Сергей прокофьев. Сергей Прокофьев: личная жизнь Сыновья сергея прокофьева

Прокофьев Сергей Сергеевич родился 11 (23) апреля 1891 года в селе Сонцовка Екатеринославской губернии. Любовь к музыке привила мальчику мать, которая была хорошей пианисткой, часто играла сыну Шопена и Бетховена . Начальное образование Прокофьев получил дома.

С раннего возраста Сергей Сергеевич увлекся музыкой и уже в пять лет сочинил свое первое произведение – маленькую пьесу «Индийский галоп» для фортепиано. В 1902 году произведения Прокофьева услышал композитор С. Танеев. Он был настолько впечатлен способностями мальчика, что сам попросил Р. Глиэра давать Сергею уроки по теории композиции.

Обучение в консерватории. Мировые гастроли

В 1903 Прокофьев поступает в Петербургскую консерваторию. Среди преподавателей Сергея Сергеевича были такие известные музыканты как Н. Римский-Корсаков, Я. Витола, А. Лядова, А. Есипова, Н. Черепнина. В 1909 году Прокофьев оканчивает консерваторию как композитор, в 1914 – как пианист, в 1917 – как органист. В этот период Сергей Сергеевич создает оперы «Маддалена», «Игрок».

Впервые со своими произведениями Прокофьев, биография которого уже была известна в музыкальной среде Петербурга, выступил в 1908 году. После окончания консерватории, с 1918 года Сергей Сергеевич много гастролировал, посетил Японию, США, Лондон Париж. В 1927 году Прокофьев создает оперу «Огненный ангел» В 1932 году записывает свой Третий концерт в Лондоне.

Зрелое творчество

В 1936 году Сергей Сергеевич переезжает в Москву, начинает преподавать в консерватории. В 1938 году завершает работу над балетом «Ромео и Джульетта» . В годы Великой Отечественной войны создает балет «Золушка», оперу «Война и мир» , музыку к кинолентам «Иван Грозный» и «Александр Невский».

В 1944 году композитор получил звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. В 1947 – звание народного артиста РСФСР.

В 1948 году Прокофьев завершает работу над оперой «Повесть о настоящем человеке» .

Последние годы

В 1948 году вышло постановление ЦК ВКП(б), в котором Прокофьев подвергался резкой критике за «формализм». В 1949 году на Первом Съезде Союза композиторов СССР Асафьев, Хренников и Ярустовский с осуждением высказывались об опере «Повесть о настоящем человеке».

С 1949 года Прокофьев практически не выезжал со своей дачи, продолжая активно творить. Композитор создал балет «Сказ о каменном цветке», симфонию-концерт «На страже мира».

Жизнь композитора Прокофьева оборвалась 5 марта 1953 года. Великий музыкант умер от гипертонического криза в коммунальной квартире в Москве. Похоронили Прокофьева на Новодевичьем кладбище в Москве.

Личная жизнь

В 1919 году Прокофьев познакомился со своей первой женой – испанской певицей Линой Кодиной. В 1923 году они поженились, вскоре у них родилось два сына.

В 1948 году Прокофьев женится на Мире Мендельсон – студентке Литературного института, с которой познакомился в 1938 году. Сергей Сергеевич не оформлял развод с Линой Кодиной, так как в СССР браки, заключенные за границей, считались недействительными.

Другие варианты биографии

• Первые оперы будущий композитор создал в девятилетнем возрасте.
• Одним из увлечений Прокофьева была игра в шахматы. Великий композитор говорил, что игра в шахматы помогает ему создавать музыку.
• Последнее произведение, которое Прокофьеву удалось услышать в концертном зале, была его Седьмая симфония (1952).
• Прокофьев умер в день кончины Иосифа Сталина , поэтому смерть композитора осталась почти незамеченной.
• Краткая биография Прокофьева для детей нашла отражение в книге «Детство», написанной самим композитором.

Восемь лет лагерей — такой оказалась цена брака и развода с великим композитором Сергеем Прокофьевым.

В Великобритании опубликована книга американского музыковеда, профессора Принстонского университета Саймона Моррисона «Любовь и войны Лины Прокофьевой» (The Love and Wars of Lina Prokofiev), в которой рассказывается о трагической судьбе жены великого композитора, которая провела восемь лет в сталинском ГУЛАГе. Книга приоткрывает завесу над малоизвестной частью жизни Сергея Прокофьева и испанской певицы Лины Кодина, ставшей после переезда в СССР в 1936 году Линой Ивановной Прокофьевой. Моррисону удалось получить доступ к архиву зарубежного Фонда Сергея Прокофьева, где хранится, в частности, неопубликованная переписка Лины Прокофьевой с мужем.

На фото: книга Саймона Моррисона о Лине Прокофьевой

20 февраля 1948 года в московской квартире Лины Прокофьевой раздался телефонный звонок. «Вам нужно получить пакет от ваших друзей из Ленинграда». Лина была одна в квартире, плохо себя чувствовала и предложила звонившему занести пакет ей домой. Тот отказался и настоял на встрече. Пришлось выйти и подойти к указанному месту встречи. Ее встретили трое неназвавшихся мужчин, затолкали в машину и отвезли на Лубянку, а затем в Лефортовскую тюрьму. После девяти месяцев унизительных и жестоких допросов последовал приговор военной коллегии Верховного суда СССР: двадцать лет заключения в исправительно-трудовом лагере за шпионаж (статья 58-1а Уголовного кодекса). Вот как автор книги Саймон Моррисон объясняет в интервью «Совершенно секретно» ее арест:

Лина получила советское гражданство, ее нансеновский и испанский паспорта были аннулированы. После этого на нее в полной мере распространялись советские законы. Сразу после войны - в 1946-1947 годах - возникла ситуация, когда у бывших иностранцев появилась некоторая надежда вернуться на Запад. Соседка Лины по дому, которая была француженкой, смогла с помощью французского посольства получить разрешение на отъезд. Это заставило Лину начать активные действия. Она очень хотела вернуться во Францию, хотела увидеть мать, которая была в очень преклонном возрасте, болела и чувствовала себя очень одинокой в Париже. Лина писала многочисленные письма советским властям с просьбой разрешить ей повидать мать. Все было безрезультатно. В это время она очень интенсивно посещала приемы в иностранных посольствах - американском, французском, британском, даже японском - в надежде с помощью дипломатов покинуть СССР. После ареста ее обвинили в попытке бежать из страны и в краже секретной документации. Дело в том, что во время войны Лина Прокофьева работала в Совинформбюро в качестве переводчицы и диктора на иновещании. Ее обвинили также в связях с людьми, объявленными врагами народа, и в том, что она незаконно передавала через французское посольство письма родным и знакомым во Францию. Все это тянуло в то время на иностранный шпионаж.

Сопрано Каролина Кодина родилась в Мадриде в 1897 году в семье оперных певцов. Отец - барселонский тенор Хуан Кодина, мать - российская певица Ольга Немысская. С Сергеем Прокофьевым Лина познакомилась в Нью-Йорке в 1918 году, впервые увидев его в Карнеги-холле, на премьере его Первого фортепианного концерта. В молодости Лина Кодина была ослепительной красавицей. Кроме русского, она говорила еще на пяти европейских языках. Сергей Прокофьев не устоял перед ее обаянием и чарующим голосом, сразу же взяв ее под свое покровительство. Известно, что Лина стала прототипом принцессы Линетт из его оперы «Любовь к трем апельсинам». Она исполнила в Америке и Европе несколько новых сочинений Прокофьева, в том числе его музыкальную сказку «Гадкий утенок». Выступала она под псевдонимом Каролина Любера (фамилия ее бабушки по отцу). Саймон Моррисон не считает ее музыкальные способности выдающимися:

Критические рецензии на ее пение были противоречивыми и неоднозначными. Часть из них были хвалебными, часть - очень негативными. Критики удивлялись, зачем выдающемуся композитору понадобилось приглашать жену для исполнения своих сочинений. Тем не менее некоторые ее выступления были очень успешными, особенно на радио. Одним из самых громких было ее появление в миланской опере сразу после замужества, где она с большим успехом исполнила партию Джильды в опере Верди «Риголетто». Были и другие оперные роли. В Советском Союзе у нее было несколько выступлений на Радио Коминтерна. Но в целом ее музыкальная карьера не сложилась, о чем она хорошо знала. Сергей Прокофьев пытался поддерживать ее в творческих начинаниях, предоставляя возможность исполнять свои произведения, хотя сама она жаловалась, что он пренебрегает ее карьерой. Конечно, она выступала на фоне гениального композитора, и сравнение было не в ее пользу.

Через пять лет после судьбоносного для Лины посещения нью-йоркского Карнеги-холла завершился самый романтический период в ее жизни: Сергей и Лина поженились. Регистрация брака состоялась в ратуше небольшого баварского городка Этталь в присутствии бургомистра. В то время Прокофьев писал оперу «Огненный ангел» по одноименному роману Валерия Брюсова. В этой опере бушуют любовные страсти, которые, как считают некоторые исследователи творчества Прокофьева, отразили чувства ее автора в то время. Однако профессор Моррисон относится к этой версии скептически:

Их брак никогда не был счастливым. Лина вышла за Прокофьева, будучи беременной. Прокофьева нельзя назвать хорошим семьянином. Он не хотел жениться и неоднократно говорил Лине, чтобы она не рассчитывала на брак. Ему хотелось вести космополитическую жизнь артиста, у которого возникают связи в разных странах. Лине нравилось быть его компаньоном и сопровождать его во время гастролей и светских приемов. Надо сказать, что еще до брака их отношения были очень неровными; она неоднократно уходила от него, вновь возвращалась, он оставлял ее и вновь жил с ней. Когда Лина забеременела, Прокофьев счел себя обязанным жениться. После бракосочетания они поселились в Париже и вели семейный образ жизни. Там Лина вновь забеременела, хотя у Сергея Прокофьева не было развитого отцовского инстинкта. Их брак сохранился главным образом благодаря тому, что они редко виделись и зачастую жили параллельными жизнями. В Советском Союзе они поселились в одной квартире и были вынуждены терпеть друг друга. Несмотря на жуткое время и возникшие у него в связи с партийной критикой политические проблемы, Прокофьеву было относительно нетрудно адаптироваться к родной культуре, которую он хорошо знал, Лине же было намного трудней жить в чуждой атмосфере и неродной культуре. А атмосфера, в которой они жили, была ужасной. Прокофьев понял, что попал в ловушку. Это было время потрясений. Лина требовала, чтобы муж предпринял какие-то шаги для возвращения на Запад. В конце концов у Прокофьева возникла связь с молодой женщиной, которая полностью посвятила себя ему, помогала в работе, став чем-то вроде его секретаря и экономки. Она ничего от него не требовала, ни в чем не упрекала, и в ее обществе Прокофьев чувствовал себя комфортнее и спокойнее. Перед окончательным разрывом Прокофьевы обсуждали будущее их брака. Лина говорила: «Я хочу уехать с детьми за границу, а ты можешь, если хочешь, здесь оставаться, я даже дам тебе развод». Как ни пыталась Лина сохранить мужа, в один прекрасный день он ушел. Прокофьев сказал тогда старшему сыну Святославу: «Когда-нибудь ты поймешь, почему я это сделал», но тот так и не смог никогда этого понять.

Молодой женщиной, о которой говорит Саймон Моррисон, была студентка Литературного института Мира Мендельсон. Мире (Марии) Абрамовне Мендельсон, когда она познакомилась с Прокофьевым в 1938 году в санатории в Кисловодске, было 23 года, ему - 47. Ее отец Абрам Соломонович Мендельсон был известным экономистом, сотрудником Госплана и старым большевиком. Мира писала посредственные стихи, была активной комсомолкой и типичным продуктом советской системы. Она помогала Прокофьеву писать покаянные патриотические статьи на политические темы, которые он вынужден был публиковать в ответ на критику властей, обвинявших его в формализме. Ее нельзя было назвать привлекательной женщиной. Это была «серая мышка», полностью растворившаяся в личности Прокофьева, которому она была беспредельно предана. Короче говоря, Мира была полной противоположностью Лины. Через три года после знакомства с ней, в марте 1941 года, Сергей Прокофьев оставил жену и детей - Святослава и Олега - и ушел к Мире Мендельсон. Через три месяца началась война, и процедуру развода с Линой Прокофьев начал лишь после ее окончания. В ноябре 1947-го Сергей Прокофьев обратился в суд Свердловского района Москвы с просьбой о разводе. Через пять дней суд вынес вердикт, вызвавший изумление в юридических и музыкальных кругах. Профессор Моррисон разъясняет:

Когда Прокофьев решил навсегда оставить Лину и детей и жениться на Мире Мендельсон, он неоднократно просил у Лины предоставить ему развод, на что та неизменно отвечала отказом. Конечно, Лина понимала, что ее безопасность как иностранки в огромной мере обеспечивается известностью и репутацией мужа. После развода ее могли попросту выслать из Москвы. Думаю, что развод с ней Прокофьева в значительной мере послужил катализатором ее ареста. Ее арестовали через месяц после того, как ее брак с Прокофьевым был расторгнут советским судом и бывший муж оформил второй брак с Мирой Мендельсон. Но она об этом не догадывалась и в лагере продолжала считать себя законной женой Прокофьева. Она долго не знала, что московский суд, способствуя новому браку композитора, постановил, что его брак с Линой, заключенный в 1923 году в Эттале, не может считаться в Советском Союзе законным, поскольку он не был зарегистрирован в советском консульстве в Германии. Последовало второе судебное решение, подтвердившее первое. В свое время это постановление суда вызвало заметный общественный резонанс и споры в советском юридическом сообществе о его правомерности. Почти сразу после вердикта суда Прокофьев и Мира зарегистрировали свой брак в московском ЗАГСе, не известив об этом Лину. Официально их брак был оформлен 15 января 1948 года, а 20 февраля Лину арестовали.

Положение советского права, по которому заключенные за границей браки, чтобы считаться легальными в СССР, должны быть зарегистрированы в советских посольствах, впоследствии отменил Верховный суд. Тем не менее это положение, превращавшее законный брак в фарс, оказалось на руку Мире и Прокофьеву, которые не замедлили им воспользоваться. Друзья Лины Прокофьевой и на Западе, и в России упрекают великого композитора в равнодушии к судьбе первой жены, в неоправданной жестокости, в том, что он палец о палец не ударил, чтобы спасти мать своих детей или попытаться вызволить ее из лагеря, и в том, что он бросил детей на произвол судьбы. Саймон Моррисон не оправдывает шестикратного лауреата Сталинской премии:

Насколько мне известно, Прокофьев не пытался заступиться за жену и ничего не сделал для ее освобождения. Он помогал ей материально, когда она была в лагере, но делал это не прямо, а через детей, передавая им деньги для продуктовых посылок. После постановления ЦК ВКП(б) в 1948 году с критикой музыки Прокофьева и Шостаковича положение Сергея Прокофьева было очень шатким. Не думаю, что в такой ситуации у него были какие-то возможности просить за бывшую жену. Мне известно, что в то время он обращался пару раз во время приемов во французском посольстве к французским дипломатам с просьбой вмешаться и помочь Лине. Никаких действий не последовало. Совсем иначе себя повел Шостакович, к которому обратились дети Прокофьева. Он был тогда депутатом Верховного Совета и хорошо знал Лину. Шостакович много раз обращался во все инстанции с просьбой пересмотреть приговор Лине Прокофьевой.

