Толстой Лев Николаевич
Лев Толстой
Пять человек богатых и молодых людей приехали в третьем часу ночи веселиться на петербургский балик.
Шампанского было выпито много, большая часть господ были очень молоды, девицы были красивы, фортепьяно и скрипка неутомимо играли одну польку за другою, танцы и шум не переставали; но было как-то скучно, неловко, каждому казалось почему-то (как это часто случается), что все это не то и ненужно.
Несколько раз они усиливались поднять веселье, но притворное веселье было еще хуже скуки.
Один из пяти молодых людей, более других недовольный и собой, и другими, и всем вечером, с чувством отвращения встал, отыскал шляпу и вышел с намерением потихоньку уехать.
В передней никого не было, но в соседней комнате, за дверью, он услыхал два голоса, спорившие между собою. Молодой человек приостановился и стал слушать.
Пустите, пожалуйста, я ничего! - умолял слабый мужской голос.
Да уж не пущу без позволения мадамы, - говорила женщина, - куда вы? ах какой!..
Дверь распахнулась, и на пороге показалась странная мужская фигура. Увидав гостя, служанка перестала удерживать, а странная фигура, робко поклонившись, шатаясь на согнутых ногах, вошла в комнату. Это был среднего роста мужчина, с узкой согнутой спиной и длинными всклокоченными волосами. На нем были короткое пальто и прорванные узкие панталоны над шершавыми, нечищенными сапогами. Скрутившийся веревкой галстук повязывал длинную белую шею. Грязная рубаха высовывалась из рукавов над худыми руками. Но, несмотря на чрезвычайную худобу тела, лицо его было нежно, бело, и даже свежий румянец играл на щеках, над черной редкой бородой и бакенбардами. Нечесаные волосы, закинутые кверху, открывали невысокий и чрезвычайно чистый лоб. Темные усталые глаза смотрели вперед мягко, искательно и вместе важно. Выражение их пленительно сливалось с выражением свежих, изогнутых в углах губ, видневшихся из-за редких усов.
Пройдя несколько шагов, он приостановился, повернулся к молодому человеку и улыбнулся. Он улыбнулся как будто с трудом; но когда улыбка озарила его лицо, молодой человек - сам не зная чему - улыбнулся тоже.
Кто это такой? - спросил он шепотом у служанки, когда странная фигура прошла в комнату, из которой слышались танцы.
Помешанный музыкант из театра, - отвечала служанка, - он иногда приходит к хозяйке.
Куда ты ушел, Делесов? - кричали в это время из залы.
Молодой человек, которого звали Делесовым, вернулся в залу.
Музыкант стоял у двери и, глядя на танцующих, улыбкой, взглядом и притоптыванием ног выказывал удовольствие, доставляемое ему этим зрелищем.
Что же, идите и вы танцевать, - сказал ему один из гостей.
Музыкант поклонился и вопросительно взглянул на хозяйку.
Идите, идите, - что ж, когда вас господа приглашают, - вмешалась хозяйка.
Худые, слабые члены музыканта вдруг пришли в усиленное движение, и он, подмигивая, улыбаясь и подергиваясь, тяжело, неловко пошел прыгать по зале. В середине кадриля веселый офицер, танцевавший очень красиво и одушевленно, нечаянно толкнул спиной музыканта. Слабые, усталые ноги не удержали равновесия, и музыкант, сделав несколько подкашивающихся шагов в сторону, со всего росту упал на пол. Несмотря на резкий, сухой звук, произведенный падением, почти все засмеялись в первую минуту.
Но музыкант не вставал. Гости замолчали, даже фортепьяно перестало играть, и Делесов с хозяйкой первые подбежали к упавшему. Он лежал на локте и тускло смотрел в землю. Когда его подняли и посадили на стул, он откинул быстрым движением костлявой руки волосы со лба и стал улыбаться, ничего не отвечая на вопросы.
Господин Альберт! господин Альберт! - говорила хозяйка. - Что, ушиблись? где? Вот я говорила, что не надо было танцевать. Он такой слабый, - продолжала она, обращаясь к гостям, - насилу ходит, где ему!
Кто он такой? - спрашивали хозяйку.
Бедный человек, артист. Очень хороший малый, только жалкий, как видите.
Она говорила это, не стесняясь присутствием музыканта. Музыкант очнулся и, как будто испугавшись чего-то, съежился и оттолкнул окружавших его.
Это все ничего, - вдруг сказал он, с видимым усилием привставая со стула.
И, чтобы доказать, что ему нисколько не больно, вышел на середину комнаты и хотел припрыгнуть, но пошатнулся и опять бы упал, ежели бы его не поддержали.
Всем сделалось неловко; глядя на него, все молчали.
Взгляд музыканта снова потух, и он, видимо, забыв о всех, потирал рукою колено. Вдруг он поднял голову, выставил вперед дрожащую ногу, тем же, как и прежде, пошлым жестом откинул волосы и, подойдя к скрипачу, взял у него скрипку.
Все ничего! - повторил он еще раз, взмахнув скрипкой. - Господа, будем музицировать.
Что за странное лицо! - говорили между собой гости.
Может быть, большой талант погибает в этом несчастном существе! - сказал один из гостей.
Да, жалкий, жалкий! - говорил другой.
Какое лицо прекрасное!.. В нем есть что-то необыкновенное, - говорил Делесов, - вот посмотрим...
Альберт в это время, не обращая ни на кого внимания, прижав скрипку к плечу, медленно ходил вдоль фортепьяно и настраивал ее. Губы его сложились в бесстрастное выражение, глаз не было видно; но узкая костлявая спина, длинная белая шея, кривые ноги и косматая черная голова представляли чудное, но почему-то вовсе не смешное зрелище. Настроив скрипку, он бойко взял аккорд и, вскинув голову, обратился к пьянисту, приготовившемуся аккомпанировать.
- "Melancholic G-dur!" - сказал он, с повелительным жестом обращаясь к пьянисту.
