Следующая написанная Некрасовым глава - «Крестьянка» - также кажется явным отступлением от намеченной в «Прологе» схемы: странники вновь пытаются найти счастливого среди крестьян. Как и в других главах, важную роль играет зачин. Он, как и в «Последыше», становится антитезой дальнейшему повествованию, позволяет обнаружить все новые противоречия «загадочной Руси». Глава начинается описанием разоряемой помещичьей усадьбы: после реформы хозяева бросили усадьбу и дворовых на произвол судьбы, и дворовые разоряют и ломают красивый дом, некогда ухоженный сад и парк. Смешные и трагические стороны жизни брошенной дворни тесно переплетены в описании. Дворовые - особый крестьянский тип. Вырванные из привычной среды, они утрачивают навыки крестьянской жизни и главную среди них - «привычку к труду благородную». Забытые помещиком и не способные прокормить себя трудом, они живут тем, что разворовывают и продают вещи хозяина, обогревают дом, ломая беседки и точеные балконные столбики. Но есть и подлинно драматические моменты в этом описании: например, история певца с редкостно красивым голосом. Помещики вывезли его из Малороссии, собирались отправить в Италию, да позабыли, занятые своими бедами.
На фоне трагикомической толпы оборванных и голодных дворовых, «дворни ноющей», еще более «красивой» кажется «здоровая, поющая толпа жнецов и жниц», возвращающихся с поля. Но даже среди этих статных и красивых людей выделяется Матрена Тимофеевна , «ославленная» «губернаторшей» и «счастливицей». История ее жизни, рассказанная ею самой, и занимает центральное место в повествовании. Посвящая эту главу женщине-крестьянке, Некрасов, думается, не только хотел открыть читателю душу и сердце русской женщины. Мир женщины - семья, и рассказывая о себе, Матрена Тимофеевна повествует о тех сторонах народной жизни, что пока только косвенно затрагивались в поэме. Но именно они и определяют счастье и несчастье женщины: любовь, семья, быт.
Матрена Тимофеевна не признает себя счастливой, как не признает счастливой ни одну из женщин. Но недолгое счастье она знала в своей жизни. Счастье Матрены Тимофеевны - это девичья воля, родительская любовь и забота. Ее девичья жизнь не была беззаботной и легкой: с детства, уже с семи лет она исполняла крестьянскую работу:
Мне счастье в девках выпало:
У нас была хорошая,
Непьющая семья.
За батюшкой, за матушкой,
Как у Христа за пазухой,
Жила я, молодцы. <...>
А на седьмом за бурушкой
Сама я в стадо бегала,
Отцу носила завтракать,
Утяточек пасла.
Потом грибы да ягоды,
Потом: «Бери-ка грабельки
Да сено вороши!»
Так к делу приобвыкла я...
И добрая работница,
И петь-плясать охотница
Я смолоду была.
«Счастьем» она называет и последние дни девичьей жизни, когда решалась ее судьба, когда она «торговалась» с будущим мужем - спорила с ним, «выторговывала» себе волю и в замужней жизни:
- Ты стань-ка, добрый молодец,
Против меня прямехонько <...>
Подумывай, смекай:
Чтоб жить со мной - не каяться,
А мне с тобой не плакаться... <...>
Пока мы торговалися,
Должно быть, так я думаю,
Тогда и было счастьице.
А больше вряд когда!
Ее замужняя жизнь, действительно, исполнена трагических событий: смерть ребенка, жестокая порка, добровольно ею принятое наказание, чтобы спасти сына, угроза остаться солдаткой. При этом Некрасов показывает, что источник несчастий Матрены Тимофеевны не только «крепь», бесправное положение крепостной женщины, но и бесправное положение младшей снохи в большой крестьянской семье. Несправедливость, торжествующая в больших крестьянских семьях, восприятие человека прежде всего как работника, непризнание его желаний, его «воли» - все эти проблемы открывает рассказ-исповедь Матрены Тимофеевны. Любящая жена и мать, она обречена на жизнь несчастливую и бесправную: на угождение семье мужа и несправедливые попреки старших в семье. Вот почему, даже освободившись от крепостной зависимости, став свободной, она будет горевать об отсутствии «волюшки», а значит - и счастья: «Ключи от счастья женского, / От нашей вольной волюшки / Заброшены, потеряны / У Бога самого». И говорит она при этом не только о себе, но о всех женщинах.