Вначале Лину Прокофьеву этапировали в женский лагерь в поселке Абезь в Коми АССР, а через несколько лет перевели в лагерь в Потьме. О ее хождениях по мукам мало что известно. Писательница Евгения Таратута , отбывавшая срок вместе Линой в Абезе, рассказала в своих воспоминаниях, что Лина участвовала в лагерной самодеятельности, пела в хоре:

Моей ближайшей соседкой оказалась испанка. Это была известная певица Лина Любера, фамилия ее была Прокофьева. Ее мужем был знаменитый композитор Прокофьев… Лина Ивановна очень страдала от холода. Мы с ней иногда работали в одной бригаде - возили бочки с помоями из кухни. О смерти Прокофьева Лина ничего не знала. Он умер 5 марта 1953 года, в один день со Сталиным, и известий об этом нигде не было, и сыновья об этом ей не написали, а может быть, и написали, да письмо не дошло. Однажды в августе, когда мы везли бочку с помоями, к нам подошла одна женщина и сказала, что по радио передавали, что в Аргентине состоялся концерт памяти Прокофьева. Лина Ивановна горько заплакала, мы ее отпустили в барак. Я потом пошла, напоила ее чаем. Она долго плакала...»

В мае 1956 года Лина Прокофьева была реабилитирована и через месяц вышла на свободу, отсидев восемь из двадцати лет, к которым была приговорена. Благодаря хлопотам генерального секретаря Союза композиторов СССР Тихона Хренникова ей предоставили квартиру в Москве. Хренников же выхлопотал ей пенсию - семьсот рублей в месяц. А все свое состояние и авторские права Прокофьев завещал Мире Мендельсон. Лина потребовала, чтобы она и ее сыновья также были объявлены его законными наследниками. Для этого нужно было прежде всего отменить постановление суда о недействительности ее брака. В апреле 1957 года Московский городской суд отменил судебное решение от ноября 1947 года о незаконности брака Лины и Сергея Прокофьева. На этом же судебном заседании было рассмотрено и право Миры на наследство мужа. Суд принял соломоново решение: законными женами были объявлены и Мира, и Лина. Так у Прокофьева оказалось две вдовы. Наследниками, а значит, и правом на получение авторских отчислений за исполнение музыки Прокофьева как в России, так и за рубежом (из которых государство забирало 60 процентов) были объявлены обе вдовы и сыновья. Мира Мендельсон скончалась в июне 1968 года на 54-м году жизни. У них с Прокофьевым не было детей; свою часть наследства, а также партитуры и архив Прокофьева она завещала московскому Музею музыкальной культуры имени М.И. Глинки.

После освобождения Лина вновь заблистала на приемах в иностранных посольствах и музыкальных премьерах. Значительные валютные поступления из-за рубежа в качестве отчислений за исполнение произведений Прокофьева позволяли ей не только безбедно существовать, но и коллекционировать драгоценности и меха. Вот как автор книги «Любовь и войны Лины Прокофьевой» рисует портрет своей героини в интервью «Совершенно секретно»:

Лина Прокофьева была трудным человеком. Я бы назвал ее капризной и даже легкомысленной. В то же время у нее было замечательное чувство юмора, она могла быть душой общества, могла поддержать разговор на музыкальные или литературные темы. Она говорила на нескольких европейских языках. Люди, которые встречались с ней в конце жизни, уже после всех ее жутких переживаний в России, отмечают ее остроумие, живой, саркастический ум. В молодости она была невероятной красавицей, очаровательной и элегантной светской львицей. Думаю, это главное, что привлекало в ней Прокофьева. Интерес к искусству уживался у нее с интересом к гламуру, к драгоценностям и роскоши. Она была умна, проницательна, хорошо распознавала людей. До ареста Лину всегда окружали восхищавшиеся ею поклонники, некоторыми из них она увлекалась. Думаю, здесь не обошлось без нескольких связей. Правда, связи эти были недолгими и несерьезными. Мне ничего не известно о ее жизни в лагере, она очень не любила вспоминать об этом. Но что бы ни происходило, Лина всегда очень дорожила отношениями с Сергеем Прокофьевым.

Все это время Лина не переставала стремиться уехать на Запад. Она безрезультатно обращалась к Брежневу с просьбами дать ей возможность повидать престарелую мать. В 1971 году ее младший сын Олег получил разрешение выехать в Лондон на похороны своей жены-англичанки, скончавшейся в России от заражения вирусным гепатитом, и повидать свою дочь от этого брака. Олег остался жить и работать в Британии. В 1974 году на одно из писем Лины, адресованное тогдашнему председателю КГБ Юрию Андропову, с просьбой разрешить ей на месяц выехать в Великобританию, чтобы повидать сына и внучку, пришел ответ: через три месяца ей позвонили из ОВИРа и сообщили, что ей предоставлена трехмесячная виза для поездки в Великобританию. К этому времени ей было уже 77 лет. Она не вернулась. Но Лину нельзя было считать беженкой. Советские власти не хотели политического скандала, который возник бы, если бы вдова великого Прокофьева попросила политического убежища на Западе. Советское посольство в Лондоне без проблем продлевало ей визу. На Западе Лина Прокофьева делила время между Лондоном и Парижем, куда впоследствии перебрался ее старший сын с семьей. Много времени она проводила в США и Германии. В Лондоне в 1983 году она основала Фонд Сергея Прокофьева, куда передала свой обширный архив, включавший переписку с мужем. Ее без конца приглашали на прокофьевские юбилеи, фестивали, концерты. Свой последний, 91-й день рождения Лина Прокофьева отпраздновала 21 октября 1988 года в больнице в Бонне, куда прилетели ее сыновья. Она была смертельно больна, но пригубила шампанского. Ее переправили в Лондон, в клинику имени Уинстона Черчилля, где она скончалась 3 января 1989 года. Записи с пением сопрано Лины Люберы не сохранились.

Серей Сергеевич Прокофьев умер в один день со Сталиным: 5 марта 1953 года. Кончина «вождя народов» затмила уход музыканта. Все, кто хотел с ним проститься, шли в Дом композиторов, где проходила гражданская панихида, с комнатными цветами в горшках: других просто не было - все «достались» Сталину.

В то же самое время другая вдова Прокофьева – зэчка Лина Любера - привычно толкала бочку с помоями в женском лагере в поселке Абезь. И знать ничего не знала о том, что умер человек, которого она любила больше всех на свете…

Забытое имя

Долгое время этого имени - Каролина Кодина-Любера - не было ни в одной биографии Прокофьева. Еще бы - не пристало одному из самых прославленных советских композиторов, шестикратному обладателю Сталинской премии иметь жену-иностранку. А между тем именно с этой хрупкой испанкой, в которой бродило много «вражеской» крови - польской, французской и каталонской, - Сергей Прокофьев прожил долгих 20 счастливых лет. Но ее безжалостно вычеркнули сначала из жизни композитора, а потом - даже из воспоминаний о нем. Оставили место лишь для «образцовой» Миры Мендельсон: выпускницы литературного института, комсомолки, дочери «старого большевика»

Гвоздь сезона

Каролина росла в музыкальной семье: отец - испанец Хуан Кодина и мать - полька Ольга Немысская - были певцами. И потому следили за музыкальными событиями Нью-Йорка, куда они перебрались из Испании. А в 1918 году гвоздем музыкальной программы «Большого Яблока» был как раз Прокофьев. Он выступал в знаменитом Карнеги-Холле. Манера его исполнения, собственные авторские вещи привели в восторг Ольгу Немысскую, и та буквально заставила свою дочь - начинающую певицу - познакомиться с Прокофьевым после концерта. Лина не слишком хотела идти за кулисы: да, ей понравилась его музыка, но сам долговязый 27-летний русский не слишком заинтересовал ее.

Лине едва минул 21 год, но она прекрасно знала себе цену: ей, как две капли воды похожей на звезду немого кино Терезу Брукс, мужчины, проходящие мимо, подолгу смотрели вслед. Она знала пять языков, прекрасно пела… Понятно, почему ей не хотелось являться к Прокофьеву в качестве одной из восторженных поклонниц. Но ей пришлось капитулировать под материнским натиском. Лина хотела остаться незамеченной в толпе других барышень, замерла на пороге. Однако Прокофьев сразу выделил темноволосую девушку и пригласил войти. С этого все и началось. Как он потом написал в своем дневнике, Лина «поразила меня живостью и блеском своих черных глаз и какой-то юной трепетностью. Одним словом, она представляла собой тот тип средиземноморской красоты, которая всегда меня привлекала».

Пташка

Очень скоро они уже дня не проводили друг без друга. Специально для своей Пташки - как Прокофьев прозвал Лину - он написал цикл из пяти песен. Потом были другие произведения. И они концертировали вместе - русский пианист и композитор Прокофьев и испанская меццо-сопрано Любера (в качестве творческого псевдонима она взяла фамилию бабушки по материнской линии): Франция, США, СССР, Германия... Между турне Каролина играючи выучила русский язык. И также между гастролями они умудрились обвенчаться - 20 сентября 1923 года в баварском городке Этталь. В феврале 1924-го в их семье появился маленький Святослав. А спустя 4 года - второй сын - Олег.

Хрупкую Пташку по-прежнему провожали взглядами мужчины. С годами она лишь похорошела, приобрела лоск. За образец элегантности ее держали в музыкальных кругах Парижа и Лондона, Нью-Йорка и Милана. Бальмонт посвящал ей стихи, Пикассо, Дягилев и Матисс высоко ценили ее стиль, Стравинский и Рахманинов, несмотря на музыкальное соперничество с Прокофьевым, отдавали должное ее голосу и, главное, - таланту совмещать три должности разом: певицы, светской дамы и композиторской жены. В качестве последней она не только заботилась о быте Прокофьева, но и занималась организацией гастролей и связанных с ними частых переездов, вела переговоры, переводила… Она успевала все играючи, элегантно и красиво. По воспоминаниям сыновей Прокофьева, «мамино слово было решающим». Когда композитор надумал после затянувшихся на долгие 18 лет гастролей вернуться в СССР, именно Пташка поставила точку во всех этих сомнениях и метаниях. На Родине Прокофьеву обещали дать возможность писать музыку. На Западе же он, как и Рахманинов, и Стравинский, вынужден был откладывать сочинительство ради исполнительской деятельности: только так он мог зарабатывать. Лина, обожавшая мужа, прекрасно понимала: творчество для него -- на первом месте. Значит, надо переезжать.

Начало конца

В 1936 году семья Прокофьева вернулась в СССР. Дети пошли в англо-американскую школу. Лина заблистала на приемах в многочисленных посольствах - она всегда была в центре внимания. А Прокофьеву действительно позволили творить. Правда, недолго: очень скоро ему объяснили, в чем состоит задача советского композитора. И вот чуть ли не параллельно с «Ромео и Джульеттой» он пишет «Ленинскую кантату», сочиняет оперу об украинском колхозе - «Семен Котко»… И видит, как редеет круг его друзей - тот арестован, этот пропал без вести, этот расстрелян, объявлен шпионом и т. д. и т. п. Видит все это и Лина. Но даже не думает меняться: почему она должна перестать общаться со своими иностранными друзьями, посещать посольства, писать матери во Францию? Что это за глупости?

Правильная жена

В 1938-м Прокофьев уехал в Кисловодск - отдыхать. И едва ли не в первом письме отчитался: «Здесь за мной увивается очаровательная иудейка, но ты не подумай ничего плохого…» Лина и не подумала. А зря. Прокофьев не устоял. курортный роман перерос в роман постоянный. И в 1941 году композитор ушел из семьи. Возможно, урони Пташка хоть одну слезу, он бы остановился… Но та «держала марку». Она не любила жаловаться. И терпеть не могла нытиков. Глядя на Лину, никто и подумать не мог, какие демоны разрывают ее душу. Потому что с уходом Прокофьева она не смирилась ни на секунду, и ни на секунду не перестала его любить. Любила композитора и Мира - правильная девушка из правильной семьи.

Издательство "Классика-XXI" выпускает книгу известного музыковеда Валентины Чемберджи "XX век Лины Прокофьевой". "Похожий на один из своих трех апельсинов", излучающий позитивную энергию, экстравагантный, фонтанирующий остроумием - таков "утвержденный" образ Сергея Прокофьева, гениального композитора, пианиста, дирижера, писателя, шахматиста... Разумеется, что рядом с ним должна была быть женщина столь же высокого полета.

И она была. Только мы о ней долгие годы почти ничего не знали.

Лина Кодина - первая жена Сергея Прокофьева, с которой он прожил двадцать счастливых лет, испанка по происхождению, красавица и аристократка, была певицей, артисткой, блистала в свете, свободно говорила на многих языках. Появление "политкорректной" Миры Мендельсон вычеркнуло Лину из жизни гения, а ее образ оказался основательно отредактированным советской цензурой.

Из книги Валентины Чемберджи, с которой Лину Ивановну связывала тесная дружба, мы узнаем об этой потрясающей женщине и ее трагической судьбе: крах семьи, война, арест в 1948-м по обвинению в шпионаже, сталинские лагеря, возвращение на Запад.

Лина прожила девяносто лет, перед ее глазами прошла целая эпоха.

Круг общения супругов составляли Рахманинов, Стравинский, Горовиц и Тосканини, Дягилев и Бальмонт, Пикассо и Матисс, Мейерхольд и Эйзенштейн... Обо всем этом и рассказывается в книге "XX век Лины Прокофьевой". В ее основе - уникальные материалы из семейных архивов, "Дневник" Сергея Прокофьева, ранее не публиковавшиеся записки и письма самой Лины Ивановны, беседы автора с двумя ее внуками и сыном Святославом. Мы предлагаем вашему вниманию одну главу из книги "XX век Лины Прокофьевой".

В 1948 году, меньше чем за два месяца, на семью Сергея и Лины Прокофьевых обрушились одно за другим три события, круто изменившие их жизнь.

15 января 1948 года был официально оформлен брак Сергея Сергеевича Прокофьева с Мирой Александровной Мендельсон.

10 февраля 1948 года грянуло постановление Политбюро ЦК ВКП(б), заклеймившее Прокофьева и Шостаковича как формалистов, врагов народа, наносящих вред своей музыкой. Были упомянуты в этом постановлении и другие, "домашние", композиторы, но цель состояла в том, чтобы проучить и погубить именно этих всемирно известных корифеев русской музыки.

20 февраля 1948 года была арестована по обвинению в шпионаже и приговорена к двадцати годам лагерей строгого режима Лина Ивановна Прокофьева.

Слишком быстро, одна за другой, произошли три катастрофы, чтобы не задуматься над совпадением. У Святослава Прокофьева читаем:

"Связь между этими событиями я до сих пор мучительно пытаюсь осознать: Постановление ЦК ВКП(б), женитьба на М.А.Мендельсон и арест мамы", - эти размышления не оставляют Святослава Сергеевича долгие годы.

Развод и брак по-советски

"Развод с Л.И. оформлен. Ходили в ЗАГС на Петровку, получили брачное свидетельство. Сколько сложного, трудного было связано с этим. К сожалению, Сережа не совсем хорошо себя чувствует, ему надо бы полежать - он задергивал на даче занавески, палка сорвалась и ударила его по голове".

Первая фраза этой записи - неправда. Развод не был оформлен. Близкие люди знали, что 15 января 1948 года произошло грубое, редкое даже для советского правосудия нарушение закона.

Заговорить об этом открыто стало возможным только через несколько лет после смерти Сталина. И тогда только открылись юридически невероятные обстоятельства получения брачного свидетельства, о котором как о чем-то само собой разумеющемся рассказывает Мира Мендельсон.

В том-то и дело, что Прокофьев и Лина Ивановна не развелись, и она оставалась его законной женой. Поставленный органами нашего гибкого советского правосудия в ложное положение, Сергей Сергеевич женился во второй раз, будучи женатым.

Сергей Сергеевич Прокофьев и Каролина Кодина заключили брак на юге Германии, в Баварии, в городе Эттале 8 октября 1923 года, о чем гласит соответствующий документ, приведенный в четвертой главе этой книги.

