Школьная библиотека - ночь после выпуска

Владимир Тендряков

Ночь после выпуска. Повести

© Издательство «Детская литература». Оформление серии, составление, 2006

© В. Ф. Тендряков. Текст, наследники

© Е. Сидоров. Вступительная статья, 1987

© Н. Сапунова. Иллюстрации, 2006

© О. Верейский. Портрет В. Ф. Тендрякова, наследники

Текст повестей «Ночь после выпуска», «Шестьдесят свечей», «Расплата» печатается по изданию: Тендряков В. Расплата: Повести. М.: Сов. писатель, 1982.

Портрет В. Ф. Тендрякова работы О. Верейского.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

О прозе Владимира Тендрякова

Владимир Федорович Тендряков был личностью огромного общественного темперамента. Он проработал в литературе тридцать пять лет, и каждое новое его произведение вызывало интерес читателей и критики, встречало признание, несогласие, будило мысль и совесть. Мало можно назвать современных прозаиков, кто бы с таким постоянством, с такой упорной страстью отстаивал право на постановку острейших социально-нравственных проблем нашего общества, кто бы день за днем впрямую задавал вопрос о смысле человеческого существования себе и своему читателю. В творчестве В. Тендрякова неумолчно звенела туго натянутая струна гражданского беспокойства. В этом смысле он был очень целен и последователен. Его книги вызваны к жизни жаждой художественного познания действительности, стремлением писателя вынести свое суждение о ней, воззвать к нашему сознанию, воспитать или пробудить в читателе общественное неравнодушие.

Поэтому разговор о повестях и романах Тендрякова сразу вступает в зону самой действительности, мы начинаем спорить о жизни, окружающей нас, о сложных духовных, экономических, моральных процессах, затронутых прозаиком. Но при этом критика, поддерживая писателя за его пафос, бесстрашие и прямоту в постановке вопросов, иногда с сожалением констатирует несовпадение «проблем» и «прозы» в некоторых тендряковских произведениях: «Безусловно, существует логика решения проблем. Но существует и логика построения художественной прозы. Проблема, введенная в прозу, должна держать собою художественную конструкцию вещи, а не наваливаться на нее сразу, иначе плохо и для проблемы и для прозы». Да и те критики, которым «перевес» проблемности не кажется слабостью прозаика, а лишь ярко выраженным свойством его писательской натуры, непременно считают своим долгом помянуть о художественных «проторях и убытках», сторицей окупающихся, впрочем, «значительностью, серьезностью и современностью его слова, общественной значимостью и остротой социальных конфликтов и нравственных проблем его творчества».

Вот, по существу, два крыла критического осознания прозы Владимира Тендрякова:

граждански отзывчивый социолог и моралист, но порой «недостаточно» художник, от чего мелеет глубина и самой его проблематики;

«недостаточно» художник? Может быть. Но зато все сторицей окупается остротой и общественной значимостью конфликтов и проблем его творчества.

Оба суждения, хотя и в неодинаковой степени, признают художественную неполноту тендряковского мира. Не могу согласиться с этим. Стоит перечитать сегодня одну за другой все книги писателя, вызвавшие в свое время обильную критику, в том числе и заведомо недобросовестную, прямо отрицающую как раз правомерность проблематики и конфликтов некоторых произведений прозаика, чтобы убедиться в цельности именно проблемно-художественного мира этого писателя. Можно спорить, не соглашаться с его активно проповеднической манерой, со стремлением высказать наболевшее не столько в объективно-пластической образной форме, сколько в прямом напоре рассуждений героев, где всегда явственно слышен и авторский голос. Можно отрицать действенность и универсальность притчеобразных ситуаций, весьма характерных для повестей Тендрякова. Но при этом нельзя, на мой взгляд, не видеть резко очерченную художественную оригинальность этого пера. Логика решения жизненно важных проблем для Тендрякова и художественная логика слитны, нераздельны, питают друг друга. Искусство для него начинается с идеи и живет идейностью. Мысль разворачивается в образах, проверяет себя в художественных аргументах на площадке повести или романа и, как правило, разрешается в финале, ставя перед нами и героями новые вопросы, новые проблемы.

