Поди! - поди! раздался крик!
В 1833 году, декабря 21-го дня в 4 часа пополудни по Вознесенской улице, как обыкновенно, валила толпа народу, и между прочим шел один молодой чиновник; заметьте день и час, потому что в этот день и в этот час случилось событие, от которого тянется цепь различных приключений, постигших всех моих героев и героинь, историю которых я обещался передать потомству, если потомство станет читать романы. - Итак, по Вознесенской шел один молодой чиновник, и шел он из департамента, утомленный однообразной работой, и мечтая о награде и вкусном обеде - ибо все чиновники мечтают! - На нем был картуз неопределенной формы и синяя ваточная шинель с старым бобровым воротником; черты лица его различить было трудно: причиною тому козырек, воротник - и сумерки; - казалось, он не торопился домой, а наслаждался чистым воздухом морозного вечера, разливавшего сквозь зимнюю мглу розовые лучи свои по кровлям домов, соблазнительным блистаньем магазинов и кондитерских; порою подняв глаза кверху с истинно поэтическим умиленьем, сталкивался он с какой-нибудь розовой шляпкой и смутившись извинялся; коварная розовая шляпка сердилась, - потом заглядывала ему под картуз и, пройдя несколько шагов, оборачивалась, как будто ожидая вторичного извинения; напрасно! молодой чиновник был совершенно недогадлив!.. но еще чаще он останавливался, чтоб поглазеть сквозь цельные окна магазина или кондитерской, блистающей чудными огнями и великолепной позолотою. Долго, пристально, с завистью разглядывал различные предметы, - и, опомнившись, с глубоким вздохом и стоическою твердостью продолжал свой путь; - самые же ужасные мучители его были извозчики, - и он ненавидел извозчиков; «барин! куда изволите? - прикажете подавать? - подавать-с!» Это была пытка Тантала, и он в душе глубоко ненавидел извозчиков.
Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он крик: «берегись, поди!..» Прямо на него летел гнедой рысак; из-за кучера мелькал белый султан, и развевался воротник серой шинели. - Едва он успел поднять глаза, уж одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал ему лицо; машинально он ухватился руками за оглоблю и в тот же миг сильным порывом лошади был отброшен несколько шагов в сторону на тротуар… раздалось кругом: «задавил, задавил», извозчики погнались за нарушителем порядка, - но белый султан только мелькнул у них перед глазами и был таков.
Когда чиновник очнулся, боли он нигде не чувствовал, но колена у него тряслись еще от страха; он встал, облокотился на перилы канавы, стараясь придти в себя; горькие думы овладели его сердцем, и с этой минуты перенес он всю ненависть, к какой его душа только была способна, с извозчиков на гнедых рысаков и белые султаны.
Между тем белый султан и гнедой рысак пронеслись вдоль до по каналу, поворотили на Невский, с Невского на Караванную, оттуда на Симионовский мост, потом направо по Фонтанке - и тут остановились у богатого подъезда, с навесом и стеклянными дверьми, с медной блестящею обделкой.
Ну, сударь, - сказал кучер, широкоплечий мужик с окладистой рыжей бородой, - Васька нынче показал себя!
Надобно заметить, что у кучеров любимая их лошадь называется всегда Ваською, даже вопреки желанию господ, наделяющих ее громкими именами Ахилла, Гектора… она всё-таки будет для кучера не Ахел и не Нектор, а Васька.
Офицер слез, потрепал дымящегося рысака по крутой шее, улыбнулся ему признательно и взошел на блестящую лестницу; - об раздавленном чиновнике не было и помину… Теперь, когда он снял шинель, закиданную снегом, и взошел в свой кабинет, мы свободно можем пойти за ним и описать его наружность - к несчастию, вовсе не привлекательную; он был небольшого роста, широк в плечах и вообще нескладен; казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению; походка его была несколько осторожна для кавалериста, жесты его были отрывисты, хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие, которое теперь в моде и в духе века, - если это не плеоназм. - Но сквозь эту холодную кору прорывалась часто настоящая природа человека; видно было, что он следовал не всеобщей моде, а сжимал свои чувства и мысли из недоверчивости или из гордости. Звуки его голоса были то густы, то резки, смотря по влиянию текущей минуты: когда он хотел говорить приятно, то начинал запинаться, и вдруг оканчивал едкой шуткой, чтоб скрыть собственное смущение, - и в свете утверждали, что язык его зол и опасен… ибо свет не терпит в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обличить характер и волю: - свету нужны французские водевили и русская покорность чуждому мнению. Лицо его смуглое, неправильное, но полное выразительности, было бы любопытно для Лафатера и его последователей: они прочли бы на нем глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности… толпа же говорила, что в его улыбке, в его странно блестящих глазах есть что-то…
В заключение портрета скажу, что он назывался Григорий Александрович Печорин, а между родными просто Жорж, на французский лад, и что притом ему было 23 года, - и что у родителей его было 3 тысячи душ в Саратовской, Воронежской и Калужской губернии, - последнее я прибавляю, чтоб немного скрасить его наружность во мнении строгих читателей! - виноват, забыл включить, что Жорж был единственный сын, не считая сестры, 16-летней девочки, которая была очень недурна собою и, по словам маменьки (папеньки уж не было на свете), не нуждалась в приданом и могла занять высокую степень в обществе, с помощию божией и хорошенького личика и блестящего воспитания.
