Августовским днем 1972 года Вадим Александрович Глебов, готовившийся к переезду в кооперативную квартиру, отправился в мебельный магазин, расположенный «у черта на рогах». Там ему предстояло приобрести антикварный стол. Чтобы получить желанный предмет мебели, сначала требовалось отыскать некого Ефима. Вместо него Глебов наткнулся на старого приятеля Левку Шулепникова (Шулепу), который почти спился. Ефим так и не нашелся. Глебов решил пообщаться по-товарищески с Шулепниковым, окликнул его, но тот не ответил.
Вечером, когда Глебов рассказывал жене Марине о случившемся днем, он больше волновался не из-за того, что старый приятель его не узнал, а из-за того, что существуют такие необязательные люди как Ефим и что теперь антикварный стол достанется кому-то другому. Глебов почти лег спать, когда к нему в кабинет вошли жена и дочь Маргоша. Марина сообщила, что дочка собирается через 12 дней выйти замуж за художника Толмачева, работавшего продавцом в книжном магазине.
Около часа ночи зазвонил телефон. Глебов взял трубку. На другом конце провода был Шулепников. Он рассказал, что сделал вид, будто не узнал Глебова, потому что тот ему «ужасно противен». Придя домой с работы, Левка подумал, что зря обидел старого знакомого и поэтому решил позвонить. Шулепников спросил, помнит ли Глебов его мать. Глебов начал отвечать, но тут связь прервалась.
Почти 25 лет назад Вадим Александрович был совсем другим человеком – часто сидел без денег, «обликом напоминал разночинца-семидесятника», работал грузчиком и колол дрова во дворах.
С Шулепниковым Глебов учился в школе. Осенью 1947 года Левка неожиданно возник в институте, причем сразу на третьем курсе. У Шулепникова был отчим, «обладавший гигантскими возможностями». Благодаря ему Левка стремительно делал карьеру. В то время окружающие либо рабски служили Шулепникову, либо «злобно завидовали».
Глебов никогда не был Левкиным рабом, даже в школе. В институте он много раз мог присоединиться к компании, собравшейся вокруг Шулепникова, но не стал этого делать.
Когда Вадим Глебов учился в классе пятом или шестом, в доме на набережной – богатом, напоминающем целый город или даже страну, - поселился Левка. Глебов же с рождения жил в коммуналке, в маленьком старом двухэтажном домишке, обитателям которого громадный дом на набережной по утрам загораживал солнце. В те годы и возникла у Вадима «неизживаемая болезнь», которую можно назвать «страданием от несоответствия». Глебову было обидно, что ему всего приходится добиваться тяжелым трудом, а Левке, например, все достается легко. Отец Вадима работал мастером-химиком на конфетной фабрике. Мать трудилась билетершей в захудалом кинотеатре. Это давало Глебову преимущество в классе, так как иногда ему удавалось бесплатно провести в кино одного товарища, а то и двух. Приглашал он только мальчиков, в дружбе которых был заинтересован.
Первые дни в новой школе Шулепников держался надменно. Одноклассники решили напасть на него и сорвать штаны. Такая расправа называлась «огого». Глебов в последний момент отказался от участия. Шулепников разогнал нападавших выстрелом в воздух из «заграничного пугача». Впоследствии Левка не стал сдавать тех, кто на него набросился. Так он превратился в героя. Вскоре Глебов с ним подружился. Отец Вадима советовал осторожнее общаться с Левкой, реже бывать в его богатой квартире. Он предупреждал, что эта дружба может повлечь неприятности. Глебов и сам так думал, но все равно продолжал ходить в дом на набережной.
У матери Вадима была сестра – тетя Поля. Однажды ее мужа – дядю Володю, человека бесхитростного и мягкодушного, работавшего наборщиком в типографии и любившего выпить, – обвинили «чуть ли не во вредительстве». Мать Глебова решила обратиться за помощью к влиятельному отчиму Левки. Отец с ней не согласился, но она поступила по-своему. Когда Левка пришел пить чай к Глебову, мать завела разговор о дяде Володе. Шулепников согласился поговорить по этому поводу с отчимом.