Нельзя забывать также, что В. Тендряков сформировался как писатель в активной полемике против так называемой теории бесконфликтности, имевшей достаточно широкое распространение в нашей послевоенной беллетристике. Острая конфликтность, предельный драматизм ситуаций, особенно нравственных коллизий, – самая характерная черта тендряковского стиля. Он ощущает правду как поиск неравнодушной, активной мысли и открыто, без обиняков, стремится поведать эту правду людям, отнюдь не претендуя на всю ее объективную полноту, на собственное всеведение. Мужество и откровенность правды – тот нравственный фундамент, на котором держится художественный мир Тендрякова, и стоит он прочно и простоит долго, до тех пор, пока жизненные противоречия, его питающие, не будут исчерпаны самой действительностью.

Владимир Федорович Тендряков родился в 1923 году в деревне Макаровской Вологодской области, в семье сельского служащего. После окончания средней школы ушел на фронт и служил радистом стрелкового полка. В боях за Харьков получил тяжелое ранение, демобилизовался, учительствовал в сельской школе, был избран секретарем райкома комсомола. Первой мирной осенью поступил на художественный факультет ВГИКа, а затем перешел в Литературный институт, который окончил в 1951 году. Работал корреспондентом журнала «Огонек», писал сельские очерки, в 1948 году опубликовал свой первый рассказ в альманахе «Молодая гвардия».

Но в нашем читательском сознании Тендряков заявил о себе сразу, крупно и заметно, в начале 1950-х годов, словно бы миновав пору литературного ученичества. Время, общественная ситуация способствовали появлению целой плеяды писателей, устами которых правдиво заговорила доселе почти молчаливая послевоенная деревня. Вслед за очерками и рассказами Валентина Овечкина, Гавриила Троепольского в ранних произведениях В. Тендрякова были публично обнажены серьезные противоречия колхозной жизни тех лет, ставшие впоследствии предметом пристального общественного внимания.

Всю жизнь Тендрякова волновали проблемы выбора и долга, веры и скепсиса. И до последних своих дней он тревожно размышлял над вопросом: «Куда движется человеческая история?» Свидетельство тому – роман «Покушение на миражи» (1978–1980) – наиболее глубокое и сильное произведение Тендрякова, его духовное завещание нам и будущему.

Но о чем бы ни писал Тендряков, какую бы жизненную ситуацию ни выбирал, рассмотрение, художественный анализ действительности всегда протекают у него при свете нравственных требований совести.

Совесть в этическом кодексе Владимира Тендрякова – основополагающее понятие, только она способна осветить человеку глубокую правду о нем самом и окружающем мире.

Воспитание высокой души – область неустанных художественных забот писателя. Он нередко обращается к школе, пишет о жизни подростков, и здесь, в отличие от характеров взрослых, его очень интересуют психологические детали, нюансы, переливы неустоявшегося духовного мира. Таков, например, Дюшка Тягунов из самой светлой, поэтической повести Тендрякова «Весенние перевертыши» (1973).

Огромный, сложный мир открывается тринадцатилетнему мальчишке. Мир, где есть любовь, святое чувство товарищества, и тут же рядом – злоба и жестокость, унижение человека и горе.

Душа подростка растет, впервые постигая противоречия жизни, постигая само время . Отлично пишет Тендряков это состояние – щедро, тонко, влюбленно в своего маленького героя:

«Время! Оно крадется.

Дюшка его увидел! Пусть не само, пусть его следы.

Вчера на березе не было дымки, вчера еще не распустились почки – сегодня есть! Это след пробежавшего времени!

Были грачи – нет их! Опять время – его след, его шевеление! Оно унесло вдаль рычащую машину, оно скоро заполнит улицу людьми…

Беззвучно течет по улице время, меняет все вокруг…

Течет время, рождаются и умирают деревья, рождаются и умирают люди. Из глубокой древности, из безликих далей к в этой вот минуте – течет, подхватывает Дюшку, несет его дальше, куда-то в щемящую бесконечность.

В самом начале повести перед нами предстает разговор нескольких выпускников, которые собрались вместе у реки, чтобы побыть в последние минуты после торжества. Ведь совсем скоро они разлетятся в разные города, чтобы продолжить строить свое будущее. Беседа их была построена по очень интересному принципу - каждый должен высказать свое мнение о своем однокласснике. Первым желающим выговориться стал Геннадий Голиков. Он почему-то был уверен в том, что приятели не произнесут ни одного плохого слова. Однако ребята говорят, что он порой бывает слишком эгоистичным и бездушным. Одна из девушек призналась в том, что Гена боится показать свои чувства, и совсем не способен на смелые поступки.