В девятой главе, "Курортный роман", описывалась история взаимоотношений Сергея Прокофьева с Мирой Мендельсон, она началась в 1938 году и закончилась крахом семьи композитора, покинувшего первую жену и детей перед войной, в начале 1941 года.

Сергей Сергеевич долгие годы был не в состоянии совершить последний шаг и официально связать свою жизнь с Мирой Александровной. Наконец, преодолев тяжелые сомнения и горестные переживания, он пошел на то, чтобы расторгнуть свой брак с Линой Ивановной и жениться на М.А.Мендельсон.

Привыкший за первые сорок пять лет своей жизни к законам правового общества, он, конечно, и не помышлял о том, чтобы жениться вопреки законам.

Прокофьев хотел сделать все как положено: сначала развестись с Линой Ивановной и после этого заключить официальный брак с Мирой Александровной. С ходатайством о разводе он начал обращаться в судебные инстанции.

Сюрприз, которого он, по всей видимости, вовсе не желал, поджидал его именно в этот момент.

"Когда отец решил оформить свой новый брак, - говорит Святослав Прокофьев, - в суде ему, к его огромному удивлению, сказали, что разводиться вовсе не нужно: брак, заключенный в октябре 1923 года в Эттале (Германия), сочли теперь недействительным, так как он не был зарегистрирован в советском консульстве. Мама, въехавшая в СССР как жена Прокофьева, в какой-то таинственный момент вдруг перестала ею быть. Отец, будучи уверенным в законности его брака с матерью, обратился в вышестоящую судебную инстанцию, но там ему сказали то же самое. Так он смог расписаться с новой женой без развода".

Такое нарушение закона могло произойти только по прямому указанию НКВД или высших партийных органов.

Шофер Прокофьева, а точнее, отца Миры Александровны, Табернакулов рассказывал, что в 1948 году совершенно неожиданно и единственный раз в жизни возил Сергея Сергеевича в НКВД на Лубянку. Эта поездка остается загадочной, но, вероятнее всего, она связана или с арестом Лины Ивановны, или с поощрением брака с Мирой Александровной.

"То ли он сам поехал, то ли его вызвали. Наверное, вызвали, наступали ждановские времена, по радио гоняли только "Вставайте, люди русские", - говорит Святослав Сергеевич. - Может быть, предупреждали про маму. Что папа мог сделать? Его почти перестали исполнять".

С момента заключения брака Сергея Прокофьева с Мирой Мендельсон в юридической практике даже появился термин "казус Прокофьева". В самом деле, при наличии законной жены, законно въехавшей на территорию страны вместе с мужем и детьми и поселившейся там, прожившей в СССР к моменту заключения брака с Мендельсон уже двенадцать лет, Прокофьеву даже не просто разрешили, а, возможно, подтолкнули его без проволочек жениться на Мире Александровне Мендельсон.

Она ведет дневник изо дня в день, записывая все подробности своего быта, но ни разу не упоминает о последовавшем через месяц аресте Лины Ивановны. Рассказывая о жизни Сергея Сергеевича и своей, изредка с неприязнью касаясь влияния Лины Ивановны на детей, Мира Александровна как будто бы и не знает, что Лина Ивановна в тюрьме, что ее по абсурдному обвинению в шпионаже приговорили к двадцати годам лагерей строгого режима. Это ведь даже не событие за сценой, оно - на сцене. Сказывается крепкая закваска настоящего советского человека: не знать того, что не положено.

В предисловии к "Воспоминаниям о Сергее Прокофьеве" М.А.Мендельсон М.Рахманова, в частности, пишет: "В тексте ни одним словом не упоминается об аресте Лины Ивановны в 1948 году и о реакции Прокофьева на это событие. < ... > С чисто человеческой точки зрения весьма малоприятны претензии, выражаемые мемуаристкой по поводу тех или иных поступков Лины Ивановны и сыновей Сергея Сергеевича. < ... > Если учесть, что мемуаристка была всего на какой-то десяток лет старше сыновей Сергея Сергеевича, то, казалось бы, она могла лучше понимать их. Думается, в этом сказалось опять-таки глубоко "советское" воспитание Миры Александровны, с одной стороны, а с другой - сознательные или бессознательные, нужные или ненужные попытки самооправдания".

В записи от 15 января 1948 года, приведенной в начале этой главы, Мира Александровна говорит о том "сложном и трудном", что предшествовало оформлению ее официального статуса жены. Она, видимо, имела в виду не только обычные перипетии, сопутствующие уходу мужа от детей и семьи, но и некоторую антипатию (может быть, ревность?) к сыновьям Сергея Сергеевича и Лины Ивановны, и сам факт их существования, и свои претензии к ним. Этот мотив звучит на страницах дневника Мендельсон и возникает снова и снова по разным поводам. Мира Александровна, кажется, хоть по-своему и старалась, но переломить себя и скрыть свое раздражение не могла, - в дневниковых записях она подробно рассказывает и об этой стороне новой семейной жизни.

Нет-нет, да мелькнет на страницах и "неприятная" Лина Ивановна, тогда еще на свободе, и находящиеся под ее влиянием сыновья. Мире Александровне не нравится, как она воспитывала - "лепила" детей. Есть совсем уж странные попытки отрицать ту благоговейную любовь, которую сызмальства питали к отцу сыновья.

"Утром приехал Олег. Он теперь иногда приезжает на дачу. Особенно, когда надо о чем-то попросить Сережу. < ... > Обед я постаралась приготовить повкусней - блины с закусками, дыня, кофе, а вечером на ужин пирог с капустой, чтобы побаловать Олега. < ... >

Перед отъездом отдала Олегу брюки, купленные ему в подарок в лимитном магазине. Они оказались абсолютно впору, и Сережа посоветовал оставить их "для выходов", а на занятия носить другие. Сейчас у Сережи с Олегом довольно тяжелые разговоры по поводу развода с Л.И. Сережа решил, что нельзя откладывать этот вопрос, но все переговоры на эту тему с Л.И. безуспешны. В прошлый раз во время нашего пребывания в Москве Олег пришел к нам, и Сережа снова заговорил с ним о необходимости развода, настаивая на том, чтобы Олег передал Л.И. письмо об этом, так как все равно это неизбежно. Олег потерял выдержку. Заявил, что письма не передаст (хотя мы уверены, что это письмо уже у нее, но делается вид, что она ничего об этом не знает). Олег вскипел, заявил: "Все равно ответ мамы ясен". Сереже приходится вести переговоры через Олега, так как с Л.И. он уже несколько лет не встречается, не имеет абсолютно никаких отношений, не бывая на Чкаловской. За это время она лепила из детей все, что хотела, и чувствуется, что они, несмотря на уже недетский возраст, действуют под ее диктовку, делаясь милыми, когда что-нибудь нужно, и имея довольно жесткий вид и вовсе не ласковый тон, если Сережа скажет не то, что им нравится. Пока это касается Олега. Святослав у нас не бывает. Мне почему-то кажется, что у них выработалось тщеславное отношение к имени Сережи при полном непонимании его как человека. То, чем их пропитывали несколько лет, пустило корни. А как бы мне хотелось, чтобы из них вышли настоящие люди, чтобы они по-настоящему, бескорыстно привязались к Сереже. Впрочем, я их еще недостаточно знаю для того, чтобы делать выводы, я еще не вполне представляю себе их жизненные цели и интересы".

К "сложному и трудному" Мира Александровна снова и снова возвращается в своих воспоминаниях. Она жалуется то на одного, то на другого сына.

В личном письме, датированном 23.12.2004, Святослав Сергеевич, после выхода в свет дневниковых записей Миры Александровны, пишет мне:

"М.А. изо всех сил пытается оклеветать маму, Олега и меня (и показать, какая она любящая, заботливая и объективная) в глазах С. С. и этим доказать, мол, какие мы все скверные люди, мстя за нашу естественную нелюбовь к ней. Она нас чернит в глазах отца, чтобы поссорить нас или хотя бы ослабить его любовь и заботу о нас. Мы для нее были опасными соперниками, и любые средства были хороши".

Последнюю фразу записи Мендельсон от 15 января об упавшей на голову Прокофьева палке оставляю на совести автора воспоминаний.

В это время С. С. Прокофьев был уже тяжело болен гипертонией.

Арест

Через месяц после якобы совершившегося развода Прокофьева с Линой Ивановной и вступления в брак с Мирой Александровной и две недели спустя после постановления Политбюро ЦК ВКП(б) Лина Ивановна была арестована.

Это было следующее из трех страшных событий в жизни семьи Сергея Сергеевича Прокофьева.

Лину Ивановну арестовали 20 февраля 1948 года. Арест, может быть, и не был полной неожиданностью для Лины Кодина-Прокофьевой. Она не слушала предостережений друзей и недругов, продолжала ходить на приемы в посольства, говорить там на всех шести языках, которыми владела, быть центром внимания. Со всех сторон ей советовали прекратить отношения с иностранцами. Для нее они не были "иностранцами". И в отличие от Сергея Сергеевича, который прекратил встречи с подданными других стран, Лина Ивановна продолжала встречаться с соотечественниками.

Но об аресте она не думала? - спрашиваю я Святослава Сергеевича.

Может быть, даже что-то думала. Потому что ей казалось, что телефон прослушивается. В те времена это было не так совершенно, как в нынешние, и был слышен щелчок включения магнитофона. Потом у нее было ощущение, что за ней ходят. Но с таким ощущением жили все - раз кругом арестовывали, значит, может быть, и за мной придут?

Тем более мама понимала, что приемы в западных посольствах не шли ей на пользу. На свою голову она подружилась со многими, они встречались и созванивались, какой-то француз и американец к нам приходили. Во время войны. Француз был военным. Очень милый человек, кстати. Это он навестил мать Лины в Париже и привез сделанные им ее фотографии, чем очень обрадовал маму. Американец был представитель московского отделения гуманитарной помощи. Он нам приносил какие-то невероятные ботинки. Мы даже у него были, на улице Веснина стоит такой особнячок.

Так что мама не то что бы легла лицом к стенке и погрузилась в свое горе?

Нет, это не в ее характере. Она не давала горю проникнуть внутрь, она отталкивала.

Лина Ивановна жила под колпаком. Она сама рассказывает о времени, предшествовавшем аресту, и о самом аресте. Этот рассказ, в отличие от некоторых других, последователен. Арест и лагеря не причинили Лине Ивановне той невыносимой боли, которую она испытала от разрушения своей семьи. В ее воспоминаниях мы в разных вариациях не один раз читаем, что пребывание в лагере последовало сразу после разрыва с Прокофьевым, но она была настолько переполнена горем, что оно заслоняло новые страдания.

Перед арестом Лина Ивановна заметила за собой слежку.

"Я стала замечать, что за мной следят. Пошла к Жене Афиногеновой и почувствовала, что за мной идут. В квартиру позвонила лифтерша и сказала, что какой-то молодой человек ждет меня внизу и хочет со мной поговорить. Женя ответила лифтерше: "Она останется ночевать". Тогда он ушел, и я смогла вернуться домой.

В другой раз я ждала автобуса. Он подошел, а за мной стоял какой-то человек. Я вышла прежде, чем дверь закрылась, и убежала от него. В этом автобусе ехали два человека из французского посольства, которые сделали вид, что меня не знают.

Однажды я покупала билет в метро. На мне было светлое пальто и цветное платье. Я вошла в вагон, потом перешла из него в другой и быстро сняла пальто. Таким образом я отделалась от слежки".

Лина Ивановна об аресте:

"В тот день, когда меня взяли на Лубянку, я увидела во дворе мужчин, которые за мной следили. В это время я была простужена и сидела в основном дома.

Позвонил телефон, я подошла, и мне сказали: "Не можете ли вы выйти, чтобы получить пакет от друзей из Ленинграда?" Я сказала, что не могу, и в ответ предложила им зайти ко мне - я жила совсем близко от метро. Они настаивали: "Нет, вы должны прийти сами". Я сказала, что плохо себя чувствую, но вышла и взяла с собой мои ключи.

Они ко мне подъехали, к тому месту, где я должна была их встретить.

Какой-то человек подошел ко мне и спросил: "Это она?" Другие ответили утвердительно, меня затолкали в машину, и мы проехали мимо нашего дома. Тот, кто сидел рядом с шофером, когда меня везли, был настоящим энкавэдэшником.

Я спрашивала: "Почему я в этой машине? Почему вы забрали у меня сумку и ключи?" Они перебили: "К вам должен был кто-то прийти сегодня вечером?" Я ответила: "Я не знаю. Кто-нибудь может забежать". Я им сказала: "Это ошибка. Я должна была получить пакет". А они заявили: "Человек, которого вы должны были встретить, преступник". Я сказала: "Отпустите меня, я должна предупредить детей".

Вся история с пакетом была подстроена. Это произошло в феврале. Накануне дня рождения Святослава.

Меня повезли прямо на Лубянку, в огромное серое здание в центре Москвы. Старая женщина меня раздела, отрезала все крючки, оторвала все пуговицы. Потом меня заставили идти под душ, сняли отпечатки пальцев и запихнули в бокс, где могли стоять только два человека. Я была заперта как в шкаф. Не было даже стула. Там меня оставили. Я слышала, как снова и снова звенел звонок, шли еще люди, забирали много людей. Бросали им на пол матрацы. Мне дали кислый черный хлеб, немного воды и позже ужасный суп, как настоящему заключенному. Я была в состоянии шока, в ужасе. Стала звать кого-нибудь. Я должна сказать что-то детям. Мне ответили: "Им сообщат".

Детям сказали, что они могут послать мне смену одежды. Никакой связи.

Я написала, что я хочу, чтобы они мне передали. Мне пришлось ждать всю ночь стоя. И все время раздавались звонки. Лязг запирающихся дверей. Они забрали у меня часы, брошку, кольцо, запечатали все в конверт, но никогда мне ничего не вернули.

Впоследствии я узнала, что они разгромили мою квартиру, и именно поэтому они и спрашивали, жду ли я кого-нибудь в тот вечер.

Святославу было тогда двадцать четыре года, а Олегу девятнадцать.

На допросы меня везли за город на грузовике. Стояли серые дни. Через щелку я видела места недалеко от дома, я слышала лай собак, по утрам кудахтали куры. Меня допрашивали".

Лина Ивановна Кодина-Прокофьева была осуждена по 58-й статье и приговорена к двадцати годам лагерей строгого режима в находящемся за полярным кругом поселке Абезь близ Воркуты.

На следующий день мы поехали к папе на дачу рассказать ему, что маму арестовали. (Телефона на даче не было.) Это был февраль, холодно, машины не останавливались, и мы с Олегом прошли от станции "Перхушково" тринадцать километров пешком.

Мы позвонили, Мендельсон открыла, обалдела при виде нас, глаза у нее расширились, она молча захлопнула дверь и пошла за мужем.

Захлопнула дверь?!

Да, конечно. Закрыла. Ведь было холодно. Зима.

Но не пригласила вас в дом?

Нет, но она была в накинутом халате, там, наверное, бедлам был в доме. Мы не то чтобы очень долго ждали. Но минут десять - пятнадцать. И тогда папа вышел. Он выслушал нас, потом сказал: "Подождите, мы пойдем погуляем". Хотел без нее выслушать нас. Он оделся, вышел, и мы какое-то время ходили по дороге, рассказывали все, что случилось, про арест и обыск. Он задавал нам вопросы, очень коротко. Больше молчал. Видно было, что известие оглушило его.

Он поразился?

