Гельдерлин гиперион. К истории реализма. Фридрих Гёльдерлин - Гиперион, Или Отшельник В Греции

Стоял март месяц девятьсот тридцать первого года. Неделю буранило сильно, замело дороги, избы по самые крыши замело. После буран утишился. Погода настала ясная, мужики говорили - это последний в нынешнюю зиму играл буран. Теперь ударить мог еще морозец прощальный, либо сразу пойдет к теплу.

И похоже было - идет к теплу. Быстро проступила темная, унавоженная полоска дороги на льду Иртыша, и сугробы тоже быстро осели на улицах Крутых Лук, так что избы сразу окошками блеснули… Торопливо солнце вздымалось с той стороны Иртыша, а ночью тяжелые, низкие тучи ползли над самым яром…

Нынче в ночь от густых этих туч даже талым чем-то повеяло, дождливым, земляным, они Крутые Луки от крайней до крайней избы укутали.

На все село лишь четыре желтых оконца маячили: два - в ту сторону, где чуть виднелся синеватый увал с телеграфными столбами трактовой дороги, два - глядели в темную щель оврага. Окна эти мерцали на втором этаже фофановского дома. Совсем еще недавно свет в них гаснул едва ли не раньше, чем во всех других избах, но и зажигался тоже раньше всех - такой в доме был порядок. Когда же с месяц назад Кузьма Фофанов вошел в колхоз, он отдал второй этаж под контору - вот с тех пор четыре оконца и привыкали к бессонным ночам, моргали, прислушиваясь к собачьему лаю.

Непривычно моргал небольшими зелеными глазками сам Фофанов, полуночничая на втором этаже своего дома. Каждую ночь то правление заседало, то просто так мужики рассаживались на полу вдоль всех четырех стен конторы, без конца судили и рядили об одном деле и о другом. Но все равно еще и на следующую ночь оставалось о чем судить и рядить…

Председателя, Печуру Павла, в Крутых Луках видели теперь вовсе редко - тот в районе заседал, приезжал домой на воскресенье еще больше поседевший, встрепанный и шумный; не торопясь же, подолгу что-то обдумывая, рассматривая на свет каждую бумажку, присланную из района, делами руководил Фофанов Кузьма.

Выбрали его заместителем в тот самый день, как он вступил в колхоз.

Фофанова этого ни в Крутых Луках, ни в окрестных селах ни по фамилии, ни по имени-отчеству сроду не звали, хотя человек он был известный. Звали просто - «Фофан». Он был мужиком грамотным, в каждом деле старательным, на лицо плоский и с огромными, тоже плоскими, но умелыми руками. Кроме пашни, водил Фофан сад, и агрономы писали о нем в газетах, а года три назад так агроном прожил у него со страды и до самого почти покрова.

После напечатана была книжка культурника Фофанова о том, как он сад свой разводит и какой доход садоводство может дать крестьянину в Сибири.

На книжке - портрет, Фофанову можно было дать на этом портрете лет пятнадцать, не больше, а у него подрастали уже две девчонки-погодки такого же возраста.

Девочки эти были всегда вместе, вместе потряхивали четырьмя длинными тонкими косичками и боялись Печуру Павла - он приставал к ним с одними и теми же расспросами:

Отец-то хребтину ломит, дом поставил двухрядный, а для кого? Ить если б были вы не девки, а хлопцы - понятно. А на вас стараться? Взамуж - и вся отцова справа в чужие руки?! Девки вы девки - неправдашный народ!

Вошел Фофанов в колхоз - Печура девчонок попрекать перестал, но боялись-то они его, как прежде, и, когда слышали громкий голос Печуры в конторе на втором этаже, враз умолкали у себя на первом…

Нынешней ночью в конторе было спокойно: Печуру снова вызвали в район, и мужики вели беседу, не различая уже друг друга в табачном дыму.

Говорили о том, что вот засыпали наконец-то семенное зерно.

Кони давно уже были сведены на колхозную конюшню, плуги, сеялки, косилки поставлены длинными рядами в общественном сарае, а зерно все не шло - уберегали его мужики в амбарушках и подполах.