Юноша, услышав о себе не очень приятные высказывания, начинает тоже оскорблять друзей. Веру он назвал человеком завистливым и двуличным. Юля, несмотря ни на что, готова унизить даже близкую подругу. Не оставил он в стороне Сократа, назвав его чересчур простодушным человеком, который терпит все оскорбления. Но больше всего он нелестно отозвался о Натке, к которой давным-давно испытывал высокие чувства. Когда-то девушка, искупавшись в речке, показалась ему обнаженной. Юноша говорит об этом одноклассникам, называя ее развратницей, которая сама навязывается лицам мужского пола. Не выдержав обидных слов, Натка бьет его, и Генка убегает.

Неожиданно Сократ сообщает приятелям, что Геннадию грозит опасность от Яшки Топора, заядлого хулигана. Он обещал прибить их одноклассника. Несмотря на то, что юноша всех оскорбил, и благодаря уговорам Юли, друзья решили его предупредить. Натка отправляется на поиски Гены.

Параллельно с этими дискуссиями в учительской происходит оживленный разговор педагогов о том, как правильно подойти к воспитанию учащихся.Преподавателям совсем не понравилось высказывание Юли Студенцевой о том, что в школе ей приходится зубрить именно те предметы, которые ней совсем не нравятся. Особенно возмутилась по этому вопросу учитель литературы Зоя Владимировна. Но, завуч, отметила, что педагогу необходимо пересмотреть методику преподавания предмета, так как ее уроки совсем не вызывают интерес у ребят. Но тут вступает в разговор учитель физики, который оспаривает слова Ольги Олеговны, мешавшей ему преподавать свой предмет с интересом. Женщина постоянно делает ему замечания. Иннокентий Сергеевич, преподававший математику, сказал о том, что в развитых странах знания дают машины, а мы отстаем от прогрессивных идей. Руководитель учебного заведения попросил всех поработать над качеством обучения. Лишь начинающий педагог стояла в стороне и плакала. Он очень любила своих учеников, и говорила, что они добрые и отзывчивые.

После разговора учитель математики и физики решили немного выпить спиртного, вспоминая предвоенный выпускной вечер. Много юношей и девушек, сразу же со школьной скамьи, пошли на фронт и не вернулись домой.

А ребята, возвращаясь к родителям, дали обещание учиться жить.

Повесть учит нас распознавать в людях не только недостатки, но и отмечать хорошие его качества.

Картинка или рисунок Ночь после выпуска

Другие пересказы для читательского дневника

  • Краткое содержание Ремарк Три товарища

    Три товарища, прошедшие Первую мировую войну, ­­- Отто Кестер, Роберт Локамп и Готтфрид Ленц - знакомятся с Патрицией Хольман. Отношения между Робертом и Патрицией начинают развиваться

  • Брэдли Пирсон, сидя в тюрьме, пишет рукопись « рассказ о любви». Считая несчастную любовь, изменившую две жизни, поиском мудрости и правды в мире обмана и лжи.

Тендряков Владимир

Ночь после выпуска

Владимир Фёдорович Тендряков

НОЧЬ ПОСЛЕ ВЫПУСКА

Как и положено, выпускной вечер открывали торжественными речами.

В спортзале, этажом ниже, слышно было - двигали столы, шли последние приготовления к банкету.

И бывшие десятиклассники выглядели сейчас уже не по-школьному: девчата в модных платьях, подчеркивающих зрелые рельефы, парни до неприличия отутюженные, в ослепительных сорочках, при галстуках, скованные своей внезапной взрослостью. Все они, похоже, стеснялись самих себя - именинники на своих именинах всегда гости больше других гостей.

