История меланхолии карин юханнисон. История меланхолии, или был ли раньше панический страх? Черная желчь и безумие: откуда появилась идея меланхолии

Мать — Халида Иванова. Фото: Виктор Дмитриев

Корреспондент Театра. - о премьере спектакля «Недоразумение» по Альберу Камю режиссера Антона Маликова и художника Анны Федоровой в Новосибирском театре «Старый дом».

Этим летом газета The Independent обнародовала статью, в которой британский астрофизик Стивен Хокинг заключил, что черные дыры являются путем в новые вселенные. Истоки нарастающей тоски человечества об альтернативном пространстве для жизни в спектакле Новосибирского театра «Старый дом» режиссер Антон Маликов видит в охватившей современный мир новой Великой Депрессии. И разбирается с ней путем сценического психоанализа.
Эмоциональная истощенность мира, связанная с террористическими войнами, экономическим кризисом, волнами миграции и экологическими катастрофами, выявляется режиссером на примере самого простого социального образования - семьи. Для истории экзистенциалиста Альбера Камю, в которой мать и дочь ради наживы убивают неузнанного ими сына и брата, Маликов находит парадоксальную для детективной фабулы форму психоаналитического сеанса. Два черных кресла задают пространство для интеллектуальной дуэли - сложнейшая психологическая партия об отсутствии для человека мест в реальности разыгрывается на трех квадратных метрах гостиничного номера.
Безупречное, стильное, геометрически расчерченное пространство, некогда бывшее домом, похоже на страницу из шведского мебельного каталога, иллюстрирующего мнимое благополучие. Своим холодным совершенством комната «Недоразумения» настаивает на невозможности присутствия в нем сложного, несовершенного, рефлексирующего человека - тот, кто некогда считался венцом творения, теперь стал главным недоразумением. Книга «История меланхолии» шведской исследовательницы Карин Юханнисон дифференцирует степени и формы, в том числе художественные, уязвимости человеческой души на протяжении истории человечества, придавая ей то черный, то серый, то белый оттенки. Меланхолия начала XXI века в версии режиссера Антона Маликова и художника Анны Федоровой окрашена в изящные цвета икейской мебели.
Лаконичная сценография Федоровой сродни обманчивой простоте картин Магритта, которую поздний романтик Лотреамон называл «встречей зонтика и пишущей машинки на операционном столе». Холодные люминесцентные лампы освещают стену - кажется, что она длится бесконечно, уходя далеко за пределы задника сцены. Ее трансформация случается лишь однажды и становится поворотным ходом для всей сценической истории. Человек не способен укрыться от всеобщей депрессии, одолевающей цивилизацию, даже в собственном доме. Примирить его с нарастающими внутренними противоречиями может только смерть. Бесшумно и неожиданно выезжающая из стены кровать гостиничного номера обнажает страшную черную пустоту за его пределами. Кровать становится местом последнего пристанища блудного сына. Мир за пределами комнаты - большой вселенский крематорий, в который кровать с Яном отправляют мать и сестра.
Семейные сцены «Недоразумения» по эстетике близки одновременно и Бергману и Триеру. Разговоры между матерью и дочерью, сестрой и братом умышленно лишены гармонии. Режиссер подвергает деконструкции основы диалога: лишает героев эмпатии, возможности прикосновений, сбивает единую тональность произнесения текста. Безбудущность, порванные связи, нежелание слышать другого, тотальное одиночество, неустойчивость мира с его катастрофами и политическими катаклизмами, невозможность существовать ни поодиночке, ни вместе в интерпретации режиссера подводит человечество к самому сложному и единственно возможному сегодня диалогу - я и Вселенная.
Спектакль в его подозрительно тихой попытке диалога развивается от взрыва к взрыву - ключевыми становятся три сольные сцены-монолога: старой матери (Халида Иванова), Марты (Лариса Чернобаева) и Яна (Виталий Саянок). Каждый из героев в эпилептическом припадке рано или поздно срывается в оглушительный монолог, обращенный к неназванной здесь силе.
Главным проводником тотального эмоционального недоразумения в спектакле становится Марта. Героиня Ларисы Чернобаевой - совершенный в своей форме тип человека будущего. Выточенная словно из воска, Марта холодна и сдержана. Мертвенная красота, монотонная речь, лишенная модуляций и интонирования, вечно прямая спина, чеканная походка по строго заданной траектории (здесь на ум невольно приходит «Догвиль») отсылает нас к последним достижениям японских ученых, демонстрирующих в роликах на youtube ужасающее совершенство роботов нового поколения.
Великолепна в своем напряженном лаконизме сцена, в которой Марта одним движением скидывает одежду перед братом в неосознанном желании отдаться чувству. Под тонким платьем обнаруживается идеально выточенное, совершенное тело, отсылающее нас к образцам античной скульптуры. Неслучайно эта сцена фиксируется как стоп-кадр. Эти несколько секунд становятся своеобразным прологом к следующей сцене, в которой Марта подобно раненому зверю, будет выть, ползая на коленях, в истошном утробном крике: «Где ваш бог?». Весьма любопытный кивок режиссера в сторону дохристианской культуры, в которой, как известно, ни великое искусство, ни совершенный человек не уберегли грандиозную цивилизацию от неминуемого краха. К подобному финалу режиссер приводит и современный мир. Наша цивилизация обречена на гибель: убив брата и мать, Марта убьет и себя, словно воплощая ницшеанскую формулу «Умри вовремя». Мать в исполнении народной артистки России Халиды Ивановой - страшный пример непримиримости со старостью, отчаянная попытка избавиться от комплекса плохой матери. Трагизм героин Халиды Ивановой - в тонко и точно сыгранном состоянии деменции человека XX века, вобравшего в себя все ужасы, потери и катаклизмы столетия.
Любопытно, как спектакль Маликова перекликается с «Меланхолией» Ларса фон Триера, тоже по-своему документирующей исчерпанность земного человеческого существования. Звуковые вибрации планеты Юпитер, записанные космическими аппаратами NASA, звучат на протяжении всего спектакля. Прямоугольный экран, то и дело спускающийся из-под колосников, транслирует в режиме нон-стоп до дурноты искусный и искусственный рекламный ролик, прославляя комфорт гостиницы «Алжир» (в номере которой и происходит действие) и врываясь в пространство семейной трагедии инопланетным существом, обесценивающим несовершенную частную жизнь своим совершенством и благопристойностью.
В «Недоразумении» Антон Маликов затрагивает неочевидную, но типичную для современного мироощущения тему утраты иллюзий, близкую и понятную европейскому зрителю, знакомому со схожими апокалиптическими настроениями в работах Кристиана Люпы и Кшиштофа Варликовского. Зрители новосибирского театра «Старый дом» принимают режиссерский вызов - финал спектакля Антона Маликова не предусматривает аплодисментов, и оборачивается вдумчивым и долгим молчанием зрительного зала.

Черная желчь и безумие: откуда появилась идея меланхолии?

Перипатетическая школа - философская школа, представленная учениками и последователями Аристотеля. Название произошло от привычки философа прохаживаться во время лекций (др. греч. περιπατέω - «прогуливаться»).

Текст, вокруг которого я хотел бы построить доклад, - это 30-я книга (которая по объему соответствует современной главе) приписываемых Аристотелю «Проблем». Этот том содержит, как показывают источниковедческое и стилистическое исследования, трактаты, принадлежащие разным деятелям перипатетической школы, и представляет собой компиляцию из трудов самого Аристотеля, Теофраста и других. «Проблема» с греческого (πρόβλημα) - нечто, предложенное к обсуждению, некий вопрос, на который предлагается ответить. Выбранная книга в этом смысле немного необычная: первая ее глава представляет собой отдельный трактат, где вопрос ставится неожиданным образом: «Отчего все исключительные люди были меланхоликами?»

Автор приводит примеры: меланхоликом, например, был Геракл, и об этом свидетельствует его безумие на горе Эта; меланхоликом был Беллерофонт у Гомера, что подтверждают его приступы безумия; меланхоликами были поэты и философы вроде Сократа, Платона и других. В этом довольно странном нагромождении проглядывается определенная логика: во-первых, всегда в качестве подтверждения меланхолии приводится безумие, во-вторых - склонность к каким-то кожным заболеваниям, как, например, в случае язв у Геракла. Если сопоставить это с трудами Гиппократа, становится понятно, что это не случайность.

Откуда вообще берется идея меланхолии? Это не такой простой вопрос, потому что меланхолия буквально означает μέλας χολή - «черная желчь». А μελαγχολία - это состояние, определяемое черной желчью, «черножелчье». А μελαγχολικος в переводе на русский язык - «черножелчник». Почему всем этим людям было свойственно состояние, определяемое черной желчью и характеризующееся описываемыми аффектами, приступами безумия и язвенными образованиями?

Что вообще такое меланхолия? Если есть черная желчь, то по определению должна быть и какая-то другая. Кроме того, по-русски слово «желчь» происходит от слова «желтый», но по-гречески слово χολή - нарицательное имя для данной субстанции, не подразумевающее никакой желтизны. Мы не встречаем никаких следов учения о четырех жидкостях организма довольно долго: черная желчь упоминается в ранних трудах «Гиппократовского корпуса», а во врачебных контекстах - на рубеже V–IV веков до н. э. В сочинении «Гиппократовского корпуса» «О воздухах» «черножелчье» относится к болезням желчи. Черная желчь еще не относится к фундаментальным телесным сокам человека - в данном случае болезненное состояние определяется лишь эмпирическим фактом изменения цвета жидкости. Однако чуть позже, спустя два десятилетия, в трактате «Об эпидемиях» «Гиппократовского корпуса» речь уже идет о склонности к меланхолическому конституционному типу, который был бы предрасположен к определенному типу заболеваний и определяется полнокровием. Там же упоминается и аффект, касающийся разумных способностей человека и проистекающий от черной желчи.

«Гиппократовский корпус» - разнородная коллекция медицинских трактатов, оказавшая большое влияние на развитие медицины как науки. Большинство сочинений было составлено между 430 и 330 годами до н. э., причем исследователи самому Гиппократу приписывают авторство от 8 до 18 сочинений.

