И куда смотрит Минкульт или на злобу дня. А давайте вспомним, что мы тут играли полгода назад

Эрнест Сетон-Томпсон

Я увидел его впервые в сумерках.

Рано утром я получил телеграмму от своего школьного товарища Джека:

«Посылаю тебе замечательного щенка. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит».

У Джека такой характер, что он мог прислать мне адскую машину или бешеного хорька вместо щенка, поэтому я дожидался посылки с некоторым любопытством. Когда она прибыла, я увидел, что на ней написано: «Опасно». Изнутри при малейшем движении доносилось ворчливое повизгиванье. Заглянув в заделанное решеткой отверстие, я увидел не тигренка, а всего-навсего маленького белого бультерьера. Он старался укусить меня и все время сварливо рычал. Рычанье его было мне неприятно. Собаки умеют рычать на два лада: низким, грудным голосом - это вежливое предупреждение или исполненный достоинства ответ, и громким, высоким ворчаньем - это последнее слово перед нападением. Как любитель собак, я думал, что умею управлять ими. Поэтому, отпустив носильщика, я достал перочинный нож, молоток, топорик, ящик с инструментами, кочергу и сорвал решетку. Маленький бесенок грозно рычал при каждом ударе молотка и, как только я повернул ящик набок, устремился прямо к моим ногам. Если бы только его лапка не запуталась в проволочной сетке, мне пришлось бы плохо. Я вскочил на стол, где он не мог меня достать, и попытался урезонить его. Я всегда был сторонником разговоров с животными. Я утверждаю, что они улавливают общий смысл нашей речи и наших намерений, хотя бы даже и не понимая слов. Но этот щенок, по-видимому, считал меня лицемером и презрительно отнесся к моим заискиваниям. Сперва он уселся под столом, зорко глядя во все стороны, не появится ли пытающаяся спуститься нога. Я был вполне уверен, что мог бы привести его к повиновению взглядом, но мне никак не удавалось взглянуть ему в глаза, и поэтому я оставался на столе. Я человек хладнокровный. Ведь я представитель фирмы, торгующей железным товаром, а наш брат вообще славится присутствием духа, уступая разве только господам, торгующим готовым платьем.

Итак, я достал сигару и закурил, сидя по-турецки на столе, в то время как маленький деспот дожидался внизу моих ног. Затем я вынул из кармана телеграмму и перечел ее: «Замечательный щенок. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит». Думаю, что мое хладнокровие успешно заменило в этом случае вежливость, ибо полчаса спустя рычанье затихло. По прошествии часа он уже не бросался на газету, осторожно спущенную со стола для испытания его чувств. Возможно, что раздражение, вызванное клеткой, немного улеглось. А когда я зажег третью сигару, он проковылял к камину и улегся там, впрочем, не забывая меня - на это я не мог пожаловаться. Один его глаз все время следил за мной. Я же следил обоими глазами не за ним, а за его коротким хвостиком. Если бы этот хвост хоть единый раз дернулся в сторону, я почувствовал бы, что победил. Но хвостик оставался неподвижным. Я достал книжку и продолжал сидеть на столе до тех пор, пока не затекли ноги и начал гаснуть огонь в камине. К десяти часам стало прохладно, а в половине одиннадцатого огонь совсем потух. Подарок моего друга встал на ноги и, позевывая, потягиваясь, отправился ко мне под кровать, где лежал меховой половик. Легко переступив со стола на буфет и с буфета на камин, я также достиг постели и, без шума раздевшись, ухитрился улечься, не встревожив своего повелителя. Не успел я еще заснуть, когда услышал легкое царапанье и почувствовал, что кто-то ходит по кровати, затем по ногам. Снап

По-видимому, нашел, что внизу слишком холодно.

Он свернулся у меня в ногах очень неудобным для меня образом. Но напрасно было бы пытаться устроиться поуютнее, потому что, едва я пробовал двинуться, он вцеплялся в мою ногу с такой яростью, что только толстое одеяло спасало меня от тяжкого увечья.

Прошел целый час, прежде чем мне удалось так расположить ноги, передвигая их каждый раз на волосок, что можно было наконец уснуть. В течение ночи я несколько раз был разбужен гневным рычаньем щенка - быть может, потому, что осмеливался шевелить ногой без его разрешения, но, кажется, также и за то, что позволял себе изредка храпеть.

Утром я хотел встать раньше Снапа. Видите ли, я назвал его Снапом… Полное его имя было Джинджерснап. Некоторым собакам с трудом приискиваешь кличку, другим же не приходится придумывать клички - они как-то являются сами собой.

Итак, я хотел встать в семь часов. Снап предпочел отложить вставанье до восьми, поэтому мы встали в восемь. Он разрешил мне затопить камин и позволил одеться, ни разу не загнав меня на стол. Выходя из комнаты и собираясь завтракать, я заметил:

Снап, друг мой, некоторые люди стали бы воспитывать тебя побоями, но мне кажется, что мой план лучше. Теперешние доктора рекомендуют систему лечения, которая называется «оставлять без завтрака». Я испробую ее на тебе.

Было жестоко весь день не давать ему еды, но я выдержал характер. Он расцарапал всю дверь, и мне потом пришлось заново красить ее, но зато к вечеру он охотно согласился взять из моих рук немного пищи.

Не прошло и недели, как мы уже были друзьями. Теперь он спал у меня на кровати, не пытаясь искалечить меня при малейшем движении. Система лечения, которая называлась «оставлять без завтрака», сделала чудеса, и через три месяца нас нельзя было разлить водой.

Казалось, чувство страха было ему незнакомо. Когда он встречал маленькую собачку, он не обращал на нее никакого внимания, но стоило появиться здоровому псу, как он струной натягивал свой обрубленный хвост и принимался прохаживаться вокруг него, презрительно шаркая задними ногами и поглядывая на небо, на землю, вдаль - куда угодно, за исключением самого незнакомца, отмечая его присутствие только частым рычаньем на высоких нотах. Если незнакомец не спешил удалиться, начинался бой. После боя незнакомец в большинстве случаев удалялся с особой готовностью. Случалось и Снапу быть побитым, но никакой горький опыт не мог вселить в него и крупицы осторожности.

Однажды, катаясь в извозчичьей карете во время собачьей выставки, Снап увидел слоноподобного сенбернара на прогулке. Его размеры вызвали восторг щенка, он стремглав ринулся из окна кареты и сломал себе ногу.

У него не было чувства страха. Он не был похож ни на одну из известных мне собак. Например, если случалось мальчику швырнуть в него камнем, он тотчас же пускался бежать, но не от мальчика, а к нему. И если мальчик снова швырял камень, Снап немедленно разделывался с ним, чем приобрел всеобщее уважение. Только я и рассыльный нашей конторы умели видеть его хорошие стороны. Только нас двоих он считал достойными своей дружбы. К половине лета Карнеджи, Вандербильдт и Астор, вместе взятые, не могли бы собрать достаточно денег, чтобы купить у меня моего маленького Снапа.

Хотя я не был коммивояжером, тем не менее моя фирма, в которой я служил, отправила меня осенью в путешествие, и Снап остался вдвоем с квартирной хозяйкой. Они не сошлись характерами. Он ее презирал, она его боялась, оба они ненавидели друг друга.

Я был занят сбытом проволоки в северных штатах. Получавшиеся на мое имя письма доставлялись мне раз в неделю. В этих письмах моя хозяйка постоянно жаловалась мне на Снапа.

Прибыв в Мендозу, в Северной Дакоте, я нашел хороший сбыт для проволоки. Разумеется, главные сделки я заключал с крупными торговцами, но я потолкался среди фермеров, чтобы получить от них практические указания, и таким образом познакомился с фермой братьев Пенруф.

Нельзя побывать в местности, где занимаются скотоводством, и не услышать о злодеяниях какого-нибудь лукавого и смертоносного волка. Прошло то время, когда волки попадались на отраву. Братья Пенруф, как и все разумные ковбои, отказались от отравы и капканов и принялись обучать разного рода собак охоте на волка, надеясь не только избавить окрестности от врагов, но и позабавиться.

Гончие собаки оказались слишком добродушными для решительной борьбы, датские доги - чересчур неуклюжими, а борзые не могли преследовать зверя, не видя его. Каждая порода имела какой-нибудь роковой недостаток. Ковбои надеялись добиться толку с помощью смешанной своры, и когда меня пригласили на охоту, я очень забавлялся разнообразием участвовавших в ней собак. Было там немало ублюдков, но встречались также и чистокровные собаки - между прочим, несколько русских волкодавов, стоивших, наверно, уйму денег.

Гилтон Пенруф, старший из братьев, необычайно гордился ими и ожидал от них великих подвигов.

Борзые слишком тонкокожи для волчьей охоты, доги - медленно бегают, но, увидите, полетят клочья, когда вмешаются мои волкодавы.

Таким образом, борзые предназначались для гона, доги - для резерва, а волкодавы - для генерального сражения. Кроме того, припасено было две-три гончих, которые должны были своим тонким чутьем выслеживать зверя, если его потеряют из виду.

Славное было зрелище, когда мы двинулись в путь между холмами в ясный октябрьский день! Воздух был прозрачен и чист, и, несмотря на позднее время года, не было ни снега, ни мороза. Кони ковбоев слегка горячились и раза два показали мне, каким образом они избавляются от своих седоков.

Мы заметили на равнине два-три серых пятна, которые были, по словам Гилтона, волками или шакалами. Свора понеслась с громким лаем. Но поймать им никого не удалось, хотя они носились до самого вечера. Только одна из борзых догнала волка и, получив рану в плечо, отстала.

Мне кажется, Гилт, что от твоих волкодавов мало будет толку, - сказал Гарвин, младший из братьев. - Я готов стоять за маленького черного дога против всех остальных, хотя он простой ублюдок.

Ничего не пойму! - проворчал Гилтон. - Даже шакалам никогда не удавалось улизнуть от этих борзых, не то что волкам. Гончие - также превосходные - выследят хоть трехдневный след. А доги могут справиться даже с медведем.

Не спорю, - сказал отец, - твои собаки могут гнать, могут выслеживать и могут справиться с медведем, но дело в том, что им неохота связываться с волком. Вся окаянная свора попросту трусит. Я много бы дал, чтобы вернуть уплаченные за них деньги.

Так они толковали, когда я распростился с ними и уехал дальше.

Борзые были сильны и быстроноги, но вид волка, очевидно, наводил ужас на всех собак. У них не хватало духа помериться с ним силами, и невольно воображение переносило меня к бесстрашному щенку, разделявшему мою постель в течение последнего года. Как мне хотелось, чтобы он был здесь! Неуклюжие гиганты получили бы руководителя, которого никогда не покидает смелость.

