В современном литературоведении и критике сравнительно мало изучены вопросы, связанные с историей возникновения научной фантастики, еще меньше исследована роль в ее формировании и развитии опыта "донаучной" художественной фантастики прошлого.
Характерно, например, утверждение критика А. Громовой - автора статьи о научной фантастике в "Краткой литературной энциклопедии": "Научная фантастика определилась как массовое явление именно в ту эпоху, когда наука стала играть решающую роль в жизни общества, условно говоря - после второй мировой войны, хотя основные черты современной научной фантастики наметились уже в творчестве Уэллса и частично К. Чапека" (2). Однако совершенно справедливо подчеркивая актуальность научной фантастики как литературного явления, вызванного к жизни своеобразием новой исторической эпохи, ее насущными нуждами и потребностями, нельзя забывать о том, что литературные генеалогические корни современной научной фантастики уходят в седую древность, что она является законной наследницей величайших достижений мировой фантастики и может, и должна использовать эти достижения, этот художественный опыт на службе интересам современности .
Малая литературная энциклопедия определяет фантастику как разновидность художественной литературы, в которой авторский вымысел от изображения странно-необычных, неправдоподобных явлений простирается до создания особого вымышленного, нереального, «чудесного мира».
Фантастическое обладает своим фантастическим типом образности со свойственными ему высокой степень условности, откровенным нарушением реальных логических связей и закономерностей, естественных пропорций и форм изображаемого объекта.
Фантастика как особая область литературного творчества аккумулирует творческую фантазию художника, а вместе с тем и фантазию читателя; в то же время фантастика - это не произвольное «царство воображения»: в фантастической картине мира читатель угадывает преображенные формы реального, социального и духовного человеческого бытия.
Фантастическая образность присуща таким фольклорным жанрам как сказка, эпос, аллегория, легенда, гротеск, утопия, сатира. Художественный эффект фантастического образа достигается за счет резкого отталкивания от эмпирической действительности, поэтому в основе фантастических произведений лежит оппозиция фантастического - реального.
Поэтика фантастического связана с удвоением мира: художник или моделирует собственный невероятный, существующий по своим законам мир (в этом случае реальная «точка отсчета» присутствует скрыто, оставаясь за пределами текста: «Путешествие Гулливера» Дж. Свифта, «Сон смешного человека» Ф.М. Достоевского) или параллельного воссоздает два потока - действительного и сверхъестественного, ирреального бытия .
В фантастической литературе этого ряда сильны мистические, иррациональные мотивы, писатель-фантаст здесь выступает в виде потусторонней силы, вмешивающейся в судьбу центрального персонажа, влияющей на его поведение и ход событий всего произведения (например, произведения средневековой литературы, литературы эпохи Возрождения, романтизма).
С разрушением мифологического сознания и нарастающим стремлением в искусстве нового времени искать движущие силы бытия в самом бытии уже в литературе романтизма появляется потребность в мотивировке фантастического, которое тем или иным образом могло бы сочетаться с общей установкой на естественное изображение характеров и ситуаций.
Наиболее устойчивые приемы такой мотивированной фантастики - сон, слухи, галлюцинации, сумасшествие, сюжетная тайна. Создается новый тип завуалированной, неявной фантастики (Ю.В. Манн), оставляющей возможность двойного толкования, двойной мотивировки фантастических происшествий - эмпирически или психологически правдоподобного и необъяснимо-ирреального («Косморама» В.Ф. Одоевского, «Штос» М.Ю. Лермонтова, «Песочный человек» Э.Т.А. Гофмана).
Такая сознательная зыбкость мотивировки нередко ведет к тому, что исчезает субъект фантастического («Пиковая дама» А.С. Пушкина, «Нос» Н.В. Гоголя), а во многих случаях его иррациональность вообще снимается, находя прозаическое объяснение в ходе развития повествования.
Фантастика выделяется как особый вид художественного творчества по мере отдаления фольклорных форм от практических задач мифологического осмысления действительности и ритуально-магического воздействия на нее. Первобытное миропонимание, становясь исторически несостоятельным, воспринимается как фантастическое. Характерным признаком возникновения фантастики служит разработка эстетики чудесного, не свойственной первобытному фольклору. Происходит расслоение: богатырская сказка и сказания о культурном герое трансформируются в героический эпос (народное иносказание и обобщение истории), в котором элементы чудесного являются вспомогательными; сказочно волшебная стихия осознается как таковая и служит естественной средой для рассказа о путешествиях и приключениях, вынесенного за исторические рамки.
Так «Илиада» Гомера представляет собой по сути дела реалистическое описание эпизода Троянской войны (чему не мешает участие в действии героев небожителей); гомеровская же «Одиссея» прежде всего фантастическое повествование о всевозможных невероятных приключениях (не связанных с эпическим сюжетом) одного из героев той же войны. Сюжетные образы и происшествия «Одиссеи» - начало всей литературной европейской фантастики. Примерно так же, как «Илиада» и «Одиссея» соотносятся с героической сагой «Плавание Брана, сына Фебала» (7 в. н.э.). Прообразом будущих фантастических путешествий послужила пародийная «Правдивая история» Лукиана, где автор для усиления комического эффекта стремился нагромоздить как можно больше невероятного и несуразного и обогатил при этом флору и фауну «чудесной страны» многочисленными живучими выдумками.
Таким образом, еще в античности наметились основные направления фантастики - фантастические блуждания, похождения и фантастический поиск, паломничество (характерный сюжет - сошествие в ад). Овидий в «Метаморфозах» направил в русло фантастики исконно мифологические сюжеты превращений (превращения людей в животных, созвездия, камни и т.д.) и положил начало фантастико-символической аллегории - жанру скорее дидактическому, чем приключенческому: «поучению в чудесах». Фантастические превращения становятся формой осознания превратности и ненадежности человеческой судьбы в мире, подвластном лишь произволу случая или загадочной вышней воле .
Богатый свод литературно обработанной сказочной фантастики дают сказки «Тысячи и одной ночи»; влияние их экзотической образности сказалось в европейском предромантизме и романтизме. Фантастическими образами и отзвуками «Махабхараты» и «Рамаяны» насыщена литература от Калидасы до Р. Тагора. Своеобразный литературный переплав народных сказаний, легенд и поверий представляют собой многочисленные произведения японской (например, жанр «рассказа о страшном и необычайном» - «Кондзяку моногатари») и китайской фантастики («Рассказы о чудесах из кабинета Ляо» Пу Сунлина).
Фантастический вымысел под знаком «эстетики чудесного» был основой средневекового рыцарского эпоса - от «Беовульфа» (8 в.) до «Пересваля» (ок. 1182) Кретьена де Труа и «Смерти Артура» (1469) Т. Мэлори. Обрамлением фантастических сюжетов стала легенда о дворе короля Артура, наложенная впоследствии на расцвеченную воображением хронику крестовых походов. Дальнейшую трансформацию этих сюжетов являют монументально фантастические, почти совсем утратившие историко-эпическую подоснову ренессансные поэмы «Влюбленный Роланд» Боярдо, «Неистовый Роланд» Л. Ариосто, «Освобожденный Иерусалим» Т. Тассо, «Королева фей» Э. Спенсера. Вместе с многочисленными рыцарскими романами 14 - 16 вв. они составляют особую эпоху в развитии фантастики. Вехой в развитии созданной Овидием фантастической аллегории был «Роман о Розе» 13 в. Гильома де Лорриса и Жана де Мена.
Развитие фантастики в период Ренессанса завершают «Дон Кихот» М. Сервантеса - пародия на фантастику рыцарских похождений, и «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле - комическая эпопея на фантастической основе, одновременно традиционной и произвольно переосмысленной. У Рабле же находим (глава «Телемское аббатство») один из первых примеров фантастической разработки утопического жанра.
В меньшей степени, чем древнейшая мифология и фольклор, стимулировали фантастику религиозные мифологические образы Библии. Крупнейшие произведения христианской фантастики - «Потерянный рай» и «Возвращенный рай» Дж. Мильтона основаны не на канонических библейских текстах, а на апокрифах. Это не умаляет того факта, что произведения европейской фантастики Средневековья и Возрождения, как правило, имеют этическую христианскую окраску или представляют игру фантастических образов в духе христианской апокрифической демонологии. Вне фантастики стоят жития святых, где чудеса принципиально выделены как экстраординарные. Тем не менее, христианское мифологическое способствует расцвету особого жанра фантастики видений. Начиная с апокалипсиса Иоанна Богослова «видения», или «откровения», становятся полноправным литературным жанром: разные аспекты его представляют «Видение о Петре Пахаре» (1362) У. Ленгленда и «Божественная комедия» Данте .