И вслед за тем, как бы прося прощения за повелительный жест, кротко улыбнулся и с этой улыбкой оглянул публику. Вскинув волосы рукой, которой он держал смычок. Альберт остановился перед углом фортепьяно и плавным движением смычка провел по струнам. В комнате пронесся чистый, стройный звук, и сделалось совершенное молчание.
Звуки темы свободно, изящно полились вслед за первым, каким-то неожиданно-ясным и успокоительным светом вдруг озаряя внутренний мир каждого слушателя. Ни один ложный или неумеренный звук не нарушил покорности внимающих, все звуки были ясны, изящны и значительны. Все молча, с трепетом надежды, следили за развитием их. Из состояния скуки, шумного рассеяния и душевного сна, в котором находились эти люди, они вдруг незаметно перенесены были в совершенно другой, забытый ими мир. То в душе их возникало чувство тихого созерцания прошедшего, то страстного воспоминания чего-то счастливого, то безграничной потребности власти и блеска, то чувства покорности, неудовлетворенной любви и грусти. То грустно-нежные, то порывисто-отчаянные звуки, свободно перемешиваясь между собой, лились и лились друг за другом так изящно, так сильно и так бессознательно, что не звуки слышны были, а сам собой лился в душу каждого какой-то прекрасный поток давно знакомой, но в первый раз высказанной поэзии. Альберт с каждой нотой вырастал выше и выше. Он далеко не был уродлив или странен. Прижав подбородком скрипку и с выражением страстного внимания прислушиваясь к своим звукам, он судорожно передвигал ногами. То он выпрямлялся во весь рост, то старательно сгибал спину. Левая напряженно-согнутая рука, казалось, замерла в своем положении и только судорожно перебирала костлявыми пальцами; правая двигалась плавно, изящно, незаметно. Лицо сняло непрерывной, восторженной радостию; глаза горели светлым сухим блеском, ноздри раздувались, красные губы раскрывались от наслаждения.
Пять человек богатых и молодых людей прие-хали как-то ночью весе-литься на петер-бург-ский балик. Шампан-ского было выпито много, девицы были красивы, танцы и шум не пере-ста-вали; но было как-то скучно, неловко, каждому каза-лось почему то, что все это не то и ненужно.
Один из пяти молодых людей, Делесов, более других недо-вольный и собой, и вечером, вышел с наме-ре-нием поти-хоньку уехать. В соседней комнате он услыхал спор, и тут дверь распах-ну-лась, и на пороге пока-за-лась странная фигура. Это был сред-него роста мужчина, с узкой согнутой спиной и длин-ными вскло-ко-чен-ными воло-сами. На нем были короткое пальто и прорванные узкие панта-лоны над нечи-ще-ными сапо-гами. Грязная рубаха высо-вы-ва-лась из рукавов над худыми руками. Но, несмотря на чрез-вы-чайную худобу тела, лицо его было нежно, бело, и даже свежий румянец играл на щеках, над черной редкой бородой и бакен-бар-дами. Нече-саные волосы, заки-нутые кверху, откры-вали невы-сокий чистый лоб. Темные усталые глаза смот-рели вперед мягко, иска-тельно и важно. Выра-жение их слива-лось с выра-же-нием свежих, изогнутых в углах губ, виднев-шихся из-за редких усов. Он приоста-но-вился, повер-нулся к Деле-сову и улыб-нулся. Когда улыбка озарила его лицо, Делесов — сам не зная чему — улыб-нулся тоже.
Ему сказали, что это поме-шанный музы-кант из театра, который иногда приходит к хозяйке. Делесов вернулся в залу, музы-кант стоял у двери, с улыбкой глядя на танцу-ющих. Его позвали танце-вать, и он, подми-гивая, улыбаясь и подер-ги-ваясь, тяжело, неловко пошел прыгать по зале. В сере-дине кадрили он столк-нулся с офицером и со всего росту упал на пол. Почти все засме-я-лись в первую минуту, но музы-кант не вставал. Гости замол-чали.
Когда музы-канта подняли и поса-дили на стул, он откинул быстрым движе-нием кост-лявой руки волосы со лба и стал улыбаться, ничего не отвечая на вопросы. Хозяйка, участ-ливо смотря на музы-канта, сказала гостям: «Он очень хороший малый, только жалкий».
Тут музы-кант очнулся и, как будто испу-гав-шись чего то, съежился и оттолкнул окру-жавших его.
— Это все ничего, — вдруг сказал он, с видимым усилием привставая со стула.
И, чтобы дока-зать, что ему нисколько не больно, вышел на сере-дину комнаты и хотел припрыг-нуть, но пошат-нулся и опять бы упал, ежели бы его не поддер-жали. Всем сдела-лось неловко. Вдруг он поднял голову, выставил вперед дрожащую ногу, тем же пошлым жестом откинул волосы и, подойдя к скри-пачу, взял у него скрипку: «Господа! Будем музи-ци-ро-вать!»
— Какое лицо прекрасное!.. В нем есть что-то необык-но-венное, — говорил Делесов. Тем временем Альберт (так звали музы-канта), не обращая ни на кого внимания, настра-ивал скрипку. Затем плавным движе-нием смычка провел по струнам. В комнате пронесся чистый, стройный звук, и сдела-лось совер-шенное молчание.
Звуки темы свободно, изящно поли-лись вслед за первым, каким-то неожи-данно-ясным и успо-ко-и-тельным светом вдруг озаряя внут-ренний мир каждого слуша-теля. Из состо-яния скуки, суеты и душев-ного сна, в котором нахо-ди-лись эти люди, они вдруг неза-метно пере-не-сены были в совер-шенно другой, забытый ими мир. В душе их возни-кали видения прошлого, минув-шего счастья, любви и грусти. Альберт с каждой нотой вырастал выше. Он уже не был уродлив или странен. Прижав подбо-родком скрипку и со страстным внима-нием прислу-ши-ваясь к своим звукам, он судо-рожно пере-двигал ногами. То он выпрям-лялся во весь рост, то стара-тельно сгибал спину. Лицо сияло востор-женной радо-стью; глаза горели, ноздри разду-ва-лись, губы раскры-ва-лись от насла-ждения.
