Есть книги, похожие на море: в них ныряешь с головой, как в самую большую волну, погружаешься в глубину, и она не отпускает до самого конца, до самого финала, а может, и дольше. Есть книги, подобные одеялу: с ними так приятно укрыться с головой, отгородиться от большого и шумного мира. Бывают книги-маршруты, ведущие от одного места к другому, и на пути, как водится, заготовлено много всяких приключений-испытаний-открытий. Книги-двери, запускающие в твою жизнь свет другого мира.
Эта книга – дерево. Щедрое и раскидистое, с обилием ветвей и мощной корневой системой.
«Лёгкие горы» Тамары Михеевой корнями уходят в традиции семейного чтения – в самом широком смысле этого понятия. Истории об усыновлении и поиске семьи, отечественные и зарубежные, которые уже закрепились в детской литературе, - и классические (Г. Мало «Без семьи», А. Линдгрен «Расмус-бродяга», многочисленные романы Ч. Диккенса), и современные (Д. Сабитова «Три твоих имени», Н. Евдокимова «Аквариумные рыбки») – очень разные. Но все со счастливым финалом! Всё должно заканчиваться хорошо! Потому что «ведь так не бывает на свете…» и далее по тексту. Мы, конечно, знаем, что очень даже бывает, но вера в лучшее неистребима. В книгах для детей особенно.
Повесть Тамары Михеевой о приёмной девочке Динке отличается тем, что поиск дома и семьи фактически остаётся в предыстории. А подлинной историей становится процесс обретения семьи. То есть автор, по сути, дарит читателю продолжение сказки со счастливым концом, развивает сложную тему постфинального бытия.
И развивает успешно. Потому что процесс этот не вмещается в одно счастливое мгновение. Он долог, он часто требует значительных усилий, чуткости, напряжения душевных сил и почти всегда – терпения. И не факт, что всё сложится так, как надо. Уходит же из семьи папа Серёжа, не выдержав свалившейся на него ответственности.
Выход Динки за пределы детского дома происходит не без боли. Конечно, обретение семьи – это счастье. Возможность называть кого-то мамой и папой – неизъяснимая радость. Но счастье не абсолютно, и даже к радости надо привыкнуть, как к новой одежде. А все новое – одинаково страшно. Вот потому и цепляется девочка за старого облезлого зайца, не желая расставаться с ним даже в момент расставания с прежней жизнью. Особенно в момент расставания!
Потом происходит знакомство ребёнка с новыми родственниками. Глянцевые лица на фотографических карточках обретают объём, теряют блеск и гармонию постановочных кадров. Всё оказывается не таким уж идеальным.
Потому что отношения - это всегда трудно, над ними нужно работать, как работают над строительством дома. Как помогают дереву расти: оно вроде бы вытягивается само по себе, но без света и тепла вряд ли вырастет красивым и крепким.
Есть одна особенность: Динка чутко воспринимает все движения души близких, а в момент, когда становится свидетелем насилия, или когда сама испытывает боль, она становится глухой. Не в полной мере понимает, что происходит, чувствует вполовину.
Можно, опираясь на базовые знания психологии, списать такую особенность маленькой героини на своеобразный механизм защиты. Однако это еще и особенность автора: Тамара Михеева убеждена – и этим убеждением пронизаны не только «Лёгкие горы» - в том, что зло и насилие не могут быть нормой. В этом смысле проза Михеевой монологична. Все её герои «работают» на утверждение данной мысли: зло – это извращение, а гармония – это естественное состояние.
И снова про деревья. Дерево – ключевой символ. На уровне художественной детали (кусочек коры, который отколупывает Динка в поисках смелости и уверенности), на уровне сюжета: вспомним эпизод с гибелью и спасением рощи. Разветвляется семейное древо, разветвляется сюжет, и читатель все сильнее попадает под обаяние авторского стиля. Тамара Михеева позволяет мысли течь свободно, расти как ветви у деревьев. Возникает ощущение простора. И причастности. К семье, к судьбе каждого ребёнка, к городу, которому привязан, с которым связан корнями.