Это неверие в возможность счастья женщины разделяет и автор. Не случайно Некрасов исключает из окончательного текста главы строки о том, как счастливо изменилось тяжелое положение Матрены Тимофеевны в семье мужа после возвращения от губернаторши: в тексте нет рассказа ни о том, что она стала «большухой» в доме, ни о том, что она «покорила» «сварливую, бранчивую» семью мужа. Остались лишь строки о том, что семья мужа, признав ее участие в спасении Филиппа от солдатчины, «поклонилась» ей и «повинилась» перед ней. Но заканчивается глава «Бабьей притчей», утверждающей неизбежность неволи-несчастья для женщины и после отмены крепостного права: «А к нашей женской волюшке / Все нет и нет ключей! <...> /Да вряд они и сыщутся...»
Исследователи отметили замысел Некрасова: создавая образ Матрены Тимофеевн ы, он стремился к широчайшему обобщению : ее судьба становится символом судьбы каждой русской женщины. Тщательно, продуманно выбирает эпизоды ее жизни автор, «проводя» свою героиню по пути, по которому проходит любая русская женщина: недолгое беззаботное детство, привитые с детства трудовые навыки, девичья воля и долгое бесправное положение замужней женщины, работницы в поле и в доме. Матрена Тимофеевна переживает все возможные драматические и трагические ситуации, выпадающие на долю крестьянки: унижения в семье мужа, побои мужа, смерть ребенка, приставания управляющего, порку и даже - пусть и ненадолго - долю солдатки. «Образ Матрены Тимофеевны создан так, - пишет Н.Н. Скатов, - что она как бы все испытала и побывала во всех состояниях, в каких могла побывать русская женщина». Включенные в рассказ Матрены Тимофеевны народные песни, плачи, чаще всего «замещающие» ее собственные слова, ее собственный рассказ, - еще более расширяют повествование, позволяя осмыслить и счастье, и несчастье одной крестьянки как рассказ о судьбе крепостной женщины.
В целом история этой женщины рисует жизнь по Божьим законам, «по-божески», как говорят некрасовские герои:
<...> Терплю и не ропщу!
Всю силу, Богом данную,
В работу полагаю я,
Всю в деточек любовь!
И тем страшнее и несправедливее представляются несчастья и унижения, выпавшие на ее долю. «<...> Во мне / Нет косточки неломаной, / Нет жилочки нетянутой, / Кровинки нет непорченой <...>» - это не жалоба, а подлинный итог пережитого Матреной Тимофеевной. Глубокий смысл этой жизни - любовь к детям - Некрасовым утверждается и с помощью параллелей из природного мира: рассказу о смерти Дёмушки предшествует плач о соловьихе, чьи птенчики сгорели на дереве, зажженном грозой. Глава, повествующая о наказании, принятом во спасение другого сына - Филиппа от порки, называется «Волчица». И здесь голодная волчиха, готовая жизнью пожертвовать ради волчат, предстает как параллель к судьбе крестьянской женщины, легшей под розги, чтобы освободить от наказания сына.
Центральное место в главе «Крестьянка» занимает рассказ о Савелии, богатыре святорусском . Почему Матрене Тимофеевне доверен рассказ о судьбе русского мужика, «богатыря святорусского», его жизни и смерти? Думается, во многом потому, что Некрасову важно показать «богатыря» Савелия Корчагина не только в его противостоянии Шалашникову и управляющему Фогелю, но и в семье, в быту. Своей большой семье «дедушка» Савелий - чистый и святой человек, нужен был, пока у него были деньги: «Покуда были денежки, / Любили деда, холили, / Теперь в глаза плюют!» Внутреннее одиночество Савелия в семье усиливает драматизм его судьбы и одновременно, как и судьба Матрены Тимофеевны, дает возможность читателю узнать о бытовой жизни народа.