Григорий Александрович, войдя в свой кабинет, повалился в широкие кресла; лакей взошел и доложил ему, что, дескать, барыня изволила уехать обедать в гости, а сестра изволила уж откушать… «Я обедать не буду, - был ответ: я завтракал!..» Потом взошел мальчик лет тринадцати в красной казачьей куртке, быстроглазый, беленький, и с виду большой плут, - и подал, не говоря ни слова, визитную карточку: Печорин небрежно положил ее на стол и спросил, кто принес.
Сюда нынче приезжали молодая барыня с мужем, - отвечал Федька, - и велели эту карточку подать Татьяне Петровне (так называлась мать Печорина).
Что ж ты принес ее ко мне?
Да я думал, что всё равно-c!.. может быть, вам угодно прочесть?
То-есть, тебе хочется узнать, что тут написано.
Да-с, - эти господа никогда еще у нас не были.
Я тебя слишком избаловал, - сказал Печорин строгим голосом, - набей мне трубку.
Но эта визитная карточка, видно, имела свойство возбуждать любопытство… Долго Жорж не решался переменить удобного положения на широких креслах и протянуть руку к столу… притом в комнате не было свеч - она озарялась красноватым пламенем камина, а велеть подать огню и расстроить очаровательный эффект каминного освещения ему также не хотелось. - Но любопытство превозмогло, - он встал, взял карточку и с каким-то непонятным волнением ожидания поднес ее к решетке камина… на ней было напечатано готическими буквами: князь Степан Степаныч Лиговский, с княгиней. - Он побледнел, вздрогнул, глаза его сверкнули, и карточка полетела в камин. Минуты три он ходил взад и вперед по комнате, делая разные странные движения рукою, разные восклицания, - то улыбаясь, то хмуря брови; наконец он остановился, схватил щипцы и бросился вытаскивать карточку из огня: - увы! одна ее половина превратилась в прах, а другая свернулась, почернела, - и на ней едва только можно было разобрать Степан Степ …
В 1836 г. Лермонтов задумал и начал писать роман «Княгиня Лиговская», также оставшийся незавершенным. Этот социально‑психологический роман занимает промежуточное место между «светской» повестью и романом. В романе развиваются две линии – история отношений петербургского гвардейского офицера Печорина с его бывшей возлюбленной княгиней Верой Лиговской и конфликт Печорина с бедным чиновником из дворян Красинским. Обе линии могли быть предметом и романа, и «светской» повести. Жанр «светской» повести был связан также с сатирическим изображением второстепенных лиц и вообще «света», как средоточия пагубных и извращенных социальных отношений, где благородные чувства либо утратили свою ценность, либо перемешались с дурными.
Герои произведения обрисованы контрастно: Печорин – некрасивый, невысокий, но богатый и блестящий гвардейский офицер‑аристократ, принадлежащий к избранному дворянскому кругу, высоко стоящий на социальной лестнице, тогда как Красинский – высокого роста и «удивительно хорош собою»; происходя из обедневшего старинного дворянского рода, он вынужден служить мелким чиновником.
Лермонтов обращает внимание на характеры и делает явные попытки к их типическому обобщению.
В Печорине выделены знакомые и контрастные черты светского молодого человека, известные по роману Пушкина «Евгений Онегин», встречаемые в лирике Лермонтова и в произведениях других авторов: с одной стороны, он обладает аналитическим умом, ему присущи независимость суждений, критический взгляд на действительность, и это выдает в нем богатую натуру, с другой – эти черты уживаются со скептицизмом, цинизмом, душевным холодом. Печорин явно презирает «свет», и это поднимает его над светской толпой, но он хочет осуществить себя как личность именно в аристократическом кругу.
Замысел, касающийся другого героя – Красинского, возник по контрасту с Печориным. Красинский должен был стать равновеликим главному персонажу. Несмотря на его бедность и незавидное социальное положение в нем угадывается «неистовый» герой романтизма, в душе которого бурлят страсти и которому свойственны в высшей степени напряженная эмоциональная жизнь и глубокие переживания. В Красинском живет не мелкий чиновник Гоголя, а разоренный бедный дворянин Пушкина, полный сознанием личного достоинства, помнящий славу предков, амбициозный, человек с богатой родословной. В реальной жизни Печорин и Красинский, подобно, например, Троекурову и Дубровскому, не равны друг другу, но с точки зрения дворянских понятий о чести и достоинстве личности они равновелики друг другу, причем Красинский чрезмерно болезненно относится к случайному проступку Печорина и считает его намеренным оскорблением.
Очевидно, по замыслу романа, мелкое происшествие, случившееся с Печориным и Красинским, должно перерасти в широкий и глубокий конфликт, перерасти в любовное соперничество. Однако роман был прерван, причем в сохранившейся части наиболее полно охарактеризован Печорин. Он выведен на сцену вначале, и о нем уже все сказано, дальнейшее повествование только уточняло его характер и его психологический облик. Напротив, к характеристике Красинского Лермонтов по существу еще не приступал, поскольку тот должен был, вероятно, стать предметом повествования в последующих частях. Пока же его характеристика только намечена.
В романе вполне определенны следы романтического стиля и наметились реалистические стилевые тенденции. Первые касаются необычности Печорина, прямой зависимости чувств от «света», губящего и извращающего чувства; принципов обрисовки второстепенных лиц, намеренно эпиграмматической и нарочито карикатурной. В нем заметно влияние жанра «светской» повести. Переходный характер от романтического повествования к реалистическому выражается в обращении к разговорной лексике, к синтаксису и интонациям устной речи. Это позволяет считать, что в романе «Княгиня Лиговская» наметились формы повествования, которые, пройдя путь очищения и совершенствования, предстанут в «Герое нашего времени».