Все нахо-див-шиеся в комнате во время игры Альберта хранили молчание и, каза-лось, дышали только его звуками. Делесов испы-тывал непри-вычное чувство. Мороз пробегал по его спине, все выше и выше подступая к горлу, и вот уже что-то тонень-кими игол-ками кололо в носу, и слезы неза-метно лились на щеки. Звуки скрипки пере-несли Деле-сова к его первой моло-дости. Он вдруг почув-ствовал себя семна-дца-ти-летним, само-до-вольно-красивым, блаженно-глупым и бессо-зна-тельно-счаст-ливым суще-ством. Ему вспом-ни-лась первая любовь к кузине, первое признание, жар и непо-нятная прелесть случай-ного поцелуя, нераз-га-данная таин-ствен-ность тогда окру-жавшей природы. Все неоце-ненные минуты того времени одна за другой восста-вали перед ним. Он с насла-жде-нием созерцал их и плакал...
К концу последней вари-ации лицо Альберта сдела-лось красно, глаза горели, капли пота стру-и-лись по щекам. Все тело больше и больше прихо-дило в движение, поблед-невшие губы уже не закры-ва-лись, и вся фигура выра-жала востор-женную жадность насла-ждения. Отча-янно размах-нув-шись всем телом и встряхнув воло-сами, он опустил скрипку и с улыбкой гордого величия и счастья оглянул присут-ству-ющих. Потом спина его согну-лась, голова опусти-лась, губы сложи-лись, глаза потухли, и он, как бы стыдясь себя, робко огля-ды-ваясь и путаясь ногами, прошел в другую комнату.
Что-то странное произошло со всеми присут-ству-ю-щими, и что-то странное чувство-ва-лось в мертвом молчании, после-до-вавшем за игрой Альберта...
— Однако пора ехать, господа, — нарушил тишину один гость. — Надо будет дать ему что-нибудь. Давайте склад-чину.
Склад-чину сделали богатую, и Делесов взялся пере-дать её. Кроме того, ему пришло в голову взять музы-канта к себе, одеть, пристроить к какому-нибудь месту — вырвать из этого гряз-ного поло-жения.
— Я бы выпил чего-нибудь, — сказал Альберт, как будто проснув-шись, когда Делесов подошел к нему. Делесов принес вина, и музы-кант с жадно-стию выпил его.
— Не можете ли вы мне ссудить немного денег? Я бедный человек. Я не могу отдать вам.
Делесов покраснел, ему неловко стало, и он тороп-ливо передал собранные деньги.
— Очень благо-дарю вас, — сказал Альберт, схватив деньги. — Теперь давайте музи-ци-ро-вать; я сколько хотите буду играть вам. Только выпить бы чего-нибудь, — прибавил он, вставая.
— Я бы очень рад был, ежели бы вы на время посе-ли-лись у меня, — пред-ложил Делесов.
— Я бы вам не сове-то-вала, — сказала хозяйка, отри-ца-тельно качая головой.
Когда Делесов сел с Альбертом в карету и почув-ствовал тот непри-ятный запах пьяницы и нечи-стоты, которым был пропитан музы-кант, он стал раска-и-ваться в своем поступке и обви-нять себя в мягкости сердца и нерас-су-ди-тель-ности. Делесов огля-нулся на музы-канта. Глядя на это лицо, он снова пере-несся в тот блаженный мир, в который он заглянул нынче ночью; и он пере-стал раска-и-ваться в своем поступке.
На другой день утром, ему опять вспом-ни-лись черные глаза и счаст-ливая улыбка музы-канта; вся странная вчерашняя ночь пронес-лись в его вооб-ра-жении. Проходя мимо столовой, Делесов заглянул в дверь. Альберт, уткнув лицо в подушку и раски-дав-шись, в грязной, изорванной рубахе, мертвым сном спал на диване, куда его, бесчув-ствен-ного, поло-жили вчера вечером.
Делесов попросил Захара, уже восемь лет служив-шего у Деле-сова, взять у знакомых скрипку дня на два, найти чистой одежды для музы-канта и поза-бо-титься о нем. Когда же поздно вечером Делесов вернулся домой, он не нашел там Альберта. Захар рассказал, что Альберт сразу после обеда ушел, обещал прийти через час, но пока ещё не вернулся. Захару понра-вился Альберт: «Уж точно артист! И харак-тера очень хоро-шего. Как он „Вниз по матушке по Волге“ нам сыграл, так точно как человек плачет. Даже со всех этажей пришли люди к нам в сени слушать». Делесов преду-предил, чтобы Захар впредь музы-канту ничего не давал пить и послал его отыс-кать и привести Альберта.
Делесов долго не мог заснуть, все думал об Альберте: «Так редко делаешь что-нибудь не для себя, что надо благо-да-рить бога, когда пред-став-ля-ется такой случай, и я не упущу его». Приятное чувство само-до-воль-ствия овла-дело им после такого рассуж-дения.
Он уже засыпал, когда шаги в передней разбу-дили его. Пришел Захар и сообщил, что вернулся Альберт, пьяный. Захар ещё не успел выйти, как в комнату вошел Альберт. Он рассказал, что был у Анны Ивановны и очень приятно провел вечер.
Альберт был такой же, как и вчера: та же красивая улыбка глаз и губ, тот же светлый, вдох-но-венный лоб и слабые члены. Пальто Захара пришлось ему как раз впору, и чистый, длинный воротник ночной рубашки живо-писно отки-ды-вался вокруг его тонкой белой шеи, придавая ему что-то особенно детское и невинное. Он присел на постель Деле-сова и молча, радостно и благо-дарно улыбаясь, посмотрел на него. Делесов посмотрел в глаза Альберта и вдруг снова почув-ствовал себя во власти его улыбки. Ему пере-стало хотеться спать, он забыл о своей обязан-ности быть строгим, ему захо-те-лось, напротив, весе-литься, слушать музыку и хоть до утра дружески болтать с Альбертом.
Они гово-рили о музыке, об аристо-кратах и опере. Альберт вскочил, схватил скрипку и начал играть финал первого акта «Дон-Жуана», своими словами расска-зывая содер-жание оперы. У Деле-сова заше-ве-ли-лись волосы на голове, когда он играл голос умира-ю-щего коман-дора.