Директор школы Иван Игнатьевич, величественный мужчина с борцовскими плечами, произнес прочувствованную речь: "Перед вами тысячи дорог..." Дорог тысячи, и все открыты, но, должно быть, не для всех одинаково. Иван Игнатьевич привычно выстроил выпускников в очередь соответственно их прежним успехам в школе. Первой шла та, что ни с кем не сравнима, та, что все десять лет оставляла других за своей спиной,- Юлечка Студёнцева. "Украсит любой институт страны..." Следом за ней была двинута тесная когорта "несомненно способных", каждый член ее поименован, каждому воздано по заслугам. Генка Голиков был назван среди них. Затем отмечены вниманием, но не превознесены "своеобразные натуры" - характеристика, сама по себе грешащая неопределенностью,- Игорь Проухов и другие. Кто именно "другие", директор не счел нужным углубляться. И уже последними - все прочно, безымянные, "которым школа желает всяческих успехов". И Натка Быстрова, и Вера Жерих, и Сократ Онучин оказались в числе них.

Юлечке Студёнцевой, возглавлявшей очередь к заветным дорогам, надлежало выступить с ответной речью. Кто, как не она, должна поблагодарить свою школу - за полученные знания (начиная с азбуки), за десятилетнюю опеку, за обретенную родственность, которую невольно унесет каждый.

И она вышла к столу президиума - невысокая, в белом платье с кисейными плечиками, с белыми бантами в косичках крендельками, девочка-подросток, никак не выпускница, на точеном личике привычное выражение суровой озабоченности, слишком суровой даже для взрослого. И взведенно-прямая, решительная, и в посадке головы сдержанная горделивость.

Мне предложили выступить от лица всего класса, я хочу говорить от себя. Только от себя!

Это заявление, произнесенное с безапелляционностью никогда и ни в чем не ошибающейся первой ученицы, не вызвало возражений, никого не насторожило. Директор заулыбался, закивал и поерзал на стуле, удобнее устраиваясь. Что могла сказать, кроме благодарности, она, слышавшая в школе только хвалу, только восторженные междометия в свой адрес. Потому лица ее товарищей по классу выражали дежурное терпеливое внимание.

И по актовому залу пробежал шорох.

По какой мне идти? Давно задавала себе этот вопрос, но отмахивалась, пряталась от него. Теперь все - прятаться нельзя. Надо идти, а не могу, не знаю... Школа заставляла меня знать все, кроме одного - что мне нравится, что я люблю. Мне что-то нравилось, а что-то не нравилось. А раз не нравится, то и дается трудней, значит, этому ненравящемуся и отдавай больше сил, иначе не получишь пятерку. Школа требовала пятерок, я слушалась и... и не смела сильно любить... Теперь вот оглянулась, и оказалось - ничего не люблю. Ничего, кроме мамы, папы и... школы. И тысячи дорог - и все одинаковы, все безразличны... Не думайте, что я счастливая. Мне страшно. Очень!

Юлечка постояла, глядя птичьими тревожными глазами в молчащий зал. Было слышно, как внизу передвигают столы для банкета.

У меня все,- объявила она и мелкими дергающимися шажочками двинулась к своему месту.

Года два назад был спущен запрет - в средних школах на выпускных вечерах нельзя выставлять на столы вино.

Этот запрет возмутил завуча школы Ольгу Олеговну: "Твердим: выпускной вечер - порог в зрелость, первые часы самостоятельности. И в то же время опекаем ребят, как маленьких. Наверняка они это воспримут как оскорбление, наверняка принесут с собой тайком или открыто вино, а в знак протеста, не исключено, кой-чего и покрепче".

Ольгу Олеговну в школе за глаза звали Вещим Олегом: "Вещий Олег сказал... Вещий Олег потребовал..." - всегда в мужском роде. И всегда директор Иван Игнатьевич уступал перед ее напористостью. Ольге Олеговне нынче удалось убедить членов родительского комитета - бутылки сухого вина и сладкого кагора стояли на банкетных столах, вызывая огорченные вздохи директора, предчувствовавшего неприятные разговоры в гороно.

Но букетов с цветами все-таки стояло больше, чем бутылок: прощальный вечер должен быть красив и благопристоен, вселять веселье, однако в границах дозволенного.

Словно и не было странного выступления Юлечки Студёнцевой. Подымались тосты за школу, за здоровье учителей, звон стаканов, смех, перекатные разговоры, счастливые, раскрасневшиеся лица - празднично. Не первый выпускной вечер в школе, и этот начинался как всегда.