"Княгиня Лиговская" «КНЯГИНЯ ЛИГОВСКАЯ» , незавершенный социально-психологич. роман Л. (1836). Место действия - Петербург 1830-х гг., основа сюжета - история отношений гл. героя гвардейского офицера Печорина с его бывшей возлюбленной кн. Верой Лиговской и конфликт между Печориным и бедным чиновником из дворян Красинским. Образ Печорина во многом автобиографичен. Сюжетная линия Печорин - Негурова воспроизводит отношения Л. с Е.А. Сушковой (ср. письмо Л. к А. М. Верещагиной, весна 1835). Прототипы Веры и кн. Лиговского - В. А. Лопухина и ее муж Н. Ф. Бахметьев (ср. те же имена в драме «Два брата», янв. 1836). Биография Печорина построена параллельно личной биографии автора: «...я вместо фрака московского недоросля или студенческого сертука, ношу мундир с эполетами...» (VI, 152). Вместе с тем Печорин - это уже и попытка создания характера, стремление к определенному обобщению. В нем отчетливы нек-рые типич. черты светского молодого человека: цинич. скептицизм, внутр. опустошенность, душевная черствость, стремление играть заметную роль в свете, к-рый он презирает. В то же время Печорин - натура незаурядная; независимость суждений, аналитич. ум, способность критич. осмысления действительности выделяют его из окружающей среды. Фигура Печорина подсказана, вероятно, «Евгением Онегиным», причем Л. намеренно подчеркивает эту связь: см. эпиграф к гл. 1 («Поди! - поди! раздался крик!»); реминисценция из Пушкина и сама фамилия Печорин, к-рая, как заметил В. Г. Белинский, «незримо» связывает его с Онегиным. В рукописи гл. 1 - характерная описка: вместо «Печорин» Л. написал «Евгений».
Рысак Печорина сбивает Красинского. Илл. Д. Н. Кардовского. Сухая кисть. 1913.
Печорину в романе противостоит Красинский. Возможно, существовал какой-то прототип и этого образа: в период работы над романом Л. постоянно встречался с приятелями и сослуживцами С.А. Раевского - чиновниками департамента гос. имуществ. В результате этих общений, вероятно, и возник образ мелкого чиновника и был найден социальный по своей природе сюжетный конфликт - столкновение обедневшего и фактически лишенного сословных привилегий дворянина с блестящим гвардейцем-аристократом. Описан Красинский контрастно образу Печорина: последний невысок и некрасив, Красинский же «высокого роста» и «удивительно хорош собою» (VI, 132). Напряженное мироощущение Красинского и его интенсивная эмоциональность роднят его с «неистовыми» героями раннего Л. Однако в худож. системе социально-бытового реализма «неистовые» порывы неизбежно утрачивали свой масштаб и трансформировались в «мелочную ненависть» (VI, 183) или же в социальный эгоизм с весьма ограниченными жизненными целями: «Деньги, деньги и одни деньги, на что им красота, ум и сердце? О, я буду богат непременно, во что бы то ни стало, и тогда заставлю это общество отдать мне должную справедливость» (VI, 182-83). Это признание обнаруживает в Красинском не столько родство с «маленьким» гоголевским чиновником, сколько с тем протестующим против унижения, стремящимся пробраться «наверх» жителем большого города, к-рый впоследствии будет описан Ф. М. Достоевским. Наметившаяся в этом образе тенденция к измельчанию «неистового» героя, по-видимому, противоречила намерениям автора в отношении Красинского; во всяком случае, Л. принимает меры, чтобы помешать развенчанию своего героя, подчеркнуть его значительность. Этой задаче служит, в частности, прием замедленного раскрытия характера Красинского, создающий вокруг него ореол нек-рой таинственности. Печорин почти полностью охарактеризован в первой главе: автор дает ему время приехать домой и немедленно представляет читателю; дальнейшее - его биография и характеризующие его эпизоды в развитии действия - лишь дополняет «заданную» с первых же шагов характеристику. Иначе с Красинским: сначала он показан неполно - незаметная жертва уличного происшествия, бедный чиновник без индивидуальных черт характера. Описание внешности дается при его втором появлении (гл. 2), но и здесь это пока «незнакомец», «какой-то молодой человек». Имя его всплывает в гл. 7, и лишь в следующих главах он вовлекается в круг действ. лиц романа, уже связанный с ними определенной ролью. Постепенной экспозиции характера Красинского соответствует динамика нарастания сюжетного конфликта. Взаимная вражда, возникшая из случайного происшествия, неотвратимо разрастается как результат социального неравенства и психол. несовместимости героев. По-видимому, гл. роль Красинского намечалась в последующем; в написанных главах есть признаки того, что социальному конфликту должно было сопутствовать любовное соперничество двух гл. действ. лиц. «Княгиня Лиговская» - шаг вперед по пути Л. к реалистич. прозе. До этого Л. написал лишь одно прозаич. произв. - «Вадим»; вместе с тем он уже обладал богатым опытом лирич. поэта и драматурга. Именно в этих сферах, особенно в прозаич. драматургии, формировались творч. принципы, к-рые Л. предстояло развить в социально-психол. повествовании: методы объективации действ. лиц, способы психол. обрисовки