Насту-пила пауза. Они смот-рели друг на друга и улыба-лись. Делесов чувствовал, что он все больше и больше любит этого чело-века, и испы-тывал непо-нятную радость.
— Вы были влюб-лены? — вдруг спросил он.
Альберт заду-мался на несколько секунд, потом лицо его озари-лось грустной улыбкой.
— Да, я был влюблен. Это случи-лось давно. Я ходил играть вторую скрипку в опере, а она ездила туда на спек-такли. Я молчал и только смотрел на нее; я знал, что я бедный артист, а она аристо-кра-ти-че-ская дама. Меня позвали один раз акком-па-ни-ро-вать ей на скрипке. Как я был счастлив! Но сам виноват был, я с ума сошел. Я не должен был ничего гово-рить ей. Но я сошел с ума, я сделал глупости. С тех пор для меня все кончи-лось... Я пришел в оркестр поздно. Она сидела в своей ложе и гово-рила с гене-ралом. Она гово-рила с ним и смот-рела на меня. Тут в первый раз со мной сдела-лось странно. Вдруг я увидел, что я не в оркестре, а в ложе, стою с ней и держу её за руку... Я уже и тогда был беден, квар-тиры у меня не было, и когда ходил в театр, иногда оста-вался ноче-вать там. Как только все уходили, я шел в ложу, где она сидела, и спал. Это была одна моя радость... Только один раз опять нача-лось со мной. Мне ночью стало пред-став-ляться... Я целовал её руку, много говорил с ней. Я слышал запах её духов, слышал её голос. Потом я взял скрипку и поти-хоньку стал играть. И я отлично играл. Но мне стало страшно... Мне каза-лось, что-то сдела-лось у меня в голове.
Делесов молча, с ужасом смотрел на взвол-но-ванное и поблед-невшее лицо своего собе-сед-ника.
— Пойдем опять к Анне Ивановне; там весело, — вдруг пред-ложил Альберт.
Делесов в первую минуту чуть было не согла-сился. Однако, опом-нив-шись, стал угова-ри-вать Альберта не ходить. Потом наказал Захару никуда не выпус-кать Альберта без его ведома.
На другой день был праздник. В комнате Альберта не было слышно ни звука, и только в двена-дцатом часу за дверью послы-ша-лось крях-тение и кашель. Делесов услыхал как Альберт угова-ри-вает Захара дать ему водки. «Нет, уж если взялся, надо выдер-жать характер», — сказал себе Делесов, приказав Захару не давать музы-канту вина.
Через два часа Делесов заглянул к Альберту. Альберт непо-движно сидел у окна, опустив голову на руки. Лицо его было желто, смор-щенно и глубоко несчастно. Он попро-бовал улыб-нуться в виде привет-ствия, но лицо его приняло ещё более горестное выра-жение. Каза-лось, он готов был запла-кать, но с трудом встал и покло-нился. После, что ни говорил Делесов, пред-лагая ему сыграть на скрипке, прой-тись, вечером ехать в театр, он только покорно кланялся и упорно молчал. Делесов уехал по делам. Вернув-шись, он увидел, что Альберт сидит в темной передней. Он был одет опрятно, вымыт и причесан; но глаза его были тусклы, мертвы и во всей фигуре выра-жа-лась слабость и изну-рение, ещё большие, чем утром.
— Я говорил нынче о вас дирек-тору, — сказал Делесов, — он очень рад принять вас, если вы позво-лите себя послу-шать.
— Благо-дарю, я не могу играть, — прого-ворил себе под нос Альберт и прошел в свою комнату, особенно тихо затворив за собою дверь.
Через несколько минут ручка так же тихо повер-ну-лась, и он вышел из своей комнаты со скрипкой. Злобно и бегло взглянув на Деле-сова, он положил скрипку на стул и снова скрылся. Делесов пожал плечами и улыб-нулся. «Что ж мне ещё делать? в чем я виноват?» — подумал он,
Альберт с каждым днем стано-вился мрачнее и молча-ливее. Деле-сова он, каза-лось, боялся. Он не брал в руки ни книг, ни скрипки и не отвечал ни на какие вопросы.
На третий день пребы-вания у него музы-канта Делесов приехал домой поздно вечером, усталый и расстро-енный:
— Завтра добьюсь от него реши-тельно: хочет ли он или нет оста-ваться у меня и следо-вать моим советам? Нет — так и не надо. Кажется, что я сделал все, что мог, — объявил он Захару. «Нет, это был детский поступок, — решил потом сам с собою Делесов. — Куда мне браться других исправ-лять, когда только дай бог с самим собою сладить». Он хотел было сейчас отпу-стить Альберта, но, подумав, отложил до завтра.
Ночью Деле-сова разбудил стук упав-шего стола в передней, голоса и топот. Делесов выбежал в переднюю: Захар стоял против двери, Альберт, в шляпе и пальто, оттал-кивал его от двери и слез-ливым голосом кричал на него.
— Позвольте, Дмитрий Иванович! — обра-тился Захар к барину, продолжая спиной защи-щать дверь. — Они ночью встали, нашли ключ и выпили целый графин сладкой водки. А теперь уйти хотят. Вы не прика-зали, потому я и не могу пустить их.
— Отойди, Захар, — сказал Делесов. — Я вас держать не хочу и не могу, но я сове-товал бы вам остаться до завтра, — обра-тился он к Альберту.
Альберт пере-стал кричать. «Не удалось? Хотели уморить меня. Нет!» — бормотал он про себя, надевая калоши. Не простив-шись и продолжая гово-рить что-то непо-нятное, он вышел в дверь.
Деле-сову живо вспом-ни-лись два первые вечера, которые он провел с музы-кантом, вспом-ни-лись последние печальные дни, и главное, он вспомнил то сладкое смешанное чувство удив-ления, любви и состра-дания, которое возбудил в нем с первого взгляда этот странный человек; и ему стало жалко его. «И что-то с ним будет теперь? — подумал он. — Без денег, без теплого платья, один посреди ночи...» Он хотел было уже послать за ним Захара, но было поздно.
