Мильон терзаний (критический этюд)

Иван Гончаров отмечает свежесть и моложавость пьесы «Горе от ума»:

Она как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых.

Несмотря на гений Пушкина, его герои «бледнеют и уходят в прошлое», пьеса же Грибоедова появилась раньше, но пережила их, считает автор статьи. Грамотная масса сразу разобрала её на цитаты, но пьеса выдержала и это испытание.

«Горе от ума» - это и картина нравов, и галерея живых типов, и «вечно острая, жгучая сатира». «В группе двадцати лиц отразилась… вся прежняя Москва». Гончаров отмечает художественную законченность и определённость пьесы, какая далась лишь Пушкину и Гоголю.

Всё взято из московских гостиных и перенесено в книгу. Черты Фамусовых и Молчалиных будут в обществе до тех пор, пока будут существовать сплетни, безделье и низкопоклонничество.

Главная роль - роль Чацкого. Грибоедов приписал горе Чацкого его уму, «а Пушкин отказал ему вовсе в уме».

В отличие от неспособных к делу Онегина и Печорина Чацкий готовился к серьёзной деятельности: учился, читал, путешествовал, но разошёлся с министрами по известной причине: «Служить бы рад, - прислуживаться тошно».

Споры Чацкого с Фамусовым открывают основную цель комедии: Чацкий - сторонник новых идей, он осуждает «прошедшего житья подлейшие черты», за которые стоит Фамусов.

Образовались два лагеря, или, с одной стороны, целый лагерь Фамусовых и всей братии «отцов и старших», с другой - один пылкий и отважный боец, «враг исканий».

Развивается в пьесе и любовная интрига. Обморок Софьи после падения Молчалина с лошади помогает Чацкому почти угадать причину. Теряя свой «ум», он прямо нападет на соперника, хотя уже очевидно, что Софье, по её же словам, милей его «иные». Чацкий готов выпрашивать то, что выпросить нельзя - любовь. В его молящем тоне слышны жалоба и упрёки:

Но есть ли в нем та страсть?
То чувство? Пылкость та?
Чтоб, кроме вас, ему мир целый
Казался прах и суета?

Чем дальше, тем слышнее в речи Чацкого слёзы, считает Гончаров, но «остатки ума спасают его от бесполезного унижения». Софья же сама себя почти выдаёт, говоря о Молчалине, что «Бог нас свёл». Но её спасает ничтожество Молчалина. Она рисует Чацкому его портрет, не замечая, что он выходит пошлым:

Смотрите, дружбу всех он в доме приобрел;
При батюшке три года служит,
Тот часто без толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит…
…от старичков не ступит за порог…
…Чужих и вкривь и вкось не рубит, -
Вот я за что его люблю.

Чацкий утешает себя после каждой похвалы Молчалину: «Она его не уважает», «Она не ставит в грош его», «Шалит, она его не любит».

Другая бойкая комедия ввергает Чацкого в пучину московской жизни. Это Горичевы - опустившийся барин, «муж-мальчик, муж-слуга, идеал московских мужей», под башмаком своей приторной жеманной супруги, это Хлестова, «остаток екатерининского века, с моськой и арапкой-девочкой», «руина прошлого» князь Пётр Ильич, явный мошенник Загорецкий, и «эти NN, и все толки их, и всё занимающее их содержание!»

Своими едкими репликами и сарказмами Чацкий настраивает всех их против себя. Он надеется найти сочувствие у Софьи, не подозревая о заговоре против него в неприятельском лагере.

«Мильон терзаний» и «горе!» - вот что он пожал за всё, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов.

Но борьба его утомила. Он грустен, желчен и придирчив, замечает автор, Чацкий впадает почти в нетрезвость речи и подтверждает распущенный Софьей слух о его сумасшествии.

Пушкин, вероятно, отказывал Чацкому в уме из-за последней сцены 4-го акта: ни Онегин, ни Печорин не повели бы себя так, как Чацкий в сенях. Он не лев, не франт, не умеет и не хочет рисоваться, он искренен, поэтому ум ему изменил - он наделал таких пустяков! Подглядев свидание Софьи и Молчалина, он разыграл роль Отелло, на какую не имел прав. Гончаров отмечает, что Чацкий упрекает Софью, что та его «надеждой завлекла», но она только и делала, что отталкивала его.