На следующей моей остановке, в Бароке, я получил с почты пакет, заключавший два послания от моей хозяйки: первое - с заявлением, что «эта подлая собака безобразничает в моей комнате», другое, еще более пылкое, - с требованием немедленного удаления Снапа.

«Почему бы не выписать его в Мендозу? - подумал я. - Всего двадцать часов пути. Пенруфы будут рады моему Снапу».

Следующая моя встреча с Джинджерснапом вовсе не настолько отличалась от первой, как можно было ожидать. Он бросился на меня, притворялся, что хочет укусить, непрерывно ворчал. Но ворчанье было грудное, басистое, а обрубок хвоста усиленно подергивался.

Пенруфы несколько раз затевали волчью охоту, с тех пор как я жил у них, и были вне себя от неизменных неудач. Собаки почти каждый раз поднимали волка, но никак не могли покончить с ним, охотники же ни разу не находились достаточно близко, чтобы узнать, почему они трусят.

Старый Пенруф был теперь вполне убежден, что «во всем негодном сброде нет ни одной собаки, способной потягаться хотя бы с кроликом».

На следующий день мы вышли на заре - те же добрые лошади, те же отличные ездоки, те же большие сизые, желтые и рябые собаки. Но, кроме того, с нами была маленькая белая собачка, все время льнувшая ко мне и знакомившая со своими зубами не только собак, но и лошадей, когда они осмеливались ко мне приблизиться. Кажется, Снап перессорился с каждым человеком, собакой и лошадью по соседству.

Мы остановились на вершине большого плоскоголового холма. Вдруг Гилтон, осматривавший окрестности в бинокль, воскликнул:

Вижу его! Вот он идет к ручью, Скелл. Должно быть, это шакал.

Теперь надо было заставить и борзых увидеть добычу. Это нелегкое дело, так как они не могут смотреть в бинокль, а равнина покрыта кустарником выше собачьего роста.

Тогда Гилтон позвал: «Сюда, Дандер!» - и выставил ногу вперед. Одним проворным прыжком Дандер взлетел на седло и стал там, балансируя на лошади, между тем как Гилтон настойчиво показывал ему:

Вон он, Дандер, смотри! Куси, куси его, там, там!

Дандер усиленно всмотрелся в точку, указываемую хозяином, затем, должно быть, увидел что-то, ибо с легким тявканьем соскочил на землю и бросился бежать. Другие собаки последовали за ним. Мы поспешили им вслед, однако значительно отставая, так как почва была изрыта оврагами, барсучьими норами, покрыта камнями, кустарником. Слишком быстрая скачка могла окончиться печально.

Итак, все мы отстали; я же, человек, непривычный к седлу, отстал больше всех. Время от времени мелькали собаки, то скакавшие по равнине, то слетавшие в овраг, с тем чтобы немедленно появиться с другой стороны. Признанным вожаком был борзой Дандер, и, взобравшись на следующий гребень, мы увидели всю картину охоты: шакал, летящий вскачь, собаки, бегущие на четверть мили сзади, но, видимо, настигавшие его. Когда мы в следующий раз увидели их, шакал был бездыханен, и все собаки сидели вокруг него, исключая двух гончих и Джинджерснапа.

Опоздали к пиру! - заметил Гилтон, взглянув на отставших гончих. Затем с гордостью потрепал Дандера: - Все-таки, как видите, не потребовалось вашего щенка!

Скажи пожалуйста, какая смелость: десять больших собак напали на маленького шакала! - насмешливо заметил отец. - Погоди, дай нам встретить волка.

На следующий день мы снова отправились в путь.

Поднявшись на холм, мы увидели движущуюся серую точку. Движущаяся белая точка означает антилопу, красная - лисицу, а серая - волка или шакала. Волк это или шакал, определяют по хвосту. Висячий хвост принадлежит шакалу, поднятый кверху - ненавистному волку.

Как и вчера, Дандеру показали добычу, и он, как и вчера, повел за собой пеструю стаю - борзых, волкодавов, гончих, догов, бультерьера и всадников. На миг мы увидели погоню: без сомнения, это был волк, двигавшийся длинными прыжками впереди собак. Почему-то мне показалось, что передовые собаки не так быстро бегут, как тогда, когда они гнались за шакалом. Что было дальше, никто не видел. Собаки вернулись обратно одна за другой, а волк исчез.

Насмешки и попреки посыпались теперь на собак.

Эх! Струсили, попросту струсили! - с отвращением проговорил отец. - Свободно могли нагнать его, но чуть только он повернул на них, они удрали. Тьфу!

А где же он, несравненный, бесстрашный терьер? - спросил Гилтон презрительно.

Не знаю, - сказал я. - Вероятнее всего, он и не видел волка. Но если когда-нибудь увидит - бьюсь об заклад, он изберет победу или смерть.

В эту ночь вблизи фермы волк зарезал нескольких коров, и мы еще раз снарядились на охоту.

Началось приблизительно так же, как накануне. Уже много позже полудня мы увидели серого молодца с поднятым хвостом не дальше как за полмили. Гилтон посадил Дандера на седло. Я последовал его примеру и подозвал Снапа. Его лапки были так коротки, что вспрыгнуть на спину лошади он не мог. Наконец он вскарабкался с помощью моей ноги. Я показывал ему волка и повторял «Куси, куси!» до тех пор, пока он в конце концов не приметил зверя и не бросился со всех ног вдогонку за уже бежавшими борзыми.

Погоня шла на этот раз не чащей кустарника, вдоль реки, а открытой равниной. Мы поднялись все вместе на плоскогорье и увидели погоню как раз в ту минуту, когда Дандер настиг волка и рявкнул у него за спиной. Серый повернулся к нему для боя, и перед нами предстало славное зрелище. Собаки подбегали по две и по три, окружая волка кольцом и лая на него, пока не налетел последним маленький белый песик. Этот не стал тратить времени на лай, а ринулся, прямо к горлу волка, промахнулся, однако успел вцепиться ему в нос. Тогда десять больших собак сомкнулись над волком, и две минуты спустя он был мертв. Мы мчались вскачь, чтобы не упустить развязки, и хоть издали, но явственно рассмотрели, что Снап оправдал мою рекомендацию.

Теперь настал мой черед похваляться. Снап показал им, как ловят волков, и наконец-то мендозская свора доконала волка без помощи людей.

Было два обстоятельства, несколько омрачивших торжество победы: во-первых, это был молодой волк, почти волчонок. Вот почему он сдуру бросился бежать по равнине. А во-вторых, Снап был ранен - у него была глубокая царапина на плече.

Когда мы с торжеством двинулись в обратный путь, я заметил, что он прихрамывает.

Сюда! - крикнул я. - Сюда, Снап!

Он раза два попытался вскочить на седло, но не мог.

Дайте мне его сюда, Гилтон, - попросил я.

Благодарю покорно. Можете сами возиться со своей гремучей змеей, - ответил Гилтон, так как всем теперь было известно, что связываться со Снапом небезопасно.

Сюда, Снап, бери! - сказал я, протягивая ему хлыст.

Он ухватился за него зубами, и таким образом я поднял его на седло и доставил домой. Я ухаживал за ним, как за ребенком. Он показал этим ковбоям, кого не хватает в их своре. У гончих прекрасные носы, у борзых быстрые ноги, волкодавы и доги - силачи, но все они ничего не стоят, потому что мужество есть только у бультерьера. В этот день ковбои разрешили волчий вопрос, что вы увидите сами, если побываете в Мендозе, ибо в каждой из местных свор теперь имеется свой бультерьер.

На следующий день была годовщина появления у меня Снапа. Погода стояла ясная, солнечная. Снега еще не было. Ковбои снова собрались на волчью охоту. К всеобщему разочарованию, рана Снапа не заживала. Он спал, по обыкновению, у меня в ногах, и на одеяле оставались следы крови. Он, конечно, не мог участвовать в травле. Решили отправиться без него. Его заманили в амбар и заперли там. Затем мы отправились в путь. Все отчего-то предчувствовали недоброе. Я знал, что без моей собаки мы потерпим неудачу, но не воображал, как она будет велика.

Мы забрались уже далеко, блуждая среди холмов, как вдруг, мелькая в кустарнике, примчался за нами вдогонку белый мячик. Минуту спустя к моей лошади подбежал Снап, ворча и помахивая обрубком хвоста. Я не мог отправить его обратно, так как он ни за что не послушался бы. Рана его имела скверный вид. Подозвав его, я протянул ему хлыст и поднял на седло, «Здесь, - подумал я, - ты просидишь до возвращения домой». Но не тут-то было. Крик Гилтона «ату, ату!» известил нас, что он увидел волка. Дандер и Райл, его соперник, оба бросились вперед, столкнулись и упали вместе, растянувшись на земле. Между тем Снап, зорко приглядываясь, высмотрел волка, и не успел я оглянуться, как он уже соскочил с седла, и понесся зигзагами, вверх, вниз, над кустарником, под кустарником, прямо на врага. В течение нескольких минут он вел за собой всю свору. Недолго, конечно. Большие борзые увидели движущуюся точку, и по равнине вытянулась длинная цепь собак. Травля обещала быть интересной, так как волк был совсем недалеко и собаки мчались во всю прыть.

Они свернули в Медвежий овраг! - крикнул Гарвин. - За мной! Мы можем выйти им наперерез!

Итак, мы повернули обратно и быстро поскакали по северному склону холма, в то время как погоня, по-видимому, двигалась вдоль южного склона.

Мы поднялись на гребень и готовились уже спуститься, когда Гилтон крикнул:

Он здесь! Мы наткнулись прямо на него.

Гилтон соскочил с лошади, бросил поводья и побежал вперед. Я сделал то же. Навстречу нам по открытой поляне, переваливаясь, бежал большой волк. Голова его была опущена, хвост вытянут по прямой линии, а в пятидесяти шагах за ним мчался Дандер, несясь, как ястреб над землей, вдвое быстрее, чем волк. Минуту спустя борзой пес настиг его и рявкнул, но попятился, как только волк повернулся к нему. Они находились теперь как раз под нами, не дальше как в пятидесяти футах. Гарвин достал револьвер, но Гилтон, к несчастью, остановил его:

Нет, нет! Посмотрим, что будет.

