Вы принадлежите к числу самых популярных писателей в России. Ощущаете ли вы себя по-настоящему востребованным публикой автором? Ваши книги можно найти в каждой второй российской семье? Армия поклонников у вас есть?
Масса поклонников есть, про семьи не знаю - я же не хожу по домам. Но люди приходят на встречи на книжных ярмарках, в книжных магазинах, и это вал людей. Не на встречу конкретно со мной, а вообще на такие мероприятия. Я человек узнаваемый. И в магазинах, и в метро, и на турецком курорте. Но тут надо принимать в расчет, что никто из нас, писателей, не Мадонна и не Элвис Пресли. И наша известность по сравнению с мировой славой просто ерунда.
- Вы начинали работать на ТВ. А почему ушли оттуда и начали писать книжки?
Телевизионный балаган мне очень нравится. Это моя среда обитания, то, что мне нужно. Но книжки писать я люблю больше. Мне так просто повезло, что у меня не стало телевизионной работы. Если бы она продолжалась, вряд ли бы я писала книжки. Но вот у меня этой работы не стало, надо было чем-то заниматься, и я написала книжку. Ее напечатали, и с тех пор я написала еще несколько. Их продолжают печатать, к моему удивлению. И лучшей работы для себя, чем ставить слово после слова, я не знаю. Телевидение - это прекрасно, но не так прекрасно.
- А почему с самого начала не начали работать на писательской ниве, а выбрали ТВ?
Это был 1991 год, и никто не выбирал себе профессию - нужно же было на что-то жить. И потом, я человек глубоко в себе неуверенный. Десять лет назад я была еще менее уверенным в себе человеком, а двадцать лет назад и подавно. Я даже и сейчас не могу сказать, что я писатель. Какой я писатель, я человек, пишущий слова. Я автор детективных романов, они бывают лучше, бывают хуже, но это просто истории, у которых есть начало, конец и запутанная середина. Мне кажется, человек не может сознательно решить стать писателем. Литинститут для меня - загадка. Я понимаю, как можно научить людей читать, потому что любое гуманитарное образование - это чтение книг. Но как научить писать? Так что никакого выбора «я хочу быть писателем и стану им» не существовало.
Вы написали первый детектив в 1999-м, а в литературу вошли и обрели популярность уже в 2000-е. А в начале 90-х не хотелось взяться за перо? Или сейчас - описать период первичного накопления капитала?
Истории о том, «как молоды мы были, как искренне любили», мне писать еще рано, неинтересно. А писать то, что уже написали все, о том, что в 90-е были бандиты и коммерческие палатки, тоже неинтересно. Мои герои - герои сегодняшнего дня. Первый роман я написала о человеке, который баллотировался в губернаторы. Сейчас это бессмыслица, потому что губернаторские выборы отменили и этой части жизни нет. Пиар-компаний нет, сложных заходов нет, кто кого подставит, чья пиар-служба круче... Когда это было, я роман написала, а сейчас меня интересует другое.
- Почему именно детективный жанр? И почему вы не пишете, например, иронические детективы?
Мне нравится классический детектив. Я могу все внутри этого жанра: наказать злодея, наградить героя, дать бездомной собаке хозяина, а несчастной бабушке - доброго внука. И у меня есть железная отмазка: ребята, это же детектив. А иронический никогда не пробовала писать, я вообще не большой любитель этого жанра. Я большая поклонница детективов, английских и русских, любых. Но если речь идет о Хмелевской или о Даше Донцовой, я не могу сказать, что это мое чтение, что я получаю от этого какое-то удовольствие.
- Кого вы читаете - из современников или классиков?
Да все подряд читаю. Вот видите (берет со стола книгу) , Эмиля Золя сейчас взяла. А это (берет раскрытую собственную книгу) я достала, потому что мне нужно вспомнить, не повторяюсь ли я. Бывает так, что я пишу и думаю: кажется, так уже было. А дурить читателя, морочить ему голову повторами не хочу. Хотя я и серийный автор. Это как серийный убийца. Так вот, Золя читаю. Иэна Рэнкина недавно читала, но мне не понравился роман, очень скучный. Диму Быкова я читаю с удовольствием, Веллера, Маринину. Дашу Донцову, когда мне нужно легкое чтение.
- А были ли какие-то перевернувшие вас в детстве или молодости книги, оставившие след на всю жизнь?
Таких книг много. Если человек в нужное время, в нужном возрасте читает нужную книгу, она всегда переворачивает все его представления и системы координат. Я помню, что меня перепахала трилогия Германа «Дело, которому ты служишь», «Я отвечаю за все» и «Дорогой мой человек». На мой взгляд, лучше Германа до сих пор никто не написал о врачах. Еще я помню, что меня очень задел роман Гончарова «Обрыв». Я не понимаю, почему в школе проходят роман «Обломов» о кризисе среднего возраста. Это надо почему-то разбирать с точки зрения русской души. В 15 лет очень актуально, почему дяденька 35 лет лежит на диване и ничего не делает! А роман «Обрыв» - это роман о страсти, очень редкий в русской литературе, практически эротический, с поправкой на XIX век. А когда я стала постарше, то, конечно, в дело вступил Бунин: «Темные аллеи», «Чистый понедельник»...
Вы ездили в составе российской делегации на книжную ярмарку в Лондон. С кем из наших писателей вы там общались?
Мне больше пришлось общаться с парнем, который представляет «Союз писателей Шотландии». А из наших - с Сережей Лукьяненко, с Захаром Прилепиным... С Михаилом Иосифовичем Веллером - потрясающий, очень образованный человек. С Полиной Дашковой - от общения с ней тоже получила удовольствие. С Димой Глуховским.
- Вы чувствуете себя частью литературной тусовки?
Нет. Я вообще думаю, что ее нет. Есть люди, которые представляют русскую литературу, перелетая из одного места, где все друг другу толкуют о смерти русской литературы, в другое место, где все опять толкуют, что русская литература умерла, а оттуда в третье. И все это происходит на деньги благотворительных и литературных фондов. В этой тусовке я никогда не была и ничего о ней знаю.
- А с коллегами по детективному жанру? Или это не коллеги, а конкуренты.
Общаюсь, да. Ну, смотрите, Кирилл: назовите двух авторов современных, которых вы читаете.
- Прилепин, Рубанов, Сенчин, Садулаев, Пелевин, Шишкин, Сорокин...
Ну вот. Вы же, когда читаете Прилепина, не чувствуете зависти от того, что это написал Прилепин, а не, скажем, Пелевин. Я, как читатель, понимаю, что нельзя читать только одного автора. У нас не существует какой-то прямой конкуренции между авторами. Мы же не танцоры, не соревнуемся в том, кто час протанцует, а кто два. У каждого есть своя аудитория, своя периодичность издания книг... Я, например, очень люблю Дика Фрэнсиса, но читать его одного я не могу, мне надо потом с него съехать на Рекса Стаута, а потом хорошо бы на Прилепина. Есть история с объявлением Роскомстата о том, кто занял в этом году первое место по тиражам. Как правило, этого никто не замечает: объявили - и бог с ним. Любой автор знает, что сегодня он не занял первое место по тиражам, зато он написал одну очень классную книгу.
