть его кровь. Стук сердца заглушает шум ветра и шелест сухой травы.

Он узник. Взаперти на проклятом острове. Теперь он это знает. Ему нет места в обычном мире, они отправили его сюда. В мир страха и лжи, извращений и смрада.

Проклятый туман не дает увидеть – куда идти. Проклятый ветер высушивает кожу.

Он делает первый шаг и идет вперед. Не важно. Мысли о прошлом займут свое место в его внутреннем мире. Сейчас они возбуждены и требуют анализа. Они займут его разум на пути в неизвестность.

В памяти реальность, достойная жизнь. Он всеми уважаемый человек, тянущий на себе, как ему кажется, правление компанией. У него есть все, что нужно. Его окружают близкие люди и успех. Он значим и влиятелен. Затем вспышка, яркий свет.

Он убийца своей жены и двоих детей.

Как? В этом месте его память молчит.

Расследования как такового не было. Суд был быстр и неумолим. Ссылка на остров Джейл. Обычный приговор для убийцы. Теперь он узник. Пленник этого застывшего мира. Где сейчас его плоть? Кому, как не ему было известно, что тело его погрузили в сферическую колбу и медленно стали заполнять ледяным раствором. Боль окутала его, она впивалась в него сотнями тысяч острых когтей и клыков. Она разрывала его на части, пока не наступило спасительное забытье.

Что теперь будет с его разумом, отправленном отбывать заключение в эту искусственно созданную обитель страха? Мог ли он представить когда-нибудь, что сам станет жертвой этого эксперимента? Холодный расчет правительства был исключительным средством в решении вопроса содержания заключенных. Новые разработки были направлены на реализацию планов по реорганизации тюрьмы. Теперь заключенных, в зависимости от тяжести преступления, погружали в кошмарные сны на многие-многие годы. Без сна и покоя они должны были бродить по бесконечным лабиринтам, встречая на своем пути все возможные страхи и ужасы бытия и небытия. Мог ли заключенный умереть в своем жутком кошмаре? Да. Такое часто случалось с убийцами и насильниками. В программу их заключения входили самые изощренные методы. Не редко сердце того или иного вдруг останавливалось, не в состоянии больше работать на предельно высоких скоростях.

Он был убийцей. Так ему сказали. Так показало следствие, так решил суд. Он был убийцей, но не помнил этого. В его руках не было оружия, терзавшего родную плоть и кровь. В его голове не могло быть мыслей, направленных на это. Он не мог этого совершить! Не мог!

Звук шагов из тумана заставил его остановиться. Раз, два, три, четыре. Приближаются. Остановились.

Мое имя Гюнтер, — отвечает он и смотрит туда, откуда слышит голос. Странное, неподвластное анализу разума чувство повергает его в ужас от одного лишь всплеска серой массы тумана. Оттуда что-то выходит. Человек.

Добро пожаловать, Гюнтер, — говорит человек. – Я твой тюремщик. Теперь все, что произойдет, будет зависеть от моей воли. Не пытайся меня разжалобить, я – программа. Мне нет никакой разницы на твои чувства и эмоции. Один совет – смирись со всем и прими, как есть.

Человек одет в черный классический костюм, его лицо бледное, черты остры как у мертвеца. Глаза сверкают недобрым блеском. Да, он – программа.

Что мне нужно делать, тюремщик? – спросил Гюнтер, не двигая ни одной конечностью. Его сущность застыла. Была ли она как таковая? Что он такое сейчас? Образ, сгусток энергии? Мгновенная мысль?

Не терзай себя вопросами. Просто иди вперед. Все, что ты найдешь – будет твоим. Твое путешествие будет длиться, пока ты сам не остановишься. Остановка для тебя подобна смерти, помни это. Меня же ты больше не увидишь. Иди.

Тюремщик выдавил подобие улыбки на своем маскообразном лице и в тот миг, когда все вокруг изменилось, он исчез. Растворился, пропал.