Через мгновение примчалась вторая борзая, затем одна за другой и остальные собаки. Каждая неслась, горя яростью и жаждой крови, готовая тут же разорвать серого на части. Но каждая поочередно отступала в сторону и принималась лаять на безопасном расстоянии. Минуты две погодя подоспели и русские волкодавы - славные, красивые псы. Издали они, без сомнения, желали ринуться прямо на старого волка. Но бесстрашный его вид, мускулистая шея, смертоносные челюсти устрашили их задолго до встречи с ним, и они также примкнули к общему кругу, в то время как затравленный бандит поворачивался то в одну сторону, то в другую, готовый сразиться с каждой из них и со всеми вместе.

Вот появились и доги, грузные твари, каждая такого же веса, как волк. Их тяжелое дыхание переходило в угрожающий хрип, по мере того как они надвигались, готовые разорвать волка в клочья. Но как только они увидели его вблизи - угрюмого, бесстрашного, с мощными челюстями, с неутомимыми лапами, готового умереть, если надо, но уверенного в том, что умрет не он один, - эти большие доги, все трое, почувствовали, подобно остальным, внезапный прилив застенчивости: да, да, они бросятся на него немного погодя, не сейчас, а как только переведут дух. Волка они, конечно, не боятся. Голоса их звучали отвагой. Они хорошо знали, что несдобровать первому, кто сунется, но это все равно, только не сейчас. Они еще немного полают, чтобы подбодрить себя.

В то время как десять больших псов праздно метались вокруг безмолвного зверя, в дальнем кустарнике послышался шорох. Затем скачками пронесся белоснежный резиновый мячик, вскоре превратившийся в маленького бультерьера. Снап, медленно бегущий и самый маленький из своры, примчался, тяжело дыша - так тяжело, что, казалось, он задыхается, и подлетел прямо к кольцу вокруг хищника, с которым никто не дерзал сразиться. Заколебался ли он? Ни на мгновение. Сквозь кольцо лающих собак он бросился напролом к старому деспоту холмов, целясь прямо в глотку. И волк ударил его с размаху своими двадцатью клыками. Однако малыш бросился на него вторично, и что произошло тогда, трудно сказать. Собаки смешались. Мне почудилось, что я увидел, как маленький белый пес вцепился в нос волка, на которого сейчас напала вся свора. Мы не могли помочь собакам, но они и не нуждались в нас. У них был вожак несокрушимой смелости, и когда битва наконец закончилась, перед нами на земле лежали волк - могучий гигант - и вцепившаяся в его нос маленькая белая собачка.

Мы стояли вокруг, готовые вмешаться, но лишенные возможности это сделать. Наконец все было кончено: волк был мертв. Я окликнул Снапа, но он не двинулся. Я наклонился к нему.

Снап, Снап, все кончено, ты убил его! - Но песик был неподвижен. Теперь только увидел я две глубокие раны на его теле. Я попытался приподнять его: - Пусти, старина: все кончено!

Он слабо заворчал и отпустил волка.

Грубые скотоводы стояли вокруг него на коленях, и старый Пенруф пробормотал дрогнувшим голосом:

Лучше бы у меня пропало двадцать быков!

Я взял Снапа на руки, назвал его по имени и погладил по голове. Он слегка заворчал, как видно, на прощание, лизнул мне руку и умолк навсегда.

Печально возвращались мы домой. С нами была шкура чудовищного волка, но она не могла нас утешить. Мы похоронили неустрашимого Снапа на холме за фермой. Я слышал при этом, как стоящий рядом Пенруф пробормотал:

Вот это действительно храбрец! Без храбрости в нашем деле недалеко уйдешь.

Історія бультер"єра

Був Хеллоуїн, і вже сутеніло, коли я вперше побачив його. Рано-вранці я отримав телеграму від Джека, мого приятеля з коледжу: "На добру згадку про мене. Посилаю тобі чудове цуценя. Будь із ним увічливим, так безпечніше". Це було дуже схоже на Джека - надіслати якусь пекельну машину або лютого скунса й назвати його цуценям, тому я очікував пакунок із цікавістю. Коли він прибув, я побачив примітку "Небезпечно", а зсередини чулося гарчання від найменшого поруху. Зазирнувши за сітку, я побачив, що там було не тигреня, а лише маленький білий бультер’єр. Він кусав мене, усіх і все, якщо йому здавалося, що щось наближалося до нього надто швидко або надто близько, скавучав неприємно і часто. У собак є два види гарчання: одне гуркітливе й грудне, це ввічливе попередження або люб’язна відповідь; інше - гортанне й набагато вище за тональністю, це останнє слово перед нападом. Гарчання цього тер’єра належало до останнього виду. Я був любителем собак і вважав, що знаю все про них, тому, відпустивши кур’єра, я дістав свій великий складений ніж, який також заміняв зубочистку, молоток, сокиру, набір інструментів, кочергу і був фірмовим виробом нашої компанії, і зняв сітку. О, так, я знав усе про собак! Він був маленьким, лютим, і грізно гарчав при кожному постукуванню мого інструмента, а коли я перекинув ящик, він просто кинувся на мої ноги. Якби його лапа не заплуталася в сітці й не втримала його, я міг би постраждати, бо він явно намірився зробити те, що вже давно хотів; але я став на стіл, де він не зміг би мене дістати, і спробував знайти спільну мову з ним. Я завжди вірив у те, що з тваринами можна поговорити. Я поділяю думку про те, що вони можуть збагнути дещо з наших намірів, навіть якщо не розуміють слів; але песик, очевидно, вважав мене лицеміром і не зважав на мої спроби. Спочатку він зайняв своє місце під столом і постійно слідкував, чи не спробує якась нога спуститися вниз. Я був упевнений, що можу контролювати його очима, але я не міг навіть зазирнути в його очі, а тому залишився в’язнем. Я надзвичайно спокійна людина, я лестив сам собі, бо я ж представник фірми, яка займається виготовленням залізних виробів, і в непохитності нас не перевершить ніхто, хіба що джентльмени, які завжди сунуть носа не у свої справи й займаються продажем готового одягу. Я сидів на столі, а мій маленький тиран унизу не зводив очей з моїх ніг. Я витяг телеграму і прочитав ще раз: "Чудове цуценя. Вудь із ним увічливим, так безпечніше". Я думаю, що врешті-решт більше спрацювала моя незворушність, аніж увічливість, бо через півгодини гарчання припинилося. Через годину він більше не стрибав на газету, яку я завбачливо поклав на край столу, щоб перевірити його настрій; можливо, роздратування від перебування в клітці трохи вщухло, і коли я запалив третю сигару, він подибав до вогню і ліг, хоч і не спускав з мене очей; у мене не було причин скаржитися на таке зневажливе ставлення до себе. Він слідкував за мною одним оком, а я обома очима стежив не за ним, а за його маленьким хвостом. Якби цей хвостик хоча б раз поворухнувся, я міг би відчути себе переможцем, але він не рухався. Я дістав книжку й продовжував сидіти на столі, доки мої ноги не звела судома, а вогонь у каміні не почав згасати. Близько десятої вечора похолоднішало, а о пів на одинадцяту вогонь погас. Мій подарунок на Хеллоуїн піднявся, позіхнув і потягнувся, тоді заліз на хутряний килимок під моїм ліжком. Нечутно ступаючи, я переступив зі столу на малепьку шафу й поступово дістався до камінної полиці. Так згодом я дійшов до ліжка і, дуже тихо роздягнувшись, уклався, не викликавши жодного зауваження з боку свого господаря. Я ще не заснув, коли почув тихе шкряботіння й "туп-туп" по ліжку, а потім по своїх ногах. Снап, очевидно, подумав, що внизу занадто холодно, і вирішив скористатися найкращим, що могло бути запропоноване в моєму будинку.

Він скрутився біля моїх ніг так, що мені стало дуже незручно, а коли я спробував улаштуватися зручніше, то найменшого поруху мого пальця було достатньо, щоб змусити його кусатися так люто, що від каліцтва мене рятувала тільки товста ковдра. Пройшла ціла година, перш ніж мені вдалося так покласти ноги, щоразу пересуваючи їх на міліметр, щоб я міг спокійно спати. Кілька разів серед ночі мене будило сердите гарчання собаки, напевно, тому що я наважився поворухнути пальцем без його дозволу, хоча я думаю, що його міг дратувати й мій храп.

Уранці я був готовий встати ще до того, як Снап прокинувся. Бачте, повне ім’я його - Снап-Джинджерснап. Деяким собакам важко дати ім’я, іншим же це не потрібно - вони самі можуть це зробити.

Я був готовий піднятися о сьомій. Снап же не прокидася до восьмої, тому ми встали о восьмій. Він трохи віддячив мені за теплий прийом, дозволив мені одягатися вже не на столі. Виходячи з кімнати, щоб приготувати сніданок, я зауважив: "Снапе, друже, деякі люди визнали б за потрібне виховувати тебе батогом, але мені здається, що я маю кращий план. Лікарі зараз рекомендують систему, яка називається "залишити без сніданку". Я це спробую".

Це було жорстоко, але я залишив його без їжі на весь день. Він пошкрябав мені двері, і мені потім довелося їх перефарбувати, але ввечері він уже брав їжу з моїх рук. Через тиждень ми були добрими друзями. Зараз він спав на моєму ліжку й дозволяв мені ворушити ногами, не кусаючи їх і не намагаючись серйозно мене пошкодити. Система "залишити без сніданку" творила чудеса: через три місяці ми були нерозлучними друзями й виявилося, що в телеграмі він цілком виправдано був названий чудовим цуценям.

Здавалося, йому незнайоме почуття страху. Якщо повз нього проходила маленька собачка, він не звертав на неї уваги; якщо то була собака середнього розміру, він струною витягував свій короткий хвостик і так ходив довкола незнайомця, зневажливо шкрябаючи кігтями й дивлячись на небо, землю, удалечінь - куди завгодно, але тільки не на того собаку, відзначаючи його присутність тільки частим гарчанням на підвищених тонах. Якщо ж незнайомець не рухався з місця, починалася бійка, і тоді він утікав дуже швидко. Іноді Снапові доводилося програвати, але і гіркий досвід не міг уселити в нього навіть краплю обережності. Одного разу, їдучи в кебі під час виставки собак, Снап побачив на прогулянці схожого на слона сенбернара. Його розміри викликали в цуценяти таке зацікавлення, що він мерщій вискочив з вікна кеба й зламав ногу.