И только, словно сквознячок в теплой комнате, среди разгоревшегося веселья - охолаживаю-щая настороженность. Директор Иван Игнатьевич несколько рассеян, Ольга Олеговна замкнуто-молчалива, а остальные учителя бросают на них пытливые взгляды. И Юлечка Студёнцева сидела за столом потупившись, связанно. К ней время от времени подбегал кто-нибудь из ребят, чокался, перекидывался парой слов - выражал свою солидарность - и убегал.

Как всегда, чинное застолье быстро сломалось. Бывшие десятиклассники, кто оставив свой стул, кто вместе со стулом, передвигались к учителям.

Самая большая, самая шумная и тесная компания образовалась вокруг Инны Семеновны, учительницы начальной школы, которая десять лет назад встретила всех этих ребят на пороге школы, рассадила по партам, заставила раскрыть буквари.

Нина Семеновна крутилась среди своих бывших учеников и только сдавленно выкрикивала:

Наточка! Вера! Да господи!

И платочком осторожно утирала слезы под крашеными ресницами.

Господи! Какие вы у меня большие!

Натка Быстрова была на полголовы выше Нины Семеновны, да и Вера Жерих тоже, похоже, перегнала ростом.

Вы для нас самая, самая старая учительница, Нина Семеновна!

"Старой учительнице" едва за тридцать, белолица, белокура, подобранно-стройна. Тот первый, десятилетней давности урок нынешних выпускников был и ее самым первым самостоятельным уроком.

Такие большие у меня ученицы! Я действительно старая...

Нина Семеновна утирала платочком слезы, а девчонки лезли обниматься и тоже плакали - от радости.

Нина Семеновна, давайте выпьем на брудершафт! Чтоб на ты,предложила Натка Быстрова.

И они рука за руку выпили, обнялись, расцеловались.

Нина, ты... ты славная! Очень! Мы все время тебя помнили!

Наточка, а какая ты стала - глаз не отвести. Была, право, гадким утеночком, разве можно догадаться, что вырастешь такой красавицей... А Юлечка... Где Юлечка? Почему ее нет?

Юлька! Эй! Сюда!

Да, да, Юлечка... Ты не знаешь, как часто я о тебе думала. Ты самая удивительная ученица, какие у меня были...

Возле долговязого физика Павла Павловича Решникова и математика Иннокентия Сергеевича с лицом, стянутым на одну сторону страшным шрамом, собрались серьезные ребята. Целоваться, обниматься, восторженно изливать чувства они считают ниже своего достоинства. Разговор здесь сдержанный, без сантиментов.

В физике произошли подряд две революции - теория относительности и квантовая механика. Третья наверняка будет не скоро. Есть ли смысл теперь отдавать свою жизнь физике, Павел Павлович?

Ошибаешься, дружочек: революция продолжается. Да! Сегодня она лишь перекинулась на другой континент - астрономию. Астрофизики что ни год делают сногсшибательные открытия. Завтра физика вспыхнет в другом месте, скажем в кристаллографии...

Генка Голиков, парадно-нарядный, перекинув ногу за ногу, с важной степенностью рассуждает - преисполнен уважения к самому себе и к своим собеседникам.

Возле директора Ивана Игнатьевича и завуча Ольги Олеговны толкучка. Там разоряется Вася Гребенников, низкорослый паренек, картинно наряженный в черный костюм, галстук с разводами, лакированные туфли. Он, как всегда, переполнен принципами - лучший активист в классе, ратоборец за дисциплину и порядок. И сейчас Вася Гребенников защищает честь школы, поставленную под сомнение Юлечкой Студёнцевой:

Наша альма матер! Даже она, Юлька, как бы ни заносилась, а не выкинет... Нет! Не выкинет из памяти школу!

Против негодующего Васи - ухмыляющийся Игорь Проухов. Этот даже одет небрежно - рубашка не первой свежести и мятые брюки, щеки и подбородок в темной юношеской заросли, не тронутой бритвой.

О повести «Ночь после выпуска» (В. Тендряков написал ее в первой половине 70-х годов) спорят до сих пор. Это объяснимо, так как автор поднимает в ней проблему воспитания подростков и определяет, какую роль в этом сложном процессе играет школа. В результате его герои проходят своеобразную проверку на человечность. Этот путь не прост, но именно через подобное нравственное очищение постигается настоящая ценность добра и истины.