Формируется учение, преобладавшее в европейской медицинской мысли со времен Галена. Согласно ему, здоровье определяется балансом четырех основных жидкостей в человеческом теле, а это, в порядке их утемнения, светлая желчь, флегма, кровь и, наконец, черная желчь. Откуда взялось такое представление? Системы этих жидкостей, их баланс именуется «смешением» - по-гречески κρᾶσις. Это слово происходит от глагола κεράννυμι, означающего смешивание вина с водой. Смешение этих жидкостей определяет здоровье человека, при этом для каждого типа смешения характерно преобладание одной из жидкостей. Латинская калька от слова κρᾶσις - это temperament, от глагола temperare, что также значит «смешивать вино с водой». Отсюда возникло учение о четырех темпераментах. Холерики - те, у кого преобладает χολή, или светлая желчь, у флегматиков преобладает флегма, у сангвиников - кровь, и, наконец, у меланхоликов преобладает черная желчь.

Откуда исторически взялось это учение? Во всех древних медицинских традициях излюбленный диагностический метод - это изучение отстоенных жидкостей, полученных из человека. В любом трактате по аюрведической медицине большое внимание уделяется умению врача рассматривать стоящие несколько недель сосуды с мочой, которая претерпевает разнообразные преобразования. Если же дать отстояться крови, то в ней происходит реакция оседания эритроцитов: она расслаивается. В самом низу оказывается тромбоцитная масса - форменные элементы крови, клетки, отвечающие за ее свертываемость и отличающиеся темным цветом. Над ней оказывается эритроцитная масса, то есть преимущественно красные кровяные тельца. Еще выше располагается слой клеток, ответственных за иммунные реакции, - лимфоциты и лейкоциты. И наконец, на самом верху находится плазма светло-желтого цвета - раствор определенных белков и электролитов, жидкая основа крови. Можно предположить, что греки рассматривали сосуды с кровью и на основе этих наблюдений ставили диагноз. В таком случае, например, толстый темный слой означал преобладание черной желчи. Хотя это не описано ни в каких текстах, такое объяснение кажется правдоподобным.

У самого Аристотеля теория четырех жидкостей не встречается, но у него есть любопытные рассуждения о меланхоликах в целом ряде сочинений, которые согласуются с данными обсуждаемого трактата. Например, в трактате «О памяти» упоминается, что меланхолики могут видеть воображаемые картины, которые потом не могут вспомнить. А в «Никомаховой этике» говорится, что тело меланхоликов находится в состоянии возбуждения, поэтому они больше других нуждаются в медицинских средствах. В той же работе им приписывается необдуманная несдержанность: они следуют за воображением, не предаваясь размышлениям; меланхолики не могут ничего спланировать. В «Евдемовой этике» утверждается, что они делают правильный выбор в состоянии своего рода божественного воодушевления.

Вино и катарсис: уникальность меланхолического темперамента

Непосредственно же в «Проблемах», отвечая на вопрос, почему все необычные люди были меланхоликами, автор проводит умозрительный опыт с вином, который напоминает о «Законах» Платона. Для того чтобы определить, кто пригоден к тому, чтобы быть хорошим гражданином, нужно давать ему вино - причем давать постепенно, ведь важны не дозы, а нарастание опьянения. У кого-то при принятии вина нарастает мера безответственности и бесстрашия. Кто-то способен преодолеть свою трезвую пугливость. Вино, таким образом, - это модулятор психических реакций, позволяющий на протяжении одного краткого эксперимента показать то, что может случиться с человеком на протяжении его жизни. Вино обладает свойством кратковременно и последовательно высвечивать черты характера в человеке, которые соответствуют тому или иному типу индивидуального характера.

Человек, принимающий вино, на какой-то момент оказывается то сангвиником, то флегматиком, то меланхоликом. В трактате имеется несколько наглядных примеров, на какой стадии опьянения высвечиваются те черты характера в человеке, которые другому носителю соответствующего темперамента даются как преимущественная диспозиция на всю жизнь. Вино и природа в обоих этих случаях достигают одинакового результата в силу одних и тех же причин: потому что природа вина сходна с природой черной желчи как смеси естественных жидкостей организма. Оказывается, что для Теофраста черная желчь - тоже смесь. Происходит не просто расслоение жидкостей - каждая более тяжелая жидкость представляет из себя смесь того, что есть в ней, с тем, что выше. Получается, что во флегме присутствует и светлая желчь, в крови присутствуют и флегма, и желчь, а в черной желчи присутствуют все четыре типа.

Таким образом, получается, что меланхолик способен имитировать при определенных условиях свойства всех других темпераментов, он обладает необыкновенной подвижностью. Черная желчь - это продукт сгорания всего остального, это тот остаток, который бывает при физиологических процессах в организме. Черная желчь может моментально переходить из холодного состояния в очень горячее. Оказывается, «черножелчник» способен, во-первых, к имитации других темпераментов, потому что они все в нем присутствуют. Во-вторых, он способен к огромному выплеску энергии, все может сгореть моментально, вслед за чем наступает колоссальный упадок сил. Отсюда берется общая меланхолическая болезненность.

Из «Поэтики» Аристотеля мы знаем, что подражание есть начало всякого познания. У человека есть потребность подражать, потому что так младенец получает свои первые познания и, кроме того, испытывает удовольствие от этого процесса. Получается, что эстетическая теория изначально гедонистична: она связана с механизмами познания и с удовольствием. Меланхолики способны к этому в большей степени, чем остальные. Но за выплеском энергии следует страшный упадок сил, все равно как у пьяницы, который напился, испытал эйфорию, а потом переживает неприятные физиологические явления. Выплеск энергии может повлечь за собой упадок сил, а может повлечь полнейшее безумие. В ранних текстах чаще всего встречается упоминание о меланхолии как о виде сумасшествия. В примере про Геракла Теофраст говорит, что не случайно древние прозвали священную болезнь - эпилепсию - по имени Геракла.

Ни для кого не будет новостью попытка сопоставить учение о четырех жидкостях с аристотелевской теорией трагического катарсиса. Например, Яков Бернайс показывает, что Аристотель в своей работе прибегает к медицинской метафорике. Он утверждает, что катарсис - это слово, употребляемое врачами при очистительных манипуляциях. Еще в V веке до н. э. врачи оперировали теорией о том, что в человеческом организме преобладают начала: например, если жар преобладает над холодом, то начинаются неприятности. В этом случае врачу нужно придумать манипуляции, чтобы восстановить баланс. Это наивная теория. Теория о четырех жидкостях более физиологична, сложна и предполагает некий конкретный механизм. Получается, что катарсис - это что-то вроде духовной клизмы. Согласно трактовке Бернайса, в человеке, в его психике, накапливаются негативные эмоции, плохие переживания, которые благодаря созерцанию трагедии человек испытывает более интенсивно в силу способности к подражанию герою. Весь немотивированный ужас, который происходит со зрителем в трагедии, ведет к тому, что человек освобождается от негативных эмоций. Подражательство герою действует подобно тому, как действует рвота на отравившегося человека.

Астрология и благополучие: систематизация теории меланхолии в Средние века и эпоху Возрождения

Теория меланхолии имела неожиданное развитие. В Средние века она соединилась с астрологией - в начале одного из трактатов в своем корпусе сочинений Беда Достопочтенный говорит о жидкостях следующее:

Беда Достопочтенный - англосаксонский теолог, один из учителей Церкви. Беда христианизировал небосвод, заменив названия созвездий и зодиакальных знаков на имена святых и апостолов.

«В человеке имеется четыре жидкости, которые, уподобляясь различным началам, возрастают в разные времена года и достигают первенства в разном возрасте. Кровь подражает воздуху, возрастает весной и царствует в детстве. Светлая желчь подражает огню, возрастает осенью и царствует в юношестве. Черная желчь подражает земле, возрастает летом и царствует в зрелости. Флегма подражает воде, возрастает зимой и царствует в старости. Когда эти жидкости изобилуют в сферах не менее должной меры, человек здравствует, ежели нечто к ним прибавляется или убавляется, служат этому природные орудия стечения - уста и чресла».

Здесь видно то, что лишь намеком встречается у Теофраста. Средневековый ум приводит в порядок и создает законченную теорию: человек устроен как Вселенная. Это находит свое отражение в теории четырех жидкостей и становится постепенно расхожей мудростью. Решающий этап наступает в середине XV века, когда глава флорентийских платоников Марсилио Фичино, ознакомившись с текстом 30-й книги «Проблем», понял, что это имеет самое прямое отношение к его собственному труду и к труду его коллег. Он сочинил один из своих важнейших трудов - трактат «О жизни», посвященный непосредственно жизни ученых, то есть философов. Смысл этого трактата в том, что всем нужно научиться пользоваться преимуществами собственного темперамента и избегать его недостатков.

Марсилио Фичино - итальянский философ раннего Возрождения, астролог, основатель флорентийской Платоновской академии. Своими переводами произведений античности с греческого на латинский язык Фичино способствовал возрождению платонизма.

Трактат состоит из трех книг. Первая книга называется «О здоровой жизни» и учит, как этого добиться при помощи диететики - в античном смысле этого слова, то есть придерживаясь определенного образа жизни. Эта книга может считаться первым сочинением в истории, посвященным wellness (англ. «благополучие»), так как в нем трактуются все стороны образа жизни, способствующие нивелировке негативных сторон природного склада определенного темперамента. Необходимо жить в хорошем климате, в котором должно быть много солнца. Необходимо пить легкое вино и не переедать. В трактате есть длинные рассуждения о том, каким образом нужно прогуливаться за приятной беседой с друзьями, как упражняться в поэзии, как спать.

Вторая книга - «При помощи музыки и поэзии». Музыка в данном случае трактуется неопифагорейски как цифровой символизм, который имеет прямое отношение к мироустройству человеческой души. И наконец, последняя часть называется «При помощи астрологической магии». В ней выясняется, что все носители меланхолического темперамента рождены под влиянием Сатурна. Соответственно, необходимо разработать такие процедуры, имитируя расположение планет и прибегая к определенным текстам, которые путем симпатического воздействия на макрокосм позволят минимизировать дурное влияние. Насколько большое влияние это имело на людей, мы узнаем из одного документа - доноса на папу Урбана, утверждающего, что тот часто уединяется за задернутыми занавесями вместе с Томмазо Кампанеллой, недавним узником и чернокнижником. Донос рассказывает о расставленных свечах, имитирующих позиции небесных тел, - как неподвижных звезд, так и планет. Сами герои ходят между ними и цитируют определенные тексты и заклинания, для того чтобы предотвратить неблагоприятный гороскоп папы.