Недавно вы были на встрече писателей с Владимиром Путиным. Какое впечатление произвели писатели, а какое - премьер-министр?
Писатели произвели прекрасное впечатление, и Путин тоже. Мне понятно, кого приглашали, самых тиражных: Лукьяненко, Прилепина, Пашу Санаева, Веллера, Донцову, Маринину. И мы все друг с другом знакомы, и я была рада всех видеть. Но вообще я человек, который крайне редко встречается с премьер-министрами - Россия, Великобритания или Зимбабве. С премьер-министром Зимбабве вообще ни разу не встречалась. И мне ужасно интересно, как этот человек держится, как ведет себя. Мы же понимаем, что это за день 115-я встреча, он с нее выйдет и обо всем забудет, потому что есть более важные дела, чем книжный рынок. И, как человек наблюдательный (а любой автор наблюдательный человек), я испытываю неимоверное удовольствие, когда подсматриваю и подслушиваю, как человек поворачивается, как обращается. Это очень интересно.
Какова, на ваш взгляд, сейчас картина отношений власти и писателей? В какой мере она оказывает литературе поддержку, продвигает культуру в целом?
Вы знаете, на всех таких встречах прежде всего писатели говорят: главное - не мешайте! Писатели напишут, издатели издадут. А господдержка литературы меня пугает как человека, который помнит один-единственный продававшийся в магазине бестселлер - книгу «Малая земля», автор Л.И. Брежнев, Генсек ЦК КПСС. Тогда даже Горького можно было купить только на языке братских народов! Вот как только начнется государственное регулирование литературы, боюсь, что-то в этом духе и случится. А не хотелось бы.
На встрече с Путиным, как мне показалось, вы выразили опасения по поводу свободы писательского высказывания. Вы думаете, в перспективе в литературе появятся запретные темы?
Я говорила это на встрече и скажу сейчас: ни у кого из современных авторов нет цензора, который читал бы рукопись до того, как она выйдет в печать. И покуда мы не призываем к межнациональной розни и прочим запрещенным по Конституции вещам, мы абсолютно свободны. В журналистике и на ТВ совсем другая ситуация. Мне бы хотелось, чтобы так и оставалось - чтобы в литературе цензуры не было.
На эту встречу явно позвали писателей с серьезной популярностью, в некотором роде - властителей современных душ. Как вы себя чувствуете в таком амплуа?
Я ощущаю ответственность, но властителем дум себя не чувствую. Меня умные люди ругают, говорят, что это неправильно, потому что тиражные книги - серьезный инструмент влияния. Но меньше всего я пытаюсь продвинуть в читательские головы какие-то идеи. Ответственность должна быть, как только ты берешься общаться с многомиллионной аудиторией. Нужно отвечать за каждое слово и действие. Лучше, конечно, чтобы это все осознавали. Потому что есть маргинальная проза, за которую на том свете на костре сожгут, я это точно знаю.
В то же время глянцевые, развлекательные, женские издания в интервью мало интересуются вашим творчеством - спрашивают о семье, браке, карьере и рецептах похудения. Это же может рассказать любой человек про себя. Не обидно ли это для писателя?
Конечно, лучше говорить про книжки!
- То есть вы нам рады?
Искренне и очень. Но дело в том, что я абсолютно вменяемый человек. И я понимаю, что все люди, начиная от старообрядческой общины на Алтае и кончая журналистами британских таблоидов, живут сплетнями. И мне всегда смешно, когда некоторые актеры заявляют в интервью: «Я хочу говорить о своем творчестве, а не о том, как я встретил Машу!» Но если ты сыграл полторы роли, про них тебя уже спросили, то делай, что тебе говорят журналисты, говори с ними о том, что им сейчас интересно. Если тебе надоели журналисты, если хочется покоя, то нужно поменять профессию и пойти на поле убирать морковь. Ни один журналист за тобой на поле не пойдет. Я очень уважаю Мамонова, который сказал «я не даю интервью», и он не дает интервью.
- Но это не ваша стратегия?
Нет. Но если человек говорит «я не даю интервью» в интервью и говорит, что он не любит журналистов, журналистам, то этот человек болван.
«КОМПЬЮТЕРЫ МОЖНО СОБИРАТЬ В МАЛАЗИИ, А САМОЛЕТЫ – НЕТ!»
Татьяна Витальевна Устинова, родилась 21 апреля 1968 года. Имеет сестру Инну. Проживает в г. Жуковском с детства. Закончила МФТИ. Замужем. Имеет двух сыновей: Михаила и Тимофея. Написала 29 произведений. Первый роман «Персональный ангел» писала, работая пиар-менеджером.
В детском саду ее дразнили Геркулесина (от имени Геркулес), вероятно, за полноту и высокий рост (180 см). Единственный вступительный экзамен в МФТИ, который Татьяна сдала на «5», была литература, и профессора филфака МГУ, проверяя ее сочинение, прочили ее таланту большое будущее.
Она верит в Чудо. В долгожданные встречи, которые когда-нибудь произойдут, в телефонные звонки, после которых меняется вся жизнь. Писатель, верящий в чудо, учит и читателя надеяться, не опускать руки, бороться с обстоятельствами. Ее книги нужны сегодня не потому, что детективы легко читаются, а потому, что над произведениями Татьяны Устиновой понимаешь: чуда нужно не только ждать, его можно совершить самим!..
–Татьяна, Вы коренная жуковчанка? Сколько лет живете в этом городе?
Да, мы с сестрой с рождения живем в Жуковском. Вот уже 42 года.
– Расскажите о школьных годах, любимых учителях.