Завязка

Владимир Тендряков «Ночь после выпуска» композиционно делит на две части. Это параллельно происходящие откровенный разговор между выпускниками на речном обрыве и поиск нелегкого решения для выхода из возникшей ситуации их вчерашними педагогами, заседавшими в учительской. Поводом для дискуссий в обеих группах послужило выступление гордости школы, Юлечки Студенцевой. Отступив от правил, давно установившихся на выпускном вечере, она не стала плакать и благодарить старших наставников. Напротив, девушка заметила, что очень дорожит школой, «как волчонок своей норой», однако она не научила ее любить что-то еще. Юле дали знания, но не научили главному: как жить в этом мире. И потому ей страшно. Она не знает, что ожидает ее дальше, как бороться с проблемами, которые неизбежно возникнут в самостоятельной жизни. Подобное выступление стало для всех неожиданностью и поводом для внеплановой встречи учителей.

«Ночь после выпуска»: краткое содержание разговора в учительской

Первой взяла слово Ольга Олеговна, завуч школы и учитель истории. Она высказала мысль, что некоторые учителя требуют от своих воспитанников доскональных знаний по предмету, которые им никак не пригодятся в будущем. В частности, реплика была адресована учительнице русского языка, Зое Владимировне - она пятый десяток лет работает в школе и жить по-другому уже попросту не умеет. А в ответ никакой благодарности ни от учеников, ни от коллег. Ее речь заставила коллег заволноваться и послужила началом сложного разговора, который воспроизводит автор повести «Ночь после выпуска».

Мнения педагогов относительно того, что говорила Юлечка, разошлись. Одни испытывали обиду и досаду за то, что их труд подростки не могут оценить по достоинству. К ним добавлялись злость и негодование, так как сказанного уже не воротишь.

Другие соглашались, что в школе действительно есть множество проблем, которые чиновники решать даже не пытаются. Каждый старался опровергнуть слова предыдущего оратора и представить свое видение того, каким образом нужно учить детей, чтобы результаты превышали затраты.

Учитель-новатор

В повесть «Ночь после выпуска», краткое содержание которой вы читаете, Тендряков вводит образ Павла Павловича Решетникова. Это был учитель физики, всецело поглощенный наукой. Коллектив поначалу не принимал его из-за стремления внести новые методы преподавания в уже устоявшуюся систему, однако ситуация вскоре изменилась. Павел Павлович продолжал преподавать не строго по учебникам и программам, но стал делать это более осторожно. беззаветно верил, что каждый «возделывает свой сад» так, как ему этого хочется, как желает его душа, без принуждения к этому других.

В противовес ему выступил Иннокентий Сергеевич, математик. Он считал, что «школа - масштабное явление», поэтому в одиночку нельзя добиться желаемого успеха.

Долго описывал дискуссию Владимир Тендряков. Повесть «Ночь после выпуска» включает множество мнений относительно того, как лучше учить детей. Однако никто из педагогов даже не вспомнил о более важном вопросе. А чего же на самом деле хочется самим ребятам? Какие у них интересы, желания, чувства?

Неожиданное озарение

И только прощаясь с Иваном Игнатьевичем, Ольга Олеговна вдруг поняла, что именно сегодня они пропустили знаменательное событие: рождение личности! Юля Студенцева своими словами показала не то, что школа ее ничему важному не научила. Наоборот, она предстала личностью, умеющей мыслить нешаблонно, нашедшей смелость высказать то, что она чувствует, думает, пусть даже это идет в разрез с общепринятыми стандартами. И главная проблема окружающих заключается в том, что когда человек выделяется среди других, в первую очередь, все стараются выявить его недостатки, засадить обратно, задавить, не дать проявиться индвидуальности. Так заканчивает первую часть повести «Ночь после выпуска» Владимир Тендряков. Содержание мыслей завуча дает надежду на то, что изменения в сложившейся системе все же возможны.

Разговор у реки

Выступление Юли взволновало не только учителей. Шесть выпускников собрались у обрыва, чтобы откровенно поговорить и, наконец, выяснить, что они думают друг о друге. Они были очень разными, но всех беспокоил один вопрос: что будет дальше?