Сполна засыпали семена нынче - когда подняли пол в амбаре Александра Ударцева.

Сухощавый, с редкой бородкой, с тонким голоском, Ударцев не в пример Фофанову очень был проворный, держал когда-то на тракту ямщину, скот подряжался перегонять и сам скотом приторговывал, а потом все занятия бросил и пошел в гору по крестьянству.

Случилась у него одна только незадача: добрые постройки Ударцевых - дом пятистенный, амбар, подворье и огород у самого Иртышского яра были, а яр этот что ни год - рушился. Теперь от завалинки ударцевского пятистенка и до кромки обрыва оставалось-то шагов пятьдесят, не больше. И когда нынче выгребали зерно, Ударцев вначале стонал, едва не плакал, жаловался на болезни - свои, жены и старика отца, но после бросил шапку обземь:

Гребите все! Гребите до зернышка! Слово не меняйте! Обещано слово - перенесть меня народом на бывшее Митрохино место! Обещано ведь? Нету отказа?! У меня и лежни уже под избу положены!

Ударцеву не ответили, а когда кончили дело и собрались вечером в конторе, он тоже пришел, сел в угол и слушал молча, что говорят кругом. Угощал мужиков самосадом с донником и газетку давал на прикурку, а сам глядел, глаз не спуская с Фофанова.

Наконец Фофанов сказал:

Шапку-то ты кидал, Александра, обземь…

Однако поперечь правды она легла, шапка твоя…

Почто это - поперечь?!

Сперва бы тебе семена привезти в колхоз…

Ударцев снова сорвал с головы треух, но, поглядев на него, нахлобучил обратно.

Так ведь, мужички, миром ведь жить-то… Кто там хорош, кто, может, плох, а жить-то миром… Ежели меня Иртыш понесет с ребятенками - как глядеть будете? Не котята они, чтобы забавы ради глядеть на их… Или - как думаете?

Ударцеву и тут не ответили.

Немного спустя он ушел из конторы, а в конторе продолжался разговор о том, чтобы как-нибудь не перепутать в амбаре семена разных сортов, сортную пшеницу с несортной, сорную с чистой, чтобы не проглядеть головню или еще какую болезнь семян.

И вдруг кто-то истошно крикнул с улицы:

Горим! Гори-им ведь, горим!

Как раз месяц снова вынырнул из тучи, и навстречу ему полыхнул яркий, веселый огонь…

Горел амбар с зерном…

Вспыхнув, огонь тотчас унялся и, когда к нему подбежали люди, ушел в угол черного, приседающего к земле амбара, вверх же рвался фонтан продолговатых темно-красных искр. Безмолвно и ярко горел только снег вокруг амбара, и те, кто бежал на огонь, как будто спотыкались об это марево.

Зерно этак-то горит! Семена ведь! - удивился кто-то.

Не больший амбар… Пристройка… Вот как тот займется, вот полыхнет!

Дым окутывал людей, и под ногами хлюпал розовый тающий снег…

Все, товарищи колхознички, отсеялись! - пропел бабий голос, а его другой прервал, грубый - Кузьма Фофанов, на чем свет стоит выругавшись, потребовал:

Что рты-то разевать - рви двери, выноси зерно с другого угла!

Снегом его, огонь-то, снегом, ребята! У кого лопаты - режь снег кирпичами!

Смелый - наверх! Кирпичики побрасывать!

Кто догадливый - тому и наверх!

И что же ты думал, а ну, ребята, подсади!

Из распахнутых уже дверей на другой стороне амбара валил густой дым, и в дыму тоже кричали в несколько голосов сразу:

Тулупами его, зерно! Тулуп шерстью книзу, один - за рукава, другой - за подол, возможно вытаскать за два раза!

Тут не то тулуп - всякая лопотина к делу! Сбрасывай, бабы, юбки!

А девкам - можно?

Цыц вы, сопляки! Разгребайте вон снег-то, не на снег же зерно таскать!