Как-то морозным днем Глебов сидел у Левки в гостях. Пришел отчим и пригласил Вадима в кабинет. Он пообещал постараться помочь дяде Володе, но взамен потребовал от мальчика назвать зачинщиков нападения на Шулепу, которое случилось несколько месяцев назад. Глебов назвал двух одноклассников – Медведя и Манюню. Вадим считал их плохими людьми, но все равно осталось неприятное чувство, будто он предал кого-то. В результате отчим Левки не смог помочь дяде Володе. Медведь уехал с родителями из Москвы, так как их перевели куда-то по работе. Манюню выгнали из школы, потому что он плохо учился.
Прошло семь лет. Как говорилось выше, судьба снова свела Глебова с Шулепниковым в институте. Во время войны у Глебова скончалась мать, отца ранили в голову, некоторые школьные друзья погибли, о местонахождении других Вадим не знал, сам он тоже чуть не умер. У Левки все сложилось лучше – Шулепников даже успел пожить в браке с итальянкой. Его мать снова вышла замуж, и опять за влиятельного человека. Предыдущий отчим был найден мертвым в машине, в запертом гараже.
Еще на первом курсе института Глебов вновь начал ходить в дом на набережной. Там осталась жить его бывшая одноклассница Соня Ганчук. Вот только девушка сперва мало интересовала Глебова. Он больше общался с ее отцом – профессором Ганчуком, который у него преподавал. Глебов старался завоевать симпатии преподавателя и преуспел в этом. Отношение к Соне у Вадима изменилось после одной из вечеринок, ею устроенных. Тогда Глебов понял, что может полюбить дочь Ганчука, но их роман начался только спустя года два.
Однажды, под Новый год вся «студенческая орава» отправилась в Брусково, на дачу к Ганчукам. В компании был и Шулепников, который на тот момент год как появился в институте. Закончилась вечеринка большой дракой. На рассвете практически все поспешили на электричку. Вскоре на даче остались только Соня и Глебов. Они торопились привести дом в порядок, так как ждали приезда родителей девушки, которые в итоге в тот день не приехали. Вечером Соня отдалась Глебову. Она призналась, что была влюблена в него с шестого класса. Вадим не смог точно сказать, когда полюбил Соню. Так начался их роман. Через много лет Глебов считал, что это была не истинная любовь, а «молодое телесное беснование».
Пока Глебов крутил роман с Соней, «жизнь глебовской семьи была на излете». Бабушка Вадима – Нила, – на которой держался дом, едва ходила. Отец после смерти матери сильно постарел, его съедала болезнь. К тому же, он начал выпивать. Периодически помогать приходила тетя Поля. Ее муж – дядя Володя, которого в свое время отправили на север, - завел новую семью и уехал с ней в Ташкент. У тети Поли завязались любовные отношения с глебовским отцом.
Поздней осенью, когда Глебов активно писал диплом о русской журналистике 1880-х годов, его вызвали в учебную часть. Там был недавно назначенный Друзяев, который ранее работал военным прокурором и демобилизовался лишь год назад. Во время беседы Друзяева и Глебова в комнату зашел аспирант Ширейко. Он у Вадима читал спецкурс по Горькому, заменив преподавателя языкознания Бориса Аструга, ученика Ганчука, которого около года назад «шуганули с треском».
Друзяев завел разговор о профессоре Ганчуке. Тот был научным руководителем у Глебова. Оказалось, профессор включил Вадима в «предварительный список дипломников, которые будут рекомендованы в аспирантуру». Глебов об этом слышал впервые. Кроме того, Друзяев знал, что у Вадима роман с Соней. Глебову кратко обрисовали сложившуюся ситуацию. Никто не был против того, чтобы Ганчук руководил его дипломом, чтобы Вадим женился на Соне, чтобы жена Ганчука оставалась в институте преподавать на кафедре языков. По отдельности это все было прекрасно, но вместе – перебор. От Глебова требовалось поговорить с Ганчуком, чтобы тот отказался от научного руководства дипломом и подобрал кого-то другого. Вадим, не увидев подвоха и подумав, что учебная часть проявляет заботу о его успешном завершении диплома, согласился. Ему казалось, будто в институте просто боятся формальных неприятностей.