К кон. 17 в. маньеризм и барокко, для которых фантастика была постоянным фоном, дополнительным художественным планом (при этом происходила эстетизация восприятия фантастики, утрата живого ощущения чудесного, свойственная и фантастической литературе последующих веков), сменил классицизм, по своей сути чуждый фантастике: его обращение к мифу полностью рационалистично. В романах 17 - 18 вв. мотивы и образы фантастики используются для осложнения интриги. Фантастический поиск трактуется как эротические похождения («фейные сказки», например, «Акажу и Зирфила Ш. Дюкло»). Фантастика, не имея самостоятельного значения, оказывается подспорьем плутовского романа («Хромой бес» А.Р. Лесажа, «Влюбленный дьявол» Ж. Казота), философского трактата («Микромегас Вольтера») и т.д. Реакция на засилье просветительского рационализма характерна для 2-ой пол. 18 в.; англичанин Р. Херд призывает к прочувствованному изучению фантастики («Письма о рыцарстве и средневековых романах»); в «Приключениях графа Фердинанда Фэтома» Т. Смоллетт предваряет ставший началом развития фантастики 19 - 20 вв. готически роман Х. Уолпола, А. Радклиф, М. Льюиса. Поставляя аксессуары романтических сюжетов, фантастика остается на подсобной роли: с ее помощью двойственность образов и событий становится изобразительным принципом предромантизма.
В новое время особенно плодотворным оказалось сочетание фантастики с романтизмом. «Прибежища в царстве фантазии» (Ю.Л. Кернер) искали все романтики: фантазирование, т.е. устремленность воображения в запредельный мир мифов и легенд, выдвигалось как способ приобщения к высшему прозрению, как жизненная программа сравнительно благополучная (за счет романтической иронии) у Л. Тика, патетичная и трагическая у Новалиса, чей «Генрих фон Офтердинген» являет образец обновленной фантастической аллегории, осмысленной в духе поисков недостижимого и непостижимого идеально-духовного мира.
Гейдельбергская школа использовала фантастику как источник сюжетов, придающий дополнительный интерес земным событиям (так, «Изабелла Египетская» Л. А. Арнима представляет собой фантастическую аранжировку любовного эпизода из жизни Карла V). Такой подход к фантастике оказался особенно перспективным. Стремясь обогатить ресурсы фантастики, немецкие романтики обратились к ее первоисточникам - собрали и обработали волшебные сказки и легенды («Народные сказки Петера Лебрехта» в обработке Тика; «Детские и семейные сказки» и «Немецкие предания» братьев Я. и В. Гримм). Это способствовало становлению жанра литературной сказки во всех европейских литературах, остающегося и поныне ведущим в детской фантастике. Классический его образец - сказки Х. К. Андерсена.
Романтическую фантастику синтезирует творчество Гофмана: здесь и готический роман («Эликсир дьявола»), и литературная сказка («Повелитель блох», «Щелкунчик и мышиный король»), и феерическая фантасмагория («Принцесса Брамбилла»), и реалистическая повесть с фантастической подоплекой («Выбор невесты», «Золотой горшок»).
Попытку оздоровить влечение к фантастике как к «пропасти потустороннего» представляет «Фауст» И.В. Гете; используя традиционный фантастический мотив продажи души дьяволу, поэт обнаруживает тщету блужданий духа в сферах фантастического и в качестве окончательной ценности утверждает земную жизнедеятельность, преобразующую мир (т.е. утопический идеал исключается из области фантастики и проецируется в будущее) .
В России романтическая фантастика представлена в творчестве В.А. Жуковского, В.Ф. Одоевского, Л. Погорельского, А.Ф. Вельтмана.
К фантастике обращались А.С. Пушкин («Руслан и Людмила», где особенно важен былинно сказочный колорит фантазии) и Н.В. Гоголь, фантастические образы которого органично влиты в народную поэтическую идеальную картину Украины («Страшная месть», «Вий»). Его петербургские фантазии («Нос», «Портрет», «Невский проспект») уже не связана с фольклорно сказочными мотивами и по иному обусловлена общей картиной «выморочной» действительности, сгущенное изображение которой как бы само по себе порождает фантастические образы.
С утверждением критического реализма фантастика опять оказалась на периферии литературы, хотя нередко привлекалась как своеобразный контекст повествования, придающий символический характер реальным образам («Портрет Дориана Грэя» О. Уайльда, «Шагреневая кожа» О. Бальзака, произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина, Ш. Бронте, Н. Хоторна, А. Стриндберг). Готическую традицию фантастики развивает Э. По, рисующий или подразумевающий запредельный, потусторонний мир как царство призраков и кошмаров, властвующих над земными судьбами людей.
Однако он же предвосхитил («История Артура Гордона Пима», «Низвержение в Мальстрем») появление новой отрасли фантастики - научной фантастики, которая (начиная с Ж. Верна и Г. Уэллса) принципиально обособляется от общефантастической традиции; она рисует реальный, хотя и фантастически преображаемый наукой (к худу или к добру), мир, по новому открывающийся взгляду исследователя.
Интерес к фантастике как таковой возрождается к кон. 19 в. у неоромантиков (Р.Л. Стивенсон), декадентов (М. Швоб, Ф. Сологуб), символистов (М. Метерлинк, проза А. Белого, драматургия А.А. Блока), экспрессионистов (Г. Мейринк), сюрреалистов (Г. Казак, Э. Кройдер). Развитие детской литературы порождает новый облик фантастического мира - мир игрушечный: у Л. Кэрролла, К. Коллоди, А. Милна; в советской литературе: у А.Н. Толстого («Золотой ключик»), Н.Н. Носова, К.И. Чуковского. Воображаемый, отчасти сказочный мир создает А. Грин.
Во 2-ой пол. 20 в. фантастическое начало реализуется в основном в области научной фантастики, однако иногда оно порождает качественно новые художественные явления, например, трилогия англичанина Дж. Р. Толкина «Властелин колец» (1954-55), написанная в русле эпической фантастики, романы и драмы Абэ Кобо, произведения испанских и латиноамериканских писателей (Г. Гарсия Маркес, Х. Кортасар).
Для современности характерно отмеченное выше контекстное использование фантастики, когда внешне реалистичное повествование имеет символико-иносказательный оттенок и дает более или менее зашифрованную отсылку к какому-либо мифологическому сюжету (например, «Кентавр» Дж. Андайка, «Корабль дураков» К.А. Портер). Сочетание различных возможностей фантастики являет собой роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Фантастико-аллегорический жанр представлен в советской литературе циклом «натурфилософских» поэм Н.А. Заболоцкого («Торжество земледелия» и др.), народная сказочная фантастика творчеством П.П. Бажова, литературная сказочная - пьесами Е.Л. Шварца.
Фантастика стала традиционным вспомогательным средством русской и советской гротескной сатиры: от Салтыкова-Щедрина («История одного города») до В.В. Маяковского («Клоп» и «Баня»).
Во 2-ой пол. 20 в. тенденция к созданию самодовлеюще целостных фантастических произведений явно ослабевает, но фантастика остается живой и плодоносной ветвью различных направлений художественной литературы.
Исследования Ю. Кагарлицкого позволяют проследить историю жанра «научной фантастики» .
Термин «научная фантастика» -- очень недавнего происхождения. Его не употреблял еще Жюль Верн. Свой цикл романов он озаглавил «Необыкновенные путешествия» и в переписке называл их «романы о науке». Теперешнее русское определение «научная фантастика» это неточный (и потому гораздо более удачный) перевод английского «science fiction», то есть «научная беллетристика». Оно пришло от основателя первых научно-фантастических журналов в США и писателя Хьюго Гернсбека, который в конце двадцатых годов начал прилагать к произведениям подобного рода определение «scientific fiction», а в 1929 году впервые употребил в журнале «Сайенс уандер сториз» и окончательный термин, с тех пор закрепившийся. Наполнение этот термин получал, впрочем, самое разное. В применении к творчеству Жюля Верна и близко ему следовавшего Хьюго Гернсбека его следует, пожалуй, истолковать как «техническая фантастика», у Герберта Уэллса это научная фантастика в самом этимологически верном смысле слова -- речь у него идет не столько о техническом воплощении старых научных теорий, сколько о новых основополагающих открытиях и их социальных последствиях, -- в сегодняшней же литературе значение термина необычайно расширилось, и о слишком жестких дефинициях говорить сейчас не приходится.
