Махаев михаил иванович. Отрывок, характеризующий Махаев, Михаил Иванович

Из семьи священника

Рисунок и гравюра

Михаи́л Ива́нович Маха́ев ( -) - российский художник , мастер рисунка и гравюры, в особенности архитектурного пейзажа . Родился в Санкт-Петербурге , в семье священника невысокого сана.

Обучение

Основные работы

• 1745-1753 гг. - «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших проспектов».
• 1750-е гг. - серия гравюр «Окрестности Петербурга» - Махаев рисовал по материалам проектов.
• 1763 г. - серия видов Москвы для коронационного альбома Екатерины II .
• 1760-е гг. - альбом видов усадьбы Кусково (издан в Париже).

Гравюра-Петербург-1753-Махаев

Литература

• Герштейн Ю. Михаил Иванович Махаев, 1718-1770. - М .: Искусство, 1952. - 30 с. - (Массовая библиотека).
• Малиновский К. В. М. И. Махаев, 1718-1770. - Л. : Художник РСФСР , 1978. - 64 с. - (Массовая библиотечка по искусству). - 30 000 экз.
• Алексеев М. А. Михайло Махаев: Мастер видового рисунка XVIII века. - СПб: Журнал «Нева», 2003.
• Малиновский К. В. Петербург в изображении М. И. Махаева. - 2003.
• Малиновский К. В. Михаил Иванович Махаев. - 2008.

Ссылки

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Махаев, Михаил Иванович" в других словарях:

- (1718 1770), русский рисовальщик и гравёр. Учился и работал главным образом в мастерских петербургской АН (с 1731). Рисовал виды городов (Петербурга, Москвы и их окрестностей), предназначенные для воспроизведения в резцовой гравюре… … Художественная энциклопедия

Русский рисовальщик и гравёр. Учился и работал главным образом в мастерских Петербургской АН (с 1731). Рисовал виды городов (преимущественно Петербурга, Москвы и их окрестностей), предназначенные для воспроизведения в… … Большая советская энциклопедия

- (1718 70) российский рисовальщик и гравер. Рисунки (виды Петербурга, Москвы) отличаются документальностью, мастерством построения перспективы и передачи световоздушной среды … Большой Энциклопедический словарь

Рисовальщик и гравер (1716 1770). Учился (с 1729 г.) в академической школе ландкартному делу и перспективе у живописца Валериани; в 1754 г. был подмастером гривовального художества у Ив. Соколова и Качалова. Из гравюр его известны: два портрета… … Биографический словарь

- (1718 1770), рисовальщик и гравёр. Учился в «Адмиралтейской школе» (1729 31), в художественной мастерской при АН (1731 35), работал в Ландкартно словорезной палате АН под руководством Дж. Валериани (с 1735). Создал альбом рисунков из 12… … Санкт-Петербург (энциклопедия)

Махаев Михаил Иванович (ок. 1717, с. Смоленское Верейского уезда Московской губ. — 25 февраля 1770, Петербург) — художник-перспективист, рисовальщик, гравер, крупнейший мастер городского пейзажа середины XVIII века в России. Автор архитектурных работ в Ярославском крае.

Сын священника. Одиннадцати лет был определен в Адмиралтейскую академию, где обучался математике и навигационному делу. 31 августа 1731 переведен в Академию наук, сначала в инструментальную мастерскую, затем в ландкартно-словорезную палату к мастеру Г. И. Унферцахту. Рисованию учился у О. Эллигера и Б. Тарсиа. С середины 1740-х самостоятельно, «из своей охоты», по книгам, обучается перспективной науке. С 1742 подмастерье ландкартного дела, с 1743 руководит деятельностью ландкартно-словорезной палаты. С 1756 мастер ландкартного дела. С 1760 Махаев впервые называет себя мастером не только« гридорования литер и ландкарт», но и «перспективной науки».

Лучший шрифтовик Академии наук, он выгравировал большое количество карт, чертежей, его рукой выполнены надписи и подписи на десятках гравюр, исполненных в Гравировальной палате Академии наук в 1730−60-е. В 1752 вырезал надписи на серебряной раке Александра Невского, им сделаны надписи на паникадиле Петропавловского собора, на булаве и жезле гетмана К. Г. Разумовского. По заказу двора исполняет многочисленные рукописные тексты для поднесения Императрице, подписывает дипломы академикам, в частности, Вольтеру и Ломоносову.