Очевидно, у нього відібрали почуття страху й замінили великою кількістю імбиру, що стало підставою для його повного імені. Він відрізнявся від усіх собак, яких я коли-небудь знав. Наприклад, якщо хлопець кидав у нього камінь, він біг, але не від, а до хлопця, і якщо такий злочин повторювався, Снап сам чинив правосуддя, тому його всі поважали. Здавалося, тільки я та кур"єр у конторі бачили його позитивні риси. Тільки нас двох він удостоював високої честі - особистої дружби, яку я цінував усе більше з плином часу, і до середини літа Карнегі, Вандербілт і Астор усі гуртом не могли б зібрати достатньо грошей, щоб купити в мене мого маленького собаку Снапа.

Хоч я і не дуже часто мандрую, проте восени моя фірма відправила мене в подорож, а Снап, на жаль, залишився з хазяйкою квартири, яку я наймав. Він її зневажав, вона його боялася, і обоє ненавиділи одне одного.

Я займався збутом колючого дроту на півночі Штатів. Листи приходили до мене раз на тиждень, і моя хазяйка постійно скаржилася на Снапа.

Прибувши до Мендози, що в Північній Дакоті, я знайшов хороший ринок для збуту дроту. Звісно, головні угоди я укладав з великими торговцями, але я також бував і у фермерів, дізнавався про їхні потреби. Так я познайомився з фермою братів Пенруф.

Неможливо довго перебуваючи в місцевості, де займаються скотарством, не почути про злочини якого-небудь хитрого й нищівного сірого вовка. Уже минув той час, коли вовків можна було легко отруїти, тож зараз вони завдають значних збитків фермерам. Брати Пенруф, як і більшість скотарів, полишили всі спроби отруїти вовка чи спіймати його в капкан, і почали навчати собак різних порід полюванню на вовка, сподіваючись у такий спосіб ще й трохи розважитись, виконуючи корисну справу знищення шкідників.

Англійські гончаки були надто слабкими для битви; данські доги - надто незграбними; а хорти не могли переслідувати ціль, якщо її не було видно. Кожна порода мала певний недолік, але фермери сподівалися на успіх завдяки зграї собак різних порід, і коли я був запрошений приєднатися до мендозь-кого полювання на вовка, мене надзвичайно потішило те різноманіття собак, яке брало в ньому участь. Там було достатньо дворняжок, але також були й чистокровні породи собак - зокрема, кілька російських вовкодавів, які, напевно, коштували чимало.

Хілтон Пенруф, старший із братів, господар вовкодавів, надзвичайно пишався ними й очікував від них великих подвигів. "Хорти надто вразливі для битви з вовком, дапські доги надто повільні, але ви побачите, вовкодави добре зроблять свою справу ", - говорив він.

Отже, хорти призначалися для гонитви, доги - для допомоги, а вовкодави - для головної битви. Там також було двоє або троє гончаків, які повинні були своїми чутливими носами вистежити звіра, якби він раптом зник з очей.

Гарний краєвид відкривався перед нами, коли ми їхали верхи Ведлендськими пагорбами того жовтневого дня. Повітря було прозорим і свіжим, і, незважаючи на пізню пору, не було ані снігу, ані морозу. Коні були жвавими, і один чи два рази спробували показати мені, як вони звільняються від своїх наїзників.

Собаки були налаштовані на полювання, і на рівнині ми помітили одну або дві сірі плями, які, за словами Хілтона, могли бути вовками або койотами1. Собаки понеслися, голосно гавкаючи, але ввечері, хоч в одного з хортів була рана на плечі, більше не було жодних доказів, що хтось із них був на полюванні.

Мені здається, що від твоїх славнозвісних вовкодавів немає жодної користі, Хілте, - сказав Гарвін, молодший брат. - Я за те, що той маленький чорний данський дог набагато кращий за інших, хоч він і нечистокровний.

Я не розумію, - пробурчав Хілтон. - Навіть койоту, а не те що вовку, ніколи ще пе вдавалося втекти від цих хортів; гончаки можуть іти навіть по триденному сліду, а доги можуть подолати й ведмедя грізлі2.

Я вважаю, - сказав батько, - вони можуть бігти, можуть переслідувати й можуть подолати ведмедя, це цілком можливо; але річ у тім, що вони не хочуть зійтися в бійці з вовком.

Портрет дона Карлоса (А.Мор или А. Санчес Коэльо)

День 8 июля 1545 года, когда у короля Филиппа II (1527-1598) в Вальядолиде наследник, был одним из самых счастливых для испанского народа. А спустя четыре дня после рождения мальчика страна погрузилась в траур — умерла, так и не оправившись от тяжелых родов, супруга царствующего монарха, Мария Португальская, подарившая королю сына.

Мария Португальская (15 октября 1527, Коимбра — 12 июля 1545, Вальядолид) — португальская принцесса, первая жена короля Испании Филиппа II.

Дон Карлос был старшим законным сыном Филиппа II и тем самым наследником испанского престола. Он рос сутулым и умственно отсталым. Предполагается, что это являлось следствием кровосмешения практиковавшегося у Габсбургов и между королевскими домами Испании и Португалии. У Дона Карлоса было всего четыре прадеда и прабабки при возможных восьми и только шесть пра-прадедов и пра-прабабок из возможным шестнадцати.

С раннего возраста у Карлоса наблюдались эпилептические припадки, истерики и вспышки гнева повторялись слишком часто, да и характер юного инфанта был невыносимым. И хотя к нему приставляли множество воспитателей и учителей, те так и не смогли изменить просыпающиеся в юном принце дерзость, своеволие и жестокость. Говорили, что он любил мучить животных, которых ему доставляли с охоты слуги, и в этом развлечении он находил особое удовольствие. Он любил драться, а его оплеухи нередко доставались и приближённым, которые чем-то не смогли угодить своенравному наследнику. Один из его современников так описывал Карлоса: «Принц Астурийский обладает невыносимым высокомерием и распущен в своих нравах, его рассудок слаб, он капризен и упрям…» Так или иначе, несмотря на плохой характер монаршего сына, он всё же оставался единственным наследником испанского престола.

Т.к. мать его умерла, а отец занимался государственными делами, наиболее близким ему человеком была его тетя Хуана, младшая сестра Филиппа II. Но в 1552 году она вышла замуж за наследного принца Португалии. Она вернулась после смерти мужа в 1554 году, оставив сына Себастьяна на попечении бабушки и дедушки. Вдова в 17 лет, обаятельная и умная Хуана старалась заботиться о Доне Карлосе.

Другие невесты, которые были предложены принцу: Мария Стюарт, Маргарита Валуа, другая дочь Генриха II, и Анна Австрийская, дочь императора Максимилиана II, ставшая впоследствии четвёртой женой Филиппа II.

В 1558 году, когда началась война между Испанией и Францией, монархи обеих держав встретились в небольшом аббатстве, где решили заключить перемирие, а в честь этого события помолвить своих несовершеннолетних детей: Карлоса и Елизавету. Испанскому наследнику в то время едва исполнилось тринадцать, а юная принцесса была на год моложе своего жениха. Все стали терпеливо ждать предстоящей свадьбы и изменений в королевском дворе.

Портрет дона Карлоса работы Алонсо Санчеса Коэльо, (1558, Прадо, Мадрид)

Однако не прошло и нескольких месяцев, как 17 ноября 1558 года вторая супруга короля, Мария Тюдор Английская, неожиданно умерла. Филиппу было всего тридцать один, когда он остался вдовцом, но испанский король обладал ещё силой, энергией и страстью. Тогда же приближённые стали искать монарху новую супругу. Подходящей кандидатуры не находилось, и Филипп II решил жениться на невесте собственного сына.

Летом 1559 года состоялась помолвка короля Испании Филиппа II и юной французской принцессы, которая получила на новой родине имя Изабеллы. Спустя полгода, 2 февраля 1560 года, молодые были обвенчаны, а бывший жених играл на свадьбе родителя роль посажённого отца. Невесте исполнилось всего четырнадцать лет, а её красота и острый ум уже вызывали искреннее восхищение у испанцев. Казалось, в страну вновь вернулись счастливые времена.

Портрет Елизаветы Валуа работы Хуана Пантохи де ла Круса, (ок. 1560, Прадо, Мадрид )

Но был один, кто не радовался счастью испанского монарха — его сын, наследник престола дон Карлос. Страстно влюблённый в Изабеллу, чувствительный и эгоистичный, принц проливал горькие слёзы и, возненавидев отца, обещал отомстить тому за отнятое счастье. Он становился ещё более замкнутым, озлобленным и раздражительным.

Вызвать в инфанте радость могла лишь бывшая невеста, по злому року ставшая мачехой, которая всегда держалась с Карлосом просто, заботливо и старалась сгладить ненависть к отцу. В минуты разговоров с ней, наследник, казалось, менялся. Он становился терпимее, мягче, а на его всегда суровом и мрачном лице появлялась долгожданная улыбка.

До сих пор неизвестно, носили ли отношения Карлоса и Изабеллы лишь платонический характер. Скорее всего, молодая королева оставалась преданной своему супругу и ни в чём не нарушила обет верности, данный в день венчания. Тем не менее к принцу она всегда относилась слишком трепетно и с заботливой, материнской любовью. Однако были и те, кто, недолюбливая иностранку, пытался внушить царствующему монарху, что его супруга и сын связаны более тесными узами. Филипп II даже несколько раз следил за Изабеллой, однако ничего подозрительного так и не нашёл.

А Карлос, влюблённый в молодую королеву, сгорал от нежных чувств к бывшей невесте и ненависти к лицемерному родителю. Испанский король в самом деле слыл в Европе монархом лживым, хладнокровным и хитрым. Казалось, сын перенял у него самые плохие черты, став ещё более жестоким и бесчеловечным. А жизнь преподносила наследнику ещё более суровые испытания.

Хотя душевное здоровье ухудшалось с каждым годом, он был назван в 1560 году наследником кастильского трона и три года позднее наследником арагонского королевства.

После того как король назначил главнокомандующим в Восьмидесятилетней войне не дона Карлоса, а Фернандо Альварес де Толедо, третьего герцога Альба, дон Карлос восстал против своего отца. В бешенстве он написал список самых ненавидимых им людей, на первом месте в котором стоял его отец. В этом же году он убил любимую лошадь Филиппа II. Чтобы успокоить своего сына Филипп назначил его министром государственного совета, роль с которой дон Карлос очень хорошо справлялся. Однако позднее он опять поссорился со своим отцом и тот лишил его этого поста.

В начале мая 1562 года семнадцатилетний инфант, спускаясь по лестнице своего дворца, неосторожно оступился, покатился по ступеням и сильно ударился об пол. Принца, потерявшего сознание, отнесли в его спальню, а врачи, осмотрев дона Карлоса, посчитали, что жить ему осталось недолго. Однако королевский врач Андрео Басилио пошёл на крайние меры и вскрыл череп больного, выпустив оттуда жидкость. Тем самым врач вернул принца к жизни. К сожалению, наследник частично остался парализованным, а мучительные головные боли преследовали его всю жизнь.