Мода и высокое искусство: символизм в поэзии и гравюрах

В XVII веке в Англии выходит несколько изданий энциклопедического трактата Роберта Бертона «Анатомия меланхолии», который представляет собой сухое собрание всех возможных сведений о «черножелчии». Трактат Фичино несопоставимо ярче и интеллектуальнее, но труд Бертона послужил в XVII веке звеном в становлении невероятной моды на меланхолию в поэзии, музыке и во всем искусстве. У Шекспира присутствует тема упадничества и, например, у метафизических поэтов, а позже она и вовсе становится одной из доминирующих в поэзии и связанной с поэзией музыке. Типичный текст песни высокого искусства того времени:

«Да пребуду я во мраке, небесами для меня будет крышка саркофага, музыкой моей - страшный адский скрежет»

Эта мода длится несколько десятилетий, а потом она постепенно переходит в фигуру сумрачного романтического героя - в юного Вертера. Депрессивность становится признаком возвышенно-величественного. И это имело в искусстве огромные последствия. Гравер, который оформлял обложку и книгу «Анатомии меланхолии», пользуется символами, почерпнутыми из развитой артистической художественной традиции.

Самое знаменитое, что создано из подобных символических систем, - это «Меланхолия I» Альбрехта Дюрера. «Первой» она называется в соответствии с определенной классификацией. В данном случае имеется в виду «melancholia imaginativa» - художественная меланхолия, связанная с воображением. Ни одному произведению искусства не посвящено столько страниц: существует, например, знаменитая книга, написанная тремя титанами культурологии XX века - Эрвином Панофским, Фрицем Закслем и Раймондом Клибанским. Она называется «Saturn i Мelancholia» и содержит в себе интерпретации этой гравюры трех крупнейших деятелей Института Варбурга.

В гравюре Дюрера содержится множество символов, сводящихся к тому, что с меланхолией связаны все высокие творческие достижения. При этом все эти достижения становятся бессмысленными, когда у меланхолика наступает упадок сил. Геометрическую фигуру на гравюре - многогранник - интерпретировали искусствоведы и математики. Она именуется «дюреровым многогранником», хотя никто не может сказать точно, что это такое, - возможно, усеченный ромбоэдр. На нем имеется слабый отпечаток черепа. На гравюре также находится магический квадрат, расположенный над головой ангела, песочные часы и многое другое.

Более традиционный набор символов дает гравюра Мартена ван Хемскерка, представителя золотого века голландской и фламандской гравюры. В 1566 году был опубликован его цикл гравюр, символизирующих четыре темперамента, оригинал которого был написан Янсом Мюллером. На гравюре можно видеть Сатурна - хозяина всех меланхоликов и ученых, звездочетов, музыкантов. На заднем же плане расположен повешенный. Каждая фигура здесь имеет свой символический смысл.

Врач Малахия Гайгер и Иоганн Садалер сделали обложку к трактату «Microcosmus hypochondriacus», то есть «Ипохондрический микрокосм», или просто - «О меланхолии». Эта работа - представитель того же семейства, хотя и сделана на век позже, в середине XVII века. Тут снова можно видеть все символы, ставшие уже традиционными для меланхолии: с одной стороны, разные творческие фигуры, символизирующие большие интеллектуальные начинания; с другой стороны - упадок, депрессивность, смерть и склонность к самоубийству.


КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ

KARIN JOHANNISSON

MELANKOLISKA RUM

OM ANGEST, LEDA OCH SARBARHET I FORFLUTEN TID OCH NUTID

ALBERT BONNIERS FORLAG STOCKHOLM

КАРИН ЮХАННИСОН

ИСТОРИЯ МЕХАНХОЛИИ

О СТРАХЕ, СКУКЕ И ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ В ПРЕЖНИЕ ВРЕМЕНА И ТЕПЕРЬ

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ МОСКВА 2011

УДК 930.85:159.974 ББК 71.061.1 Ю94

Книга издана при поддержке Шведского совета по искусству (Swedish Arts Council)

Редактор серии А. Красникова

Юханнисон, К.

Ю94 История меланхолии. О страхе, скуке и печали в прежние времена и теперь / Карин Юханнисон; пер. со швед. И. Матыциной. - М. : Новое литературное обозрение, 2011. - 320 с. (Серия «Культура повседневности»)

ISBN 978-5-86793-926-7

«История меланхолии» шведской исследовательницы Карин Юханнисон - драматичное и увлекательное повествование об уязвимости человеческой души. Глубокий анализ феномена меланхолии и той роли, какую она играла и играет в западной культуре, проиллюстрирован многочисленными примерами из жизни, литературы и кино. Среди главных героев книги Франц Кафка, Вирджиния Вулф, Макс Вебер, Марсель Пруст и многие другие.

На обложке - работа художника Antoine Pesne (1683-1757).

УДК 930.85:159.974 ББК 71.061.1

© И. Матыцина, перевод со швед., 2011 © ООО «Новое литературное обозрение», 2011 © Karin Johannisson, 2009 "

First published by Albert Bonniers ^orlag, Stockholm, Sweden Published in the Russian language by arrangment with Bonnier Group Agency, Stockholm, Sweden and OKNO Literary Agency, Sweden

У кого душа здорова? Кто не ведает меланхолии?

Роберт Бёртон «Анатомия меланхолии», 1621

ВВЕДЕНИЕ

Начало XXI века. Перед кассами берлинских и парижских музеев, где проходит выставка, посвященная изображению меланхолии в искусстве, толпится народ. На посетителей выставки отовсюду смотрят изображения печальных людей. Глаза потуплены. Голова бессильно опирается на руку. Жесты обращены в себя. Толстый каталог, столь же тяжелый, сколь тяжел предмет, который он освещает, называется: «Меланхолия: гениальность и безумие», дальше - подзаголовки и рубрики - различные вариации одной и той же темы - меланхолия и депрессия. В Интернете посетители выставки ссылаются на страничку depressionslinjen.com, где им предлагается широкий спектр диагнозов меланхолии с учетом последних достижений медицины 1 .

Заманчиво и жутко - так бывает, когда стоишь у глубокого омута. Но о чем все-таки идет речь? Можно ли считать, что меланхолия - это прямая противоположность тех качеств, которых общество ожидает от современного человека: силы, здоровья, самоконтроля, энтузиазма и адекватности поведения?

Пространство меланхолии

О меланхолии говорят в нескольких случаях.

Чаще всего так называют чувство, возникающее у человека при определенном расположении духа. А еще - особую коллективную память, типичную для современного мироощущения утрату иллюзий, апокалипсические настроения. Если на рубеже

XIX и XX веков культурное самосознание характеризовалось нервозностью, то теперь его отличительной чертой является меланхолия. Отношение к ней неоднозначное. Наряду с теми, кто считает, будто она обогащает человечество и культуру, есть те, кто видит в ней угрозу культуре и человечеству 2 . Почему? Что особенного в меланхолии? Можно ли сказать, что это чувство идеализировали и романтизировали или его, напротив, недооценили? Что может поведать о меланхолии история человечества?

Вместе со своими спутниками - тоской и страхом - меланхолия принадлежит к «высокому страданию», то есть состоянию души, характеризующемуся культурной амбивалентностью 3 . Оно связано с тьмой и одиночеством, но также с прозрением и культом. Даже превратившись в медицинский диагноз, меланхолия продолжает играть важную роль в формировании личности. Она образует пространство, где внутреннее «Я» - осознанно или неосознанно - может искать убежища. Почти всегда меланхолия и ее спутники свидетельствуют о конфликте между человеком и окружающим миром.

Обратившись к истории меланхолии, мы попробуем увидеть ее место в культуре и ту роль, которую она играла в разное время. Это позволит нам понять меланхолию как состояние души, а не диагноз. Вы услышите драматические, увлекательные, нередко странные повествования об уязвимости человеческой души. Меня интересует именно душа. Не теории или мифы, а человеческие судьбы. Меланхолия в реальной жизни. Как она проявляется? Как ощущается и в чем выражается? Я сразу предвижу возражения: мол, откуда автор знает, что чувствовали другие люди? Откуда ей известно, какие именно ощущения и выражения соответствовали тогдашним представлениям о меланхолии?

Структура чувств

ИСТОРИЯ МЕЛАНХОЛИИ, или БЫЛ ЛИ РАНЬШЕ ПАНИЧЕСКИЙ СТРАХ?

Моя главная задача была понять, на каком языке говорит меланхолия и как эта речь изменяется в зависимости от времени и места.

«Слезы людские непреходящи», - утверждает Сэмюэл Бек-кет 1 . Значит, неважно, как их называть?

В Интернете я нашла меланхолический алфавит 2 . Список слов, которые вместе образуют карту различных атрибутов меланхолии. Среди них есть такие формы меланхолии, как акедия и ennui, чувства скорби и отвращения, темы времени и нарциссизма, типы фланёра и денди, культовые персонажи - Сёрен Кьеркегор и Вуди Аллен.

Но чтобы определить язык меланхолии, мало выписать относящиеся к ней слова. Традиционно история меланхолии делится на пять стадий: Античность - болезненное состояние, нечто среднее между гениальностью и безумием; Средние века - моральная аномалия; от Ренессанса до Романтизма - то же, но вознесенное до ранга экзистенциальной драмы; затем то же, подвергшееся процессу биологизации, а после Фрейда - психологизации. Некоторые черты меланхолии считались особым даром (ясновидение и экстаз), другие называли грехом и пытались исправить (тоска и безразличие), безумие требовало заключения в клинику, а пессимизму старались зажать рот.