Он ничего не сказал, но выражение его лица переменилось. Опять-таки, может быть, он был готов к этому. Из-за поездки в органы. Таинственной. Но и вообще кругом шли аресты. Так что он не очень удивился. Знал, что она ходит по приемам. Один коммунист сказал, что не надо этого делать. Мы же приперлись из Перхушкова пешком, тринадцать километров, зимой, и ему так хотелось узнать все эти подробности - он же мог устроиться с нами в своем кабинете, в тепле, а мы пошли гулять, чтобы без свидетелей. Но потом, когда мы вернулись, нас все же позвали в дом.

Олег и Святослав не знали, что делать. Бросились к Шостаковичу, депутату Верховного Совета СССР. В ту пору очень многие обращались к нему за помощью, и Шостакович всегда старался сделать все возможное. Увы, он не мог помочь им.

Раз уж Молотов и Калинин ничего не смогли сделать для своих арестованных жен - руки по швам и еще улыбались, - то отец или Шостакович, конечно, были совершенно бессильны. Лину Ивановну арестовали как иностранку. Пока был папа, она с ним ходила на приемы, а потом стала ходить одна, у нее были там друзья, среди "врагов", и этого было достаточно, - поясняет Святослав.

Святослав рассказывал мне, что вскоре после ареста мамы он наивно обратился за помощью в юридическую консультацию к адвокату. Ему помогли составить письмо с изложением всего произошедшего и просьбой о свидании и велели прийти за ответом. Много раз ходил Святослав за ним, юрист только руками разводил: мол, нет ответа, и все тут.

После ареста Святослав и Олег искали маму прямо по-ахматовски - в справочной на Кузнецком Мосту. Долгое время ничего не могли узнать. Пытались что-то передать, когда узнали, что она в Лефортово, но до суда у них ничего не принимали. Встречи тоже запрещались. Потом был суд - не суд, а так называемая "тройка": сидят три человека, перед ними проходят по очереди десятки людей, и они в считанные минуты решают судьбу каждого.

Маму признали виновной в шпионаже и измене Родине и вынесли приговор: двадцать лет строгих лагерей.

Позже она не рассказывала о тюрьме, о допросах, но из отдельных, очень коротких упоминаний мы знали, что она прошла карцер, были и ночные допросы с ярким светом в лицо, многое другое. Отца во время этих допросов они называли "этот предатель", "этот белый эмигрант" и тому подобное.

Зловещее дыхание МГБ

Из воспоминаний Святослава Прокофьева

Живя с 1990 года во Франции, где я родился, я часто слышал от людей, узнававших о мамином аресте в 1948 году с последующей отправкой ее в

ГУЛАГ на Север, удивленный вопрос: "А что, ваш отец разве не мог содействовать ее освобождению?!"

Это свидетельствует о полном незнании обстановки, порядков и всеобщего чувства страха, повсеместно царившего в СССР. Они также не знали, что в этот период были арестованы жены Молотова, Калинина (так называемого "президента СССР") и других. Их "несчастные" высокопоставленные мужья ничем не могли помочь, раз Сталин так решил!

Уже и то было хорошо, что в это жуткое время мой отец, оставивший семью, осмеливался изредка встречаться с нами - двумя его сыновьями. Во время одной из этих встреч папа - гениальный, но наивный человек - вдруг говорит мне:

"Знаешь, один коммунист мне сказал

что ты, студент Архитектурного института, должен пойти к своему директору и заявить ему, что твоя мать на днях была арестована органами МГБ".

Ничего не поделаешь - я так и поступил, про себя думая: хорошо, что мои советчики не додумались до того, чтобы я приготовил письменное заявление. Я уже ничему не удивлялся. На мое счастье, вместо директора сидел его заместитель, известный своей порядочностью (были и такие) профессор Николаев, который, вместо того чтобы "еще подлить масла в огонь", утешал и успокаивал меня, предлагая продолжать заниматься.

Это было так неожиданно в моей ситуации, что я совсем растерялся, тем более что в связи с арестом мамы я в своей личной жизни тоже успел ощутить зловещее дыхание МГБ.

Моя любимая девушка Майя, однокурсница, в которую я тогда был очень влюблен, оказалась дочерью партийного секретаря райкома! К тому же она дружила с также учившейся у нас дочерью всесильного тогда Г.М.Маленкова!

Как потом, много позже, мне рассказала Майя, ее грубо, буквально в приказном порядке заставили прервать со мной все отношения, пригрозив в случае ослушания "отправить к моей маме". А для верности "посоветовали" ей немедленно выйти замуж за "проверенного человека". Майя была очень интересной девушкой, и поклонников у нее было много. Со страха она мне ничего не рассказала, и для меня все выглядело как банальная измена. Мне трудно было пережить эти удары судьбы...

Вдобавок в это время шла работа над дипломным проектом. Я чуть не сорвал его. Спасибо, что у меня была очень участливая консультантша, которая мне помогла, и я успел все сделать.

Правду о Майе я узнал лет через двадцать. После своего рассказа бедняжка лишь робко спросила, смогу ли я ее когда-нибудь простить. Я был настолько ошарашен, что ничего ей не ответил, а сам думаю, что простить не могу...

Подготовила Валентина Чемберджи

Восемь лет лагерей - такой оказалась цена брака и развода с великим композитором Сергеем Прокофьевым.

В Великобритании опубликована книга американского музыковеда, профессора Принстонского университета Саймона Моррисона «Любовь и войны Лины Прокофьевой» (The Love and Wars of Lina Prokofiev), в которой рассказывается о трагической судьбе жены великого композитора, которая провела восемь лет в сталинском ГУЛАГе. Книга приоткрывает завесу над малоизвестной частью жизни Сергея Прокофьева и испанской певицы Лины Кодина, ставшей после переезда в СССР в 1936 году Линой Ивановной Прокофьевой. Моррисону удалось получить доступ к архиву зарубежного Фонда Сергея Прокофьева, где хранится, в частности, неопубликованная переписка Лины Прокофьевой с мужем.

На фото: книга Саймона Моррисона о Лине Прокофьевой

20 февраля 1948 года в московской квартире Лины Прокофьевой раздался телефонный звонок. «Вам нужно получить пакет от ваших друзей из Ленинграда». Лина была одна в квартире, плохо себя чувствовала и предложила звонившему занести пакет ей домой. Тот отказался и настоял на встрече. Пришлось выйти и подойти к указанному месту встречи. Ее встретили трое неназвавшихся мужчин, затолкали в машину и отвезли на Лубянку, а затем в Лефортовскую тюрьму. После девяти месяцев унизительных и жестоких допросов последовал приговор военной коллегии Верховного суда СССР: двадцать лет заключения в исправительно-трудовом лагере за шпионаж (статья 58-1а Уголовного кодекса). Вот как автор книги Саймон Моррисон объясняет в интервью «Совершенно секретно» ее арест:

– Лина получила советское гражданство, ее нансеновский и испанский паспорта были аннулированы. После этого на нее в полной мере распространялись советские законы. Сразу после войны – в 1946–1947 годах – возникла ситуация, когда у бывших иностранцев появилась некоторая надежда вернуться на Запад. Соседка Лины по дому, которая была француженкой, смогла с помощью французского посольства получить разрешение на отъезд. Это заставило Лину начать активные действия. Она очень хотела вернуться во Францию, хотела увидеть мать, которая была в очень преклонном возрасте, болела и чувствовала себя очень одинокой в Париже. Лина писала многочисленные письма советским властям с просьбой разрешить ей повидать мать. Все было безрезультатно. В это время она очень интенсивно посещала приемы в иностранных посольствах – американском, французском, британском, даже японском – в надежде с помощью дипломатов покинуть СССР. После ареста ее обвинили в попытке бежать из страны и в краже секретной документации. Дело в том, что во время войны Лина Прокофьева работала в Совинформбюро в качестве переводчицы и диктора на иновещании. Ее обвинили также в связях с людьми, объявленными врагами народа, и в том, что она незаконно передавала через французское посольство письма родным и знакомым во Францию. Все это тянуло в то время на иностранный шпионаж.

Сопрано Каролина Кодина родилась в Мадриде в 1897 году в семье оперных певцов. Отец – барселонский тенор Хуан Кодина, мать – российская певица Ольга Немысская. С Сергеем Прокофьевым Лина познакомилась в Нью-Йорке в 1918 году, впервые увидев его в Карнеги-холле, на премьере его Первого фортепианного концерта. В молодости Лина Кодина была ослепительной красавицей. Кроме русского, она говорила еще на пяти европейских языках. Сергей Прокофьев не устоял перед ее обаянием и чарующим голосом, сразу же взяв ее под свое покровительство. Известно, что Лина стала прототипом принцессы Линетт из его оперы «Любовь к трем апельсинам». Она исполнила в Америке и Европе несколько новых сочинений Прокофьева, в том числе его музыкальную сказку «Гадкий утенок». Выступала она под псевдонимом Каролина Любера (фамилия ее бабушки по отцу). Саймон Моррисон не считает ее музыкальные способности выдающимися:

– Критические рецензии на ее пение были противоречивыми и неоднозначными. Часть из них были хвалебными, часть – очень негативными. Критики удивлялись, зачем выдающемуся композитору понадобилось приглашать жену для исполнения своих сочинений. Тем не менее некоторые ее выступления были очень успешными, особенно на радио. Одним из самых громких было ее появление в миланской опере сразу после замужества, где она с большим успехом исполнила партию Джильды в опере Верди «Риголетто». Были и другие оперные роли. В Советском Союзе у нее было несколько выступлений на Радио Коминтерна. Но в целом ее музыкальная карьера не сложилась, о чем она хорошо знала. Сергей Прокофьев пытался поддерживать ее в творческих начинаниях, предоставляя возможность исполнять свои произведения, хотя сама она жаловалась, что он пренебрегает ее карьерой. Конечно, она выступала на фоне гениального композитора, и сравнение было не в ее пользу.

Через пять лет после судьбоносного для Лины посещения нью-йоркского Карнеги-холла завершился самый романтический период в ее жизни: Сергей и Лина поженились. Регистрация брака состоялась в ратуше небольшого баварского городка Этталь в присутствии бургомистра. В то время Прокофьев писал оперу «Огненный ангел» по одноименному роману Валерия Брюсова. В этой опере бушуют любовные страсти, которые, как считают некоторые исследователи творчества Прокофьева, отразили чувства ее автора в то время. Однако профессор Моррисон относится к этой версии скептически:

– Их брак никогда не был счастливым. Лина вышла за Прокофьева, будучи беременной. Прокофьева нельзя назвать хорошим семьянином. Он не хотел жениться и неоднократно говорил Лине, чтобы она не рассчитывала на брак. Ему хотелось вести космополитическую жизнь артиста, у которого возникают связи в разных странах. Лине нравилось быть его компаньоном и сопровождать его во время гастролей и светских приемов. Надо сказать, что еще до брака их отношения были очень неровными; она неоднократно уходила от него, вновь возвращалась, он оставлял ее и вновь жил с ней. Когда Лина забеременела, Прокофьев счел себя обязанным жениться. После бракосочетания они поселились в Париже и вели семейный образ жизни. Там Лина вновь забеременела, хотя у Сергея Прокофьева не было развитого отцовского инстинкта. Их брак сохранился главным образом благодаря тому, что они редко виделись и зачастую жили параллельными жизнями. В Советском Союзе они поселились в одной квартире и были вынуждены терпеть друг друга. Несмотря на жуткое время и возникшие у него в связи с партийной критикой политические проблемы, Прокофьеву было относительно нетрудно адаптироваться к родной культуре, которую он хорошо знал, Лине же было намного трудней жить в чуждой атмосфере и неродной культуре. А атмосфера, в которой они жили, была ужасной. Прокофьев понял, что попал в ловушку. Это было время потрясений. Лина требовала, чтобы муж предпринял какие-то шаги для возвращения на Запад. В конце концов у Прокофьева возникла связь с молодой женщиной, которая полностью посвятила себя ему, помогала в работе, став чем-то вроде его секретаря и экономки. Она ничего от него не требовала, ни в чем не упрекала, и в ее обществе Прокофьев чувствовал себя комфортнее и спокойнее. Перед окончательным разрывом Прокофьевы обсуждали будущее их брака. Лина говорила: «Я хочу уехать с детьми за границу, а ты можешь, если хочешь, здесь оставаться, я даже дам тебе развод». Как ни пыталась Лина сохранить мужа, в один прекрасный день он ушел. Прокофьев сказал тогда старшему сыну Святославу: «Когда-нибудь ты поймешь, почему я это сделал», но тот так и не смог никогда этого понять.

Молодой женщиной, о которой говорит Саймон Моррисон, была студентка Литературного института Мира Мендельсон. Мире (Марии) Абрамовне Мендельсон, когда она познакомилась с Прокофьевым в 1938 году в санатории в Кисловодске, было 23 года, ему – 47. Ее отец Абрам Соломонович Мендельсон был известным экономистом, сотрудником Госплана и старым большевиком. Мира писала посредственные стихи, была активной комсомолкой и типичным продуктом советской системы. Она помогала Прокофьеву писать покаянные патриотические статьи на политические темы, которые он вынужден был публиковать в ответ на критику властей, обвинявших его в формализме. Ее нельзя было назвать привлекательной женщиной. Это была «серая мышка», полностью растворившаяся в личности Прокофьева, которому она была беспредельно предана. Короче говоря, Мира была полной противоположностью Лины. Через три года после знакомства с ней, в марте 1941 года, Сергей Прокофьев оставил жену и детей – Святослава и Олега – и ушел к Мире Мендельсон. Через три месяца началась война, и процедуру развода с Линой Прокофьев начал лишь после ее окончания. В ноябре 1947-го Сергей Прокофьев обратился в суд Свердловского района Москвы с просьбой о разводе. Через пять дней суд вынес вердикт, вызвавший изумление в юридических и музыкальных кругах. Профессор Моррисон разъясняет:

– Когда Прокофьев решил навсегда оставить Лину и детей и жениться на Мире Мендельсон, он неоднократно просил у Лины предоставить ему развод, на что та неизменно отвечала отказом. Конечно, Лина понимала, что ее безопасность как иностранки в огромной мере обеспечивается известностью и репутацией мужа. После развода ее могли попросту выслать из Москвы. Думаю, что развод с ней Прокофьева в значительной мере послужил катализатором ее ареста. Ее арестовали через месяц после того, как ее брак с Прокофьевым был расторгнут советским судом и бывший муж оформил второй брак с Мирой Мендельсон. Но она об этом не догадывалась и в лагере продолжала считать себя законной женой Прокофьева. Она долго не знала, что московский суд, способствуя новому браку композитора, постановил, что его брак с Линой, заключенный в 1923 году в Эттале, не может считаться в Советском Союзе законным, поскольку он не был зарегистрирован в советском консульстве в Германии. Последовало второе судебное решение, подтвердившее первое. В свое время это постановление суда вызвало заметный общественный резонанс и споры в советском юридическом сообществе о его правомерности. Почти сразу после вердикта суда Прокофьев и Мира зарегистрировали свой брак в московском ЗАГСе, не известив об этом Лину. Официально их брак был оформлен 15 января 1948 года, а 20 февраля Лину арестовали.