Но не менее важно, что «рассказ в рассказе», соединяя две судьбы, показывает взаимоотношения двух незаурядных людей, для самого автора явившихся воплощением идеального народного типа. Именно рассказ Матрены Тимофеевны о Савелии позволяет подчеркнуть то, что сблизило в общем-то разных людей: не только бесправное положение в семье Корчагиных, но и общность характеров. Матрена Тимофеевна, вся жизнь которой исполнена только любви, и Савелий Корчагин, кого тяжелая жизнь сделала «каменным», «лютее зверя», - похожи в главном: своим «гневным сердцем», своим пониманием счастья как «волюшки», как духовной независимости.
Матрена Тимофеевна не случайно считает Савелия счастливцем. Ее слова о «дедушке»: «Счастливец тоже был...» - не горькая ирония, ибо в жизни Савелия, полной страданий и испытаний, было то, что сама Матрена Тимофеевна ценит выше всего, - нравственное достоинство, духовная свобода. Будучи «рабом» помещика по закону, Савелий не знал духовного рабства.
Свою молодость Савелий, по словам Матрены Тимофеевны, называл «благоденствием», хотя пережил он немало и обид, и унижений, и наказаний. Почему же прошлое он считает «благодатными временами»? Да потому, что, огражденные «топкими болотами» и «лесами дремучими» от своего помещика Шалашникова, жители Корежины чувствовали себя свободными:
Нас только и тревожили
Медведи...да с медведями
Справлялись мы легко.
С ножищем да с рогатиной
Я сам страшней сохатого,
По заповедным тропочкам
Иду: «Мой лес!» - кричу.
«Благоденствие» не омрачала и ежегодная порка, которую устраивал своим крестьянам Шалашников, выколачивающий розгами оброк. Но крестьяне - «люди гордые», вытерпев порку и притворяясь нищими, они умели сохранить свои деньги и, в свою очередь, «тешились» над барином, не сумевшим отнять деньги:
Сдавались люди слабые,
А сильные за вотчину
Стояли хорошо.
Я тоже перетерпливал,
Помалчивал, подумывал:
«Как ни дери, собачий сын,
А всей души не вышибешь,
Оставишь что-нибудь» <...>
Зато купцами жили мы...
«Счастье», о котором говорит Савелий, - конечно, иллюзорное, - это год вольной жизни без помещика и умение «дотерпеть», выстоять во время порки и сохранить заработанные деньги. Но иного «счастья» крестьянину и не могло быть отпущено. И все же даже такого «счастья» скоро лишилась Корёжина: началась для мужиков «каторга», когда управляющим был назначен Фогель: «До нитки разорил! / А драл... как сам Шалашников!/ <...> / У немца - хватка мертвая: / Пока не пустит по миру, / Не отойдя, сосет!»
Савелий прославляет не терпение как таковое. Не все может и должен вытерпеть крестьянин. Савелий четко разделяет способность «недотерпеть» и «перетерпеть». Недотерпеть - значит поддаться боли, не вынести боль и нравственно подчиниться помещику. Перетерпеть - значит потерять достоинство и согласиться с унижением и несправедливостью. И то и другое - делает человека «рабом».
Но Савелию Корчагину, как никому другому, ясен и весь трагизм вековечного терпения. С ним в повествование входит чрезвычайно важная мысль: о напрасно потраченной силе крестьянина-богатыря. Савелий не только прославляет богатырство русское, но и скорбит об этом богатыре, униженном и изувеченном:
А потому терпели мы,
Что мы - богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик - не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою - а богатырь!
Крестьянство в его размышлениях предстает как сказочный богатырь, скованный и униженный. Этот богатырь - больше неба и земли. Поистине космический образ предстает в его словах:
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина... леса дремучие
Прошли по ней - сломалися.