Если посмотреть на историю меланхолии с точки зрения личного опыта, картина меняется. Из меланхолии как праформы психического страдания в разное время развивалось и отпочковывалось множество различных типов и видов, которые расцветали и снова уходили в небытие. Многие из них назывались меланхолией, другие - сплин, летаргия, нервозность, депрессия, усталость или как-то еще. Набор симптомов постоянно менялся, хотя основной репертуар - подавленность и уязвимость - как правило, сохранялся. В остальном время решало, когда и какие симптомы допустить, когда они должны уйти со сцены, когда им следует придать новый статус в составе новых диагнозов. Каждый невроз имеет свой стиль, определяемый временем, - утверждал Карл Ясперс 3 . Наша собственная меланхолия выступает в формах, которые по сравнению с классическими менее явны, но лучше приспособлены к жизни в обществе. В целом меланхолия известна своей способностью находить социально удобоваримые формы, позволяющие ей достойно себя выражать 4 .

Итак, что нужно сделать, чтобы проследить процесс развития меланхолии?

Первый вопрос: что изменяется? Понятно, что изменяются представления о меланхолии. Так же очевидно, что изменяются формы выражения меланхолии. Но изменяется ли содержание меланхолии - то есть может ли культура влиять на чувство?

Особенностью меланхолии является широкий спектр симптомов. Некоторые считают, что в исторической перспективе меланхолия есть не что иное, как старое название депрессии. Однако при этом рассматриваются только симптомы, типичные сегодня (подавленность, безнадежность), а нетипичные (гнев, голод) исключаются. Другие исследователи пытаются решить проблему, расчленяя меланхолию на отдельные состояния и давая им современные имена. Но утверждать, что в те времена меланхолией называли не меланхолию, а нечто иное, - лишний раз подтверждать зацикленность каждого времени на своих моделях. Когда специалисты говорят, что бурные проявления меланхолии Сэмюэла Джонсона в действительности являются синдромом Туретта, они не только демонстрируют высокомерие по отношению к предкам, но и делают поспешный вывод: следствие путают с причиной.

Наиболее радикально настроенные эксперты утверждают, что прошлые психические состояния оценить невозможно. После разрушения старого мира и создания нового нельзя перевести старые понятия на язык новых 5 . Различается языковой опыт, различаются критерии нормы и аномалии. Некоторые симптомы попросту исчезают. Марк Микейл, например, показал, как истерию удалили из многих медицинских учебников: после перегруппировки симптомы как будто «растворились» 6 . То же происходит и с меланхолией: симптомы лишаются актуальности и теряются. Состояния, при которых человек чувствует себя хрупким бокалом или голодным хищником, уже принадлежат далекому - с психологической точки зрения - прошлому. Они нам непонятны.

Однако говоря: «Вы нам непонятны, и ваш опыт нам не нужен», мы предаем память меланхоликов прошлого.

Я попыталась разобраться в конкретных проявлениях меланхолии, рассматривала, какими средствами человек выражал утрату того, чему нет названия. Я старалась показать преемственность различных форм и одновременно их особенности. Некоторые из форм меланхолии нам совсем чужды, например отчаянная меланхолия человека-волка. Другие кажутся вполне узнаваемыми, в частности меланхолия выгорания в разные периоды времени: в XVII веке у Каспара Барлеуса, в XIX - у Макса Вебера или в XXI - у Ларса Вайсса. Вполне сопоставимы также меланхолия нервозности XIX века и состояние стресса в наши дни.

При таком подходе чувства не могут рассматриваться как стабильные сущности или расплывчатые конструкты. Чувства возникают свободно и спонтанно у субъекта, но формируются и контролируются социальными и культурными механизмами. Другими словами, меланхолия переживается чувствующим субъектом, но одевается в тот наряд, который одобрен и поддержан соответствующим временем. Изменчивость меланхолии обеспечивает ей неисчерпаемые возможности. Она выбирает то активные формы выражения, направленные вовне, как чувствительность и нервозность, то пассивные и обращенные в себя, как тоска, депрессия и усталость.

Анализ показывает, что язык чувств (и на коллективном, и на индивидуальном уровнях) зависит от более крупных структур чувств. Он формируется временем, а также нормами и ценностями, гендерными представлениями и классовым окружением. Эти факторы определяют, какие чувства социально значимы, какие опасны, какие выражения чувств желательны, какие следует поощрить, а какие - отвергнуть, какие способы выражения (или, напротив) сокрытия чувств в обществе имеют высокий статус.

По мнению Яна Хакинга, язык чувств, так же как образы болезней, воздействует на людей - раз начав использоваться, в последующем он влияет на то, как человек себя воспринимает, и как его воспринимает окружение (меланхолик, невротик, человек, страдающий психическим выгоранием и т.д.) 7 . Многие понятия заимствуются из языка науки: в XVII и XVIII веках - теория жидкостей и дрожащих нервов, ныне - умственное истощение и низкий уровень серотонина.

Насколько непритворны «заученные» чувства? Можно ли считать язык сенситивности - мужские слезы, гиперчувствительность, нервозность - искренним, хоть он и был обусловлен культурой и состоянием общества и создавался в светских салонах «для нужд» знати? Ответ - да. Сенситивность существовала в сознании субъекта и проживалась им как собственный опыт. Чувствительность (или нервозность, или усталость) не может быть редуцирована до абстрактных конструкций, отличных от непосредственного восприятия.

Чтобы понять меланхолию как пережитый опыт, необходимо разделить ее на более мелкие составляющие (симптомы) - подавленность, скорбь, гнев, страх, паралич действий, слезы и т.д., - которые, в свою очередь, могут группироваться в различных сочетаниях. В редких случаях симптомы доступны нам в систематизированной форме, например при перечислении грехов акедии (16 составляющих, начиная от безразличия и заканчивая мыслями о самоубийстве) или в диагнозах древней медицины. Линней, например, называет семь главных признаков, которые были типичны для древней (черной) формы меланхолии: скорбь, ужас, молчаливость, вялость, подозрительность, перепады настроения и голод 8 . Начиная с XIX века эти признаки перестают фигурировать, заменяясь новыми научными категориями.

Анализ материала позволяет сделать некоторые выводы общего характера. Во-первых, в полном соответствии с теорией цивилизации Норберта Элиаса, язык чувств с течением времени дисциплинируется. В Новое время чувства выражаются иначе, чем раньше, и происходит переход от бездонного ужаса к контролируемому страху, от дикого отчаяния к подавленности, от ипохондрической паники к неясной боли, от выплеска чувств к их подавлению. Некоторые симптомы, например гнев и голод, есть у древних меланхоликов, но не встречаются у современных (интересно, что тема булимии и анорексии присутствует в истории меланхолии постоянно). Напротив, в Новое время обильно льются слезы, в отличие от предыдущих эпох, когда меланхолия характеризовалась сухостью слизистой оболочки. В современной меланхолии большую роль играет усталость, чего не было прежде.

Однако тот факт, что язык чувств приобрел более сдержанные формы выражения, не значит, что он стал менее насыщенным.

Например, зададимся вопросом: существовал ли раньше панический экзистенциальный страх? Психиатр Герман Берриос проследил, как с течением времени изменялись психические симптомы, и обнаружил, что экзистенциальный страх - понятие очень древнее 9 . Уже Линней использовал такие обозначения, как агше1а8 или «сердечное беспокойство». Но лишь в конце XIX века различные сходные состояния были объединены в клинический диагноз.

Экзистенциальный страх (ангст) очень наглядно иллюстрирует слияние чувствующего (эмоционального) и ощущающего (сенсуального) «Я». Он объединяет в себе симптомы психические, например ужас, и физические - головокружение, сердцебиение и удушье, которые могут выступать между собой в различных комбинациях. Если комбинации достаточно стабильны, их называют синдромами. Последние, в свою очередь, делятся на группы. Если симптомы размыты, но постоянны - это генерализованный страх, если проявляются периодически - панический страх, если активизируются в присутствии определенных факторов (лифты, пауки) - это фобии 10 .

Панический страх, таким образом, является современным феноменом и как название, и как диагноз, но не как переживание. Еще в XVII веке это состояние считали особо разрушительной стороной меланхолии. Его проявлением был, например, тот безмерный ужас, который заставлял Каспара Барлеуса в панике прятаться от людей, дрожать, потеть и молчать, когда его, наконец, находили. В толстых каталогах психопатологических состояний XIX века панический страх рассматривают в разделе «меланхолических приступов паники»:

«Обычно они накатывают внезапно; бывает, даже во время отдыха или сна... человек просыпается в страхе, сердце колотится так, будто готово выскочить из груди, чувства находятся в состоянии хаоса, и человек бежит к окну, готовый выброситься из него. Он не управляет собой, пребывает в отчаянии и не понимает, что делает... Помочь ему невозможно, кажется он обезумел и может вот-вот сойти с ума, выбежать из дому, учинить что-то над собой или над кем-то из ближних. Потом он скажет, что понять ужас, который его охватил, не дано никому. По окончании приступа он дрожит всем телом, обливается потом и испытывает страшную слабость» 11 .

Описанное состояние вряд ли встречалось часто. Однако в конце XIX века панический страх вдруг превратился в культурный синдром, своего рода современную клаустрофобию. Это происходило параллельно с широким обсуждением и предъявлением многочисленных документальных свидетельств того, какую нагрузку испытывают органы чувств человека в большом городе - хаос чуждых звуков, шум, суета, толчея. (В 2008 году Натан Шахар 47 сходным образом описывает свои впечатления от встречи с Каиром: «Давка, нищета и нагромождение впечатлений легко могут стать причиной клаустрофобии и бездонного пессимизма».) Большой город обрушивается на органы чувств «с силой тропической грозы» 12 .

В метрополисах экзистенциальные страхи выражались особым образом. Например, принимали форму агорафобии (страх скопления людей), «популярность» которой, похоже, сейчас достигла апогея. Сначала этому состоянию давали биологическое объяснение, определяя его как головокружение вследствие патологических изменений в области внутреннего уха. Но быстро стало понятно, что в действительности никаких головокружений нет, а есть страх перед ними. Первые научные описания (1876) гласили: «чувство страха и сильной тревоги... при полном сохранении сознания... происходит на открытых пространствах... его следует отличать от головокружения... Пациенты могут бояться не только открытых пространств, но и публичных мест - улиц и театров, общественного транспорта, кораблей и мостов» 13 .