Положение советского права, по которому заключенные за границей браки, чтобы считаться легальными в СССР, должны быть зарегистрированы в советских посольствах, впоследствии отменил Верховный суд. Тем не менее это положение, превращавшее законный брак в фарс, оказалось на руку Мире и Прокофьеву, которые не замедлили им воспользоваться. Друзья Лины Прокофьевой и на Западе, и в России упрекают великого композитора в равнодушии к судьбе первой жены, в неоправданной жестокости, в том, что он палец о палец не ударил, чтобы спасти мать своих детей или попытаться вызволить ее из лагеря, и в том, что он бросил детей на произвол судьбы. Саймон Моррисон не оправдывает шестикратного лауреата Сталинской премии:

– Насколько мне известно, Прокофьев не пытался заступиться за жену и ничего не сделал для ее освобождения. Он помогал ей материально, когда она была в лагере, но делал это не прямо, а через детей, передавая им деньги для продуктовых посылок. После постановления ЦК ВКП(б) в 1948 году с критикой музыки Прокофьева и Шостаковича положение Сергея Прокофьева было очень шатким. Не думаю, что в такой ситуации у него были какие-то возможности просить за бывшую жену. Мне известно, что в то время он обращался пару раз во время приемов во французском посольстве к французским дипломатам с просьбой вмешаться и помочь Лине. Никаких действий не последовало. Совсем иначе себя повел Шостакович, к которому обратились дети Прокофьева. Он был тогда депутатом Верховного Совета и хорошо знал Лину. Шостакович много раз обращался во все инстанции с просьбой пересмотреть приговор Лине Прокофьевой.

Вначале Лину Прокофьеву этапировали в женский лагерь в поселке Абезь в Коми АССР, а через несколько лет перевели в лагерь в Потьме. О ее хождениях по мукам мало что известно. Писательница Евгения Таратута , отбывавшая срок вместе Линой в Абезе, рассказала в своих воспоминаниях, что Лина участвовала в лагерной самодеятельности, пела в хоре:

– Моей ближайшей соседкой оказалась испанка. Это была известная певица Лина Любера, фамилия ее была Прокофьева. Ее мужем был знаменитый композитор Прокофьев… Лина Ивановна очень страдала от холода. Мы с ней иногда работали в одной бригаде – возили бочки с помоями из кухни. О смерти Прокофьева Лина ничего не знала. Он умер 5 марта 1953 года, в один день со Сталиным, и известий об этом нигде не было, и сыновья об этом ей не написали, а может быть, и написали, да письмо не дошло. Однажды в августе, когда мы везли бочку с помоями, к нам подошла одна женщина и сказала, что по радио передавали, что в Аргентине состоялся концерт памяти Прокофьева. Лина Ивановна горько заплакала, мы ее отпустили в барак. Я потом пошла, напоила ее чаем. Она долго плакала...»

В мае 1956 года Лина Прокофьева была реабилитирована и через месяц вышла на свободу, отсидев восемь из двадцати лет, к которым была приговорена. Благодаря хлопотам генерального секретаря Союза композиторов СССР Тихона Хренникова ей предоставили квартиру в Москве. Хренников же выхлопотал ей пенсию – семьсот рублей в месяц. А все свое состояние и авторские права Прокофьев завещал Мире Мендельсон. Лина потребовала, чтобы она и ее сыновья также были объявлены его законными наследниками. Для этого нужно было прежде всего отменить постановление суда о недействительности ее брака. В апреле 1957 года Московский городской суд отменил судебное решение от ноября 1947 года о незаконности брака Лины и Сергея Прокофьева. На этом же судебном заседании было рассмотрено и право Миры на наследство мужа. Суд принял соломоново решение: законными женами были объявлены и Мира, и Лина. Так у Прокофьева оказалось две вдовы. Наследниками, а значит, и правом на получение авторских отчислений за исполнение музыки Прокофьева как в России, так и за рубежом (из которых государство забирало 60 процентов) были объявлены обе вдовы и сыновья. Мира Мендельсон скончалась в июне 1968 года на 54-м году жизни. У них с Прокофьевым не было детей; свою часть наследства, а также партитуры и архив Прокофьева она завещала московскому Музею музыкальной культуры имени М.И. Глинки.

После освобождения Лина вновь заблистала на приемах в иностранных посольствах и музыкальных премьерах. Значительные валютные поступления из-за рубежа в качестве отчислений за исполнение произведений Прокофьева позволяли ей не только безбедно существовать, но и коллекционировать драгоценности и меха. Вот как автор книги «Любовь и войны Лины Прокофьевой» рисует портрет своей героини в интервью «Совершенно секретно»:

– Лина Прокофьева была трудным человеком. Я бы назвал ее капризной и даже легкомысленной. В то же время у нее было замечательное чувство юмора, она могла быть душой общества, могла поддержать разговор на музыкальные или литературные темы. Она говорила на нескольких европейских языках. Люди, которые встречались с ней в конце жизни, уже после всех ее жутких переживаний в России, отмечают ее остроумие, живой, саркастический ум. В молодости она была невероятной красавицей, очаровательной и элегантной светской львицей. Думаю, это главное, что привлекало в ней Прокофьева. Интерес к искусству уживался у нее с интересом к гламуру, к драгоценностям и роскоши. Она была умна, проницательна, хорошо распознавала людей. До ареста Лину всегда окружали восхищавшиеся ею поклонники, некоторыми из них она увлекалась. Думаю, здесь не обошлось без нескольких связей. Правда, связи эти были недолгими и несерьезными. Мне ничего не известно о ее жизни в лагере, она очень не любила вспоминать об этом. Но что бы ни происходило, Лина всегда очень дорожила отношениями с Сергеем Прокофьевым.

Все это время Лина не переставала стремиться уехать на Запад. Она безрезультатно обращалась к Брежневу с просьбами дать ей возможность повидать престарелую мать. В 1971 году ее младший сын Олег получил разрешение выехать в Лондон на похороны своей жены-англичанки, скончавшейся в России от заражения вирусным гепатитом, и повидать свою дочь от этого брака. Олег остался жить и работать в Британии. В 1974 году на одно из писем Лины, адресованное тогдашнему председателю КГБ Юрию Андропову, с просьбой разрешить ей на месяц выехать в Великобританию, чтобы повидать сына и внучку, пришел ответ: через три месяца ей позвонили из ОВИРа и сообщили, что ей предоставлена трехмесячная виза для поездки в Великобританию. К этому времени ей было уже 77 лет. Она не вернулась. Но Лину нельзя было считать беженкой. Советские власти не хотели политического скандала, который возник бы, если бы вдова великого Прокофьева попросила политического убежища на Западе. Советское посольство в Лондоне без проблем продлевало ей визу. На Западе Лина Прокофьева делила время между Лондоном и Парижем, куда впоследствии перебрался ее старший сын с семьей. Много времени она проводила в США и Германии. В Лондоне в 1983 году она основала Фонд Сергея Прокофьева, куда передала свой обширный архив, включавший переписку с мужем. Ее без конца приглашали на прокофьевские юбилеи, фестивали, концерты. Свой последний, 91-й день рождения Лина Прокофьева отпраздновала 21 октября 1988 года в больнице в Бонне, куда прилетели ее сыновья. Она была смертельно больна, но пригубила шампанского. Ее переправили в Лондон, в клинику имени Уинстона Черчилля, где она скончалась 3 января 1989 года. Записи с пением сопрано Лины Люберы не сохранилис

Сергей Сергеевич Прокофьев родился 23 апреля (11 апреля по старому стилю) 1891 года в имении Сонцовка Екатеринославской губернии (ныне село Красное Донецкой области Украины) в семье агронома.

Его мать была хорошей пианисткой и под ее руководством Сергей рано начал заниматься музыкой. В детстве сочинял циклы маленьких фортепианных пьес, сочинил и записал оперы "Великан" и "На пустынных островах". В течение летних месяцев 1902-1903 годов Сергей Прокофьев брал частные уроки теории и композиции у известного в дальнейшем дирижера и композитора Рейнгольда Глиэра, что помогло ему в создании оперы "Пир во время чумы", симфонии и нескольких пьес.

В 1904 году Сергей Прокофьев, будучи автором четырех опер, симфонии, двух сонат и нескольких пьес, поступил в Петербургскую консерваторию. Его учителями были известные композиторы Анатолий Лядов (композиция), Николай Римский-Корсаков (инструментовка) и Николай Черепнин (дирижирование), пианистка Анна Есипова (фортепиано), композитор и музыкальный критик Язеп Витол (музыкальная форма) и другие.

В 1909 году Прокофьев окончил консерваторию по классу композиции и классу инструментовки, в 1914 году — по классу дирижирования и фортепиано.

На выпускном экзамене он исполнил свой Первый концерт для фортепьяно с оркестром, за что был удостоен премии имени Антона Рубинштейна.

С 1908 года Прокофьев выступал как пианист с исполнением собственных произведений, с 1913 года гастролировал за рубежом.

С первых шагов на музыкальном поприще Прокофьев зарекомендовал себя как сторонник дерзко-новаторских (по меркам начала XX века) средств выразительности; критика 1910-х годов часто называла его музыкальным футуристом. Среди фортепианных произведений консерваторского периода выделяются "Наваждение", "Токката", Соната № 2 для фортепиано (все — 1912), два Концерта для фортепиано с оркестром (1912, 1913), цикл "Сарказмы" (1914).

В 1913-1918 годах композитором созданы оперы "Маддалена" (1913) и "Игрок" по Федору Достоевскому (1915-1916), сказка "Гадкий утенок" для голоса и фортепиано (1914), оркестровая "Скифская сюита" (1914-1915), балет "Сказка про шута, семерых шутов перешутившего" (1915), "Классическая" (первая) симфония (1916-1917), романсы на слова Анны Ахматовой (1916) и др.

В 1918 году Прокофьев уехал на гастроли в США, где в 1919 завершил комическую оперу "Любовь к трем апельсинам" (поставлена в 1921 году Чикагским оперным театром).

К этому времени относится также Третий фортепианный концерт. В 1922 году композитор переселился в Германию, а в 1923 году перебрался в Париж, выезжая в длительные концертные турне по странам Европы и по Америке, где он выступал как пианист и как дирижер. В Париже антрепризой Сергея Дягилева "Русский балет" были поставлены его балеты "Стальной скок" (1927) и "Блудный сын" (1928). В 1925-1931 годах Прокофьев написал Вторую, Третью и Четвертую симфонии и Четвертый и Пятый фортепианные концерты.

В 1927 и 1929 годах Прокофьев с большим успехом выступал в Советском Союзе. В 1933 году вернулся на Родину.

В последующие годы Прокофьев много работал в разных жанрах. Он создал один из своих шедевров — балет "Ромео и Джульетта" (1936), лирико-комическую оперу "Обручение в монастыре" (1940), кантаты "Александр Невский" (1939) и "Здравица" (1939), Шестую сонату для фортепиано (1940), цикл фортепианных пьес "Детская музыка" (1935), симфоническую сказку "Петя и волк" (1936).

Летом 1941 года на даче под Москвой Прокофьев написал заказанный ему Ленинградским театром оперы и балета им. С.М. Кирова (ныне Мариинский театр) балет-сказку "Золушка".

В годы Великой Отечественной войны (1941-1945) он создал оперу-эпопею "Война и мир" по роману Льва Толстого (1943), написал Седьмую сонату для фортепиано (1942) и Пятую симфонию (1944).

В послевоенное время композитором были созданы Шестая (1947) и Седьмая (1952) симфонии, Девятая фортепианная соната (1947), виолончельная Соната (1949) и Симфония-концерт для виолончели с оркестром (1952).

Он также вел занятия по композиции в Школе высшего мастерства при Московской консерватории.

Прокофьев написал музыку к кинофильму "Поручик Киже" (1934) Александра Файнциммера, историческим драмам Сергея Эйзенштейна "Александр Невский" (1938) и "Иван Грозный" (1942). Им также была создана музыка к спектаклю режиссера Александра Таирова "Египетские ночи" (1934) в Камерном театре.

Композитор был членом римской академии "Сайта Чечилия" (1934), Шведской королевской музыкальной академии (1947), почетным членом художественного общества "Умелецка беседа" в Праге (1946).

В 1948 году музыка Прокофьева, наряду с произведениями других крупнейших советских композиторов, была объявлена "формалистической".

5 марта 1953 года Сергей Прокофьев скончался в Москве от гипертонического криза. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Композитор оставил огромное творческое наследие — восемь опер; семь балетов; семь симфоний; девять фортепианных сонат; пять фортепианных концертов (из них Четвертый — для одной левой руки); два скрипичных и два виолончельных концерта (Второй — Симфония-концерт); шесть кантат; ораторию; камерные сочинения; ряд вокальных сочинений на слова Анны Ахматовой, Константина Бальмонта, Александра Пушкина и др.

Творчество Прокофьева было отмечено различными наградами. В 1947 году ему было присвоено звание народного артиста РСФСР. Он был лауреатом шести Сталинских премий (1943, 1946 (три), 1947, 1951). Награжден орденом Трудового Красного Знамени (1943). В 1944 году ему была присуждена золотая медаль Лондонской филармонии.

В 1957 году композитор был удостоен Ленинской премии (посмертно).

Сергей Прокофьев был женат дважды. С первой женой — певицей Каролиной (Линой) Кодиной (1897-1989), имевшей российско-испанское происхождение, они поженились в 1923 году в Германии. В 1948 году Лина была арестована по обвинению в шпионаже и приговорена к 20 годам лагерей строгого режима. В 1956 году она была реабилитирована и вернулась в Москву, в 1974 году выехала из СССР. За рубежом она основала Фонд Прокофьева, который затем разросся до Архива и Ассоциации Прокофьева. В первом браке у композитора родились два сына — Святослав (1924) и Олег (1928), ставший художником. Оба сына эмигрировали из СССР в Париж и Лондон.

Олег Порокофьев перевел и издал дневник и другие сочинения отца, занимался популяризацией его творчества. Сын Олега и внук Прокофьева — Габриэль стал композитором, является владельцем компании звукозаписи Nonclassical, занимающейся продвижением молодых музыкантов и исполнителей современной классической музыки.

В 1948 году без оформления развода Прокофьев официально женился на Мире Мендельсон (1915-1968). В 1957 году Лина Кодина восстановила через суд права жены композитора.

Имя Прокофьева было присвоено детской музыкальной школе № 1 в Москве, в которой в 1968 году открыт музей Прокофьева, а во дворе школы установлен памятник.

В 1991 году в здании бывшей сельской школы, где преподавала мать композитора, был открыт Музей Сергея Прокофьева на его родине — в селе Красном Красноармейского района Донецкой области (Украина). Там же был установлен памятник композитору.

В 2008 году был открыт Музей-квартира Сергея Прокофьева в Камергерском переулке Москвы, где он провел последние годы жизни.

В 1991 году , в ознаменование 100-летия со дня рождения композитора, был учрежден Международный конкурс имени С.С. Прокофьева, который проводится в Санкт-Петербурге по специальностям: симфоническое дирижирование, композиция и фортепиано.

Год 125-летия композитора, по предложению президента РФ объявлен в России Годом Прокофьева.

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников

Серей Сергеевич Прокофьев умер в один день со Сталиным: 5 марта 1953 года. Кончина «вождя народов» затмила уход музыканта. Все, кто хотел с ним проститься, шли в Дом композиторов, где проходила гражданская панихида, с комнатными цветами в горшках: других просто не было - все «достались» Сталину.

В то же самое время другая вдова Прокофьева – зэчка Лина Любера - привычно толкала бочку с помоями в женском лагере в поселке Абезь. И знать ничего не знала о том, что умер человек, которого она любила больше всех на свете…

Забытое имя

Долгое время этого имени - Каролина Кодина-Любера - не было ни в одной биографии Прокофьева. Еще бы - не пристало одному из самых прославленных советских композиторов, шестикратному обладателю Сталинской премии иметь жену-иностранку. А между тем именно с этой хрупкой испанкой, в которой бродило много «вражеской» крови - польской, французской и каталонской, - Сергей Прокофьев прожил долгих 20 счастливых лет. Но ее безжалостно вычеркнули сначала из жизни композитора, а потом - даже из воспоминаний о нем. Оставили место лишь для «образцовой» Миры Мендельсон: выпускницы литературного института, комсомолки, дочери «старого большевика»

Гвоздь сезона

Каролина росла в музыкальной семье: отец - испанец Хуан Кодина и мать - полька Ольга Немысская - были певцами. И потому следили за музыкальными событиями Нью-Йорка, куда они перебрались из Испании. А в 1918 году гвоздем музыкальной программы «Большого Яблока» был как раз Прокофьев. Он выступал в знаменитом Карнеги-Холле. Манера его исполнения, собственные авторские вещи привели в восторг Ольгу Немысскую, и та буквально заставила свою дочь - начинающую певицу - познакомиться с Прокофьевым после концерта. Лина не слишком хотела идти за кулисы: да, ей понравилась его музыка, но сам долговязый 27-летний русский не слишком заинтересовал ее.