Основные заслуги Махаева перед русским искусством связаны с развитием жанра пейзажа. В 1753 вышел в свет альбом« План столичного города Санкт-Петербурга с изображением онаго проспектов, изданный трудами Императорской Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге». Все 12 листов с видами гравированы с рисунков Махаева, который наряду с И. А. Соколовым был фактически руководителем этого большого труда, явившегося самым значительным произведением Гравировальной палаты Академии наук, кульминацией в ее развитии. Издание альбома стало событием большого исторического и культурного значения, этапным для развития русского пейзажа. В собрании РИАХМЗ хранится правая часть, пожалуй, самого эффектного листа этой серии« Проспект вверх по Неве реке от Адмиралтейства и Академии наук к востоку». Имеется в собрании еще одна гравюра Е. Г. Виноградова, выполненная по рисунку Махаева: «Охотничий павильон в Зверинце в Царском Селе» из серии проспектов окрестностей Петербурга, над которыми Махаев работал в 1755−57.

Имя и творчество Махаева связано также с Ярославским краем. Прочные деловые и родственные(?) отношения связывали его с рыбинским помещиком Николаем Ивановичем Тишининым. Сохранились письма Михаила Ивановича к Тишинину. Из писем становится ясно, что Махаев работал в имении Тишинина Тихвино-Никольское(близ Рыбинска) как архитектор, декоратор и художник, и в целом руководил оформительскими работами. Им были нарисованы и подготовлены к гравированию все архитектурные сооружения усадьбы. В 1767 Екатериной II было предпринято путешествие по Волге, во время которого она сделала остановку в Рыбинске и посетила Тишинина в его имении Тихвино-Никольское. В ознаменование этого события Тишинин заказал Махаеву два рисунка(«иллюминации»), изображающие визит Екатерины II, которые впоследствии он намеревался издать в гравюре(местонахождение неизвестно).

В 1753 году отмечался первый юбилей Санкт-Петербурга — пятидесятилетие со дня основания новой российской столицы. Юный город на берегах Невы удивлял приезжих иностранцев красотой зданий и размахом строительства. Его великолепие олицетворяло могущество Российской империи. Увидеть, почувствовать это должны были не только заезжие иностранцы, но и дворы крупнейших западноевропейских государств. В честь памятной даты был выпущен альбом с изображением «знатнейших перспектив» города. Воспроизведенные в нем виды Санкт-Петербурга исполнил русский рисовальщик и гравер Махаев.

Михаил Иванович Махаев родился в 1718 году. Одиннадцати лет он был определен в «адмиралтейскую академию», которая готовила офицеров для русского флота. В то время она размещалась в бывшем доме Кикина, стоявшем на месте юго-западной части нынешнего Зимнего дворца. Там в течение двух лет Махаев обучался математике и навигационному делу. По указу правительствующего сената от 31 августа 1731 года он вместе с другими пятью учениками был переведен в мастерскую при Академии наук «ко инструментальному мастерству, для делания феодолитов и к тому принадлежащих инструментов». В те годы в России появился новый инструмент для съемки местности — теодолит, и в инструментальной мастерской при Академии наук осваивалось его производство для обеспечения экспедиций Академии. В распоряжении библиотекаря Академии наук И. Д. Шумахера говорилось: «Оных учеников в академию наук принять и для науки означенного инструментального художества к мастеру Ивану Колмыку отослать». И. И. Калмыков был основателем научного приборостроения в Академии. С 1727 года он изготовлял в оборудованной им мастерской различные чертежные, физические и геодезические инструменты, которые, по свидетельству канцелярии Академии, ни в чем не уступали английским и французским. Новым ученикам объявили, что они должны являться на работу в указанные часы, без ведома мастера с работы не отлучаться и от пьянства «весьма воздержаны быть». А чтобы они в будущем неведением не отговаривались, с них была взята в том подписка. Кроме чисто профессиональных занятий, новых учеников «каждый день по два часа, от седьмаго до девятаго» обучали немецкому языку. Поселили Махаева с товарищами на академической квартире на Васильевском острове в одном из тех многочисленных деревянных домишек, которыми до 1739 года был застроен болотистый участок за зданием Кунсткамеры, принадлежавший Академии наук. Квартира, дрова и свечи давались им бесплатно, однако решение вопроса о назначении жалованья затянулось, так как ввиду скудности своего бюджета Академия не могла «оных учеников означенным жалованьем для пропитания удовольствовать».