Тамара Михеева
Лёгкие горы
© Михеева Т., текст, 2013
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2016
* * *Моим родителям, сестре и брату, моей бабушке и всей нашей большой семье посвящаю я свои «Легкие горы»
Легкие горы
Это место называлось Легкие горы. А почему – никто не знает. И по правде сказать, неподходящее это было название. Потому что горы были совсем не легкие.
Их было три: Ясенка, Ших и Кошкары. Начиналось все с Шиха. Дорога плавно спускалась с пригорка, на котором стояла деревня, вихляла между сосен, перепрыгивала через ручей, впадающий в речку Ямолгу, и утыкалась в Ших.
У Шиха все дороги заканчивались. Вернее, расплеталась на еле заметные тропки, потому что каждый шел по Шиху, как ему вздумается, как ему сможется, как ему легче будет. Да и не шел, конечно, а еле-еле поднимался, полз, карабкался, вздыхая и отдуваясь. Тяжела гора Ших, ох тяжела…
Только бабушка Тася взойти без остановок может. Да нет, не может и она. Просто остановки у нее особенные, коротенькие и всегда по делу. Ягодку сорвать, траве-душице поклониться, деревню свою с высоты окинуть ласковым взглядом; посмотреть, не поспела ли хотя бы одним боком поздняя ягода брусника, скоро ли собирать. Или прохладно-кислую заячью капусту под язык положить, чтобы пить не хотелось. Хороша гора Ших, ох, хороша! Всё на ней есть! А воздуха сколько – дышать не надышаться! С детских лет ходит сюда бабушка Тася: траву собирать, и сухую от солнца землянику, и сладко-горькую бруснику, а все не налюбуется, не нарадуется легкой горе Ших.
Дина за бабушкой никогда не поспевает. Тяжелый Ших, тянется и тянется и никак не кончится, ни конца ни края; ноги с тропинки сбиваются, пальцы за ломкие стебли травы хватаются, а запах душицы такой густой да масленый, бьет в нос и кружит голову. Жарко. Хочется пить. Когда наконец они добираются до верха, Динка падает без сил в траву, смотрит в небо. Ветер дует ей прямо на щеки, остужает. Будто извиняется, что Ших – тяжелая гора.
– Пойдем, Диночка, вот Кошкары перевалим, там родник есть, водички попьешь.
Бабушка тоже будто извиняется, но не перед Динкой, а перед Шихом за то, что Динка на него сердится.
Кошкары – гора обманная. Топаешь по ней, топаешь, и вроде как по дороге, а не в гору вовсе, только дорога чуть-чуть вверх забирает, и ноги медленно устают, наливаются тяжестью. А главное, обидно так – вот она, вершина, видно ее, рукой подать, а только дойдешь до нее, глядь – еще выше вершина вырастает. И так целых три раза обманывают тебя Кошкары. Да мелкие, острые камешки в сандалии лезут, сбивают шаг. У Динки от сердитости слезы на глазах выступают, и хочется закричать от злости в негнущуюся спину бабушки Таси.
Но зато кончились Кошкары, а за ними – лесочек сосновый, а в лесочке родник. Все, как бабушка Тася сказала.
Сосенки здесь были молодые, невысокие, чуть выше бабушки Таси. Только одна – старая, высоченная, с темной корой, которая отслаивалась тонкими ломкими пластинками. А ветки все – наверху, в небе. У корней сосны была каменная горка, из-под нее и бил родник, круглый как блюдце и весь засыпанный сухими рыжими иголками. Но бабушка ладонью зачерпнула – все иголки у нее в горсти и остались.
– Пей потихоньку, холодная у нас вода-то.
Ой-о-ой! Холодная! Это кто же выдумал все эти названия неправильные? Лед, а не вода, зубы у Динки сразу заломило. Но она все равно пила и пила.