Когда Карлос немного поправился, отец решил женить сына на принцессе Анне Австрийской, которая была младше наследника на четыре года и приходилась ему кузиной. Знакомый с ней с раннего детства, Карлос не стал противиться предстоящему союзу, однако события внезапно приняли совершенно иной оборот.

Анна Австрийская (2 ноября 1549 — 26 октября 1580) — четвёртая жена короля Испании Филиппа II. (1563, Kunsthistorisches Museum Wien) Портрет кисти Джузеппе Арчимбольди

В 1560-х гг, вспыхнуло восстание в Нидерландах, где Филипп II был полон решимости искоренить протестантизм. В 1568 году дон Карлос, находясь во враждебных отношениях с отцом, намеревался бежать из Испании в Нидерланды. Возможно, он даже вступил в контакт с некоторыми из голландских лидеров.

Испанский монарх, и раньше не питавший особых чувств к сыну, теперь нашёл удобный момент для отстранения дона Карлоса от престола и лишения его титула королевского наследника. Столь серьёзное решение должны были поддержать и государственные советники, которых монарх созвал к себе с тем, чтобы решить вместе с ними дальнейшую судьбу сына. Филипп II сообщал, что более не намерен терпеть выходки своего ребёнка, в судьбе которого он старался принимать самое активное участие, и просил Совет дать согласие на арест наследника.

Однако ждать ответа советников монарх не стал. Он сразу же заточил принца под стражу, а спустя несколько дней отправил его в тюрьму. Там Карлосу не позволяли никаких излишеств, и даже когда королева Изабелла решила навестить своего пасынка, ей категорически запретили это сделать. Безутешный инфант перестал есть, отказался от одежды и глотал лёд, что привело к болезненной лихорадке.

Несколько дней врачи пытались его вылечить, однако никакие лекарства принцу не помогали. Ему становилось хуже, пока, наконец, придворный врач не сообщил монарху, что Карлос, возможно, доживает свои последние дни. Такой поворот событий был весьма выгоден королю, и он велел лекарю не предпринимать никаких действий, чтобы вдруг не вылечить умирающего наследника. А тому с каждым днём становилось всё хуже. Когда о начавшейся агонии доложили Филиппу, тот решил в последний раз навестить сына. Однако Карлос уже никого не узнавал. Он умер на рассвете 24 июля 1568 года.

Его похоронили со всеми почестями в одной из мадридских церквей. Было объявлено, что наследник престола "скончался от собственных излишеств". Молодая королева 22-летняя Изабелла так горько горевала о смерти пасынка, что Филипп II запретил ей плакать, а спустя несколько месяцев и она умерла. Считается, что причиной её смерти была внезапная потеря ребёнка, которого королева носила под сердцем несколько месяцев, и последовавшее за этим событием заражение крови.

Наследников у монарха не оставалось, поэтому он решился на четвёртый брак. Следующей его женой, по воле судьбы, снова стала невеста сына, Анна Австрийская, с которой Филипп II был обвенчан в 1570 году и которая подарила уже немолодому супругу сына, ставшего впоследствии испанским королём Филиппом III.

В 1598 году Филипп II направился из Мадрида в Эскориал. Он хотел провести там последние дни своей жизни. Сломленный тяжёлой болезнью, немощный старик пробыл там совсем недолго: 13 сентября того же года король Испании, правивший страной более сорока лет, скончался.

Антонис Мор. Портрет Филиппа II. (1554, Budapest)

Неизвестные и непонятные детали всей истории, связанные с Доном Карлосом и иноземной принцессой Изабеллой, продолжают вызывать многочисленные споры в кругу историков. Предполагают, что Изабелла была отравлена, а Карлос якобы даже насильственно убит. На последнее указывает свидетельство герцога Сен-Симона, который спустя много лет вскрыл могилу принца и с удивлением обнаружил, что голова наследника была отрезана. Через несколько веков, когда Наполеон, пожелав разгадать тайну мадридского двора, решил повторно вскрыть гробницу дона Карлоса, он увидел, что останки инфанта были залиты известковым раствором и доказать слова Сен-Симона уже не представлялось возможным.

Источник: Сардарян А.Р.
"100 великих историй любви"

Аббат Сен-Реаль, Кампистрон, Ксименес, Андрей Шенье, Отуэй, Альфиери и Шиллер, обессмертив Дон-Карлоса в своих романах и трагедиях, выставили его - увы! - далеко не таковым, каков он был в действительности. У Альфиери это мученик, у Шиллера - иенский или мангеймский студент, честная, прямая душа, восторженная натура, орленок в золотой клетке… Повторяем: инфант Дон-Карлос, сын Филиппа II, был далеко не похож на Дон-Карлоса - детище фантазии Шиллера. Во многих отношениях жалкая эта личность напоминает нам другую, из недавнего времени, именно сына Петра Великого - царевича Алексея Петровича… Даже загадочная смерть того и другого была почти та же. Шиллер при изображении в своей трагедии Дон-Карлоса ровно настолько же погрешил против истины, насколько был ей верен при изображении Филиппа II.

Дон-Карлос годился скорее в герои арлекинады, нежели трагедии....

Впрочем, смеем ли мы укорять бессмертного поэта, подарившего человечеству своего Дон Карлоса? Создал же Шекспир своего Гамлета из какого-то полоумного датского принца?

Кондратий Петрович Биркин
Филипп II, король испанский

Дон Карлос, инфант испанский

(нем. Don Karlos, Infant von Spanien) — драматическая поэма Фридриха Шиллера

в пяти актах. Драматическое произведение, написанное в 1783—1787 годах, повествует об общественных и политических конфликтах начала Восьмидесятилетней войны, в ходе которой нидерландские провинции завоевали независимость от Испании, а также о социальных и семейных интригах при дворе короля Филиппа II. Пьеса написана на сюжет новеллы французского писателя Сен-Реаля (1639 - 1692). Существует два сценических варианта - стихотворный и прозаический.

Фридрих Шиллер. Портрет работы Антона Графа. (1790)

Титульный лист и фронтиспис первого издания (с устаревшим написанием — «Dom Karlos»)

В Аранжусе, резиденции испанского короля близ Мадрида, находится весь испанский двор. Здесь и сын короля — дон Карлос. Король холоден к нему, он занят государственными делами и своей молодой женой, которая прежде была невестой дона Карлоса. К сыну же Филипп II приставил своих слуг, чтобы они шпионили за ним.

В Аранжус приезжает из Фландрии маркиз Поза, друг детства принца, с которым у него связаны трогательные воспоминания. Инфант открывается ему в преступной любви к своей мачехе, и маркиз устраивает дону Карлосу свидание с Елизаветой наедине. В ответ на пылкие любовные признания принца она просит его направить свою любовь на несчастное испанское королевство и передает ему несколько писем со «слезами Нидерландов».

Прочтя эти письма, дон Карлос решает просить отца назначить его наместником в Нидерланды, вместо предполагаемого на эту должность жестокого герцога Альбы. Это намерение одобряет и маркиз Поза.

Двор короля переезжает в королевский дворец в Мадриде. С трудом дон Карлос добивается аудиенции у Филиппа. Он просит послать его во Фландрию, где он обещает усмирить бунт в Брабанте. Король отказывает, он считает, что место принца при дворе, во Фландрию же отправится герцог Альба.

Дон Карлос разочарован, в это время паж королевы передает ему тайно любовную записку с просьбой прийти на свидание на половину Елизаветы. Принц уверен, что записка от королевы, он приходит в указанное место и встречает там фрейлину Елизаветы, принцессу Эболи. Инфант в недоумении. Эболи объясняется ему в любви, она ищет у него защиты от посягательств на собственную невинность и в доказательство дает принцу письмо. Дон Карлос с трудом начинает понимать свою трагическую ошибку, принцесса же, видя равнодушие к ней, догадывается, что знаки внимания инфанта, которые она принимала на свой счет, на самом деле относились к королеве. Эболи гонит принца, но перед этим просит вернуть ей ключ, который передал дону Карлосу паж, и любовное письмо к ней короля, которое она только что сама дала принцу. Дон Карлос поражен известием об отношении Филиппа к принцессе Эболи, он уходит, но письмо уносит с собой.

Между тем при дворе короля у принца есть враги, которым не нравится неуравновешенный нрав наследника престола. Духовник короля Доминго и герцог Альба считают, что такой монарх будет очень неудобен на испанском троне. Единственное средство убрать дона Карлоса — это заставить поверить короля в любовь королевы к сыну, в этом деле, как сообщает Доминго, у них есть союзница — принцесса Эболи, в которую влюблен Филипп.

Узнав об отказе короля послать во Фландрию принца, Поза огорчается. Дон Карлос показывает другу письмо короля к принцессе Эболи. Маркиз предостерегает инфанта от интриг оскорбленной принцессы, но в то же время стыдит его за желание воспользоваться похищенным письмом. Поза разрывает его и в ответ на страдания несчастного инфанта обещает вновь устроить его свидание с королевой.

От герцога Альбы, Доминго и принцессы Эболи Филипп II узнает об «измене» Елизаветы, он теряет покой и сон, ему везде мерещатся заговоры. В поисках честного человека, который помог бы ему установить истину, взгляд короля останавливается на маркизе Поза.

Разговор Филиппа с маркизом больше всего напоминает разговор слепого с глухим. Поза считает своим долгом прежде всего замолвить слово за свою страдающую Фландрию, где душат свободу людей. Старик же монарх печется лишь о личном благополучии. Филипп просит маркиза «войти в доверие к сыну», «испытать и сердце королевы» и доказать свою преданность престолу. уходя, благородный гранд все же надеется, что ему удастся добиться свободы для своей родины.

В качестве посланника Филиппа Поза получает свидание наедине с королевой. Он просит Елизавету уговорить дона Карлоса отправиться в Нидерланды без благословения короля. Он уверен, что королевскому сыну удастся собрать под свои знамена «бунтовщиков», и тогда отец, увидев усмиренную Фландрию, сам назначит ею наместником в эту провинцию. Королева сочувствует патриотическим планам маркиза Позы и назначает дону Карлосу свидание.