То, что и самый термин появился так недавно и значение его столько раз успело модифицироваться, свидетельствует об одном -- научная фантастика прошла большую часть своего пути именно на протяжении последних ста лет, причем от десятилетия к десятилетию развивалась все интенсивнее.
Дело в том, что научно-техническая революция сообщила научной фантастике огромный импульс, и она же создала ей читателя -- необычайно широкого и многообразного. Здесь и те, кто потянулся к фантастике потому, что язык научного факта, которым она зачастую оперирует, -- это их собственный язык, и те, кто через фантастику приобщается к движению научной мысли, воспринятой хотя бы в самых общих и приблизительных очертаниях. Это бесспорный факт, подтвержденный многочисленными социологическими исследованиями и необыкновенными тиражами фантастики,-- факт в основе своей глубоко положительный. Не следует, однако, забывать и о другой стороне вопроса.
Научно-техническая революция произошла на базе многовекового развития знания. Она несет в себе плоды накопленной столетиями мысли -- во всей широте значения этого слова. Наука не только накапливала навыки и умножала свои достижения, она заново открывала перед человечеством мир, заставляла от века к веку поражаться этим еще и еще раз новооткрытым миром. Каждая научная революция -- наша в первую очередь -- это не только взлет последующей мысли, но и порыв человеческого духа.
Но прогресс всегда диалектичен. Остается он таким и в данном случае. Обилие новой информации, обрушивающейся на человека при подобных переворотах, таково, что ему угрожает опасность оказаться отрезанным от прошлого. И, напротив, осознание этой опасности может в иных случаях породить самые ретроградные формы протеста против нового, против какой-либо перестройки сознания соответственно сегодняшнему дню. Надо заботиться о том, чтобы настоящее органично включало в себя накопленное духовным прогрессом.
До последнего времени чаще всего приходилось слышать, что научная фантастика XX века -- явление совершенно беспрецедентное. Этот взгляд держался так прочно и долго в значительной мере из-за того, что даже его противники, отстаивающие более глубокие связи научной фантастики с прошлым литературы, порою имели об этом прошлом весьма относительное представление.
Критикой научной фантастики занимались в большинстве своем люди, имеющие научно-техническое, а не гуманитарное образование,-- выходцы из среды самих фантастов либо из любительских кружков («фэн-клабов»). За единственным, хотя и очень существенным, исключением («Экстраполейшн», издаваемый под редакцией профессора Томаса Кларсона в США и распространяемый в двадцати трех странах) журналы, посвященные критике научной, фантастики, являются органами подобных кружков (их принято обозначать как «фэнзины», то есть «любительские журналы»; в Западной Европе и... США существует даже международное «движение фэнзинов»; недавно в него включилась и Венгрия). Во многих отношениях эти журналы представляют немалый интерес, но они не могут восполнить нехватку специальных литературоведческих работ.
Что касается академической науки, то подъем фантастики тоже сказался на ней, но побудил заняться в первую очередь писателями прошлого. Такова начатая в тридцатые годы серия работ профессора Марджори Николсон, посвященных отношениям фантастики и науки, такова же книга Дж. Бейли «Пилигримы пространства и времени» (1947). Для того чтобы приблизиться к современности, потребовался известный срок. Связано это, вероятно, не только с тем, что не удалось, да и не могло удаться за один день подготовить позиции для подобного рода исследований, найти методы, отвечающие специфике предмета, и особые эстетические критерии (от фантастики нельзя, например, требовать того подхода к изображению человеческого образа, какой характерен для литературы нефантастической. Автор подробно писал об этом в статье «Реализм и фантастика», опубликованной в журнале «Вопросы литературы», (1971, № I). Другая причина кроется, следует думать, в том, что только недавно завершился большой период в истории научной фантастики, ставший теперь предметом исследования. Раньше его тенденции не успели еще достаточно выявиться.
Сейчас поэтому положение в литературоведении начинает меняться. История помогает понять многое в современной фантастике, последняя же, в свою очередь,-- оценить многое в старой. О фантастике пишут все больше и все серьезнее. Из советских работ, построенных на материале западной фантастики, очень интересны статьи Т. Чернышовой (Иркутск) и Е. Тамарченко (Пермь). Научной фантастике посвятили себя в последнее время югославский профессор Дарко Сувин, работающий сейчас в Монреале, и американские профессора Томас Кларсон и Марк Хиллегас. Более глубокими становятся и работы, написанные непрофессиональными литературоведами. Создана международная Ассоциация по изучению научной фантастики, объединяющая представителей университетов, где преподаются курсы фантастики, библиотек, писательских организаций США, Канады и ряда других стран. Этой ассоциацией учреждена в 1970 году Премия Пилигрима «за выдающийся вклад в изучение научной фантастики». (Премия 1070 года присуждена Дж. Бейли, 1971 года -- М. Николсон, 1972 года -- Ю. Кагарлицкому). Общая тенденция развития сейчас -- от обзора (каким, по сути дела, была часто у нас цитировавшаяся книга Кингсли Эмиса «Новые карты ада») к исследованию, притом исследованию исторически обоснованному.
Научная фантастика XX века сыграла свою роль в подготовке многих сторон современного реализма в целом. Человек перед лицом будущего, человек перед лицом природы, человек перед лицом техники, все более становящейся для него новой средой существования,-- эти и многие другие вопросы пришли в современный реализм из фантастики -- из той фантастики, которую сегодня называют «научной».
Слово это характеризует очень многое в методе современной фантастики и идейных устремлениях зарубежных ее представителей.
Необыкновенно большое число ученых, променявших свое занятие на фантастику (список их открывает Герберт Уэллс) или совмещающих занятия наукой с работой в этой области творчества (среди них и основатель кибернетики Норберт Винер, и крупные астрономы Артур Кларк и Фред Хойл, и один из создателей атомной бомбы Лео Сцилард, и крупный антрополог Чэд Оливер и множество других известных имен), не случайно.
В научной фантастике нашла средство выражения своих идей та часть буржуазной интеллигенции на Западе, которая в силу своей причастности науке лучше других понимает серьезность проблем, вставших перед человечеством, опасается трагического исхода сегодняшних трудностей и противоречий и чувствует ответственность за будущее нашей планеты.
Фантастические мотивы являются одним из основных приёмов создания определённой ключевой ситуации в произведениях не только русской, но и мировой культуры.
В отечественной литературе к данным мотивам обращались писатели различных направлений. Так, например, в романтических поэмах Лермонтова присутствуют образы потустороннего мира. В «Демоне» художник изображает протестующий Дух Зла. В произведении проводится идея протеста против божества как создателя существующего миропорядка.
Единственным выходом из печали и одиночества для Демона становится любовь к Тамаре. Однако Дух Зла не может достигнуть счастья, потому что эгоистичен, оторван от мира и от людей. Во имя любви Демон готов отречься от старой мести Богу, он даже готов следовать Добру. Герою кажется, что слёзы раскаянья переродят его. Но ему не перебороть самого тягостного порока - презрения к человечеству. Гибель Тамары и одиночество Демона является неизбежным следствием его надменности и эгоизма.
Таким образом, Лермонтов обращается к фантастике для того, чтобы точнее передать настроение замысел произведения, выразить свои мысли и переживания.
Немного иное назначение фантастики в творчестве М. Булгакова. Стиль многих произведений этого писателя можно определить как фантастический реализм. Нетрудно заметить, что принципы изображения Москвы в романе «Мастер и Маргарита» отчётливо напоминают принципы изображения гоголевского Петербурга: сочетание реального с фантастическим, странного с обыденным, социальной сатиры и фантасмагории.