Лине едва минул 21 год, но она прекрасно знала себе цену: ей, как две капли воды похожей на звезду немого кино Терезу Брукс, мужчины, проходящие мимо, подолгу смотрели вслед. Она знала пять языков, прекрасно пела… Понятно, почему ей не хотелось являться к Прокофьеву в качестве одной из восторженных поклонниц. Но ей пришлось капитулировать под материнским натиском. Лина хотела остаться незамеченной в толпе других барышень, замерла на пороге. Однако Прокофьев сразу выделил темноволосую девушку и пригласил войти. С этого все и началось. Как он потом написал в своем дневнике, Лина «поразила меня живостью и блеском своих черных глаз и какой-то юной трепетностью. Одним словом, она представляла собой тот тип средиземноморской красоты, которая всегда меня привлекала».

Пташка

Очень скоро они уже дня не проводили друг без друга. Специально для своей Пташки - как Прокофьев прозвал Лину - он написал цикл из пяти песен. Потом были другие произведения. И они концертировали вместе - русский пианист и композитор Прокофьев и испанская меццо-сопрано Любера (в качестве творческого псевдонима она взяла фамилию бабушки по материнской линии): Франция, США, СССР, Германия... Между турне Каролина играючи выучила русский язык. И также между гастролями они умудрились обвенчаться - 20 сентября 1923 года в баварском городке Этталь. В феврале 1924-го в их семье появился маленький Святослав. А спустя 4 года - второй сын - Олег.

Хрупкую Пташку по-прежнему провожали взглядами мужчины. С годами она лишь похорошела, приобрела лоск. За образец элегантности ее держали в музыкальных кругах Парижа и Лондона, Нью-Йорка и Милана. Бальмонт посвящал ей стихи, Пикассо, Дягилев и Матисс высоко ценили ее стиль, Стравинский и Рахманинов, несмотря на музыкальное соперничество с Прокофьевым, отдавали должное ее голосу и, главное, - таланту совмещать три должности разом: певицы, светской дамы и композиторской жены. В качестве последней она не только заботилась о быте Прокофьева, но и занималась организацией гастролей и связанных с ними частых переездов, вела переговоры, переводила… Она успевала все играючи, элегантно и красиво. По воспоминаниям сыновей Прокофьева, «мамино слово было решающим». Когда композитор надумал после затянувшихся на долгие 18 лет гастролей вернуться в СССР, именно Пташка поставила точку во всех этих сомнениях и метаниях. На Родине Прокофьеву обещали дать возможность писать музыку. На Западе же он, как и Рахманинов, и Стравинский, вынужден был откладывать сочинительство ради исполнительской деятельности: только так он мог зарабатывать. Лина, обожавшая мужа, прекрасно понимала: творчество для него -- на первом месте. Значит, надо переезжать.

Начало конца

В 1936 году семья Прокофьева вернулась в СССР. Дети пошли в англо-американскую школу. Лина заблистала на приемах в многочисленных посольствах - она всегда была в центре внимания. А Прокофьеву действительно позволили творить. Правда, недолго: очень скоро ему объяснили, в чем состоит задача советского композитора. И вот чуть ли не параллельно с «Ромео и Джульеттой» он пишет «Ленинскую кантату», сочиняет оперу об украинском колхозе - «Семен Котко»… И видит, как редеет круг его друзей - тот арестован, этот пропал без вести, этот расстрелян, объявлен шпионом и т. д. и т. п. Видит все это и Лина. Но даже не думает меняться: почему она должна перестать общаться со своими иностранными друзьями, посещать посольства, писать матери во Францию? Что это за глупости?

Правильная жена

В 1938-м Прокофьев уехал в Кисловодск - отдыхать. И едва ли не в первом письме отчитался: «Здесь за мной увивается очаровательная иудейка, но ты не подумай ничего плохого…» Лина и не подумала. А зря. Прокофьев не устоял. курортный роман перерос в роман постоянный. И в 1941 году композитор ушел из семьи. Возможно, урони Пташка хоть одну слезу, он бы остановился… Но та «держала марку». Она не любила жаловаться. И терпеть не могла нытиков. Глядя на Лину, никто и подумать не мог, какие демоны разрывают ее душу. Потому что с уходом Прокофьева она не смирилась ни на секунду, и ни на секунду не перестала его любить. Любила композитора и Мира - правильная девушка из правильной семьи.

Издательство "Классика-XXI" выпускает книгу известного музыковеда Валентины Чемберджи "XX век Лины Прокофьевой". "Похожий на один из своих трех апельсинов", излучающий позитивную энергию, экстравагантный, фонтанирующий остроумием - таков "утвержденный" образ Сергея Прокофьева, гениального композитора, пианиста, дирижера, писателя, шахматиста... Разумеется, что рядом с ним должна была быть женщина столь же высокого полета.

И она была. Только мы о ней долгие годы почти ничего не знали.

Лина Кодина - первая жена Сергея Прокофьева, с которой он прожил двадцать счастливых лет, испанка по происхождению, красавица и аристократка, была певицей, артисткой, блистала в свете, свободно говорила на многих языках. Появление "политкорректной" Миры Мендельсон вычеркнуло Лину из жизни гения, а ее образ оказался основательно отредактированным советской цензурой.

Из книги Валентины Чемберджи, с которой Лину Ивановну связывала тесная дружба, мы узнаем об этой потрясающей женщине и ее трагической судьбе: крах семьи, война, арест в 1948-м по обвинению в шпионаже, сталинские лагеря, возвращение на Запад.

Лина прожила девяносто лет, перед ее глазами прошла целая эпоха.

Круг общения супругов составляли Рахманинов, Стравинский, Горовиц и Тосканини, Дягилев и Бальмонт, Пикассо и Матисс, Мейерхольд и Эйзенштейн... Обо всем этом и рассказывается в книге "XX век Лины Прокофьевой". В ее основе - уникальные материалы из семейных архивов, "Дневник" Сергея Прокофьева, ранее не публиковавшиеся записки и письма самой Лины Ивановны, беседы автора с двумя ее внуками и сыном Святославом. Мы предлагаем вашему вниманию одну главу из книги "XX век Лины Прокофьевой".

В 1948 году, меньше чем за два месяца, на семью Сергея и Лины Прокофьевых обрушились одно за другим три события, круто изменившие их жизнь.

15 января 1948 года был официально оформлен брак Сергея Сергеевича Прокофьева с Мирой Александровной Мендельсон.

10 февраля 1948 года грянуло постановление Политбюро ЦК ВКП(б), заклеймившее Прокофьева и Шостаковича как формалистов, врагов народа, наносящих вред своей музыкой. Были упомянуты в этом постановлении и другие, "домашние", композиторы, но цель состояла в том, чтобы проучить и погубить именно этих всемирно известных корифеев русской музыки.

20 февраля 1948 года была арестована по обвинению в шпионаже и приговорена к двадцати годам лагерей строгого режима Лина Ивановна Прокофьева.

Слишком быстро, одна за другой, произошли три катастрофы, чтобы не задуматься над совпадением. У Святослава Прокофьева читаем:

"Связь между этими событиями я до сих пор мучительно пытаюсь осознать: Постановление ЦК ВКП(б), женитьба на М.А.Мендельсон и арест мамы", - эти размышления не оставляют Святослава Сергеевича долгие годы.

Развод и брак по-советски

"Развод с Л.И. оформлен. Ходили в ЗАГС на Петровку, получили брачное свидетельство. Сколько сложного, трудного было связано с этим. К сожалению, Сережа не совсем хорошо себя чувствует, ему надо бы полежать - он задергивал на даче занавески, палка сорвалась и ударила его по голове".

Первая фраза этой записи - неправда. Развод не был оформлен. Близкие люди знали, что 15 января 1948 года произошло грубое, редкое даже для советского правосудия нарушение закона.

Заговорить об этом открыто стало возможным только через несколько лет после смерти Сталина. И тогда только открылись юридически невероятные обстоятельства получения брачного свидетельства, о котором как о чем-то само собой разумеющемся рассказывает Мира Мендельсон.

В том-то и дело, что Прокофьев и Лина Ивановна не развелись, и она оставалась его законной женой. Поставленный органами нашего гибкого советского правосудия в ложное положение, Сергей Сергеевич женился во второй раз, будучи женатым.

Сергей Сергеевич Прокофьев и Каролина Кодина заключили брак на юге Германии, в Баварии, в городе Эттале 8 октября 1923 года, о чем гласит соответствующий документ, приведенный в четвертой главе этой книги.

В девятой главе, "Курортный роман", описывалась история взаимоотношений Сергея Прокофьева с Мирой Мендельсон, она началась в 1938 году и закончилась крахом семьи композитора, покинувшего первую жену и детей перед войной, в начале 1941 года.

Сергей Сергеевич долгие годы был не в состоянии совершить последний шаг и официально связать свою жизнь с Мирой Александровной. Наконец, преодолев тяжелые сомнения и горестные переживания, он пошел на то, чтобы расторгнуть свой брак с Линой Ивановной и жениться на М.А.Мендельсон.

Привыкший за первые сорок пять лет своей жизни к законам правового общества, он, конечно, и не помышлял о том, чтобы жениться вопреки законам.

Прокофьев хотел сделать все как положено: сначала развестись с Линой Ивановной и после этого заключить официальный брак с Мирой Александровной. С ходатайством о разводе он начал обращаться в судебные инстанции.

Сюрприз, которого он, по всей видимости, вовсе не желал, поджидал его именно в этот момент.

"Когда отец решил оформить свой новый брак, - говорит Святослав Прокофьев, - в суде ему, к его огромному удивлению, сказали, что разводиться вовсе не нужно: брак, заключенный в октябре 1923 года в Эттале (Германия), сочли теперь недействительным, так как он не был зарегистрирован в советском консульстве. Мама, въехавшая в СССР как жена Прокофьева, в какой-то таинственный момент вдруг перестала ею быть. Отец, будучи уверенным в законности его брака с матерью, обратился в вышестоящую судебную инстанцию, но там ему сказали то же самое. Так он смог расписаться с новой женой без развода".

Такое нарушение закона могло произойти только по прямому указанию НКВД или высших партийных органов.

Шофер Прокофьева, а точнее, отца Миры Александровны, Табернакулов рассказывал, что в 1948 году совершенно неожиданно и единственный раз в жизни возил Сергея Сергеевича в НКВД на Лубянку. Эта поездка остается загадочной, но, вероятнее всего, она связана или с арестом Лины Ивановны, или с поощрением брака с Мирой Александровной.

"То ли он сам поехал, то ли его вызвали. Наверное, вызвали, наступали ждановские времена, по радио гоняли только "Вставайте, люди русские", - говорит Святослав Сергеевич. - Может быть, предупреждали про маму. Что папа мог сделать? Его почти перестали исполнять".

С момента заключения брака Сергея Прокофьева с Мирой Мендельсон в юридической практике даже появился термин "казус Прокофьева". В самом деле, при наличии законной жены, законно въехавшей на территорию страны вместе с мужем и детьми и поселившейся там, прожившей в СССР к моменту заключения брака с Мендельсон уже двенадцать лет, Прокофьеву даже не просто разрешили, а, возможно, подтолкнули его без проволочек жениться на Мире Александровне Мендельсон.

Она ведет дневник изо дня в день, записывая все подробности своего быта, но ни разу не упоминает о последовавшем через месяц аресте Лины Ивановны. Рассказывая о жизни Сергея Сергеевича и своей, изредка с неприязнью касаясь влияния Лины Ивановны на детей, Мира Александровна как будто бы и не знает, что Лина Ивановна в тюрьме, что ее по абсурдному обвинению в шпионаже приговорили к двадцати годам лагерей строгого режима. Это ведь даже не событие за сценой, оно - на сцене. Сказывается крепкая закваска настоящего советского человека: не знать того, что не положено.

В предисловии к "Воспоминаниям о Сергее Прокофьеве" М.А.Мендельсон М.Рахманова, в частности, пишет: "В тексте ни одним словом не упоминается об аресте Лины Ивановны в 1948 году и о реакции Прокофьева на это событие. < ... > С чисто человеческой точки зрения весьма малоприятны претензии, выражаемые мемуаристкой по поводу тех или иных поступков Лины Ивановны и сыновей Сергея Сергеевича. < ... > Если учесть, что мемуаристка была всего на какой-то десяток лет старше сыновей Сергея Сергеевича, то, казалось бы, она могла лучше понимать их. Думается, в этом сказалось опять-таки глубоко "советское" воспитание Миры Александровны, с одной стороны, а с другой - сознательные или бессознательные, нужные или ненужные попытки самооправдания".

В записи от 15 января 1948 года, приведенной в начале этой главы, Мира Александровна говорит о том "сложном и трудном", что предшествовало оформлению ее официального статуса жены. Она, видимо, имела в виду не только обычные перипетии, сопутствующие уходу мужа от детей и семьи, но и некоторую антипатию (может быть, ревность?) к сыновьям Сергея Сергеевича и Лины Ивановны, и сам факт их существования, и свои претензии к ним. Этот мотив звучит на страницах дневника Мендельсон и возникает снова и снова по разным поводам. Мира Александровна, кажется, хоть по-своему и старалась, но переломить себя и скрыть свое раздражение не могла, - в дневниковых записях она подробно рассказывает и об этой стороне новой семейной жизни.

Нет-нет, да мелькнет на страницах и "неприятная" Лина Ивановна, тогда еще на свободе, и находящиеся под ее влиянием сыновья. Мире Александровне не нравится, как она воспитывала - "лепила" детей. Есть совсем уж странные попытки отрицать ту благоговейную любовь, которую сызмальства питали к отцу сыновья.

"Утром приехал Олег. Он теперь иногда приезжает на дачу. Особенно, когда надо о чем-то попросить Сережу. < ... > Обед я постаралась приготовить повкусней - блины с закусками, дыня, кофе, а вечером на ужин пирог с капустой, чтобы побаловать Олега. < ... >

Перед отъездом отдала Олегу брюки, купленные ему в подарок в лимитном магазине. Они оказались абсолютно впору, и Сережа посоветовал оставить их "для выходов", а на занятия носить другие. Сейчас у Сережи с Олегом довольно тяжелые разговоры по поводу развода с Л.И. Сережа решил, что нельзя откладывать этот вопрос, но все переговоры на эту тему с Л.И. безуспешны. В прошлый раз во время нашего пребывания в Москве Олег пришел к нам, и Сережа снова заговорил с ним о необходимости развода, настаивая на том, чтобы Олег передал Л.И. письмо об этом, так как все равно это неизбежно. Олег потерял выдержку. Заявил, что письма не передаст (хотя мы уверены, что это письмо уже у нее, но делается вид, что она ничего об этом не знает). Олег вскипел, заявил: "Все равно ответ мамы ясен". Сереже приходится вести переговоры через Олега, так как с Л.И. он уже несколько лет не встречается, не имеет абсолютно никаких отношений, не бывая на Чкаловской. За это время она лепила из детей все, что хотела, и чувствуется, что они, несмотря на уже недетский возраст, действуют под ее диктовку, делаясь милыми, когда что-нибудь нужно, и имея довольно жесткий вид и вовсе не ласковый тон, если Сережа скажет не то, что им нравится. Пока это касается Олега. Святослав у нас не бывает. Мне почему-то кажется, что у них выработалось тщеславное отношение к имени Сережи при полном непонимании его как человека. То, чем их пропитывали несколько лет, пустило корни. А как бы мне хотелось, чтобы из них вышли настоящие люди, чтобы они по-настоящему, бескорыстно привязались к Сереже. Впрочем, я их еще недостаточно знаю для того, чтобы делать выводы, я еще не вполне представляю себе их жизненные цели и интересы".