Маркиз Поза передает королю личные письма дона Карлоса. Среди них монарх по почерку узнает записку принцессы Эболи, которая, желая доказать измену Елизаветы мужу, взломала шкатулку королевы и выкрала письма дона Карлоса, написанные Елизавете, как оказалось, ещё до её замужества. Поза просит у короля бумагу с его подписью, которая позволила бы ему в крайнем случае арестовать неуравновешенного принца. Филипп дает такой документ.

При дворе поведение маркиза Позы вызывает недоумение, которое достигает предела, когда гранд приказывает арестовать дона Карлоса на основании письма короля. В это время появляется директор почты дон Раймонд де Таксис, он приносит письмо Позы, которое адресовано принцу Оранскому, находящемуся в Брюсселе. Оно должно всем все разъяснить.

Принцесса Эболи сообщает Елизавете об аресте инфанта и, терзаемая муками совести, сознается в своем злодействе против королевы, та приказывает сослать её в монастырь святой Марии.

После свидания с королевой, на котором он просит Елизавету напомнить принцу об их юношеской клятве, маркиз Поза отправляется в тюрьму к своему другу дону Карлосу. Зная, что эта их встреча последняя, он раскрывает инфанту свой план. Чтобы спасти Карлоса, он написал письмо принцу Оранскому о своей мнимой любви к королеве и о том, что инфант дон Карлос был выдан им Филиппу лишь для отвода глаз. Поза уверен, что его письмо попадет в руки монарха. Принц потрясен, он готов бежать к отцу-королю просить прощения для себя и маркиза, но поздно: раздается выстрел, маркиз Поза падает и умирает.

В тюрьму, чтобы освободить сына, приходит Филипп с грандами. Но вместо благодарного и покорного дона Карлоса он находит там убитого горем человека, который обвиняет короля в смерти друга. Вокруг тюрьмы нарастает шум, это в Мадриде начинается мятеж народа, который требует освобождения принца.

В это время в руки к шпионам герцога Альбы попадает монах-картезианец. При нем были письма маркиза Позы во Фландрию, в которых речь идет о побеге наследного принца в Нидерланды, где он возглавит восстание за независимость этой страны. Письма герцог Альба незамедлительно передает испанскому королю.

Король Филипп призывает к себе Великого инквизитора. Его мучит мысль, что детоубийство является тяжким грехом, в то время как он решил избавиться от своего сына. Чтобы умиротворить свою совесть, старый монарх хочет заручиться в своем преступлении поддержкой церкви. Великий инквизитор говорит, что церковь способна простить сыноубийство и приводит аргумент: «Во имя справедливости извечной сын божий был распят*. Он готов принять на себя ответственность за смерть инфанта, только бы на троне не оказался поборник свободы.

Наступает ночь, дон Карлос приходит на свидание с Елизаветой. Он отправляется во Фландрию, полный решимости во имя дружбы совершить то, о чем они мечтали с маркизом. Королева благословляет его. Появляется король с Великим инквизитором. Королева падает в обморок и умирает, Филипп без тени сомнения передает своего сына в руки Великого инквизитора.

Действие происходит в Испании в 1568 г., на тринадцатом году царствования короля Филиппа II. Основу сюжета составляет история взаимоотношений Филиппа II, его сына дона Карлоса, наследника испанского престола, и жены - королевы Елизаветы.

В Аранжусе, резиденции испанского короля близ Мадрида, находится весь испанский двор. Здесь и сын короля - дон Карлос. Король холоден к нему, он занят государственными делами и своей молодой женой, которая прежде была невестой дона Карлоса. К сыну же Филипп II приставил своих слуг, чтобы они шпионили за ним.

В Аранжус приезжает из Фландрии маркиз Поза, друг детства принца, с которым у него связаны трогательные воспоминания. Инфант открывается ему в преступной любви к своей мачехе, и маркиз устраивает дону Карлосу свидание с Елизаветой наедине. В ответ на пылкие любовные признания принца она просит его направить свою любовь на несчастное испанское королевство и передаёт ему несколько писем со «слезами Нидерландов».

Прочтя эти письма, дон Карлос решает просить отца назначить его наместником в Нидерланды, вместо предполагаемого на эту должность жестокого герцога Альбы. Это намерение одобряет и маркиз Поза.

Двор короля переезжает в королевский дворец в Мадриде. С трудом дон Карлос добивается аудиенции у Филиппа. Он просит послать его во Фландрию, где он обещает усмирить бунт в Брабанте. Король отказывает, он считает, что место принца при дворе, во Фландрию же отправится герцог Альба.

Дон Карлос разочарован, в это время паж королевы передаёт ему тайно любовную записку с просьбой прийти на свидание на половину Елизаветы. Принц уверен, что записка от королевы, он приходит в указанное место и встречает там фрейлину Елизаветы, принцессу Эболи. Инфант в недоумении. Эболи объясняется ему в любви, она ищет у него защиты от посягательств на собственную невинность и в доказательство даёт принцу письмо. Дон Карлос с трудом начинает понимать свою трагическую ошибку, принцесса же, видя равнодушие к ней, догадывается, что знаки внимания инфанта, которые она принимала на свой счёт, на самом деле относились к королеве. Эболи гонит принца, но перед этим просит вернуть ей ключ, который передал дону Карлосу паж, и любовное письмо к ней короля, которое она только что сама дала принцу. Дон Карлос поражён известием об отношении Филиппа к принцессе Эболи, он уходит, но письмо уносит с собой.

Между тем при дворе короля у принца есть враги, которым не нравится неуравновешенный нрав наследника престола. Духовник короля Доминго и герцог Альба считают, что такой монарх будет очень неудобен на испанском троне. Единственное средство убрать дона Карлоса - это заставить поверить короля в любовь королевы к сыну, в этом деле, как сообщает Доминго, у них есть союзница - принцесса Эболи, в которую влюблён Филипп.

Узнав об отказе короля послать во Фландрию принца, Поза огорчается. Дон Карлос показывает другу письмо короля к принцессе Эболи. Маркиз предостерегает инфанта от интриг оскорблённой принцессы, но в то же время стыдит его за желание воспользоваться похищенным письмом. Поза разрывает его и в ответ на страдания несчастного инфанта обещает вновь устроить его свидание с королевой.

От герцога Альбы, Доминго и принцессы Эболи Филипп II узнает об «измене» Елизаветы, он теряет покой и сон, ему везде мерещатся заговоры. В поисках честного человека, который помог бы ему установить истину, взгляд короля останавливается на маркизе Поза.

Разговор Филиппа с маркизом больше всего напоминает разговор слепого с глухим. Поза считает своим долгом прежде всего замолвить слово за свою страдающую Фландрию, где душат свободу людей. Старик же монарх печётся лишь о личном благополучии. Филипп просит маркиза «войти в доверие к сыну», «испытать и сердце королевы» и доказать свою преданность престолу. уходя, благородный гранд все же надеется, что ему удастся добиться свободы для своей родины.

В качестве посланника Филиппа Поза получает свидание наедине с королевой. Он просит Елизавету уговорить дона Карлоса отправиться в Нидерланды без благословения короля. Он уверен, что королевскому сыну удастся собрать под свои знамёна «бунтовщиков», и тогда отец, увидев усмирённую Фландрию, сам назначит ею наместником в эту провинцию. Королева сочувствует патриотическим планам маркиза Позы и назначает дону Карлосу свидание.

Маркиз Поза передаёт королю личные письма дона Карлоса. Среди них монарх по почерку узнает записку принцессы Эболи, которая, желая доказать измену Елизаветы мужу, взломала шкатулку королевы и выкрала письма дона Карлоса, написанные Елизавете, как оказалось, ещё до её замужества. Поза просит у короля бумагу с его подписью, которая позволила бы ему в крайнем случае арестовать неуравновешенного принца. Филипп даёт такой документ.

При дворе поведение маркиза Позы вызывает недоумение, которое достигает предела, когда гранд приказывает арестовать дона Карлоса на основании письма короля. В это время появляется директор почты дон Раймонд де Таксис, он приносит письмо Позы, которое адресовано принцу Оранскому, находящемуся в Брюсселе. Оно должно всем все разъяснить.

Принцесса Эболи сообщает Елизавете об аресте инфанта и, терзаемая муками совести, сознаётся в своём злодействе против королевы, та приказывает сослать её в монастырь святой Марии.

После свидания с королевой, на котором он просит Елизавету напомнить принцу об их юношеской клятве, маркиз Поза отправляется в тюрьму к своему другу дону Карлосу. Зная, что эта их встреча последняя, он раскрывает инфанту свой план. Чтобы спасти Карлоса, он написал письмо принцу Оранскому о своей мнимой любви к королеве и о том, что инфант дон Карлос был выдан им Филиппу лишь для отвода глаз. Поза уверен, что его письмо попадёт в руки монарха. Принц потрясён, он готов бежать к отцу-королю просить прощения для себя и маркиза, но поздно: раздаётся выстрел, маркиз Поза падает и умирает.

В тюрьму, чтобы освободить сына, приходит Филипп с грандами. Но вместо благодарного и покорного дона Карлоса он находит там убитого горем человека, который обвиняет короля в смерти друга. Вокруг тюрьмы нарастает шум, это в Мадриде начинается мятеж народа, который требует освобождения принца.

В это время в руки к шпионам герцога Альбы попадает монах-картезианец. При нем были письма маркиза Позы во Фландрию, в которых речь идёт о побеге наследного принца в Нидерланды, где он возглавит восстание за независимость этой страны. Письма герцог Альба незамедлительно передаёт испанскому королю.

Король Филипп призывает к себе Великого инквизитора. Его мучит мысль, что детоубийство является тяжким грехом, в то время как он решил избавиться от своего сына. Чтобы умиротворить свою совесть, старый монарх хочет заручиться в своём преступлении поддержкой церкви. Великий инквизитор говорит, что церковь способна простить сыноубийство и приводит аргумент: "Во имя справедливости извечной сын божий был распят*. Он готов принять на себя ответственность за смерть инфанта, только бы на троне не оказался поборник свободы.

Наступает ночь, дон Карлос приходит на свидание с Елизаветой. Он отправляется во Фландрию, полный решимости во имя дружбы совершить то, о чем они мечтали с маркизом. Королева благословляет его. Появляется король с Великим инквизитором. Королева падает в обморок и умирает, Филипп без тени сомнения передаёт своего сына в руки Великого инквизитора.

Самые известные оперы мира. Оригинальное название, автор и краткое описание.

Дон Карлос (Don Carlo), Дж. Верди

Опера в пяти действиях; либретто Ж. Мери и К. дю Локля по драме Ф.Шиллера «Дон Карлос, инфант Испанский».