Через несколько дней Глебов рассказал обо всем Соне. Она посоветовала ему поступить так, как он считает нужным. В то же время выяснилось, что Дороднов, заведующий учебной частью, уведомил жену Ганчука о необходимости сдать экзамены. Якобы для дальнейшего преподавания требуется диплом советского вуза, а у нее был диплом Венского университета. Интересно, что раньше это не всплывало, хотя супруга Ганчука преподавала двадцать лет.
Вскоре на одном из чаепитий у Ганчуков Соня рассказала отцу и матери, что встречается с Глебовым и что Вадима просили сменить научного руководителя. После этого профессор Ганчук объяснил, почему против него плетутся интриги. В частности, из-за того, что он защищал Аструга и других, кого незаслуженно унижали.
В четверг Глебов должен был выступить против Ганчука. Вадим обратился за помощью к Шулепникову, надеясь, что отчим Левки как-то сможет повлиять на ситуацию. Глебову очень не хотелось выступать, он страстно желал, чтобы обошлись без него. Шулепников неохотно попытался помочь, позвонив аспиранту Ширейко, который в интриге против Ганчука явно играл важную роль, но из этого звонка толком ничего не вышло. До четверга оставалось два дня, а Глебов так и не решил, что ему делать.
Ситуация осложнилась. Теперь Глебова заставляли выступить на собрании еще и сторонники профессора Ганчука, коих оказалось немало. Рано утром в четверг скончалась бабушка Вадима, что и спасло его. Никуда ему не пришлось идти. Правда, было еще и второе собрание. Там Глебов все-таки выступил. По мнению самого Вадима, сказал он что-то «короткое, малосущественное». Профессора Ганчука в итоге отправили в опалу, в областной педвуз. Вернуться ему удалось только через несколько лет. После второго собрания Глебов и Левка, тоже выступавший, напились. В пьяном бреду Шулепников постоянно повторял: «Скоты мы, сволочи…». Тогда и начал развиваться его алкоголизм. Еще до второго собрания Глебов расстался с Соней.
На протяжении всего произведения встречаются фрагменты, написанные от автора, который когда-то жил в доме на набережной, в детстве общался Глебовым, Шулепниковым, был влюблен в Соню. В финале автор нашел профессора Ганчука, которому на тот момент исполнилось уже 86 лет. В годовщину смерти Сони они вместе отправились к ней на могилу. На кладбище автор и Ганчук оказались перед самым его закрытием. Привратник долго не хотел их пускать, пока автор не узнал в нем Левку Шулепникова. Возвращаясь с работы домой на троллейбусе, бывший баловень судьбы Шулепа проезжал мимо дома на набережной и надеялся на чудо, на еще одну перемену в жизни.
- «Дом на набережной», анализ повести Трифонова
- «Обмен», анализ повести Трифонова
Михаил Пряслин приехал из Москвы, гостевал там у сестры Татьяны. Как в коммунизме побывал. Дача двухэтажная, квартира пять комнат, машина… Приехал - и сам стал ждать гостей из города, братьев Петра и Григория. Показывал им свой новый дом: сервант полированный, диван, тюлевые занавески, ковёр. Мастерская, погреб, баня. Но те на все это внимания обращали мало, и ясно почему: в голове дорогая сестрица Лизавета засела. Михаил от сестры отказался после того, как та родила двойню. Не мог ей простить, что после смерти сына совсем немного времени прошло.
Для Лизы нет гостей желаннее братьев. Посидели за столом и пошли на кладбище: проведать маму, Васю, Степана Андреяновича. Там у Григория случился припадок. И хоть Лиза знала, что у него падучая, но все равно состояние брата её напугало. А ещё насторожило поведение Петра. Что же у них делается? Федор из тюрьмы не вылезает, её саму Михаил с Татьяной не признают, а оказывается, ещё у Петра с Григорием нелады.
Лиза братьям рассказывала, да и сами они видели, что народ в Пекашине другой стал. Раньше работали до упаду. А теперь положенное отработали - к избе. В совхозе полно мужиков, полно всякой техники - а дела не идут.