К "сложному и трудному" Мира Александровна снова и снова возвращается в своих воспоминаниях. Она жалуется то на одного, то на другого сына.

В личном письме, датированном 23.12.2004, Святослав Сергеевич, после выхода в свет дневниковых записей Миры Александровны, пишет мне:

"М.А. изо всех сил пытается оклеветать маму, Олега и меня (и показать, какая она любящая, заботливая и объективная) в глазах С. С. и этим доказать, мол, какие мы все скверные люди, мстя за нашу естественную нелюбовь к ней. Она нас чернит в глазах отца, чтобы поссорить нас или хотя бы ослабить его любовь и заботу о нас. Мы для нее были опасными соперниками, и любые средства были хороши".

Последнюю фразу записи Мендельсон от 15 января об упавшей на голову Прокофьева палке оставляю на совести автора воспоминаний.

В это время С. С. Прокофьев был уже тяжело болен гипертонией.

Арест

Через месяц после якобы совершившегося развода Прокофьева с Линой Ивановной и вступления в брак с Мирой Александровной и две недели спустя после постановления Политбюро ЦК ВКП(б) Лина Ивановна была арестована.

Это было следующее из трех страшных событий в жизни семьи Сергея Сергеевича Прокофьева.

Лину Ивановну арестовали 20 февраля 1948 года. Арест, может быть, и не был полной неожиданностью для Лины Кодина-Прокофьевой. Она не слушала предостережений друзей и недругов, продолжала ходить на приемы в посольства, говорить там на всех шести языках, которыми владела, быть центром внимания. Со всех сторон ей советовали прекратить отношения с иностранцами. Для нее они не были "иностранцами". И в отличие от Сергея Сергеевича, который прекратил встречи с подданными других стран, Лина Ивановна продолжала встречаться с соотечественниками.

Но об аресте она не думала? - спрашиваю я Святослава Сергеевича.

Может быть, даже что-то думала. Потому что ей казалось, что телефон прослушивается. В те времена это было не так совершенно, как в нынешние, и был слышен щелчок включения магнитофона. Потом у нее было ощущение, что за ней ходят. Но с таким ощущением жили все - раз кругом арестовывали, значит, может быть, и за мной придут?

Тем более мама понимала, что приемы в западных посольствах не шли ей на пользу. На свою голову она подружилась со многими, они встречались и созванивались, какой-то француз и американец к нам приходили. Во время войны. Француз был военным. Очень милый человек, кстати. Это он навестил мать Лины в Париже и привез сделанные им ее фотографии, чем очень обрадовал маму. Американец был представитель московского отделения гуманитарной помощи. Он нам приносил какие-то невероятные ботинки. Мы даже у него были, на улице Веснина стоит такой особнячок.

Так что мама не то что бы легла лицом к стенке и погрузилась в свое горе?

Нет, это не в ее характере. Она не давала горю проникнуть внутрь, она отталкивала.

Лина Ивановна жила под колпаком. Она сама рассказывает о времени, предшествовавшем аресту, и о самом аресте. Этот рассказ, в отличие от некоторых других, последователен. Арест и лагеря не причинили Лине Ивановне той невыносимой боли, которую она испытала от разрушения своей семьи. В ее воспоминаниях мы в разных вариациях не один раз читаем, что пребывание в лагере последовало сразу после разрыва с Прокофьевым, но она была настолько переполнена горем, что оно заслоняло новые страдания.

Перед арестом Лина Ивановна заметила за собой слежку.

"Я стала замечать, что за мной следят. Пошла к Жене Афиногеновой и почувствовала, что за мной идут. В квартиру позвонила лифтерша и сказала, что какой-то молодой человек ждет меня внизу и хочет со мной поговорить. Женя ответила лифтерше: "Она останется ночевать". Тогда он ушел, и я смогла вернуться домой.

В другой раз я ждала автобуса. Он подошел, а за мной стоял какой-то человек. Я вышла прежде, чем дверь закрылась, и убежала от него. В этом автобусе ехали два человека из французского посольства, которые сделали вид, что меня не знают.

Однажды я покупала билет в метро. На мне было светлое пальто и цветное платье. Я вошла в вагон, потом перешла из него в другой и быстро сняла пальто. Таким образом я отделалась от слежки".

Лина Ивановна об аресте:

"В тот день, когда меня взяли на Лубянку, я увидела во дворе мужчин, которые за мной следили. В это время я была простужена и сидела в основном дома.

Позвонил телефон, я подошла, и мне сказали: "Не можете ли вы выйти, чтобы получить пакет от друзей из Ленинграда?" Я сказала, что не могу, и в ответ предложила им зайти ко мне - я жила совсем близко от метро. Они настаивали: "Нет, вы должны прийти сами". Я сказала, что плохо себя чувствую, но вышла и взяла с собой мои ключи.

Они ко мне подъехали, к тому месту, где я должна была их встретить.

Какой-то человек подошел ко мне и спросил: "Это она?" Другие ответили утвердительно, меня затолкали в машину, и мы проехали мимо нашего дома. Тот, кто сидел рядом с шофером, когда меня везли, был настоящим энкавэдэшником.

Я спрашивала: "Почему я в этой машине? Почему вы забрали у меня сумку и ключи?" Они перебили: "К вам должен был кто-то прийти сегодня вечером?" Я ответила: "Я не знаю. Кто-нибудь может забежать". Я им сказала: "Это ошибка. Я должна была получить пакет". А они заявили: "Человек, которого вы должны были встретить, преступник". Я сказала: "Отпустите меня, я должна предупредить детей".

Вся история с пакетом была подстроена. Это произошло в феврале. Накануне дня рождения Святослава.

Меня повезли прямо на Лубянку, в огромное серое здание в центре Москвы. Старая женщина меня раздела, отрезала все крючки, оторвала все пуговицы. Потом меня заставили идти под душ, сняли отпечатки пальцев и запихнули в бокс, где могли стоять только два человека. Я была заперта как в шкаф. Не было даже стула. Там меня оставили. Я слышала, как снова и снова звенел звонок, шли еще люди, забирали много людей. Бросали им на пол матрацы. Мне дали кислый черный хлеб, немного воды и позже ужасный суп, как настоящему заключенному. Я была в состоянии шока, в ужасе. Стала звать кого-нибудь. Я должна сказать что-то детям. Мне ответили: "Им сообщат".

Детям сказали, что они могут послать мне смену одежды. Никакой связи.

Я написала, что я хочу, чтобы они мне передали. Мне пришлось ждать всю ночь стоя. И все время раздавались звонки. Лязг запирающихся дверей. Они забрали у меня часы, брошку, кольцо, запечатали все в конверт, но никогда мне ничего не вернули.

Впоследствии я узнала, что они разгромили мою квартиру, и именно поэтому они и спрашивали, жду ли я кого-нибудь в тот вечер.

Святославу было тогда двадцать четыре года, а Олегу девятнадцать.

На допросы меня везли за город на грузовике. Стояли серые дни. Через щелку я видела места недалеко от дома, я слышала лай собак, по утрам кудахтали куры. Меня допрашивали".

Лина Ивановна Кодина-Прокофьева была осуждена по 58-й статье и приговорена к двадцати годам лагерей строгого режима в находящемся за полярным кругом поселке Абезь близ Воркуты.

На следующий день мы поехали к папе на дачу рассказать ему, что маму арестовали. (Телефона на даче не было.) Это был февраль, холодно, машины не останавливались, и мы с Олегом прошли от станции "Перхушково" тринадцать километров пешком.

Мы позвонили, Мендельсон открыла, обалдела при виде нас, глаза у нее расширились, она молча захлопнула дверь и пошла за мужем.

Захлопнула дверь?!

Да, конечно. Закрыла. Ведь было холодно. Зима.

Но не пригласила вас в дом?

Нет, но она была в накинутом халате, там, наверное, бедлам был в доме. Мы не то чтобы очень долго ждали. Но минут десять - пятнадцать. И тогда папа вышел. Он выслушал нас, потом сказал: "Подождите, мы пойдем погуляем". Хотел без нее выслушать нас. Он оделся, вышел, и мы какое-то время ходили по дороге, рассказывали все, что случилось, про арест и обыск. Он задавал нам вопросы, очень коротко. Больше молчал. Видно было, что известие оглушило его.

Он поразился?

Он ничего не сказал, но выражение его лица переменилось. Опять-таки, может быть, он был готов к этому. Из-за поездки в органы. Таинственной. Но и вообще кругом шли аресты. Так что он не очень удивился. Знал, что она ходит по приемам. Один коммунист сказал, что не надо этого делать. Мы же приперлись из Перхушкова пешком, тринадцать километров, зимой, и ему так хотелось узнать все эти подробности - он же мог устроиться с нами в своем кабинете, в тепле, а мы пошли гулять, чтобы без свидетелей. Но потом, когда мы вернулись, нас все же позвали в дом.

Олег и Святослав не знали, что делать. Бросились к Шостаковичу, депутату Верховного Совета СССР. В ту пору очень многие обращались к нему за помощью, и Шостакович всегда старался сделать все возможное. Увы, он не мог помочь им.

Раз уж Молотов и Калинин ничего не смогли сделать для своих арестованных жен - руки по швам и еще улыбались, - то отец или Шостакович, конечно, были совершенно бессильны. Лину Ивановну арестовали как иностранку. Пока был папа, она с ним ходила на приемы, а потом стала ходить одна, у нее были там друзья, среди "врагов", и этого было достаточно, - поясняет Святослав.

Святослав рассказывал мне, что вскоре после ареста мамы он наивно обратился за помощью в юридическую консультацию к адвокату. Ему помогли составить письмо с изложением всего произошедшего и просьбой о свидании и велели прийти за ответом. Много раз ходил Святослав за ним, юрист только руками разводил: мол, нет ответа, и все тут.

После ареста Святослав и Олег искали маму прямо по-ахматовски - в справочной на Кузнецком Мосту. Долгое время ничего не могли узнать. Пытались что-то передать, когда узнали, что она в Лефортово, но до суда у них ничего не принимали. Встречи тоже запрещались. Потом был суд - не суд, а так называемая "тройка": сидят три человека, перед ними проходят по очереди десятки людей, и они в считанные минуты решают судьбу каждого.

Маму признали виновной в шпионаже и измене Родине и вынесли приговор: двадцать лет строгих лагерей.

Позже она не рассказывала о тюрьме, о допросах, но из отдельных, очень коротких упоминаний мы знали, что она прошла карцер, были и ночные допросы с ярким светом в лицо, многое другое. Отца во время этих допросов они называли "этот предатель", "этот белый эмигрант" и тому подобное.

Зловещее дыхание МГБ

Из воспоминаний Святослава Прокофьева

Живя с 1990 года во Франции, где я родился, я часто слышал от людей, узнававших о мамином аресте в 1948 году с последующей отправкой ее в

ГУЛАГ на Север, удивленный вопрос: "А что, ваш отец разве не мог содействовать ее освобождению?!"

Это свидетельствует о полном незнании обстановки, порядков и всеобщего чувства страха, повсеместно царившего в СССР. Они также не знали, что в этот период были арестованы жены Молотова, Калинина (так называемого "президента СССР") и других. Их "несчастные" высокопоставленные мужья ничем не могли помочь, раз Сталин так решил!

Уже и то было хорошо, что в это жуткое время мой отец, оставивший семью, осмеливался изредка встречаться с нами - двумя его сыновьями. Во время одной из этих встреч папа - гениальный, но наивный человек - вдруг говорит мне:

"Знаешь, один коммунист мне сказал

что ты, студент Архитектурного института, должен пойти к своему директору и заявить ему, что твоя мать на днях была арестована органами МГБ".

Ничего не поделаешь - я так и поступил, про себя думая: хорошо, что мои советчики не додумались до того, чтобы я приготовил письменное заявление. Я уже ничему не удивлялся. На мое счастье, вместо директора сидел его заместитель, известный своей порядочностью (были и такие) профессор Николаев, который, вместо того чтобы "еще подлить масла в огонь", утешал и успокаивал меня, предлагая продолжать заниматься.

Это было так неожиданно в моей ситуации, что я совсем растерялся, тем более что в связи с арестом мамы я в своей личной жизни тоже успел ощутить зловещее дыхание МГБ.

Моя любимая девушка Майя, однокурсница, в которую я тогда был очень влюблен, оказалась дочерью партийного секретаря райкома! К тому же она дружила с также учившейся у нас дочерью всесильного тогда Г.М.Маленкова!

Как потом, много позже, мне рассказала Майя, ее грубо, буквально в приказном порядке заставили прервать со мной все отношения, пригрозив в случае ослушания "отправить к моей маме". А для верности "посоветовали" ей немедленно выйти замуж за "проверенного человека". Майя была очень интересной девушкой, и поклонников у нее было много. Со страха она мне ничего не рассказала, и для меня все выглядело как банальная измена. Мне трудно было пережить эти удары судьбы...

Вдобавок в это время шла работа над дипломным проектом. Я чуть не сорвал его. Спасибо, что у меня была очень участливая консультантша, которая мне помогла, и я успел все сделать.

Правду о Майе я узнал лет через двадцать. После своего рассказа бедняжка лишь робко спросила, смогу ли я ее когда-нибудь простить. Я был настолько ошарашен, что ничего ей не ответил, а сам думаю, что простить не могу...

Подготовила Валентина Чемберджи

Восемь лет лагерей - такой оказалась цена брака и развода с великим композитором Сергеем Прокофьевым.

В Великобритании опубликована книга американского музыковеда, профессора Принстонского университета Саймона Моррисона «Любовь и войны Лины Прокофьевой» (The Love and Wars of Lina Prokofiev), в которой рассказывается о трагической судьбе жены великого композитора, которая провела восемь лет в сталинском ГУЛАГе. Книга приоткрывает завесу над малоизвестной частью жизни Сергея Прокофьева и испанской певицы Лины Кодина, ставшей после переезда в СССР в 1936 году Линой Ивановной Прокофьевой. Моррисону удалось получить доступ к архиву зарубежного Фонда Сергея Прокофьева, где хранится, в частности, неопубликованная переписка Лины Прокофьевой с мужем.