Первая постановка: Париж, «Гранд-Опера», 11 марта 1867 года. Четырёхактная редакция: французское либретто К. дю Локля, итальянский перевод А. де Лозьера и А. Дзанардини; первая постановка: Милан, «Ла Скала», 10 января 1884 года. Третья редакция в пяти действиях: Модена, театр «Коммунале», 1886 год.

Действующие лица:
Филипп II (бас), Дон Карлос (тенор), Родриго (баритон), Елизавета Валуа (сопрано), принцесса Эболи (меццо-сопрано), Великий инквизитор (бас), монах (бас), голос с неба (сопрано), королевский герольд (тенор), граф ди Лерма (тенор), Тебальдо (тенор). Фламандские депутаты, инквизиторы, испанские придворные, народ, пажи, стража Филиппа II, монахи, члены инквизиционного суда, солдаты, городские власти, депутаты испанских провинций.
Редакция в пяти актах (третья).

Действие проходит во Франции и Испании около 1560 года.

Действие первое.
Лес в Фонтенбло, вдали королевский дворец. Верхом на лошади и с многочисленной свитой появляется и исчезает Елизавета Валуа. Дон Карлос, инфант Испанский, издали наблюдает за той, которая обещана ему в жёны («Io la vidi, a el suo sorriso»; «Я в сиянье глаз лучистых»). Спускается ночь. Елизавета возвращается, и молодые люди отдаются своему чувству («Di qual amor»; » Такой призыв»). Но паж Тебальдо приносит известие, что Елизавета теперь предназначена в жёны Филиппу, отцу Карлоса. Ужас охватывает влюблённых («L’ora fatale e suonata»; «Кончились грёзы, мечтанья!»).

Действие второе. Часть первая.
Монастырь Сан Джусто с гробницей Карла V. Рассвет. Из часовни доносится пение монахов. Дон Карлос в волнении бродит под сводами монастыря. Родриго, маркиз ди Поза, верный друг Карлоса, призывает его прийти на помощь восставшим против Филиппа II фламандцам. Друзья клянутся друг другу в верности («Dio che nell’alma infondere»; «Ты, кто посеял в сердцах людей»). Проходит королевский кортеж. Карлос пытается скрыть свои чувства при виде Елизаветы.

Часть вторая.
У ворот монастыря принцесса Эболи поёт песенку о фате (с хором «Nei giardin del bello»; «Ярко блещут звёзды»). Из монастыря выходит королева, и Родриго передаёт ей письмо от матери и записку от Карлоса, в которой тот просит её о свидании. Принцесса Эболи уверена, что внимание инфанта обращено на неё (терцет «Che mai si fa nel suol francese»; «Маркиз, идите к нам поближе»). Дон Карлос и Елизавета остаются одни. Королева с трудом сдерживает своё чувство, тогда как Карлос пылко объясняется ей в любви; она заставляет его уйти (дуэт «Io vengo a domandar grazia alla mia Regina»; «Пришёл просить я милости у королевы»). Тебальдо спешит предупредить инфанта о приходе короля. Застав королеву одну, разгневанный Филипп изгоняет придворную даму графиню Аремберг. Елизавета с глубокой печалью расстаётся с ней. Вызванный королём Родриго убеждает Филиппа дать свободу Фландрии. Король защищает интересы государства. Он просит Родриго следить за Карлосом и Елизаветой и на прощание советует остерегаться Великого инквизитора (дуэт «O signor, di Fiandra arrivo»; «Мой король, сейчас я из Фландрии»).

Действие третье. Часть первая.
Сады королевы в Мадриде, ясная ночь. Записка незнакомки призвала Карлоса на свидание. Он надеется. что дама, скрывшая своё лицо под вуалью, — Елизавета. Увидев Эболи, он разочарован. Принцесса подозревает о его любви к королеве (дуэт «Sei tu, bella adorata»; «Посланье я твоё лобзаю»). На помощь Карлосу приходит Родриго. Эболи грозит отомстить (терцет «Al mio furor sfuggite invano»; «Оскорблена, вражды полна я»). Родриго хочет убить её, но Карлос останавливает его, Эболи в ярости уходит (терцет «Trema per te, falso, figliuolo»; «Бойся меня, принц вероломный»). Родриго просит Карлоса отдать ему все компрометирующие его документы.

Часть вторая.
Площадь перед церковью Аточской Богоматери. Народ встречает процессию монахов и осуждённых на казнь («Spuntato ecco il di d’esultanza»; «Счастливый день торжества настал»). Из церкви выходят придворные, королева и король со свитой. К ногам короля бросаются фламандские депутаты, которых привёл Дон Карлос («Sire, no, l’ora estrema»; «Сжальтесь, сжальтесь»). Филипп пытается прогнать их и хочет уйти, но дорогу королю преграждает сын, требующий отдать ему во владение Фландрию и Брабант («Sire! egli e tempo ch’io viva»; «Мой король! При дворе жить без цели»). Филипп презрительно отвергает его требование, Карлос обнажает шпагу. Его разоружает Родриго, которому король в благодарность дарует титул герцога. Разгорается костёр. «Голос с неба» завершает сцену аутодафе: души осуждённых еретиков ждёт успокоенье на небесах.

Действие четвёртое. Часть первая.
Кабинет Филиппа в Мадриде. Он погружён в невесёлые мысли о любви, старости и смерти («Ella giammai m’amo», «Dormiro sol»; «Нет, не любила меня», «Сон лишь тогда глаза мои смежит»). Входит слепой, девяностолетний Великий инквизитор. Филипп спрашивает у него, может ли он, отец, казнить сына. Великий инквизитор не сомневается в этом, он предлагает также выдать инквизиции Родриго, известного своим вольномыслием. Поколебавшись, Филипп уступает (дуэт «Son io dinanzi al Re?»; «Ты звал меня, король?»).

В комнату вбегает Елизавета: у неё похитили шкатулку с драгоценностями. Король с гневом показывает ей шкатулку, в которой спрятан портрет Карлоса. Елизавета с достоинством напоминает о том времени, когда она была невестой инфанта. Появляются Родриго и Эболи (это она украла шкатулку) (квартет «Ah, sii maledetto sospetto fatale»; «Одно наважденье — проклятая ревность»). Оставшись одна с королевой, Эболи признаётся в своей любви к Карлосу и в том, что она была любовницей короля. Елизавета велит ей покинуть двор, Эболи проклинает свою несчастную красоту («O don fatale»; «Моя краса — коварный дар!»).

Часть вторая.
Мрачное подземелье, в котором томится Карлос. Входит Родриго и сообщает, что у него нашли секретные бумаги инфанта, содержащие план восстания во Фландрии: теперь не Карлоса, а его считают главарём мятежа («Per me giunto e il di supremo»; «Мы должны навек расстаться»). Незаметно в карцер спускаются двое людей, один из них стреляет из аркебузы и смертельно ранит Родриго. Умирая, друг Карлоса выражает надежду, что сохранил жизнь спасителя Испании («O Carlo, ascolta»; «О Карлос, послушай»). Появляется Филипп, он хочет примириться с сыном, но инфант отрекается от него. В это время народ приступом берёт тюрьму, но вид Великого инквизитора заставляет всех пасть на колени.

Действие пятое.
Монастырь Сан Джусто. Елизавета молится у гробницы Карла V, она вспоминает прошлое, призывает смерть («Tu che le vanita conoscesti del mondo»; «Ты, познавший тщету всех надежд и стремлений»). Входит Карлос. Он готов навсегда отправиться во Фландрию, уповая на встречу с Елизаветой за гробом (дуэт «Ma lassu ci vedremo»; «Так прощай, в этом мире мы навек расстаёмся»). Их прощание прерывают король и Великий инквизитор. Они велят арестовать Карлоса. Инфант, взывая о справедливости, отступает к гробнице Карла V. Решётка отворяется, и появляется монах, закрывающий Карлоса своим плащом. Все узнают призрак Карла V. Монах уводит Карлоса внутрь монастыря.

Премьера, состоявшаяся в марте 1867 года на сцене «Гранд-Опера», прошла с успехом: больших похвал удостоились бас Обен, баритон Фор и сопрано Сасс; в фойе театра был установлен бюст маэстро. Не обошлось и без критиков, как и без страстных защитников, таких, как Эрнест Рейе и Теофиль Готье. В октябре того же года итальянская постановка в Болонье, которой дирижировал Анджело Мариани, принесла триумфальный успех. Четырёхактная редакция, созданная автором в 1882-1883 годах, не имела такого же приёма; что касается третьей, моденской постановки, то она показалась возвращением к первой, пятиактной версии, хотя и с исправлениями 1884 года. Но в 80-е годы славу «Дона Карлоса», как и «Симона Бокканегры» во второй редакции, уже совершенно затмил новый шедевр, «Отелло». Лишь недавно опера заняла надлежащее ей место в оценке международной критики и публики. Обе редакции, четырёхактная и пятиактная, до сих пор состязаются друг с другом, и поныне неясно, какой из них отдать предпочтение. Между тем пятиактная версия кажется более логичной и завершённой, так как позволяет лучше обрисовать сюжет и персонажей, и материал в своём сценическом развитии в ней лучше распределён.

Задуманный для помпезного парижского театра, где родилась большая опера, «Дон Карлос», естественно, отвечает требованиям этого жанра, в котором значительные сценические ситуации имеют одновременно большую историческую убедительность. Действующие лица не могут оказаться ниже своих задач. Верди выбирает для своей картины сильные или удручающие страсти, почти на грани человеческих возможностей, развёртывающиеся на широком фоне, освещённом мрачным заревом политических распрей и религиозного фанатизма. В этой огромной фреске композитор впервые обращается к драматическим характерам и музыкальным решениям, которые он затем, в процессе доработки, максимально приблизит к своей последней стилистической манере.

Филипп — «жестокий деспот», это, конечно, так, но в ещё большей степени это жертва старости, судьбы, которая лишает его даже любви жены. Его большой речетатив-ариозо «Нет, не любила меня» отмечен гармоническими модуляциями, которые словно влекутся и приглушаются усталой мелодией, почти бескровной в своём чисто напевном лиризме: жизненная энергия иссякла, король, бормоча кантилену «Сон лишь тогда» с мелодией короткого дыхания, приближается к смерти, окружённый немыми предателями. Он вынужден испытать давление церкви, которая держит в тисках мозг государства. Великий инквизитор, слепой, но непоколебимый в своей решимости, тёмной и гнетущей, подобной его слепоте, входит (в знаменитой сцене дуэта с Филиппом), сопровождаемый великолепными мрачными басами, равносильными уверенной поступи зрячего.