Для совхозников - вот времена! - разрешили продажу молока. По утрам и час, и два за ним стоят. А молока нет - и на работу не спешат. Ведь корова - это каторга. Нынешние не будут с ней возиться. Тот же Виктор Нетесов жить хочет по-городскому. Михаил вздумал его попрекнуть: отец, мол, тот, бывало, убивался за общее дело. «Заодно и Валю с матерью убил, - ответил Виктор. - А я хочу не могилы для своей семьи устраивать, а жизнь».
За дни отпуска Петр вдоль и поперек исходил дом сестры. Если б не знал вживе Степана Андреяновича, сказал бы, что богатырь его ставил. И Петр решил отстраивать старый пряслинский дом. А Григорий стал за няньку Лизиным двойнятам, потому что саму Лизу Таборский, управляющий, поставил на телятник за болотом. Шла к телятнику - навстречу почтовый автобус. И первым спрыгнул с его подножки… Егорша, от которого двадцать лет не было ни слуху ни духу.
Дружкам Егорша рассказывал: везде побывал, всю Сибирь вдоль и поперек исколесил и бабья всякого перебрал - не пересчитать. Богомольный дед Евсей Мошкин ему и скажи: «Не девок ты губил, Егорий, а себя. Земля держится на таких, как Михаил да Лизавета Пряслина!»
«Ах, так! - распалился Егорша. - Ну, посмотрим, как эти самые, на которых земля держится, у меня в ногах ползать будут». И продал дом Пахе-рыбнадзору. А в суд на Егоршу, на родного внука Степана Андреяновича, Лиза подавать не хотела. Что ж законы - а она по законам своей совести живет. Михаилу поначалу управляющий Таборский так нравился, как редко кто из начальства - деловой. Раскусил он его, когда стали сеять кукурузу. Не росла «царица полей» в Пекашине, и Михаил сказал: сейте без меня. Таборский пытался его вразумить: не все равно, за что тебе платят по высшему тарифу? С того времени пошла у них с Таборским война. Потому что ловчила Таборский, но ловкий, не ухватить.
Мариам Петросян
ДОМ, В КОТОРОМ…
(Книга первая)
Дом стоит на окраине города. В месте, называемом «Расческой». Длинные многоэтажки здесь выстроены зубчатыми рядами с промежутками квадратно-бетонных дворов - предполагаемыми местами игр молодых «расчесочников». Зубья белы, многоглазы, и похожи один на другой. Там, где они еще не выросли - обнесенные заборами пустыри. Труха снесенных домов, гнездилища крыс и бродячих собак, гораздо более интересные молодым «расчесочникам», чем их собственные дворы - интервалы между зубьями.
На нейтральной территории между двумя мирами - зубцов и пустырей - стоит Дом. Его называют Серым. Он стар и по возрасту ближе к пустырям - захоронениям его ровесников. Он одинок - другие дома сторонятся его - и не похож на зубец, потому что не тянется вверх. В нем три этажа, фасад смотрит на трассу, у него тоже есть двор - длинный прямоугольник, обнесенный сеткой. Когда-то он был белым. Теперь он серый спереди и желтый с внутренней, дворовой стороны. Он щетинится антеннами и проводами, осыпается мелом и плачет трещинами. К нему жмутся гаражи и пристройки, мусорные баки и со бачьи будки. Все это со двора. Фасад гол и мрачен, каким ему и полагается быть.
Серый Дом не любят. Никто не скажет об этом вслух, но жители «Расчесок» предпочли бы не иметь его рядом. Они предпочли бы, чтобы его не было вообще.
КУРИЛЬЩИК.
Некоторые преимущества спортивной обуви
Все началось с красных кроссовок. Я нашел их на дне сумки. Сумка для хранения личных вещей - так это называется. Только никаких личных вещей там не бывает. Пара вафельных полотенец, стопка носовых платков и грязное белье. Все как у всех. Все сумки, полотенца, носки и трусы одинаковые, чтобы никому не было обидно.
Кроссовки я нашел случайно. Давно забыл о них. Старый подарок, уже и не вспомнить чей, из прошлой жизни. Ярко-красные, запакованные в блестящий пакет, с полосатой, как леденец подошвой. Я разорвал упаковку, по гладил огненные шнурки и быстро переобулся. Ноги приобрели странный вид. Какой-то непривычно ходячий. Я и забыл, что они могут быть такими.