Бежали из переулков, из темных изб, поблескивающих багряными пятнами… Тащили лопаты, ведра, ломики, багры, и никто уже не кричал, не размахивал руками… Те, что с лопатами, резали сугробы снега, глыбы подавали по цепи из рук в руки и наверх, а там, наверху, умостившись на тлеющем бревне, человек бросал их в огонь…

Степша это Чаузов или кто?

Сгорит! Живьем!

Очень даже просто.

Рядом с дверями мужики, навалившись, выломали простенок и кидались в огромное отверстие, в дым и чад, в яркие отблески огня, а оттуда ведрами, в тулупах и полушубках, в платках и кацавейках - кто как мог - тащили зерно… Сразу человек десять-пятнадцать, задыхаясь, улюлюкая, волокли огромный полог, и зерно - побольше воза - сверкало в этом пологе и курилось паром, а когда его ссыпали в кучу, поблекло, потемнело…

История создания романа Ф.Гёльдерлина «Гиперион, или Отшельник в Греции» дебатируется исследователями творчества этого немецкого поэта до настоящего времени. Гёльдерлин работал над своим романом в течение семи лет: с 1792 по 1799 год. Прежде чем переходить к выделению коммуникативных уровней в данном эпистолярном произведении, необходимо отметить, что существовало несколько вариантов этого романа, которые существенно отличаются друг от друга.

Осенью 1792 года Гёльдерлином была создана первая версия произведения, которую историки литературы называют «Пра-Гиперион». К сожалению, она не сохранилась, но её существование подтверждается отрывками из писем самого Гёльдерлина и его друзей.

В результате напряжённой работы с ноября 1794 по январь 1795 года Гёльдерлин создал так называемый метрический вариант «Гипериона», который годом позже вновь был переработан и назывался «Юность Гипериона». В этой версии можно увидеть ту часть романа «Гиперион», где описываются годы, проведённые главным героем подле своего учителя Адамаса.

Следующим вариантом является «Ловелль-редакция» (1796 г.), которая написана в условно эпистолярной форме, здесь нет отдельных писем, как в окончательной версии, это единый эпистолярный текст, где Гиперион излагает Беллармину свои мысли и некоторые события из жизни.

Спустя два года появляется «Паралипоменон для окончательной редакции» или «Предпоследняя редакция» по своей форме идентичная роману. Данный вариант содержит всего лишь шесть писем (пять -- к Диотиме, одно -- к Нотаре), где преимущественно описываются события военных лет.

В 1797 году была издана первая часть окончательной версии «Гипериона» и, наконец, в 1799 году работа над романом была полностью завершена.

Наличие столь внушительного числа вариантов данного произведения объясняется тем, что на каждом творческом этапе мировоззренческие взгляды Гёльдерлина претерпевали существенные изменения. Таким образом, хронология версий возникновения романа «Гиперион» -- это своеобразная хронология философской школы Гёльдерлина, его поисков и колебаний в решении важных проблем мироустройства.

Итак, перейдем к более детальному анализу произведения. На первом коммуникативном уровне каждое отдельное письмо будет рассмотрено как единица эпистолярного общения, своего рода минитекст, характерные черты которого были указаны в главе I.

1. Наличие повествователя.