А грудь? Илья пророк
По ней гремит-катается
На колеснице огненной...
Все терпит богатырь!
Небо держит богатырь, но великих мук ему стоит этот труд: «Покамест тягу страшную / Поднять-то поднял он, / Да в землю сам ушел по грудь / С натуги! По лицу его / Не слезы - кровь течет!» Однако есть ли смысл в этом великом терпении? Не случайно Савелия тревожит мысль о напрасно ушедшей жизни, даром растраченной силе: «Лежал я на печи; / Полеживал, подумывал: / Куда ты, сила, делася? / На что ты пригодилася? / - Под розгами, под палками / По мелочам ушла!» И эти горькие слова - не только итог собственной жизни: это скорбь по загубленной народной силе.
Но авторская задача - не только показать трагедию русского богатыря, чья сила и гордость «по мелочам ушла». Не случайно в завершении рассказа о Савелии появляется имя Сусанина - героя-крестьянина: памятник Сусанину в центре Костромы напомнил Матрене Тимофеевне «дедушку». Умение Савелия и в рабстве сохранить свободу духа, духовную независимость, не покориться душой - это тоже героизм. Важно подчеркнуть такую особенность сравнения. Как отмечает Н.Н. Скатов, памятник Сусанину в рассказе Матрены Тимофеевны не похож на реальный. «Реальный памятник, созданный скульптором В.М. Демут-Малиновским, - пишет исследователь, - оказался скорее памятником царю, чем Ивану Сусанину, который был изображен коленопреклоненным возле колонны с бюстом царя. Некрасов не только умолчал, что стоит-то мужик на коленях. В сравнении с бунтарем Савелием образ костромского мужика Сусанина получал впервые в русском искусстве своеобразное, по сути антимонархическое осмысление. В то же время сравнение с героем русской истории Иваном Сусаниным наложило последний штрих на монументальную фигуру корежского богатыря, святорусского крестьянина Савелия».
Глава VIТрудный год
В тот год необычайная
Звезда играла на небе;
Одни судили так:
Господь по небу шествует,
И ангелы его
Метут метлою огненной
Перед стопами божьими
В небесном поле путь;
Другие то же думали,
Да только на антихриста,
И чуяли беду.
Сбылось: пришла бесхлебица!
Брат брату не уламывал
Куска! Был страшный год...
Волчицу ту Федотову
Я вспомнила - голодную,
Похожа с ребятишками
Я на нее была!
Да тут еще свекровушка
Приметой прислужилася.
Соседкам наплела,
Что я беду накликала,
А чем? Рубаху чистую
Надела в Рождество.
За мужем, за заступником,
Я дешево отделалась;
А женщину одну
Никак за то же самое
Убили насмерть кольями.
С голодным не шути!..
Одной бедой не кончилось:
Чуть справились с бесхлебицей -
Рекрутчина пришла.
Да я не беспокоилась:
Уж за семью Филиппову
В солдаты брат ушел.
Сижу одна, работаю.
И муж и оба деверя
Уехали с утра;
На сходку свекор-батюшка
Отправился, а женщины
К соседкам разбрелись.
Мне крепко нездоровилось,
Была я Лиодорушкой
Беременна: последние
Дохаживала дни.
Управившись с ребятами,
В большой избе под шубою
На печку я легла.
Вернулись бабы к вечеру,
Нет только свекра-батюшки,
Ждут ужинать его.
Пришел: «Ох-ох! умаялся,
А дело не поправилось,
Пропали мы, жена!
Где видано, где слыхано:
Давно ли взяли старшего,
Теперь меньшого дай!
Я по годам высчитывал,
Я миру в ноги кланялся,
Да мир у нас какой?
Просил бурмистра: божится,
Что жаль, да делать нечего!
И писаря просил,
Да правды из мошенника
И топором не вырубишь,
Что тени из стены!
Задарен... все задарены...
Сказать бы губернатору,
Так он бы задал им!