характера, формы диалога, а в известной мере и сюжетно-композиц. организация произведения. Становление повествоват. техники протекало чрезвычайно интенсивно, потребность перехода к новой худож. системе возникала у Л. прежде, чем он успевал исчерпать тот или иной сюжетный замысел (см. Проза). Отсюда незавершенность прозаич. опытов Л., за исключением «Героя нашего времени», в к-ром его стиль обрел, наконец, свою законченность. Определяющим для «Княгини...» явился отказ Л. от романтич. символизма образов, слабо связанных с обстановкой и развитием сюжета, как это имело место в «Вадиме». Теперь характеры обусловлены обстановкой и средой, определяющими их психику и поступки. Вместе с тем эта тенденция еще далека от завершения. На всей системе образов лежит печать переходности; это особенно относится к центральному герою: в отличие от «Вадима» это уже не исключит. герой, в отличие от «Героя...» - он еще не наделен ясно выраженными чертами социальной психологии. В Печорине немало признаков, унаследованных от Вадима, хотя и в сильно ослабленном виде. Вадим - гротескно уродлив, Печорин только некрасив и «нескладен»; Вадим - исключителен, Печорин всего лишь необычен, но необычность эта восходит к демонизму его предшественника: «в свете утверждали, что язык его зол и опасен...», в его лице - «глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности... толпа же говорила, что в его улыбке, в его странно блестящих глазах есть что-то...» (VI, 124; характеризуя Вадима, Л. не раз обращал внимание читателя на «взор» своего героя). Романтич. элемент, вплоть до нек-рых признаков «демонизма», определенно присутствует в характеристике Печорина. Но пропорция патетич. романтизма в «Вадиме» и в «Княгине...» несоизмерима: Вадим противостоит всей группе бытовых персонажей; Печорин охарактеризован в том же стилевом ключе, что и др. действ. лица, в силу этого он входит в общую среду, не выделяясь из нее. В повествоват. технике романа заметны разнообразные средства социально-психол. раскрытия характера. Л. отказывается от введения исповеди и др. форм лирич. самоизлияния героя и широко пользуется приемами внешнего обнаружения внутр. состояний (см. Психологизм). Пагубным влиянием «света» обусловлены мн. сложные эмоционально-психологич. комплексы героев. В мире деформированных социальных отношений «самая чистая любовь наполовину перемешана с самолюбием», любовь переплетена с ненавистью, сострадание - с садизмом, непосредств. порывы чувств - с мелочным расчетом.
Столкновение в ресторане. Автолитография И. В. Шабанова. 1941
Второстепенные участники действия романа даны как «галерея» типов при помощи коротких эпиграмматич. зарисовок. Их характеристики преим. не психологические, а карикатурные, осн. на внешнем описании наружности, символизирующей внутр. содержание образа. Эта массовая характеристика персонажей особенно ясна в сцене бала в доме баронессы Р** (гл. 9). Сатирич. изображение «света» - отличит. особенность романа. Массовость и нек-рая типологич. «стадность» персонажей иронически передана однотипностью синтаксич. отрезков, к-рые вводятся столь же однотипным зачином: «тут было все, что есть лучшего в Петербурге...», «тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов...» и т.д. Здесь стилевая манера Л. откровенно сближается с пушкинской (ср.: «Тут был однако цвет столицы... / Тут были дамы пожилые...» - «Евгений Онегин», гл. 8) и гоголевской («Невский проспект»).
Обед у Печориных. Илл. Д. Н. Кардовского. Тушь. 1914
В описании петерб. быта и общества Л. следует отчасти поэтике повестей Гоголя и «физиологии», отчасти традиции «светской повести». Не подлежит сомнению его интерес к изображению бытовых реалий николаевской столицы. Не страшась кричащих социальных контрастов, он ведет читателя в бальные залы и грязные дворы петерб. окраин, в каморку чиновника и в гостиную аристократа, но при этом Л. лишь отчасти предвосхищает худож. практику натуральной школы. Он не стремится к нагромождению и обнажению деталей быта; не замедляет ритма повествования, не останавливается на микроанализе окружающей натуры, а побуждает читателя увидеть наиболее характерные черты нарисованной картины. Нек-рые принципы «светской» повести, с ее повышенным интересом к протокольной достоверности, сказались в том, что время действия романа определено с точностью до дня и минуты, оно связывается с известными читателю событиями светской хроники. Точно обозначено начало действия: «В 1833 году, декабря 21-го дня в 4 часа... заметьте день и час...» (VI, 122). Далее сообщается: «Давали Фенеллу (4-е представление)» (VI, 130); или «...