Туман рассыпался на тысячи серых платков, разлетающихся в разные стороны. Ветер в мгновение стих, трава под ногами исчезла.

Гюнтер стоял на гладком полированном полу огромного мрачного зала, потолок которого был усыпан мириадами ярких звезд. Далеко впереди был свет, манящий, притягивающий. Тот свет звал к себе, побуждая к немедленному действию.

«Иди», — услышал он снова.

Я их не убивал, — тихо сказал Гюнтер и пошел на свет.

Пол под ногами постоянно менялся. То он был блестящим и темным, отражающим блеск звезд, то становился мутным и бледным, источая какое-то зловещее свечение. Стук шагов разносился по пустоте зала и отражался от стен многократным эхо.

«Я просто буду идти вперед. Я пройду свой путь. Мне нужно найти ответ».

Свет все ближе. Уже ясно видны очертания проема, откуда он вырывается.

Тоскливая давящая обстановка, постоянные парадоксальные метаморфозы окружения.

Из света появилась фигура. Гюнтер остановился. До светящегося проема оставалось еще много шагов, когда яркая вспышка озарила все вокруг, и шум в ушах заставил с ужасом содрогнуться еще не свыкшийся с новой реальностью разум. Тело, кажется, рванулось само собой куда-то вперед, оставляя позади многие метры гладкого пола. Свет пропал так же резко, как и возник. Боль в ушах стихала. Гюнтер стоял в трех шагах от странной неясной фигуры человека, вырисовывающейся на фоне яркого проема в темной стене.

Кто ты? – спросил он, прикрывшись от света рукой и стараясь разглядеть незнакомца.

Здесь кто-то есть, — произнес незнакомец. – Сейчас…

Он говорил в сторону света, обращаясь к кому-то еще.

Гюнтер стоял, не шевелясь, а через мгновение на фоне света нарисовалась еще одна неясная фигура. Сразу бросилась в глаза яркая особенность – у человека отсутствовали руки.

Кто вы? – повторил он свой вопрос несколько громче.

Иди с нами, — спокойно ответил безрукий, — в этом зале слишком тоскливо.

Оба развернулись и вошли в свет, Гюнтер последовал за ними. Раздумья и сомнения не коснулись его в этот миг. Он должен идти вперед. Он подошел вплотную к свету, который, казалось, был соткан из миллионов тончайших серебристых нитей. Структура его напоминала светящуюся паутину, очень плотную и крепкую. На мгновение Гюнтер все же остановился, но затем вытянул руку и шагнул в свет. Ничто не препятствовало его продвижению, ничто не причиняло боль. Никаких шумовых эффектов. Ничего. Он словно погрузился в абсолютный мрак на какое-то мгновение, чтобы сразу же оказаться на яркой освещенной солнцем поляне средь сухой травы и завядших цветов, будто специально раскиданных кем-то по округе.

Перед ним стояли двое. На глазах одного была черная повязка, наполовину скрывающая лицо. Он был худ и высок, его волосы, тронутые сединой были всклокочены. Он все время держал руки у груди, и было видно, что пальцы его чем-то испачканы. Второй был пониже первого, на нем был черный запыленный концертный фрак. Рукава фрака были завязаны в узлы чуть ниже локтей. Лицо его было тронуто вдохновением и мечтательностью. Таким лицом мог обладать лишь истинный творец прекрасного. Его кудрявые волосы спадали на плечи. Он был еще так молод.

«Господи, слепец и безрукий».

Он вышел? – спросил человек с повязкой.

Да, — ответил безрукий, продолжая разглядывать Гюнтера, то опуская глаза к ногам, то поднимая их до головы.

Идемте, идемте, — продолжал слепой. — Нечего тут стоять.

Ступай за нами, — сказал безрукий и подошел вплотную к слепому. Тот в свою очередь уцепился в него, и они пошли.