– Я заканчивала школу №3. У меня много учителей, которых я помню и люблю: Галина Николаевна Мельникова, она учила меня русскому языку, к сожалению, только до 6 класса, потом что-то произошло (как это вечно происходит в школьной жизни), и нас передали другому учителю. Галина Николаевна действительно научила меня писать по-русски. А после нее моим учителем русского языка и литературы стала Ольга Валерьевна Скрипова. Ей я благодарна за то, что она никогда меня не ограничивала в объемах моих «сочинительских» опусов. А ведь учитель должен прочесть эти 6 страниц вместо 1,5 того, что «нашкрябал» ребенок, Вы понимаете?! Так вот тгда, видимо, было важным не останавливать меня в порывах писать…
Очень люблю и помню Галину Яковлевну Долголенко. Это просто душа моя. Она частенько меня и мою подругу Ольгу Сербинову выгоняла из класса, когда мы, выполнив задание раньше всех, не на шутку веселились на уроке. Оля, кстати, сейчас один из лучших педагогов английского языка в нашей школе. Мы все годы сидели с ней за одной партой и дружим до сих пор. Она – потрясающий учитель, по призванию и просто хороший человек…
Совершенно уникальные отношения у меня сложились с Еленой Николаевной Козловой, тоже учителем английского языка, бывшей до Г. Я. Долголенко. Дело в том, что я была страшная разгильдяйка класса до 6 –ого, была двоечницей, и это не преувеличение. Объяснить, почему я не училась сейчас даже не представляется возможным (Смеется). И человек, который меня, что называется, переломил, заставил учиться, - это была Елена Николаевна. Я даже помню день, когда это произошло: случайно я выучила тему (вероятно, после усиленной атаки на мое сознание бабушки) и меня вызвали отвечать. При этом Елена Николаевна слушала мой ответ так, как будто она курсистка, а я Шаляпин, и этот Шаляпин поет на сцене арию Демона, а она вот-вот сейчас грянется в обморок от счастья (при всей жесткости характера). И когда в классе поднимался шумок, она цыкала на всех: «Тихо, тихо! Всем молчать! Я слушаю!». Мне были поставлены две (!) пятерки, за что была вторая, известно только ей. Но с этого момента я стала абсолютной отличницей. Все! Дальше меня было уже не остановить по крайней мере в тех предметах, к которым у меня были склонности: русский язык, литература, история… Это тоже интересно с точки зрения учительского типажа, стереотипичной ситуации «учитель - закоренелый двоечник». Вот такое возрождение произошло со мной благодаря Учителю с большой буквы.
У меня были великолепные учителя: Александр Андреевич Шумай (английский язык), Лидия Васильевна Мосолова (труд), Людмила Савельевна Чугаева (русский язык и литература), Эльвира Ивановна Капустина (тоже в прошлом словесник) и многие-многие другие.
– Чем для Вас стала школа?
– Начало и конец мира во всех отношениях. В ней училась еще моя мама, я, моя сестра Инна, мой сын Миша, сейчас учится младший сын Тимофей и племянница Саня. Так не бывает, но так есть! Чопорные московские дамы удивляются: «А что, Ваши дети учатся в муниципальной школе?! Это же неприлично!». На это я отвечаю: «Да, мои дети в простой муниципальной школе. И то, что к ней не подъезжают на ролс-ройсах, не беда её, это её счастье и спасение. То, что не сделан ремонт, вечно не на что купить аппаратуру, как-то «не так» расположены уборные, – для детей это тридцать первый вопрос. Для нашей семьи важна человеческая и профессиональная «нормальность», важна камерность, домашность, а в наше время это большая редкость.
Школа №3 отличается как раз тем, что в ней учат детей. Во многих других водят на кун-фу, к психологу, в бассейн, дельфинарий, но при этом ничему не учат. А школа № 3 призвана учить, и, дай бог, чтобы она не утратила этого своего прямого назначения. Мне представляется, что традиции – это не что-то непонятное и недостижимое, а они имеют реальное, живое воплощение. Вот они в школе №3 сохранились. Как в старой доброй Англии: вокруг сады, старая часть города, ветхие дворы рядом… Неповторимая атмосфера старого интеллигентного Жуковского. В этом уютном, понятном и правильном мире мы можем вырастить нормальных, душевно здоровых людей.
– У каждого жителя города есть места, так сказать, «заветные», с которыми связаны самые сокровенные воспоминания детства, первой любви, знаковые места. Есть ли таковые у Вас? Расскажите, пожалуйста, с каким местом в городе связаны самые теплые воспоминания детства, юности?
– У меня знаковым местом была палатка с пончиками рядом с кинотеатром «Звезд-ный». Обойти ее просто выше сил, если были какие-то копеечки, чтобы купить пончиков, – восторг был необыкновенный; еще булочная на ул. Ломоносова, как раз напротив школы №3, там всегда был свежий хлеб и рогалики, такие вкусные, какие бывают только в детстве. Еще знаковым для меня местом является сквер между ул. Фрунзе и Пятым домом. Мне кажется, что красивей места просто не найти, особенно осенью, когда можно идти, поддавая ворохи листвы ногами. Голсуорси писал: «Нет на свете ничего более успокоительного, чем шуршание листьев под лапами вашей собаки»… И этот звук я помню с детства. До сих пор его люблю, уже будучи взрослой.
Очень люблю наш городской парк. Есть там летняя эстрада с лавочками. Ла-вочки стоят под соснами, и много лет с сосен падают иголки, их никто не убирает, под ногами ты чувствуешь эту мягкую игольчатую подушку, ты ходишь, словно по пробковому полу. На этом склоне раньше всего тает снег. Во времена нашей юности мы всей семьей, с маленьким Мишей ходили туда. Пока он играл и бегал в деревянном городке и на эстраде, мы с мужем Женей сидели на лавочках под соснами, под весенним солнцем… Одно из ярчайших романтических воспоминаний то, как я Жене за воротник сунула ледышку. Он был рад! И я вместе с ним. Два великовозрастных идиота! (Смеется).
Поездки в парк на наше место «для двоих»со временем стало доброй традицией. После прогулки идем в наше любимое кафе «Елочка». Вкусную еду в ресторане найти сложно, но там вкусно готовят.
– Как Вы относитесь к авиации?
- Прекрасно! Я ведь окончила Московский физико-технический институт.
– Любите ли Вы летать самолетами?
Я боюсь летать. Но приходится по долгу службы. Вот например, я работала многолет на 5 канале в Питере, два раза в месяц надо было ехать на работу. Так называемая жизнь на два города. Мы в поездах отъездили около года, потом стали летать. Выбор, конечно, был. Он пал именно на самолет, несмотря на то, что я не люблю летать. Сейчас привыкаю… Эта фобия лечится…
– Что Вы думаете о МАКСе?
– Как житель города я до холодка в позвоночнике горжусь этими людьми, мне очень больно, что, по слухам, закрыли полосу в ЛИИ.
– Верится ли Вам в возрождение авиации в нашем городе?
– Я хочу надеяться на возрождение, но это будет, видимо, не скоро, потому что все деньги уходят в Сколково, на финансирование олимпиады в Сочи и на другие важные объекты…
А к тем людям, которые «учат летать самолеты» отношусь с огромным пиететом еще и потому, что мой дед, Михаил Осипович Котельников, работал в этой отрасли, сначала в ЦАГИ, затем в ЛИИ, тоже испытывал самолеты всю жизнь. Конечно, это вопрос о градообразующих предприятиях сегодня очень щекотливый…На мой взгляд, ЦАГИ, ЛИИ, ОКБ им. Сухого – не просто градообразующие предприятия, а системообразующие для всего государства.