Повествование в романе ведётся одновременно в двух планах. Первый план – события, происходящие в Москве. Второй план – сюжет о Пилате и Иешуа, сочинённый мастером. Эти два плана объединяет, сводит вместе свита Воланда – Сатаны и его слуг.
Появление Воланда и его свиты в Москве становится тем событием, которое изменило жизнь героев романа. Здесь можно говорить о традиции романтиков, у которых Демон – герой, симпатичный автору своим умом и иронией. Свита Воланда настолько же загадочна, как и он сам. Азазелло, Коровьев, Бегемот, Гелла - персонажи, которые привлекают читателя своей необыкновенностью. Они становятся вершителями правосудия в городе.
Булгаков вводит фантастический мотив с целью показать, что в современном ему мире только с помощью потусторонней силы возможно достичь справедливости.
В творчестве В. Маяковского фантастические мотивы носят иной характер. Так, в стихотворении «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» герой ведет дружескую беседу с самим солнцем. Поэт считает, что его деятельность схожа со свечением этого светила:
Пойдём, поэт,
У мира в сером хламе.
Я буду солнце лить своё,
А ты - своё
Таким образом, Маяковский с помощью фантастического сюжета решает реалистические задачи: объясняет свое понимание роли поэта и поэзии в советском обществе.
Без сомнения, обращение к фантастическим мотивам помогает отечественным писателям более ярко, точно и понятно передать основные мысли, чувства и идеи своих произведений.
Фантастика это разновидность художественной литературы, в которой авторский вымысел от изображения странно-необычных, неправдоподобных явлений простирается до создания особого - вымышленного, нереального, «чудесного мира». Фантастика обладает своим фантастическим типом образности со свойственными ему высокой степенью условности, откровенным нарушением реальных логических связей и закономерностей, естественных пропорций и форм изображаемого объекта.
Фантастика как область литературного творчества
Фантастика как особая область литературного творчества максимально аккумулирует творческую фантазию художника, а вместе с тем и фантазию читателя; в то же время это не произвольное «царство воображения»: в фантастической картине мира читатель угадывает преображенные формы реального - социального и духовного - человеческого бытия. Фантастическая образность присуща таким фольклорным и литературным жанрам, как сказка, эпос, аллегория, легенда, гротеск, утопия, сатира. Художественный эффект фантастического образа достигается за счет резкого отталкивания от эмпирической действительности, поэтому в основе всякого фантастического произведения лежит оппозиция фантастического - реального. Поэтика фантастического связана с удвоением мира: художник или моделирует собственный невероятный, существующий по своим законам мир (в этом случае реальная «точка отсчета» присутствует скрыто, оставаясь за пределами текста: «Путешествие Гулливера», 1726, Дж.Свифта, «Сон смешного человека», 1877, Ф.М.Достоевского), или параллельно воссоздает два потока-действительного и сверхъестественного, ирреального бытия. В фантастической литературе этого ряда сильны мистические, иррациональные мотивы, носитель фантастики здесь выступает в виде потусторонней силы, вмешивающейся в судьбу центрального персонажа, влияющей на его поведение и ход событий всего произведения (произведения средневековой литературы, литературы эпохи Возрождения, романтизма).
С разрушением мифологического сознания и нарастающим стремлением в искусстве Нового времени искать движущие силы бытия в самом бытии уже в литературе романтизма появляется потребность в мотивировке фантастического , которое тем или иным образом могло бы сочетаться с общей установкой на естественное изображение характеров и ситуаций. Наиболее устойчивые приемы такой мотивированной фантастике - сон, слухи, галлюцинации, сумасшествие, сюжетная тайна. Создается новый тип завуалированной, неявной фантастики, оставляющей возможность двойного толкования, двойной мотивировки фантастических происшествий - эмпирически или психологически правдоподобного и необъяснимо-ирреального («Косморама», 1840, В.Ф.Одоевского; «Штосс», 1841, М.Ю.Лермонтова; «Песочный человек», 1817, Э.Т. А.Гофмана). Такая сознательная зыбкость мотивировки нередко ведет к тому, что исчезает субъект фантастического («Пиковая дама», 1833, А.С.Пушкина; «Нос», 1836, Н.В.Гоголя), а во многих случаях его иррациональность вообще снимается, находя прозаическое объяснение в ходе развития повествования. Последнее свойственно реалистической литературе, где фантастика сужается до разработки отдельных мотивов и эпизодов или выполняет функцию подчеркнуто условного, обнаженного приема, не претендующего на создание у читателя иллюзии доверия к особой реальности фантастического вымысла, без которой фантастика в наиболее чистом виде не способна существовать.
Истоки фантастики - в мифотворческом народно-поэтическом сознании, выразившемся в волшебной сказке и героическом эпосе. Фантастика в существе своем предопределена многовековой деятельностью коллективного воображения и представляет собой продолжение этой деятельности, используя (и обновляя) постоянные мифические образы, мотивы, сюжеты в сочетании с жизненным материалом истории и современности. Фантастика эволюционирует вместе с развитием литературы, свободно сочетаясь с различными методами изображения идей, страстей и событий. Она выделяется как особый вид художественного творчества по мере отдаления фольклорных форм от практических задач мифологического осмысления действительности и ритуально-магического воздействия на нее. Первобытное миропонимание, становясь исторически несостоятельным, воспринимается как фантастическое. Характерным признаком возникновения фантастики служит разработка эстетики чудесного, не свойственной первобытному фольклору. Происходит расслоение: богатырская сказка и сказания о культурном герое трансформируются в героический эпос (народное иносказание и обобщение истории), в котором элементы чудесного являются вспомогательными; сказочно-волшебная стихия осознается как таковая и служит естественной средой для рассказа о путешествиях и приключениях, вынесенного за исторические рамки. Так, «Илиада» Гомера представляет собой по сути дела реалистическое описание эпизода Троянской войны (чему не мешает участие в действии героев-небожителей); гомеровская же «Одиссея» прежде всего фантастическое повествование о всевозможных невероятных приключениях (не связанных с эпическим сюжетом) одного из героев той же войны. Сюжет, образы и происшествия «Одиссеи» - начало всей литературной европейской фантастики. Примерно так же, как «Илиада» и «Одиссея», соотносятся ирландские героические саги и «Плавание Брана, сына Фебала» (7 век). Прообразом многих будущих фантастических путешествий послужила пародийная «Правдивая история» (2 век) Лукиана, где автор для усиления комического эффекта стремился нагромоздить как можно больше невероятного и несуразного и обогатил при этом флору и фауну «чудесной страны» многими живучими выдумками. Таким образом, еще в античности наметились основные направления фантастики фантастические блуждания-похождения и фантастический поиск-паломничество (характерный сюжет - сошествие в ад). Овидий в «Метаморфозах» направил в русло фантастики исконно мифологические сюжеты превращений (превращения людей в животных, созвездия, камни) и положил начало фантастико-символической аллегории - жанру скорее дидактическому, чем приключенческому: «поучению в чудесах». Фантастические превращения становятся формой осознания превратности и ненадежности человеческой судьбы в мире, подвластном лишь произволу случая или загадочной вышней воле. Богатый свод литературно обработанной сказочной фантастике дают сказки «Тысячи и одной ночи»; влияние их экзотической образности сказалось в европейском предромантизме и романтизме, фантастическими образами и отзвуками «Махабхараты» и «Рамаяны» насыщена индийская литература от Калидасы до Р.Тагора. Своеобразный литературный переплав народных сказаний, легенд и поверий представляют собой многие произведения японской (например, жанр «рассказа о страшном и необычайном» - «Кондзякумоногатари») и китайской фантастики («Рассказы о чудесах из кабинета Ляо» Пу Сунлина, 1640-1715).