Всего и попросить-то бы,
Чтоб он по нашей волости
Очередные росписи
Поверить повелел.
Да сунься-ка!..» Заплакали
Свекровушка, золовушка,
А я... То было холодно,
Теперь огнем горю!
Горю... Бог весть что думаю...
Не дума... бред... Голодные
Стоят сиротки-деточки
Передо мной... Неласково
Глядит на них семья,
Они в дому шумливые,
На улице драчливые.
Обжоры за столом...
И стали их пощипывать,
В головку поколачивать...
Молчи, солдатка-мать!
Теперь уж я не дольщица
Участку деревенскому.
Хоромному строеньицу.
Одеже и скоту.
Теперь одно богачество:
Три озера наплакано
Горючих слез, засеяно
Три полосы бедой!
........................................................................
Теперь, как виноватая,
Стою перед соседями:
Простите! я была
Спесива, непоклончива.
Не чаяла я, глупая,
Остаться сиротой...
Простите, люди добрые,
Учите уму-разуму,
Как жить самой? Как деточек
Поить, кормить, растить?..
........................................................................
Послала деток по миру:
Просите, детки, ласкою.
Не смейте воровать!
А дети в слезы: «Холодно!
На нас одежа рваная.
С крылечка на крылечко-то
Устанем мы ступать,
Под окнами натопчемся.
Иззябнем... У богатого
Нам боязно просить,
«Бог даст!» - ответят бедные...
Ни с чем домой воротимся -
Ты станешь нас бранить!..»
........................................................................
Собрала ужин; матушку
Зову, золовок, деверя,
Сама стою голодная
У двери, как раба.
Свекровь кричит: «Лукавая!
В постель скорей торопишься?
А деверь говорит:
«Не много ты работала!
Весь день за деревиночкой
Стояла: дожидалася,
Как солнышко зайдет!»
........................................................................
Получше нарядилась я,
Пошла я в церковь божию,
Смех слышу за собой!
........................................................................
Хорошо не одевайся,
Добела не умывайся,
У соседок очи зорки,
Востры языки!
Ходи улицей потише,
Носи голову пониже,
Коли весело - не смейся,
Не поплачь с тоски!..
........................................................................
Пришла зима бессменная,
Поля, луга зеленые
Попрятались под снег.
На белом, снежном саване
Ни талой нет талиночки -
Нет у солдатки-матери
Во всем миру дружка!
С кем думушку подумати?
С кем словом перемолвиться?
Как справиться с убожеством?
Куда обиду сбыть?
В леса - леса повяли бы,
В луга - луга сгорели бы!
Во быструю реку?
Вода бы остоялася!
Носи, солдатка бедная,
С собой ее по гроб!
........................................................................
Нет мужа, нет заступника!
Чу, барабан! Солдатики
Идут... Остановилися...
Построились в ряды.
«Живей!» Филиппа вывели
На середину площади:
«Эй! перемена первая!» -
Шалашников кричит.
Упал Филипп: - Помилуйте! -
«А ты попробуй! слюбится!
Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!
Укрепа богатырская,
Не розги у меня!..»
........................................................................
И тут я с печи спрыгнула,
Обулась. Долго слушала, -
Все тихо, спит семья!
Чуть-чуть я дверью скрипнула
И вышла. Ночь морозная...
Из Домниной избы,
Где парни деревенские
И девки собиралися,
Гремела песня складная.
Любимая моя...
На горе стоит елочка,
Под горою светелочка,
Во светелочке Машенька.
Приходил к ней батюшка,
Будил ее, побуживал:
Ты, Машенька, пойдем домой!
Ты, Ефимовна, пойдем домой!
Я нейду и не слушаю:
Ночь темна и немесячна,
Реки быстры, перевозов нет,
На горе стоит елочка.
Под горою светелочка,
Во светелочке Машенька.
Приходила к ней матушка,
Будила, побуживала:
Машенька, пойдем домой!
Ефимовна, пойдем домой!