8 ноября новые ученики пишут в Академию «всепокорное доношение»: «Прошедшего октября 5-го дня взяты мы, нижайшие, из академии учеников математических и навигационных наук в помянутую академию к инструментальному делу в ученики, при котором деле и обретаемся. А в пропитании имеем великую нужду, понеже на Адмиралтейской стороне имели себе в пище заимодавцев, с которыми, получа жалованье, проча впредь, расплатились, так что почти за расплатою ничего денег не осталось. А на здешней стороне (т. е. на Васильевском острове. — К. М.), не зная нас, в долг не верят. Того ради всепокорно просим, да соблаговолит академия наук выдать нам взачет на пропитание денег хотя по малу числу, дабы нам, будучи у помянутого дела, не помереть безвременно голодною смертию».

Согласно расходной ведомости Академии наук от 6 ноября 1734 года Махаеву, как и другим ученикам «при инструментальном деле», было определено жалованье двадцать четыре рубля в год. Вскоре Махаев был переведен в мастерскую ландкартного и словорезного дела к мастеру Г. И. Унферцахту, так как в именном штате Академии наук от 7 марта 1735 года он уже числится «при литерном деле» с сохранением прежнего годового жалованья. С некоторыми перерывами Махаев проработал в ландкаргно-словорезной палате Академии наук тридцать пять лет.

В недавно открытой Академии порядки были заведены строгие. Во главе каждой палаты стоял мастер, которому вменялось в обязанность надзирать за своевременным приходом на службу подчиненных ему подмастерьев и учеников и неотлучным прилежным трудом их в положенные часы.

Но несмотря на старание и тяжелый труд от зари до зари, нужда всю жизнь преследовала Махаева. Скудного оклада, получаемого в Академии, на жизнь не хватало, и он неоднократно пишет челобитные с просьбой о прибавке жалованья. В 1742 году Махаев получал шестьдесят рублей в год, но жить на пять рублей в месяц было очень трудно и он подает прошение на имя императрицы Елизаветы Петровны, в котором пишет о том, что в течение одиннадцати лет безупречно служит в Академии наук, а жалованья до сих пор получает только пять рублей в месяц. Денег этих на жизнь не хватает, поэтому он не может выбраться из долгов и просит о прибавке жалованья.

К прошению была приложена аттестация мастера Унферцахта, в ней говорилось: «настояшия аттестую, что он после 8 лет учебы может быть совершенно объявлен подмастерьем».

На челобитную Махаева конференц-секретарь Академии наук Шумахер наложил резолюцию, по которой Махаев за прилежную и беспорочную службу при Академии наук был определен подмастерьем ландкартного и словорезного дела и к его прежнему жалованью было прибавлено три рубля в месяц.

Однако, как писал Махаев в прошении в 1745 году, «жалованья определено мне в год против прочих подмастерьев гораздо меньше». Например, подмастерья гравировальной палаты И. А. Соколов и Г. А.Качалов получали в это время уже по двести рублей в год.

Жил Махаев с 1740 года в бывшем доме графа Головкина (на месте нынешнего здания Академии художеств), нанятого под Академию наук в декабре 1740 года, на третьем этаже, в комнате, где кроме него ютились еще четыре человека. В этом же доме жил «живописный мастер» Элиас Гриммель, преподававший в гравировальной и рисовальной палатах Академии наук, а также подмастерья Качалов и Соколов, впоследствии известные русские граверы. В 1743—1745 годах Махаев вместе с ними посещал «из своей охоты» уроки рисования Гриммеля три раза в неделю после обеда и рисовал «с натуры или с живой модели».