Фантастический вымысел под знаком «эстетики чудесного» был основой средневекового рыцарского эпоса - от «Беовульфа» (8 век) до «Персеваля» (около 1182) Кретьена де Труа и «Смерти Артура» (1469) Т.Мэлори. Обрамлением фантастических сюжетов стала легенда о дворе короля Артура, наложенная впоследствии на расцвеченную воображением хронику крестовых походов. Дальнейшую трансформацию этих сюжетов являют монументально фантастические, почти совсем утратившие историко эпическую подоснову ренессансные поэмы «Влюбленный Роланд» Боярдо, «Неистовый Роланд» (1516) Л.Ариосто, «Освобожденный Иерусалим» (1580) Т.Тассо, «Королева фей» (1590-96) Э.Спенсера. Вместе с многочисленными рыцарскими романами 14-16 века они составляют особую эпоху в развитии фантастики Вехой в развитии созданной Овидием фантастической аллегории был «Роман о Розе» (13 век) Гильома де Лорриса и Жана де Мёна. Развитие Фантастики в период Возрождения завершают «Дон Кихот» (1605-15) М.Сервантеса - пародия на фантастику рыцарских похождений, и «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1533-64) Ф.Рабле - комическая эпопея на фантастической основе, одновременно традиционной и произвольно переосмысленной. У Рабле же находим (глава «Телемское аббатство») один из первых примеров фантастической разработки утопического жанра.
В меньшей степени, чем древнейшая мифология и фольклор, стимулировали фантастику религиозно-мифологические образы Библии. Крупнейшие произведения христианской фантастики «Потерянный рай» (1667) и «Возвращенный рай» (1671) Дж.Милтона - основаны не на канонических библейских текстах, а на апокрифах. Это, однако, не умаляет того факта, что произведения европейской фантастики Средневековья и Возрождения, как правило, имеют этическую христианскую окраску или представляют игру фантастических образов и духе христианской апокрифической демонологии. Вне фантастики стоят жития святых, где чудеса принципиально выделены как экстраординарные, но действительные происшествия. Тем не менее христианско-мифологическое сознание способствует расцвету особого жанра - видений. Начиная с «Апокалипсиса» Иоанна Богослова, «видения», или «откровения», становятся полноправным литературным жанром: разные аспекты его представляют «Видение о Петре Пахаре» (1362) У.Ленгленда и «Божественная комедия» (1307-21) Данте. (Поэтика религиозного «откровениям определяет визионерскую фантастику У.Блейка: его грандиозные «пророческие» образы - последняя вершина жанра). К концу 17 в. маньеризм и барокко, для которых фантастика была постоянным фоном, дополнительным художественным планом (при этом происходила эстетизация восприятия фантастики, утрата живого ощущения чудесного, свойственная и фантастической литературе последующих веков), сменил классицизм, по своей сути чуждый фантастике: его обращение к мифу полностью рационалистично. В романах 17-18 веков мотивы и образы фантастики походя используются для осложнения интриги. Фантастический поиск трактуется как эротические похождения («фейные сказки», напр. «Акажу и Зирфила», 1744, Ш.Дюкло). Фантастика, не имея самостоятельного значения, оказывается подспорьем плутовского романа («Хромой бес», 1707, А.Р.Лесажа; «Влюбленный дьявол», 1772, Ж.Казота), философского трактата («Микромегас», 1752, Вольтера). Реакция на засилье просветительского рационализма характерна для второй половины 18 в.; англичанин Р.Хёрд призывает к прочувствованному изучению Фантастики («Письма о рыцарстве и средневековых романах», 1762); в «Приключениях графа Фердинанда Фатома» (1753); Т.Смоллетт предваряет ставший началом развития фантастики 1920 вв. готический роман Х.Уолпола, А.Радклиф, М.Льюиса. Поставляя аксессуары романтических сюжетов, фантастика остается на подсобной роли: с ее помощью двойственность образов и событий становится изобразительным принципом предромантизма.
В Новое время особенно плодотворным оказалось сочетание фантастики с романтизмом. «Прибежища в царстве фантазии» (Ю.А.Кернер) искали все романтики: у «иенцев» фантазирование, т.е. устремленность воображения в запредельный мир мифов и легенд, выдвигалось как способ приобщения к высшему прозрению, как жизненная программа - сравнительно благополучная (за счет романтической иронии) у Л.Тика, патетичная и трагическая у Новалиса, чей «Генрих фон Офтердинген» являет образец обновленной фантастической аллегории, осмысленной в духе поисков недостижимого, непостижимого идеального мира. Гейделъбергские романтики использовали Фантастику как источник сюжетов, придающих дополнительный интерес земным событиям («Изабелла Египетская», 1812, Л.Арнима представляет собой фантастическую аранжировку любовного эпизода из жизни Карла V). Такой подход к фантастике оказался особенно перспективным. Стремясь обогатить её ресурсы, немецкие романтики обратились к ее первоисточникам - собрали и обработали волшебные сказки и легенды («Народные сказки Петера Лебрехта», 1797, в обработке Тика; «Детские и семейные сказки», 1812-14 и «Немецкие легенды», 1816-18 братьев Я. и В.Гримм). Это способствовало становлению жанра литературной сказки во всех европейских литературах, остающегося и поныне ведущим в детской фантастики Классический его образец сказки Х.К.Андерсена. Романтическую фантастику синтезирует творчество Гофмана: здесь и готический роман («Эликсир дьявола», 1815-16), и литературная сказка («Повелитель блох», 1822, «Щелкунчик и Мышиный король», 1816), и феерическая фантасмагория («Принцесса Брамбилла», 1820), и реалистическая повесть с фантастической подоплекой («Выбор невесты», 1819, «Золотой горшок, 1814). Попытку оздоровить влечение к фантастике как к «пропасти потустороннего» представляет «Фауст» (1808-31) И.В.Гёте: используя традиционно-фантастический мотив продажи души дьяволу, поэт обнаруживает тщету блужданий духа в сферах фантастического и в качестве окончательной ценности утверждает земную жизнедеятельность, преобразующую мир (т.е. утопический идеал исключается из области фантастики и проецируется в будущее).
В России романтическая фантастика представлена в творчестве В.А.Жуковского, В.Ф.Одоевского, А.Погорельского, А.Ф.Вельтмана. К фантастике обращались А.С.Пушкин («Руслан и Людмила», 1820, где особенно важен былинно-сказочный колорит фантазии) и Н.В.Гоголь, фантастические образы которого органично влиты в народно-поэтическую идеальную картину Украины («Страшная месть», 1832; «Вий», 1835). Его петербургская фантастика («Нос», 1836; «Портрет», «Невский проспект», оба 1835) уже не связана с фольклорно-сказочными мотивами и поиному обусловлена общей картиной «выморочной» действительности, сгущенное изображение которой как бы само по себе порождает фантастические образы.
С утверждением реализма фантастика опять оказалась на периферии литературы, хотя нередко привлекалась как своеобразный контекст повествования, придающий символический характер реальным образам («Портрет Дориана Грея, 1891, О.Уайлда; «Шагреневая кожа», 1830-31 О.Бальзака; произведения М.Е.Салтыкова-Щедрина, Ш.Бронте, Н.Готорна, Ю. А.Стриндберга). Готическую традицию фантастики развивает Э.А.По, рисующий или подразумевающий запредельный, потусторонний мир как царство призраков и кошмаров, властвующих над земными судьбами людей. Однако он же предвосхитил («История Артура Гордона Пима», 1838, «Низвержение в Мальстрем», 1841) появление новой отрасли Фантастики - научной, которая (начиная с Ж.Верна и Г.Уэллса) принципиально обособляется от обще фантастической традиции; она рисует реальный, хотя и фантастически преображаемой наукой (к худу или к добру), мир, поновому открывающийся взгляду исследователя. Интерес к Ф. как таковой возрождается к конце 19 в. у неоромантиков (Р.Л.Стивенсон), декадентов (М.Швоб, Ф.Сологуб), символистов (М.Метерлинк, проза А.Белого, драматургия А.А.Блока), экспрессионистов (Г.Мейринк), сюрреалистов (Г.Казак, Э.Кройдер). Развитие детской литературы порождает новый облик фантастического мира-мир игрушечный: у Л.Кэрролла, К.Коллоди, А.Милна; в отечественной литературе - у А.Н.Толстого («Золотой ключик», 1936) Н.Н.Носова, К.И.Чуковского. Воображаемый, отчасти сказочный мир создает А.Грин.