Я нейду и не слушаю:
Ночь темна и немесячна,
Реки быстры, перевозов нет.
Леса темны, караулов нет...
На горе стоит елочка,
Под горою светелочка,
Во светелочке Машенька.
Приходил к ней Петр,
Петр сударь Петрович,
Будил ее, побуживал:
Машенька, пойдем домой!
Душа Ефимовна, пойдем домой!
Я иду, сударь, и слушаю:
Ночь светла и месячна.
Реки тихи, перевозы есть,
Леса темны, караулы есть.
«Не все между мужчинами отыскивать счастливого, пощупаем-ка баб!» - решают странники. Им советуют пойти в село Клин и спросить Корчагину Матрену Тимофеевну, которую все прозвали «губернаторша».
Странники приходят в село: Что ни изба - с подпоркою, Как нищий с костылем; А с крыш солома скормлена Скоту. Стоят, как остовы, Убогие дома. В воротах странникам встречается лакей, который объясняет, что «помещик за границею, а управитель при смерти». Какие-то мужики ловят в реке мелкую рыбу, жалуются, что раньше рыбы было больше. Крестьяне и дворовые растаскивают кто что может: Один дворовый мучился У двери: ручки медные Отвинчивал; другой Нес изразцы какие-то... Седой дворовый предлагает купить странникам заграничные книги, злится, что они отказываются: На что вам книги умные?
Вам вывески питейные Да слово «воспрещается», Что на столбах встречается, Достаточно читать! Странники слышат, как красивый бас поет песню на непонятном языке. Оказывается, «певец Ново-Архангельской, его из Малороссии сманили господа.
Свезти его в Италию сулились, да уехали». Наконец странники встречают Матрену Тимофеевну. Матрена Тимофеевна Осанистая женщина, Широкая и плотная, Лет тридцати осьми.
Красива; волос с проседью, Глаза большие, строгие, Ресницы богатейшие, Сурова и смугла. Странники рассказывают, почему отправились в путь, Матрена Тимофеевна отвечает, что ей некогда рассказывать о своей жиани - надо жать рожь. Странники обещают помочь ей убрать рожь, Матрена Тимофеевна «стала нашим странникам всю душу открывать». Глава 1 До замужества Мне счастье в девках выпало: У нас была хорошая, Непьющая семья. За батюшкой, за матушкой, Как у Христа за пазухой, Жилая...
Было много веселья, но и много работы. Наконец «выискался суженый»: На горе - чужанин! Филипп Корчагин - питерщик, По мастерству печник. Отец подгулял со сватами, пообещал выдать дочку. Матрена не хочет идти за Филиппа, тот уговаривает, говорит, что не станет обижать. В конце концов Матрена Тимофеевна соглашается. Глава 2 Песни Матрена Тимофеевна попадает в чужой дом - к свекрови и свекру.
Повествование время от времени прерывается песнями о тяжелой доле девушки, вышедшей замуж «в чужую сторонку». Семья была большущая, Сварливая... попала я С девичьей холи в ад! В работу муж отправился, Молчать, терпеть советовал... Как велено, так сделано: Ходила с гневом на сердце, А лишнего не молвила Словечка никому. Зимой пришел Филиппушка, Привез платочек шелковый Да прокатил на саночках В Екатеринин день, И горя словно не было!.. Странники спрашивают: «Уж будто не колачивал?
» Матрена Тимофеевна отвечает, что только один раз, когда приехала сестра мужа и он попросил дать ей башмаки, а Матрена Тимофеевна замешкалась. На Благовещенье Филипп опять уходит на заработки, а на Казанскую у Матрены родился сын, которого назвали Демуш-кой. Жизнь в доме родителей мужа стала еще трудней, но Матрена терпит: Что ни велят - работаю, Как ни бранят - молчу. Из всей семейки мужниной Один Савелий, дедушка, Родитель свекра-батюшки, Жалел меня... Матрена Тимофеевна спрашивает странников, рассказывать ли про деда Савелия, те готовы слушать. Глава 3 Савелий, богатырь святорусский С большущей сивой гривою, Чай, двадцать лет нестриженной, С большущей бородой, Дед на медведя смахивал...