Я знаю людей, работающих в ЦАГИ не по наслышке: многие годы там работал мой муж, Женя, его брат, у нас есть друзья-цаговцы. Все они очень образованные, глубоко интеллигентные люди, которые воспринимают свою работу как служение. Мой старший сын Миша (он сейчас на 3 курсе ЛИНКа), растущий в такой культурной среде физиков, врачей, слушая их умные разговоры, поделился с нами недавно мыслями о том, что его пугает перспектива нашего города, потому что сейчас еще остаются конструкторы, инженеры, летчики, врачи той, старой школы, классического фундаментального образования, а нового ничего нет. Все потеряно. И становится страшно за себя и за детей…
Самолетостроение – это высокая наука, технологии, показатель интеллектуального уровня страны. Компьютеры можно собирать в Малазии, а самолеты – нет!
– В одном интервью с Вами я прочитала, что Вы любите книжные магазины, в частности, магазин «Москва», что на Тверской. У вас даже повесть есть, если я не ошибаюсь, «Тверская, 8» о книжном магазине «Москва».
– Да.
– А как Вы относитесь к жуковским книжным?
– У меня сложные отношения с жуковскими книжными. Когда была маленькая, мне нравился наш центральный книжный на площади Ленина. Сейчас я не захожу туда по причине занятости. Он мне кажется сейчас скучным, в смысле общения с читателем, в нем не устраиваются никакие культурные мероприятия… Печально.
По итогам нынешнего года ВЦИОМ (несмотря на то, что год был для меня тяжелый, писала я мало и плохо), включил мое имя в тройку самых популярных писателей наряду с Донцовой и Акунины, есть огромная возможность беседовать с людьми, для которых я пишу, устраиваются различные презентации, встречи с читателями, пресс-часы на книжных ярмарках в Новосибирске, Саратове, Бийске.., но никогда за все время моей писательской жизни ни один книжный магазин родного города не пригласил меня на встречу с читателями. Раньше было очень обидно, сейчас уже все равно. Но Жуковский – мой родной город, я здесь родилась, здесь я вышла замуж, здесь родились мои дети...
– Татьяна, расскажите, пожалуйста, о своей семье. Ваш муж тоже жуковчанин?
– Нет. Женя приезжий. Он приехал из Прибалтики. Мы поженились потому, что ему негде было жить, а я девушка с приданым (квартирой моего дедушки). Женя поступил в аспирантуру, ему дали койко-место в общежитии для рабочих. В то время я переживала бурный трагический роман: молодой человек, в которого я была влюблена, пришел на свидание и сказал: «Я на тебе никогда не женюсь». Это в восемнадцать лет услышать очень тяжело. Я не собиралась за него замуж, у нас не было далеко идущих планов, но это отвержение я переживала долго, почти 10 лет.
– Он ничего при этом не объяснил?
– Абсолютно ничего. Думаю, что дома ему родители устроили разнос. Папа нас видел прогуливающихся за ручку вдоль Пятого дома. А я была девушка фигуристая, 1, 80 рост. Наверное, подумали: пойдут пеленки-распашонки… Решили «спасти» сына от этого ужаса…
Так мы расстались на летние каникулы. Тут Женя, который все знал, сказал: «Давай, я на тебе женюсь!». И я сказала: «Давай!». Когда молодой человек прибыл после каникул, оказалось, что я уже замужем. Этот способ исстари называется «Повеситься на воротах барина». (Улыбается) Это можно сделать только в 19 лет. Но я ни минуты не пожалела об этом поступке. С тех прошло 22 года, и я иногда думаю: вот был бы ужас, если бы тогда я не вышла замуж за Женю. Но это был судьбоносный выбор, не человеческий. Я почувствовала однажды, в годовщину нашей свадьбы, 9 июля, поднимаясь по косогору среди псковских сосен, в этой атмосфере далекой провинциальной, мирной и тихой жизни, я почувствовала, как прекрасна моя жизнь с этим человеком.
У меня двое прекрасных сыновей – Михаил и Тимофей. Миша – студент 3 курса ЛИНКа, Тимоша учится в школе.
– Поговорим о творческом процессе. Что повлияло на выбор жанра?
– Я люблю детектив.
– Каковы Ваши идеалы в этом жанре? У кого Вы учились писать?
– Дик Фрэнсис. С него я начала. Потом была Кристи, Стенли Гарднер, многие другие.
– Что Вас привлекает в детективе?
–Тайна, сладость тайны.
– И разгадка ее, может быть?
– Да, и разгадка, безусловно. Детектив – это развлекательное чтение, в моем случае, детектив - это полная безграничная свобода, схема предельно проста: таинственное убийство, запутанное расследование, феерический финал. Но я как автор могу все: дать бездомной собаке хозяина, брошенному ребенку – родителей, милиционеру – большую любовь, несчастной старушке – доброго внука, и меня никто не посмеет упрекнуть в том, что так не бывает.
– Анна Ахматова любила повторять, что сама ничего не творит, а только слушает и записывает. А Вам кто-то «диктует» сюжеты, подсказывает образы?
– Конечно. Но я думаю, что гении слышат все время, а мы, простые писатели, только иногда. В такие редкие моменты и пишется легко. Я знаю, какие романы в прямом смысле написаны «не мной», что я так просто не смогла бы…
– А какие романы дались Вам легко?
– Хроники гнусных времен. Я написала его за 27 дней.
– Знакомясь с Вашими романами, просто диву даешься, какие разные области жизни попадают в поле Вашего зрения: тут и икона Серафима Саровского, и светская неугомонная жизнь телевидения, и уголовный мир, и криминалистика… Как Вы разрабатываете тему? Пользуетесь ли специальными источниками (консультации следователей, иных профессионалов?)
– Тему я «трогаю» долго, разрабатываю, вживаюсь и сверяю впечатления…Это бесконечные консультации. Когда писала роман о врачах, штудировала «Курс общей хирургии». Я боюсь написать глупость. Самый важный для меня комплимент, когда профессионалы говорят, что написанное похоже на правду.
–В семье читают романы Татьяны Устиновой?
– Миша читает, конечно, Тима – нет, ему только 10 лет, бабушка бдит: в романах встречаются эротические сцены, ругательства.
– Трудно ли женщине-писателю совмещать творчество и семью?
– Безумно трудно. Все это вранье, что можно заниматься так же успешно воспитанием детей, как и карьерой. Если нет рядом с тобой настоящих друзей, близкого родного и любящего человека, – такое совмещение невозможно. В моем случае это родители, на плечах которых лежат уроки, физкультурная форма, костюм лешего, стихи про кролика, кружки…В моей семье так издавна принято: нас с сестрой воспитывали бабушка с дедушкой. Мы не были бы теми людьми, какими мы стали, если бы было иначе. Кроме того, у Тимофея есть замечательная няня Рита, которая для нас просто член семьи. Она вникает не только в то, что и как он ест, но и в его уроки рисования, его успехи на теннисе, потому что папа в это время в Югорске, а мама во Франкфурте…
– Интересно Ваше мнение о современном состоянии литературы в школе, об отношении к чтению классической литературы?