У родника они немного посидели. Бабушка Тася дала Динке трехлапчатый листик, велела положить под язык, тогда долго пить не захочется.
– Заячья капуста, – сказала бабушка.
Динке сразу представились длинноухие зайцы, которые шмыгают между сосенок, когда людей нет, срывают суетливыми лапками свою капусту и под язык кладут. И прыгают потом без устали по Легким горам.
Бабушка Тася тяжело поднялась, длинную темную юбку оправила. И Динке, хоть и не хотелось, тоже пришлось вставать. Бабушка много молчит, и Динка научилась понимать ее без слов.
Вот и Ясенка. Ясенка не просто гора, Ясенка – это скала, каменная стена над рекой Ямолгой. Ясенка так высоко уходит в небо, что у Динки затекла шея, пока она смотрела на скалу.
– Пойдем, – поторопила Динку бабушка Тася.
На Ясенку подняться можно только в обход, круто вверх, и Динка даже немножко волновалась за бабушку. Сосны, зверобой и крапива, каменистая тропинка, шишки выскакивают из-под ног, как живые. Бабушка Тася отстала, а Динка выскочила на макушку Ясенки и замерла.
Высоко-высоко – небо. Далеко-далеко, внизу, – река. И лес на весь простор. У Ясенки носятся стрижи, они строят в щелях скалы глиняные гнезда. На макушке у скалы, будто волосы на голове великана, стелются мох и розово-ползучие цветы, Динка еще не знает, как они называются. Во мху и цветах застряли сосновые шишки. Тут везде сосны, даже на скалах. А за Ясенкой разливались луга, они назывались Верхними, там росла клубника.
Вдруг совсем рядом с Динкиной ногой скользнула ящерка и скрылась в камнях. Бабушка Тася неслышно подошла сзади, положила Динке руки на плечи. И Динка услышала, как бьется ей в голову бабушкино сердце.
Бабушка Тася
Верхние луга – вот куда они шли, вот ради чего перевалили за три горы. Клубники здесь видимо-невидимо, успевай кланяться.
Динка совсем недавно гостит у бабушки Таси, но она уже поняла разницу: «собирать клубнику» и «собирать землянику».
Земляника, конечно, тоже бывает разная. Вон на Шихе ее сколько и на боках Кошкар, но это не то. Сухая она, земляника, что растет на склонах и пригорках. Настоящая земляника – в сумрачных лесах, среди тонких сосен, поросших с северной стороны голубым кружевным мхом. Среди темной травы растет земляника, алая, тяжелая. В таких лесах всегда полным-полно комаров. Они зудят и забираются даже под платок, который повязывает Динке бабушка Тася. Тяжело собирать землянику в таком лесу. Каждая ягодка наводит на Динку тоску, а ягод здесь – больше, чем комаров, алые моря, му́ка, мука, комаринно-ягодная мука. Домой бы, домой… Но бабушка Тася такая – пока ведро не наберет, ни за что не повернет к дому.
А клубника – ягода веселая, легкая, и, хоть и прячется в траве, под листьями, собирать ее нетрудно. Даже от стебля отрывается она с радостным звонким звуком. Динка легко наполняет стакан и бежит к ведру, которое бабушка Тася носит за собой, – высыпать. Клубника на Верхних лугах крупная, ведро набирается быстро.
Они вернулись на вершину Ясенки, по пути собирая в букеты сиренево-розовую душицу, коричнево-желтый зверобой и белый тысячелистник. И Динка, и бабушка Тася любят крепкий сладкий чай с легкогорными травами.
Сели на макушку Ясенки, прямо на землю. Динка таскала ягоды из ведра, а бабушка достала из висящей на плече холщовой сумки сверток. Развернула белую тряпочку, а там и хлеб, и огурчики, все в капельках и пупырышках, перышки лука, веера укропа, два овсяных оладушка с завтрака в промасленной бумаге и даже две конфеты. Динка развернула оладьи, кусала попеременно огурчик и оладушек, а в промежутках подхватывала то укропчик, то лучок.