Ему уж стукнуло, По сказкам, сто годов. Дед жил в особой горнице, Семейки недолюбливал, В свой угол не пускал; А та сердилась, лаялась, Его «клейменым, каторжным» Честил родной сынок. Савелий не рассердится, Уйдет в свою светелочку, Читает святцы, крестится Да вдруг и скажет весело: «Клейменый, да не раб»... Однажды Матрена спрашивает у Савелия, за что его зовут клейменым и каторжным.
Дед рассказывает ей свою жизнь. В годы его молодости крестьяне его деревни тоже были крепостные, «да только ни помещиков, ни немцев-управителей не знали мы тогда.
Не правили мы барщины, оброков не платили мы, а так, когда рассудится, в три года раз пошлем». Места были глухие, и никто туда по чащобам да болотам не мог добраться. «Помещик наш Шалаш-ников через тропы звериные с полком своим - военный был - к нам подступиться пробовал, да лыжи повернул!
» Тогда Шалашни-ков присылает приказ - явиться, но крестьяне не идут. Нагрянула полиция (была засуха) - «мы дань ей медом, рыбою», когда приехала в другой раз - «шкурами звериными», а на третий раз - ничего не дали. Обули старые лапти, дырявые армяки и пошли к Шалашникову, который стоял с полком в губернском городе. Пришли, сказали, что оброку нет. Шалашников велел их пороть. Шалашников порол крепко, пришлось «онучи распороть», достать деньги и поднести пол шапки «лобанчиков» (полуимпериалов). Шалашников сразу утих, даже выпил вместе с крестьянами.
Те двинулись в обратный путь, два старика смеялись, что домой зашитые в подкладке несут сторублевые бумажки. Отменно драл Шалашников, А не ахти великие Доходы получал. Скоро приходит уведомление, что Шалашников убит под Варной. Наследник средство выдумал: К нам немца подослал. Через леса дремучие, Через болота топкие Пешком пришел шельмец! И был сначала тихонький: « Платите сколько можете ».
Не можем ничего! «Я барина уведомлю». - Уведомь!.. - Тем и кончилось. Немец, Христиан Христианыч Фогель, тем временем вошел в доверие к крестьянам, говорит: «Если не можете платить, то работайте» . Те интересуются, в чем работа. Тот отвечает, что желательно окопать канавками болото, вырубить, где намечено, деревья.
Крестьяне сделали, как он просил, видят - получилась просека, дорога. Спохватились, да поздно. И тут настала каторга Корежскому крестьянину - До нитки разорил!
А драл... как сам Шалашников! Да тот был прост: накинется Со всей воинской силою, Подумаешь: убьет! А деньги сунь - отвалится, Ни дать ни взять раздувшийся В собачьем ухе клещ. У немца - хватка мертвая: Пока не пустит по миру, Не отойдя, сосет! Такое житье продолжалось восемнадцать лет. Немец построил фабрику, велел рыть колодец.
Его рыли девять человек, в том числе Савелий. Поработав до полудня, решили отдохнуть. Тут и появился немец, начал ругать крестьян за безделье. Крестьяне спихнули немца в яму, Савелий крикнул «Наддай!», и Фогеля живьем закопали. Дальше была «каторга и плети предварительно; не выдрали - помазали, плохое там дранье!
Потом... бежал я с каторги...
Поймали! Не погладили и тут по голове». А жизнь была нелегкая. Лет двадцать строгой каторги.
Лет двадцать поселения. Я денег прикопил, По манифесту царскому Попал опять на родину, Пристроил эту горенку И здесь давно живу.
Летом 1873 года в связи с болезнью печени Некрасов уехал лечиться за границу. Там он предполагал на основе прежних заготовок написать главу о встрече странников с чиновником и, кроме того, работать над главой «Губернаторша», как первоначально называлась «Крестьянка».