Во второй половине 20 в. фантастическое начало реализуется в основном в области научной фантастике, однако иногда оно порождает качественно новые художественные явления, например, трилогия англичанина Дж.Р.Толкина «Властелин колец» (1954-55), написанная в русле эпической фантастики (см. ), романы и драмы японца Абэ Кобо, произведения испанской и латиноамариканских писателей (Г.Гарсия Маркес, Х.Кортасар). Для современности характерно отмеченное выше контекстное использование фантастики, когда внешне реалистическое повествование имеет символико-иносказательный оттенок и даст более или менее зашифрованную отсылку к мифологическому сюжету («Кентавр», 1963, Дж.Апдайка; «Корабль дураков», 1962, К.А.Портер). Сочетание различных возможностей фантастики являет собой роман М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» (1929-40). Фантастико-аллегорический жанр представлен в отечественной литературе циклом «натурфилософских» поэм Н.А.Заболоцкого («Торжество земледелия», 1929-30), народно-сказочная фантастика - творчеством П.П.Бажова, литературно-сказочная - пьесами Е.Л.Шварца. Фантастика стала традиционным вспомогательным средством русской гротескной сатиры: от Салтыкова-Щедрина («История одного города», 1869-70) до В.В.Маяковского («Клоп», 1929 и «Баня», 1930).
Слово фантастика произошло от Греческого phantastike, что в переводе означает - искусство воображать.
Поделиться:Введение
Цель данной работы – анализ особенностей применения научной терминологии в романе «Гиперболоид инженера Гарина» А.Н. Толстого.
Тема курсового проекта крайне актуальна, так как в научной фантастике мы часто встречаем использование терминологии различного характера, что является нормой для этого вида литературы. Особенно подобный подход свойственен жанру «твердой» научной фантастики, к которому принадлежит роман А.Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина».
Объект работы – термины в научно-фантастических произведениях
В первой главе мы рассматриваем особенности научной фантастики и ее видов, а также специфику стиля А.Н. Толстого.
Во второй главе мы рассматриваем специфику терминологии и особенности использования терминологии в НФ и романе А.Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина».
Глава 1. Научная фантастика и ее стиль
Своеобразие жанра научной фантастики
Научная фантастика (НФ) - жанр в литературе, кино и других видах искусства, одна из разновидностей фантастики. Научная фантастика основывается на фантастических допущениях в области науки и техники, в том числе как естественных, так и гуманитарных наук. Произведения, основанные на ненаучных допущениях, относятся к другим жанрам. Темы научно-фантастических произведений - новые открытия, изобретения, неизвестные науке факты, исследования космоса и путешествия во времени.
Автором термина «научно-фантастическая» является Яков Перельман, который ввёл это понятие в 1914 году. До этого похожий термин - «фантастически научные путешествия» - в отношении Уэллса и других авторов употребил Александр Куприн в своей статье «Редиард Киплинг» (1908).
Существует много споров среди критиков и литературоведов о том, что считать научной фантастикой. Тем не менее, большинство из них сходится на том, что научной фантастикой является литература, основанная на неком допущении в области науки: появлении нового изобретения, открытии новых законов природы, иногда даже построении новых моделей общества (социальная фантастика).
В узком понимании, - научная фантастика о технологиях и научных открытиях (только предполагаемых или уже совершённых), их захватывающих возможностях, их позитивном или негативном влиянии, о парадоксах, которые могут возникнуть. НФ в таком узком понимании будит научное воображение, заставляет думать о будущем и о возможностях науки.
В более общем понимании, НФ - это фантастика без сказочного и мистического, где строятся гипотезы о мирах обязательно без потусторонних сил, имитируется реальный мир. В противном случае, - это фентези или мистика с техническим налётом.
Зачастую действие НФ происходит в далеком будущем, что роднит НФ с футурологией, наукой прогнозирования мира будущего. Многие НФ-писатели посвящают своё творчество литературной футурологии, попыткам угадать и описать реальное будущее Земли, как это делали Артур Кларк, Станислав Лем и др. Другие писатели пользуются будущим лишь как сеттингом, позволяющим полнее раскрыть идею их произведения.
Однако фантастика о будущем и научная фантастика не совсем одно и то же. Действие многих научно-фантастических произведений происходит в условном настоящем («Великий Гусляр» К. Булычёва, большинство книг Ж. Верна, рассказы Г. Уэллса, Р. Брэдбери) или даже прошлом (книги о путешествиях во времени). В то же время, в будущее иногда помещают действие произведений, не связанных с научной фантастикой. Например, действие многих произведений фэнтези происходит на Земле, изменившейся после ядерной войны («Шаннара» Т. Брукса, «Пробуждение каменного бога» Ф. Х. Фармера, «Сос-верёвка» П. Энтони). Поэтому более надежный критерий - не время действия, а область фантастического допущения.
Г. Л. Олди условно делит научно-фантастические допущения на естественно-научные и гуманитарно-научные. К первым относится введение в произведение новых изобретений и законов природы, что характерно для твёрдой НФ. Ко вторым относится введение допущений в области социологии, истории, психологии, этики, религии и даже филологии. Таким образом создаются произведения социальной фантастики, утопии и антиутопии. При этом в одном произведении может сочетаться несколько видов допущений одновременно.
Как пишет в своей статье Мария Галина, «Традиционно считается, что научная фантастика (НФ) - это литература, сюжет которой разворачивается вокруг какой-то пусть фантастической, но всё-таки научной идеи. Точнее будет сказать, что в научной фантастике изначально заданная картина мира логична и внутренне непротиворечива. Сюжет в НФ обычно строится на одном или нескольких как бы научных допущениях (возможна машина времени, передвижение в космосе быстрее света, „надпространственные тоннели“, телепатия и прочее)».
Появление фантастики было вызвано промышленной революцией в XIX веке. Первоначально научная фантастика была жанром литературы, описывающим достижения науки и техники, перспективы их развития и т. д. Часто описывался - как правило, в виде утопии - мир будущего. Классическим примером такого типа фантастики являются произведения Жюля Верна.
Позднее развитие техники стало рассматриваться в негативном свете и привело к появлению антиутопии. А в 1980-е годы начал набирать популярность её поджанр киберпанк. В нём высокие технологии соседствуют с тотальным социальным контролем и властью всемогущих корпораций. В произведениях этого жанра основой сюжета выступает жизнь маргинальных борцов с олигархическим режимом, как правило, в условиях тотальной кибернетизации общества и социального упадка. Известные примеры: «Нейромант» Уильяма Гибсона.
В России научная фантастика с XX века стала популярным и широко развитым жанром. Среди самых известных авторов - Иван Ефремов, братья Стругацкие, Александр Беляев, Кир Булычёв и другие.
Ещё в дореволюционной России отдельные научно-фантастические произведения писали такие авторы, как Фаддей Булгарин, В. Ф. Одоевский, Валерий Брюсов, К. Э. Циолковский несколько раз излагал свои воззрения на науку и технику в виде художественных рассказов. Но до революции НФ не была сложившимся жанром со своими постоянными писателями и поклонниками.
В СССР научная фантастика была одним из самых популярных жанров. Существовали семинары молодых фантастов, клубы любителей фантастики. Выходили альманахи с рассказами начинающих авторов, такие как «Мир приключений», фантастические рассказы публиковались в журнале «Техника - молодёжи». В то же время, советская фантастика подвергалась жёстким цензурным ограничениям. От неё требовалось поддерживать позитивный взгляд на будущее, веру в коммунистическое развитие. Приветствовалась техническая достоверность, осуждалась мистика, сатира. В 1934 году на съезде Союза писателей Самуил Яковлевич Маршак определил жанру фантастики место в одном ряду с детской литературой.
Одним из первых в СССР научную фантастику начал писать Алексей Николаевич Толстой («Гиперболоид инженера Гарина», «Аэлита»). Экранизация романа Толстого «Аэлита» была первым советским фантастическим фильмом. В 1920-е - 30-е были опубликованы десятки книг Александра Беляева («Борьба в эфире», «Ариэль», «Человек-амфибия», «Голова профессора Доуэля» и др.), «альтернативно-географические» романы В. А. Обручева («Плутония», «Земля Санникова»), сатирико-фантастические повести М. А. Булгакова («Собачье сердце», «Роковые яйца»). Их отличала техническая достоверность и интерес к науке и технике. Образцом для подражания ранних советских фантастов был Герберт Уэллс, который сам был социалистом и несколько раз посещал СССР.
В 1950-е бурное развитие космонавтики приводит к расцвету «фантастики ближнего прицела» - твёрдой НФ об освоении Солнечной системы, подвигах космонавтов, колонизации планет. К авторам этого жанра относят Г. Гуревича, А. Казанцева, Г. Мартынова и других.