А между тем Софья Павловна индивидуально не безнравственна: она грешит грехом неведения, слепоты, в которой жили все…

Чтобы передать общий смысл условной морали, Гончаров приводит двустишие Пушкина:

Свет не карает заблуждений,
Но тайны требует для них!

Автор замечает, что Софья никогда не прозрела бы от этой условной морали без Чацкого, «за неимением случая». Но она не может уважать его: Чацкий её вечный «укоряющий свидетель», он открыл ей глаза на истинное лицо Молчалина. Софья - это «смесь хороших инстинктов с ложью, живого ума с отсутствием всякого намёка на идеи и убеждения,… умственная и нравственная слепота…» Но это принадлежит воспитанию, в её собственной личности есть что-то «горячее, нежное, даже мечтательное».

Женщины учились только воображать и чувствовать и не учились мыслить и знать.

Гончаров отмечает, что в чувстве Софьи к Молчалину есть что-то искреннее, напоминающее пушкинскую Татьяну. «Разницу между ними кладёт „московский отпечаток“». Софья так же готова выдать себя в любви, она не находит предосудительным первой начать роман, как и Татьяна. В Софье Павловне есть задатки недюжинной натуры, недаром её любил Чацкий. Но Софью влекло помочь бедному созданию, возвысить его до себя, а потом властвовать над ним, «сделать его счастье и иметь в нём вечного раба».

Чацкий, говорит автор статьи, только сеет, а пожинают другие, его страдание - в безнадёжности успеха. Мильон терзаний - это терновый венец Чацких - терзаний от всего: от ума, а ещё более от оскорблённого чувства. Ни Онегин, ни Печорин не подходят на эту роль. Даже после убийства Ленского Онегин увозит с собой на «гривенник» терзаний! Чацкий другой:

Он требует места и свободы своему веку: просит дела, но не хочет прислуживаться, и клеймит позором низкопоклонство и шутовство.

Идея «свободной жизни» - это свобода от всех цепей рабства, которыми оковано общество. Фамусов и другие внутренне согласны с Чацким, но борьба за существование не даёт им уступить.

Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: «Один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий, и при том победитель, но передовой воин, застрельщик и - всегда жертва.

Этот образ вряд ли состарится. По мнению Гончарова, Чацкий - наиболее живая личность как человек и исполнитель роли, доверенной ему Грибоедовым.

…Чацкие живут и не переводятся в обществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме, где под одной кровлей уживается старое с молодым… Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого…

«Две комедии как будто вложены одна в другую»: мелкая, интрига любви, и частная, которая разыгрывается в большую битву.

Далее Гончаров говорит о постановке пьесы на сцене. Он считает, что в игре нельзя претендовать на историческую верность, так как «живой след почти пропал, а историческая даль ещё близка. Артисту необходимо прибегать к творчеству, к созданию идеалов, по степени своего понимания эпохи и произведения Грибоедова». Это первое сценическое условие. Второе - это художественное исполнение языка:

Актёр, как музыкант, обязан… додуматься до того звука голоса и до той интонации, какими должен быть произнесён каждый стих: это значит - додуматься до тонкого критического понимания всей поэзии…

«Откуда, как не со сцены, можно желать услышать образцовое чтение образцовых произведений?» Именно на утрату литературного исполнения справедливо жалуется публика.

Значение «Горе от ума» для русской литературы

В качестве названия статьи Гончаров выбрал высказывание Александра Чацкого, одного из центральных действующих лиц комедии. Если взглянуть на эту цитату, сразу станет понятно, о чём идёт речь в этой работе.

Гончаров пишет, что Грибоедову удалось создать персонажей, чьи образы остались актуальными и через 40 лет после создания произведения (первые отрывки «Горе от ума» увидели свет в 1825 году, а статья «Мильон терзаний» - через 46 лет). В этом плане комедия сумела превзойти два других шедевра русской литературы: «Евгения Онегина» Александра Сергеевича Пушкина и «Недоросль» Дениса Ивановича Фонвизина.

Поскольку произведение было очень близко по духу аудитории, оно быстро разошлось на цитаты. После этого оно не только не опошлилось, а даже наоборот - стало ещё ближе к читателю.

Как отмечает Иван Гончаров, Александру Грибоедову удалось отобразить в своей комедии всю эпоху от Екатерины до Николая. При этом атмосфера Москвы, её традиции и нравы, характерные для времени действия «Горе от ума», были представлены автором в образах всего 20 персонажей.