– Современное состояние литературы в школе ужасное. Существует совершенно гигантский провал между «Коньком Горбунком», которого читают в 3-ем классе, и творчеством Пушкина, Толстого, которых изучают в 8-ом.А в промежутке – Тургенев со своими «Записками охотника» – страшно скучной книгой. Непонятно, почему не изучают, к пример, роман Гончарова «Обрыв», роман о первой юношеской любви, о том, что страсть может привести к «обрыву», о том, что точкой опоры, когда земля уходит из-под ног, оказывается бабушка, а следовательно семья, незыблемые устои, которых нам так не хватает в воспитании! Почему не проходят роман Каверина «Два капитана», трилогию Германа о врачах?! Это безумно интересные книги!
И несколько вопросов о досуге:
– Как любите отдыхать? (если в нашей стране – то где?) Привлекает ли активный отдых? Ваши зимние забавы в Жуковском?
– Если говорить о Жуковском, то это исключительно лыжный и саночный виды от-дыха в Кратово, в парке. Мы любим в снегу валяться. А летом и весной мы предпочитаем прогулки, наша семья вообще такая «уличная» в хорошем смысле слова: у нас не было пространства, ограниченного стенами. Мы часто ездим на Курган на пикники.
В европейском смысле мы отдыхаем всегда одинаково: мы едем в Турцию. Это любимая страна. На новогодние праздники сейчас улетаем в Стамбул. Это великие мечети, Святая София, Босфор, бухта Золотой Рог, Бахчисарай. Мне, например, такой отдых интересен с точки зрения накопления полезной информации: от вокзала уходит Восточный экспресс, и я так хочу на нем проехать! Помните, у Агаты Кристи есть рассказ «Убийство в Восточном экспрессе»?!
Наша семья любит активный отдых, отдыхаем всегда по месяцу, посещаем исторические места, например, Эфес. Это живой город, несмотря на то, что ему 4 тыс. лет.
Наши мужчины поддерживаю спортивную форму, на отдыхе предпочитаю волейбол, баскетбол до самозабвения буквально. Для нас это лучший отдых.
Иногда мы отдыхаем «девишником»: я, моя сестра Инна и наша подруга Марина Каменева, директор книжного магазина «Москва». В таких случаях мы ездим по России: Алтай, Колыма, Чукотка. Я не выношу разговоров наших новоявленных звезд о том, что за МКАДом кончается жизнь. Более насыщенной, полной и яркой жизни, чем на Чукотке, я нигде не видела. Рядом Америка, куда они летают за 9 долларов, кроме того, в их распоряжении лыжи, подъемники, квадроциклы, реки, горы, - одним словом, драйв! Там – настоящая жизнь! Наша страна великая!
– Как относитесь к нашим жуковским дорогам, как справляетесь с бездорожьем?
– Это катастрофа и издевательство над людьми, неорганизованность и бесхозяйст-венность. Человек не должен проводить в пробке полжизни… Но у нас так, к сожалению.
– Какими качествами, по Вашему мнению, должен обладать коренной жуковчанин?
– Мне кажется, интеллигентностью, прежде всего, терпимостью по отношению к приезжим: мы находимся в непосредственной близости к Москве, все, кто живут в Раменском и дальше, едут через наш город. Мы должны быть гостеприимнее. образованность должна быть обязательно как одно из главных качеств, хотя бы потому, что у нас есть ФАЛТ. Хорошо бы иметь гордость за то, что родился здесь. Это не самое плохое место на земле. Для меня это лучшее место, естественно.
Я никуда отсюда не уеду. Здесь вся жизнь. И как пел Крупнов,
Я здесь привык, я здесь не так одинок,
Хоть иногда, но здесь я вижу своих…
Это дорогого стоит.
– Спасибо за интервью, Татьяна.
Биография Устиновой, кажется, тоже достойна детективного романа. До того как стать писательницей, она работала в пиаре, на телевидении и даже в администрации президента. А столкнувшись с невезением и жизненными трудностями, как и всякий сильный человек, смогла начать все заново и изменить свою судьбу. Об этом и о многом другом рассказала Татьяна Устинова в интервью «Только Звездам».
Татьяна, в вашей новой книге «С небес на землю» поднимается актуальная сейчас как никогда тема зависти в коллективе. Зависти к успешному человеку… Скажите, а в вашей жизни была такая ситуация?
– Конечно… Как только я стала издаваться и могла уже называться писателем, у меня не стало подруг. Знаете, как в фильме «Служебный роман», когда героиня Алисы Фрейндлих говорит: «А у меня нет подруг, я их ликвидировала». В моем же случае подруги исчезли в тот момент, когда начались успехи в работе. Перестала ныть, жаловаться, стала сильнее, в жизни все постепенно наладилось. И наступил такой достаточно тяжелый момент, когда меня в одночасье бросили все подруги. Причем расставались они со мной некрасиво и больно. Я никогда этого не забуду… Ну, ничего… Время прошло, и я поняла, что без подруг можно жить. Тем более что со мной всегда моя сестра, с которой мы погодки. И она остается моим главным и единственным другом навсегда.
– Интересно, а для ваших близких – супруга, с которым вы вместе уже много лет, и детей – ваш статус изменился после того, как пришел успех? Может быть, вас освободили от домашних обязанностей?
– Конечно, нет (смеется). Обычно это происходит так. Я углубляюсь в работу, увлекаюсь и описываю, например, сложную эротическую сцену. А тут заходит сын и спрашивает: «Так что у нас сегодня на ужин?» Потом заходит второй сын и сообщает мне новости о биатлоне. На все мои попытки объяснить: «Я работаю! Оставьте меня на время в покое» – реакция слабая. Нет такого, что вся моя семья стала относиться ко мне с пиететом.
– Вы знаете, многих ваших читателей-женщин восхищает, что вы никогда не зацикливались на своей внешности, но умеете подать себя. Дайте совет, как женщине полюбить себя такой, как она есть.
– На самом деле это очень серьезный и трудный вопрос. Потому что я всю свою жизнь прожила в состоянии каких-то своих бесконечных комплексов. И думаю, что еще не до конца обрела умение ладить с собой, если речь идет о внешности. Но сейчас уже точно знаю, что для женщины хорошо бы годам к 25 с этим вопросом разобраться. Сказать себе: если меня всерьез занимают мои лишние 5 килограммов, значит, я должна взять себя в руки и сбросить их. И больше никогда не набирать! Если же это волнует не всерьез, а чтобы только пожаловаться подругам, списать на внешность свои неудачи в личной жизни, работе, то тогда из-за этого не стоит и убиваться. Ну вот у меня, например, ноги, как у слона, а не как у балерины. И с этим ничего нельзя поделать… Ну и бог с ним. Всерьез из-за этого страдать, переживать, тратить на это жизнь не стоит…
– Татьяна, вы ведь когда-то сами работали журналистом. А потом оказались «по ту сторону баррикад», когда прочитали в газете утку о том, что вы развелись с мужем…
– Да, был такой случай… Но только все равно я никаких баррикад не признаю. Просто есть профессионализм и непрофессионализм в этой профессии, как и в любой другой. Я считаю, что артист (ну или политик, писатель – неважно), то есть человек публичной профессии, с журналистом в одной команде. Одни создают информационные поводы, другие доводят информацию до людей. И никак иначе. Другое дело, что раздражают современные методы работы репортеров… Бог с ним, с разводом, или если тебя сфотографировали без грима. Не хочешь, чтобы снимали без грима, не выходи на улицу ненакрашенной или приучай народ к своему настоящему лицу. А вот если старого народного артиста, попавшего в больницу, снимают на больничной койке – вот это беда. И прежде всего для его близких… Этого я никогда понять не смогу.