На дворе было холодно, но Альберт не чувствовал холода, — так он был разго-рячен выпитым вином и спором. Засунув руки в карманы панталон и пере-гнув-шись вперед, Альберт тяже-лыми и невер-ными шагами пошел по улице. Он чувствовал в ногах желудке чрез-вы-чайную тяжесть, какая-то неви-димая сила бросала его из стороны в сторону, но он все шел вперед по направ-лению к квар-тире Анны Ивановны. В голове его бродили странные, несвязные мысли.
Он вспо-минал предмет своей страсти и страшную ночь в театре. Но, несмотря на несвяз-ность, все эти воспо-ми-нания с такой ярко-стью пред-став-ля-лись ему, что, закрыв глаза, он не знал, что было больше действи-тель-ность.
Проходя по Малой Морской, Альберт споткнулся и упал. Очнув-шись на мгно-вение, он увидал перед собой какое-то громадное, вели-ко-лепное здание. И Альберт вошел в широкие двери. Внутри было темно. Какая-то непре-одо-лимая сила тянула его вперед к углуб-лению огромной залы... Там стояло какое-то возвы-шение, и вокруг него молча стояли какие-то маленькие люди.
На возвы-шении стоял высокий худой человек в пестром халате. Альберт тотчас узнал своего друга худож-ника Петрова. «Нет, братья! — говорил Петров, указывая на кого-то. — Вы не поняли чело-века, жившего между вами! Он не продажный артист, не меха-ни-че-ский испол-ни-тель, не сума-сшедший, не поте-рянный человек. Он гений, погибший среди вас неза-ме-ченным и неоце-ненным». Альберт тотчас же понял, о ком говорил его друг; но, не желая стес-нять его, из скром-ности опустил голову.
«Он, как соло-минка, сгорел весь от того священ-ного огня, кото-рому мы все служим, — продолжал голос, — но он исполнил все то, что было вложено в него богом; за то он и должен назваться великим чело-веком. Он любит одно — красоту, един-ственно несо-мненное благо в мире. Ниц падайте все перед ним!» — закричал он громко.
Но другой голос тихо заго-ворил из проти-во-по-лож-ного угла залы. «Я не хочу падать перед ним, — Альберт тотчас узнал голос Деле-сова. — Чем же он велик? Разве он вел себя честно? Разве он принес пользу обще-ству? Разве мы не знаем, как он брал взаймы деньги и не отдавал их, как он унес скрипку у своего това-рища артиста и заложил её?.. („Боже мой! Как он это все знает!“ — подумал Альберт.) Разве мы не знаем, как он льстил из-за денег? Не знаем, как его выгнали из театра?»
«Пере-станьте! — заго-ворил опять голос Петрова. — Какое право имеете вы обви-нять его? Разве вы жили его жизнью? („Правда, правда!“ — шептал Альберт.) Искус-ство есть высо-чайшее прояв-ление могу-ще-ства в чело-веке. Оно дается редким избранным и подни-мает их на такую высоту, на которой голова кружится и трудно удер-жаться здравым. В искус-стве, как во всякой борьбе, есть герои, отдав-шиеся все своему служению и гибнувшие, не достигнув цели. Да, унижайте, прези-райте его, а из всех нас он лучший и счаст-ли-вейший!»
Альберт, с блажен-ством в душе слушавший эти слова, не выдержал, подошел к другу и хотел поце-ло-вать его.
«Убирайся, я тебя не знаю, — отвечал Петров, — проходи своей дорогой, а то не дойдешь...»
— Вишь, тебя разо-брало! Не дойдешь, — прокричал будочник на пере-крестке.
До Анны Ивановны оста-ва-лось несколько шагов. Хватаясь замерз-шими руками за перила, Альберт взбежал на лест-ницу и позвонил.
— Нельзя! — прокри-чала заспанная служанка. — Не велено пускать, — и захлоп-нула дверь.
Альберт сел на пол, присло-нился головой к стене и закрыл глаза. В то же мгно-вение толпы несвязных видений с новой силой обсту-пили его и понесли куда-то туда, в свободную и прекрасную область мечтания.
В ближайшей церкви слышался благо-вест, он говорил: «Да, он лучший и счаст-ли-вейший!» «Но пойду опять в залу, — подумал Альберт. — Петров ещё много должен сказать мне». В зале уже никого не было, и вместо худож-ника Петрова на возвы-шенье стоял сам Альберт и играл на скрипке. Но скрипка была стран-ного устрой-ства: она вся была сделана из стекла. И её надо было обни-мать обеими руками и медленно прижи-мать к груди, для того чтобы она изда-вала звуки. Чем крепче прижимал он к груди скрипку, тем отраднее и слаще ему стано-ви-лось. Чем громче стано-ви-лись звуки, тем шибче разбе-га-лись тени и больше осве-ща-лись стены залы прозрачным светом. Но надо было очень осто-рожно играть на скрипке, чтобы не разда-вить её. Альберт играл такие вещи, которых, он чувствовал, что никто никогда больше не услышит. Он начинал уже уста-вать, когда другой дальний глухой звук развлек его. Это был звук коло-кола, но звук этот произ-носил: «Да. Он вам жалок кажется, вы его прези-раете, а он лучший и счаст-ли-вейший! Никто никогда больше не будет играть на этом инстру-менте». Альберт пере-стал играть, поднял руки и глаза к небу. Он чувствовал себя прекрасным и счаст-ливым. Несмотря на то, что в зале никого не было, Альберт выпрямил грудь и, гордо подняв голову, стоял на возвы-шенье так, чтобы все могли его видеть.
Вдруг чья-то рука слегка дотро-ну-лась до его плеча; он обер-нулся и в полу-свете увидал женщину. Она печально смот-рела на него и отри-ца-тельно пока-чала головой. Он тотчас же понял, что то, что он делал, было дурно, и ему стало стыдно за себя. Это была та, которую он любил. Она взяла его за руку и повела вон из залы. На пороге залы Альберт увидал луну и воду. Но вода не была внизу, как обык-но-венно бывает, а луна не была наверху. Луна и вода были вместе и везде. Альберт вместе с нею бросился в луну и воду и понял, что теперь можно ему обнять ту, которую он любил больше всего на свете; он обнял её и почув-ствовал невы-но-симое счастье.