Фигура Чацкого в комедии Грибоедова

В комедии обличаются склонность к чинопочитанию, распространению лживых слухов, объявляются пороками бездействие и пустота. Автор не смог бы это сделать, не будь в произведении образа Александра Андреевича Чацкого.

Он стал не просто главным героем произведения, а фигурой, через которую Грибоедов решил высветить современную ему Москву, а также образ нового человека. Последний появился в русской литературе до пушкинского Онегина и лермонтовского Печорина, но сумел сохранить актуальность даже спустя годы (в отличие от двух других названных героев).

желание развиваться духовно и интеллектуально;
честолюбие;
остроумие;
добросердечность.

Другие герои в мире произведения подвергают Чацкого критике, поскольку он выглядит на их фоне белой вороной. Он открыто выражает своё мнение касательно «старого мира» и нравов, принятых в аристократической Москве, тогда как в этой среде принято общаться в иной манере. Главное, что герой искренне верит в свои идеалы и готов следовать им, несмотря ни на что.

Не удивительно, что даже известные деятели литературы не могли понять мотивацию поступков Чацкого. К примеру, Александр Сергеевич Пушкин не мог объяснить, почему герой Грибоедова не перестаёт высказывать свою точку зрения по тому или иному вопросу, если к нему никто не прислушивается. Тем самым он словно сомневается в адекватности поведения героя. Критик Николай Александрович Добролюбов относится к Чацкому снисходительно, называя его «азартным малым».

Этот персонаж не потерял актуальности и по сей день, потому что такие люди всегда появляются в переходный период от одной эпохи к другой. Психотип такого человека не меняется кардинальным образом с течением времени.

Взаимосвязь Чацкого с другими персонажами

Отношения с Фамусовой

Романтическая линия комедии строится на том, что Чацкий, отложив все свои дела, приезжает в Москву, чтобы признаться в любви семнадцатилетней Софье Фамусовой. Она же решила не развивать отношения с ним.

Чтобы понять мотивы поведения Фамусовой, следует сделать поправку на то, в каких условиях она росла, и что повлияло на становление её личности. С одной стороны, Софья не сумела избежать влияния атмосферы тогдашней Москвы, а с другой, она увлекалась произведениями сентименталистов. Как результат, она выросла инфантильной и чересчур романтизированной.

Фамусова отвергла Чацкого (даже несмотря на то, что он был её первым возлюбленным), поскольку его образ не соответствовал её представлениям о жизни. Это подталкивало девушку к выбору другого человека - Алексея Молчалина (хотя определённую роль здесь сыграло и инстинктивное начало Софьи).

Молчалин как антипод Чацкого

Грибоедов наделил Алексея Степановича Молчалина такими характеристиками:

сочетание глупости и трусости;
умеренность и расчётливость;
склонность к карьеризму (именно такие люди впоследствии становятся бюрократами);
лицемерие.

Образ Молчалина вызывает отвращение у нравственного человека, но именно такие люди ценились в Москве времён Грибоедова. Власти предпочитают наделять привилегиями и всячески возвышать именно людей с рабским менталитетом, поскольку в дальнейшем ими очень легко управлять.

Значение очерка «Мильон терзаний»

Своей критической статьёй Иван Гончаров хотел обратить внимание на положительные черты образа Чацкого, сформировать положительное впечатление о нём.

Гончаров обратил внимание на то, что главный герой «Горе от ума» способен не только указывать на пороки общества, но и готов действовать во имя трансформации действительности. Следовательно, его можно считать человеком будущего. Чацкий твёрдо уверен в своих убеждениях и способен внушить остальным правоту в своих взглядах. Он показывает, что и один человек способен повлиять на общество, если очень захочет этого.

– он занял собою всю свою эпоху, сам создал другую, породил школы художников», – тем не менее, герои его произведений (напр., Онегин) поблекли, отошли в прошлое. Так же отжил свое время лермонтовский Печорин , не говоря уже о героях Фонвизина . Между тем, Чацкий – образ до сих пор яркий.

Горе от ума. Спектакль Малого театра, 1977

«Чацкие живут и не переводятся в обществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме... Где под одной кровлей уживается старое с молодым, где два века сходятся лицом к лицу в тесноте семейств, – там всегда длится борьба свежего с отжившим, больного со здоровым, и все бьются на поединках миниатюрные Фамусовы и Чацкие », – говорит Гончаров.

«Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого – и, кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела они ни стояли, будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике, в войне – им никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы, – от совета «учиться, на старших глядя», с одной стороны, – и от жажды стремиться от рутины к «свободной жизни». Вот отчего не состарился до сих пор и едва ли состарится когда-нибудь грибоедовский Чацкий, а с ним и вся комедия».

Говоря об отношении русской публики к этой комедии, Гончаров говорит, что «грамотная масса оценила ее фактически. Сразу поняв её красоты и не найдя недостатков, она разнесла рукопись на клочья, на стихи, полустишия, развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, точно обратила мильон в гривенники и до того испестрила грибоедовскими поговорками разговор, что буквально истаскала комедию до пресыщения.

Но пьеса выдержала и это испытание, и не только не опошлилась, но сделалась, как будто, дороже для читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова , не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь».

Обращаясь к русской критике, судившей комедию, Гончаров в «Мильоне терзаний» отмечает, что одни судьи её – «ценят в ней картину московских нравов известной эпохи, – создание живых типов и их искусную группировку. Другие, отдавая справедливость картине нравов, верности типов, дорожат более эпиграмматическою солью языка, живой сатирой, моралью, которою пьеса до сих пор, как неистощимый колодец, снабжает всякого на каждые обиходный шаг жизни». Соглашаясь с этими мнениями русской критики, Гончаров продолжает: «Но и те, и другие ценители почти обходят молчанием самую «комедию», действие, а многие даже отказывают ей в наличности сценического движения . С этим мнением критик не согласен.

«Как нет движения? – восклицает он, – Есть – живое, непрерывное от первого появления Чацкого на сцене до последнего его восклицания: "Карету мне, карету!"»

«Это – тонкая, умная, изящная и страстная комедия, в тесном, техническом смысле, верная в мелких психологических деталях». Слова эти Гончаров старается доказать подробным анализом действующих лиц.

«Главная роль в ней – конечно, роль Чацкого, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов. Сам Грибоедов приписал горе Чацкого его уму, а Пушкин отказал ему вовсе в уме. Гончаров старается примирить это противоречие.

И Онегин, и Печорин оказались неспособными к делу, к активной роли, хотя оба смутно понимали, что около них все истлело. Они были даже "озлоблены", носили в себе и "недовольство" и бродили, как тени, с "тоскующею ленью". Но презирая пустоту жизни, праздное барство, они подавались ему и не решились ни бороться с ним, ни бежать окончательно».

Гончаров считает, что Чацкий не похож в этом на них: «он, как видно, напротив, готовился серьезно к деятельности, "он славно пишет, переводит" – говорит о нем Фамусов, – и все твердят об его высоком уме. Он, конечно, путешествовал недаром учился, много читал, принимался, как видно, за серьезный труд, был в деловых сношениях с министрами и разошелся – нетрудно догадаться, почему.

Служить бы рад, прислушиваться тошно, –

намекает он сам. О "тоскующей лени и праздной скуке" в его жизни и помину нет, а еще менее о "страсти нежной" как о "науке" и "занятии". Он любил серьезно, видя в Софье будущую жену».

Ради Софьи прискакал он, сломя голову, в Москву. Но на первых же порах его здесь встретило разочарование: ею он был принят холодно.

«С этой минуты между нею и Чацким завязался горячий поединок, – самое живое действие комедии, в которой принимают близкое участие два лица – Молчалин и Лиза. Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе, тесно связаны с игрой чувства его к Софье, раздраженного какой-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца, – весь ум его и все силы уходят в эту борьбу; это и послужило мотивом, поводом к тому "мильону терзаний", под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль, – роль гораздо большего, высшего значения, нежели неудачная любовь, – словом, ту роль, для которой родилась вся комедия»...

Чацкий к Фамусову сначала относится равнодушно, – он думает только о Софье: праздному любопытству своего бывшего «воспитателя» – он противопоставляет только упорные мысли о Софье, об её красоте... Он отвечает невпопад на вопросы Фамусова, отвечает так невнимательно, что, под конец, даже обижает того... Борьбы с Фамусовым Чацкий не ищет, – «Чацкому скучно с ним говорить» – и только настойчивый вызов Фамусова на спор выводит Чацкого из его сосредоточенности:

Вот то-то, все вы – гордецы!
Смотрели бы, как делали отцы,
Учились бы, на старших глядя!