– Мы знаем, что у вас был интересный опыт в кино. В фильме Станислава Говорухина «В стиле джаз» вы сыграли роль женщины, которую использует бывший муж. Она заботится о делах его новой пассии… Интересно, а вы бы так смогли? И какие впечатления вообще остались от работы актрисы?
– Это был очень интересный опыт и большая радость. Но я поняла, что работа актрисы совсем не для меня. Приезжать на съемочную площадку утром (а там еще ничего не готово) и сидеть ждать съемки много часов… А потом озвучивание – это для меня вообще таинственный процесс. Никогда не понимала, как актеры попадают в артикуляцию и легко вспоминают свои эмоции на съемочной площадке, хотя съемка была, допустим, три месяца назад… Или взять и по команде режиссера вдруг заплакать, засмеяться… Нет, для меня это все увидеть и узнать было очень интересно, но профессия актрисы – не моё… Что же касается описанной в фильме ситуации… Мне трудно ее представить, ведь у меня муж всегда был один. Но если бы я и была в разводе, думаю, никогда бы не стала заниматься делами новой женщины моего бывшего супруга. Какое она имеет ко мне отношение? Возможно, ему самому, если б он заболел или испытал трудности, я бы помогла. Но не его новой семье. Если женщина на такое способна, это значит, что или там, в браке, любви не было никакой, или она практически ангел небесный, смиренный и всепрощающий. Я не ангел. Пока.
Она родилась в семье потомственных авиационных инженеров, но, как это часто бывает, оказалась абсолютным гуманитарием.
Беседовала Мария Егорова
Впрочем, не желая оскорбить лучших чувств родных, поступила в Московский физтех, где шесть лет безуспешно пыталась познать премудрости аэромеханики. Но от судьбы не уйдешь: рассказы Татьяна сочиняла с детства, и сегодня в её копилке около 30 детективных романов, большая часть из которых экранизирована. Суммарный тираж книг зашкалил за 25 миллионов.
Татьяна, вы - человек, которого звёздная болезнь обошла стороной, настолько вы открыты для общения. При такой популярности немногие могли бы себе это позволить. Вообще, как вам кажется, отчего это зависит?
- Ну, во-первых, спасибо на добром слове. Что же касается звёздной болезни, то, я думаю, этому подвержены или очень молодые люди, которые попадают «в телевизор» слишком рано и попросту не имеют необходимых для публичного человека тормозных механизмов, или люди, не слишком образованные и перепуганные. Вот перепуганные - это именно то слово, потому что, мне кажется, звёздная болезнь как раз и возникает из-за боязни, что всё закончится, тебя перестанут узнавать, затолкают в очереди, обыщут на таможне... Если человек не перепуган, то ничего подобного и не происходит. Со мной, конечно, тоже случались всякие разные истории. Например, однажды в аэропорту я десять раз проходила «рамку», а она всё продолжала звенеть. Я уже сняла всё, что было можно, привлекла внимание целой очереди, а меня всё не пропускают и не пропускают. Конечно, вот в такие моменты я, как бык, испуская из ноздрей пар, выхожу из себя. Думаю: «Ёлки-палки, ты что, меня не знаешь?!» Я ведь уже и паспорт показала, и сам он понял, кто я. Может, это корсет мой «пищит», но я же не могу его при всех снимать! Впрочем, я всегда умею «ставить себя на ручник». Но особенно хорошо это умеют делать мои близкие.
- А возраст, в котором к человеку пришла известность, имеет значение?
- Вот если б вы, к примеру, проснулись знаменитой лет в 18... Ой, наверное, плохо было бы. Хотя в полной мере применить это к себе я не могу, так как знаменитой никогда не просыпалась. У меня известность очень медленно нарастала. А если б это случилось так же внезапно и стремительно, как у Гурченко, Быстрицкой, Самойловой, подозреваю, что это было бы безумно тяжело. Мне кажется, я бы ходила вся такая крутая и всем вокруг демонстрировала свою не-зем-ну-ю славу.
- Вы помните своё первое интервью?
- Помню. Это было и приятно, и неожиданно, и очень страшно. Я готовилась, вспоминала цитаты. Это тот самый случай, когда ты хочешь выглядеть умнее, чем на самом деле. А человек в итоге спросил меня: сколько вам лет, как зовут вашего мужа и есть ли у вас собака. Всё! Потом были и другие встречи с журналистами, когда мне казалось, что человек сейчас будет задавать мне умные вопросы, на которые я не смогу ответить. Например, о структуре книжного бизнеса в России. Почему-то все уверены, что писатели знают об этом всё. А я понятия не имею, что там, в этом книжном бизнесе, происходит. Вы меня лучше спросите про детективы...
А я и спрошу! Что вы испытали, когда вышла ваша первая книга?
- Это было потрясающе - как будто космонавт Гагарин слетал в космос. Я с этой книгой не могла расстаться, хотя она не продавалась ни в одном магазине. Видимо, её издали тиражом в несколько экземпляров, которые сразу же на складе и погибли. Мне же были положены десять сигнальных экземпляров, и я эти десять экземпляров прижимала к груди, носила с собой в ванну, ездила с ними в машине, читала их и не могла оторваться. Я страшно собой гордилась, страшно. И не верила, что вижу этот собственный текст, напечатанный на бумаге. Не могу сказать, что все вокруг ликовали, точно так же, как когда Гагарин полетел. Даже моя семья не была в особом восторге, по крайней мере, не осыпала меня лепестками роз и не устилала пол ковровой красной дорожкой. Но я всё равно чувствовала себя человеком, завоевавшим космос.
- Сегодня-то, наверное, уже привыкли и ничего подобного не чувствуете?
- Конечно, со временем это ощущение немножко видоизменилось, но ожидание выхода новой книги и «трясение» над ней осталось. Надо мной все смеются, я клянусь вам! Когда приходит новая книжка, я начинаю её читать как чужую. Я выискиваю в ней какие-то ошибки или, наоборот, особенно достойные места, я в них ковыряюсь, смакую их. Мне говорят: «Это же ты написала!» Но я не могу оторваться! Мне трудно дарить новую книгу. Кажется, что старые уже прошли какое-то испытание, а свежая... А вдруг новые герои не понравятся? Я же за них переживаю! А вообще, я люблю даже то, как пахнет новая книжка. Мне нравится, как она шуршит при открывании таким особенным образом. А этот типографский шрифт! Другой, не такой, как в компьютере... Словом, непередаваемое наслаждение.