Бабушка Тася ела не спеша. Откусит огурец, положит его на белую тряпицу. А руки тут же опустит на темную шерстяную юбку. И Динка не может отвести от них взгляда.
Пальцы у бабушки тонкие как веточки, высушенные, сцепленные узлами костяшек, вены пролегли по кисти темными реками, оплетают пальцы. Сухие, но сильные, Динка чувствует. А ногти у бабушки ровные, чистые, гладкие. Динка смотрит на них и удивляется. Сама она ничего не делает, играет во дворе, в лес ходит, но под ногтями у нее черт знает что, не вымыть, не выскоблить. А у бабушки? У нее дел – не переделать. Во-первых, кухня. Во-вторых, огород. А еще три курочки и петух, две кошки и собака Юла. Кормить, убирать и чистить бабушка Тася Динке пока не доверяет, все делает сама. Но руки у нее всегда такие, что погладить хочется. Динка, конечно, не решится. Рот у бабушки всегда поджат, даже когда разговаривает, – поджат, и смеяться она не умеет, и улыбается будто через силу. Мама говорит, это называется «трудная жизнь». Динке хочется спросить бабушку об этом, но она не решается. Только смотрит и смотрит на острый подбородок, нос с горбинкой, сжатые губы и глаза непонятного цвета.
Динке достались обе конфеты. Она просительно посмотрела на бабушку.
– Бери, бери, – кивнула та.
Бабушка Тася сладкого мало ест. Полконфетки утром за чаем, полконфетки вечером.
Динка как-то спросила:
– Почему ты конфеты не ешь?
– Как не ем? Ем.
– Ты не так ешь. У тебя вазочка на столе три дня полная стоит.
Бабушка Тася сказала сквозь улыбку:
– Привычки нету.
И объяснять ничего не стала.
Динка не торопилась. Сосала барбариску, смотрела с обрыва на реку и лес и думала про бабушку Тасю. Трудная она, ее бабушка Тася. Динка каждый раз с духом собирается, когда хочет что-нибудь спросить.
Дина только-только идёт в школу, только-только находит новую семью, только-только знакомится со взрослыми. Всё в её жизни происходит впервые – и хорошее, и плохое. Хорошее – это друзья, игрушки, бабушкины истории, дивный хвойный лес в Лёгких горах. Плохое – это недопонимание между родителями; хуже всего – что виной тому Дина.
Повесть «Лёгкие горы» полна запоминающихся, живых героев: всякий, кто помнит детство, узнает в них собственных дедушек и бабушек, маминых приятельниц или соседских мальчишек постарше. Все они, даже неродные и даже недружные – как одна большая семья, ведь «в маленьком городе каждый кому-то кум, брат, сват».
Слов «кум» и «сват» Дина ещё не выучила, но сестринские чувства к другим испытывать начинает. А главное, начинает понимать переживания окружающих: оказывается, взрослые не такие уж решительные и всезнающие, да что там – не такие уж идеальные. Взрослеть девочке рано, книга и не о взрослении – она о том, как мир для ребёнка постепенно становится сложнее, богаче, многограннее.
Родившаяся в уральском городе Усть-Катаве Тамара Михеева с любовью описывает и природу этих мест, и людей из глубинки: зла в её повести как будто нет вовсе, есть только человеческие ошибки и обыкновенная глупость. Лауреат множества наград и премий по детской литературе (среди них – конкурс им. С. Михалкова и Национальная премия «Заветная мечта»), Тамара Михеева – из тех редких авторов, которых любят и критики, и редакторы журналов, и читатели. Её сравнивают с Владиславом Крапивиным и Альбертом Лихановым, охотно переиздают и перечитывают. В «КомпасГиде» уже вышли две её книги: сказочное «Асино лето» и фантастические «Дети дельфинов»; в «Лёгких горах» мир вполне реален, но порою волшебно очарователен.