Уже в начале 1740-х годов Махаев считался лучшим «литерным» специалистом Академии наук, так как в отсутствие мастера Унферцахта успешно исполнял вместо него обязанности мастера ландкартно-словорезной палаты и старательно обучал порученных ему учеников и, кроме того, принимал участие в выпуске Атласа Российской империи. Именно Махаев писал на пергаменте дипломы почетным членам Российской Академии наук, в том числе в 1746 году Вольтеру, а в июне 1748 года — дипломы новым профессорам Академии — М. В. Ломоносову и В. К. Тредиаковскому. По заказу двора Махаев исполнил рукописные тексты нового устава и штата Академии наук 1747 года для поднесения императрице. В 1748 году он выполнил подписи на русском и французском языках на новом плане Санкт-Петербурга, который готовился для гравирования. Им же была гравирована «Азбука российская для письма». Выполненные Махаевым работы сыграли важную роль в формировании русского шрифта второй половины XVIII века.

В середине XVIII века на Монетном дворе в Петербурге изготовлялась серебряная гробница Александра Невского. В распоряжении канцелярии Академии наук от 18 июля 1750 года говорилось о том, что надписи на раке надлежит вырезать подмастерью Махаеву. Вначале Махаев написал на бумаге четырнадцать вариантов надписи различными шрифтами. Апробированный императрицей Елизаветой вариант был вырезан им на щитах раки в 1752 году. Кроме того, на протяжении тридцати с лишним лет Махаев гравировал подписи и цифры на различных физических и математических инструментах, изготовлявшихся в мастерских Академии.

Однако Махаева не удовлетворяла весьма однообразная работа по гравированию надписей в ландкартно-словорезной палате. Его склонность к творческой деятельности искала применения, и такая возможность ему представилась. Академия наук была заинтересована в том, чтобы иметь у себя «перспективного мастера», и по указу канцелярии Академии в 1745 году Махаеву было объявлено, чтобы он помимо своей основной работы «прешпектам обучался». 26 августа 1746 года ему был выдан «Открытый лист на право снимать проспекты в Петербурге», в котором говорилось о том, что подмастерью гравировального художества Михаилу Махаеву для нужд Академии наук разрешается снимать проспекты, где он пожелает, — в Петербурге и вне его. Очевидно, Махаев и в новой для него области быстро приобрел достаточное умение, потому что уже вскоре Академия начинает поручать ему выполнение зарисовок видов города. Так, в июле 1747 года следует распоряжение канцелярии Академии наук о посылке Махаева в Александро-Невскую лавру для зарисовки перспективного вида монастыря, необходимого в подготавливаемой к изданию гравюре. Этот первый известный нам проспект Махаева был использован для видового картуша в нижней части гравюры Г. Качалова «Тезис Александро-Невского монастыря», исполненной в 1748 году.

Через несколько лет в одном из прошений Махаев напишет: «Обучался я, нижайший, из своей охоты по книгам в свободное от академических дел время перспективной науке и получал в ней такие успехи, что по благоволению канцелярии А. Н. сверх выше упомянутой должности употребляем был к снятию здешнего города Сенктпетербурга проспектов; производил оные с неусыпным старанием и тратою моих денег и на последок до такого совершенства оные проспекты приведены были, что по апробации собрания Академии художеств благоволила канцелярия А. Н. все выгравировать и в прошлом 1753 году в свет издать». Упоминаемые Махаевым книги, по которым он самостоятельно изучал теорию перспективы, были «Краткое и простое изложение наиболее полезных правил искусства перспективного рисования» И. Шюблера, «Два правила практической перспективы» В. Виньолы и «Практическая перспектива» И. Ремболда.

В 1748 году в рисовальный класс Академии наук был приглашен преподавателем один из крупнейших иностранных живописцев, среди работавших в России в середине XVIII века, итальянец Джузеппе Валериани. В заключенном с ним контракте определялись его обязанности: он должен был обучать правилам перспективы порученных ему учеников, поправлять ошибки в их практических работах и давать в Академии предложения и советы по вопросам перспективы всякий раз, когда потребуется.