Безусловно его образ присутствует в романе -- это Гиперион, главный герой произведения. Повествование ведётся от первого лица, что придаёт всему произведению исповедальную форму. Это позволяет автору более глубоко раскрыть внутренний мир индивида и особенности его отношения к жизни: «…Ich bin jetzt alle Morgen auf den Hцhn des Korinthischen Isthmus, und, wie die Biene unter Blumen, fliegt meine Seele oft hin und her zwischen den Meeren, die zur Rechten und zur Linken meinen glьhenden Bergen die FьЯe kьhlen…» (…Теперь я првожу каждое утро на горных склонах Коринфского перешейка, и душа моя часто устремляет полёт, будто пчела над цветами, то к одному, то к другому морю, что справа и слева овевают прохладой подножия раскалённых от жара го …). (Перевод Е. Садовского). В своих письмах к другу Беллармину Гиперион-повествователь делиться своими мыслями, переживаниями, рассуждениями, воспоминаниями: «…Wie ein Geist, der keine Ruhe am Acheron findet, kehr ich zurьck in die verlaЯnen Gegenden meines Lebens. Alles altert und verjьngt sich wieder. Warum sind wir ausgenommen vom schцnen Kreislauf der Natur? Oder gilt er auch fьr uns?.. » (…Точно душа усопшего, не находящая себе покоя на берегах Ахерона, я возвращаюсь в покинутые мною края моей жизни. Всё старится и молодеет опять. Почему же мы изъяты из прекрасного круговорота природы? А может, мы всё-таки включены в него?..). (Перевод Е. Садовского). Здесь главного героя волнует отчасти философский вопрос: является ли человек частью природы, и, если это так, то почему те законы природы, которые действительны для всего живого, не применимы в отношении человеческой души. В нижеприведённой цитате Гиперион с грустью вспоминает своего учителя, духовного наставника Адамаса, которому он многим обязан: «…Bald fьhrte mein Adamas in die Heroenwelt des Plutarch, bald in das Zauberland der griechischen Gцtter mich ein…»[ Band I, Erstes Buch, Hyperion an Bellarmin, s.16] (…Мой Адамас вводил меня то в мир героев Плутарха, то в волшебное царство греческих богов…). (Перевод Е. Садовского).

2. Мозаичность структуры.

Данный признак свойственен для отдельных писем романа Гёльдерлина. Так, в одном из посланий к Беллармину Гиперион сообщает о том, что остров Тинос стал для него тесен, ему захотелось повидать свет. По совету родителей он решает отправиться в путь, далее Гиперион повествует о своём путешествии в Смирну, затем он совершенно неожиданно заводит речь о роли надежды в жизни человека: «…Lieber! was wдre das Leben ohne Hoffnung?..»[ Band I, Erstes Buch, Hyperion an Bellarmin, s.25] (…Милый! Чем была бы жизнь без надежды?..). (Перевод Е. Садовского). Такого рода «скачки» мыслей главного героя объясняются определённой раскованностью, содержательной свободой представленных рассуждений, которая становится возможной благодаря использованию эпистолярной формы.

• 3. Композиционные особенности. Что касается построения посланий в романе Гёльдерлина, следует отметить, что для всех писем, за исключением единичных, характерно то, что в них отсутствуют первая и третья этикетные части. В начале каждого письма Гиперион не приветствует своего адресата, приветственные формулы и обращения к Беллармину или к Диотиме отсутствуют. В конце послания не применяются слова прощания или же какие-либо пожелания адресату. Таким образом, почти все письма характеризуются наличием лишь деловой части, которая содержит душевное излияние главного героя, его жизненные истории: «Meine Insel war mir zu enge geworden, seit Adamas fort war. Ich hatte Jahre schon in Tina Langweilige. Ich wollt in die Welt…» (Мой остров стал мне тесен с тех пор, как ушёл Адамас. Много лет я проскучал на Тиносе. Мне захотелось повидать свет…). (Перевод Е. Садовского). Или же: «Ich lebe jetzt auf der Insel des Ajax, der teuern Salamis. Ich liebe dies Griechenland ьberall. Es trдgt die Farbe meines Herzens…» (Я живу теперь на острове Аякса, на бесценном Саламине. Эта Греция мила мне всюду. Она носит цвет моего сердца…). (Перевод Е. Садовского). Как видно из вышеприведённых цитат, почти каждое послание Гиперион начинает с повествования. Но одновременно с этим в романе присутствуют письма, где в самом начале содержится этикетная часть, но число таких эпистол невелико. Главной задачей повествователя в данной части становится установление контакта с адресатом, просьба выслушать, понять и тем самым помочь главному герою преодолеть его духовный кризис: «Kannst du es hцren, wirst du es begreifen, wenn ich dir von meiner langen kranken Trauer sage?..» (Можешь ли ты меня выслушать, поймёшь ли меня, когда я расскажу тебе о моей долгой и мучительно болезненной печали?..). (Перевод Е. Садовского). Или: « Ich will dir immer mehr von meiner Seligkeit erzдhlen…» (Мне хочется рассказывать тебе снова и снова о моём минувшем блаженстве…). (Перевод Е. Садовского).
• 4. Речевой образ адресата. В исследуемом романе присутствует два образа адресатов: друг Гипериона Беллармин и возлюбленная Диотима. На самом деле и Беллармин, и Диотима находятся за рамками текста, поскольку эта переписка носит условно-литературный, вторичный характер. Присутствие этих двух образов осуществляется благодаря использованию следующих внутритекстовых средств коммуникации: обращений, воображаемых диалогов, наличие местоимений второго лица единственного числа, глаголов повелительного наклонения: «Ich war einst glьcklich, Bellarmin !..» , (Я был некогда счастлив, Беллармин!..), «…ich muss dir raten, dass du mich verlдssest. meine Diotima .» , (…я обязан посоветовать тебе расстаться со мной, моя Диотима.), «…Lдchle nur! Mir war es sehr ernst. » , (…Смейся! Мне было совсем не до смеха.), «» , (Ты спрашиваешь, как я тогда себя чувствовал?), «…Hцrst du? Hцrst du ?..» , (Ты слышишь, слышишь?), «…Nimm mich, wie ich mich gebe, und denke , dass es besser ist zu sterben, weil man lebte, als zu leben, weil man nie gelebt!..» , (Прими меня таким, каким я предаю себя в твои руки, и знай: лучше умереть, потому что ты жил, чем жить, потому что никогда ещё не жил!..). (Перевод Е. Садовского).
• 5. Диалогизация и реализация коммуникативной оси «я» - «ты».