– говорит он и затем чертит такой грубый и уродливый рисунок раболепства, что Чацкий не вытерпел и, в свою очередь, сделал параллель века «минувшего» с веком «нынешним. С этого момента в комедии поединок с одной Софьей, мало-помалу, разрастается в титаническую борьбу со всей Москвой, – с фамусовским обществом .

«Образовались два лагеря, или, с одной стороны, целый лагерь Фамусовых и всей братии «отцов и старших», – с другой, один пылкий и отважный боец, «враг исканий»... Это борьба на жизнь и смерть, «борьба за существование», как новейшие натуралисты определяют естественную смену поколений в животном мире».

«Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям наукой и искусством и требует службы делу, а не лицам» и т. д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний» и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не говоря о последствиях борьбы. Теперь нам известны эти последствия, – они обнаружились с появлением комедии, еще в рукописи, в свет, и, как эпидемия, охватили всю Россию!» Этими словами Гончаров определяет великую ценность того морального впечатления, которое произведено было на русскую публику зрелищем борьбы Чацкого с фамусовской Москвой.

«Между тем, интрига любви идет своим чередом, правильно, с тонкою психологическою верностью, которая во всякой другой пьесе, лишенной прочих колоссальных грибоедовских красот – могла бы одна сделать автору имя... Когда же, наконец, «комедия между ним и Софьей оборвалась, – жгучее раздражение ревности унялось, и холод безнадежности пахнул ему в душу».

«Ему оставалось уехать, но на сцену вторгается другая живая, бойкая комедия; открывается разом несколько перспектив московской жизни, которые не только вытесняют из памяти зрителя интригу Чацкого, но и сам Чацкий, как будто, забывает о ней и мешается в толпу. Около него группируются и играют, каждое свою роль, новые лица. Это – бал, со всею московской обстановкой, с рядом живых сценических очерков, в которых каждая группа образует свою отдельную комедию, с полною обрисовкою характеров, успевших в нескольких словах разыграться в законченное действие.

«Разве не полную комедию разыгрывают Горичевы? Этот муж, – недавно еще бодрый и живой человек, теперь барин, опустившийся, облекшийся в халат, ушедший весь в московскую жизнь, «муж-мальчик, муж-слуга – идеал московских мужей», по меткому определению Чацкого, – под башмаком приторной, жеманной, светской супруги, московской дамы?

«А эти шесть княжон и графиня внучка? – весь этот контингент невест, «умеющих, по словам Фамусова, принарядить себя тафтицей, бархатцем и дымкой», «поющих верхние нотки и льнущих к военным людям»?

«Эта Хлестова, остаток екатерининского века, с моськой, с арапкой-девочкой? – Эта княгиня и князь Петр Ильич – без слов, но такая говорящая руина прошлого? – Загорецкий, явный мошенник, спасающийся от тюрьмы в лучших гостиных и откупающийся угодливостью, вроде собачьих поносок? – Эти NN?.. – и все толки их?.. Разве все эти лица, их жизнь, интересы не представляют собой особых маленьких комедий, которые вошли, как эпизоды, в состав большой?»

«Когда, в борьбе с Москвой, чаша терпения Чацкого переполнилась, он выходит в зал уже окончательно расстроенный и, по старой дружбе, опять идет к Софье, надеясь встретить в ней хоть простое сочувствие». Он поверяет ей свое душевное состояние: «мильон терзаний», – он жалуется ей, не подозревая, какой заговор созрел против него в неприятельском лагере.

«Мильон терзаний» и «горя»! – вот, что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов. Фамусов ничего не находил, как только зажать уши против его логики и отстреливаться общими местами старой морали. Слушая его, Молчалин смолкает, княжны, графини пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, а прежний друг его Софья, которую одну он щадит, – лукавит, скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его, под рукой, вскользь, сумасшедшим...