В мемории президенту Академии наук графу К. Г. Разумовскому Валериани писал, что поступает на службу в Академию наук для преподавания правил перспективы и оптики и исправления всех проспектов, которые будут нарисованы теми учениками, кого он признает способными для этого. Ему известно, что несколько учеников Академии занимаются рисованием проспектов Петербурга, один из которых он видел и обнаружил большое дарование у того, кто его исполнил. Упоминаемый Валериани проспект — это «Вид Александро-Невской лавры», который Махаев исполнил «в исходе 1747 года» и в процессе работы «для поправки возил к Валериани», который как крупнейший специалист в области перспективной живописи в России привлекался Академией наук для отдельных работ уже с 1745 года.

Валериани стал обучать рисованию проспектов с помощью специальных приборов и приспособлений, как это было принято в Западной Европе. В мае 1748 года Махаев пишет рапорт в Академию наук, в котором требует изготовить необходимые для снимания проспектов «инструмент с медными при нем гайками, по данной модели от мастера Валериани», а также две квадратные доски с двумя угольными линейками к ним для рисования и штатив-треногу, чтобы можно было эти доски употреблять вместо столов.

В 1748 году русским правительством было принято решение издать к пятидесятилетию основания Санкт-Петербурга план новой столицы, еще столь мало известной в Западной Европе. 21 июня 1748 года об этом было сообщено Совещанию по делам художественным при Академии наук и указано «членам (Я. Штелину, Д. Валериани, И. Шумахеру и Э. Гриммелю, — К. М.) в своем собрании между собой совет иметь, как то дело начать и каким образом оное с пользой и похвалою к окончанию привесть». Судя по дошедшим до нас протоколам заседаний Совещания по делам художественным, вначале планировалось издать только новый подробный план Санкт-Петербурга, затем было решено «в здешнем плане еще прибавить представления знатнейших и публичных строений города на подобие большого парижского плана», т. е. проспекты должны были обрамлять план. Позднее эта идея была развита дальше, и проспекты были исполнены как приложение к плану города.

В постановлении Академии наук от 14 июля 1748 года были определены исполнители намеченной работы: «Понеже С-Петербургский план имеет быть при академии на меди вырезан вновь, чего ради для снимания прешпектов надлежит быть архитектору Шумахеру, адъюнкту Трускотту и подмастерью Махаеву, а сего числа оный Махаев рапортует, что перспективнаго дела мастер Валериани требует для снимания тех преспектов две липовыя доски с деревянными сложными подножками, да для закрытия небольшую будку из вощанки, на сложных же столбиках, чтоб повелено было сделать по указанию онаго Валериания. ...Сверх же сего потребен им для ношения инструментов и для отогнания простых людей — солдат. Того ради определено: Показанному архитектору Шумахеру с товарищами для снимания оных прешпектов дать из канцелярии письменный билет, дабы от полиции в том им запрещения не было; ...а солдата для ношения инструмента дать из канцелярии». Архитектор И. Я. Шумахер, по-видимому, выбирал, что снимать, и определял точки, с которых Махаевым производилась съемка проспектов, а в задачу адъюнкта географического департамента Академии И. Ф. Трускотта входило составление нового плана Санкт-Петербурга, поскольку город быстро рос и старый план, снятый в 1737 году, уже не мог быть использован в альбоме.

Через полгода составление нового плана было закончено. Он был украшен рисунками, выполненными по проекту Я. Штелина. В левом нижнем углу на высоком пьедестале, окруженном аллегорическими фигурами, изображена Елизавета Петровна в короне, со скипетром и державой в руках. Слава венчает ее лавровым венком. За памятником справа видно здание Двенадцати коллегий, на площади перед ним высится конный монумент Петра I работы К. Б. Растрелли, который предполагалось там установить. Слева вдали — Петропавловская крепость. Рисунки этих построек, а также помещенные в правом верхнем углу плана герб Санкт-Петербурга и атрибуты наук, художеств, торговли и военного дела были исполнены Махаевым.

Во второй половине 1748 года в жизни Махаева происходят несколько печальных событий. В доношении 30 июля 1748 года он пишет: «Содержусь я, нижайший, за мое пред командою преступление, а именно: за нехождение мое к положенному на меня делу и за пьянство, под караулом, в железах.