- Татьяна, а чьё мнение для вас как для автора особенно важно?
- Моего редактора Ольги Рубис. Она у нас очень серьёзная девушка, никогда не станет хвалить, если ей не нравится. Этот момент, когда ждёшь её резюме, тяжёлый. Также мне очень важно мнение мамы. Она у меня хорошо образованный, читающий человек. Правда, нельзя сказать, что мама всё время захлебывается от восторга. А остальные в семье просто не читают. (Смеётся.)
- Не поверите, в моей семье тоже, кроме мамы, никто мои материалы не читает...
- Как я вас понимаю. Когда я в своё время писала для газет и журналов, не читал никто. Помню, я страшно привязывалась к своему мужу: как же так? Всё это закончилось тем, что он просто-напросто заснул с этой самой газетой. Я, конечно, решила, что жизнь моя на этом кончилась и не выйдет из меня никакого журналиста. (Смеётся.) Сейчас-то я уже отношусь к этому спокойно. Сестра моя просто не любит детективы, не обязательно мои. Муж не читает художественную литературу вообще. Дети... Один ещё маленький, а второй всё больше Александром Николаевичем Островским увлекается. Так что я такая одинокая фиалка на залитом солнцем склоне.
- А бабушка, которая, насколько я знаю, очень влияла на вас в детстве, сейчас бы одобрила ваши книги?
- Ну что вы? Нет, конечно, нет! Она бы говорила, что это всё никуда не годится, что жанр дурацкий, и девушка, пусть и сорока лет, вполне может найти себе другое, более достойное занятие, чем какие-то истории с убийствами. Да и написаны они, в общем-то, тоже не очень. Вот Мамин-Сибиряк - это другое дело! Помню прекрасно, когда Татьяны Устиновой как автора ещё не было в помине, а вместо неё была девочка Таня, её систематически заставляли читать этого самого Мамина-Сибиряка. Читать было тяжело, но бабушка почему-то считала, что образованным человеком мне не стать, не прочитав книг этого писателя. (Улыбается.) Так что и сейчас, я думаю, сравнение тоже было бы явно не в мою пользу. Какие-то выражения странные, какой-то тон игривый, и боже сохрани, есть интимные отношения...
Одним словом, бабушка была бы самим строгим критиком. Кстати, а как вы на критику реагируете: предпочитаете не замечать или всё-таки избираете активную защитную позицию?
- На самом деле к критике я отношусь болезненно: переживаю, плачу, потом ко всем пристаю с вопросом: «Правда ли всё так плохо?» Мне очень не нравится, знаете, какого рода критика? Когда написано, что тексты какие-то дурацкие и сама она - дура, да ещё в очках. А такого, вы не поверите, очень много! Поэтому для меня единственный способ защиты - просто не обращать внимания. Я сознательно не захожу на сайты, где что-то подобное может быть написано. Зачем расстраивать себя? Но знаете, в чём я убеждена на сто процентов? В том, что институт литературной критики, такой, каким он был во времена Писарева и Белинского, безвозвратно утерян. Это были энциклопедически образованные люди, которые не просто, прочитав текст, давали ему собственную субъективную оценку, а умели анализировать с литературоведческих позиций. Я всегда прислушиваюсь к тому, что говорят люди, широко образованные. Если они делают мне какие-то замечания, стараюсь им следовать. А нередко солидные, умные дяденьки с удивлением спрашивают меня: «Откуда ты всё это знаешь?» И в такие моменты я сразу чувствую себя если не Достоевским, то, по крайней мере, знатоком человеческих душ.
Знаю, что вы долго готовитесь, прежде чем писать о представителях той или иной профессии. Когда было особенно сложно?
- Когда писала роман о врачах. Дело в том, что медицина - очень консервативная сфера человеческой деятельности. Она консервативна, как православная церковь. В ней есть масса цеховых запретов, недоговоренностей. Писать о медицине - то же, что пройти по саду китайского императора, где к каждому цветочку привязан колокольчик, и если ты его задеваешь, то голова с плеч. Замучилась я с этой темой. Зато книжка получилось ничего. (Улыбается.)
- Вы заканчивали МФТИ. Фундаментальное техническое образование как-то пригодилось в творчестве?
- Иногда бывает, конечно. Потому что я, к примеру, знаю, чем отличаются марки стали и названия великих теорем. Вроде Больцано и Вейерштрасса. А вдруг моему герою приспичит их доказать? Наука как наука, конечно, не пригодилась, но есть железная потребность в логике. А логика - это, безусловно, наследие института. Мне удаётся сводить концы с концами, даже если в романе 8 сюжетных линий.
У вас на сайте написано, что в технический вуз вы поступили, потому что бабушке пообещали. Не считаете студенческие годы потраченными впустую?
- Нет, конечно. Само по себе это очень хорошее образование, хорошая тренировка мозгов, основанная на запоминании данных, которые от тебя далеки и тебе чужды. Девиз всей этой истории таков: «В трудностях рождается характер». Сказать, что учиться было трудно и неинтересно, - не сказать ничего. Я существовала в окружении пятнадцати молодых мужчин, уверенных в том, что они - гении земли русской, а я - абсолютный тормоз, который мешает им на жизненном пути. И вот эта необходимость постоянно что-то доказывать - многому учит. Ведь каждый раз, приходя на новую работу, начинаешь с того, что доказываешь своему начальнику, что ты не верблюд. А этому я как раз научилась в институте. Конечно, мне сейчас фатально не хватает профильного образования. Но всё равно свой физико-технический я бы ни на что не променяла и, будь у меня снова выбор, обязательно поступила бы только туда. Да и кто знает, что бы из меня вышло, попади я сразу в какую-то более благоприятную среду...
- Поступая, вы заранее знали, что не станете работать по профессии?
- Предполагалось, что пойду. Хотя на дворе стояли 90-е годы, но тот период, когда ещё не всё развалилось и сломалось. Профессия инженера тогда считалась прекрасной. Я училась в школе с углублённым изучением английского языка и довольно хорошо переводила, причем делала технические переводы. И бабушка моя говорила: «Вот окончишь институт и пойдешь в ЦА-ГИ - Центральный аэрогидродинамический институт - в отдел научно-технической информации, будешь переводить статьи из западных журналов. Прекрасная работа!» Но когда я окончила институт, эта дивная структура, в которой можно было сидеть на месте, переводить одну статью в неделю и вязать шапку, развалилась.
- А если бы не развалилась?