И тут же почув-ствовал, что-то невы-ра-зимое счастье, которым он насла-ждался в насто-ящую минуту, прошло и никогда не воро-тится. «О чем же я плачу?» — спросил он у нее. Она молча, печально посмот-рела на него. Альберт понял, что она хотела сказать этим. «Да как же, когда я жив», — прого-ворил он. Что-то все сильнее и сильнее давило Альберта. Было ли то луна и вода, её объятия или слезы — он не знал, но чувствовал, что не выскажет всего, что надо, и что скоро все кончится.
Двое гостей, выхо-дившие от Анны Ивановны, наткну-лись на растя-нув-ше-гося на пороге Альберта. Один из них вернулся и вызвал хозяйку.
— Ведь это безбожно, — сказал он, — вы могли этак замо-ро-зить чело-века.
— Ах, уж этот мне Альберт, — отве-чала хозяйка. — Поло-жите его где-нибудь в комнате, — обра-ти-лась она к служанке.
— Да я жив, зачем же хоро-нить меня? — бормотал Альберт, в то время как его, бесчув-ствен-ного, вносили в комнаты.
Пять человек богатых и молодых людей приехали в третьем часу ночи веселиться на петербургский балик.
Шампанского было выпито много, большая часть господ были очень молоды, девицы были красивы, фортепьяно и скрипка неутомимо играли одну польку за другою, танцы и шум не переставали; но было как-то скучно, неловко, каждому казалось почему-то (как это часто случается), что все это не то и ненужно.
Несколько раз они усиливались поднять веселье, но притворное веселье было еще хуже скуки.
Один из пяти молодых людей, более других недовольный и собой, и другими, и всем вечером, с чувством отвращения встал, отыскал шляпу и вышел с намерением потихоньку уехать.
В передней никого не было, но в соседней комнате, за дверью, он услыхал два голоса, спорившие между собою. Молодой человек приостановился и стал слушать.
Пустите, пожалуйста, я ничего! - умолял слабый мужской голос.
Да уж не пущу без позволения мадамы, - говорила женщина, - куда вы? ах какой!..
Дверь распахнулась, и на пороге показалась странная мужская фигура. Увидав гостя, служанка перестала удерживать, а странная фигура, робко поклонившись, шатаясь на согнутых ногах, вошла в комнату. Это был среднего роста мужчина, с узкой согнутой спиной и длинными всклокоченными волосами. На нем были короткое пальто и прорванные узкие панталоны над шершавыми, нечищеными сапогами. Скрутившийся веревкой галстук повязывал длинную белую шею. Грязная рубаха высовывалась из рукавов над худыми руками. Но, несмотря на чрезвычайную худобу тела, лицо его было нежно, бело, и даже свежий румянец играл на щеках, над черной редкой бородой и бакенбардами. Нечесаные волосы, закинутые кверху, открывали невысокий и чрезвычайно чистый лоб. Темные усталые глаза смотрели вперед мягко, искательно и вместе важно. Выражение их пленительно сливалось с выражением свежих, изогнутых в углах губ, видневшихся из-за редких усов.
Пройдя несколько шагов, он приостановился, повернулся к молодому человеку и улыбнулся. Он улыбнулся как будто с трудом; но когда улыбка озарила его лицо, молодой человек - сам не зная чему - улыбнулся тоже.
Кто это такой? - спросил он шепотом у служанки, когда странная фигура прошла в комнату, из которой слышались танцы.
Помешанный музыкант из театра, - отвечала служанка, - он иногда приходит к хозяйке.
Куда ты ушел, Делесов? - кричали в это время из залы.
Молодой человек, которого звали Делесовым, вернулся в залу.
Музыкант стоял у двери и, глядя на танцующих, улыбкой, взглядом и притоптыванием ног выказывал удовольствие, доставляемое ему этим зрелищем.
Что же, идите и вы танцевать, - сказал ему один из гостей.
Музыкант поклонился и вопросительно взглянул на хозяйку.
Идите, идите, - что ж, когда вас господа приглашают, - вмешалась хозяйка.
Худые, слабые члены музыканта вдруг пришли в усиленное движение, и он, подмигивая, улыбаясь и подергиваясь, тяжело, неловко пошел прыгать по зале. В середине кадриля веселый офицер, танцевавший очень красиво и одушевленно, нечаянно толкнул спиной музыканта. Слабые, усталые ноги не удержали равновесия, и музыкант, сделав несколько подкашивающихся шагов в сторону, со всего росту упал на пол. Несмотря на резкий, сухой звук, произведенный падением, почти все засмеялись в первую минуту.
Но музыкант не вставал. Гости замолчали, даже фортепьяно перестало играть, и Делесов с хозяйкой первые подбежали к упавшему. Он лежал на локте и тускло смотрел в землю. Когда его подняли и посадили на стул, он откинул быстрым движением костлявой руки волосы со лба и стал улыбаться, ничего не отвечая на вопросы.
Господин Альберт! господин Альберт! - говорила хозяйка, - что, ушиблись? где? Вот я говорила, что не надо было танцевать. Он такой слабый! - продолжала она, обращаясь к гостям, - насилу ходит, где ему!
Кто он такой? - спрашивали хозяйку.
Бедный человек, артист. Очень хороший малый, только жалкий, как видите.
Она говорила это, не стесняясь присутствием музыканта. Музыкант очнулся и, как будто испугавшись чего-то, съежился и оттолкнул окружавших его.
Это все ничего, - вдруг сказал он, с видимым усилием привставая со стула.
И, чтобы доказать, что ему нисколько не больно, вышел на середину комнаты и хотел припрыгнуть, но пошатнулся и опять бы упал, ежели бы его не поддержали.
Всем сделалось неловко; глядя на него, все молчали.