Что касается данной коммуникативной оси, то безусловно она присутствует в каждом письме Гипериона: «я» - повествователь, сам Гиперион, «ты» - образ адресата (либо Беллармин, либо Диотима, это зависит от того, кому адресовано послание). Эта ось реализуется в письмах посредством обращений, вопросов, предназначенных для адресата. Диалогизация же по своей сути предполагает наличие письма главного героя и ответного послания от адресата. В романе Гёльдерлина нельзя наблюдать полную реализацию данного принципа: Гиперион пишет своему другу, но ответные письма от Беллармина в произведении отсутствуют. Предположительно они могли существовать, об этом свидетельствуют следующие строчки послания Гипериона: «Frдgst du, wie mir gewesen sei um diese Zeit? » , (Ты спрашиваешь, как я тогда себя чувствовал?). (Перевод Е. Садовского). Это говорит о том, что возможно у Гипериона имелось письмо Беллармина, где последний интересовался тем, что чувствовал влюблённый Гиперион, какие эмоции его переполняли. Если же говорить о письмах Гипериона к Диотиме, то они не являлись безответными. Хотя в романе присутствует только четыре письма самой Диотимы, мы можем констатировать то, что в произведении Гёльдерлина наблюдается осуществление принципа диалогизации.

6. Письмо как форма самораскрытия и самоопределения.

Гёльдерлин не случайно выбрал для своего романа эпистолярную форму, благодаря которой усиливается достоверность изложенных событий. Каждое письмо напомина- ет исповедь главного героя. Вполне возможно, что в письмах Гипериона нашли отражение философские концепции и мировоззренческие взгляды самого Гёльдерлина. Так, в своём послании к Беллармину Гиперион пишет: «…Eines zu sein mit allem, was lebt, in seliger Selbstvergessenheit wiederzukehren ins All der Natur, das ist der Gipfel der Gedanken und Freuden…» , (Слиться воедино со всем живущим, возвратится в блаженном самозабвении во всебытие природы - вот вершина чаяний и радостей..). (Перевод Е. Садовского). И, по мнению самого автора, человек -- это часть природы, когда он умирает, то таким образом он возвращается в лоно природы, но только в другом качестве.