Из-за отсутствия каких-то материалов для главы «Смертушка», которые должен был прислать поэту А. Н. Ераков, творческие планы поэта изменились, и он с энтузиазмом отдался работе над главой «Крестьянка», которая была написана за полтора месяца и напечатана в № 1 «Отечественных записок» за 1874 год. Хотя беседа странников с женщиной-крестьянкой и не вытекала из композиционной схемы «Пролога», глава эта в поэме глубоко закономерна и подготовлена всем ходом движения авторской мысли.
В годы, когда поэт еще только вынашивал замысел «Кому на Руси жить хорошо», его глубоко волновали положение и судьба русской крестьянки (1863 — «Орина, мать солдатская», «В полном разгаре страда деревенская», «Мороз, Красный нос»), и эту тему он собирался развернуть в поэме-эпопее. Среди самых ранних набросков к ней есть листок, содержащий план-перечень эпизодов (или глав) задуманного произведения. В этот план внесены и 2 эпизода, обозначенные автором словами: «Баба — конь в корене» и «Губернаторша».
Трудно сказать, во что собирался Некрасов развернуть эти краткие наметки, но ясно, что в первоначальный план поэмы входила глава, которая должна была показать роль женщины в крестьянском хозяйстве («Баба — конь в корене»), и, кроме того, поэт хотел ввести в «Кому на Руси...» какой-то эпизод, сущность которого обозначена словом «губернаторша». Стихотворные наброски, сделанные поэтом несколько позже, проясняют смысл сюжета, обозначенного словом «Губернаторша». Речь идет о женщине, которая в поисках защиты от каких-то семейных и административных притеснений пришла в город и добилась помощи губернаторши.
Город, с которым с самых первых набросков связывает Некрасов место действия главы, имеет все признаки Костромы, и это не случайность. Экономическое развитие Костромской губернии складывалось так, что очень значительная часть крестьян уходила из деревень на отхожие промыслы. Женщина оставалась большую часть года главой семьи, а потому отличалась большой смелостью, самостоятельностью, инициативностью. Некрасов, наблюдавший быт костромской деревни, видимо, отметил, что именно здесь «тип величавой славянки / Возможно и нынче сыскать». Но в середине 60-х годов эти мысли и наблюдения Некрасова были зафиксированы лишь включением в план поэмы записей: «Баба — конь в корене» (т. е. не в пристяжке, а коренная) и «Губернаторша». История женщины, прозванной «губернаторшей», имеет, видимо, реальную основу, услышана поэтом от кого-то и привлекла его тем, что в ней ярко отразилась смелость и инициативность костромичек. Однако сюжетный замысел середины 60-х годов о судьбе крестьянки, удостоившейся губернаторской милости, был реализован Некрасовым лишь в 1873 году. Почему же именно в 1873-м?
В 1872 году вышел в свет I том «Причитаний Северного Края», собранных Е. В. Барсовым. Большую часть тома составляли похоронные плачи замечательной народной поэтессы, олонецкой вопленицы И. А. Федосовой. Ее плачи-поэмы воскрешают все тончайшие переживания женщины-крестьянки середины XIX века и вместе с тем воспроизводят широкую картину общественной жизни крестьянства. Этим да еще резко зазвучавшими в них нотами социального протеста и привлекли Некрасова плачи Федосовой. Теперь он получал возможность вернуться к давно задуманной главе и рассказать о жизни и судьбе русской крестьянки, опираясь на богатейший, почти документальный материал повествований простой олонецкой крестьянки Ирины Андреевны Федосовой.
Читая сборник Барсова, а также третью часть «Песен, собранных П. Н. Рыбниковым», в которой содержались в основном свадебные песни и причитания, Некрасов делает из этих книг многочисленные выписки. Отправляясь за границу, где он будет работать над «Крестьянкой», поэт берет с собой тома Барсова и Рыбникова. На основе творческой переработки народно-поэтических текстов и строит поэт в значительной мере рассказ Матрены Корчагиной.