Взгляд музыканта снова потух, и он, видимо, забыв о всех, потирал рукою колено. Вдруг он поднял голову, выставил вперед дрожащую ногу, тем же, как и прежде, пошлым жестом откинул волосы и, подойдя к скрипачу, взял у него скрипку.
Все ничего! - повторил он еще раз, взмахнув скрипкой. - Господа! будем музицировать.
Что за странное лицо! - говорили между собой гости.
Может быть, большой талант погибает в этом несчастном существе! - сказал один из гостей.
Да, жалкий, жалкий! - говорил другой.
Какое лицо прекрасное!.. В нем есть что-то необыкновенное, - говорил Делесов, - вот посмотрим…
Лев Николаевич
Альберт
(1857-1858 гг.)
Государственное издательство
«Художественная литература»
Москва – 1935
Электронное издание осуществлено в рамках краудсорсингового проекта «Весь Толстой в один клик»
Организаторы: Государственный музей Л. Н. Толстого
Музей-усадьба «Ясная Поляна»
Компания ABBYY
Подготовлено на основе электронной копии 5-го тома Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, предоставленной Российской государственной библиотекой
Предисловие и редакционные пояснения к 5-му тому Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого можно прочитать в настоящем издании
Электронное издание 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого доступно на портале www.tolstoy.ru
Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, напишите нам
Предисловие к электронному изданию
Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928-1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л. Н. Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л. Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером – компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru.
В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого.
Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»
Фекла Толстая
Перепечатка разрешается безвозмездно .
Reproduction libre pour tous les pays.
Л. Н. ТОЛСТОЙ
Размер подлинника
Пять человек богатых и молодых людей приехали в третьем часу ночи веселиться на петербургский балик.
Шампанского было выпито много, большая часть господ были очень молоды, девицы были красивы, фортепьяно и скрипка неутомимо играли одну польку за другою, танцы и шум не переставали; но было как-то скучно, неловко, каждому казалось почему-то (как это часто случается), что всё это не то и ненужно.
Несколько раз они усиливались поднять веселье, но притворное веселье было еще хуже скуки.
Один из пяти молодых людей, более других недовольный и собой, и другими, и всем вечером, с чувством отвращения встал, отыскал шляпу и вышел с намерением потихоньку уехать.
В передней никого не было, но в соседней комнате, за дверью, он услыхал два голоса, спорившие между собою. Молодой человек приостановился и стал слушать.
– Пустите, пожалуйста, я ничего! – умолял слабый мужской голос.
– Да уж не пущу без позволения мадамы, – говорила женщина: – куда вы? ах какой!…
Дверь распахнулась, и на пороге показалась странная мужская фигура. Увидав гостя, служанка перестала удерживать, а странная фигура, робко поклонившись, шатаясь на согнутых ногах, вошла в комнату. Это был среднего роста мужчина, с узкой согнутой спиной и длинными всклокоченными волосами. На нем были короткое пальто и прорванные узкие панталоны, над шершавыми нечищенными сапогами. Скрутившийся веревкой галстук повязывал длинную белую шею. Грязная рубаха высовывалась из рукавов над худыми руками. Но, несмотря на чрезвычайную худобу тела, лицо его было нежно, бело, и даже свежий румянец играл на щеках, над черной редкой бородой и бакенбардами. Нечесанные волосы, закинутые кверху, открывали невысокий и чрезвычайно чистый лоб. Темные усталые глаза смотрели вперед мягко, искательно и вместе важно. Выражение их пленительно сливалось с выражением свежих, изогнутых в углах губ, видневшихся из-за редких усов.
Пройдя несколько шагов, он приостановился, повернулся к молодому человеку и улыбнулся. Он улыбнулся как будто с трудом; но когда улыбка озарила его лицо, молодой человек, – сам не зная чему, – улыбнулся тоже.
– Кто это такой? – спросил он шопотом у служанки, когда странная фигура прошла в комнату, из которой слышались танцы.
– Помешанный музыкант из театра, – отвечала служанка: – Он иногда приходит к хозяйке.
– Куда ты ушел, Делесов? – кричали в это время из залы.
Молодой человек, которого звали Делесовым, вернулся в залу.
Музыкант стоял у двери и, глядя на танцующих, улыбкой, взглядом и притоптыванием ног выказывал удовольствие, доставляемое ему этим зрелищем.
– Что же, идите и вы танцовать, – сказал ему один из гостей.
Музыкант поклонился и вопросительно взглянул на хозяйку.
– Идите, идите, – что ж, когда вас господа приглашают, – вмешалась хозяйка.
Худые, слабые члены музыканта вдруг пришли в усиленное движение, и он, подмигивая, улыбаясь и подергиваясь, тяжело, неловко пошел прыгать по зале. В середине кадриля веселый офицер, танцовавший очень красиво и одушевленно, нечаянно толкнул спиной музыканта. Слабые, усталые ноги не удержали равновесия, и музыкант, сделав несколько подкашивающихся шагов в сторону, со всего росту упал на пол. Несмотря на резкий, сухой звук, произведенный падением, почти все засмеялись в первую минуту.
Но музыкант не вставал. Гости замолчали, даже фортепьяно перестало играть, и Делесов с хозяйкой первые подбежали к упавшему. Он лежал на локте и тускло смотрел в землю. Когда его подняли и посадили на стул, он откинул быстрым движением костлявой руки волосы со лба и стал улыбаться, ничего не отвечая на вопросы.
– Господин Альберт! господин Альберт! – говорила хозяйка, – что, ушиблись? где? Вот я говорила, что не надо было танцовать. Он такой слабый! – продолжала она, обращаясь к гостям, – насилу ходит, где ему!
– Кто он такой? – спрашивали хозяйку.
– Бедный человек, артист. Очень хороший малый, только жалкий, как видите.
Она говорила это, не стесняясь присутствием музыканта. Музыкант очнулся и, как будто испугавшись чего-то, съежился и оттолкнул окружавших его.
– Это всё ничего, – вдруг сказал он, с видимым усилием привставая со стула.
И, чтобы доказать, что ему нисколько не больно, вышел на середину комнаты и хотел припрыгнуть, но пошатнулся и опять бы упал, ежели бы его не поддержали.