Того ради канцелярию академии наук всепокорнейше прошу, дабы повелено было мне сию вину отпустить, а из желез и из-под караула освободить. А впредь я никаких худых поступок никогда ни под каким видом чинить не буду, в чем обяжуся подпискою руки моей».

Возможно, что причиной проступка Махаева были какие-то осложнения отношений с Валериани или отзывы о его проспектах Совещания по делам художественным, которое, как видно из протоколов заседаний, в первые месяцы работы над альбомом особенно часто критиковало его рисунки и возвращало их на доработку. Ясно одно, что сильно было задето самолюбие Махаева, если после стольких лет прилежной, безупречной службы, занимаясь интересной творческой работой, он вдруг махнул на все рукой и перестал появляться в Академии.

В ответ на прошение Махаева канцелярия Академии наук указом разрешила снять с него кандалы, но приказала оставить его под стражей и запретить выходить из мастерской ландкартно-словорезной палаты. Капралу Анцыгину из военной команды Академии было приказано неослабно следить за Махаевым, чтобы тот постоянно был занят работой и не пьянствовал, а также смотреть за тем, чтобы никто не приносил Махаеву в мастерскую вина. Замеченных в этом нарушении надлежало брать под караул. С Махаева была взята подписка в том, что он впредь никогда не будет совершать подобных проступков. Канцелярия Академии наук грозно предупредила его, что в следующий раз он будет отдан пожизненно в солдаты и отправлен на службу в самые дальние гарнизоны.

Однако, несмотря на столь грозное предостережение и данную Махаевым подписку, спустя четыре месяца все повторилось. Канцелярия Академии наук определила: «держать его неисходно в мастерской палате под караулом. А ежели усмотрено будет, что он, Махаев, будучи под караулом, явится пьян, в таком случае приставленные к нему солдаты жестоко будут на теле наказаны, о чем им объявить в канцелярии». Здесь уже нет речи об определении его в солдаты и высылке навечно в дальний гарнизон, Махаев стал необходим Академии, так как на него одного была возложена вся работа по снятию проспектов для подготовляемого альбома, и он проявил в ней такие способности, что заменить его было некем.

М. И. Махаев Вид дворца в Ораниенбауме. 1755 г. Бумага, тушь, перо, кисть. Государственный Русский музей.

Для съемки проспектов Махаев стремился выбрать высокую точку — церковную колокольню, триумфальные ворота или башню здания. В тех случаях, когда не было возможности использовать такие точки, Махаев применял специальный помост — изготовленную «плотничью работою машину, вышиною в две сажени» (т. е. более четырех метров). На него устанавливалась будка, накрытая пропитанным воском холстом, изготовленная столяром Академии по указаниям Валериани. В будку ставилась «рисовальная доска, с рамою на ножках». Сверху на крыше будки было укреплено под углом сорок пять градусов зеркало, которое можно было поворачивать. Через отверстие в крыше отраженное в зеркале изображение с помощью системы линз проецировалось на лист бумаги, лежащий на рисовальной доске. Художник обводил изображение карандашом и получал контуры вида — «проспекта». Этот способ очень ускорял и упрощал работу. Вышеописанное приспособление для съемки местности с натуры известно под названием камеры-обскуры, которая впервые была описана великим итальянским художником и ученым Леонардо да Винчи. Все западноевропейские видописцы, в том числе и знаменитый Антонио Канале, широко использовали ее при рисовании с натуры городских видов и панорам. Заслугой Валериани является го, что он познакомил русских мастеров с методами работы западноевропейских художников.

При работе Махаев использовал «к размериванию и рисованию цыркуль простой, а другой троеножный и с перьями, при том и рейсфедер». В июне 1749 года он писал в рапорте в Академию наук, что «к сниманию санктпетербургских проспектов и других мест весьма надобно першпективная труба длиною три фута да небольшие компас и ватерпас».