«Жуткая парочка, — подумал Гюнтер. – Кто они такие? Неужели это одно из моих испытаний».

Двое увечных медленно пересекали высохшую поляну, уводя Гюнтера в сторону холма, на котором высился черный лес.

Куда мы идем? – спросил он, когда они ступили под тень вымершей рощи.

К лабиринту. Когда придем – ты все узнаешь, — отозвался слепой.

В лесу была широкая вытоптанная дорога. Она уводила вдаль и терялась среди мрачных высохших стволов. Ветви деревьев голые и темные, словно зубья исполинских монстров, устремлялись в небо, стараясь пронзить его.

Гюнтер шел молча, лишь изредка поглядывая на своих «новых друзей». Взор его в основном метался по мертвому лесу, стараясь уличить хоть частичку жизни. Но, ни птиц, ни мелких животных он не видел. Этот мир был мертв. Он был создан уже мертвым.

Тропа тем временем становилась уже, а лес реже. Деревья здесь стояли поодаль друг от друга. Солнце сквозь мутную небесную дымку прогревало спертый стоячий воздух. Во всем этом Гюнтер видел лишь какую-то свою мертвую философию – полное отчуждение от всех прошлых мыслей и деяний. Все, что было вчера – казалось сном, а то чем являлось «сейчас» — грозило обернуться чем-то непостижимым. Что-то мрачно и злое скрывалось в затаившемся новом мире. Что-то грозило и укоряло. Казалось, сам воздух, деревья, земля и даже солнце – были немыми судьями для него. Но в чем они его осуждали? Что они могли знать?

Почти пришли, — обернувшись, сказал безрукий.

Кто вы все-таки такие? – отозвался Гюнтер, оторвавшись от лицезрения окрестностей.

Мы должны тебя провести к лабиринту, — тихо ответил слепой старик, держась за безрукого.

Вы тоже программа?

Нет, — засмеялся тот в ответ, — мы такие же, как и ты. Только между нами одна сущая разница.

Какая? – Гюнтер, до этого шедший далеко позади, нагнал их.

Мы прошли лабиринт, а ты еще нет, — старик сухо засмеялся и поднял голову. Смех его сразу же перерос в глухой кашель, заставив замолчать и снова опустить голову.

Дальше они шли молча. Гюнтер более не пытался завести разговор. Да и стоило ли вообще? Почему он вообще идет за ними? Кто они такие? Сумасшедшие образы. Он обдумывал слова старика о лабиринте. Неужели все это случилось с ними там? И что вообще такое этот лабиринт?

Лес закончился, дорога петляла средь сухой травы, уводя за высокий холм. Солнце продолжало нещадно палить, проглядывая сквозь густую белую пелену, застилавшую небо. В воздухе все так же было тихо и безветренно.

Я был художником, — сказал старик. Сейчас он уже не смеялся. В его голосе не было и намека на издевку или упрек. – Я был художником. Даже здесь я рисовал, пока не попал в лабиринт. А ты кто? Почему они послали тебя сюда? Что ты совершил?

Гюнтер молчал, не зная, что ответить. А что он совершил? Он искренне считал себя не виновным. То, что случилось там, было какой-то жестокой ошибкой. Чьей-то злой игрой. Оказавшись здесь, он должен расплачиваться за чужое зло. Должен идти до конца.

Я сделал что-то плохое, — наконец ответил он.

Правильно, иначе бы тебя не запихнули сюда, — сказал безрукий.

Гюнтер снова промолчал.

Старик ответил за него.

Убил, убил. Притом раскаиваешься в этом, я вижу. Но раскаянье здесь никому не нужно. Поверь мне. Это противоестественно. Раскаянье – после содеянного – глупость и не более…

Я не убивал. Меня кто-то подставил, — тихо сказал Гюнтер.

Да. Это тоже вариант. Тогда тем более раскаиваться не стоит. Значит здесь другое. Сожаление, обида, злость. Система дала сбой. Я прав?