На рубеже веков эксперты с удовольствием ухватились за этот раньше мало кому известный страх, используя его в качестве подтверждения особой уязвимости современного человека. Агорафобия сделалась в обществе доминирующей формой страхов. Доктор Ленмальм отмечает, что в 1890-е годы она встречалась у каждого второго его пациента. Перед нами блистательный пример того, какую силу имеют культурные синдромы, если они находятся в центре внимания: как только агорафобию провозгласили эмблемой современности, она тут же распространилась среди культурной элиты. Тот, кто хотел продемонстрировать свою прогрессивность, обязательно объявлял, что пережил на собственном опыте агорафобию или другую форму страхов (похоже, что в наши дни думающая личность обязательно должна иметь какую-либо безобидную фобию). Может быть, именно поэтому Стриндберг так живо и ярко рассказывал про страх толпы, который он испытал на площади Армии в Париже?

Фобии входят в моду и считаются современным синдромом. Раньше они вместе с другими страхами были растворены в понятии нервозность. Теперь они отпочковались и приоделись в псевдогреческие одежды, а медицина поставила перед собой задачу дать имя каждому конкретному страху. Реализация проекта была уже в самом разгаре, когда французский ученый Теодюль Рибо 48 призвал коллег не увлекаться и предложил собственный вариант классификации, где различались пантофобия (боязнь всего), то есть генерализованный страх, и частные фобии. Последние, в свою очередь, делились на те, которые связаны со страхами (боли, уколов, смерти), и те, которые связаны с отвращением (к физическому контакту, крови, грязи) 14 .

Наряду с агорафобией у пациентов часто встречается социальная фобия. Состояние описывается как комбинация страха, робости и стыда в различных социальных ситуациях, иногда в сочетании с приступами паники. Ее экстремальным вариантом была волчья меланхолия XVII века: человек испытывал настолько сильный страх перед обществом, что бежал от цивилизации. Сегодня с этим состоянием может сравниться разве только ES (environmental sensitivities - англ. «чувствительность к компонентам окружающей среды»), которая заставляет человека отгораживаться от окружающего мира 15 .

Человек, страдающий фобиями, в преувеличенной форме воспринимает опасности окружающего мира. Очень интересны рассказы о конкретных людях и их страхах, которые изначально являются ответом на изменение действительности, а потом трансформируются в личный опыт. Психиатры выделяют неофобию (боязнь нового), ксеноманию (болезненное пристрастие ко всему чужому), неофилию (преувеличенную любовь к новому). Более экзотичны клаустрофилия (навязчивое стремление запирать окна и двери) и клиномания (болезненная потребность оставаться в кровати). Медицинская терминология XX века необычайно разнообразна и дает достаточно полное представление о существовавших в то время страхах. Оказывается, в просвещенном и гигиеничном обществе всеобщего благополучия было много отклонений, связанных с мраком и грязью, таких как никтофобия (страх ночи), мизофобия (страх загрязнения) и ее противоположность мизофилия (болезненное пристрастие к грязи) 16 . Тема грязи (в прямом и переносном смысле) занимает очень важное место в истории меланхолии. Вспомним, в частности, Сэмюэла Джонсона, Джеймса Босуэлла и более позднее поколение денди.

Таким образом можно проследить историю различных фобий, установить время их возникновения, зарегистрировать взлеты и падения. Сравнивая сегодняшние фобии с теми, что были в прошлом веке, мы видим, что развитие новой техники рождает новые страхи, например аэрофобию (боязнь летать на самолете). Другие страхи, такие как эметофобия (боязнь рвоты), могут объясняться свойственным нашему времени стремлением максимально контролировать свое тело. В прежние периоды меланхолии к рвоте относились иначе, считая ее очищением и освобождением. Фобия, которую наши современники считают архетипической, - страх пауков (арахнофобия) - судя по всему, появилась лишь в начале XX века.

Фобии, как и другие формы страхов, отражают свое время и, наверное, в будущем опять изменятся. Возможно, что агорафобия, клаустрофобия и боязнь высоты, базирующиеся на современном восприятии пространства при помощи зрения, уступят место новым страхам, обусловленным новыми физическими условиями, новыми технологиями и особенностями виртуального пространства.

Привнесение социальной составляющей значительно осложняет картину. Традиционно чувства считались субъективным феноменом, ограниченным рамками отдельной личности. При таком рассмотрении они ничего не могут сказать об окружающем мире и характеризуют только саму личность. Однако такая редукция понятия представляется неверной - чувства одновременно и субъективны, и социальны, поскольку отражают процессы, происходящие между людьми. На деле, каждой социальной сфере для нормального функционирования нужна своя структура чувств 17 .

«Тот, кто захочет выделить структуры чувств, чтобы понять их роль в обществе, столкнется с серьезной проблемой - они невидимы», - пишет Реймонд Уильямс 49 . В этом их сила. Им не требуются дефиниции, классификации и научное обоснование, они исподволь влияют на человека и определяют его социальное поведение. Структуры чувств работают незаметно через ощущения, интуицию и телесный опыт. За невидимой маской может незаметно назреть революция. Историк культуры Линн Хант, в частности, показала, как плаксивая чувствительность XVIII века стимулировала рост гуманистических реформаторских движений 18 .

Какие структуры чувств выбирает то или иное время, зависит от самых разных культурных аспектов. Оптимистическое и рациональное время, скорее всего, поддерживает контроль над чувствами; во время кризисов депрессия поднимается до уровня культурного синдрома. Такие типы личности, как меланхолик, ранимый, нервный или переутомленный человек, утверждаются в разные эпохи как своего рода социальные индикаторы. Значительную роль играет также гендерная и социальная принадлежность людей. Большинство статусных форм меланхолии считались привилегией мужчин, принадлежащих к высшему классу. Как чувствительность, так и нервозность долго ассоциировались с общественной элитой и распространились на рабочий класс только тогда, когда причину этих состояний стали искать в психике, а не в нервах человека (в секуляризованном обществе то, что связано с душой, не имеет высокого статуса). Таким образом, меланхолический рабочий или нервная женщина из рабочей среды появились лишь в недавнее время. Демократизация подорвала престиж меланхолии. Когда меланхолик впал в депрессию, он потерял свою исключительность.

Одновременно эти типы иллюстрируют процесс формирования личности. Упрощенно можно выделить некоторые существующие в социуме клише: творческая личность ранима (чувствительна, нервна), критически настроенный по отношению к обществу интеллектуал меланхоличен, а тот, кто увлеченно занимается умственной работой, подвержен психическому выгоранию.

В действительности эти типы условны и постоянно переплетаются друг с другом. Главным для меня было показать, как язык чувств и их содержание перекликаются с культурным контекстом своего времени 19 . Каждая эпоха по-своему определяет границы допустимого и расставляет приоритеты относительно формы выражения чувств. Симптомы отвергаются или подтверждаются, получают или теряют статус. Старые формы переживаний исчезают, рождаются новые. Сегодня даже есть диагноз «чувство несчастности» 20 . Важно только, что страдание всегда отражает конкретный период времени.

Социальную и культурную историю чувств необходимо постоянно иметь в виду в обществе, обеспокоенном мыслями

о своем (не)благополучии. В XVIII и XIX веках существовали определенные правила насчет того, кто, как и где может выражать свои эмоции. Сегодня мы пытаемся уйти от церемониального выражения чувств, ратуя за искренность человека. Но не исключено, что эта искренность иллюзорна. В «Человеке без свойств» Роберт Музиль предостерегал: чувства вот-вот отделятся от человека и попадут в руки ученых, литераторов и врачей-дилетантов. «Кто сегодня может еще сказать, что его злость - это действительно его злость, если его настропаляет так много людей и они смыслят больше, чем он?» 21

Как видите, если меланхолика попросят определить собственное состояние, ему вряд ли стоит называть его депрессией.

ПРИМЕЧАНИЯ

Введение

1. Melancolie: Genie et folie en Occident Paris, Grand Palais 13.10.2005-16.01.2006; Melancholie: Genie und Wahnsinn in der Kunst, Neue National-galerie, Berlin 17.02-07.05.2006. Utstallningskatalog Jean Clair, red.; av. Helene Prigent. Melancolie: Les metamorphoses de la depression. Paris, 2005. www.depressionslinjen.com (фармацевтическое предприятие Pfizer).

2. Malmberg C.-J. Melankolin halier oss annu i sitt gra // Svenska Dag-bladet. 21.01.2007.

3. Aiken C. Collected poems. N.Y., 1953. P. 147.

4. Williams R. Marxism and literature. Oxford, 1977. Pp. 110,132. Историк Барбара Г. Розенвайн предложила похожее понятие «эмоциональные сообщества», см.: Rosenwein В.Н. Worrying about emotions in history // The American historical review. 107:3. 2002. P. 10.

5. Подробно об исторических периодах, в которые за относительно короткий срок происходит много изменений, см.: Chandler J. England in 1819: The politics of literary culture and the case of romantic historicism. Chicago, 1998. Pp. 67-74.

6. Pfau Th. Romantic moods: Paranoia, trauma, and melancholy, 1790- 1840. Baltimore, 2005.

7. Stolberg M. Homo patiens: Krankheits- und Korpererfahrung in der friihen Neuzeit. Koln, 2003. P. 219. О межкультурных различиях см.: Klein-man A., Good B., eds. Culture and depression: Studies in the anthropology and cross-cultural psychiatry of affect and disorder. Berkeley, 1985.

8. Laqueur Th. Bodies, details, and the humanitarian narrative // Lynn Hunt, ed. The new cultural history. Berkeley, 1989.

9. Johannisson К. Tecknen: lakaren och konsten att lasa kroppar. Stockholm, 2004. Pp. 183-208.

10. Hemphill C.D. Class, gender, and the regulation of emotional expression in revolutionary-era conduct literature // Peter N. Stearns and Jan Lewis. An emotional history of the United States. N.Y., 1998. См. для сравнения: Gay P. The bourgeois experience: Victoria to Freud, I-IV. N.Y., 1984-1995.