Хотя Махаев пользовался при съемке камерой-обскурой, его проспекты не являются механическим воспроизведением видов города. На основе выполненных с натуры зарисовок Махаев создавал затем у себя в мастерской черновой вариант пейзажа, в случае необходимости возвращаясь на натуру. Для точной передачи архитектурного облика изображаемых построек, а также для воспроизведения в то время еще недостроенных или уже разрушенных зданий, которых не должно быть на парадных видах Санкт-Петербурга, он пользуется архитектурными чертежами. Так, на «Проспекте вниз по Неве реке между зимним Ея Императорскаго Величества домом и Академиею Наук» мы видим здание Кунсткамеры, башня и внешняя отделка которого были уничтожены пожаром в декабре 1747 года. Для восстановления облика Кунсткамеры Махаев пользовался чертежами альбома «Палаты Санктпетербургской императорской Академии наук, Библиотеки и Кунсткамеры...» (1741). В ноябре 1750 года он работал над видом третьего Зимнего дворца и в рапорте в канцелярию Академии наук сообщал, что для изображения двух фонтанов, бывших на лугу перед дворцом в 1745 и 1746 годах, ему необходимы их рисунки, которые имеет обер-архитектор Канцелярии от строений граф Растрелли. Тщательность в изображении архитектуры в ряде проспектов сочетается с довольно свободной компоновкой зданий на листе по отношению друг к другу. Так, в «Проспекте Государственных Коллегий с частию Гостинаго двора с Восточную сторону» Гостиный двор сильно развернут на юго-восток по отношению к зданию Государственных коллегий, в «Проспекте вверх по Неве реке от Адмиралтейства и Академии Наук к востоку» Петропавловская крепость очень приближена к стрелке Васильевского острова. Сделано это для совершенствования композиции проспектов и заполнения свободного пространства листа.

Михаи́л Ива́нович Маха́ев ( -) - русский художник , мастер рисунка и гравюры, в особенности архитектурного пейзажа .

Биография

Основные работы

• 1745-1753 гг. - «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших проспектов».
• 1750-е гг. - серия гравюр «Окрестности Петербурга» - Махаев рисовал по материалам проектов.
• 1763 г. - серия видов Москвы для коронационного альбома Екатерины II .
• 1760-е гг. - альбом видов усадьбы Кусково (издан в Париже).

Напишите отзыв о статье "Махаев, Михаил Иванович"

Литература

• Герштейн Ю. Михаил Иванович Махаев, 1718-1770. - М .: Искусство, 1952. - 30 с. - (Массовая библиотека).
• Малиновский К. В. М. И. Махаев, 1718-1770. - Л. : Художник РСФСР , 1978. - 64 с. - (Массовая библиотечка по искусству). - 30 000 экз.
• Алексеев М. А. Михайло Махаев: Мастер видового рисунка XVIII века. - СПб: Журнал «Нева», 2003.
• Малиновский К. В. Петербург в изображении М. И. Махаева. - 2003.
• Малиновский К. В. Михаил Иванович Махаев. - СПб. : Крига, 2008. - 224 с. - 500 экз. - ISBN 978-5-901805-37-4 .

Ссылки

• на «Родоводе ». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Махаев, Михаил Иванович

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.

Главное жизненное поприще замечательного русского гравера и рисовальщика середины XVIII в. М. И. Махаева определилось далеко не сразу. Одиннадцати лет он был отдан на обучение в Адмиралтейскую академию. В 1731 г. направлен вместе с несколькими другими учениками в мастерскую Академии наук по инструментальному мастерству (изготовление теодолитов и прочих приборов, необходимых для снятия планов и составления географических карт). Еще через три года юноша был переведен в мастерскую ландкартного и словорезного дела к мастеру-граверу Г. И. Унфецахту. Здесь Махаев задержался надолго.

В начале 1740-х гг. он уже считался лучшим литерным специалистом и в случае отсутствия Унфецахта фактически исполнял его обязанности. Очень велика роль Махаева в разработке различных типов русских шрифтов. Он собственноручно писал тексты на дипломах, вручаемых вновь избранным почетным членам Академии наук, в том числе М. В. Ломоносову и В. К. Тредиаковскому. Позже, в 1752 г., именно Махаеву поручили исполнить составленные Ломоносовым надписи на щитах серебряной гробницы Александра Невского.