Я не убивал свою семью, — снова проговорил Гюнтер, но уже более громко. Он вложил в эти слова всю силу своей злобы.

Старик на миг замолк, затем сказал:

Значит сожаление. Я ведь тоже сожалею о том, что убил того гада, что влез в мою мастерскую. Что меня тогда побудило к этому, я сейчас не скажу. Странное чувство волной хлынуло в меня, заполняя с ног до головы. Я просто защищал свой дом, а оказался здесь. Я сожалею об этом. И само убийство лишь ступень в лестнице моего сожаления. Я сожалею, что не поставил сигнализацию, что не воспользовался другим оружием. Все это звенья одной большой цепи. Ты меня понимаешь?

Смутно, — ответил Гюнтер.

Да и не важно. Я был художником. Мой друг говорит – на моих руках все еще есть краска. Но что мне эти холсты и мольберты, палитры и кисти, когда теперь, осознав все, увидев и почувствовав истину, я могу творить внутри себя величайшие образы.

Гюнтер слушал его разрозненную, словно сотканную из набросков речь. То, о чем говорил старик, плохо доходило до него. Все слова, сказанные им, слышались и запоминались лишь для того, чтобы однажды стать неким подспорьем в чем-то новом и непознанном. Гюнтер это чувствовал, но понять не мог.

Они поднялись на холм и только сейчас он, наконец, увидел – куда они его вели. Впереди в низине открывался захватывающий дух вид. Дорога кончалась несколько поодаль под холмом, дальше виднелся темный, окутанный туманом каменный массив на подобие огромнйо крепости. Там, где кончалась дорога, виднелась высокая арка.

Лабиринт, — сказал безрукий. – Мы пришли.

Вы пойдете туда? – спросил Гюнтер.

Нет. Там мы уже были, — ответил старик. – Мы уже потеряли свою физическую сущность. Дело за тобой.

Физическую сущность? – Гюнтер подошел вплотную к старику, продолжая вглядываться вдаль.

Я был художником. Теперь я слеп и как художник – не стою ничего. Мой друг был великим скрипачом – теперь он тоже не у дел. Мы познаем внутренние смыслы, те, о которых нам говорил лабиринт. Настала твоя очередь, парень. Иди и ничего не бойся. Все равно — чему быть, того не миновать. Мы отсюда уже не выйдем.

Гюнтер посмотрел на одухотворенное лицо безрукого скрипача и вдруг что-то понял. Мысль как молния пронзила его. Эта тюрьма ни что иное как чистый истинный разум. Эти двое лишь частичка общей массы людей – трепещущих и ищущих. Они всегда находятся в поиске образов и знаний, они всегда что-то делают. Он такой же. Он сам всегда стремился к действию. Безостановочная машина, не дающая сбоев. Машина, генератор идей и смыслов. Что может слепой художник? Он может все, чего не может зрячий. Скрипачу не надо рук, если его душа полна музыки, которую некому уже играть. Он пропитан звучанием, как пропитан цветами художник. Оба они прекрасно дополняют друг друга.

Художник и скрипач уже ничего не говорили. Они отошли в сторону от дороги и сели на сухую траву. Каждый из них полностью погрузился в себя. Они проводили его до лабиринта и теперь могут заниматься своими делами. Кто они все же? Программа, нацеленная на определение смысла жизни заключенного или реальные люди, так же запертые здесь? Гюнтеру это было уже не важно. Он бросил еще один короткий взгляд в их сторону и зашагал к воротам.

Чего лишится он?

Скорее всего – он лишится всего.

Слепой художник. Что вы чувствуете, когда слышите это словосочетание? Наверняка, возникает вопрос «Как?!» Как люди, лишенные возможности видеть, могут что-то изобразить на бумаге и холсте? Как они, не знающие, что такое красный и синий, могут создавать настоящие произведения искусства? Тем не менее, слепых художников не так уж и мало.