11. Vincent-Buffault A. The History of Tears: Sensibility and Sentimentality in France. Macmillan, 1991.

13. Reddy W.M. The navigation of feeling: A framework for the history of emotions. Cambridge, 2001.

15. Об исторических исследованиях чувств см.: Worrying about emotions in history; ср. также работы: Peter N. Stearns och Carol Stearns. Также: Gail Kern Paster m.fl. ed., Reading the early modern passions: Essays in the cultural history of emotion. Philadelphia, 2004; Berlant L., ed. Compassion: The culture and politics of an emotion. N.Y., 2004. Robinson J. Deeper than reason: emotion and its role in literature, music, and art. Oxford, 2005. С точки зрения межкультурной перспективы: Harkins J., Wierzbicka A., eds. Emotions in crosslinguistic perspective. Berlin, 2001; для изучения междисциплинарного подхода: Lewis М., Haviland J.M., eds. Handbook of emotions. N.Y., 1993. См. также: Ahmed S. The cultural politics of emotion. Edinburgh, 2004.

16. Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of Modern Identity. Harvard University Press, 1989.

17. Elias N. Uber den Prozefi der Zivilisation. 1939. (Рус. изд.: Элиас H.

О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования. М.; СПб., 2001. (Прим. перев.))

18. Howes D., ed. Empire of the senses: The sensual culture reader. Oxford, 2005; dens., Sensual relations: Engaging the senses in culture and social theory. Arbor A. 2003; Jutte R. A history of the senses: From antiquity to cyberspace. Cambridge, 2005. См. также журнал: The senses and society. 2006 - н.вр.

19. Levin D.M., ed. Pathologies of the modern self: Postmodern studies on Narcissism, schizophrenia, and depression. N.Y., 1987. P. 2. Мое понимание границы между психозом и неврозом отличается от того, которое принято в психиатрии.

20. Сюда же относится чувство ностальгии, см.: Johannisson К. Nostalgia: En kanslas historia. Stockholm, 2001.

21. Шекспир У. Как вам это понравится (акт IV, сцена 1). Пер. Т. Щепкиной-Куперник.

Меланхолия: утрата

1. Jackson S.W. Melancholia and depression: From Hippocratic times to modern times. New Haven, 1986. Pp. 345-351.

2. Напр.: Blok F.F. Caspar Barlaeus: From the correspondence of a melancholic. Amsterdam, 1976. Pp. 105-121; Speak G. An odd kind of melancholy: Reflections on the glass delusion in Europe (1440-1680) // History of psychiatry 1:2. 1990. Pp. 191-206.

3. Speak. An odd kind of melancholy. P. 204. В анкете о представлениях (стекло, масло, глина, сено), которая была разослана в 1970-е гг. и на которую дали ответы 218 психиатров, нет указаний такого случая. См., однако, ниже о Маргит Абениус.

4. Rasmussen К.А. Den kreativa lognen: Tolv kapitel om Glenn Gould. Goteborg, 2005. Кар. 3-4.

5. Я основываюсь на тезисах и понятиях феноменологии в изложении Мориса Мерло-Понти, см.: Merleau-Ponty М. Phenomenologie de la perception. Paris, 1945. (Рус. изд.: Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб., 1999. (Прим. перев.))

6. Styron W. Darkness Visible: A Memoir of Madness. Vintage Books, 1990.

7. Pamuk O. istanbul: Hatiralar ve §ehir. Istanbul, 2003. (Рус. изд.: Памук

О. Стамбул. Город воспоминаний. М., 2006. (Прим. перев.)) О меланхолии местности: Jornmark J. Overgivna platser. Lund, 2007.

8. Freud Z. Trauer und Melancholie. 1916. (Рус. изд.: Фрейд 3. Печаль и меланхолия // Психология эмоций. Тексты. М., 1984. (Прим. перев.))

9. Aretaeus. De causis et signis... morborum, цит. no: Berrios G., Porter R., eds. A history of clinical psychiatry: The origin and history of psychiatric disorders. London, 1995. Pp. 409-410.

10. См. обзоры истории меланхолии: Klibansky R., Panofsky E., Saxl F. Saturn and Melancholy. Nendeln, 1979; Jackson. Melancholia and depression. Radden J., ed. The nature of melancholy: From Aristotle to Kristeva, Oxford, 2000. См. также: Wolfgang E.J. Weber, ed. Melancholie: Epochenstimmung, Krankheit, Lebenskunst. Stuttgart, 2000; Walther L., ed. Melancholie. Leipzig, 1999; Clair J., ed. Melancholie: Genie und Wahnsinn in der Kunst (каталог выставки). Berlin, 2006; The cultural politics of emotion. Edinburgh, 2004. Работы шведских авторов: Birnbaum D., Olsson A. Den andra fodan: En essa om melankoli och kannibalism. Stockholm, 1992; Hammer E. Melankoli: En filosofisk essa. 2004; Goteborg, 2006.

11. Foucault M. Histoire de la folie a lage classique. Folie et deraison. Paris, 1972. (Рус. изд.: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. (Прим. перев.)); ср.: Radden J. Melancholy and melancholia 11 David M. Levin, ed. Pathologies of the modern self: Postmodern studies on narcissism, schizophrenia, and depression. N.Y., 1987.

12. Problemata XXX: 1, псевдоаристотелевское сочинение, ср.: Bale К. “Out of my weakness and my melancholy”: Melankoli som litteraer kon-figurasjon. Oslo, 1996.

13. Burton R. The anatomy of melancholy (1621), I-III. (Рус. изд.: Бертон P. Анатомия меланхолии. М.: Прогресс-Традиция, 2005. (Прим. перев.)); см.: Babb L. Sanity in Bedlam: A study of Robert Burtons Anatomy of melancholy. East Lansing, 1959; Dahlqvist T. Den muntre melankolikern // Axess. 2007. P. 8.

14. Burton, III, 280.

15. См., напр.: Willis Th., Cheyne G., Tissot S.-A.

16. Robert J. Dictionnaire universel de medicine. 1746-1748. t. IV, article “Melancolie”. P. 1214. Цит. по: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 273.

17. Jackson. Melancholia and depression. Pp. 345-351; Clair J. Aut dues aut daemon: Die Melancholie und die Werwolfskrankhei // Melancholie. Pp. 118-125.

18. Odstedt E. Varulven i svensk folktradition. Uppsala, 1943; Summers M. The werewolf. London, 1933.

19. «Мальчик-волк» Виктор был найден в лесу в южной Франции в 1799 г., по оценкам специалистов, ему было лет 12; о Камале см. с. 73.

20. Linne С. von. Genera morborum. 1763.

21. См.: Laqueur Th. Making sex: Body and gender from the Greeks to Freud. Cambridge: Mass, 1990.

22. Schreber D.P. Denkwtirdigkeiten eines Nervenkranken. 1903; Frankfurt/M., 1985, англ. перев.: N.Y., 2000.

23. Gilman S.L. Disease and representation. Ithaca, 1988. Pp. 10-13.

24. Oijer B.K. Intervju Dagens nyheter. 20.09.2008; ср. сходная тема: Porter R. Mood disorders: Social section // A history of clinical psychiatry: The origin and history of psychiatric disorders. London, 1995. P. 419.

25. Вся информация о Барлеусе приводится по изданию писем: Blok brevutgava. Caspar Barlaeus: From the correspondence of a melancholic.

26. См. главу «Инсомния: ужас», с. 156-179.

27. Ср.: Paster G.K. et al., eds. Reading the early modern passions: Essays in the cultural history of emotion. Philadelphia, 2004. P. 16; основные рассуждения М. Фуко: Foucault М. LArcheologie du savoir. Paris, 1969 (Рус. изд.: Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. (Прим. перев.)). Тж. Hammer. Melankoli. P. 39.

28. Ср.: Hacking I. The looping effects of human kind // Dan Sperber et al., Causal cognition: A multidisciplinary debate. Oxford, 1995. Pp. 351-383.

29. Цит. no: Paster K. Reading the early modern passions. 16, not 66.

30. Ср.: Babb L. The cave of spleen // The review of English studies. 12:46. 1936. Pp. 169-170.

31. Linne C. Von. Systema morborum (неизд.); цит. no: Hallengren A. Skogstokig // Axess. 2007. Pp. 9, 16-19. Линней тоже упоминает случай с Барлеусом.

32. Jackson. Melancholia and depression. Pp. 113, 120; Gidal E. Civic melancholy // Eighteenth century studies. 37:1. 2003.

33. Butler S. A melancholy man 11 Characters. 1659, цит. no: Radden. The nature of melancholy. P. 158.

34. Walther. Melancholie. R 57.

35. Johannisson K. Kroppens teater: Hypokondri // Kroppens tuna skal. Stockholm, 1997. Pp. 129-130.

36. Hallengren. Skogstokig. P. 19.

37. Radden. Melancholy and Melancholia. Pp. 233, 244.

38. Porter R. “The hunger of imagination”: Approaching Samuel Johnsons melancholy // W.E Bynum, Roy Porter and Michael Shepherd, eds. The anatomy of madness: Essays in the history of psychiatry. I. London, 1985; Wiltshire J. Johnsons medical history: Facts and mysteries // Samuel Johnson in the medical world. Cambridge, 1991. Цитаты из С. Джонсона: Savage: Biografi over en mordare och poet i 1700-talets England. 1744; Stockholm, 2004, overs. Leif Jager, 121.

39. Klibansky, Panofsky, Saxl. Saturn and melancholy. P. 230; ср.: Birn-baum, Olsson. Den andra fodan. P. 52.

41. Wolf Lepenies. Melancholie und Gesellschaft. 1969; Frankfurt/M., 1998. P. 215.

42. Эти «ночные» диагнозы существовали еще в XX в., см.: Wernst-edt W. Medicinsk terminologi. Stockholm, 1944.

43. Tegner E. brev till C.F. af Wingerd 30.12.1837 // Esaias Tegners brev, red. Nils Palmborg. VIII. Lund, 1963. P. 186.

44. О меланхолии Тегнера см.: Gadelius В. Skapande fantasi och sjuka skalder: Tegner och Froding. Stockholm, 1927; Fehrman C. Esaias Tegner infor psykiatrin // Ulla Tornqvist, red., Moten med Tegner. Lund, 1996; Svensson C. Esaias Tegner: Melankolin i hans brev och diktning // Arne Jonsson och Anders Piltz, red., Sprakets speglingar. Lund, 2000. Pp. 451-457; Sjostrand L. Ett snilles vansinne // Svensk medicinhistorisk tidskrift. 10:1. 2006. Pp. 47-73.