Образ Елизаветы, которой король мысленно посвящает несколько мгновений просветлённой нежности, музыкально раскрывается в пятом действии, в трёхчастной арии «Ты, познавший тщету». В заключительном возврате к первой теме королева как бы кладёт могильную плиту на своё прошлое, что хорошо подготовлено уже в оркестровой прелюдии с её торжественной начальной темой, в изломанном речетативе, оплакивающем любовь к Карлосу, декоративном и немного пустом прощании с садами Франции (счастливым временем и, однако, «менее истинным», чем настоящая горестная жизнь Елизаветы). Навязчивая идея могилы понижает голос до до-диеза первой октавы и в качестве контраста ведёт затем к молитвенному порыву. Следующий дуэт — кульминация мечтаний и надежд двух влюблённых, мистическая колыбельная в духе романтики Шиллера и Мандзони, — сопоставим с гедонистическими образами Маргариты и Фауста в «Мефистофеле» Бойто. В этом последнем испытании Карлос словно забывает свои страдания, своё безумие; болезненный свет солнца вспыхивает здесь, как и в дуэте первого действия, который вместе с открывающем оперу романсом инфанта придаёт явно симметричную структуру драме, завершающейся теми же двумя формами. Ужасная, восторженная мука, с какой он испытал жажду любви, немыслимая для молодого героя Верди, чувство двойного долга — по отношению к чужой жене и к мачехе — всё переходит в некое визионерское состояние.

Быть может, это следствие смерти Позы, лучшего друга, в чьём прощании звучит самая пылкая и развёрнутая мелодия во всей опере, которая вполне могла бы звучать в любовной арии; быть может, это и следствие самоотречения Эболи, другого значительного персонажа, которая сама наказывает себя после бессильного выпада, достойного Амнерис. Слушатель запоминает её песенку о фате, блистательный и мимолётный штрих, исчезающий в кошмаре тяжёлого и мрачного великолепия, под тёмными сводами дворцов.

Массовые сцены, хотя и с мощным участием толпы и фанфар, словно задыхаются в дыму искупительных костров. Слова утяжеляет взволнованное скандирование, более «явное» и разговорное, чем то, к которому привыкла музыка Верди. Очень искусная в гармоническом отношении смесь модальности и хроматизма позволяет воплощать самые мучительные и напряжённые моменты. Инструментовка разнообразна — от прозрачной до сверкающей, играющей светотенью тембров.

«Дон Карлос» — превосходное зрелое творение великого мастера. Но ставится эта опера редко. Одна из причин такого положения дел в том, что она требует большого состава первоклассных певцов. Для её постановки нужны не только традиционные ведущее сопрано, контральто, тенор, баритон и бас, но такой же extra бас и extra колоратурное сопрано — ни больше ни меньше — для сравнительно небольших ролей. Первое исполнение — в Париже в 1867 году — было (возможно, по этой причине) малоуспешным. Пятнадцатью годами позже Верди сократил и переработал оперу, опустив целое действие. Он более приблизил ее к шиллеровской пьесе «Дон Карлос, инфант Испанский», и в этой версии она стала идти со значительно большим успехом во многих оперных театрах.

Относительно исторических обстоятельств. Главным из тех сравнительно немногих достоверных исторических обстоятельств этой драмы является тот факт, что дон Карлос в 1559 году был помолвлен с Елизаветой Валуа (тогда ему было всего четырнадцать лет) и что несколькими месяцами позже на ней женился его отец. Позже дон Карлос стремился быть посланным наместником во Фландрию, но вместо него им стал печально знаменитый герцог Альба, очень вероятно, потому, что дон Карлос, всегда своенравный и трудный молодой человек, быстро выходил из себя и терял рассудок. Когда ему было 23 года, он по приказу Филиппа был заточен в тюрьму и умер там через несколько месяцев, вероятно убитый по политическим соображениям. Очень скоро после этого умерла и Елизавета.

Никто не знает, что в точности произошло — или, по крайней мере, как и почему. Но коллизия треугольника отец-жена-сын стала сюжетом не только для Шиллера, но также для англичанина Отвея, итальянца Альфиери, француза Шенье (брата героя оперы) и многих других.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ.

«Дон Карлос» был заказан Верди в ноябре 1865 года директором театра Большой оперы в Париже; французское либретто написали Ж. Мери (1798-1866) и К. дю Локль (1832-1903). Опера была закончена в сентябре 1866 года. Премьера состоялась 11 марта 1867 года и прошла без особого успеха. Для постановки в Италии в том же году был сделан перевод, повлекший за собой некоторые изменения и переделки в музыке. В 1882-1883 годах Верди значительно переработал оперу; в создании новых сцен принимал участие либреттист «Аиды» А. Гисланцони (1824-1893). Эта редакция, поставленная на сцене Миланского театра 10 января 1884 года, много короче первой: вместо пяти актов - четыре (исключен весь первый акт), убраны традиционные для французской «большой оперы» не связанные с действием балетные сцены и пр. Затем еще при жизни Верди, но без его участия, была сделана третья редакция, восстановившая первый акт по французскому варианту (в связи с чем пришлось вернуться и к раннему варианту второго акта). В настоящее время опера ставится обычно в смешанной редакции. В основу ее положена наиболее совершенная четырехактная редакция 1884 года, а в качестве пролога используется сильно сокращенный первый акт французской редакции. Сокращен и изменен также финал оперы.

Целью всех этих изменений было приближение оперы к ее литературному первоисточнику - трагедии Ф. Шиллера (1787). Использовав историческую легенду, далекую от современности, но популярную на протяжении XVII-XVIII веков, Шиллер придал ей политическую окраску. В соответствии со спецификой оперного жанра, либреттисты сократили публицистические монологи, в связи с чем резко уменьшилась роль маркиза Позы - главного, но слишком риторичного героя драмы Шиллера. Однако свободолюбивый дух пьесы в опере сохранен и даже усилен благодаря введению отсутствующих у Шиллера массовых сцен, показу народа - страдающего и бунтующего.

МУЗЫКА.

В «Доне Карлосе» композитор с замечательным мастерством раскрыл сложные, противоречивые переживания действующих лиц, их острые столкновения. Но личная драма героев пронизана отзвуками больших исторических событий; потому такое важное место занимают в опере драматичные массовые сцены.

Первый акт проникнут светлым, радостным, настроением. Центральное место занимает лирический дуэт Карлоса и Елизаветы, обрамленный хором охотников и праздничным гимном. Дуэт открывает спокойная оркестровая тема; взволнованной мелодии Елизаветы «Закралось в душу тайное смущенье» контрастирует завершающая широкая мелодия, полная страстного чувства, в которой сливаются голоса героев, охваченных единым порывом.

Второй акт знакомит с новыми героями. Мрачное оркестровое вступление и ария Монаха с хором определяют эмоциональную атмосферу всей первой картины. В лирическом романсе Карлоса «Вмиг слились в одном дыханье» звучат отголоски любовного дуэта первого акта. Быстрая смена настроений отличает дуэт Карлоса и Родриго; его венчает героическая клятва дружбы «Ты, кто посеял в сердцах».

Вторая картина открывается беззаботным хором придворных дам, к которому примыкает «Песня о покрывале» Эболи с характерными восточными мелодическими оборотами и украшениями. Оригинально последующее терцеттино, где учтивым светским фразам Родриго и Эболи противопоставлены речитативные реплики смущенной Елизаветы (она читает записку Карлоса). В центре этой сцены - романс Родриго «Все мы на принца с верой взираем» с певучей, благородной мелодией. Богат различными настроениями большой дуэт Карлоса и Елизаветы; он начинается печальной протяжной мелодией «Пришел просить я милости у королевы», которую сменяют светлые лирические темы; в конце дуэта прорываются бурные драматические чувства. Грустью пронизаны красивые певучие мелодии романса Елизаветы «Не плачь, моя подруга». Заключительный дуэт Филиппа и Родриго - развернутая сцена-диалог, построенная на частой смене речитативных фраз.

Третий акт также состоит из двух картин - лирической камерной и драматической массовой. Оркестровая прелюдия первой картины в духе ноктюрна развивает мелодию романса Карлоса, рисуя его мечты о Елизавете. Те же настроения сохраняются в дуэте Карлоса и Эболи. Тревожные раздумья героев перед трагическими событиями воплощены в терцете Эболи, Карлоса и Родриго. В конце у оркестра вновь проходит героическая тема клятвы дружбы.

Грандиозный финал (вторая картина) третьего акта - одна из лучших массовых сцен Верди. Ее открывает и замыкает торжественный хор народа, обрамляющий мрачное шествие осужденных. В центре - драматическая сцена с фламандскими депутатами. Их скорбная мелодия перерастает в большой ансамбль, где гневным фразам короля и монахов противостоят мольбы остальных героев и народа.

В первой картине четвертого акта драматизм неуклонно нарастает. Интродукция и монолог Филиппа «Нет, не любила меня» раскрывают душевные муки короля; скорбные мелодии оркестра сменяются выразительным речитативом, незаметно переходящим в широкие напевные фразы. Скрытым драматизмом пронизан диалог Филиппа и Великого инквизитора - столкновение духов сильных характеров; короткие, сухие реплики сопровождаются суровыми и грозными аккордами оркестра. Лихорадочное волнение царит в сцене Филиппа и Елизаветы; некоторое успокоение наступает лишь в квартете, где приглушенным репликам «про себя» Филиппа, Эболи и Родриго противостоит широкая мелодическая линия Елизаветы. Завершающая картину драматическая ария Эболи «О дар проклятый, о красота» характеризует ее страстную, неукротимую натуру.

Смерть Родриго и мятеж - таково содержание второй картины четвертого акта. Образ Родриго раскрывается здесь с лирической стороны - в мягких, певучих мелодиях. Им контрастирует бурная динамика массовой сцены.

Последний акт завершает драму Елизаветы и Карлоса. Мрачные хоральные аккорды предшествуют большой арии Елизаветы «Ты, познавший тщету всех надежд и стремлений». Строгий скорбный напев, переходящий в широкую, словно парящую мелодию, обрамляет всю арию; в середине, подобно светлым воспоминаниям, мелькают обрывки предшествующих лирических дуэтов. Они звучат и в прощальном дуэте Карлоса и Елизаветы, богатом оттенками настроений. Выделяются героическая маршеобразная мелодия «Пламя свободы зажгло твою кровь» и завершающая дуэт торжественная, сдержанная тема «Так прощай, в этом мире мы навек расстаемся». Словно тема рока грозно звучат последние хоральные аккорды, сопровождая трагическую развязку оперы.