В тот же день после уроков Джин отозвал меня в сторонку и сказал, что ему не нравится, как я себя веду. Показал на кроссовки и велел снять их. Не стоило спрашивать, зачем это нужно, но я спросил.
Они привлекают внимание, - сказал он.
Для Джина это нормально - такое объяснение.
Ну и что? - возразил я. - Пусть себе привлекают.
Он ничего не ответил. Поправил шнурок на очках, улыбнулся, и уехал. А вечером я получил записку. Только два слова: «Обсуждение обуви». И понял, что попался.
Сбривая пух со щек, я порезался и разбил стакан из-под зубных щеток. Отражение, смотревшее на меня из зеркала, выглядело до смерти напуганным, но на самом деле я не боялся. Мне было все равно. Я даже кроссовки не стал снимать.
Собрание проводилось в классе. На доске написали: «Обсуждение обуви». Цирк и маразм. Только мне было не до смеха, потому что я устал от этих игр, от умниц-игроков и самого этого места. Устал так сильно, что почти уже разучился смеяться.
Меня посадили у доски, чтобы все могли видеть предмет обсуждения. Слева за столом сидел Джин и сосал ручку. Справа Длинный Кит с треском гонял шарик по коридорчикам пластмассового лабиринта, пока на него не посмотрели осуждающе.
Кто хочет высказаться? - спросил Джин.
Высказаться хотели многие. Почти все. Для начала слово предоставили Сипу. Наверное, чтобы побыстрее отделаться.
Выяснилось, что всякий человек пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-на просто пустышка. Ворона в павлиньих перьях. Или что-то в этом роде. Сип прочел басню о вороне. Потом стихи об осле, угодившем в озеро и потонувшем из-за собственной глупости. Потом он собрался было спеть что-то на ту же тему, но его уже никто не слушал. Сип надул щеки, расплакался и замолчал. Ему сказали спасибо, передали платок, заслонили учебником и предоставили слово Гулю.
Гуль говорил еле слышно, не поднимая головы, как будто считывал текст с поверхности стола, хотя ничего, кроме поцарапанного пластика, там не было. Белая челка лезла в глаз, он поправлял ее кончиком пальца, смоченным слюной. Палец фиксировал бесцветную прядь на лбу, но как только отпускал, она тут же сползала обратно в глаз. Чтобы смотреть на Гуля долго, нужно иметь стальные нервы. Поэтому я на него не смотрел. От моих нервов и так остались одни ошметки, незачем было лишний раз их терзать.
К чему пытается привлечь внимание обсуждаемый? К своей обуви, казалось бы. На самом деле это не так. Посредством обуви он привлекает внимание к своим ногам. То есть афиширует свой недостаток, тычет им в глаза окружающим. Этим он как бы подчеркивает нашу общую беду, не считаясь с нами и нашим мнением. В каком-то смысле, он по-своему издевается над нами…
Гуль еще долго размазывал эту кашу. Палец сновал вверх и вниз по переносице, белки наливались кровью. Я знал наизусть все, что он может сказать - все, что вообще принято говорить в таких случаях. Слова, вылезавшие из Гуля были такими же бесцветными и пересушенными, как он сам, его палец и ноготь на пальце.
Потом говорил Топ. Примерно то же самое и так же нудно. Потом Ниф, Нуф и Наф. Тройняшки с поросячьими кличками. Они говорили одновременно, перебивая друг друга, и на них я как раз смотрел с большим интересом, потому что не ожидал, что они станут участвовать в обсуждении. Им, должно быть, не понравилось, как я на них смотрю, или они застеснялись, но от этого получилось только хуже. От них мне досталось больше всех. Они припомнили мою привычку загибать страницы книг (а ведь книги читаю не я один), то, что я не сдал свои носовые платки в фонд общего пользования (хотя нос растет не у меня одного), что сижу в ванне дольше положенного (двадцать восемь минут вместо двадцати), толкаюсь колесами при езде, (а ведь колеса надо беречь!), и наконец, добрались до главного - до того, что я курю. Если конечно можно назвать курящим человека, выкуривающего в течение трех дней одну сигарету.