Сергей Поползин

Он, сколько себя помнит, всегда мечтал стать профессиональным художником и несколько раз пытался поступить в художественное училище Иркутска. Недолго проучившись он вынужден был бросить занятия в силу некоторых обстоятельств, однако продолжал заниматься рисованием как одержимый. Практически все свободное время Сергей проводил в музеях, экспериментировал с материалами и фактурами, изучал искусство иконописи, копировал работы великих мастеров. Но его талант не был признан широкой публикой. Это обстоятельство привело к попытке суицида: Сергей пытался застрелиться, но пуля прошла навылет. Он выжил, но полностью лишился зрения. Все свои работы он сжег, но через какое-то время опять взял в руки кисти и краски. Эскиз будущей картины он «рисует» в своем воображении, продумывая каждую деталь до мельчайших подробностей и используя две техники: лессировку и пастозную живопись. В первом случае мастер смешивает краски на холсте, нанося их тонким, почти прозрачным слоем. Во втором получается своего рода рельефное изображение путем нанесения краски плотными мазками. Для ориентировки в пространстве Сергей втыкает в полотно иголки, а в некоторых случаях пользуется картонными трафаретами.

Джон Брамблитт

После очередного эпилептического приступа американский художник Джон Брамблитт потерял зрение и мог различать только свет и темноту. Свое спасение от отчаяния, тоски и уныния он нашел в рисовании, разработав свой неповторимый стиль: он использует специальные текстурные краски, за счет чего ориентируется на холсте. Осязание стало его «глазами». Все тюбики с красками подписаны шрифтом Брайля, а для их смешивания Джон отмеряет необходимое количество каждого цвета подобно отмериванию ингредиентов для выпечки торта.

Терри является не только художником, но и прекрасным учителем, помогающим незрячим научиться рисовать. Он разработал собственную методику: сначала необходимо сделать «набросок», используя пластилин, с помощью которого можно разделить участки полотна. Далее эти «зоны» заполняются акриловыми красками. По словам мастера, смешивать краски, чтобы добиться нужного оттенка, довольно сложно: для этого может понадобиться помощник, которому можно полностью доверять, или просто феноменальные память и воображение.

Эсреф родился слепым в бедной семье и никогда не учился ни грамоте, ни, тем более, живописи. Тем не менее он является настоящей гордостью Турции. В 25 лет он впервые попробовал рисовать масляными красками, причем вместо кисти использовал свои пальцы. Художник предпочитает работать в абсолютной тишине. Как говорит он сам, он должен «проникнуть внутрь своей картины и стать с ней одним целым». Техника Эсрефа заключается в следующем: сначала при помощи стилоса для брайлевского письма он делает эскиз, после пальцем наносит первый цвет и ждет его полного высыхания. Этот процесс занимает порядка 3-х дней, он необходим для того, чтобы краски не размазывались.

Больше всего Кит любит прогуливаться по горам, и именно они являются главным сюжетом его работ. Кит изучал изобразительное искусство в колледже, некоторое время работал скульптором, выставлялся и имел успех. Но постепенно его зрение стало очень быстро ухудшаться, однако он вовсе не хотел бросать свое любимое дело. Его творчество имеет два направления: пастельные рисунки и живопись мазками масла или акриловых красок. В последнее время мастер пытается соединить эти две техники, чтобы «как можно четче передать чудесный мир».

Болезнь отняла у Лизы зрение. Все, что она могла видеть – это серый цвет, но даже он вызывал нестерпимые головные боли. Единственное, что спасало – темные очки, которые она была вынуждена носить постоянно. Однажды муж принес ей акварельные краски. Именно это заставило женщину встрепенуться и перестать себя жалеть. Она рисовала все: различные предметы, животных, людей, пейзажи, и с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше. Талант художницы не остался незамеченным: у нее много заказов, ее работы выставляются и продаются. В каждом ее произведении можно «прочесть» уникальную историю.