Краткое содержание повести Тендрякова «Ночь после выпуска» продолжает описание возникшего разговора. Он принимает неожиданный поворот. Каждому интересно, что о нем думают те, с кем он проучился бок о бок десять лет. Казалось бы, все друг друга знают, никто не ожидает услышать в свой адрес плохое. Однако вскоре выясняется, что каждый имеет свой «камень за пазухой».

Первым на «суд» решился Генка Голиков - «городская знаменитость, открытое лицо, светлоглаз, светловолос, рост сто девяносто, плечист, мускулист…» Он нисколько не боялся приговора, ведь его все любят, уважают, «перед друзьями он свят и чист, пусть Натка услышит, что о нем думают». Однако каково же было удивление, когда вместо предназначавшихся в его честь дифирамбов Генка услышал упреки и обвинения! Даже Игорь не преминул возможностью вспомнить случай, когда Голиков выступил против него. При этом никто не встал на его защиту, не вспомнил, сколько хорошего и доброго сделал он, Гена, для каждого из присутствующих.

Возникло впечатление, что желание узнать правду, даже пугающую и жестокую, затмило все остальные чувства. Разозлившись и отплатив друзьям той же монетой, Голиков убежал. А его одноклассники еще долго не могли прийти в себя от услышанных в свой адрес слов. Хотя они сами спровоцировали Гену на столь неприятную откровенность - подводит итог Тендряков. Ночь после выпуска неожиданно превращается для вступающих в новую жизнь молодых людей неприятным откровением.

Развязка

И вдруг появляется новость: их другу, который их только что обидел, грозит опасность. Сначала все оживились, но затем решили не вмешиваться, так как Гена уже не заслуживал, по их мнению, даже помощи. И только Юля Студенцева выступила против общественного мнения. Она помогла ребятам осознать, что Гена по-прежнему их друг, что каждый может совершить ошибку. Главное - нужно научиться прощать. Так заканчивается повесть «Ночь после выпуска», краткое содержание которой вы прочитали.

Тендряков Владимир

Ночь после выпуска

Владимир Фёдорович Тендряков

НОЧЬ ПОСЛЕ ВЫПУСКА

Как и положено, выпускной вечер открывали торжественными речами.

В спортзале, этажом ниже, слышно было - двигали столы, шли последние приготовления к банкету.

И бывшие десятиклассники выглядели сейчас уже не по-школьному: девчата в модных платьях, подчеркивающих зрелые рельефы, парни до неприличия отутюженные, в ослепительных сорочках, при галстуках, скованные своей внезапной взрослостью. Все они, похоже, стеснялись самих себя - именинники на своих именинах всегда гости больше других гостей.

Директор школы Иван Игнатьевич, величественный мужчина с борцовскими плечами, произнес прочувствованную речь: "Перед вами тысячи дорог..." Дорог тысячи, и все открыты, но, должно быть, не для всех одинаково. Иван Игнатьевич привычно выстроил выпускников в очередь соответственно их прежним успехам в школе. Первой шла та, что ни с кем не сравнима, та, что все десять лет оставляла других за своей спиной,- Юлечка Студёнцева. "Украсит любой институт страны..." Следом за ней была двинута тесная когорта "несомненно способных", каждый член ее поименован, каждому воздано по заслугам. Генка Голиков был назван среди них. Затем отмечены вниманием, но не превознесены "своеобразные натуры" - характеристика, сама по себе грешащая неопределенностью,- Игорь Проухов и другие. Кто именно "другие", директор не счел нужным углубляться. И уже последними - все прочно, безымянные, "которым школа желает всяческих успехов". И Натка Быстрова, и Вера Жерих, и Сократ Онучин оказались в числе них.

Юлечке Студёнцевой, возглавлявшей очередь к заветным дорогам, надлежало выступить с ответной речью. Кто, как не она, должна поблагодарить свою школу - за полученные знания (начиная с азбуки), за десятилетнюю опеку, за обретенную родственность, которую невольно унесет каждый.

И она вышла к столу президиума - невысокая, в белом платье с кисейными плечиками, с белыми бантами в косичках крендельками, девочка-подросток, никак не выпускница, на точеном личике привычное выражение суровой озабоченности, слишком суровой даже для взрослого. И взведенно-прямая, решительная, и в посадке головы сдержанная горделивость.

Мне предложили выступить от лица всего класса, я хочу говорить от себя. Только от себя!