Меня спрашивали, знаю ли я, какой вред наносит никотин здоровью окружающих. Конечно, я знал. Я вполне уже мог читать лекции на эту тему, потому что за полгода они скормили мне столько брошюр, статей и высказываний о вреде курения, что хватило бы человек на двадцать и еще осталось бы про запас. Мне рассказали о раке легких. Потом отдельно о раке. Потом о сердечнососудистых заболеваниях. Потом еще о каких-то кошмарных болезнях, но про это я уже слушать не стал. О таких вещах они могли говорить часами. Ужасаясь и содрогаясь. Как дряхлые сплетницы, обсуждающие убийства и несчастные случаи, пуская при этом слюни от восторга. Аккуратные мальчики в чистых сорочках, серьезные и положительные. Под их лицами прятались старушечьи физиономии, изъеденные ядом. Я угадывал их не в первый раз и уже не удивлялся. Они надоели мне до того, что хотелось отравить никотином всех сразу и каж дого в отдельности. К сожалению, это было невозможно. Свою несчастную сигарету-трехдневку я выкуривал тайком в учительском туалете. Даже не в нашем, боже упаси! И если кого и травил, так только тараканов, по тому что никто, кроме тараканов, туда не наведывался.
Мариам Петросян – профессиональный художник. В её планы не входила писательская карьера. Тем не менее, в 1991 году она начала писать книгу «для себя», не собираясь когда-либо её публиковать. Через несколько лет роман “Дом, в котором…” был практически готов. Петросян подарила рукопись своей подруге, жившей в Москве. Сын подруги передал рукопись своему знакомому, который, в свою очередь, отдал будущую книгу ещё кому-то. В результате, после длительного «путешествия» рукопись оказалась у главного редактора издательства «Гаятри».
Издательство предложило Петросян сотрудничество. С начала «путешествия» рукописи до выхода книги прошло более десяти лет. Финал романа Петросян дописывала в спешке. Книга была опубликована в 2009 году. В общей сложности на работу над романом ушло около двадцати лет.
По словам автора, образы многих героев её первого и последнего романа появились задолго до того, как она начала писать. Идея создать замкнутый социум на ограниченном пространстве возникла у писательницы, когда она некоторое время жила со своим мужем в двухкомнатной квартире в Москве.
В соседней комнате жили армянские студенты, образовав своеобразное микрогосударство, в котором были свои законы и порядки. Свод правил, которые нельзя было нарушать ни при каких обстоятельствах, висел на стене в комнате студентов.
Действие происходит в интернате для детей, имеющих инвалидность. У обитателей интерната нет имён, только клички. Время и место действия не известны. Автор умышленно абстрагируется от объективной реальности, не указывая никаких сведений, благодаря которым читатели могли бы установить страну или эпоху. Интернат должен предстать единственным реальным миром, который видят читатели, и в котором обитают инвалиды. Действительность вне Дома рассматривается воспитанниками как нечто враждебное и неизвестное.
При более близком знакомстве с Домом оказывается, что, как и в любом государстве, в интернате существуют свои собственные законы. Воспитанники Дома периодически покидают интернат, чтобы перейти в параллельный мир. Одни пациенты совершают переход по доброй воли, других в параллельную реальность «забрасывает». «Уйти» может только сознание. Оставшееся в интернате тело воспитанника впадет в кому, в которой может оставаться в течение нескольких недель или дней. Сознанию при этом кажется, что человек прожил в параллельном мире долгие годы.
Никто из пациентов не хочет покидать интернат, к укладу жизни которого они так привыкли. Кроме этого, во время каждого выпуска воспитанников случаются всевозможные несчастья. Однако Дом всё-таки придётся покинуть, так как ходят слухи, что после последнего выпуска он будет снесён. Одни пациенты принимают решение вернуться в мир, из которого они пришли в интернат и научиться жить заново. Другие пациенты планируют остаться, чтобы перейти в параллельную реальность и пробыть там некоторое время.
Характеристика персонажей
Герои романа поделены на несколько групп.