картина Брюллова: «Последний день Помпеи» едет в Петербург» (VI, 164; картина была привезена в нач. 1834). В том же ряду точных сведений - забота Л. о топографии действия: «по Вознесенской улице», «поворотили на Невский, с Невского на Караванную, оттуда..., потом направо по Фонтанке» (VI, 122-23). Наконец, с традициями «светской» повести связана наметившаяся в романе сказовая манера повествования: она характеризуется более широким использованием разговорной лексики и более заметной примесью синтаксич. конструкций живой устной речи с ее бытовыми интонациями, большей экспрессией, чем в стиле книжно-описат. повествования той поры. В «Княгине...» в основном сложилась та повествоват. техника и стиль, наметились нек-рые конфликты и ситуации, к-рые Л. использовал в «Герое...». Петерб. жизнь Печорина внешне выглядит как предыстория «Героя...», где есть неск. намеков на нее в тексте. Однако это не единая биография одного и того же лица: связь между произв. не сюжетная, а генетич., и «Княгиню...» следует рассматривать как этап формирования замысла романа о совр. Л. герое. Начало рукописи «Княгини...» - автограф Л.; с сер. гл. III она писана рукой Раевского; в гл. IV часть текста - рукой Л.; затем снова почерк Раевского. Так меняется неск. раз - до конца, за исключением двух отрывков в гл. VII и IX, написанных рукой А. П. Шан-Гирея. В тексте, написанном Раевским и Шан-Гиреем, - правка рукой Л. Всего рукой Л. написано 19 рукописных листов из общего числа - 57. «Роман, который мы с тобою начали, - писал он Раевскому в 1838, - затянулся и вряд ли кончится, ибо обстоятельства... переменились, а я, знаешь, не могу в этом случае отступить от истины» (VI, 445). Судя по эпизодам автобиографич. характера, роман начат в 1836 после драмы «Два брата». Раевский в ту пору жил вместе с Л. в петерб. квартире у Е. А. Арсеньевой на Садовой. Работа над романом была прервана арестом и ссылкой обоих в нач. 1837 в связи со стих. Л. на смерть Пушкина. К тому времени было написано 9 глав; как видно из письма, работа над романом не возобновлялась. В. Х. Хохряков расспрашивал в 50-х гг. Раевского о степени его участия в создании романа и записал: «С Аф говорит, что писал только под диктовку Лермонтова». Это согласуется с объективным анализом стиля, поэтики и идеологич. особенностей романа. Повесть иллюстрировали В. Г. Бехтеев, Н. В. Зарецкий, Д. Н. Кардовский, В. И. Комаров, М. В. Ушаков-Поскочин, И. В. Шабанов. Автограф - ГПБ, Собр. рукописей Л., № 5, лл. 1-57. Заглавие «Княгиня Лиговская» приписано, по-видимому, позже: сначала вместо заглавия Л. написал большими буквами: «Роман». На полях автографа - рисунки Л. Впервые - «РВ», 1882, т. 157, янв., с искажениями.
Лит.: Белкина , с. 516-51; Виноградов В. В., с. 542-64; Томашевский Б. В., с. 484-95, 507; Мануйлов (7), с. 310-12; Мануйлов (9), с. 169-88; Михайлова Е. Н. (2), с. 129-202; Андроников И. Л., День Л..., «ЛГ», 1964, 15 сент.; Эйхенбаум (12), с. 69-72; Фридлендер , с. 37-49; Федоров (2), с. 200-207; Удодов (2), с. 539-42.
И. А. Кряжимская, Л. М. Аринштейн Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. - М.: Сов. Энцикл. , 1981
Смотреть что такое ""Княгиня Лиговская"" в других словарях:
Княгиня Лиговская - неоконченный роман в девяти главах. Работа над романом относится к 1835 г. и представляет первую попытку Лермонтова создать тот тип, который нашел полное выражение в Герое нашего времени. Роман имеет автобиографическое значение. Отношения… … Словарь литературных типов
Лиговская, княгиня Вера Дмитриевна ("Княгиня Лиговская") - Смотри также Женщина, двадцати двух лет, среднего женского роста, блондинка, с черными глазами. Она была не красавица, хотя черты ее были довольно правильны. Овал лица совершенно аттический и прозрачность кожи необыкновенна. Беспрерывная… … Словарь литературных типов
Вера ("Княгиня Лиговская") - Смотри также. княгиня … Словарь литературных типов
Барон ("Княгиня Лиговская") - Смотри также >> Толстый, лысый господин в мундирном фраке, с огромными глазами, налитыми кровью, и бесконечной широкой улыбкой, Барон по какому то случаю плохо понимал по русски, хотя родился в России; подробно объяснил Лиговским свои… … Словарь литературных типов
Браницкий ("Княгиня Лиговская") - Смотри также Артиллерийский офицер, приятель Печорина. Ловкий молодой человек; приметно отличал сестру Печорина; умел искусно оживлять общество непринужденной болтовней, но разговор Б. с приятелем были бессвязен и пуст, как разговоры всех… … Словарь литературных типов
Горшенков ("Княгиня Лиговская") - Смотри также Фамилия его была малороссийская, хотя вместо Горшенко он называл себя Горшенков. Он был порядочного роста и так худ, что английского покроя фрак висел на плечах его, как на вешалке. Жесткий атласный галстук подпирал его угловатый… … Словарь литературных типов
100 р бонус за первый заказ
Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line
Узнать цену
Становление психологизма (роман «Княгиня Литовская»)
Роман «Княгиня Литовская» Лермонтов не закончил. Причин тому много, и это причины как личного свойства, так и творческого.
Начало работы над романом датируют 1836 г. В нем нашли отражение факты личной судьбы поэта: автобиографична линия «Печорин - Негурова», любовь Лермонтова к Варваре Лопухиной послужила основой коллизии «Печорин — Вера Литовская», некоторые повороты лермонтовской судьбы угадываются в биографии главного героя (необходимость сменить студенческий сюртук на военный мундир).