Сначала Чацкий чувствовал свою силу и говорил уверенно. Но борьба его истомила. Он, очевидно, ослабел от этого «миллиона терзаний», – и вот, в конце концов, он делается не только грустен, но и желчен, придирчив. Он, как раненый, собирает все силы, делает вызов толпе – и наносит удар всем, – но не хватило у него мощи против соединенного врага, «он впадает в преувеличение, почти в нетрезвость речи и подтверждает во мнении гостей распущенный Софьей слух об его сумасшествии. От него слышится уже не острый, ядовитый сарказм, в который вставлена верная, определенная идея, правда, – а какая-то горькая жалоба, как будто на личную обиду, на пустую, или, по его же словам, «незначащую встречу с французиком из Бордо», которую он, в нормальном состоянии духа, едва ли бы заметил. Он не владеет собой и даже не замечает, что он сам составляет спектакль на бале. Он ударяется и в патриотический пафос, договаривается до того, что находит фрак противным «рассудку и стихиям», сердится, что madame и mademoiselle не переведены на русский язык, – словом, «il divague!» – заключили, вероятно, о нем все шесть княжон и графиня-внучка. Он чувствует это и сам, говоря, что «в многолюдстве» он растерян, сам не свой...

«Пушкин, отказывая Чацкому в уме, вероятно, всего более имел в виду сцену 4-го акта в сенях при разъезде. Конечно, ни Онегин, ни Печорин, эти – франты, не сделали бы того, что проделал в сенях Чацкий. Те были слишком дрессированы «в науке страсти нежной», а Чацкий отличается, между прочим, и искренностью, и простотою, да он к тому же не умеет, – и не хочет рисоваться. Он – не франт, не «лев»... Вот почему здесь изменяет ему не только ум, но и здравый смысл, даже простое приличие...»

Говоря о героине комедии, Гончаров отмечает всю сложность этого образа. Когда она убедилась в неверности Молчалина, когда он уже ползал у ног её, она до появления Чацкого оставалась «все тою же бессознательною Софьей Павловной, с тою же ложью, в какой ее воспитал отец, в какой он прожил сам, весь его дом и весь круг... Еще не опомнившись от стыда и ужаса, когда маска упала с Молчалина, Софья, прежде всего, радуется, что ночью все узнала, что нет укоряющих свидетелей в глазах!» А нет свидетелей, следовательно, все шито да крыто, можно все забыть, выйти замуж, пожалуй, за Скалозуба , а на прошлое смотреть... Да никак не смотреть! Свое нравственное чувство стерпит, Лиза не проговорится, Молчалин пикнуть не смеет. А муж?» – Но какой же московский муж, «из жениных пажей», станет озираться на прошлое?» Такова её мораль, и мораль отца, и всего круга. А, между тем, Софья Павловна индивидуально не безнравственна: она грешит «грехом неведения», – слепоты, в которой жили все.

Свет не карает заблуждений,
Но тайны требует для них!

– В этом двустишии Пушкина выражается общий смысл такой условной морали. Софья никогда не прозревала от неё и не прозрела бы без Чацкого – никогда, за неимением случая. После катастрофы, с минуты появления Чацкого – оставаться слепой ей уже невозможно.

В ней – и смесь хороших инстинктов с ложью, живого ума – с отсутствием всякого намека на идеи и убеждения, – путаница понятий, умственная и нравственная слепота... – Все это не имеет в ней характера личных пороков, а является, как общие черты её круга. В собственной, личной её физиономии прячется в тени что-то свое, горячее, нежное, даже мечтательное, – остальное принадлежит воспитанию.

Чтение романов, ночная игра на фортепьяно, мечты и одинокая жизнь в своем внутреннем мире среди шумного пошлого общества, перевес чувства над мыслью, – вот та почва, на которой вырастает её странное увлечение Молчалиным. В этом чувстве есть много настоящей искренности, сильно напоминающей чувства пушкинской Татьяны к Онегину. Но Татьяна – деревенская девушка, а Софья Павловна – московская, по-тогдашнему развитая. Поэтому разницу между ними кладет «московский отпечаток», отличающей Софью, потом уменье владеть собой, которое явилось в Татьяне после жизни в высшем свете, уже после замужества...

«Софья, как Татьяна, сама начинает роман, не находя в этом ничего предосудительного, даже не догадываясь об этом. Софья удивляется хохоту горничной при рассказе, как она с Молчалиным проводит всю ночь: «ни слова вольного! – и так вся ночь проходит!» «Враг дерзости, всегда застенчивый, стыдливый!» – вот, чем она восхищается в своем герое! В этих словах есть какая-то почти грация – и далеко до безнравственности!»