Главный герой романа переживает тяжелейший душевный кризис, который вызван тем, что участники боев за свободу, победив, становятся мародерами. При этом Гиперион понимает, что насилие не принесет свободы. Он оказывается перед неразрешимым противоречием: создание государства для сохранения свободы неизбежно приводит к утрате личностью независимости. На самом же деле здесь Гёльдерлин касается событий Великой французской революции и выражает своё отношение к ним. Сначала это народное движение зародило в поэте надежды на обновление и духовное усовершенствование человечества, об этом свидетельствуют следующие строки из письма Гёльдерлина своему брату Карлу: «…мои заветные чаяния заключаются в том, что наши внуки будут лучше нас, что свобода когда-нибудь непременно настанет, что согретая священным огнём свободы добродетель даст лучшие всходы, чем в полярном климате деспотизма…» Гёльдерлин, Ф. Сочинения / А.Дейч // Фридрих Гёльдерлин / А.Дейч. - Москва: Художественная литература, 1969. - с. 455-456.. Но позже его восторг улетучивается, поэт понимает, что с приходом революции общество не изменилось, нельзя построить государство на тирании и насилии.

7. Стилистические особенности. Каждому посланию в данном романе свойственна патетика, высокая лирика, античные образы: само имя главного героя Гиперион -- сын Земли и Неба, отца бога света Гелиоса, что создает вторые планы в характеристике персонажа, это связывает его с тремя богами античности; события развертываются в горах Греции, но место чаще всего не конкретизируется, только Афины становятся центром внимания, ибо их культура и общественное устройство особенно близки автору. В письмах Гипериона используется широкий пласт высокой лексики: так, в одном из первых его писем к Беллармину, описывая своё отношение к природе, главный герой употребляет следующие слова и вырaжения: der Wonnengesang des Frьhlings (упоительная песнь весны), selige Natur (блаженная природа), verloren ins weite Blau (потеряться в бескрайней лазури).

Проделав анализ писем Гипериона и Диотимы, можно заключить, что существенных отличий на уровне стилистики в них не наблюдается: и послания Гипериона, и Послания Диотимы звучат возвышенно, патетично. Но различия имеются в другом. Следует заметить, что Диотима - женщина, влюблённая женщина, которая всецело поглощена этим прекрасным чувством, поэтому её письма более экспрессивны, письма же Гипериона к Диотиме, наоборот, более сдержанны, они большей частью представляют собой его рассуждения, изложение военных событий, где используются в основном повествовательные предложения: «…Wir haben jetzt dreimal in einem fort gesiegt in kleinen Gefechten, wo aber die Kдmpfer sich dьrchkreuzten wie Blitze und alles eine verzehrende Flamme war…» , (…Мы три раза подряд победили в мелких стычках, в которых, правда, бойцы сшибались, как молнии, и всё сливалось в единый гибельный пламень…), (перевод Е. Садовского).

Всё вышеуказанное создаёт ассоциации, составляющие отличительные черты поэтики всего романа в целом. Что же касается синтаксических особенностей, то они обусловлены тем, что отдельное послание представляет собой своего рода соразмышление, для которого характерно наличие вопросительных предложений: «WeiЯt du, wie Plato und sein Stella sich liebten?» , (Знаешь ли ты, как любили друг друга Платон и его Стелла?); убедительность, использование слов, оформляющих пристройку: «Frдgst du, wie mir gewesen sei um diese Zeit?» , (Ты спрашиваешь, как я тогда себя чувствовал?); свободный синтаксис: наличие неполных предложений и предложений-самоперебивов: «…Ein Funke, der aus der Kohle springt und verlischt…» , (…Искрой, вылетающей из раскалённых углей и сразу гаснущей…), (перевод Е. Садовского).

Таким образом, исходя из вышесказанного можно констатировать, что все письма в романе Гёльдерлина функционируют как полисубъектные диалогические стуктуры, которым свойственно наличие повествователя, воссоздание речевого образа адресата, диалогизация и реализация коммуникативной оси «я» - «ты», мозаичность структуры. Но для посланий данного эпистолярного произведения характерны композиционные особенности, которые заключаются в отсутствии этикетных частей. Отличительной чертой каждого письма является использование высокого стиля.