На фото: книга Саймона Моррисона о Лине Прокофьевой

20 февраля 1948 года в московской квартире Лины Прокофьевой раздался телефонный звонок. «Вам нужно получить пакет от ваших друзей из Ленинграда». Лина была одна в квартире, плохо себя чувствовала и предложила звонившему занести пакет ей домой. Тот отказался и настоял на встрече. Пришлось выйти и подойти к указанному месту встречи. Ее встретили трое неназвавшихся мужчин, затолкали в машину и отвезли на Лубянку, а затем в Лефортовскую тюрьму. После девяти месяцев унизительных и жестоких допросов последовал приговор военной коллегии Верховного суда СССР: двадцать лет заключения в исправительно-трудовом лагере за шпионаж (статья 58-1а Уголовного кодекса). Вот как автор книги Саймон Моррисон объясняет в интервью «Совершенно секретно» ее арест:

– Лина получила советское гражданство, ее нансеновский и испанский паспорта были аннулированы. После этого на нее в полной мере распространялись советские законы. Сразу после войны – в 1946–1947 годах – возникла ситуация, когда у бывших иностранцев появилась некоторая надежда вернуться на Запад. Соседка Лины по дому, которая была француженкой, смогла с помощью французского посольства получить разрешение на отъезд. Это заставило Лину начать активные действия. Она очень хотела вернуться во Францию, хотела увидеть мать, которая была в очень преклонном возрасте, болела и чувствовала себя очень одинокой в Париже. Лина писала многочисленные письма советским властям с просьбой разрешить ей повидать мать. Все было безрезультатно. В это время она очень интенсивно посещала приемы в иностранных посольствах – американском, французском, британском, даже японском – в надежде с помощью дипломатов покинуть СССР. После ареста ее обвинили в попытке бежать из страны и в краже секретной документации. Дело в том, что во время войны Лина Прокофьева работала в Совинформбюро в качестве переводчицы и диктора на иновещании. Ее обвинили также в связях с людьми, объявленными врагами народа, и в том, что она незаконно передавала через французское посольство письма родным и знакомым во Францию. Все это тянуло в то время на иностранный шпионаж.

Сопрано Каролина Кодина родилась в Мадриде в 1897 году в семье оперных певцов. Отец – барселонский тенор Хуан Кодина, мать – российская певица Ольга Немысская. С Сергеем Прокофьевым Лина познакомилась в Нью-Йорке в 1918 году, впервые увидев его в Карнеги-холле, на премьере его Первого фортепианного концерта. В молодости Лина Кодина была ослепительной красавицей. Кроме русского, она говорила еще на пяти европейских языках. Сергей Прокофьев не устоял перед ее обаянием и чарующим голосом, сразу же взяв ее под свое покровительство. Известно, что Лина стала прототипом принцессы Линетт из его оперы «Любовь к трем апельсинам». Она исполнила в Америке и Европе несколько новых сочинений Прокофьева, в том числе его музыкальную сказку «Гадкий утенок». Выступала она под псевдонимом Каролина Любера (фамилия ее бабушки по отцу). Саймон Моррисон не считает ее музыкальные способности выдающимися:

– Критические рецензии на ее пение были противоречивыми и неоднозначными. Часть из них были хвалебными, часть – очень негативными. Критики удивлялись, зачем выдающемуся композитору понадобилось приглашать жену для исполнения своих сочинений. Тем не менее некоторые ее выступления были очень успешными, особенно на радио. Одним из самых громких было ее появление в миланской опере сразу после замужества, где она с большим успехом исполнила партию Джильды в опере Верди «Риголетто». Были и другие оперные роли. В Советском Союзе у нее было несколько выступлений на Радио Коминтерна. Но в целом ее музыкальная карьера не сложилась, о чем она хорошо знала. Сергей Прокофьев пытался поддерживать ее в творческих начинаниях, предоставляя возможность исполнять свои произведения, хотя сама она жаловалась, что он пренебрегает ее карьерой. Конечно, она выступала на фоне гениального композитора, и сравнение было не в ее пользу.

Через пять лет после судьбоносного для Лины посещения нью-йоркского Карнеги-холла завершился самый романтический период в ее жизни: Сергей и Лина поженились. Регистрация брака состоялась в ратуше небольшого баварского городка Этталь в присутствии бургомистра. В то время Прокофьев писал оперу «Огненный ангел» по одноименному роману Валерия Брюсова. В этой опере бушуют любовные страсти, которые, как считают некоторые исследователи творчества Прокофьева, отразили чувства ее автора в то время. Однако профессор Моррисон относится к этой версии скептически:

– Их брак никогда не был счастливым. Лина вышла за Прокофьева, будучи беременной. Прокофьева нельзя назвать хорошим семьянином. Он не хотел жениться и неоднократно говорил Лине, чтобы она не рассчитывала на брак. Ему хотелось вести космополитическую жизнь артиста, у которого возникают связи в разных странах. Лине нравилось быть его компаньоном и сопровождать его во время гастролей и светских приемов. Надо сказать, что еще до брака их отношения были очень неровными; она неоднократно уходила от него, вновь возвращалась, он оставлял ее и вновь жил с ней. Когда Лина забеременела, Прокофьев счел себя обязанным жениться. После бракосочетания они поселились в Париже и вели семейный образ жизни. Там Лина вновь забеременела, хотя у Сергея Прокофьева не было развитого отцовского инстинкта. Их брак сохранился главным образом благодаря тому, что они редко виделись и зачастую жили параллельными жизнями. В Советском Союзе они поселились в одной квартире и были вынуждены терпеть друг друга. Несмотря на жуткое время и возникшие у него в связи с партийной критикой политические проблемы, Прокофьеву было относительно нетрудно адаптироваться к родной культуре, которую он хорошо знал, Лине же было намного трудней жить в чуждой атмосфере и неродной культуре. А атмосфера, в которой они жили, была ужасной. Прокофьев понял, что попал в ловушку. Это было время потрясений. Лина требовала, чтобы муж предпринял какие-то шаги для возвращения на Запад. В конце концов у Прокофьева возникла связь с молодой женщиной, которая полностью посвятила себя ему, помогала в работе, став чем-то вроде его секретаря и экономки. Она ничего от него не требовала, ни в чем не упрекала, и в ее обществе Прокофьев чувствовал себя комфортнее и спокойнее. Перед окончательным разрывом Прокофьевы обсуждали будущее их брака. Лина говорила: «Я хочу уехать с детьми за границу, а ты можешь, если хочешь, здесь оставаться, я даже дам тебе развод». Как ни пыталась Лина сохранить мужа, в один прекрасный день он ушел. Прокофьев сказал тогда старшему сыну Святославу: «Когда-нибудь ты поймешь, почему я это сделал», но тот так и не смог никогда этого понять.

Молодой женщиной, о которой говорит Саймон Моррисон, была студентка Литературного института Мира Мендельсон. Мире (Марии) Абрамовне Мендельсон, когда она познакомилась с Прокофьевым в 1938 году в санатории в Кисловодске, было 23 года, ему – 47. Ее отец Абрам Соломонович Мендельсон был известным экономистом, сотрудником Госплана и старым большевиком. Мира писала посредственные стихи, была активной комсомолкой и типичным продуктом советской системы. Она помогала Прокофьеву писать покаянные патриотические статьи на политические темы, которые он вынужден был публиковать в ответ на критику властей, обвинявших его в формализме. Ее нельзя было назвать привлекательной женщиной. Это была «серая мышка», полностью растворившаяся в личности Прокофьева, которому она была беспредельно предана. Короче говоря, Мира была полной противоположностью Лины. Через три года после знакомства с ней, в марте 1941 года, Сергей Прокофьев оставил жену и детей – Святослава и Олега – и ушел к Мире Мендельсон. Через три месяца началась война, и процедуру развода с Линой Прокофьев начал лишь после ее окончания. В ноябре 1947-го Сергей Прокофьев обратился в суд Свердловского района Москвы с просьбой о разводе. Через пять дней суд вынес вердикт, вызвавший изумление в юридических и музыкальных кругах. Профессор Моррисон разъясняет:

– Когда Прокофьев решил навсегда оставить Лину и детей и жениться на Мире Мендельсон, он неоднократно просил у Лины предоставить ему развод, на что та неизменно отвечала отказом. Конечно, Лина понимала, что ее безопасность как иностранки в огромной мере обеспечивается известностью и репутацией мужа. После развода ее могли попросту выслать из Москвы. Думаю, что развод с ней Прокофьева в значительной мере послужил катализатором ее ареста. Ее арестовали через месяц после того, как ее брак с Прокофьевым был расторгнут советским судом и бывший муж оформил второй брак с Мирой Мендельсон. Но она об этом не догадывалась и в лагере продолжала считать себя законной женой Прокофьева. Она долго не знала, что московский суд, способствуя новому браку композитора, постановил, что его брак с Линой, заключенный в 1923 году в Эттале, не может считаться в Советском Союзе законным, поскольку он не был зарегистрирован в советском консульстве в Германии. Последовало второе судебное решение, подтвердившее первое. В свое время это постановление суда вызвало заметный общественный резонанс и споры в советском юридическом сообществе о его правомерности. Почти сразу после вердикта суда Прокофьев и Мира зарегистрировали свой брак в московском ЗАГСе, не известив об этом Лину. Официально их брак был оформлен 15 января 1948 года, а 20 февраля Лину арестовали.

Положение советского права, по которому заключенные за границей браки, чтобы считаться легальными в СССР, должны быть зарегистрированы в советских посольствах, впоследствии отменил Верховный суд. Тем не менее это положение, превращавшее законный брак в фарс, оказалось на руку Мире и Прокофьеву, которые не замедлили им воспользоваться. Друзья Лины Прокофьевой и на Западе, и в России упрекают великого композитора в равнодушии к судьбе первой жены, в неоправданной жестокости, в том, что он палец о палец не ударил, чтобы спасти мать своих детей или попытаться вызволить ее из лагеря, и в том, что он бросил детей на произвол судьбы. Саймон Моррисон не оправдывает шестикратного лауреата Сталинской премии:

– Насколько мне известно, Прокофьев не пытался заступиться за жену и ничего не сделал для ее освобождения. Он помогал ей материально, когда она была в лагере, но делал это не прямо, а через детей, передавая им деньги для продуктовых посылок. После постановления ЦК ВКП(б) в 1948 году с критикой музыки Прокофьева и Шостаковича положение Сергея Прокофьева было очень шатким. Не думаю, что в такой ситуации у него были какие-то возможности просить за бывшую жену. Мне известно, что в то время он обращался пару раз во время приемов во французском посольстве к французским дипломатам с просьбой вмешаться и помочь Лине. Никаких действий не последовало. Совсем иначе себя повел Шостакович, к которому обратились дети Прокофьева. Он был тогда депутатом Верховного Совета и хорошо знал Лину. Шостакович много раз обращался во все инстанции с просьбой пересмотреть приговор Лине Прокофьевой.

Вначале Лину Прокофьеву этапировали в женский лагерь в поселке Абезь в Коми АССР, а через несколько лет перевели в лагерь в Потьме. О ее хождениях по мукам мало что известно. Писательница Евгения Таратута , отбывавшая срок вместе Линой в Абезе, рассказала в своих воспоминаниях, что Лина участвовала в лагерной самодеятельности, пела в хоре:

– Моей ближайшей соседкой оказалась испанка. Это была известная певица Лина Любера, фамилия ее была Прокофьева. Ее мужем был знаменитый композитор Прокофьев… Лина Ивановна очень страдала от холода. Мы с ней иногда работали в одной бригаде – возили бочки с помоями из кухни. О смерти Прокофьева Лина ничего не знала. Он умер 5 марта 1953 года, в один день со Сталиным, и известий об этом нигде не было, и сыновья об этом ей не написали, а может быть, и написали, да письмо не дошло. Однажды в августе, когда мы везли бочку с помоями, к нам подошла одна женщина и сказала, что по радио передавали, что в Аргентине состоялся концерт памяти Прокофьева. Лина Ивановна горько заплакала, мы ее отпустили в барак. Я потом пошла, напоила ее чаем. Она долго плакала...»

В мае 1956 года Лина Прокофьева была реабилитирована и через месяц вышла на свободу, отсидев восемь из двадцати лет, к которым была приговорена. Благодаря хлопотам генерального секретаря Союза композиторов СССР Тихона Хренникова ей предоставили квартиру в Москве. Хренников же выхлопотал ей пенсию – семьсот рублей в месяц. А все свое состояние и авторские права Прокофьев завещал Мире Мендельсон. Лина потребовала, чтобы она и ее сыновья также были объявлены его законными наследниками. Для этого нужно было прежде всего отменить постановление суда о недействительности ее брака. В апреле 1957 года Московский городской суд отменил судебное решение от ноября 1947 года о незаконности брака Лины и Сергея Прокофьева. На этом же судебном заседании было рассмотрено и право Миры на наследство мужа. Суд принял соломоново решение: законными женами были объявлены и Мира, и Лина. Так у Прокофьева оказалось две вдовы. Наследниками, а значит, и правом на получение авторских отчислений за исполнение музыки Прокофьева как в России, так и за рубежом (из которых государство забирало 60 процентов) были объявлены обе вдовы и сыновья. Мира Мендельсон скончалась в июне 1968 года на 54-м году жизни. У них с Прокофьевым не было детей; свою часть наследства, а также партитуры и архив Прокофьева она завещала московскому Музею музыкальной культуры имени М.И. Глинки.

После освобождения Лина вновь заблистала на приемах в иностранных посольствах и музыкальных премьерах. Значительные валютные поступления из-за рубежа в качестве отчислений за исполнение произведений Прокофьева позволяли ей не только безбедно существовать, но и коллекционировать драгоценности и меха. Вот как автор книги «Любовь и войны Лины Прокофьевой» рисует портрет своей героини в интервью «Совершенно секретно»:

– Лина Прокофьева была трудным человеком. Я бы назвал ее капризной и даже легкомысленной. В то же время у нее было замечательное чувство юмора, она могла быть душой общества, могла поддержать разговор на музыкальные или литературные темы. Она говорила на нескольких европейских языках. Люди, которые встречались с ней в конце жизни, уже после всех ее жутких переживаний в России, отмечают ее остроумие, живой, саркастический ум. В молодости она была невероятной красавицей, очаровательной и элегантной светской львицей. Думаю, это главное, что привлекало в ней Прокофьева. Интерес к искусству уживался у нее с интересом к гламуру, к драгоценностям и роскоши. Она была умна, проницательна, хорошо распознавала людей. До ареста Лину всегда окружали восхищавшиеся ею поклонники, некоторыми из них она увлекалась. Думаю, здесь не обошлось без нескольких связей. Правда, связи эти были недолгими и несерьезными. Мне ничего не известно о ее жизни в лагере, она очень не любила вспоминать об этом. Но что бы ни происходило, Лина всегда очень дорожила отношениями с Сергеем Прокофьевым.

Все это время Лина не переставала стремиться уехать на Запад. Она безрезультатно обращалась к Брежневу с просьбами дать ей возможность повидать престарелую мать. В 1971 году ее младший сын Олег получил разрешение выехать в Лондон на похороны своей жены-англичанки, скончавшейся в России от заражения вирусным гепатитом, и повидать свою дочь от этого брака. Олег остался жить и работать в Британии. В 1974 году на одно из писем Лины, адресованное тогдашнему председателю КГБ Юрию Андропову, с просьбой разрешить ей на месяц выехать в Великобританию, чтобы повидать сына и внучку, пришел ответ: через три месяца ей позвонили из ОВИРа и сообщили, что ей предоставлена трехмесячная виза для поездки в Великобританию. К этому времени ей было уже 77 лет. Она не вернулась. Но Лину нельзя было считать беженкой. Советские власти не хотели политического скандала, который возник бы, если бы вдова великого Прокофьева попросила политического убежища на Западе. Советское посольство в Лондоне без проблем продлевало ей визу. На Западе Лина Прокофьева делила время между Лондоном и Парижем, куда впоследствии перебрался ее старший сын с семьей. Много времени она проводила в США и Германии. В Лондоне в 1983 году она основала Фонд Сергея Прокофьева, куда передала свой обширный архив, включавший переписку с мужем. Ее без конца приглашали на прокофьевские юбилеи, фестивали, концерты. Свой последний, 91-й день рождения Лина Прокофьева отпраздновала 21 октября 1988 года в больнице в Бонне, куда прилетели ее сыновья. Она была смертельно больна, но пригубила шампанского. Ее переправили в Лондон, в клинику имени Уинстона Черчилля, где она скончалась 3 января 1989 года. Записи с пением сопрано Лины Люберы не сохранилис