«Не безнравственность свела ее с Молчалиным. Этому сближению помогло, прежде всего, влечение покровительствовать любимому человеку, – бедному, скромному, не смеющему поднять на нее глаз, – помогло желание возвысить его до себя, до своего круга, дать ему семейные права. Без сомнения, ей в этом улыбалась роль властвовать над покорным созданием, сделать его счастье и иметь в нем вечного раба. Не её вина, что из этого в будущем должен был выйти «муж-мальчик, муж-слуга – идеал московских мужей!» На другие идеалы негде было наткнуться в доме Фамусова...

«Вообще к Софье Павловне трудно отнестись несимпатично, в ней есть сильные задатки недюжинной натуры, живого ума, страстности и женской мягкости. Она загублена в духоте, куда не проникал ни один луч света, ни одна струя светлого воздуха. Недаром любил ее и Чацкий».

В своем критическом этюде «Мильон терзаний» И.А. Гончаров описывал «Горе от ума», как живую острую сатиру, но в тоже время и комедию, в которой показаны нравы и исторические моменты Москвы и её жителей.

В пьесе Грибоедов затронул довольно важные вопросы такие как: воспитание, образование, гражданский долг, служба отечеству, крепостное право и поклонение всему иностранному. В произведении описывается огромный период жизни русского народа, от Екатерины до императора Николая, символизированного группой из 20 гостей на приеме у Фамусова, на который попадает Чацкий – главный герой комедии. Писатель показал борьбу прошлого и нынешнего в образах Чацкого ифамусовского общества.

Когда Чацкий приезжает в дом Фамусова к своей возлюбленной Софье, он сталкивается с людьми, живущими во лжи и лицемерии. Людьми, которым интересны только званые обеды и танцы, которые совсем не интересуются чем-то новым. Чацкий олицетворяет человека с новым строением ума и души, который воодушевлен новыми идеями и знаниями, который ищет новые горизонты. Ему претит служение Отечеству только ради чинов и богатств.

А что же Софья? Софья не любила Чацкого, изменила ему, выбрав недалёкого Молчалина, который знает где и кому прислужиться. Объявив Чацкого сумасшедшим, Софья примыкает к «мучителям»Чацкого, которые смеются и издеваются над ним.

В обществе Фамусова Чацкий остается непонятым. Он видит и понимает ужас крепостного права и то, что владеют этим миром те господа, которым абсолютно наплевать на проблемы простого народа и государства, их больше волнует свое собственное благо. В то же время Чацкий не понимает, как можно променять человека на собаку, или забрать ребенка у родителей, для удовлетворения воли барина.

К сожалению ни его речи, ни его страдания никого не волнуют и высказывая все, что у него накопилось, Чацкий еще больше настраивает всех против себя. А выступает он супротив людей, которые ценят власть и богатства, но очень боятся просвещения и правды. Он рассказывает о том, что прогресс общества связан с развитием личности, расцветом наук и просвещением. Но увы, это все чужое и чуждо обществу старой Москвы. Ему все время указывают на его предков, что нужно быть таким же. Чацкий очень умен и образован и не понимает, как можно не жить, а только играть свои роли. Осмеянный и никем не понятый он уезжает из дома Фамусова со своими неразрешенными терзаниями.

Гончаров считает, что Чацкий сломлен количеством старой силы, но в свою же очередь он нанес ей смертельный удар качеством силы новой, тем самым начиная новый век.

Бессмертное произведение известного классика Грибоедова «Горе от ума», по которому постоянно ставились и продолжают ставиться спектакли во многих театрах мира с течением времени актуальности не потеряло.

Иван Александрович Гончаров

Мильон терзаний

(Критический этюд)

Горе от ума, Грибоедова. -- Бенефис Монахова, ноябрь, 1871 г.

Комедия "Горе от ума" держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова. Она, как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей. И никому в голову не приходит, что настанет когда-нибудь и его черед.

Все знаменитости первой величины, конечно, недаром поступили в так называемый "храм бессмертия". У всех у них много, а у иных, как, например, у Пушкина, гораздо более прав на долговечность, нежели у Грибоедова. Их нельзя близко и ставить одного с другим. Пушкин громаден, плодотворен, силен, богат. Он для русского искусства то же, что Ломоносов для русского просвещения вообще. Пушкин занял собою всю свою эпоху, сам создал другую, породил школы художников, -- взял себе в эпохе все, кроме того, что успел взять Грибоедов и до чего не договорился Пушкин.