Тамара Михеева
Легкие горы
Повесть
Ясенка, Ших и Кошкары
Это место называлось Легкие горы. А почему – никто не знает. И по правде сказать, неподходящее это было название. Потому что горы были совсем не легкие.
Их было три: Ясенка, Ших и Кошкары. Начиналось все с Шиха. Дорога плавно спускалась с пригорка, на котором стояла деревня, вихляла между сосен, перепрыгивала через ручей, впадающий в речку Ямолгу, и утыкалась в Ших.
У Шиха все дороги заканчивались. Вернее, не заканчивались, а расплетались на еле заметные тропки, потому что каждый шел по Шиху, как ему вздумается, как ему сможется, как ему легче будет. Да и не шел, конечно, а еле-еле поднимался, полз, карабкался, вздыхая и отдуваясь. Тяжела гора Ших, ох тяжела…
Только бабушка Тася взойти без остановок может. Да нет, не может и она. Просто остановки у нее особенные, коротенькие и всегда по делу. Ягодку сорвать, траве-душице поклониться, деревню свою с высоты окинуть ласковым взглядом; посмотреть, не поспела ли хотя бы одним боком поздняя ягода брусника, скоро ли собирать? Или прохладно-кислую заячью капусту под язык положить, чтобы пить не хотелось. Хороша гора Ших, ох хороша! Все на ней есть! А воздуха сколько – дышать не надышаться! С детских лет ходит сюда бабушка Тася: траву собирать, и сухую от солнца землянику, и сладко-горькую бруснику, а все не налюбуется, не нарадуется легкой горе Ших.
Дина за бабушкой никогда не поспевает. Тяжелый Ших, тянется и тянется и все никак не кончится, ни конца ни края, ноги с тропинки сбиваются, пальцы за ломкие стебли травы хватаются, а запах душицы такой густой да масляный, бьет в нос и кружит голову. Жарко. Хочется пить. Когда наконец добираются до верха, Динка падает без сил в траву, смотрит в небо. Ветер дует ей прямо на щеки, остужает. Будто извиняется, что Ших – тяжелая гора.
– Пойдем, Диночка, вот Кошкары перевалим, там родник есть, водички попьешь.
Бабушка тоже будто извиняется, но не перед Динкой, а перед Шихом за то, что Динка на него сердится.
Кошкары – гора обманная. Топаешь по ней, топаешь, и вроде как не в гору вовсе, только дорога чуть-чуть, да вверх забирает, и ноги медленно устают, наливаются тяжестью. А главное, обидно так – вот она, вершина, видно ее, рукой подать, а дойдешь до нее, глядь – еще выше вершина вырастает. И так целых три раза обманывает тебя Кошкары. Да еще мелкие острые камешки в сандалии лезут, сбивают шаг. У Динки слезы на глазах выступают, и хочется закричать от злости в негнущуюся спину бабушки Таси.
Но зато кончилась Кошкары, а за нею – лесочек сосновый, а в лесочке – родник. Все как бабушка Тася сказала. Сосенки здесь были молодые, невысокие, чуть выше бабушки Таси. Только одна – старая, высоченная, с темной корой, которая отслаивалась тонкими, ломкими пластинками. А ветки все наверху – в небе. У ее корней была каменная горка, из-под нее и бил родник, круглый, как блюдце, и весь засыпанный сухими рыжими иголками. Но бабушка ладонью зачерпнула, все иголки у нее в горсти и остались.
– Пей потихоньку, холодная у нас вода-то.
Ой-е-ей! Холодная! Это кто же выдумал все эти названия неправильные? Лед, а не вода, зубы у Динки сразу заломило. Но она все равно пила и пила.
У родника они немного посидели. Бабушка Тася дала Динке трехлапчатый листик, велела положить под язык, тогда долго пить не захочется.