Откровенный автобиографизм служил препятствием для публикации романа. Но такова была особенность лермонтовского мышления: взглянуть на себя со стороны, заострив, воплотить в образе героя ту особенность своей внешности, характера, судьбы, которые вызывали страдание в душе поэта. Поэтому и его Вадим (одноименный роман) не просто некрасив, но уродлив; также некрасив и несчастен в любви Печорин (в «Княгине Литовской»); распря отца и бабушки становится причиной смерти героя драмы «Люди и страсти» и т.д.
Но есть все же более глубокие причины, которые побудили Лермонтова к прекращению работы над романом. Препятствием стал сам тип конфликта, обозначившийся в произведении.
В романе намечаются две
сюжетные линии: любовная и социальная. А вместе с тем два героя начинают занимать равноправное, самостоятельное положение в конфликте произведения.
И каких героя! Печорин представитель светского Петербурга, знатный и богатый от рождения, сочетающий в себе цинизм, умение манипулировать чужими судьбами и способность болезненно любить, страдать. Он наделен незаурядным аналитическим умом, позволяющим видеть скрытые мотивы поступков людей и противодействовать им, манипулировать толпой, вместе с тем это герой одинокий, страдающий, непонятый.
И Красинский — «маленький человек» с непомерными социальными амбициями, «мономан», захваченный идеей пробиться на высшие ступени социальной лестницы. Каждая из этих фигур тянула за собой особую цепь конфликтов и характеров.
В процесс создания произведения вмешались также и сторонние обстоятельства. В 1837 г. Лермонтов был арестован за стихотворение «Смерть поэта», а затем сослан на Кавказ.
«Княгиня Литовская» будет опубликована лишь в 1882 г., на современный Лермонтову литературный процесс она влияния оказать не могла. Можно только поражаться тому, как опередил свое время Лермонтов, как предвосхитил те пути, по которым будет развиваться Русская литература начиная с 40-х годов XIX в., поэтому невозможно переоценить роль этого произведения в становлении лермонтовского психологизма. Именно в этом романе сформировались повествовательная техника, стиль, способы психологического изображения, которые Лермонтов позже использует в «Герое нашего времени».
В чем же состоит своеобразие лермонтовской психологической манеры?
Лермонтов явно отталкивается от пушкинских способов психологического изображения. В «Повестях Белкина», например, движения души героев отчетливо проступают через поступок. Каждый жест, шаг героя есть следствие тех эмоций, которые он испытывает. В эпизоде с деньгами действия Самсона Вырина отражают то, что происходит в его душе. Вот эту-то прямую связь внутреннего и внешнего и нарушает Лермонтов. Его психологизм вырастает из несоответствия поступка и переживания. Лиза Негурова получает анонимное письмо, глубоко ее оскорбившее, разрушившее все надежды на замужество. Но чувства героини не прорываются наружу. Лермонтов подчеркивает нетипичность реакции Негуровой на письмо («с другою сделалась бы истерика»}.
Единственное действие, в котором проявляется ее реакция на содержание письма, т его сожжение. Сдержанность в проявлении чувств ведет к невозможности понять, что же действительно происходит с героиней в настоящий момент, отсюда замечания повествователя: «...если б вы стояли у ее изголовья, то подумали бы, что она спит спокойно и безмятежно».
Наблюдатель не мог бы угадать подлинный ход переживаний Негуровой. Подобная скупая форма проявления чувств приобретается навыком светского притворства. Еще не раз Лиза продемонстрирует это умение не выдать своих переживаний, спрятать чувства под маской светской учтивости. Этот навык приобретается мучительно, но, если человек принужден жить в свете, он вынужден им овладеть в совершенстве. Примечательно, что Вера Литовская после опасного разговора с Печориным во время обеда ищет уединения, чтобы справиться с волнением. Только наедине с собой она может дать волю чувствам, но И здесь вклинивается оглядка на свет: «.„она плакала, горько плакала, покуда ей не пришло в мысль, что с красными глазами неловко будет показаться в гостиную». К моменту появления стороннего человека (сестры Печорина Вареньки) она уже полностью овладевает собой. Вера лишь входит в петербургский свет, ей еще предстоит освоить все тонкости светского этикета, привычка «властвовать собой» у нее еще не доведена до автоматизма.
Светская беседа в «Княгине Литовской» становится не фоном, на котором происходит объяснение героев, а прикрытием, позволяющим им высказываться, спорить, не переходя при этом к прямому объяснению, выяснению отношений (так возникает скрытый диалог). Оказывается, что из-за бессодержательности, пустоты светского разговора ему можно придать любой смысл, использовать как ширму для тонкого психологического поединка. И если традиционная светская болтовня мгновенно забывается из-за несущественности ее содержания, то скрытый в ней диалог, напротив, надолго западает в сознание героев, не отпускает их; к его продолжению они будут вновь и вновь возвращаться.
Светский разговор характеризуется фрагментарностью, логической несвязанностью частей, калейдоскопичностью. Как правило, он развивается толчками и постоянно стремится к затуханию, прекратиться может в любой момент.
Скрытый диалог, несмотря на его внешнюю разорванность, представляется цельным, имеющим свою логику развития, но его динамика - это движение не к какому-то концу, а скорее движение по кругу.
Как видим, источником психологизма становится несоответствие слова и чувства, движений души и поступка, он обусловлен также текучестью переживаний.