Несмотря на гений Пушкина, передовые его герои, как герои его века, уже бледнеют и уходят в прошлое. Гениальные создания его, продолжая служить образцами и источниками искусству, -- сами становятся историей. Мы изучили "Онегина", его время и его среду, взвесили, определили значение этого типа, но не находим уже живых следов этой личности в современном веке, хотя создание этого типа останется неизгладимым в литературе. Даже позднейшие герои века, например лермонтовский Печорин, представляя, как и Онегин, свою эпоху, каменеют, однако в неподвижности, как статуи на могилах. Не говорим о явившихся позднее их более или менее ярких типах, которые при жизни авторов успели сойти в могилу, оставив по себе некоторые права на литературную память.

Называли бессмертною комедию "Недоросль" Фонвизина, и основательно, -ее живая, горячая пора продолжалась около полувека: это громадно для произведения слова. Но теперь нет ни одного намека в "Недоросле" на живую жизнь, и комедия, отслужив свою службу, обратилась в исторический памятник.

"Горе от ума" появилось раньше Онегина, Печорина, пережило их, прошло невредимо чрез гоголевский период, прожило эти полвека со времени своего появления и все живет своею нетленною жизнью, переживет и еще много эпох и все не утратит своей жизненности.

Отчего же это, и что такое вообще это "Горе от ума"?

Критика не трогала комедию с однажды занятого ею места, как будто затрудняясь, куда ее поместить. Изустная оценка опередила печатную, как сама пьеса опередила печать. Но грамотная масса оценила ее фактически. Сразу поняв ее красоты и не найдя недостатков, она разнесла рукопись на клочья, на стихи, полустишия, развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, точно обратила мильон в гривенники, и до того испестрила грибоедовскими поговорками разговор, что буквально истаскала комедию до пресыщения.

Но пьеса выдержала это испытание -- и не только не опошлилась, но сделалась как будто дороже для читателей, нашла себе в каждом покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь.

Печатная критика всегда относилась с большею или меньшею строгостью только к сценическому исполнению пьесы, мало касаясь самой комедии или высказываясь в отрывочных, неполных и разноречивых отзывах. Решено раз всеми навсегда, что комедия образцовое произведение, -- и на том все помирились.

Что делать актеру, вдумывающемуся в свою роль в этой пьесе? Положиться на один собственный суд -- недостанет никакого самолюбия, а прислушаться за сорок лет к говору общественного мнения -- нет возможности, не затерявшись в мелком анализе. Остается, из бесчисленного хора высказанных и высказывающихся мнений, остановится на некоторых общих выводах, наичаще повторяемых, -- и на них уже строить собственный план оценки.

Одни ценят в комедии картину московских нравов известной эпохи, создание живых типов и их искусную группировку. Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память так же твердо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или менее согласное понятие о всех лицах, кроме одного -- Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде. Если было мало разногласия в понимании других лиц, то о Чацком, напротив, разноречия не кончились до сих пор и, может быть, не кончатся еще долго.

Другие, отдавая справедливость картине нравов, верности типов, дорожат более эпиграмматической солью языка, живой сатирой -- моралью, которой пьеса до сих пор, как неистощимый колодезь, снабжает всякого на каждый обиходный шаг жизни.

Но и те и другие ценители почти обходят молчанием самую "комедию", действие, и многие даже отказывают ей в условном сценическом движении.

Несмотря на то, всякий раз, однако, когда меняется персонал в ролях, и те и другие судьи идут в театр, и снова поднимаются оживленные толки об исполнении той или другой роли и о самых ролях, как будто в новой пьесе.

Гончаров Иван Александрович

Мильон терзаний

Иван Александрович Гончаров

Мильон терзаний

(Критический этюд)

Горе от ума, Грибоедова. -- Бенефис Монахова, ноябрь, 1871 г.

Отчего же это, и что такое вообще это "Горе от ума"?

Все эти разнообразные впечатления и на них основанная своя точка зрения у всех и у каждого служат лучшим определением пьесы, то есть что комедия "Горе от ума" есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем и комедия, и скажем сами за себя -- больше всего комедия -- какая едва ли найдется в других литературах, если принять совокупность всех прочих высказанных условий. Как картина, она, без сомнения, громадна. Полотно ее захватывает длинный период русской жизни -от Екатерины до императора Николая. В группе двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы. И это с такою художественною, объективною законченностью и определенностью, какая далась у нас только Пушкину и Гоголю.