– Заячья капуста, – сказала бабушка Тася.
Динке сразу представились длинноухие зайцы, которые шмыгают между сосенок, когда людей нет, срывают суетливыми лапками свою капусту и под язык кладут. И прыгают потом без устали по Легким горам.
Бабушка Тася тяжело поднялась, длинную темную юбку оправила. И Динке, хоть и не хотелось, тоже пришлось вставать. Бабушка Тася много молчит, и Динка научилась понимать ее без слов.
Вот и Ясенка. Ясенка не просто гора, Ясенка – это скала, каменная стена над рекой Ямолгой. Она так высоко уходит в небо, что у Динки затекла шея, пока она смотрела на нее.
– Пойдем, – поторопила ее бабушка Тася.
На Ясенку подняться можно только в обход, круто вверх, и Динка даже немножко волновалась за бабушку Тасю. Сосны, зверобой и крапива, каменистая тропинка, шишки выскакивают из-под ног, как живые. Бабушка Тася отстала, а Динка выскочила на макушку Ясенки и замерла.
Высоко-высоко – небо. Далеко-далеко, внизу, – река. И лес на весь простор. У Ясенки носятся стрижи, они строят в щелях скалы глиняные гнезда. На макушке у Ясенки, будто волосы на голове великана, стелятся мох и розово-ползучие цветы, Динка еще не знает, как они называются. Во мху и цветах застряли сосновые шишки. Тут везде сосны, даже на скалах. А за Ясенкой разливались луга, луга назывались Верхними, там росла клубника.
Вдруг совсем рядом с Динкиной ногой скользнула ящерка и скрылась в камнях. Бабушка Тася неслышно подошла сзади, положила Динке руки на плечи, и Динка услышала, как бьется ей в голову бабушкино сердце.
Бабушка Тася
Верхние луга – вот куда они шли, вот ради чего перевалили за три горы. Клубники здесь видимо-невидимо, успевай кланяться.
Динка совсем недавно гостит у бабушки Таси, но она уже поняла всю разницу между собирать клубнику и собирать землянику. Земляника, конечно, тоже бывает разная. Вон на Шихе ее сколько, и на Кошкары, но это не то, сухая она, та земляника, что растет на склонах и пригорках. Настоящая земляника растет в сумрачных лесах, среди тонких сосен, поросших с северной стороны голубым кружевным мхом. Среди темной травы растет земляника, алая, тяжелая. В таких лесах всегда полным-полно комаров. Они зудят, зудят и забираются даже под платок, который повязывает Динке бабушка Тася. Тяжело собирать землянику в таком лесу. Каждая ягодка наводит на Динку тоску, а ягод здесь – больше, чем комаров, алые моря, мука, мука, комарино-ягодная мука. Домой бы, домой… Но бабушка Тася такая – пока ведро не наберет, ни за что не повернет к дому.
А клубника – ягода веселая, легкая, и, хоть и прячется в траве, под листьями, собирать ее нетрудно. Даже от стебля отрывается она с радостным звонким звуком. Динка легко наполняет стакан и бежит к ведру, которое бабушка Тася носит за собой, – высыпать. Клубника на Верхних лугах крупная, ведро набирается быстро.
Они вернулись на вершину Ясенки, по пути собирая в букеты сиренево-розовую душицу, коричнево-желтый зверобой и белый тысячелистник. И Динка, и бабушка Тася любят крепкий сладкий чай с легкогорскими травами.
Сели на макушку Ясенки, прямо на землю, Динка таскала ягоды из ведра, а бабушка достала из холщовой сумки через плечо сверток. Развернула белую тряпочку, а там и хлеб, и огурчики, все в пупырышках, перышки лука, веера укропа, два овсяных оладушка с завтрака в промасленной бумаге и даже две конфеты. Динка развернула оладьи, кусала попеременно огурчик – оладушек, а в промежутках подхватывала то укропчик, то лучок.