Внутренний мир человека Лермонтов изображает как смену разнообразных, зачастую противоположных душевных состояний. Лермонтовский человек пристально «вглядывается» в себя, в свою душу. Он фиксирует динамику своих чувств, открывает в себе неожиданные для себя самого душевные движения. Он стремится понять себя. Самоанализ соотносится с взглядом повествователя, его комментарием, мнением толпы. Так намечается множественность точек зрения на один и тот же поступок, на одну и ту же эмоцию (впоследствии этот принцип постижения характера Лермонтов использует в «Герое нашего времени»). Так формируется тот тип психологизма, который позднее назовут «аналитическим».
В «Княгине Литовской» Лермонтов использует два принципиально отличных принципа создания характеров. Характеры таких героев, как Печорин, Негурова, Красинский, Вера, он разрабатывает всесторонне, стремится показать движения их души, внутренний мир, понять причины, которые сформировали характер.
Другая группа героев — представители светской толпы — рисуется иными красками. Эти герои лишены имен, развернутых портретных характеристик. Каждого из них Лермонтов наделяет одной-двумя яркими внешними чертами, которые исчерпывают внутреннее содержание. «Рыжий господин, увешанный крестами», «дама лет тридцати, чрезвычайно свежая и моложавая, в малиновом токе, с перьями, и с гордым видом» («неприступная добродетель»), «старушка, разряженная как кукла, с седыми бровями и черными пуклями», «дипломат, длинный и бледный, причесанный a la russe и говоривший по-русски хуже всякого француза» — перед читателем предстают маски, а не люди. Искусственность, бездушность усиливается тем, как они реагируют на внешние воздействия. Чаще всего «раздражителем» оказывается слово, которое будто «оживляет» маску, приводит ее в движение, но это движения автоматичные, повторяющиеся, «затухающие» постепенно, сами собой: «При слове «старая сплетница» разряженная старушка затрясла головой и чуть-чуть не подавилась спаржею»; «молчаливая добродетель пробудилась при этом неожиданном вопросе, и страусовые перья заколыхались на берете» и тд. Так создается образ мира, в котором человек оказывается бездушной марионеткой. По его законам принуждены жить и те, кто наделен душой. Этот способ создания образов также будет использован Лермонтовым в «Герое нашего времени» при описании «водяного общества» (драгунский капитан, «толстая дама, осененная розовыми перьями» и т.д).
Как видим, «Княгиня Литовская» — произведение уникальное. В нем Лермонтов свой личный опыт светского общения претворяет в художественный текст. В нем он впервые изображает внутренний мир человека как мир изменчивый, текучий (предвосхищая «диалектику души» Толстого). Впервые Лермонтов показывает Петербург не только как «город пышный», но и как «город бедный» (во дворе-колодце обитает Красинский). Впервые в образе Красинского намечается такой тип героя, к которому позже обратится Достоевский. Но главное - этот роман — преддверие «Героя нашего времени», в нем формируются лермонтовские принципы психологического изображения, появляется герой, основные черты которого затем воплотятся в Григории Александровиче Печорине. Однако Печорин из княгини Лиговской и из героя нашего времени - два разных персонажа.
Поди! - поди! раздался крик!
В 1833 году, декабря 21-го дня в 4 часа пополудни по Вознесенской улице, как обыкновенно, валила толпа народу, и между прочим шел один молодой чиновник; заметьте день и час, потому что в этот день и в этот час случилось событие, от которого тянется цепь различных приключений, постигших всех моих героев и героинь, историю которых я обещался передать потомству, если потомство станет читать романы. - Итак, по Вознесенской шел один молодой чиновник, и шел он из департамента, утомленный однообразной работой, и мечтая о награде и вкусном обеде - ибо все чиновники мечтают! - На нем был картуз неопределенной формы и синяя ваточная шинель с старым бобровым воротником; черты лица его различить было трудно: причиною тому козырек, воротник - и сумерки; - казалось, он не торопился домой, а наслаждался чистым воздухом морозного вечера, разливавшего сквозь зимнюю мглу розовые лучи свои по кровлям домов, соблазнительным блистаньем магазинов и кондитерских; порою подняв глаза кверху с истинно поэтическим умиленьем, сталкивался он с какой-нибудь розовой шляпкой и смутившись извинялся; коварная розовая шляпка сердилась, - потом заглядывала ему под картуз и, пройдя несколько шагов, оборачивалась, как будто ожидая вторичного извинения; напрасно! молодой чиновник был совершенно недогадлив!.. но еще чаще он останавливался, чтоб поглазеть сквозь цельные окна магазина или кондитерской, блистающей чудными огнями и великолепной позолотою. Долго, пристально, с завистью разглядывал различные предметы, - и, опомнившись, с глубоким вздохом и стоическою твердостью продолжал свой путь; - самые же ужасные мучители его были извозчики, - и он ненавидел извозчиков; «барин! куда изволите? - прикажете подавать? - подавать-с!» Это была пытка Тантала, и он в душе глубоко ненавидел извозчиков.
Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он крик: «берегись, поди!..» Прямо на него летел гнедой рысак; из-за кучера мелькал белый султан, и развевался воротник серой шинели. - Едва он успел поднять глаза, уж одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал ему лицо; машинально он ухватился руками за оглоблю и в тот же миг сильным порывом лошади был отброшен несколько шагов в сторону на тротуар… раздалось кругом: «задавил, задавил», извозчики погнались за нарушителем порядка, - но белый султан только мелькнул у них перед глазами и был таков.
Когда чиновник очнулся, боли он нигде не чувствовал, но колена у него тряслись еще от страха; он встал, облокотился на перилы канавы, стараясь придти в себя; горькие думы овладели его сердцем, и с этой минуты перенес он всю ненависть, к какой его душа только была способна, с извозчиков на гнедых рысаков и белые султаны.