Всем сделалось неловко; глядя на него, все молчали.
Взгляд музыканта снова потух, и он, видимо забыв о всех, потирал рукою колено. Вдруг он поднял голову, выставил вперед дрожащую ногу, тем же, как и прежде, пошлым жестом откинул волосы и, подойдя к скрипачу, взял у него скрипку.
«Пять человек богатых и молодых людей приехали в третьем часу ночи веселиться на петербургский балик. Шампанского было выпито много, большая часть господ были очень молоды, девицы были красивы, фортепьяно и скрипка неутомимо играли одну польку за другою, танцы и шум не переставали; но было как-то скучно, неловко, каждому казалось почему-то (как это часто случается), что все это не то и ненужно…»
Пять человек богатых и молодых людей приехали в третьем часу ночи веселиться на петербургский балик.
Шампанского было выпито много, большая часть господ были очень молоды, девицы были красивы, фортепьяно и скрипка неутомимо играли одну польку за другою, танцы и шум не переставали; но было как-то скучно, неловко, каждому казалось почему-то (как это часто случается), что все это не то и ненужно.
Несколько раз они усиливались поднять веселье, но притворное веселье было еще хуже скуки.
Один из пяти молодых людей, более других недовольный и собой, и другими, и всем вечером, с чувством отвращения встал, отыскал шляпу и вышел с намерением потихоньку уехать.
В передней никого не было, но в соседней комнате, за дверью, он услыхал два голоса, спорившие между собою. Молодой человек приостановился и стал слушать.
– Пустите, пожалуйста, я ничего! – умолял слабый мужской голос.
– Да уж не пущу без позволения мадамы, – говорила женщина, – куда вы? ах какой!..
Дверь распахнулась, и на пороге показалась странная мужская фигура. Увидав гостя, служанка перестала удерживать, а странная фигура, робко поклонившись, шатаясь на согнутых ногах, вошла в комнату. Это был среднего роста мужчина, с узкой согнутой спиной и длинными всклокоченными волосами. На нем были короткое пальто и прорванные узкие панталоны над шершавыми, нечищеными сапогами. Скрутившийся веревкой галстук повязывал длинную белую шею. Грязная рубаха высовывалась из рукавов над худыми руками. Но, несмотря на чрезвычайную худобу тела, лицо его было нежно, бело, и даже свежий румянец играл на щеках, над черной редкой бородой и бакенбардами. Нечесаные волосы, закинутые кверху, открывали невысокий и чрезвычайно чистый лоб. Темные усталые глаза смотрели вперед мягко, искательно и вместе важно. Выражение их пленительно сливалось с выражением свежих, изогнутых в углах губ, видневшихся из-за редких усов.
Пройдя несколько шагов, он приостановился, повернулся к молодому человеку и улыбнулся. Он улыбнулся как будто с трудом; но когда улыбка озарила его лицо, молодой человек – сам не зная чему – улыбнулся тоже.
– Кто это такой? – спросил он шепотом у служанки, когда странная фигура прошла в комнату, из которой слышались танцы.
– Помешанный музыкант из театра, – отвечала служанка, – он иногда приходит к хозяйке.
– Куда ты ушел, Делесов? – кричали в это время из залы.
Молодой человек, которого звали Делесовым, вернулся в залу.
Музыкант стоял у двери и, глядя на танцующих, улыбкой, взглядом и притоптыванием ног выказывал удовольствие, доставляемое ему этим зрелищем.
– Что же, идите и вы танцевать, – сказал ему один из гостей.
Музыкант поклонился и вопросительно взглянул на хозяйку.
– Идите, идите, – что ж, когда вас господа приглашают, – вмешалась хозяйка.
Худые, слабые члены музыканта вдруг пришли в усиленное движение, и он, подмигивая, улыбаясь и подергиваясь, тяжело, неловко пошел прыгать по зале. В середине кадриля веселый офицер, танцевавший очень красиво и одушевленно, нечаянно толкнул спиной музыканта. Слабые, усталые ноги не удержали равновесия, и музыкант, сделав несколько подкашивающихся шагов в сторону, со всего росту упал на пол. Несмотря на резкий, сухой звук, произведенный падением, почти все засмеялись в первую минуту.
Но музыкант не вставал. Гости замолчали, даже фортепьяно перестало играть, и Делесов с хозяйкой первые подбежали к упавшему. Он лежал на локте и тускло смотрел в землю. Когда его подняли и посадили на стул, он откинул быстрым движением костлявой руки волосы со лба и стал улыбаться, ничего не отвечая на вопросы.
– Господин Альберт! господин Альберт! – говорила хозяйка, – что, ушиблись? где? Вот я говорила, что не надо было танцевать. Он такой слабый! – продолжала она, обращаясь к гостям, – насилу ходит, где ему!
– Кто он такой? – спрашивали хозяйку.
– Бедный человек, артист. Очень хороший малый, только жалкий, как видите.
Она говорила это, не стесняясь присутствием музыканта. Музыкант очнулся и, как будто испугавшись чего-то, съежился и оттолкнул окружавших его.
– Это все ничего, – вдруг сказал он, с видимым усилием привставая со стула.
И, чтобы доказать, что ему нисколько не больно, вышел на середину комнаты и хотел припрыгнуть, но пошатнулся и опять бы упал, ежели бы его не поддержали.
Всем сделалось неловко; глядя на него, все молчали.
Взгляд музыканта снова потух, и он, видимо, забыв о всех, потирал рукою колено. Вдруг он поднял голову, выставил вперед дрожащую ногу, тем же, как и прежде, пошлым жестом откинул волосы и, подойдя к скрипачу, взял у него скрипку.
– Все ничего! – повторил он еще раз, взмахнув скрипкой. – Господа! будем музицировать.
– Что за странное лицо! – говорили между собой гости.
– Может быть, большой талант погибает в этом несчастном существе! – сказал один из гостей.
– Да, жалкий, жалкий! – говорил другой.
– Какое лицо прекрасное!.. В нем есть что-то необыкновенное, – говорил Делесов, – вот посмотрим…