Это заявление, произнесенное с безапелляционностью никогда и ни в чем не ошибающейся первой ученицы, не вызвало возражений, никого не насторожило. Директор заулыбался, закивал и поерзал на стуле, удобнее устраиваясь. Что могла сказать, кроме благодарности, она, слышавшая в школе только хвалу, только восторженные междометия в свой адрес. Потому лица ее товарищей по классу выражали дежурное терпеливое внимание.

И по актовому залу пробежал шорох.

По какой мне идти? Давно задавала себе этот вопрос, но отмахивалась, пряталась от него. Теперь все - прятаться нельзя. Надо идти, а не могу, не знаю... Школа заставляла меня знать все, кроме одного - что мне нравится, что я люблю. Мне что-то нравилось, а что-то не нравилось. А раз не нравится, то и дается трудней, значит, этому ненравящемуся и отдавай больше сил, иначе не получишь пятерку. Школа требовала пятерок, я слушалась и... и не смела сильно любить... Теперь вот оглянулась, и оказалось - ничего не люблю. Ничего, кроме мамы, папы и... школы. И тысячи дорог - и все одинаковы, все безразличны... Не думайте, что я счастливая. Мне страшно. Очень!

Юлечка постояла, глядя птичьими тревожными глазами в молчащий зал. Было слышно, как внизу передвигают столы для банкета.

У меня все,- объявила она и мелкими дергающимися шажочками двинулась к своему месту.

Года два назад был спущен запрет - в средних школах на выпускных вечерах нельзя выставлять на столы вино.

Этот запрет возмутил завуча школы Ольгу Олеговну: "Твердим: выпускной вечер - порог в зрелость, первые часы самостоятельности. И в то же время опекаем ребят, как маленьких. Наверняка они это воспримут как оскорбление, наверняка принесут с собой тайком или открыто вино, а в знак протеста, не исключено, кой-чего и покрепче".

Ольгу Олеговну в школе за глаза звали Вещим Олегом: "Вещий Олег сказал... Вещий Олег потребовал..." - всегда в мужском роде. И всегда директор Иван Игнатьевич уступал перед ее напористостью. Ольге Олеговне нынче удалось убедить членов родительского комитета - бутылки сухого вина и сладкого кагора стояли на банкетных столах, вызывая огорченные вздохи директора, предчувствовавшего неприятные разговоры в гороно.

Но букетов с цветами все-таки стояло больше, чем бутылок: прощальный вечер должен быть красив и благопристоен, вселять веселье, однако в границах дозволенного.

Словно и не было странного выступления Юлечки Студёнцевой. Подымались тосты за школу, за здоровье учителей, звон стаканов, смех, перекатные разговоры, счастливые, раскрасневшиеся лица - празднично. Не первый выпускной вечер в школе, и этот начинался как всегда.

И только, словно сквознячок в теплой комнате, среди разгоревшегося веселья - охолаживаю-щая настороженность. Директор Иван Игнатьевич несколько рассеян, Ольга Олеговна замкнуто-молчалива, а остальные учителя бросают на них пытливые взгляды. И Юлечка Студёнцева сидела за столом потупившись, связанно. К ней время от времени подбегал кто-нибудь из ребят, чокался, перекидывался парой слов - выражал свою солидарность - и убегал.

Как всегда, чинное застолье быстро сломалось. Бывшие десятиклассники, кто оставив свой стул, кто вместе со стулом, передвигались к учителям.

Самая большая, самая шумная и тесная компания образовалась вокруг Инны Семеновны, учительницы начальной школы, которая десять лет назад встретила всех этих ребят на пороге школы, рассадила по партам, заставила раскрыть буквари.

Нина Семеновна крутилась среди своих бывших учеников и только сдавленно выкрикивала:

Наточка! Вера! Да господи!

И платочком осторожно утирала слезы под крашеными ресницами.

Господи! Какие вы у меня большие!

Натка Быстрова была на полголовы выше Нины Семеновны, да и Вера Жерих тоже, похоже, перегнала ростом.

Вы для нас самая, самая старая учительница, Нина Семеновна!

"Старой учительнице" едва за тридцать, белолица, белокура, подобранно-стройна. Тот первый, десятилетней давности урок нынешних выпускников был и ее самым первым самостоятельным уроком.

Такие большие у меня ученицы! Я действительно старая...