Между тем белый султан и гнедой рысак пронеслись вдоль до по каналу, поворотили на Невский, с Невского на Караванную, оттуда на Симионовский мост, потом направо по Фонтанке - и тут остановились у богатого подъезда, с навесом и стеклянными дверьми, с медной блестящею обделкой.
Ну, сударь, - сказал кучер, широкоплечий мужик с окладистой рыжей бородой, - Васька нынче показал себя!
Надобно заметить, что у кучеров любимая их лошадь называется всегда Ваською, даже вопреки желанию господ, наделяющих ее громкими именами Ахилла, Гектора… она всё-таки будет для кучера не Ахел и не Нектор, а Васька.
Офицер слез, потрепал дымящегося рысака по крутой шее, улыбнулся ему признательно и взошел на блестящую лестницу; - об раздавленном чиновнике не было и помину… Теперь, когда он снял шинель, закиданную снегом, и взошел в свой кабинет, мы свободно можем пойти за ним и описать его наружность - к несчастию, вовсе не привлекательную; он был небольшого роста, широк в плечах и вообще нескладен; казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению; походка его была несколько осторожна для кавалериста, жесты его были отрывисты, хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие, которое теперь в моде и в духе века, - если это не плеоназм. - Но сквозь эту холодную кору прорывалась часто настоящая природа человека; видно было, что он следовал не всеобщей моде, а сжимал свои чувства и мысли из недоверчивости или из гордости. Звуки его голоса были то густы, то резки, смотря по влиянию текущей минуты: когда он хотел говорить приятно, то начинал запинаться, и вдруг оканчивал едкой шуткой, чтоб скрыть собственное смущение, - и в свете утверждали, что язык его зол и опасен… ибо свет не терпит в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обличить характер и волю: - свету нужны французские водевили и русская покорность чуждому мнению. Лицо его смуглое, неправильное, но полное выразительности, было бы любопытно для Лафатера и его последователей: они прочли бы на нем глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности… толпа же говорила, что в его улыбке, в его странно блестящих глазах есть что-то…
В заключение портрета скажу, что он назывался Григорий Александрович Печорин, а между родными просто Жорж, на французский лад, и что притом ему было 23 года, - и что у родителей его было 3 тысячи душ в Саратовской, Воронежской и Калужской губернии, - последнее я прибавляю, чтоб немного скрасить его наружность во мнении строгих читателей! - виноват, забыл включить, что Жорж был единственный сын, не считая сестры, 16-летней девочки, которая была очень недурна собою и, по словам маменьки (папеньки уж не было на свете), не нуждалась в приданом и могла занять высокую степень в обществе, с помощию божией и хорошенького личика и блестящего воспитания.
Григорий Александрович, войдя в свой кабинет, повалился в широкие кресла; лакей взошел и доложил ему, что, дескать, барыня изволила уехать обедать в гости, а сестра изволила уж откушать… «Я обедать не буду, - был ответ: я завтракал!..» Потом взошел мальчик лет тринадцати в красной казачьей куртке, быстроглазый, беленький, и с виду большой плут, - и подал, не говоря ни слова, визитную карточку: Печорин небрежно положил ее на стол и спросил, кто принес.
Сюда нынче приезжали молодая барыня с мужем, - отвечал Федька, - и велели эту карточку подать Татьяне Петровне (так называлась мать Печорина).
Что ж ты принес ее ко мне?
Да я думал, что всё равно-c!.. может быть, вам угодно прочесть?
То-есть, тебе хочется узнать, что тут написано.
Да-с, - эти господа никогда еще у нас не были.
Я тебя слишком избаловал, - сказал Печорин строгим голосом, - набей мне трубку.
Но эта визитная карточка, видно, имела свойство возбуждать любопытство… Долго Жорж не решался переменить удобного положения на широких креслах и протянуть руку к столу… притом в комнате не было свеч - она озарялась красноватым пламенем камина, а велеть подать огню и расстроить очаровательный эффект каминного освещения ему также не хотелось. - Но любопытство превозмогло, - он встал, взял карточку и с каким-то непонятным волнением ожидания поднес ее к решетке камина… на ней было напечатано готическими буквами: князь Степан Степаныч Лиговский, с княгиней. - Он побледнел, вздрогнул, глаза его сверкнули, и карточка полетела в камин. Минуты три он ходил взад и вперед по комнате, делая разные странные движения рукою, разные восклицания, - то улыбаясь, то хмуря брови; наконец он остановился, схватил щипцы и бросился вытаскивать карточку из огня: - увы! одна ее половина превратилась в прах, а другая свернулась, почернела, - и на ней едва только можно было разобрать Степан Степ …
Печорин положил эти бренные остатки на стол, сел опять в свои креслы и закрыл лицо руками - и хотя я очень хорошо читаю побуждения души на физиономиях, но по этой именно причине не могу никак рассказать вам его мыслей. В таком положении сидел он четверть часа, и вдруг ему послышался шорох, подобный легким шагам, шуму платья, или движению листа бумаги… хотя он не верил привидениям… но вздрогнул, быстро поднял голову - и увидел перед собою в сумраке что белое и, казалось, воздушное… с минуту он не знал на что подумать, так далеко были его мысли… если не от мира, то по крайней мере от этой комнаты…