В 1960-е и позднее советская фантастика начинает уходить от твёрдых рамок научности, несмотря на давление цензуры. Многие произведения выдающихся фантастов позднесоветского периода относятся к социальной фантастике. В этот период появляются книги братьев Стругацких, Кира Булычёва, Ивана Ефремова, которые поднимают социальные и этические вопросы, содержат воззрения авторов на человечество и государство. Нередко фантастические произведения содержали скрытую сатиру. Эта же тенденция нашла отражение и в кинофантастике, в частности, в работах Андрея Тарковского («Солярис», «Сталкер»). Параллельно с этим в позднем СССР снималось много приключенческой фантастики для детей («Приключения Электроника», «Москва-Кассиопея», «Тайна третьей планеты»).
Научная фантастика за свою историю развилась и разрослась, породила новые направления и поглотила элементы более старых жанров, таких как утопия и альтернативная история.
Жанр рассматриваемого нами романа А.Н. Толстого – это «твердая» научная фантастика, поэтому мы хотели бы подробнее остановиться именно на нем.
Твёрдая научная фантастика - старейший и первоначальный жанр научной фантастики. Его особенностью является жёсткое следование известным на момент написания произведения научным законам. В основе произведений твёрдой НФ лежит естественнонаучное допущение: например, научное открытие, изобретение, новинка науки или техники. До появления других видов НФ её называли просто «научной фантастикой». Термин твёрдая научная фантастика впервые был использован в литературной рецензии П.Миллера, опубликованной в феврале 1957 года в журнале «Поразительная научная фантастика ».
Классикой твёрдой НФ называют некоторые книги Жюля Верна (20 000 лье под водой, Робур-завоеватель, С Земли на Луну) и Артура Конана Дойля (Затерянный мир, Отравленный пояс, Маракотова бездна), работы Герберта Уэллса, Александра Беляева. Отличительной особенностью этих книг была детальная научно-техническая база, а в основе сюжета лежало, как правило, новое открытие или изобретение. Авторы твёрдой НФ совершили немало «предсказаний», правильно угадав дальнейшее развитие науки и техники. Так, Верн описывает вертолёт в романе «Робур-завоеватель», самолёт во «Властелине мира», космический полёт в «С Земли на Луну» и «Вокруг Луны». Уэллс предсказал видеосвязь, центральное отопление, лазер, атомное оружие. Беляев в 1920-е годы описал космическую станцию, радиоуправляемую технику.
Твёрдая НФ была особенно развита в СССР, где остальные жанры фантастики не приветствовались цензурой. Особо распространена была «фантастика ближнего прицела», рассказывающая о событиях предполагаемого недалекого будущего - в первую очередь, колонизации планет Солнечной системы. К наиболее известным образцам фантастики «ближнего прицела» относятся книги Г. Гуревича, Г. Мартынова, А. Казанцева, ранние книги братьев Стругацких («Страна багровых туч», «Стажёры»). Их книги рассказывали о героических экспедициях космонавтов на Луну, Венеру, Марс, в пояс астероидов. В этих книгах техническая достоверность в описании космических полётов сочеталась с романтическим вымыслом об устройстве соседних планет - тогда еще сохранялась надежда найти на них жизнь.
Хотя основные произведения твёрдой НФ были написаны в XIX и первой половине XX в., многие авторы обращались к этому жанру и во второй половине XX в. Например, Артур Кларк в своей серии книг «Космическая одиссея» опирался на строго научный подход и описал развитие космонавтики, очень близкое к реальному. В последние годы, по мнению Эдуарда Геворкяна, жанр переживает «второе дыхание». Примером, чему может служить учёный-астрофизик Аластер Рейнольдс, который удачно сочетает твёрдую научную фантастику с космооперой и киберпанком (так, например, все космические корабли у него досветовые).
Другими жанрами научной фантастики являются:
1) Социальная фантастика - произведения в которых фантастическим элементом является другое строение социума, полностью отличное от реально существующего, или являющееся доведением его до крайностей.
2) Хронофантастика, темпоральная фантастика, или хроноопера - жанр, рассказывающий о путешествиях во времени. Ключевым произведением этого поджанра считается «Машина Времени» Уэллса. Хотя о путешествиях во времени писали и раньше (например, «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена), именно в «Машине Времени» перемещение во времени впервые было намеренным и научно обоснованным, и таким образом этот сюжетный ход был введён конкретно в научную фантастику.
3) Альтернативно-историческая – жанр, в котором развивается идея того, что в прошлом произошло или не произошло какое-либо событие, и что могло бы из этого выйти.
Первые образцы такого рода допущений встречаются ещё задолго до появления научной фантастики. Далеко не все они представляли собой художественные произведения - иногда это были серьёзные труды историков. Например, историк Тит Ливий рассуждал, что было бы, пойди Александр Македонский войной на его родной Рим. Знаменитый историк сэр Арнольд Тойнби также посвятил Македонскому несколько своих эссе: что было бы, если бы Александр прожил дольше, и наоборот, если бы его не было вообще. Сэр Джон Сквайр выпустил целую книгу исторических эссе, под общим заглавием «Если бы всё вышло не так».
4) Популярность постапокалиптической фантастики - одна из причин популярности «сталкерского туризма».
Тесно связанные жанры, действие произведений в которых происходит во время или вскоре после катастрофы планетарного масштаба (столкновения с метеоритом, ядерной войны, экологической катастрофы, эпидемии).
Настоящий размах постапокалиптика получила в эпоху Холодной войны, когда над человечеством нависла реальная угроза ядерного холокоста. В этот период создаются такие произведения, как «Песнь о Лейбовице» В. Миллера, «Dr. Bloodmoney» Ф. Дика, «Ужин во Дворце Извращений» Тима Пауэрса, «Пикник на обочине» Стругацких. Произведения в этом жанре продолжают создаваться и после окончания Холодной войны (например, «Метро 2033» Д. Глуховского).
5) Утопии и антиутопии - жанры, посвященные моделированию общественного устройства будущего. В утопиях рисуется идеальное общество, выражающее воззрения автора. В антиутопиях - полная противоположность идеалу, ужасное, обычно тоталитарное, общественное устройство.
6) «Космической оперой» окрестили развлекательную приключенческую НФ, публиковавшуюся в популярных в 1920-50-х в США pulp-журналах. Название было дано в 1940 г. Уилсоном Такером и, поначалу, было презрительным эпитетом (по аналогии с «мыльной оперой»). Однако со временем термин прижился и перестал носить негативный оттенок.
Действие «космоопер» происходит в космосе и на других планетах, обычно в условном «будущем». В основе сюжета лежат приключения героев, а масштабы происходящих событий ограничены лишь фантазией авторов. Изначально произведения этого жанра были чисто развлекательными, но впоследствии приёмы «космической оперы» вошли и в арсенал авторов художественно значительной фантастики.
7) Киберпанк - жанр, рассматривающий эволюцию общества под воздействием новых технологий, особое место среди которых уделено телекоммуникационным, компьютерным, биологическим, и, не в последнюю очередь, социальным. Фоном в произведениях жанра нередко выступают киборги, андроиды, суперкомпьютер, служащие технократичным, коррумпированным и аморальным органазациям/режимам. Название «киберпанк» придумал писатель Брюс Бетке, а литературный критик Гарднер Дозуа подхватил его и стал использовать как название нового жанра. Он кратко и ёмко определил киберпанк как «Высокие технологии и жалкая жизнь» («High tech, low life»).
8) Стимпанк - жанр, созданный с одной стороны в подражание таким классикам фантастики как Жюль Верн и Альбер Робида, а с другой являющийся разновидностью пост-киберпанка. Иногда из него отдельно выделяют дизельпанк, соответствующий фантастике первой половины XX века. Также может быть отнесён к альтернативной истории, так как упор делается на более удачное и совершенное развитие паровой техники вместо изобретения двигателя внутреннего сгорания.