45. 22.01.1826, цит. no: Svensson. P. 454. To, что понятие ипохондрии было синонимом меланхолии, видно из немецких переводов слова Mjaltsjukan (уныние) словами Milzsucht (уныние), Melancholie

(меланхолия) и Hypokondrie (ипохондрия). Подробнее об ипохондрии см.: Johannisson К. Kroppens teater: Hypokondri // Kroppens tunna skal. Stockholm, 1997.

46. Ср.: Birnbaum, Olsson. Den andra fodan; Olsson A. Ekelunds hunger. Stockholm, 1995.

47. Burton. The anatomy of melancholy. I. Pp. 216-233.

48. Sauvages F.B. de. Nosologica methodica. Paris, 1768.

49. Shapin S. The philosopher and the chicken: On the dietetics of disembodied knowledge // Christopher Lawrence and Steven Shapin, eds. Science incarnate: Historical embodiments of natural knowledge. Chicago, 1998. Pp. 21-50.

50. Carus G.G. Atlas der Cranioscopie. 1845.

51. Skarderud F. Sultekunstnerne: Kultur, krop og kontroll. Oslo, 1991. Pp. 185-194.

52. Ekerwald C.-G. Nietzsche: Liv och tankesatt. Stockholm, 1993. P. 134.

53. Skarderud (Kafka); Shapin (Wittgenstein); Schnurbein S. Von. Krisen der Mannlichkeit. Gottingen, 2001. Pp. 212-227 (Rilke); Olsson (Ekelund); Lee H. Virginia Woolf. London, 1996. Кар. 10 (Woolf).

54. Robert M. Franz Kafka’s loneliness. London, 1982. P. 95-96; Neumann G. Hungerktinstler und Menschenfresser // Archiv fur Kulturges-chichte, Bd 66:2. 1984. Skarderud, Sultekunstnerne. Pp. 223-231.

55. Кафка Ф. Письма к Фелиции. СПб., 2009. (Прим. перев.)

56. Там же.

58. Em Hungerktinstler; ср. сходную тему: Ellman М. The hunger artists: Starving, writing, and imprisonment. Cambridge: Mass, 1993.

60. Esquirol Ё. Des maladies mentales. I-II. Bruxelles, 1838. Pp. 218-

61. Griesinger W. Die Pathologie und Therapie der psychischen Krank-heiten. 1845; тж. Krafft-Ebing R. von. Die Melancholie: Eine klinische Studie. 1874. Ср.: Schmidt-Degenhard M. Melancholie in der Psychiatrie

des 19. Jahrhunderts // Melancholie in Literatur und Kunst. Hiirtgenwald, 1990.

62. Prince M. The dissociation of a personality: A biographical study in abnormal psychology. N.Y., 1925. Ср.: Hacking I. Rewriting the soul: Multiple personality and the sciences of memory. Princeton, 1995.

63. Schreber. Denkwiirdigkeiten eines Nervenkranken.

64. Ferguson H. Melancholy and the critique of modernity: Soren Kierkegaard’s religious psychology. London, 1995.

66. См. тексты: Sennett R., Bauman Z., Giddens A., Ehrenberg A., Botton A. de, Alvesson М., Eriksen Т.Н. См. также главу «Аномия: растерянность»: с. 249-262.

67. Green A. Den doda modern // Irene Matthis, red. Grans och rorelse: Teman i fransk psykoanalys. Stockholm, 1986; ср.: Skarderud F. Oro: En resa

i det moderna sjalvet. 1998; Stockholm. 1999. Pp. 71-77.

68. Dagens nyheter. 30.05.2007.

69. Clair J. Melancholie. P. 123.

70. Middlebrook D. Her husband: Hughes and Plath - A marriage. N.Y., 2003. P. 5.

71. Эмиль Крепелин вводит понятие маниакально-депрессивный психоз в конце XIX в., ср. о клиническом значении этого понятия: Sve-naeus F. Tabletter for kansliga sjalar: den antidepressiva revolutionen. Nora, 2008. Pp. 13-14.

72. Понятие «депрессия» используется Эмилем Крепелином и другими клиническими психиатрами на рубеже веков. Он приписывает «чистой» депрессии три компонента: скорбь, нарушения мыслительной деятельности, моторные нарушения. Различным психоаналитическим и психобиологическим толкованиям депрессии посвящено очень много литературы. Об истории депрессии см.: Blazer D.G. The age of melancholy: “Major depression” and its social origins. N.Y., 2005; Callahan Ch.M., Berrios G.E. Reinventing depression: A history of the treatment of depression in primary care, 1940-2004. Oxford, 2005; клинические определения см.: Hammen С. Depression. Hove, 1997.

73. Дженнифер Редден настаивает, что существует и другое понятие меланхолии, которое имеет клинический оттенок, см.: Melancholy and Melancholia. P. 233.

74. Напр., в книге Nordisk familjebok понятие определяется с точки зрения астрономии, физики, географии, национальной экономии, офтальмологии, только не медицины. Styron. Ett synligt morker. P. 46.

75. Это касается большинства тех, кто участвовал в так называемой «антидепрессивной революции», см. напр.: Kramer P. Lyssna till Prozac. Stockholm, 1996; Kramer P. Aldrig depression. Stockholm, 2006, overs. Per Rundgren. Кар. “Melankolins dod” Ср.: Healy D. The antidepressant era. Cambridge: Mass, 1997; Svenaeus E Tabletter for kansliga sjalar: Den anti-depressiva revolutionen. Nora, 2008.

76. «Письма к молодому поэту» (1903-1908), письмо 8. www.stihi . ги/2006/02/11-437.

77. Styron. Ett synligt morker; Solomon A. Depressionens demon-er. Stockholm, 2002; ср.: Ganetz H. Hennes roster: Rocktexter av Turid Lundqvist, Eva Dahlgren och Kajsa Grytt. Eslov, 1997, о меланхолии и женщинах - рок-поэтах.

78. Maudsley Н. The pathology of mind: A study of its distempers, de-formitiesand disorders. 1879; London, 1979. Pp. 170-171.

79. Radden. Melancholy and melancholia; анализ изданий I-IV av DSM (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders), 1952-1994.

80. Healey D. The antidepressant era. Cambridge: Mass, 1997. Хили приводит тезис о том, что диагноз расширялся по мере открытия анти-депрессивных препаратов, также: Carlberg I. Pillret. Stockholm, 2008; Svenaeus. Tabletter for kansliga sjalar.

81. Natten sjunger sina sanger (1997) // Jon Fosse, Skadespel. Stockholm, 2003. Ср.: Zern L. Det lysande morkret: Jon Fosses dramatik. Stockholm, 2006.

82. Schiesari J. The gendering of melancholia: Feminism, psychoanalysis, and the symbolics of loss in Renaissance literature. Ithaca, 1992. P. 95; ср.: Showalter E. The female malady: Women, madness and English culture, 1830-1980. London, 1987.

83. SAOB. Melankoli.

84. Nordstrom К. Melankolin som manligt privilegium. Магистерская диссертация, Uppsala universitet, vt. 2008.

85. Mark S. Micale. Approaching hysteria: Disease and its interpretations. Princeton, 1995. P. 260; Edgar J. Forster. Unmannliche Mannlichkeit: Melancholie. Geschlecht. Verausgabung. Wien, 1989.

86. Рус. изд.: Фридан Б. Загадка женственности. М., 1993. (Прим. перев.)

87. Цит. по: Johannisson К. Den morka kontinenten: Kvinnan, medicinen och fin-de-siecle. 1994; Stockholm, 2004. P. 235.

88. Lee. Virginia Woolf. P. 187.

89. Abenius M. Memoarer fran det inre. Stockholm, 1963. P. 55; ср.: Ronne M. Sa skarper den ena manniskan den andra // Eva Heggestad, Karin Johannisson och Kerstin Rydbeck, red., En ny sits: Humaniora i forvandling. Uppsala, 2008. Pp. 241-248.

90. Plath S. Dagbocker och anteckningar 1950-1962. 2000; Stockholm, 2003, overs. Alsberg R. Pp. 190-191 (03.11.1952).

91. Kristeva J. Black sun: Depression and melancholia. 1989. P. 29. Критика Ю. Кристевой см.: Дженнифер Редден. The nature of melancholy. P. 336. Ср. также критика: Butler J. Bodies that matter. N.Y., 1993. О женщинах и депрессии см.: Russell D. Women, madness & medicine. Cambridge, 1995; Jack D.C. Silencing the self: Women and depression. Cambridge, 1991.

92. Singh J., Zingg R.M. Wolf-children and feral man. N.Y., 1942.

Акедия: уныние

1. Lagerborg R. Acedia // Invita Minerva: Studier i oholjt. Helsingfors, 1918. Pp. 83-101, cit. 88.

2. Об акедии: Wenzel S. The sin of sloth. Chapel Hill, 1967; Jackson S.W. Melancholia and depression: From Hippocratic times to modern times. New Haven, 1986. Pp. 65-77; Kuhn R. The demon of noontide: Ennui in Western literature. Princeton, 1976. Pp. 39-64; Agamben G. The Noonday demon // Stanzas: Word and Phantasm in Western culture. Цитаты из Кассиана приводятся по книгам Куна и Агамбена. Понятие «полуденный демон» используется иногда для называния депрессии, напр. см. заголовок книги о депрессии Эндрю Соломона «Демон полуденный» (по-шведски Depressionens demoner (2002)).

3. Евагрий. Слово о духовном делании или Монах // Творения аввы Евагрия. Аскетические и богословские трактаты. М., 1994. С. 96-112. krotov.info/acts/04/onomastik/evagriy.html. (Прим. перев.)

4. Преподобного Иоанна Кассиана послание к Кастору, епископу Аптскому, о правилах общежительных монастырей // Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. М., 2000. С. 146. krotov.info/acts/05/marsel/kassl45. html. (Прим. перев.)

5. Bloomfield M.W. The seven deadly sins: An introduction to the history of a religious concept. East Lansing, 1952.

6. Peraldus. Summa de vitiis et virtutibus. 1587, цит. no: Wenzel.

7. Heron W. The pathology of boredom // Scientific American 196. 1957. Pp. 52-56.

8. Burton R. The anatomy of melancholy. 1621. I: 2: XV. Holbrook Jackson, ed. N.Y., 2001. Pp. 300-330. Ср.: Johannisson K. Kroppens teater: Hypokondri // Kroppens tunna skal. Stockholm, 1997.