- Я бы всё равно чего-нибудь придумала. Приезжая, к примеру, в бухгалтерию в нашем издательстве, которая очень даже благополучная, я начинаю активно сочувствовать этим тётенькам. При этом я нормальный человек и понимаю, что каждому своё. Но мне хочется сказать: «Мир прекрасен и огромен! Выйдите на улицу, скиньте свои шали - вы же молодые женщины! А дебет с кредитом посчитает Мариванна». Меня огорчает, когда что-то пропадает даром. Да, в жизни случаются разные обстоятельства. Но мы же живём не в Новошахтинске, где не найти работы...
- Вы начали писать книги после кризиса, случившегося в 1998 году?
- Да, меня тогда с работы уволили.
- Значит, эти обстоятельства вам помогли?
- Конечно. Я вообще считаю, что кризис - это самое лучшее время для сумасшедших карьерных взлётов и переосмысления всей предыдущей жизни. Правда. Я сейчас опять же не говорю о людях, которые всю жизнь проработали на заводе в городе Сердобске Пензенской области, а теперь вдруг им объявили, что предприятие переходит на трёхдневную неделю. Конечно, внушать им, что их ожидают карьерные взлёты, глупо и оскорбительно. Я имею в виду людей, занятых не своим делом, которые по инерции так и продолжали бы им заниматься до конца дней своих. Но решение о том, что нужно что-то поменять, уже принято за них - работы нет. Вот тогда и появляется шанс понять, чего ты стоишь на самом деле.
- Как пережить трудное время?
- Поможет семья, хорошие книжки и отдых. Знаете, когда всё ужасно, впереди мрак и темнота, надо купить шоколадный торт, бутылку вина и пойти в парк. Устроить себе праздник. Понятно, что речь идёт не о том, чтобы арендовать пароход с цыганами или яхту с фотомоделями. Вместо того чтобы биться об стену головой, лучше заправьте машину дешёвым бензином и езжайте с палаткой в кемпинг. Глядишь, и второе дыхание откроется!
- А какие праздники устраивает себе Татьяна Устинова?
- Например, для меня праздник - яблочный пирог. Причём, когда с утра ничто его не предвещает, а после обеда я вдруг понимаю, что мы просто не сможем жить дальше, если к вечеру не получим этот пирог. Такой, чтобы пахло на всю квартиру. Праздник - это поехать к маме. Причём у нас это обожают все: и дети, и зятья. Мы прёмся к родителям на участок и там разжигаем мангал, ставим самовар и сидим на природе. Никаких видов оттуда не открывается - это просто улица. Яблони, сосны, гамак. Собака тут же бегает. Ещё мы очень любим куда-нибудь в субботу поехать. Так как живём за городом, то случаются семейные выезды в Москву. Идём в кино или «красоту наводить», гуляем. Есть друзья, к которым можно приехать в гости и прекрасно провести вечер на их балконе. Мы с сестрой живём по соседству, поэтому прийти на суп со спаржей - это тоже праздник. Если же говорить о невинных женских радостях для себя, любимой, то это джинсы. Когда куплены новые джинсы, жизнь продолжается и всё хорошо.
- Вы счастливая женщина?
- Абсолютно.
По приглашению Татьяны Устиновой корреспонденты «7Д» отправились в подмосковный город Жуковский навестить знаменитую писательницу в двухэтажных апартаментах, в которые ее семейство перебралось около двух лет назад. Мы собирались расспросить Татьяну о житье-бытье на новом месте, о том, как Устиновы обставлялись и обживали свою квартиру. Но неожиданно наш разговор перешел в совершенно другое русло.
Около трех лет назад мы с мужем купили эти 365 квадратных метров и практически сразу бросились разводиться. Так что ремонтом огромной пустой бетонной конструкции я занималась сама. Можете себе представить, в каком состоянии был муж, если он сюда даже не приехал ни разу? Он же нормальный мужик, никогда никаких кренделей вроде встреч с посторонними барышнями при луне или отказа работать для дома для семьи не выделывал. Но в то время квартира эта его совершенно не интересовала. Мне она тоже не очень-то была интересна, вообще не думала, как буду здесь жить. Меня тогда другие вопросы занимали. Так что по большей части ремонтом руководил прораб. Сначала, конечно, был какой-то дизайн-проект и, разумеется, дизайнер, с которым что-то удалось обсудить: как делить пространство, сколько будет комнат - словом, в общих чертах.
Потом, как водится, дизайнер поругался с прорабом, затем дизайнерское бюро поругалось с самим дизайнером, а я, посмотрев на все это, расторгла договор с этой конторой - только с ними мне «разборок» тогда не хватало! Словом, что выросло, то и выросло. Помирились мы с мужем, когда я уже успела заказать по каталогу часть мебели. Женя, впервые зайдя сюда, сказал: «Обалдеть!» Так мы и переезжали - обалдевшие и счастливые от того, что все у нас, тьфу-тьфу, хорошо и даже лучше. Я себя чувствовала, как героиня фильма «Любовь и голуби»: «Может, хорошо, что так случилось, а то я так и не поняла бы, как тебя люблю и как ты меня любишь...» - и так далее...
- Татьяна, вы так непринужденно рассказываете о столь непростом периоде жизни. Поскольку вы все-таки не развелись, не стоит ли просто забыть прошлое?
Забыть такое невозможно, можно только притвориться, что забыла.
Но зачем? Нашему младшему сыну Тиме до лампочки, что происходило три года назад, ему тогда всего четыре года было. Так что время, которое мы называем «когда папа был в командировке», Тима попросту не помнит. Ну а наш старший сын, Миша, тогда был 14-летним подростком, все уже понимал и, конечно, все помнит... По-моему, лучше пусть сын знает, что думают и говорят родные папа с мамой, а не версии бульварных газет. Недавно Анастасия Волочкова рассказала вашему изданию о том, что расстается с мужем. Я от всей души сочувствую Анастасии, так как понимаю, что она сейчас переживает. Слово «развод» - одно из самых страшных на свете. Я, к примеру, на волне эмоций однажды прямо на записи телепрограммы заявила: «Мы с мужем разводимся!»
Фото: Марк Штейнбок
Причем еще между нами и слово «развод» произнесено не было, но отношения испортились настолько, что после 17 лет совместной жизни мы вдруг решили пожить отдельно. То есть я и дети остались в доме моих родителей в деревне Кратово, а Женя переехал в пустующую после смерти дедушки квартиру.
Конкретной причины такого поведения, физически оформленной, скажем, в виде полногрудой блондинки, неожиданно возникшей у мужа, или романтического мужчины, в которого вдруг влюбилась я, не было и в помине. Просто у нас все шло наперекосяк. Я, вся из себя великая, страшно занятая, загруженная работой и мыслями о высоком, не желала больше мириться ни с невыносимой рассеянностью мужа, ни с тем, что, приехав домой, должна немедленно перестать быть «знаменитой писательницей и телеведущей», а явить домочадцам трудящуюся жену и маму, к которой они привыкли.