В Толковом словаре В. И. Даля читаем: «Фантастический - несбыточный, мечтательный; или затейливый, причудливый, особенный и отличный по своей выдумке». Иначе говоря, подразумеваются два значения: 1) нечто нереальное, невозможное и невообразимое; 2) нечто редкое, преувеличенное, необычное. Применительно к литературе главным становится первый признак: когда мы говорим «фантастический роман» (повесть, рассказ и т. д.), то имеем в виду не столько то, что в нем описываются редкие события, сколько то, что эти события - полностью или частично - вообще невозможны в реальной жизни. Фантастическое в литературе мы определяем по его противоположности реальному и существующему.
Эта противоположность одновременно очевидна и чрезвычайно изменчива. Звери или птицы, наделенные человеческой психикой и владеющие человеческой речью; силы природы, олицетворенные в антропоморфных (т. е. имеющих человеческий вид) образах богов (например, античные боги); живые существа противоестественной гибридной формы (в древнегреческой мифологии полулюди-полукони - кентавры, полуптицы-полульвы - грифоны); противоестественные действия или свойства (например, в восточнославянских сказках смерть Кощея, спрятанная в нескольких вложенных друг в друга волшебных предметах и животных) - все это без труда ощущается нами как именно фантастическое. Однако многое зависит и от исторической позиции наблюдателя: то, что сегодня представляется фантастическим, для создателей античной мифологии или древних волшебных сказок вовсе еще не было принципиально противопоставлено реальности. Поэтому в искусстве происходят постоянные процессы переосмысления, перехода реального в фанастическое и фантастического в реальное. Первый процесс, связанный с ослаблением позиций античной мифологии, отмечен К. Марксом: «…греческая мифология составляла не только арсенал греческого искусства, но и его почву. Разве тот взгляд на природу и на общественные отношения, который лежит в основе греческой фантазии, а потому и греческого искусства, возможен при наличии сельфакторов, железных дорог, локомотивов и электрического телеграфа?». Обратный процесс перехода фантастического в реальное демонстрирует научно-фантастическая литература: научные открытия и достижения, представлявшиеся на фоне своего времени фантастическими, по мере развития технического прогресса становятся вполне возможными и осуществимыми, а порой даже выглядят чересчур элементарными и наивными.
Таким образом, восприятие фантастического зависит от нашего отношения к его сути, т. е. к степени реальности или нереальности изображаемых событий. Однако у современного человека - это очень сложное чувство, обусловливающее всю сложность и многогранность переживания фантастического. Современный ребенок верит в сказочное, однако от взрослых, из познавательных передач радио, телевидения он уже знает или догадывается, что «в жизни все не так». Поэтому к его вере примешивается доля неверия и он способен воспринимать невероятные события то как реальные, то как фантастические, то на грани реального и фантастического. Взрослый человек «не верит» в чудесное, однако ему порою свойственно воскрешать в себе прежнюю, наивную «детскую» точку зрения, чтобы со всей полнотой переживаний окунуться в воображаемый мир, словом, к его неверию примешивается доля «веры»; и в заведомо фантастическом начинает «мерцать» реальное и подлинное. Даже если мы твердо убеждены в невозможности фантастики, это не лишает её в наших глазах интереса и эстетической притягательности, ибо фантастичность становится в таком случае как бы намеком на другие, еще не познанные сферы жизни, указанием на её вечную обновляемость и неисчерпаемость. В пьесе Б. Шоу «Назад к Мафусаилу» один из персонажей (Змея) говорит: «Чудо - это то, что невозможно и тем не менее возможно. То, что не может произойти и тем не менее происходит». И действительно, как бы ни углублялись и ни умножались наши научные сведения, появление, скажем, нового живого существа всегда будет восприниматься как «чудо» - невозможное и в то же время вполне реальное. Именно сложность переживания фантастики позволяет ей легко объединяться с иронией, смехом; создавать особый жанр иронической сказки (Х. К. Андерсен, О. Уайльд, Е. Л. Шварц). Происходит неожиданное: ирония, казалось бы, должна убить или по крайней мере ослабить фантастику, но на самом деле она усиливает и укрепляет фантастическое начало, так как побуждает нас не воспринимать его буквально, задумываться над скрытым смыслом фантастической ситуации.
История мировой литературы, особенно нового и новейшего времени, начиная с романтизма (конец XVIII - начало XIX в.), накопила огромное богатство художественного арсенала фантастики. Главные её виды определяются по степени отчетливости и рельефности фантастического начала: явная фантастика; фантастика неявная (завуалированная); фантастика, получающая естественно-реальное объяснение, и т. д.
В первом случае (явная фантастика) сверхъестественные силы открыто вступают в действие: Мефистофель в «Фаусте» И. В. Гёте, Демон в одноименной поэме М. Ю. Лермонтова, черти и ведьмы в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя, Воланд и компания в «Мастере и Маргарите» М. А. Булгакова. Фантастические персонажи вступают в прямые отношения с людьми, пытаются повлиять на их чувства, мысли, поведение, причем отношения эти часто приобретают характер преступного сговора с чертом. Так, например, Фауст в трагедии И. В. Гёте или Петро Безродный в «Вечере накануне Ивана Купала» Н. В. Гоголя для исполнения своих желаний продают дьяволу свою душу.
В произведениях с неявной (завуалированной) фантастикой вместо прямого участия сверхъестественных сил происходят странные совпадения, случайности и т. д. Так, в «Лафертовской маковнице» А. А. Погорельского-Перовского прямо не сказано, что сватающийся за Машу титулярный советник Аристарх Фалелеич Мурлыкин не кто иной, как кот старухи маковницы, слывущей ведьмой. Однако многие совпадения заставляют в это поверить: Аристарх Фалелеич появляется именно тогда, когда умирает старуха и неизвестно куда пропадает кот; в поведении чиновника есть что‑то кошачье: он «с приятностью» выгибает «круглую свою спину», ходит, «плавно выступая», ворчит что‑то «себе под нос»; сама его фамилия - Мурлыкин - пробуждает вполне определенные ассоциации. В завуалированной форме проявляется фантастическое начало и во многих других произведениях, например в «Песочном человеке» Э. Т. А. Гофмана, «Пиковой даме» А. С. Пушкина.
Наконец, существует и такой вид фантастического, который основан на максимально полных и вполне естественных мотивировках. Таковы, например, фантастические рассказы Э. По. Ф. М. Достоевский отметил, что Э. По «только допускает внешнюю возможность неестественного события (доказывая, впрочем, его возможность и иногда даже чрезвычайно хитро) и, допустив это событие, во всем остальном совершенно верен действительности.» «В повестях По вы до такой степени ярко видите все подробности представленного вам образа или события, что, наконец, как будто убеждаетесь в его возможности, действительности…». Такая обстоятельность и «достоверность» описаний свойственна и другим видам фантастического, она создает нарочитый контраст между явно нереальной основой (фабулой, сюжетом, некоторыми персонажами) и её предельно точной «обработкой». Этот контраст часто использует Дж. Свифт в «Путешествиях Гулливера». Например, при описании фантастических существ - лилипутов фиксируются все подробности их действий, вплоть до приведения точных цифр: чтобы переместить пленного Гулливера, «вбили восемьдесят столбов, каждый вышиной в один фут, потом рабочие обвязали… шею, руки, туловище и ноги бесчисленными повязками с крючками… Девятьсот самых сильных рабочих принялись тянуть за канаты…».
Фантастика выполняет различные функции, особенно часто функцию сатирическую, обличительную (Свифт, Вольтер, М. Е. Салтыков-Щедрин, В. В. Маяковский). Нередко эта роль совмещается с другой - утверждающей, позитивной. Будучи экспрессивным, подчеркнуто ярким способом выражения художественной мысли, фантастика часто улавливает в общественной жизни то, что только лишь нарождается и возникает. Момент опережения - общее свойство фантастики. Однако есть и такие её виды, которые специально посвящены предвидению и прогнозированию будущего. Это уже упоминавшаяся выше научно-фантастическая литература (Ж. Верн, А. Н. Толстой, К. Чапек, С. Лем, И. А. Ефремов, А. Н. и Б. Н. Стругацкие), которая часто не ограничивается предвидением грядущих научно-технических процессов, но стремится запечатлеть весь социально-общественный уклад будущего. Здесь она близко соприкасается с жанрами утопии и антиутопии («Утопия» Т. Мора, «Город солнца» Т. Кампанеллы, «Город без имени» В. Ф. Одоевского, «Что делать?» Н. Г. Чернышевского).