В 1740-х гг. Махаев по собственному желанию начал посещать рисовальный класс Академии наук, которым руководил известный художник-декоратор Дж. Валериани. В 1745 г. Махаеву официально указано обучаться "першпектам", то есть правильному перспективному изображению архитектурных видов. И здесь руководителем его был прекрасно знавший перспективную науку Валериани. Фактически Махаев стал первым в России мастером в этой области. И как оказалось - вовремя.

Новую российскую столицу мало еще знали в Европе. Для исправления этого положения и в ознаменование близящегося 50-летия Петербурга было решено издать план столицы. Затем - дополнить его "представлениями" "знатнейших публичных строений города" и издать их отдельным альбомом.

Снятие видов поручили Махаеву. В работе художник использовал камеру-обскуру - оптический прибор, позволявший при помощи системы линз и зеркал получить на листе фотографически точное изображение наблюдаемого объекта. С конца XVI и до середины XIX столетия камеру-обскуру применяли многие живописцы. За два года художник исполнил 20 видов. Из них Совещанием по делам художественным во главе с Я. Штелиным и Дж. Валериани для гравирования были отобраны 19.

Работа над "першпектами" шла так. Первоначальный рисунок Махаев исправлял в соответствии с замечаниями Валериани, уточнял детали (в случае необходимости) по архитектурным проектам изображаемых зданий, дополнял (с помощью учеников) стаффажем - фигурками людей, экипажами и т. п. Затем проходил рисунок пером и завершал отмывкой тушью. Махаев достиг большой тонкости в изображении деталей архитектуры и вместе с тем не утратил чувства целого. Ему удавалось передать и световоздушную среду. Композиционный поиск художника не ограничивался выбором "кадра" и размещением стаффажа. Так, в "Проспекте Государственных Коллегий с частью Гостиного двора в восточную сторону" Гостиный двор сильно развернут на юго-восток, а в "Проспекте вверх по Неве от Адмиралтейства и Академии наук к востоку" Петропавловская крепость очень приближена к Стрелке Васильевского острова. Рисунки Махаева можно считать уже не просто архитектурными видами, но архитектурными пейзажами, первыми в России. При переводе в гравюру они много теряли, становил ись грубее и проще. Сам Махаев ограничивался здесь нанесением на доску первоначальных линий и вырезанием пояснительных надписей.

Альбом "першпектов" был издан в 1753 г. и рассылался по европейским столицам.

И в дальнейшем Махаев трудится активно: делает 7 рисунков Каменного острова в Санкт-Петербурге (1753-57); с 1754 г. занимается снятием "першпектов" окрестностей столицы (среди них "Вид Большого дворца в Петергофе", "Вид дворца в Ораниенбауме", оба 1755, и др.). Всего в 1748-56 гг. он выполнил более 30 "першпектов", но многие из этих работ не сохранились.

По заказу графа П. Б. Шереметева Махаев исполняет альбом видов его знаменитой усадьбы Кусково. Продолжает создавать виды Петербурга и его ближайших пригородов ("Вид от Крюкова канала вверх по реке Мойке с изображением дворца П. И. Шувалова", 1757-59; "Вид Санкт-Петербурга вниз по Неве-реке", 1759-60; "Стрелина мыза на Финляндском заливе", 1761-63, и др.). Правда, одна из последних крупных работ художника связана с Москвой - "Вид Кремля из Замоскворечья между Каменным и Живым мостом к полудню" (1766).

Махаев имел учеников, об устройстве будущего которых он всячески заботился, особенно когда основные художественные работы были переданы из ведения Академии наук в ведение АХ. Махаев носил почетное звание "Академии наук ландкартный гравер и в перспективе мастер". Однако ни талант, ни трудолюбие не принесли ему материального достатка. В этом отношении судьба художника оказалась типичной для России.

Третий Зимний дворец в Петербурге. 1750-53. Тушь, перо, кисть


Зверинец, или Охотничий павильон в Царском Селе. 1754-55. Тушь, перо, кисть


Летний дворец Елизаветы Петровны и парадный двор перед ним. Вид с юга. Б. г. Тушь, перо, кисть


Вид Большой Немецкой (или Миллионной) улицы от Главной аптеки к Зимнему дворцу. 1751. Тушь, перо, кисть