Примерные Фазаны
Эта группа пациентов-колясочников не интересуется жизнью остальных воспитанников. Фазаны-колясочники (в романе используется слово «колясники») заняты учёбой и заботой о своём здоровье. Воспитанник по кличке Курильщик, который также относится к колясочникам, считает Фазанов ябедами и лицемерами. Поссорившись со своими собратьями по несчастью, Курильщик переходит в другую группу.
Шумные Крысы
Пациенты, именуемые Крысами, носят особенные причёски и отличаются крутым нравом. Крысы носят при себе холодное оружие.
Возможно вы сможете заинтересовать вашего ребенка увлекательной книгой Мариам Петросян , рассказывающей о щенке, который имел крылья.
В следующей нашей статье мы предлагаем вам ознакомиться с – современной талантливой армянской писательницы, известной по ее двух произведениях.
Грустные Птицы
Пациентов этой группы отличает постоянный траур, который они вынуждены носить по умершему брату своего предводителя. Все Птицы увлекаются цветоводством.
Безымянная группа
Одна из групп Дома не имеет определённого названия. Её предводителем является пациент по кличке Слепой, которого также считают лидером интерната.
Псы в кожаных ошейниках
Группа воспитанников, называемых Псами, занимает две комнаты интерната. Пациенты-Псы носят кожаные ошейники.
Некоторые персонажи достойны отдельного описания. Наибольший интерес читателей вызывает Македонский. Воспитанник не является больным. Живя когда-то со своим дедушкой, Македонский участвовал в культе, который был создан его престарелым родственником. После смерти дедушки мальчик стал жить у других родственников. «Сверхспособности» Македонского вызвали у его новых опекунов непреодолимый страх, и они отправили мальчика в интернат.
Роман М. Петросян был удостоен нескольких премий, первые из которых были получены уже в 2009 году. Однако далеко не все критики отнеслись к книге благодушно. Помимо немалого количества достоинств, был отмечен и целый ряд серьёзных недостатков. По мнению некоторых критиков, автор нарушил морально-этические нормы, сделав главными героями романа обитателей интерната для инвалидов. Подробное описание замкнутого мира больных детей может показаться слишком неэтичным.
Недосказанность и неоконченность также вызывают недовольства. Возникает впечатление, что перед читателем находится не весь роман, а только какая-то его часть, а начало и конец остались где-то в недосягаемости. Автор не пытается устранить это впечатление, нарочно подчёркивая его неоконченным названием. Однако заглавие «Дом, в котором…» заставляет потенциального читателя выбрать именно эту книгу. Каждому захочется узнать, что же произошло в этом доме.
Петросян позиционирует себя в своём романе не как кукловода, который дёргает за ниточки, передвигая марионетки, а как наблюдателя. Автору-наблюдателю всюду открыт доступ. Он легко может посмотреть на загадочный Дом глазами любого из своих персонажей. Главные герои абсолютно самостоятельны. Они возникают перед мысленным взором только тогда, когда сочтут нужным это сделать.
Автор-наблюдатель
Писательница утверждает, что вошла в Дом вместе с Курильщиком и начала встречать своих персонажей одного за другим. Каждый герой обладал своим собственным характером, который не нужно было придумывать, достаточно было просто его нарисовать. Сначала Мариам считала лидером одного главного героя. Затем она поняла, что ошиблась, когда встретила Слепого.
Позиция наблюдателя не позволяет автору получить ответы на многие вопросы. В результате, в недоумении остаются и сами читатели. Без ответа оставлен и самый главный вопрос: действительно ли в загадочном интернате существовал вход в параллельный мир, посещать который могли только воспитанники? Посещения параллельной реальности описано слишком неопределённо. От ответа на поставленный вопрос будет зависеть жанр всего произведения. Визиты в потустороннюю реальность заставляют читателей вспомнить самую известную сказку Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес». Великолепный мир, в который попала маленькая Алиса, оказался сном. Параллельная реальность, куда так часто уходили пациенты Дома, могла быть обыкновенными галлюцинациями, возникшими под действием принятых лекарств.
Мариам Петросян “Дом в котором…”: краткое содержание