9. Linne C. von. Hantverkarnas sjukdomar. i Valda avhandlingar av Carl von Linne. 20. 1765; Ekenas, 1955. P. 6; Tissot S.-A. Red till de larde. Upsala, 1821; Reveille-Parise J.H. Physiologie et hygiene des hommes livres aux travaux de lesprit, en rad 1800-talsupplagor; Ramazzini B. Om arbetares sjukdomar. 1713. Stockholm. 1991. Pp. 176-187.

10. Lagerborg. Acedia, cit. 87-88; dens., I egna ogon - och andras: En bok om att kanna sig sjalv. Stockholm, 1942.

11. Granit R. Ung mans vag till Minerva. Stockholm, 1941. Pp. 84-95.

12. Granit R. Att overvinna acedia // Hur det kom sig: Forskarminnen och motiveringar. Stockholm, 1983.

13. Sjostrand W. Den akademiska acedian; i Neuros och pedagogisk prognos. Uppsala, 1949. Pp. 34-41.

14. Nationaltidende. 04.09.1946.

15. Zetterberg H. Scientific acedia // Sociological focus. 1967. No. 1 (1). Pp. 34-44.

16. Feynman R.P. The dignified professor 11 Surely you’re joking, Mr. Feynman! Adventures of a curious character. N.Y., 1985. Цит. по: Фейнман P. Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман! М., 2008. (Прим. перев.)

17. Цит. по: Granit. Acedia. Pp. 86-87.

18. Pickering G. Creative malady. London, 1974. P. 92.

19. Keller E.F. A feeling for the organism: The life and work of Barbara McClintock. N.Y., 1983.

20. Переутомление недавно опять получило исходное значение безразличия к душевному развитию как объяснение высоких цифр психического выгорания среди деятелей церкви. См.: Quast К. I don’t care anymore // Christian Week. 2003. No. 17. P. 11.

21. Ср.: Sayers Dorothy L. Creed or chaos? and other essays in popular theology. London, 1954. Pp. 84-85.

Сенситивность: ранимость

1. Цитаты из романа Руссо приводятся по изд.: Руссо Ж.-Ж. Юлия, или Новая Элоиза. М., 1968. Пер. Немчиновой Н., Худадовой А. (Прим. перев.)

2. Oxenstierna J.G. Dagboks-anteckningar. Aren 1769-1771, red. Gustaf Stjernstrom. Upsala, 1881. P. 53.

3. Цит. no: Mullan J. Feelings and novels // Roy Porter, ed. Rewriting the self: Histories from the Renaissance to the present. London, 1997. Pp. 119-120.

5. Пер. Д.А. Горбова и М.Я. Розанова, lib.rus.ec/b/148346/read. С. 210.

6. Mullan J. Sentiment and sociability: The language of feeling in the eighteenth century. Oxford, 1988. P. 201. Медицинские тексты см.: Cheyne G., Whytt R., Cullen W. & Tissot S.-A.; ср.: Stolberg M. Homo patiens: Krank-heits- und Korpererfahrung in der friihen Neuzeit. Koln, 2003. Примеры отношений врача и пациента см. в кн.: Johannisson К. Tecknen: Lakaren och konsten att lasa kroppar. Stockholm, 2004. Pp. 39-43.

7. Литература о сенситивности XVIII в. очень обширна. См.: Rousseau G.S. Nervous Acts: Essays on literature, culture and sensibility. Hound-mills, 2004; dens., A strange pathology.; i Gilman S.L. et al., eds. Hysteria beyond Freud. Berkeley, 1993; Mullan. Sentiment and sociability; Sant A.J. van. Eighteenth-century sensibility and the novel: The senses in social context. Cambridge, 1993; Vila A.C. Enlightenment and pathology: Sensibility in the literature and medicine of eighteenth-century France. Baltimore, 1998; Lawrence Ch. The nervous system and society in the Scottish enlightenment; в сб.: Barnes В., Shapin S., eds. Natural order: Historical studies of scientific culture. London, 1979; Ellis M. The politics of sensibility: Race, gender and commerce in the sentimental novel. Cambridge, 1996; Barker-Benfield G.J. The culture of sensibility: Sex and society in eighteenth-century Britain. Chicago, 1992; Burke R, Porter R., eds. Language, self and society. A social history of language. Cambridge, 1991.

8. О биологической и культурной истории нервной системы см.: Rousseau G.S. Nervous acts.

9. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 293, 295. (Прим. перев.)

10. Руссо Ж.-Ж. Исповедь.

11. Oxenstierna. Dagboks-anteckningar. Pp. 74-75.

12. Ibid. P. 159.

13. Laqueur S.Th. Solitary sex: A cultural history of masturbation. N.Y., 2003.

14. Sant V. Eighteenth-century sensibility. P. 109; о Вертере см. ниже в главе «Сплин: скука», с. 127-155.

15. Stolberg М. Homo patiens. P. 236.

Сюжет

Три обнаженных младенца играют с шаром: один держит обруч, а двое других намереваются через этот обруч прокатить шар явно большего диаметра. Этакая метафора тщетности усилий и увлеченности людей теми занятиями, которые, по сути, — тлен.

За детьми наблюдает крылатая женщина. Она погружена в свои мысли и, не глядя, строгает прут, возможно, собираясь сделать ещё один обруч. Именно эта рыжеволосая леди олицетворяет меланхолию на полотне Кранаха.

Для картины «Меланхолия» Кранах взял сюжет у Дюрера

В эпоху Возрождения меланхолия ассоциировалась с Сатурном, собакой и плотничным делом, потому все эти образы присутствуют на картине. Кстати, Сатурн считается планетой-покровительницей меланхоликов, а на данной картине представлен в образе женщины.

Сатурн был римским богом земледелия, которого позднее отождествили с предводителем титанов Кроносом. Последний ел своих детей, что слегка портило реноме Сатурна, который считался богом, научившим людей обрабатывать землю, выращивать растения и строить дома. К этому отсылает сцена в верхнем левом углу: первобытные люди осваивают животноводство, по сути, приручая диких животных.

Контекст

Сегодня мы называем меланхолией тоску и уныние. А до XX века считалось, что такая хандра — психическое расстройство, вызванное избытком желчи в организме. Знали о ней со времен Гиппократа, который, собственно, и предложил термин «меланхолия».

За 18 лет до Кранаха гравюру с тем же названием и близким содержанием создал Альбрехт Дюрер. По одной из версий, это своего рода автопортрет, где Дюрер изобразил себя в образе крылатой женщины.

«Меланхолия I», гравюра Альбрехта Дюрера, 1514

Во времена Дюрера меланхоликов делили на три типа. К первому относили людей с богатым воображением (художники, поэты, ремесленники), ко второму — людей, у которых рассудок преобладает над чувством (ученые, политики, чиновники), к третьему — тех, у кого развита интуиция (богословы и философы). Сам Дюрер относил себя к первому типу (вероятно, поэтому в названии стоит единица рядом с названием синдрома).

Кранах основал династию живописцев, которая была популярна более 100 лет

Скорее всего, Кранах не столько писал, сколько руководил работой. В его мастерской обычно работали так: наносили на дерево грунтовку, а затем начинали писать части картины различными оттенками серого, далее поверх них наносилось несколько слоёв относительно прозрачных красок. Конечно, налицо стиль самого мастера, однако нельзя с полной уверенность сказать, какой этап работы выполнил он сам, а какой — его подмастерья.

«Меланхолия», после завершения работы над ней в 1532 году, попала в коллекцию замка Готторп. В то время там хозяйствовал датский король Фредерик I, который сделал дворец основным местом своего пребывания.

Судьба художника

Ученые не знают точно, ни когда родился мастер, ни как звали его отца (который тоже был живописцем, кстати). А фамилия Кранах — это вовсе не фамилия, а, так сказать, творческий псевдоним, взятый Лукасом в честь города, где он родился — Кронах, Верхняя Франкония.


Лукас Кранах Старший. Автопортрет, 1550

Юность он провел в поисках работы мечты — тогда сайтов с вакансиями не было, приходилось самому ездить и спрашивать. Он переезжал из одного немецкого города в другой, даже побывал в Палестине. Осознание, что живопись — это дело, которому можно посвятить жизнь, пришло к нему в начале XVI века, когда Лукасу было предположительно около 30 лет. Конечно, речь не идет о первых пробах кисти — уроки живописи ему давал еще отец. Речь идет о первых известных картинках за подписью Лукаса Кранаха. То есть к этому времени он, во-первых, уже придумал себе псевдоним, а во-вторых, писал уверенно и не стеснялся на полотне поставить свои инициалы.

Его заметил Саксонский курфюрст Фридрих Мудрый и пригласил писать при дворе. В основном, были заказы на портреты. В его работах модели (а это были все знатные люди) не идеализировались и не превозносились. Скорее, это были картины — фото, по которым сложно понять, каким человеком был изображенный на портрете. Придворным такой стиль, по всей видимости, нравился — Кранаху пожаловали дворянство и денег, на которые он и открыл свою мастерскую.

Кранах поддерживал Мартина Лютера

Лукас Кранах Старший был реформатором. Северное Возрождение не было бы таким, каким мы знаем его сегодня, если бы этот мастер не привнес свои идеи в отношении композиции, цвета и трактовки образов. Он был одним из первых, в чьих работах перестала столь явно прослеживаться свойственная Ренессансу гармония телесного и духовного. Это был первый шаг к барокко.

Опыты Кранах проводил в своей мастерской, которая процветала и после смерти мастера: дело со временем продолжили его сын Лукас Кранах Младший, а затем — внук и правнук. Это была династия, установившая новые правила в искусстве. Именно их мастерская стала основой Саксонской школы живописи, популярной на протяжении всего XVI столетия.


Портрет Мартина Лютера

Интересно, что Кранах был не чужд политики. Скопив достаточное состояние (не только благодаря работе мастерской, но и за счет книжной торговли), он неоднократно избирался бургомистром города. Кроме того, он занимался политической иллюстрацией: будучи сторонником Реформации, Кранах помогал Мартину Лютеру в изготовлении всевозможной полиграфии — от портретов до памфлетов.